Умру вместе с тобой Степанова Татьяна
– Дипломаты приехали. Он гражданин Ганы, но у него еще и нигерийский дипломатический паспорт. И дело теперь забирает Следственный комитет, раз жертва убийства – иностранная гражданка и на месте задержан тоже иностранный гражданин.
Это сообщил Владимир Миронов, отыскав Катю возле дежурной части Дмитровского УВД и протягивая ей картонный стакан кофе. Часы показывали половину восьмого утра. В Дмитров приехали сотрудники Солнечногорского УВД и Главка. Сергея Мещерского Катя по-тихому сплавила домой. Она вообще не желала, чтобы он светился здесь сейчас в этом профессиональном бедламе.
– Раз забирают, пусть забирают, – изрек Миронов, прихлебывая кофе. – Пусть колупаются сами. Я что-то не очень люблю последнее время Следственный комитет. Вот не фанат его, и все. Так что они сами по себе, а я сам по себе. Что найдут – их. А что мы обнаружили – все наше.
– Сколько еще Ахилл пробудет здесь, как вы думаете? – Катя обожгла кофе губы.
– Недолго. Пока утрясут всю эту дипломатическую бюрократию. Затем они его заберут. И я думаю, уже сегодня ночью он улетит из страны.
– Пока все утрясают, можно мне с ним поговорить?
– Пойдемте. Он в ИВС.
– Нет, Володя. Я хочу поговорить с ним одна. – Катя поставила недопитый стакан кофе на подоконник. – Вы затронули очень чувствительную струну в перепалке с ним. Он вам этого не простит. А нам все же надо с ним поговорить. Он ключевой свидетель.
– Да он канал вывоза, он организатор всего этого уродства. Это же очевидно! Он всем заправляет. И он прикончил их всех.
– Насчет канала вывоза я с вами согласна. И то, что он лидер, это тоже очевидно. А вот в остальном масса нестыковок. И вы сами это знаете. Вы просто еще не отошли от лихорадки погони. А он на вас разгневан. Так что лучше дайте мне с ним поговорить.
– Джу-джу не боитесь? – усмехнулся Миронов криво. – Возьмет и нашлет на вас порчу, если он и правда колдун.
Катя открыла дверь дежурной части, чтобы пройти в ИВС.
Джу-джу… джу-джу… джжжжжжжжжжжж…
– Я запишу беседу на диктофон. – Она обернулась к Миронову.
Тот попросил дежурного по ИВС открыть камеру с задержанным.
Ахилл Кофи Ассанте сидел на стуле и смотрел в зарешеченное окно. На белом спортивном костюме от Гуччи – следы пыли.
– Дипломаты за вами приехали, привезли ваш дипломатический паспорт, – сообщила Катя, когда дверь за ней закрылась и они остались с глазу на глаз.
Ахилл поднялся. Он возвышался, как гора. Катя подумала – редко когда встретишь такого статного и красивого мужчину… настоящего мужчину с такой гордой царственной осанкой…
– Вот ваша визитка. – Она протянула ему карточку. – В прошлый раз вы сказали, что будете рады нашей встрече.
Ахилл взял визитку. Усмехнулся.
– В отличие от моих коллег я не верю, что это вы убили Изи Фрияпонг. – Катя смотрела на него. – Но в остальном-то ведь все правда. И если честно – у меня волосы дыбом от всего этого.
– Ваши волосы в порядке. – Он снова усмехнулся. Его густой бас словно обволакивал. – Рад, что вы верите мне. Потому что Изи я, правда, не убивал.
– Они звонили в Институт микробиологии. Там подтвердили, что вы обращались к ним по поводу партий вакцин против Эболы. И вас там знают, вы там стажировались десять лет назад.
– Я за этим, собственно, и приехал. За образцами вакцины.
– Нет. Не только за этим. Судя по тому, что мы нашли в доме Изи в морозильных камерах, в контейнерах. Вы же врач, микробиолог… Как же можно все это совмещать? Я искренне не понимаю, объясните мне, пожалуйста.
– Больных Эболой видели, хотя бы по телевизору?
– В интернете. Ужасно. Это ужасно.
– Когда эпидемией захвачены целые области, регионы, даже страны… Когда помощи нет и все бегут прочь. Когда люди поджигают села, если пришла весть, что там всего один заболевший. Когда врываются в больницы, в инфекционные стационары и все громят, убивают больных. Когда полиция и армия тоже бегут в страхе заразиться. Когда пограничники на рубежах палят в тех, кто ползет по земле, пытаясь хотя бы уползти… палят, убивают, хотя не получали команды стрелять. Когда все в таком хаосе и люди умирают тысячами… Нет помощи ни от кого. И от бога тоже нет. И тогда люди обращаются к старым, проверенным веками средствам. К своим старым богам. Против страха есть только одно лекарство – страх. Страх того, что все, что ты делаешь – например, когда врываешься в больницу и убиваешь больного, вернется к тебе стократно. Потому что родственники убитого не пойдут в полицию, которая убежала из города, где бушует Эбола, а пойдут к колдуну джу-джу. И он накажет. Это в мозгах, понимаете? В крови, в душе, понимаете меня? И это вылезает наружу. Это обостряется во время бедствий и несчастий. И бороться с этим в тот момент, когда страх царит вокруг, бесполезно. Приходишь к мысли, что навести хоть какой-то порядок можно лишь при помощи ответного страха.
– Призвать на помощь джу-джу? Древний культ?
– А это помогает, знаете ли. И на этой почве возникают целые философские идеи – мол, а что в этом такого? Да, древний культ. Пусть это и жестоко. И не цивилизованно. Но нашу землю и наш народ веками беспощадно грабили и продолжают это делать – лезут, как тараканы: алмазы, нефть, какао, уран, полезные ископаемые, золото… Так черт с ней, с этой вашей цивилизацией. Мы возьмем лишь то, что нам надо. А главное-то оставим свое, возродим. И если от нас столько всего забирали на протяжении столетий, то и мы теперь можем что-то забрать. Потому что у вас… у вас тоже есть то, что представляет для нас интерес. Коммерческий, культовый, сакральный. Ваша плоть… ваша кровь. Расплатитесь с нами хотя бы так. Этим.
– Я сейчас читала в интернете перед беседой с вами – джу-джу контролирует трафик по поставке секс-рабынь в разные страны. Изи танцевала стриптиз…
– Она сама так захотела. Она вообще-то приехала сюда учиться. Но это показалось ей скучным. Пресным. Она всегда сама выбирала себе занятия по душе.
– Она была привержена культу?
– Ее прабабка, говорят, была сильной колдуньей… ведьмой, как вы это называете. Это лишь легенда – якобы она мечтала стать врачом, даже работала в госпитале медсестрой. Но на ее глазах произошла ужасная трагедия – и медицина не помогла. И христианский бог не вмешался, не спас, хотя она горячо молилась о помощи. И тогда она разочаровалась во всех этих придумках белых. И вернулась к своим корням.
– А Афия? – тихо спросила Катя.
– Она вообще к этому никакого отношения не имела.
– Разве? Изи, как мы узнали, приезжала к Афии на дачу. И они о чем-то серьезно разговаривали на повышенных тонах, поссорились. И Афия ее прогнала.
– И что?
– Я вот подумала… Знаете, в Музее Востока появился один редкий экспонат. Голова из черного дерева с человеческими зубами. Ее когда-то вытащил на свет из темного леса некий Вилли Сибрук – сатанист и каннибал, писатель. Как мне представляется, это не просто скульптура. Нам в музее объяснили – каждый артефакт имеет двойственную природу. Это еще и предмет культа, поклонения. И мне кажется, эта вещь из музея – не что иное, как некий очень ценный и могущественный в глазах последователей джу-джу артефакт. И для того чтобы завладеть им, можно пойти на все – на сговор с сотрудницей музея, с тем чтобы она попыталась украсть его и… Но Афия отказалась. И поэтому ее убили.
– Вы хотите сказать, что Изи уговаривала Афию украсть из музея скульптуру?
– Да. Мне так кажется. Потому что для вас – это не просто скульптура.
– Это просто кусок дерева. – Ахилл заявил это низким басом. – Я видел ее, ходил на выставку. Да, это ценная вещь, семнадцатый век. Но там, на выставке, есть гораздо более ценные экспонаты. И Афия это знала прекрасно.
– Но Сибрук забрал ее у какого-то племени и подарил… отдал… а в вашем джу-джу передача артефакта – это символ зла и освобождение…
– Да бросьте вы эти глупости. Кто тут вообще мракобес-язычник? Вы или я? – Ахилл засмеялся. – Вы послушайте себя, офицер. Женщина, послушай ты себя! Что ты плетешь? Да Сибрук был псих! Не все дома были у него. – Ахилл постучал по стене кулаком. – Нет никого дома – понимаете? Книжонку эту его я читал. Чушь! Он все выдумал. Кто что ему, белому, в те времена, в тридцатые годы, рассказал бы? Кто? О таких вещах, которые мы даже сами не очень-то обсуждаем? Кто бы ему что открыл – этому дураку? Да быть такого не могло. Белым о таких вещах вообще не говорят. Или врут. А они все глотают и потом пишут свои глупые книжонки.
– Но из-за чего-то Изи все же поссорилась с Афией, – настаивала Катя. – Ладно, пусть она не требовала от нее кражи артефакта из музея. Но чего-то ведь она хотела? Возможно, она угрожала ей, потому что Афия узнала о ваших художествах в моргах. И грозилась все рассказать.
– Кому? Полиции? Вам? Даже если бы она узнала, догадалась… а она не знала, уверяю вас… она бы не стала доносить.
– Вы с ней были любовниками? – прямо, не таясь, спросила Катя.
– У меня три жены. – Ахилл глядел на нее с высоты своего роста. – Я сделал предложение Афии. Но она не могла смириться, что я многоженец. Вы ее здесь испортили. Она была сама мисс Независимость. Хотя… она всегда считала себя неким естественным мостом… Объясняла мне – мол, не надо заставлять себя принимать что-то одно вопреки другому, одну культуру, один менталитет вопреки другому менталитету. Все уже здесь смешано, надо лишь понять это. И принять. Не осуждать. Этакое одиночество полукровки. Мечта… У нас были попытки стать друг для друга… в общем, стать кем-то. И я даже подумывал: не развестись ли мне с моими прекрасными женами по старому обычаю. Когда сто женщин не нужны, а нужна лишь одна. Гордая. Красивая. Достойная. Умная. Я не убивал Афию, так же как и не убивал Изи. И я бы все отдал, чтобы узнать, кто ее убил. Если переводить на ваш язык символов – демоны уже спущены с цепи. Они ее убийцу найдут.
– Нам-то подскажите, где искать, – тихонько проникновенно попросила Катя. Она ощущала себя странно наедине с ним. С этим Ахиллом. Не принимая категорически того, что он говорил и делал, она… она не находила в себе сил осуждать его. Его спокойный глубокий бас действовал гипнотически.
– Пожалуйста, подскажите мне, – повторила она умоляюще.
Он глянул на потолок, словно читал ответ там.
– Сначала я подумал, что Афию убила Изи, – произнес он очень тихо. – А теперь не знаю.
– А почему вы это подумали?
– Они же и правда крупно рассорились. Только это не в русле вашей нелепой версии про кражу из музея.
– А в русле чего?
– Ревность. Что еще возможно у женщин?
– Ревность к кому?
– Один смазливый пацан, – с усмешкой произнес Ахилл. – Я их видел втроем.
– Где?
– Все там же, где я в прошлый раз советовал вам поискать Изи. В «Царе». Изи так неожиданно пропала и не отвечала на звонки после убийства Афии, что я заволновался и подумал… девочки дошли до края. Изи теперь скрывается даже от меня, своего друга.
– И поэтому вы ночью поехали в Рогачево, где она снимала дом?
– Да.
– У вас же ключи и от дома, и от калитки. Это же база у вас там по хранению…
– Вот полицейский – с вами по-человечески, а вы сразу допрос с пристрастием. И обвинения.
– Нет, нет, простите. Я не буду об этом больше. Это и так очевидно. Пожалуйста! Ну, пожалуйста, Ахилл! Ради вашей любимой Афии!
Он снова усмехнулся печально.
– Вы пользуетесь тем, что сами привлекательны, а я слаб перед красивыми женщинами. Я, как бывший президент Зума, не смогу ограничить себя тремя… пятью… восемью женами. В «Царе» в тот вечер мы договорились встретиться с Изи, я приехал на ее выступление. А тут Афия, и с ней этот парень, красавчик. Он был сильно пьян и чем-то расстроен, все порывался уйти. Афия его удерживала, играла роль этакой заботливой мамочки… Позвала Изи к ним за столик после ее номера. И та сразу завелась, села к парню на колени, обняла его. И он там, в этом их женском обществе, был весь вечер. А потом они уехали все втроем. Я с Изи хотел переговорить о делах, но она и меня послала, мерзавка, сказала – потом, сейчас я занята, до того ей этот пьяный красавчик понравился.
– А когда это было? – спросила Катя.
– Ровно за неделю до убийства Афии. В те выходные. Ночь с субботы на воскресенье.
Глава 29
Герой
– Умный мужик. Прикрылся насмешливым скептицизмом – мол, все это бред, суеверия. И в общем-то, косвенно признался, что он главный во всей этой истории с моргами, – сказал Владимир Миронов, прослушав запись на диктофоне беседы Кати и Ахилла Кофи Ассанте. – Этот его скептицизм как броня. Начни мы опровергать, сами станем выглядеть как суеверные болваны. Но все это может быть искусная ложь. Все, что он здесь вам наговорил. Но нам его уже не достать с его диппаспортом. Пусть следствие с ним мучается, запросы в Нигерию направляет, если они захотят на него свалить все это дело.
– А мы на него все валить не собираемся, да? – Катя выключила диктофон. – Слышали, что он насчет клуба «Царь» заявил?
– Нетрудно догадаться, кого он имел в виду и кто там был с Афией и Изи тогда. А он ведь нам соврал по поводу этого… Я же его спрашивал при вас и при Хохловской.
Катя, конечно, знала, кого Миронов имеет в виду.
– Все равно надо взглянуть на пленки камер в клубе, – заметила она. – Вдруг там что-то интересное выплывет о вечере, про который Феликс нам солгал.
Из Дмитрова они вернулись в Москву на разбитой в аварии полицейской машине Миронова – оторванный бампер, слепая фара. Миронов этого словно и не замечал. Зато это заметили охранники на парковке ночного клуба и начали возражать: у нас тут не свалка металлолома! Миронов просто вежливо послал их, сунул удостоверение и объявил, что он по делу об убийстве их танцовщицы и, если через пять минут к нему не явится начальник охраны клуба, «Царь» ждут крупные неприятности.
Уже в зале они еще полчаса ждали, когда для них отыщут пленки за позапрошлые выходные. Видеозапись оказалась длинной – столик почти у самого подиума для выступлений стриптизерш отлично попадал в кадр.
– Вот они, явились, садятся. – Миронов смотрел на экран клубного ноутбука. – Пришли вдвоем. По крайней мере, хоть в этом Ахилл нас не развел. Феликс-то и правда в стельку, на ногах еле стоит. А она его опекает… точно как мамочка заботливая…
Катя видела таймер записи – Афия и Феликс пришли в ночной клуб в одиннадцать вечера. Феликс был очень пьян – размахивал руками, то и дело подзывал официантку и заказывал все новые коктейли. Пил, опрокидывая в себя бокал за бокалом спиртное, как воду. Афия что-то ему говорила, словно увещевала. А он размахивал руками, даже в грудь кулаком себя ударил, как Кинг-Конг, потом начал что-то ей объяснять, словно жаловался. Встал, хотел было идти, но Афия поймала его за руку, усадила, снова начала уговаривать. А потом отчаянно кому-то замахала рукой, и через пять минут в кадре у их столика появилась Изи Фрияпонг.
Серебристый плащ в пол. Видно, она только что закончила свой танец на подиуме. Катя все пыталась рассмотреть ее лицо, чтобы запомнить ее – не той, страшной, мертвой, изуродованной убийцей, а настоящей. Но Изи, как нарочно, в камеру не смотрела. Отворачивалась. Она что-то сказала им обоим, потом отошла. И появилась уже через час, окончив все свои выступления в эту ночь – все в том же наряде и с бутылкой шампанского в руках.
Она грациозно и нагло забралась на колени Феликса, обвила его шею рукой. Афия ей что-то сказала, но Изи лишь засмеялась, тряхнув своими дредами. Официант принес еще выпивку – ей и Феликсу. И, выпив бокал, Феликс потянулся к Изи. А она страстно поцеловала его в губы.
И потом все тормошила его, целовала, смеялась, запрокидываясь, короче, соблазняла его собой и…
Удивительно, но Афия в это время в кадр не попадала. Может, покинула столик, дав им побыть наедине?
А потом она снова возникла в кадре и уселась напротив. Затем они поднялись. Феликс допился до того, что практически уже не мог идти сам. Изи подхватила его, закинула его руку себе на плечо, но он, видно, был тяжел для нее. И тогда Афия тоже стала ей помогать. Вдвоем с трудом они повели пьяного Феликса к выходу.
– Интересно, сотрудники Музея Востока по ночам часто посещают стриптиз-клубы? – хмыкнул Миронов. – Катя, вы лучше знакомы с музейными нравами. Так как?
– Согласна, необычное место для Афии. – Катя смотрела на экран. – У меня такое ощущение, что они пришли туда, потому что там Изи. Словно Афия ею хотела подбодрить Феликса… утешить его. Здесь, на пленке, каких-то признаков ревности между ними из-за Феликса не видно. Афия скорее заботится о нем. Да, Изи в своем обычном амплуа. Она так привыкла с клиентами. И кажется, Феликс ей понравился. Или она Афие стремиться угодить? Нет, признаков соперничества между женщинами я не вижу здесь. Может, оно позднее проявилось? Они обе Феликса словно утешают – каждая по-своему. Словно пытаются успокоить, отвлечь. Он им что-то рассказывает – видите, как они его слушают. Что он им рассказывает? Почему он так расстроен? Так пьян? В общем, мне кажется, тоже нетрудно догадаться – он переживает из-за Романова.
– Из-за своего приемного отца?
– Он ревнует Романова к своей кузине Жене Хохловской. Я и в первый раз это в кафе заметила. А второй раз он ей прямо сказал – я слышала – оставь его в покое. Мне кажется, он поэтому здесь такой… он словно в глубоком отчаянии, посмотрите на его лицо. Он не хочет, чтобы Романов женился на Хохловской. И позже он ей сказал, что этого не будет никогда. Я совершенно случайно слышала их разговор во флигеле для диорам.
– А что он может иметь против брака… хотя она же вроде как воспитанница Романова… Но она уже взрослая, ей под тридцать. И они не родственники никакие. Так что она сама решает такие вещи. А что Феликс? Его какое дело?
– Он Романова боготворит. Это видно. Мне Сережа Мещерский сказал – Романов для Феликса больше чем приемный отец. Он его идеал. Пример для подражания. Обожаемая личность. Он очень много для него в жизни значит. И он вряд ли хочет, чтобы молодая женщина… жена заняла в сердце Романова его место. Это же естественно. Ревность.
– Но здесь на пленке не Хохловская. Здесь Изи и Афия. И обе они убиты. – Миронов позвонил по номеру начальнику охраны клуба, который тот им дал. – Я пленку эту пока изымать не буду. Но вы ее сохраните, возможно, она понадобится следователям.
Они шли на стоянку к разбитой полицейской машине.
– Нам надо об этом поговорить с Романовым – о том, что Феликс нам солгал, – объявил Миронов задумчиво. – Что он сам обо всем этом скажет? Видимой причины убивать у Феликса их обеих нет. Но факт остается фактом – они обе убиты, а он с ними общался, он и сам этого не отрицает. Но про клуб почему-то соврал. Я завтра позвоню в фонд Романова и попрошу его о встрече. И вы, Катя, пожалуйста, будьте со мной там. В любом случае мне нужен будет свидетель этого разговора. Романов все же человек очень известный. И я… я его уважаю. Очень уважаю. Если его приемный сынок лжет, я просто не хочу, чтобы… Короче, надо с ним сначала поговорить, прежде чем впутывать его сына в дело об убийстве.
– Хорошо, если он согласится нас завтра принять, я с вами. – Катя кивнула. – Романов и для вас герой, как я вижу. Не только для Феликса.
– То, что он тогда сделал в школе, не сделал никто ни до него, ни после. И чем больше проходит времени с тех пор, тем это ярче видно. Если уж быть совсем откровенным – он мне нравится как человек и политик. За ним бы я пошел. Да, вот за ним. Ни за кем другим. Это дело, которое мы сейчас расследуем, оно запутанное и… какое-то ненормальное, фантастичное. И очень-очень темное. Так вот, я не хочу, чтобы из-за каких-то пустых беспочвенных подозрений на имя Романова была брошена тень в связи с этим делом.
– Я вас понимаю, Володя. И то, что это дело не совсем нормальное, я тоже чувствую. – Катя вздохнула. – Там, в доме Изи, я вела себя непростительно. Непрофессионально. Истерически. Прошу извинить меня за это.
– Я сам там струсил, – признался Миронов. – И в морге тоже. Кстати, про дом… Дачу эту дмитровские коллеги «пробили» – дом Изи Фрияпонг снимала на свое имя у стариков-пенсионеров. Они оба бывшие бизнесмены, сейчас он тяжко болен, они на своей даче уже два года как не были. Даже не в курсе, что их арендаторша там забор новый построила – ворота сзади у леса и калитка в кустах замаскирована. А машина у Изи по доверенности. Владелец – торговая фирма из ЮАР, занимающаяся поставками африканского чая ройбуш. Они сказали, что им сейчас транспорт не нужен и сдавали машину в аренду мигрантам из Африки.
Активность Миронова распространилась и на следующее утро. Ровно в девять он переступил порог пресс-центра ГУВД – без звонка и сообщил Кате, которая только явилась на работу, что в десять их ждет у себя в офисе в фонде Валентин Романов, которому Миронов сумел дозвониться вечером.
– Никаких отговорок с его стороны, сказал – приходите, раз надо. – Миронов оглядывал кабинет пресс-центра. – Так что нам пора, туда опаздывать нельзя.
Катя и сама это понимала. До Озерковской набережной, где располагался фонд, они доехали на такси.
– Вчера вечером закончили вскрытие, – сообщил Миронов. – У Изи две травмы – челюстно-лицевая, которую мы с вами видели, и закрытая черепно-мозговая, ставшая причиной смерти. Удар большой силы неизвестным предметом.
– И следов никаких вокруг машины.
– Патологоанатом обнаружил осколки стекла в ее челюсти. Это что-то совсем уж непонятное.
– Почему? – Катя тревожно смотрела на него.
– А как они туда могли попасть? Я это спросил у эксперта. Он мне – при ударе в челюсть. То есть как же это? Там же окно автомобиля. Надо было сначала его разбить дубинкой или битой и только потом ударить Изи. А получается, что удар произошел одновременно – выбили стекло и раздробили челюсть, так что часть выбитых осколков оказалась глубоко в ране.
– Я не совсем понимаю.
– Да я сам не понимаю. Но патологоанатом сказал – только так это возможно.
Фонд Романова занимал четырехэтажный отремонтированный особняк, расположенный у моста напротив Дома музыки и Павелецкого вокзала, с окнами на мост, на канал и Москву-реку. Внизу сидел пенсионер-охранник, никаких там крутых ЧОПОв – секъюрити. Он пропустил Миронова и Катю, указав на лестницу – второй этаж, там приемная и кабинет. Внутри в особняке в стиле модерн все было со вкусом отреставрировано. Они прошли мимо большого зала-библиотеки, еще одного зала, больше напоминающего биржу с брокерами. Миновали небольшой конференц-зал и попали в приемную.
– Да, да, Валентин Всеволодович ждет вас, он меня предупредил, – за столом суетилась и что-то искала среди папок пожилая полная секретарша с ниткой искусственного жемчуга вокруг увядшей шеи. – Никак найти не могу… куда я их дела, только что положила… очки…
– Вот они. – Катя увидела очки и вытащила из-под папки. – Пожалуйста.
– Спасибо огромное. Никак сама не разберусь здесь. Я всего три дня в приемной. Прежний секретарь – такой был умница, молодой, все с ноутбуком, с телефоном, все по-современному, а в бумагах хаос. Он уволился на прошлой неделе. За границу уехал, у него родители-дипломаты. Так что теперь я тут, оххх! А где же мой блокнот? Надо время посещения записать, вы же из полиции.
Оставив болтливую секретаршу продолжать свои поиски, они вошли в кабинет. Романов стоял спиной к ним у панорамного окна. Кабинет – очень простой, пустой, светлый с минимумом обстановки. Не как нынешние кабинеты чинуш с иконами, портретами «государей» и книжными шкафами с фальшивыми книгами-обманками в золоченых переплетах. Катя увидела много фотографий в рамках на столе и на консоли у стены. Романов с известными людьми страны – все хотели сделать селфи с настоящим героем. И Романов с Феликсом – дома, на отдыхе, в горах, на сплаве по реке, на футбольном матче. В этом Мещерский оказался прав. Это здесь осталось неизменным с лета, с подготовки музейной экспозиции, а в остальном же…
– Добрый день, Валентин Всеволодович, – поздоровался Миронов.
Романов обернулся.
– Здравствуйте, проходите, садитесь. – Он указал на кресла в углу кабинета.
Катя уселась сразу, Миронов с любопытством озирался.
– Я думал, у вас окна на Кремль и на золотые купола с крестами, как сейчас у них у всех, – хмыкнул он. – А вы здесь, на Озерковской набережной, в бывшей промзоне, в особняке промышленника Реутова.
– Интересуетесь историей архитектуры, лейтенант? – Романов улыбнулся Кате. И она растаяла сразу – герой, герой улыбается вам! Пусть внешне он и обычный человек, но как же мало в нашей жизни таких «обычных героев».
– Читаю в интернете. Интересно. Взгляну на твой дом и скажу, кто ты.
– Здесь аренда по карману, – ответил Романов. – Что деньги на ветер пускать. Есть вещи более важные, чем представительские расходы.
– Я много читал про ваш фонд. Сколько вы делаете всего. И дети больные, и клиники, и центр катастроф, и помощь. Все зачтется.
– Вы сказали по телефону, что с Феликсом какая-то проблема возникла.
– У нас еще одно убийство, Валентин Всеволодович.
– Еще одно? – Романов нахмурился. – А кого убили?
– Некую Изи Фрияпонг, уроженку Ганы. Это имя вам неизвестно?
– Нет.
– Афия Бадьянова-Асанте приглашала ее в качестве переводчицы для работы над выставкой в музее, эта Изи знала редкие языки малочисленных племен. Афия вам не говорила об этом?
– Она в такие детали меня не посвящала. Музейная работа была целиком на ней. Я и фонд не вмешивались. Я в этом ничего не понимаю.
– Евгения Хохловская рассказала нам об Изи. Она ее знала. И ваш Феликс тоже знал Изи Фрияпонг.
– Да? Но это же молодежь, они общались между собой.
– Валентин Всеволодович, обе – Изи и Афия – убиты. И ваш приемный сын знал их и общался с обеими. Причем он общался с ними не только летом, когда готовилась выставка, но и сейчас – за неделю до убийства Афии. Он был вместе с ними в ночном клубе «Царь». И понимаете, в чем штука – он мне соврал, когда я спросил его про этот ночной клуб. Вот, это было при моей коллеге, она тоже слышала. – Миронов кивнул на Катю. – Феликс нам солгал.
– Может, он просто забыл?
– Забыл, что посещал ночной клуб, напился там в компании двух красивых женщин, покинул клуб вместе с ними? И все это было за неделю до того, как одну из них убили? А сейчас убили и вторую.
– Феликс часто употребляет алкоголь? – спросила Катя.
– Нет, что вы. Он вообще не пьет. Я пью больше. Черт возьми, я могу выпить в компании, а он – нет. И дома никогда… У нас же Даша, он много времени проводит с ней. Она… она нездорова с рождения. Она такие вещи, как алкоголь, сразу чувствует. Я всегда сам об этом помню, я взрослый мужик… А Феликс – нет, он не пьет вообще.
– Значит, что-то его заставило так много выпить: плохое настроение, печаль, расстройство, – не отступала Катя.
– Какое расстройство?
– Ну, такое, например, что он переживает и волнуется из-за вас.
– Из-за меня? – Романов снова нахмурился. – Что вы имеете в виду?
– Вы же его идеал. С тех самых пор, как вы спасли его. Это видно. – Катя подбирала слова. – Он относится к вам не только, как к приемному отцу, но как… как к герою… Как и мы все. Только у Феликса это во сто крат сильнее, наверное.
– Мы никогда с ним не обсуждали такие возвышенные материи.
– Потому что вы семья, близкие люди. А посторонним это сразу бросается в глаза. Феликс не желает делить вас ни с кем.
– Что за чушь? С кем меня делить? – Романов внезапно вспыхнул. – О чем вы говорите?
– Мне показалось, что он сильно ревнует вас к Евгении, своей родственнице. А она… простите, но этого тоже не спрячешь, она интересуется вами как мужчиной.
– Вы это все в кафе тогда заметили?
– В общем, да.
– Вы такая проницательная?
– Это бросалось в глаза. Ее отношение к вам.
– У меня нет и не было никаких отношений с Женей. И быть не могло.
– Но Феликс…
– И быть не могло, – повторил Романов сухо, даже излишне резко.
– Но ее чувства к вам очевидны. И Феликса это тревожит и беспокоит.
– Хорошо, я поговорю с ним об этом. Я также поговорю с ним про ночной клуб. И узнаю, почему он соврал полицейским.
– И пусть он не отпирается. Там пленки, видеозапись, – заметил Миронов. – И он на них с Изи и Афией вместе. Спросите его, куда они пошли после клуба в ту ночь. Хотелось бы это знать. В любом случае мне придется его допросить об этом. И пусть лучше он перестанет врать. Это же очень серьезно – дело об убийствах. Оно и вас коснулось, Валентин Всеволодович. А я…
– Что – вы?
– Я вас уважаю. Преклоняюсь. Может, настанет время – голосовать за вас приду на выборы. И я не хочу, чтобы в связи с нашим расследованием какая-то сволочь трепала бы ваше имя… Понимаете, о чем я?
– Понимаю. Спасибо, конечно, за обещание голосовать. – Романов усмехнулся.
– Некоторые думают, что только вы еще можете помочь всем нам. Все исправить. Я бы хотел на это надеяться.
– Там, на видеозаписи из клуба, – Катя решила вернуть беседу в привычное полицейское русло, лишенное сантиментов, – Феликс жалуется Изи и Афие… они его обе утешают. Там нет ничего пошлого, хоть это и ночной стриптиз-клуб. Они обе в ту ночь помогли вашему приемному сыну в час отчаяния.
– Я безмерно скорблю по Афие, – ответил Романов. – И эта вторая девушка… как жаль и ее. Но я уверяю вас – Феликс тут абсолютно ни при чем!
– Да мы просто разбираемся, – ответил Миронов и вздохнул. – Все так запутано в этом деле. Сам черт ногу сломит – и музей, и какие-то сатанисты из Африки, и мигранты, и еще такое, что ни в сказке сказать. Это очень громкое, резонансное дело будет, если огласку получит. А если узнают, что вы и ваши близкие в нем замешаны, то вообще. Такие козыри против вас появятся, если что. И я последний человек буду в полиции, если позволю им эти козыри против вас получить.
– Спасибо вам, лейтенант. – Романов смотрел на Миронова. – Ежели уволят – приходите. Нам люди нужны.
Глава 30
Семь покрывал
Серафима Крыжовникова оглядывала свои владения. Зал африканского искусства в Музее Востока был все еще закрыт для посетителей. В этот день рабочие привезли новую витрину – толстое стекло в заводской упаковке. Они распаковали его и ушли обедать. А Серафима осталась в зале одна, закрыв двери на ключ. Сигнализация отключена, камеры не работают, потому что музейные витрины отсоединили от датчиков и обесточили. Серафима ощущала себя стражем и хранителем в этот недолгий момент полного одиночества в зале Искусства и Магии.
Выставка… Сколько же сил, нервов, эмоций, надежд они отдали ей. Кое-кто даже поплатился жизнью. Но она-то жива. И все это теперь принадлежит ей целиком и полностью. Этого у нее никто уже не отнимет. И даже глупый ученый совет при музее, что соберется вскоре обсуждать ее назначение на такой ответственный пост, предложенный Министерством культуры… Пусть болтают. Она уже укрепила свои позиции и попытается упрочить их еще больше. Надо лишь не отступать и не трусить. Надо делать, надо рисковать и да… жертвовать чем-то ради намеченной цели.
Было так тихо и пусто в музейном зале…
Этот низкий потолок… эта подсветка… Как же темно, хотя свет горит…
Где-то далеко, далеко, далеко зрели гроздья гнева… Но она бы… она бы все равно сорвала эти гроздья, как тот виноград, что был зелен и незрел…
Она стояла посреди музейного зала. Одна. Высокая, статная, одетая во все черное, с ниткой агатовых бус на шее. Она ярко накрасила губы. А теперь поднесла руку ко рту и начала медленно стирать алую помаду.
Красную, как кровь…
Где-то далеко-далеко ритмично и глухо били ритуальные барабаны… Где-то в лесу, в самой чаще, что давно уже стала ничем, обратившись в пепел, оставив после себя лишь память. Или это кровь стучит в висках?
Ритуальные барабаны – это не всегда угроза, смерть, это еще и танец. Как тот, знаменитый… когда семь покрывал падают, являя взору…
Серафима медленно приблизилась к витрине с Черной головой. И положила руки на стекло. Затем все так же медленно потянула витрину вверх, открывая.
Пусть и не на серебряном блюде эта голова…
Но семь покрывал… когда танцуешь, кружишься и уже не видишь света, не отличаешь его от тьмы… Тот особый миг, когда пять покрывал уже сброшено. И лишь два покрывала остаются, чтобы скрыть, спрятать самое главное, сокровенное, тайное… Пять уже сброшено в этом вечном древнем танце, но два еще остаются, и они так тяжелы, так непрозрачны…
Голова… пусть и не на серебряном блюде… И ОН никого не крестил… Там все совсем, совсем по-другому…
Серафима осторожно провела пальцами по деревянной щеке статуи, словно лаская глубокую рану, что рассекала это мертвое черное лицо. Она коснулась выточенного из дерева лба, тронула глаза, ощущая под подушечками пальцев их выпуклость и шероховатость вырезанных из дерева зрачков. Ее пальцы скользнули вниз, она провела ими по широким губам, и ее рука замерла возле пожелтевших человеческих зубов, которых ей всегда, всегда, всегда хотелось коснуться.
Но она не смела…
Тогда еще не смела, а сейчас…
Семь покрывал… кто-то танцует в пыли, топча ее босыми ногами, и пять пестрых жалких тряпок… пять покрывал валяются на земле, но два покрывала все еще здесь…
Музеи сами порой не знают, что они хранят в своих недрах. Можно лишь догадываться и верить. Страшиться, грезить и почитать…
Пусть и не на серебряном блюде это перед ней сейчас…
Но она танцует и тянется, тянется к тем гроздьям гнева, что горьки на вкус и, возможно, смертельны. Но так трудно сопротивляться искушению все это испытать, попробовать, познать!
Серафима закрыла глаза и низко наклонилась к черному лицу, что будто звало, притягивало ее к себе. Всегда. Всегда. Наверное, даже во снах.
Она на миг открыла глаза и увидела это прямо перед собой – зрачки, шрам от топора, зубы, у самых десен испачканные бурым, древним, страшным на вкус.
И тогда она тихо застонала от вожделения и прильнула к мертвым деревянным губам в поцелуе. Ее язык жадно скользнул между мертвыми зубами, и она ощутила их остроту. Она ласкала в поцелуе этот мертвый рот. Ей хотелось впиться в него зубами…
Семь покрывал…
Вот и еще одно спало. Осталось еще одно. Последнее.
За дверью послышались мужские голоса. Серафима резко выпрямилась, отпрянула. Рот ее горел, словно она отведала яда из этих уст.
Что-то глухо стукнуло за ее спиной.
Она обернулась – в музейной витрине, что напротив, снова свалилась с подставки фигурка. Птица-носорог. Женский символ.
Наверное, она задела витрину, когда отпрянула, хотя она не помнила этого момента, совершенно не помнила.
В замке дверей повернулся ключ – в музейный зал вошли техник-инженер и рабочие в синих спецовках.
Глава 31
Домработница
– Домработницу Афии мы так и не нашли и, честно говоря, не знаем, где ее искать. – Поздно вечером Миронов позвонил Кате. – Единственная зацепка – она приезжала к ней на дачу. И я не думаю, что она такой путь из Москвы проделала. Может, она местная, из Солнечногорска? Завтра после обеда я думаю съездить в «Меридиан». Поспрашивать там – может, кто-то видел эту бабу или знал, что у Афии есть помощница по хозяйству. Может, кто-то еще, кроме Серафимы, слышал ту ссору.
– Я с вами, я тоже поеду. – Катя сказала это, чтобы подбодрить его. В затею она верила слабо: если уж закадычная подруга Афии Полина Журавлева не знала про домработницу, хотя они соседи по даче, что говорить об остальных обитателях «Меридиана»?
Однако в два часа дня она уже выходила из своей машины возле Солнечногорского УВД. Дежурный сообщил ей, что Миронов во внутреннем дворе – возле вещдоков, машины, рядом с которой они нашли Изи Фрияпонг. Катя прошла через дежурную часть во внутренний двор УВД. Миронов стоял возле иномарки с разбитыми стеклами и задумчиво созерцал ее.
Читать бесплатно другие книги:
