Второе восстание Спартака Бушков Александр
Этот неуклюжий Павлов, который должен был быть на месте Спартака, но столь удачно повредил ножку во время футбола, оказался парнем на редкость суеверным. Котляревский знавал подобных летунов – скажем, если закурит перед полетом, а пепел с сигареты не будет стоять столбиком, осыплется раньше последней возможной затяжки, то удачи в задании не жди, и он, летун, станет по этому поводу всячески от задания уклоняться. Или если прикрепишь на стекле какую-нибудь висячую игрушку, а та свалится в полете, то, согласно примете, тебя ждут-поджидают еще более верные кранты... И так далее.
Да и сам Спартак, признаться, скрупулезно соблюдал некоторые ритуалы, кои обязаны были привести к успешному возвращению после боевой операции... А что тут такого? Он сам видел: все тот же незапамятный Жорка Игошев постоянно брал с собой в кабину фотографию Любови Орловой. Не то чтобы он млел по советской актрисе – просто пунктик такой был. И фото он оставил в истребителе на запасном аэродроме, а к нему, к истребителю, отправился на «уточке». Без фотографии... И – вот вам результат.
Или, скажем, некий капитан, еще перед войной, всегда, все время, перед тем как лезть в кабину, три раза хлопал свою «спарку» по фюзеляжу. Ну, вроде, не боись, напарник, вернемся... А однажды посадил вместе с собой в кабину курсанта и – то ли забыл, то ли постеснялся выказать суеверие перед молодым, – однако ж не похлопал. И обоих потом отскребали от ВПП лопатами...
В общем, Спартак, когда ему новые соратники по секрету передали, что охромевший Павлов никогда – понял, брат? – никогда! – не поднимался в воздух в каком-либо ином комбезе, кроме как вот в этом, прости господи, заокеанском, Спартак сначала не поверил. Но посмотрел на слишком уж серьезные рожи штурмана Берковича и стрелка-радиста Черкесова и... и убедился, что парни не шутят.
Американский комбинезон, дескать, спас Павлова в Испании, где он и получил его в подарок.
Американский комбинезон спас Павлова в начале войны, когда по причине нештатной формы (а именно заграничного комбеза) его не допустили к полетам и даже отдали под трибунал, но в результате из всего соединения выжил он один, и трибунал отменили, потому как и без того воевать некому было.
И еще неоднократно спасал Павлова этот комбез в разных ситуациях, о которых здесь и сейчас нет ни места, ни времени рассказывать.
Короче, Спартак вынужден был согласиться с экипажем и нацепил сию бесову одежу, хоть и велика была ему. А что вы хотите? Чужой самолет, чужой экипаж, чужое задание... Стало быть, ни в коем случае нельзя пренебрегать и чужими приметами... Нет, на борт он поднялся в нормальном, советском летном костюме, но пока готовились к вылету, быстренько, за креслом, переоделся в американское. Тьфу-тьфу-тьфу, пронеси, спаси и помилуй.
– Эх, горяченького супчика бы... – пробормотал Беркович.
– А лучше чего-нибудь горячительного, – поддакнул стервец Лешка.
– Погодите, – сказал Спартак, – скоро и горячее вам подадут, и холодное, по полной программе... – Он посмотрел на компас. Пока вроде идем точно. – Штурман, что там с курсом? Не заблудимся в таких облаках?
– Контрольный береговой ориентир через час, – ответил Беркович. – Тогда и узнаем.
Штурман упал средь бутылок пустых,
Мы в облаках заблудились густых... –
себе под нос пропел стрелок-радист на мотив «Крутится-вертится шар голубой».
– Уши оторву, сопляк, – беззлобно сказал Беркович.
– Кончай трепотню, – сказал Котляревский. – Штурман, следи за курсом. Стрелок, следи за воздухом.
Заткнулись вроде. Спартак потянулся за бортовым журналом.
...Два часа полета. Высота шесть тысяч. Температура в кабине минус тридцать пять. Без конца тянет зевать, голова будто свинцом налита. Спартак приказал надеть кислородные маски. Немного полегчало, в глазах прояснилось. Гудят моторы. Внизу облака, облака, облака. Вверху звезды, звезды, звезды. Противник не показывается. В общем, тоска, товарищи.
Правильно говорят про боевые вылеты бомбардировщиков: «Несколько часов скуки – и несколько секунд ужаса».
– Интересно, а Героев нам дадут? – вдруг спросил неугомонный Лешка.
– Обязательно! – с ехидцей сказал Беркович. – И маршалов дадут. А потом еще раз дадут.
– Не, я серьезно, – не унимался Черкесов. – Вот ежели мы Рейхстаг расфигачим, это ж значит войне конец, а?! Представляете? Всего две бомбы – и мы победили!
На этот раз, кажется, он и в самом деле говорил серьезно.
– У нас другое боевое задание, забыл? – напомнил Спартак.
Хотя и сам не раз представлял себе, как они, при полном параде, прилетают в Москву и там, в каком-нибудь красивом зале, появляются из красных коробочек золотые звезды. Может быть, даже кабинет самого... ну, не обязательно, но почему бы и нет? Это был приказ самого, и они его выполнили с честью. Не каждый день, в конце-то концов, дальняя авиация бомбюжит Берлин, логово бесноватого...
– Кстати, расчетное время, – доложил Беркович. – Поздравляю, товарищи пассажиры, подлетаем к южному берегу Балтийского моря.
Спартак глянул вниз. Сплошные облака, в разрывах между ними ни черта не видать. Спросил:
– Ну и где твой ориентир?
– Я откуда знаю? Где-то там, внизу.
– Умник...
– Ага, вон он, берег, что я говорил!
И действительно: над сушей облачность была значительно реже, и очень скоро они увидели изломанную береговую черту. А там Беркович засек ориентир, и самолет взял курс на следующую контрольную точку – вражеский аэродром Штеттин, откуда до Главной Цели всего ничего... Видимость была прямо-таки исключительной, зенитки береговой охраны молчали, истребители не роились вокруг, и даже не по себе становилось: ну не могло им так везти, не могло, и все.
На освещенном аэродроме вовсю кипела жизнь! Отлично было видно, как выруливают на ВПП крошечные, будто игрушечные, самолетики, снует туда-сюда транспорт обеспечения. И никто непрошеных гостей не замеча...
А, проклятье, заметили!
Один за другим стали включаться посадочные прожекторы, мощные лучи зашарили по небу.
– Изготовиться к противозенитному маневру! – скомандовал Котляревский и покрепче сжал штурвал. Напрягся, ожидая разрывов...
Секунда. Другая. Тишина.
– А чего ж не стреляют? – почему-то шепотом спросил стрелок-радист.
Непонятно...
– Командир... – громким шепотом вдруг произнес Беркович. – Командир, а ведь они нас за своих принимают...
– Что?..
– Ну да! Они ж свободные посадочные полосы высветили! Вон, еще и сигналят! Приглашают садиться!
– Как это? – не понял Черкесов.
– Как-как? Думают, это свои с задания возвращаются, с курса сбились, – и предлагают посадку!
– Ну ни хрена себе... – потрясенно сказал Спартак. – Не, ну не придурки, а?..
Уж чего-чего, а такого он никак не ожидал. Мы тут, понимаешь, крадемся бомбить ваш родной Берлин, а вы в гости зовете, на огонек, мол?!
И он едва удержался, чтобы издевательски не помахать фрицам крыльями.
– Слушайте, – азартно сказал Черкесов, – а давайте одну бомбочку на них сбросим! Сил никаких нет смотреть, как эти сволочи там разъезжают...
Что и говорить, заманчиво было бы. Эх и переполох бы поднялся!
– М-да, руки так и чешутся, – согласился Беркович.
Но Спартак решительно покачал головой:
– Отставить. Не будем раскрываться. У нас задание. – И добавил: – В следующий раз.
В общем, «ДБ-3» преспокойно прошел над Штеттином и повернул на Берлин, оставив гитлеровцев в блаженном неведении относительно двухсотпятидесятикилограммовой участи, коя едва не свалилась им на головы с ясного ночного неба...
Начали набор высоты до отметки семь тысяч метров: вокруг Берлинского кольца противовоздушной обороны заградительные аэростаты, врежешься – костей не соберешь, плюс прожектора, бьющие на шесть километров, плюс зенитки на радиусе в сотню километров... Опять глотнули кислорода. И примолкли, внутренне готовясь к предстоящему. Цель была где-то рядом, совсем рядом, еще немного – и, говоря газетным языком, перед ними появится вражеское логово...
– Вот оно, – облегченно сказал Беркович.
Над горизонтом прямо по курсу появилось бледное зарево... нет, не зарево, зарево бывает от пожаров, а тут разгоралось, разрасталось, ширилось ровное белое сияние, какое возникает ночью над освещенным мирным городом...
Спартак несколько секунд тупо смотрел на этот свет, пока до него наконец не дошло. Ну да, Берлин действительно был освещен!
– Во гады, – сквозь зубы процедил стрелок-радист. – Затемнение ни фига не соблюдают.
– Спасибо бы сказал – нам-то оно и сподручнее будет...
– Тихо, – напряженно скомандовал Спартак. – Снижаемся для захода на цель.
А гигантский город жил своей беззаботной жизнью. Горели уличные фонари, ходили микроскопические трамвайчики, блестела вода в Шпрее, сверкала паутина рельсов вокруг Штеттинского вокзала...
– Что, и здесь нас за своих принимают? – не удержался Черкесов. И нервно хохотнул.
Никто ему не ответил. С такой высоты город был похож на подробную карту, и захочешь – не заблудишься. Вот она, цель: корпуса завода Готлиба – темные крыши административных зданий, столбики заводских труб, аккуратненькие узкоколейки, алюминиевые ангары...
– Мы над объектом, – доложил штурман. И повторил взволнованно: – Мы над объектом!
– Произвести бомбометание, – сдавленно приказал Спартак.
«Господи, помоги...»
Что делает Беркович, он не видел, но представлял себе отчетливо: вот штурман быстро рассчитывает угол прицеливания и снос... устанавливает данные на прицеле... Открывает бомболюки... снимает бомбы с предохранителей...
И нажимает кнопку.
Едва заметно качнулся пол под ногами, и Беркович почти выкрикнул:
– Бомбометание произведено!
С отчаянно колотящимся сердцем Котляревский тут же заложил левый вираж. Две бомбы ЗАБ-100 ухнули вниз, пошел отсчет: сорок, тридцать девять, тридцать восемь...
И точно при счете «ноль» среди заводских строений бесшумно вспухли огненные цветы. А вдалеке, где-то у вокзала, – еще и еще, совсем в другом месте, и огненные реки хлынули на Берлин!
– Есть! – заорал Черкесов так, что зафонил гетеродин в наушниках. – Получайте!
Спартак вроде бы тоже что-то орал в полном восторге – он не помнил. И штурман вопил, бессвязно, победно: напряжение последних минут требовало эмоциональной разрядки.
– Сделали! Всем шампанского!
– На хрен шампанское! Коньяка!
– Шила!
– И по Звезде Героя! Каждому!
– Ур-р-ра!!!
...Но эйфория накатила – и столь же быстро исчезла, оставив после себя першение в горле и чувство небывалого облегчения. Будто, говоря банально, гора с плеч свалилась.
Все удалось. Операция завершена успешно. Приказ выполнен. Враг поражен в самое сердце...
(Звучит банально? Ну, если вам нравятся более циничные выражения, то получите: испытанное после сброса бомб ощущение было сродни мощнейшему оргазму. И нечего ухмыляться. Равно как и морщиться.)
Теперь дело за малым: унести ноги и целыми вернуться домой.
– Уходим!..
Что именно произошло через минуту, Котляревский сообразил не сразу. Просто почудилось, что в глазах потемнело – то ли от ора, то ли от бурного выброса адреналина в кровь... Но – нет. Оказалось, это весь город практически разом погрузился в темноту, будто повернули гигантский рубильник. Выключились все фонари, лампы и прочее освещение витрин и штрассе – и на фоне охватившего Берлин мрака костры, вспыхнувшие на месте бомбовых разрывов, стали видны вовсе уж отчетливо...
А потом ночное небо тут и там прорезали прожекторы, десятки прожекторов, заметались, зашарили жадно в поисках добычи.
Надо отдать немцам должное: мигом сообразили, педанты фиговы, что к чему, и немедля приняли противовоздушные меры... И небо стало адом. Представить себе это невозможно, это надо видеть и прочувствовать на собственной шкуре – что такое зенитный отстрел. Когда сотни снарядов, оставляя за собой трассирующий след, взмывают в ночную тьму и взрываются хаотично, обращаясь в клубы белесого дыма, а за ними уже летят следующие, и взрывы везде, повсеместно, со всех сторон – слева, справа, над машиной, под, сзади и прямо по курсу. Будто находишься в самом центре первомайского салюта... красиво, да, вот только каждый – каждый! – из снарядов может разнести тебя в клочья.
От прожекторов и разрывов уходили ломаной линией, то и дело меняя направление и высоту.
Справа, на встречно-пересекающемся курсе, мелькнуло бортовыми фарами звено истребителей. От перехватчиков уходили, заглушая моторы, – выхлопные трубы на «ДБ» не были оборудованы пламегасителями...
И, пожалуй, ушли бы.
Трудно сказать, случайно или все ж таки из-за того, что Котляревский не был профессиональным пилотом бомбардировщика... в общем, в какой-то жуткий момент ощупывающий небо луч легонько коснулся крыла «ДБ», двинулся в сторону, тут же вернулся – и уже не отставал. Кабину залил ослепительно-белый свет. Спартак громко матернулся. Попытался уйти маневром влево-вниз и резким увеличением скорости. Не удалось, конечно. Да тут и сам товарищ Нестеров не ушел бы – прожектор следовал за бомбардировщиком как приклеенный, а чуть погодя к нему присоединился второй, взяв самолет в перекрестье лучей. И спустя минуту огонь зенитных батарей сосредоточился на высвеченном крохотном силуэте в безоблачном небе...
И если до сих пор они продирались сквозь ад, то теперь это был ад, возведенный в энную степень. Разрывы следовали один за другим, не прекращаясь ни на секунду, семитонную машину бросало из стороны в сторону, как бумажный самолетик в порывах ветра. И вообще создавалось полное впечатление, что они угодили в исполинский барабан для измельчения щебня – грохот стоял такой, что аж зубы сводило... Счастье еще, что зенитчики пока не пристрелялись, да и Котляревский, выгнав все посторонние мысли из башки, слившись с машиной воедино, превратившись в элемент ее управления, всячески старался сбить им прицел – резко и беспорядочно менял курс, скорость, высоту, однако осколки снарядов то и дело ширкали по обшивке – пока не пробивая, но ведь это вопрос времени... Долго так, конечно, продолжаться не могло. А когда на них выйдут истребители – амба настанет полная и бесповоротная...
Им помогла опять же случайность. Ну и еще реакция Спартака, наверное. Несколько снарядов рванули под ними практически одновременно и потому как-то особенно гадко, и на мгновение бомбардировщик оказался скрыт дымовой завесой. Лучи прожекторов потеряли цель – и Спартак, вряд ли соображая, что делает, движимый не разумом, а инстинктом, неожиданно для самого себя бросил самолет вправо и вниз, выжимая все что только возможно из неповоротливой машины.
Он уходил прочь из зоны обстрела, забирая в сторону от курса на север и постепенно увеличивая высоту – ничего, потом разберемся, сейчас главное – выбраться.
И они, как это ни удивительно, выбрались.
Прожектора суматошно кромсали небо, тщась отыскать потерянную мишень, но шарили они совсем не там, где, упорно карабкаясь ввысь, шел на пределе скорости «ДБ-3». И через несколько минут раскатистый гул канонады остался позади.
Спартак непослушными пальцами рванул ворот комбинезона, шумно перевел дух и только сейчас понял, что вспотел буквально до костей, хотя вряд ли взрывы согрели морозный воздух в кабине. Осмотрел приборы. Как будто все нормально, моторы работают исправно, топливо и масло в ночь за бортом не вытекают, машина рулей слушается, вот только ледяным ветерком откуда-то тянет – не иначе, пробоину все-таки самолет получил...
Неужели проскочили?
– Ну что, аттракцион закончен. Экипаж?
– Стрелок-радист в ажуре, – последовал ответ. – Даже пострелять не пришлось.
А дальше – тишина в наушниках.
Спартак остолбенел.
– Штурман...
Молчание.
– Беркович, отвечай!!!
Молчание.
Одним движением Котляревский расстегнул ремни, привстал, насколько позволял шнур шлемофона, заглянул в штурманский отсек...
Так...
Беркович лежал на спине на полу перед креслом, и искрящаяся от инея лужица крови растекалась вокруг его головы. Лицо его было бело-голубым, глаза бессмысленно таращились в потолок, и ветер из разбитого окна трепал выбившиеся из-под шлема волосы.
Так-так-так...
Несколько секунд Спартак тупо смотрел на тело и никак не мог сообразить, почему штурман, пусть и мертвый, не пристегнут в кресле ремнями. Потом тряхнул головой, собираясь с мыслями, сел на место. И сообщил по внутренней связи:
– Беркович убит.
Черкесов присвистнул.
– И это еще не все новости, – продолжал Спартак. – Тебе как: сначала плохую или очень плохую?
– Давай просто плохую.
– Топлива до Эзеля не хватит.
– Ага... А какая очень плохая?
– Я понятия не имею, где мы находимся.
– Это в каком, пардон, смысле?
Спартак почувствовал глухое и, признаться, неоправданное раздражение.
– Мы уходили от зениток, помнишь? – терпеливо объяснил он. – На компас я, как ты понимаешь, не смотрел. Забрались далеко к востоку. И чешем теперь неизвестно где и пес знает куда.
– А! Тогда все ясно. А то я уж думал, – безмятежно сообщил стрелок-радист, – что ты имеешь в виду – мы находимся глубоко в заднице.
Губы Котляревского против воли расползлись в улыбке. Нет, что ни говори, но каким бы раздолбаем ни был Черкесов, а нравился он Спартаку все больше и больше.
– Ну, ежели откровенно, то примерно это я и имел в виду, – сказал Котляревский.
– А я вот знаю, где мы, – сказал стрелок-радист. – Мы не на твоей Венере с буржуями в обнимку, а все еще на Земле. Более того: в Европе, а не в Америке. И в целом самолете. Что тебе еще надо?
– Ты радиограмму передал, болтун, что отбомбились успешно? – сурово спросил Спартак.
– А то. Как только бомбы ушли.
– А приказ какой был?
– Радировать, когда выйдем к морю.
– И что? Приказы нарушаешь?
– Ну и где твое море? То-то. И потом: если б нас зенитки сбили, откуда бы наши узнали, что задание выполнено?
Нет, раздолбай – он раздолбай и есть.
На самом деле все действительно было пока не так уж плохо. Сейчас два пятнадцать. В августе ночи на этих широтах еще короткие, дотянуть до рассвета топлива хватит, а там привяжемся к местности, благо в планшете имеется карта, выработаем план... Если, конечно, не нарвемся на неприятности.
И на неприятности они, конечно, нарвались.
Спустя часа полтора безмятежного полета в совершенно неизвестном направлении в шлемофоне раздался абсолютно спокойный голос Черкесова:
– Эге, а у нас гости.
– Интересно, и почему это я не удивлен, – проворчал в ответ Котляревский. – Наконец-то пожаловали... Сколько, где?
– Пока наблюдаю две машины, кто конкретно – хрен поймет, не разобрать... Да истребители, кто же еще? Слева, примерно на восемь часов, – стрелок-радист помолчал и добавил: – А здесь будут минут через пятнадцать...
Это он вроде как пошутил, скотина. Там «восемь часов» – здесь пятнадцать минут.
Спартак мельком глянул в левый иллюминатор, но ни черта, разумеется, не увидел. Темнота и темнота кругом. Хотя...
Там, внизу, на земле, еще была ночь, мирно дрыхли простые обыватели, несли ночную службу люди военные – свои и вражеские, тускло блестели какие-то огоньки. Но небо на востоке уже серело, сигнализируя о заступлении на вахту нового дня, еще полчасика, и удалось бы, наверное, худо-бедно определиться, в какие дебри их занесло, и принять грамотное решение...
Однако не было у них и четверти часа. Небо, серое на востоке, во всех прочих направлениях было фиолетово-черным и, главное, предательски чистым. Лишь по правому борту, километрах в пятидесяти от машины и значительно ниже, неподвижно зависла в воздухе причудливо изогнутая, исполинская гряда кучевых облаков, в нескольких местах просвечиваемая навылет восходящим солнцем. Нуте-с, товарищ Чкалов, и что будем делать? Единственное решение – уходить туда, спрятаться в этих поднебесных кустах, пока не накрыли, там не достанут. Однако – Спартак скоренько представил себе карту и мысленно прочертил маршрут, прикинув, на сколько они отклонились от курса после зенитного обстрела и сколько с того момента прошло времени, – однако по всему получалось, что сейчас они где-то в районе германо-польской границы, и маневр с уходом вправо занесет их глыбенько на территорию Польши. Которая вряд ли встретит своего заблудшего отпрыска с распростертыми объятиями. Скорее уж дружными прицельными залпами бойцов из Армии Крайовой она Спартака встретит...
– О, теперь вижу! Два «Bf 109», гадом буду, – излишне громко доложил Черкесов. – Хорошие машинки, юркие... Алло, командир, чего молчишь? Жив?
«Бээфки» – это скверно. Спартак посмотрел, сколько топлива осталось. Бензина пока хватало, но шкандыбать по прямой в чистейшем светлеющем небе, где ты как мишень в тире в ЦПКиО, было бы глупостью прямо-таки феноменальной.
– Жив, куда я денусь... – сказал Спартак. – И вот какое историческое решение принимаю: уходим в облачность.
И он, более не думая, заложил правый вираж с креном градусов в тридцать. Желудок подпрыгнул к гландам, машина провалилась, точно в воздушную яму, и устремилась в сторону спасительных облаков. Лучше уж к шляхтичам, чем в ласковые лапки ребяток, чью столицу они только что раздолбали...
Похожая на сказочную крепостную стену из детских книжек гряда теперь оказалось точно по курсу, но – создавалось полное впечатление – не приближалась ни на метр. А противник наверняка разгадал его нехитрый маневр, наверняка уже перестраивается и идет наперерез...
Эх, почему он не на родном «МиГе»! Черта с два стал бы прятаться, принял бой – и еще посмотрели бы, кто кого... Спартак сжал зубы, косясь на приборы. Скорость росла, но медленно-медленно. К рычанию моторов примешался новый звук, сначала тихий, но постепенно нарастающий – низкий, чуть дребезжащий гул: то набегающий поток воздуха пел в элементах фюзеляжа. Давай же, давай, дура тихоходная!..
И словно отвечая безмолвной просьбе, крепостная стена стала потихоньку увеличиваться, потом, по мере приближения, все быстрее, заслоняя собой небо и разгорающийся восход, наползая, как Батыева рать, и...
«ДБ-3» врезался в густой белесый кисель и тут же в нем зарылся, когда вертлявые истребители находились уже на расстоянии прицельного огня. Каковой они и открыли – Спартак различил едва заметные ниточки пулеметных очередей, протянувшиеся откуда-то из-за хвостового оперения бомбардировщика и исчезающие в глубине быстро голубеющего неба, однако характерных щелчков по обшивке не услышал. Хотя – пес его знает, услышишь ли их в такой-то бандуре... Ну, будем считать, с первого раза не попали, и на том спасибо. А в следующий миг бомбардировщик уже исчез в облаках.
Уф... Успели. Успели, а?! Теперь нехай поищут. Проще уж ту самую иголку в стоге сена...
Спартак быстро выровнял машину, снизил скорость, рыскнул влево, чтобы не угодить под шальную очередь, и огляделся. Вроде все в порядке, ветер в дырках, проделанных свинцовыми струями, не свистит, ничего не дымится, нигде не горит, стрелка бензиномера по-прежнему на отметке шестьсот килограммов – значит, и баки не пробиты. Он отер пот со лба (вот странно: холод свинячий, а потеет, как кусок сала) и спросил с тревогой:
– Лешка, живой?
– А фиг ли, – был ответ. – Даже фюзеляж не зацепили, фрицы косоглазые... Что делать-то будем, командир?
– Что-что... – бодро сказал Котляревский. – К своим прорываться. Чуток в облаках попетляем – и на выход, на солнышко.
– Я-асно, – протянул Черкесов. – Да, на солнышко неплохо бы, прохладно тут...
И Котляревский понял, что радист-стрелок тоже понял: до своих долететь – это проблема. Одна надежда – с чужими не поручкаться... Спартак ворочал в голове варианты и так и сяк: ничего не оставалось, кроме как тянуть самолет максимально близко к границе, в идеале – границу перелететь и искать первый попавшийся аэродром. Но сначала требуется спуститься ниже уровня облаков и определить, где это – максимально близкая точка к нашим...
Продираться через облачную завесу на едва плетущемся бомбардировщике – это, знаете ли, занятие не для слабонервных. Спустя буквально две минуты Спартак уже не мог утверждать с полной определенностью – продолжают они лететь, или остановились, увязнув лопастями в беспроглядной пелене, или, может даже, по-рачьи пятятся назад. Моторы работали уверенно и ровно, однако стекла кабины были точно папиросной бумагой оклеены: ни просвета снаружи, ни оттенков, ни клубов и завихрений пара – ничего, только ровная белая муть, неподвижная и вообще никакая. Чувство ориентации в пространстве объявило перекур и отключилось, и единственными его союзниками в этом слепом движении сквозь белое ничто оставались компас да высотомер (ну и вестибулярный аппарат, разумеется), поэтому Спартак старался держать прежний курс, разве что снизился до отметки тысяча восемьсот.
Облачная сырость проникала в кабину, а оттуда – под шлемофон, штатовский комбинезон и в сапоги, и холод, к которому он то ли привык, то ли который уменьшился с потерей высоты, принялся за работу с новой силой. Спартак беззвучно чертыхнулся. На фиг, пора решаться. Чем дольше они будут блуждать в этой манной каше, тем дальше от своих придется сажать машину. Ну!
Он отдал штурвал, и самолет послушно опустил нос. Некоторое время ничего не происходило, потом белая муть снаружи на мгновение поредела – далеко внизу мелькнули серо-желто-коричневые полосы возделанных полей, – потом облака вновь сомкнулись ватным коконом, и неожиданно «ДБ-3», без всякого перехода, оказался в «чистом» воздухе. Вот буквально только что машина висела в сплошном молоке, а теперь вокруг – все как на ладони. В наушниках удивленно присвистнул Черкесов.
Солнце уже поднялось над горизонтом, в полном соответствии с выражением двух молодых прозаиков, расталдыкнув свои лучики по белу светушку. И создавалось стойкое впечатление, что нет вообще никакой войны и никто несколько часов назад не сбрасывал бомбы на столицу Германии. Под днищем бомбардировщика, залитые утренним светом, тянулись бесконечные поля на склонах пологих холмов, прореженные извилистыми ленточками дорог (по одной даже бодро полз крохотный автомобильчик), зеленели в кольцах утреннего тумана островки перелесков, синели озерца... Во – и речка какая-то слева по курсу блестит на солнце, небольшое село вытянулось вдоль берега, и не ручеек это какой-нибудь задрипанный, значит, на картах река стопроцентно должна быть отмечена, где-то тут у нас...
Спартак пошарил вокруг себя, нащупал кожаный планшет.
– А, мать твою!..
Это выкрикнул Черкесов, но Спартак уже и сам увидел. И похолодел.
С севера, поблескивая на солнце плоскостями, им наперерез целеустремленно неслась «двойка» истребителей. Были это те же самые или другие – совершенно неважно, гораздо больше Спартака интересовало, как эти твари вычислили бомбардировщик в облаке, так сказать, водоизмещением несколько сотен тысяч тонн. Не иначе, когда «ДБ» исчез из поля зрения, та парочка вызвала подмогу, и теперь вокруг порхают десятки маленьких шершней с острыми жалами, выискивая жертву...
Да какая разница, откуда они взялись?!
Уходить обратно в облако было поздно. На подлете «двойка» слаженно разошлась, беря одинокую неторопливую цель в клещи.
– Опять гости! – крикнул стрелок-радист.
– Вижу!
По обшивке часто застучало, будто машина угодила в грозовой фронт с градом.
– Да что ж вы не уйметесь никак, козлы?! – заорал Спартак и бросил самолет вниз, резко, едва не сорвавшись в пике.
Во все ускоряющейся кадрили завертелись поля, туманные холмы и по-прежнему неопознанная речка, за спиной раздалось лихорадочное «тах-тах-тах-тах-тах!..» пулемета Черкесова, и тут же ответная очередь навылет прошила фюзеляж. Потянуло горелым. Тело мертвого штурмана вывалилось из-за кресла, ткнулось лбом в продырявленный «фонарь». Над самой кабиной, обгоняя бомбардировщик, с ревом промелькнул темный силуэт с разлапистыми крестами на плоскостях и, заложив резкий вираж, ушел на разворот. Ну точно, «Bf 109»... «ДБ-3» ощутимо качнуло турбулентностью. Второй истребитель пристроился где-то за хвостом и поливал преследуемого свинцом, как из шланга, быстро сокращая дистанцию.
– Жив?! – заорал Спартак.
– Живее некоторых! Стряхнуть не получится?
– А сам как думаешь?..
И снова: «тах-тах-тах-тах-тах!..» На отметке пятьсот метров Спартак изо всех сил потянул на себя штурвал. С превеликой неохотой машина выровнялась, но он продолжал тянуть и тянуть, а когда тангаж увеличился градусов до двадцати, тут же бросил ее на левое крыло... Точнее, попытался бросить – но «ДБ» все ж таки не родной истребок, бомбардировщик был столь же тихоходен, сколь и неповоротлив. Моторы протестующе взвыли, Спартак практически кожей ощутил, как изогнулись лонжероны, не приспособленные к таким нагрузкам, но самолет послушался, встал чуть ли не вертикально. За спиной оторвалось что-то плохо закрепленное и с ведерным грохотом покатилось в сторону хвоста. Безвольное тело штурмана отвалилось от окна и снова пропало из виду, оставив на стекле кровавый бесформенный мазок.
Преследователь проскочил под хвостовым оперением, зато первый истребитель наконец завершил разворот и теперь несся на бомбардировщик, лупя со всей дури по неприкрытому брюху. Пули барабанили по фюзеляжу, превращая железную птицу в форменный дуршлаг. Стрелка на датчике бензиномера принялась медленно вращаться в обратную сторону. И это был не перерасход горючки, это был пробит бак.
Спартак ушел еще левее, опять выровнялся, заложил правый вираж... И увидел, как от немецкого перехватчика, плюющегося огнем из-под крыльев, вдруг полетели какие-то ошметки, «Bf» клюнул носом, завалился на правый борт и резко ушел в сторону, оставляя за собой дымный след...
Мама моя, да ведь мы его подбили!!!
– Один: ноль, – приглушенно раздалось в наушниках.
– Лешка! – завопил Спартак в восторге. – Ты его уделал!
– Ну дык... Но ты не боись. Это ничего, это все ерунда. Главное ведь, что отбомбились нормально, теперь уже не страшно...
– Лешка! Ты что... ты ранен?!
– Да есть малёхо...
– Б...дь!
Он в ярости ударил кулаком по стеклу «фонаря».
Оставшийся истребитель зашел справа, со стороны солнца, сделал «свечку», могильным крестом на миг заслонив светило, исчез позади и вновь открыл пальбу. Быстрый и верткий, да? Но любишь бить со спины, да? Ну так получай, с-сука...
– Держись, братишка!
Кабина быстро наполнялась дымом. Откуда дым валил, было непонятно. Ну и плевать.
Спартак сорвал с мокрой, как после душа, головы шлемофон, швырнул за спину и всей тяжестью навалился на штурвал. Земля встала дыбом, понеслись навстречу поля и перелески. На высоте в полсотни метров он перешел в горизонтальный полет – продырявленная машина по инерции просела еще метров на десять, брюхом едва не цепляясь за верхушки сосен, – обогнул холм, второй... Над ухом вдруг оглушительно щелкнуло, и в кабину со свистящим шумом ворвалась струя холодного воздуха: в стекле появилась дырка размером с кулак, от нее в разные стороны разбегались извилистые трещинки. Ого, а ведь могло и зацепить...
Это произошло на третьем холме. В скорости немец, разумеется, превосходил «ДБ» многократно; не прекращая стрельбу, он догнал бомбардировщик, начал маневр обхода... Скорость плюс азарт погони его и погубили – да еще и подвернувшийся аккурат на пути поросший лесом склон. Зазевался фриц. Не вписался в поворот. Не среагировал вовремя.
И влепился в холм, как кулак в ком теста.
С громовым треском полыхнуло в полнеба, ударная волна на излете догнала бомбардировщик, легонько подтолкнула... И коптящие польское небо обломки остались позади.
Два: ноль.
– Леха!
– М-м... Я за него...
– Жив?
Тишина.
– Немного потерпи, а?!
Читать бесплатно другие книги:
