Умру вместе с тобой Степанова Татьяна
– Нет. – Катя взяла его за руку. – Пожалуйста, останьтесь.
– Не хочу вам мешать здесь.
– Останьтесь, – попросил и Мещерский. – Впереди важные дела, большие события. Вам силы потребуются.
Катя вглядывалась в бледное лицо Миронова и… не то чтобы она нервничала по поводу слов Серафимы… однако… странное какое-то чувство… хрупкости… словно то музейное стекло снова дало трещину и растаяло, как лед, открывая нездешние дали… пылающий костер, запах керосина… и пепел… ничего, кроме пепла…
– Феликс пробудет в клинике еще несколько дней. – Миронов снова откинулся на подушки. – Я звонил в больницу. Никаких следственных действий врачи с ним не разрешают, пока он в реанимации, да и потом велят ждать улучшения состояния – он на снотворном, на успокоительном. Врач мне – была же попытка суицида, возможен рецидив. Надо, чтобы время прошло. Я не стал спорить… я… я вообще пока не уверен на сто процентов. Такие улики мы нашли, и он сам признался. Но он не конкретен в деталях.
– То есть? – спросил Мещерский.
– Он сказал про Изи и Афию. А вот про Полозову и Динару – такое ощущение, что он про них не знает.
Катя молчала.
– Но эти штуки, кнуты – все перевесят как улика. Любые нестыковки. Эксперты ими уже занялись. Там, правда, нет ни следов крови, ни следов костного вещества, ну, это и понятно – убрал за собой все, подчистил. Я звонил в больницу насчет Динары – она до сих пор в реанимации.
– Она все равно Феликса не опознает, – заметила Катя. – Я тоже сказать не могу, он был на остановке или не он, так же, как и насчет Серафимы. Она…
– Что?
– Она не в себе, говорит странные вещи. – Катя тут же обругала себя, зачем вообще упомянула сейчас куратора музея. Но чувство тревоги после ее слов нарастало… Отгоняя от себя «всю эту чушь», Катя все равно в душе испытывала какой-то необъяснимый трепет.
– Феликс не может не знать про домработницу Динару, – заметила она, помолчав. – Динара ему знакома хотя бы потому, что это она устроила скандал тогда в квартире Афии, увидев Феликса вместе с ней и Изи в постели. Хохловская нам это подтвердила. И как раз связь Афия – Изи – Динара для Феликса налицо. Но это не причина убивать! Это какой-то абсурд. В чем была в той ситуации – пусть и двусмысленной и неправильно понятой Динарой – угроза для Феликса? В чем тайна? Динара приняла одно за другое, однако… Что-то тут не так. Помните, что она шептала нам там, на остановке? «Я видела и рассказала ей. А она тоже видела». И что-то про скверное плохое дело. То есть сама Динара имела в виду этот случай в квартире утром. Кому она рассказала об этом? Мы до сих пор считали, что она сказала об этом Афии. Но они ведь поссорились крупно. А если не ей, то кому?
– И кому, по-вашему?
– Надо обратиться к хронологии убийств. Фактов много. Но хронология – это нечто упорядоченное, да, Сереж? – Катя обернулась к Мещерскому. – Ты у нас с логикой дружишь. Так вот, единственный логический ряд – это хронология убийств. Первое преступление, которое совершили предположительно при помощи подобного кнута – это убийство Аллы Полозовой на станции. Это было рано утром в пятницу. А до этого Полозова дежурила сутки. Но ведь это случилось уже почти через неделю после того, как Афия и Изи провели ночь в клубе в компании Феликса и привезли его домой и после того, как их там застала Динара и устроила скандал. Все это произошло в ночь с субботы на воскресенье и утром в воскресенье. Афию убили в следующую субботу, то есть на следующий день после Аллы Полозовой. Между собой они не были знакомы. Однако Алла знала Динару по работе в гостевом доме. Еще через несколько дней убили Изи, которая в общем-то скрывалась, ее и нам-то было не так легко найти. А еще через несколько дней попытались устранить Динару.
– А до этого в день убийства Афии к ней вдруг на дачу явилась Серафима, – вспомнил Миронов. – И она ведь тоже общалась с Феликсом. Он сам мне в этом признался. Хотя у нас об этом вообще никакой информации. Она ему говорила про опасные артефакты.
– Кроме Серафимы, на дачу к Афие приезжала Изи, ее видел Глеб Прохоров, – продолжила Катя, – и вспомним, что он сказал – они поссорились. А ведь до этого они были дружны. Феликса вместе из депрессии вытаскивали, беседовали, время в клубе проводили. Что же случилось, из-за чего такие внезапные перемены в отношениях? Почему они поругались, а Изи уехала в гневе? И по времени когда это было? На наделе после того, как они провели ночь в клубе «Царь». Я сначала думала, что Изи склоняла Афию украсть из музея статую, которая для Изи как последовательницы культа джу-джу очень ценна. Но Ахилл меня высмеял за эту версию. Тогда в чем была причина их ссоры? Итак, согласно хронологии, между всеми основными событиями – примерно неделя. Первой прикончили смотрительницу Гостевого дома. Так вот я все думаю сейчас… Может, мы начали не с того конца? Может, какие-то события произошли там, в гостевом доме, когда Полозова дежурила как хостес? Нечто, что она могла там увидеть. И что ее поразило и рассердило. И заставило рассказать об этом Динаре, когда та, в свою очередь, начала ей жаловаться на свою хозяйку, обвинив ту в распутстве, которого, в общем, тоже не было.
– Как мираж все, – хмыкнул Мещерский.
– Динара сказала: «Они на прислугу не обращают внимание». Она имела в виду всех троих: Феликса, Изи и Афию. Но, может, и кого-то еще?
– Поехали прямо сейчас. – Миронов рванулся с дивана.
– Куда? – Катя даже испугалась.
– В гостевой дом на эти чертовы выселки. Поднимем всех там на ноги. Узнаем, в какие дни точно за эти три недели Полозова и Динара работали в одно и то же время.
– Поедем обязательно, только завтра, – мягко урезонил Мещерский. – Прямо с утра. А сейчас…
Он как фокусник извлек из-за спины бутылку вина и штопор.
– Красное. При кровопотере нет лучшего средства для восстановления сил. – Он откупорил бутылку, приоткрыл окно спальни и вылил успокоительное, которое Катя тайно намешала Миронову по совету врача. Щедро плеснул в чашку красного вина и протянул Миронову.
Тот выпил вино залпом, как воду. И его бледные щеки сразу порозовели.
Мещерский налил ему еще.
А потом они с Катей удалились на кухню – варить питательный куриный бульон. А когда торжественно внесли его в супнице спустя час, Владимир Миронов уже крепко спал. И даже во сне более уже не походил на бледное привидение солнечногорских лесов, долин, полей и холмов.
Утром на разбитой полицейской машине они все втроем отправились снова в Солнечногорск, в гостевой дом на Бутырские выселки. Тот пустовал – будни. Встретила их на ресепшене все та же менеджер-хостес, что и в первый раз.
– Прямо напасть на нас, – пожаловалась она им. – Сначала с Аллой беда, а теперь вот и Динару машина сшибла. Как проклятие какое-то. Словно колдовство.
— Нам надо посмотреть ваш график работы за октябрь, – объявил Миронов. Чувствовал он себя все еще слабым, но крепился изо всех сил. – За последние три недели. Когда они работали здесь в доме обе – Полозова и уборщица.
– Они менялись часто. – Менеджер пожала полными плечами и включила старый компьютер. – У Динары ведь клиенты были свои. Вот график… значит тогда, перед тем как Алка… ох, даже говорить об этом до сих пор не могу. – Менеджер вздохнула. – Значит, они обе работали в четверг. Ну, и в пятницу тоже – только утром, потому что Алла-то рано ушла, а Динара уже при вас. А до этого вместе работали еще во вторник. На той же неделе. Ну и в среду. Здесь уже по графику – обе до одиннадцати.
Катя прикинула в уме – вторник, среда. Это уже после той ночи в «Царе» на выходных. И после скандала, который Динара устроила Афии. И кажется, в среду к Афии на дачу заявилась Изи. А потом накануне убийства – Серафима.
– Во все другие дни октября у них был разный график, – сообщила менеджер. – Они вместе не дежурили.
Итак, если Полозова и увидела что-то здесь, в гостевом доме, и рассказала об этом Динаре, то это произошло во вторник или в среду утром.
Миронов подумал о том же.
– А кто снимал гостевой дом в четверг, пятницу и в понедельник, вторник, среду? – спросил он. – У вас есть данные?
– Ну, когда Алка с моста-то… я говорила уже вам. У нас тут полная коробочка была – и в других гостевых домах тоже. Корпоратив какой-то фирмы торговой, и еще семья с детьми. Они все с вечера четверга заселились. А в понедельник… вообще никого не было.
– Никого?
– Нет. – Менеджер снова печально покачала головой. – В понедельник все либо уезжают утром рано, либо вообще никого нет. Не бронируют. Начало недели – это мертвый сезон.
– А во вторник, среду?
– Тоже никого. Тоже мертвый сезон.
Катя чувствовала разочарование. Все ни к чему. Это просто обманка…
– Но у вас есть какая-то книга записи клиентов, бронирования, компьютерный список? – не отступал Миронов.
– Мы паспорта у наших гостей не спрашиваем, – гордо отчеканила менеджер. – Это гостевой дом, а не казарма. Это для души. Мало ли кто сюда приезжает в тишину, к пруду, на природу? И мужья с чужими женами, и любовники. Мы не отель на час – это не наш профиль, но к гостям относимся с пониманием и в частную жизнь не лезем. Поэтому нам документы их ни к чему.
– А лист бронирования, оплаты?
– Через booking нас можно забронировать, пожалуйста, мы там в списке, – снова гордо ответила менеджер. – Онлайн.
– А собственная бухгалтерия, учет? Вы же отчитываетесь о прибыли, налоги платите. У вас должен быть список оплаты за номера.
Она смотрела на него, как на надоедливого овода – волооооооокий такой взгляд, коровий: ну что ты ко мне пристал?
– Ладно, сейчас документы подниму. – Она полезла в стол за папками, полными квитанций. – В понедельник никакой брони. И оплаты соответственно. А во вторник… есть… надо же… Сняли гостевой дом. Только не этот.
– А какой? – спросила Катя.
– Во-о-он тот, что у самого пруда. – Менеджер указала на третий по счету коттедж, самый крайний – он казался намного больше остальных, с верандой и беседкой с мангалом для шашлыков. – Его у нас редко бронируют. Он дороже остальных. Его отделали заново внутри зимой – ну, евроремонт.
– А кто его снял во вторник? – спросил Миронов.
– Не знаю. Я не работала на той неделе вообще. Здесь за главную Алла была. Оплата проведена через нашу кассу – наличные, не картой. Обычно тот коттедж большие компании снимают. Он у нас чаще всего под корпоративы идет.
– И там тогда был корпоратив? Во вторник? Среди недели?
– Я понятия не имею. Вот здесь оплата наличными, по факту вселения, без предоплаты. Дом арендован полностью, а не то чтобы этаж сняли или комнату. Нет, все целиком. Часы заезда – с двенадцати во вторник, время освобождения помещения – одиннадцать утра в среду. Потом в доме произведена уборка, ну, это все как водится.
Катя поняла, что в гостевом доме они больше ничего не добьются. Единственная, кто может пролить свет на эти факты, – это уборщица Динара.
Покидая выселки, они оглянулись – за монолитным забором виднелись лишь крыши коттеджей. Крыша коттеджа у пруда сияла медью.
Глава 38
Мещерский и духи. Церемония
Лахор. 1932 г.
(Что, в общем-то, невероятно)
Они оставили Миронова в УВД и во второй половине дня на автобусе вернулись из Солнечногорска в Москву. Кате не хотелось расставаться с Мещерским, но необходимо было заглянуть в Главк, узнать в управлении розыска последние новости о Феликсе и его содержании в больнице под стражей. Она выбрала компромисс – предложила пообедать вместе, как обычно, в «Кофемании» напротив Главка. Они сели на открытой веранде кафе – октябрьский день выдался теплым и погожим, и веранду еще не убрали. Пообедали, обсуждая последние события – в основном говорила Катя, Мещерский отделывался лишь короткими замечаниями. Все о чем-то думал. О своем.
После обеда Катя уже готова была бежать через Никитскую улицу в Главк, как вдруг заметила, что Мещерский куда-то пристально смотрит.
У памятника Чайковскому остановился черный «Мерседес» с дипломатическими номерами. Когда они с ним поравнялись, машина посигналила. А затем медленно опустилось затемненное стекло со стороны водителя.
Фокстрот. Тот самый… В исполнении Эллы Фитцжеральд.
Из машины на них смотрел Ахилл Кофи Ассанте.
Катя остановилась как вкопанная.
– Вы не улетели?!
– У меня не выросли крылья. – Он произнес это своим глубоким басом. – Добрый вечер.
Вот тебе и наши расчеты… вот тебе и его дипломатический паспорт…
— Отчего мне так знакомо ваше лицо? – спросил Ахилл Мещерского. – Я давно хотел вас спросить об этом.
– И мне тоже казалось, я вас видел раньше. Может, мы в Африке где-то встречались?
Ахилл усмехнулся. Помолчал.
– Хотите пройти церемонию? – спросил он.
– Да, – ответил Мещерский.
– Сережа, Сережа, подожди… Какую еще церемонию? – всполошилась Катя.
– Вы же хотите знать, кто убил Афию, Изи? – Ахилл глядел на них, склонив голову набок, снова словно изучая. – Чем гадать, лучше спросить их самих. Они сами расскажут вам все.
– В джу-джу и такое возможно? – резко спросила Катя. – Вызывать мертвых?
– Духи не знают невозможного. Это мы, люди, порой теряемся в догадках – что возможно, что нет. Что было на самом деле, а что должно было случиться, но не произошло, потому что…
– Почему?
– Потому что был сделан осознанный выбор. Тот, что меняет все. На который не все способны. Только те, кто не боится отдавать. Жертвовать.
– Где пройдет церемония? – спросил Мещерский. – Когда?
– Сейчас. Садитесь в машину. Здесь недалеко.
Мещерский открыл дверь «Мерседеса». Сердце Кати упало, но она… Разве могла она отпустить его одного? Пусть это какое-то новое безумие, но в этом деле уже столько безумствовали, что… Может, так и нужно для этого дела? Не слишком заморачиваться насчет реалий?
Ахилл проехал всего несколько сотен метров вверх по Большой Никитской – через площадь, мимо посольств – и свернул в Скатерный переулок. Дом – старый, доходный, отреставрированный недавно, наполовину пустой, с непроданными дорогими квартирами. Ахилл привел их на третий этаж. Катя еще в машине заметила, что одет он на этот раз не в костюм, а в просторные пестрые национальные одежды типа туники, и… круглая шапочка на голове, словно митра.
В пятикомнатной квартире – никакой мебели, белые стены. В одной из комнат – циновка из пальмовых листьев и низкий столик. Ахилл сделал приглашающий жест и сел прямо на пол, на циновку. Мещерский последовал его примеру. Катя опустилась на колени, уперлась руками в них. Она зорко следила за Ахиллом. Он вытащил из складок одежды кожаный мешочек и высыпал из него черный пепел в медную плошку, стоящую на столике.
– Какую часть тела покойника вы сожгли на этот раз? – спросила Катя. – Палец? Язык?!
Ахилл молча достал из складок одежды маленькую бутылку из выдолбленной тыквы и, выдернув пробку, налил из нее немного черной вязкой жидкости на дно медной плошки.
– А это что, настой ибоги? – еще резче спросила Катя. Она вспомнила больницу. И как тот нарик из морга орал, что его пожирают заживо, что нет спасения от…
– Он может отказаться, это его выбор. – Ахилл глянул на Мещерского.
– Сережа, одумайся! Зачем тебе все это нужно?!
– Катя, помолчи. – Мещерский протянул Ахиллу руку.
И тот снова полез в складки своей одежды, достал небольшой складной нож и сделал на тыльной стороне ладони Мещерского надрез. А затем наклонился и сделал надрез у него на лбу у самых корней волос. Окунул пальцы в черный пепел и жижу, коснулся маленькой раны, смешивая пепел с кровью, что-то шепча, словно напевая.
Мещерский закрыл глаза.
– Сережа, Сереженька…
Катя звала его откуда-то издалека. Уже издалека.
Он открыл глаза – солнце слепило. И он увидел… себя. Да, себя, только моложе на несколько лет. И в каком-то странном костюме из бежевой мятой фланели, какие носили в тридцатых европейцы на жарком юге.
Поезд набирал ход. И паровоз… да, паровоз, исторгая черный дым, издал оглушительный гудок. Мимо окна мелькали равнины, сожженные палящим солнцем. Мещерский стоял у окна вагона-ресторана – английского вагона, а рядом с ним высокий парень лет тридцати – яркий блондин с потрясающими голубыми глазами, статный, широкоплечий, атлетически сложенный. Его решительный подбородок украшала ямочка. Он снял пиджак от светлого старомодного костюма и остался лишь в белой рубашке с засученными рукавами – запонки отстегнуты. Он подставлял лицо ветру в открытое окно вагона-ресторана. Мещерский сел за столик, придвинул к себе тарелку риса с шафраном и кебабом и тоном строгого доктора объявил своему другу, что надо есть, есть, питаться, а не мечтать! Что нельзя вот так дни напролет сходить с ума – не есть, не спать, не иронизировать, не шутить, не читать газет, не отвечать на вопросы, а гореть, гореть, гореть, как спичка! Полыхать, как чертов факел!
Официант в тюрбане принес на серебряном подносе чайник, молочник, чашки. Блондин с голубыми глазами сел за столик напротив Мещерского. Но так и не стал пить свой любимый чай с молоком. Все смотрел в окно и на часы. Все ждал, когда поезд домчит их до цели.
И вот – вокзал. Вокзал города Лахора… Поезд медленно шел вдоль перрона под звуки Colonel Bogey March – так, как его исполняли в тридцатые, когда до «моста через реку Квай» было еще далеко. Патефонный марш, стократно усиленный вокзальным громкоговорителем Лахора, этакой черной трубой на столбе.
Colonel Bogey March…
Они сошли под него с поезда Карачи – Лахор. И сразу направились в привокзальную транспортную контору, где арендовали за баснословную сумму старый драндулет Morris – с открытым верхом и чуть ли не с клаксоном!
Город Лахор поглотил их – все полетело мимо, мимо: Монтгомери-Холл, старый рынок Толинтон, грандиозная лахорская мечеть, площади, улицы… Ох, в их сумрачной паутине они, конечно, сразу заблудились и сбавили ход, отчаянно сигналя и медленно просачиваясь на машине сквозь плотную толпу уличных торговцев, нищих, дервишей, факиров, паломников, сипаев, зевак. Но потом вырулили на загородную дорогу и помчались, как ветер.
Холмы Пенджаба на горизонте…
Тенистый парк…
Стена, увитая бугенвиллеями. Ворота и медная табличка с названием места. Красный Крест… госпиталь…
Пальмовая аллея и в конце ее грандиозные корпуса госпиталя Майо с башнями. Они оставили машину с багажом у ворот, и пошли по алее. И тут Мещерский увидел ее.
По аллее навстречу им шла высокая, стройная, хрупкая женщина средних лет, с темными волосами.
Глаза… ее глаза…
Ее лицо…
Ее удивительная красота и что-то еще – то, что гораздо ценнее красоты…
Одета она была очень просто, но стильно – в белую рубашку и светлые широкие полотняные брюки, которые в тридцать втором году женщины еще не слишком признавали. Ее тонкую талию стягивал бежевый кушак, а на голове была тропическая белая шляпа от солнца с легкой вуалью, которую она подняла и приколола, чтобы та не мешала ей.
– Мама! – Мещерский крикнул и услышал свой голос. – Мама, вот и мы! Ты получила нашу телеграмму из порта? – Потом он перешел на английский. – Мама, разреши тебе представить – это мой друг Бенни. Бенни Фитцрой. Он так гнал всю дорогу машину! Он водит, как гонщик. Ему не терпелось с тобой познакомиться.
Княгиня Вера Николаевна Мещерская смотрела на них с улыбкой. И протянула к ним руки. Мещерский бросился к ней и обнял ее крепко. Оглянулся. Бенни Фитцрой стоял, словно завороженный, не сводил с нее глаз. А потом медленно подошел. Он был выше высокой Веры Николаевны – сильный, мужественный и… сейчас такой тихий-тихий. Взволнованный до крайности, хотя он по своей врожденной английской привычке старался показать, что спокоен, ну Абсолютно, Тотально Бесстрастен…
Как же, бесстрастен…
Как вулкан подо льдом… ах, эти англичане…
– Бенни, здравствуйте! А я вас таким и представляла по письму Сережи. – Вера Николаевна Мещерская улыбнулась ему и протянула руку для рукопожатия, как эмансипе. – Как я рада! Боже, как же я рада вам обоим, дорогие мои!
Бенни Фитцрой взял ее руку в свои. Поднес к губам. Вежливый старомодный жест. Поцелуй. Но он так долго не отрывал своих пересохших губ от ее руки, склонившись к ней в этом поцелуе. У Веры Николаевны порозовели щеки.
Вот он отпустил ее руку. Но смотрел на нее так, что она сначала удивилась втихомолку, а потом снова смущенно улыбнулась ему. А он все не отрывал от нее своего взора. И был как во сне…
Они вдвоем рядом пошли по аллее. Мещерский видел – мать Вера Николаевна что-то говорила Бенни, показывая на корпуса госпиталя Майо. А он отвечал. И улыбался. Потом становился очень серьезным и все смотрел, смотрел на нее, словно никак не мог наглядеться. Уже не на фотографию в их старой палатке в дождевом лесу. А наяву, в реальности. На закате дня.
Мещерский отстал. Они уходили все дальше, дальше. Два человека, которых он любил так сильно, что…
Слезы… они навернулись сами собой…
Лицо Кати – взволнованное, в смятении. Он увидел его над собой. Он лежал на циновке из пальмовых листьев.
– Сережа… Сереженька…
Он вытер глаза. Сел. Он не чувствовал ни слабости, ни головокружения. Надо же, расплакался, как ребенок…
– Ты не отвечал на мои вопросы. – Катя заглянула ему в глаза. – Ты был как в трансе. Как ты?
– Нормально. Все в порядке.
– Ну и кто же убил Афию? – низким басом спросил Ахилл.
– Я видел только себя и… – Мещерский запнулся. – Когда видишь самого себя, это шизофрения.
– Это не шизофрения, – Ахилл наклонился к нему, – это духи.
– Демоны? – бросила зло Катя. – Это все ваш чертов культ! А еще насмехались надо мной. Суеверной называли. Вы сами как оборотень, Ахилл! Не поймешь вас.
– И не надо понимать. Так спокойнее. – Он глянул на Катю. – Все трехмерно в этом мире: пространство, материя, демоны, боги, духи – как эманация. Возможно, до демонов и богов мы еще не доросли, – он усмехнулся, – а духи… они порой откликаются на наш зов. Когда очень этого захочешь. Так что же вы видели?
– Вещи, которые никогда не происходили. Не могли произойти. Что-то вроде мечты.
– Духи. – Ахилл вздохнул. – Так бывает. Они показывают то, что хотят сами. Они порой и сами сожалеют о чем-то. Что должно было случиться, назначенное кому-то судьбой, однако не произошло. Но ничего исправить уже невозможно. Просто сами люди выбрали свой путь и совершили то, что совершили. Есть разные виды деяний, хороших и плохих. И разные виды героизма и самопожертвования… Но дорога, которую мы выбираем, принадлежит не духам, не демонам, не богам, а нам.
Он помолчал. А потом добавил:
– Афия, наверное, хочет, чтобы вы сами нашли ее убийцу. И сделали свой собственный выбор.
Он снова помолчал. А потом спросил:
– И вообще, что такое есть смерть?
Лахор… 1932 год… Colonel Bogey march.
Глава 39
Тайна
Сергея Мещерского в этот вечер Катя не отпустила. И на работу не вернулась. Как только они покинули квартиру в Скатерном переулке, она поймала такси и снова повезла Мещерского к себе домой. Он твердил: «Все нормально, ну что ты в самом деле?» А сердце Кати было не на месте.
Дома она первым делом продезинфицировала ранки на его руке и лбу. Они не кровоточили и быстро заживали – прямо на глазах. Но и это ее не успокоило. Если тот раствор из тыквы был настоем ибоги, то… Сережка, конечно, знает больше обо всем этом и о действии того настоя… Но он попал прямо ему в кровь и, возможно, вызвал те видения, галлюцинации, которые…
Катя много раз за этот вечер собиралась снова спросить его: а что именно он видел? Но каждый раз она не смела – это было бы словно перейти какую-то черту, которую не следует переступать.
Она постелила ему на диване. И даже сунула градусник – ей все мерещилось, что у Мещерского начнется какая-то тропическая лихорадка, жар… Но все было относительно нормально. И Мещерский не выглядел слабым или неадекватным. Он был лишь бледен и не особо разговорчив. Однако мягко принимал Катины хлопоты и заботу.
Градусник показал 36,3…
– Ахилл не улетел домой. – Катя убрала градусник на место в ящик комода. – Сережа, он не просто циничный деляга, каким так хочет казаться, которому все бизнес – в том числе и поставки человеческих останков для культа. А он ведь нас почти в этом убедил… Он колдун, да?
– Может, и так.
– Да, я помню, ты говорил – и колдуны в Африке разные. Ахилл не улетел, потому что его здесь что-то крепко держит. И это не сеть поставщиков. Сейчас, когда он под следствием, все это бессмысленно и опасно. И он не дурак. Должен был бы сразу смыться, как мы думали. А он здесь. Это значит, его как магнитом держит. И я думаю, что этот магнит там, в музее. Это тот артефакт. Скульптура, про которую он мне говорил, что для него это просто «кусок дерева». Он лжет нам в глаза. Зачем ты согласился пройти церемонию?
Мещерский не ответил.
– Ты же сам знаешь, что этого не надо было делать – не следовало доверять Ахиллу себя так слепо.
– Я не слепо себя ему доверил.
Катя помолчала. Связь… она ведь чувствовала – между Мещерским и этим парнем, щеголяющим то в дорогом европейском костюме, то в национальных африканских одеждах… колдуном… и точно есть какие-то крепкие нити. В чем их природа?
– Когда ты впал в забытье там, в квартире, – она осторожно подбирала слова, – у тебя было такое странное лицо… Я всяких ужасов ждала. Но ты выглядел радостным и печальным одновременно. Ничего темного, страшного… но в конце ты… словно какие-то вещи, события тебя…
Мещерский лег на диван.
– Я же сказал, эти события никогда не происходили.
– И это все снова ибога, да? – тихо спросила Катя. – Он втер тебе в кровь раствор пепла из… ох, я даже думать не могу об этом спокойно, и ибоги?
– Будем считать, что так. Хотя у ибоги действие иное. Знаешь, в тот момент это был я… и не я. Но как-то все совместилось, переплелось. Словно что-то сдвинулось, какие-то рамки. – Мещерский посмотрел на Катю. – Ты успокойся. Не думай об этом больше.
– Легко сказать. – Катя покачала головой. – Ладно, давай к другим темам… Что ближе к реалу. Я вот все думаю о Феликсе. И я не верю, так же как и Миронов, что это он всех убил. Он не на все сто процентов уверен, а я даже не на пятьдесят. И еще – судя по тому, что последней, с кем Феликс общался перед своим неудавшимся самоубийством, была Хохловская, то… это не из-за нее и Романова он был в таком отчаянии в ту ночь в клубе. Есть какая-то другая причина. Иной повод. И мы его не знаем. А расскажет ли он нам сам об этом? Парень словно взвалил на себя какой-то непосильный груз. И не выдержал его тяжести.
Мещерский кивнул. Но обсуждать это не стал. И Катя решила оставить его в покое. Теперь он нуждался в отдыхе. Они все: Миронов, Катя, он, Мещерский словно шли по какому-то кругу, где каждый испытывал стрессы, страдания и каждому требовалась помощь других.
Уже на рассвете она снова тихонько заглянула в комнату – как он там. Мещерский сидел на широком подоконнике – не спал, смотрел на Москву-реку из окна. И естественно, Катя проспала, возможно, потому, что не видела никаких снов в эту ночь. К счастью. Ее разбудил звонок по мобильному, время было половина девятого.
Владимир Миронов.
– Мне только что из Главка звонили, из управления розыска. Романов вчера вечером приезжал туда. Искал меня. Не знает или забыл, что я в Солнечногорске работаю. Опера передали – его сразу принял замначальника ГУВД. А он им сказал, что хотел со мной поговорить, поблагодарить меня за спасение Феликса, за то, что я стал его донором. – Миронов усмехнулся. – Они ему – он по званию всего старлей – то есть я. Не дорос еще, мол, до таких высот. До таких кругов общения с национальным героем. В розыске сказали – начальство не знало, как себя с Романовым вести. И приемный сын под арестом, и – самое главное – насчет его будущего, президентских амбиций. Боятся проколоться – все это ведь как мираж еще. Амбиции-то… Открыто он сам, лично ни о чем таком не заявлял. Вроде к нему в верхах терпимы пока, как к герою. Хотя кто скажет – у нас же сегодня терпимы, а завтра, чтобы не высовывался, со свету сживать начнут, травить, гнобить, зачищать. Потому что политический противник. И еще какой будет, если что… Я хотел было сейчас в Москву ехать, встретиться с ним, раз он так меня искал… Но не поеду.
– Почему? – спросила Катя.
– Потому что есть более важные, неотложные дела. Здесь, в Солнечногорске. Она пришла в себя. Мне сейчас врач позвонил – я его просил, как только ей хоть немного станет получше, чтобы он сразу известил меня.
– Динара?
– Да. Приезжайте, Катя, как можно скорее. Нам надо ее вместе допросить. Она пока все еще в реанимации, но врач сказал – у них появится свободное окно после десяти, после всех утренних дел врачебных. И нас к ней пустят на несколько минут.
– Все, уже собираюсь и еду. То есть мы с Сережей…
– Да, конечно, – согласился Миронов, чуть помедлив. – Куда же без нашего эксперта?
В Центральной клинической больнице Солнечногорска, куда они добрались снова по дублеру Ленинградки, они встретились с ним уже возле реанимации.
Динара Исмаилова, – вся в синяках и ссадинах, опутанная проводами медицинских приборов, не открыла глаз, когда врач реанимации провел их к ней и сказал, что у них не более десяти минут.
– Динара, это я. – Миронов наклонился к ней. – Вы помните меня?
Ее веки дрогнули, по смуглому лицу прошел тик, и она вяло и как-то отрешенно глянула на него.
– Динара, вы помните, что с вами случилось?
– Нет… то есть да… авария.
– Вы видели того, кто вас толкнул под машину?
– Нет… я никогда бы сама не прыгнула… я же не она… меня толкнули в спину!
– Да, вы живы, и все хорошо, вы поправитесь, – заверила ее Катя.
Динара словно от великой усталости закрыла глаза.
– Вы работали помощницей по хозяйству у Афии Бадьяновой-Асанте – сотрудницы музея. Но вы от нее ушли после ссоры. Почему? – спросил Миронов.
– Мне вера запрещает служить таким, как она.
– Каким?
– Распутным женщинам.
– Вы увидели Афию в компании мужчины и женщины в двусмысленной ситуации?
– В койке… в постели одной, – шептала Динара. – Этот парень и ее товарка, тоже из этих, из Африки… Я остолбенела, как вошла – они спали в одной кровати! А ведь такая интеллигентная на первый взгляд, из музея, и такой стыд… Разве я могла такое стерпеть? Не убежать сразу от этого разврата?
– Но вы потом приезжали к Афии на дачу.
– Я знаю, где ее дача… она же мне не заплатила всего, что должна… А почему я ей – такой – должна деньги отдавать, что своим горбом… заработала там…
– И вы про этот случай кому-то рассказали, да? – спросил Миронов. – Кому?
– А почему я должна хранить чьи-то секреты? – Динара глянула на него в упор. – Когда они так непотребно ведут себя… А я… я целомудренная женщина, я знаю, что такое женский долг, пусть я и прислуга их. Я сказала ей.
– Кому? Назовите этого человека.
– Алле. Полозовой Алле, которая… ну, вы знаете, вы же расспрашивали меня о ней.
– Вашей коллеге из гостевого дома. Вы ей рассказали об этом случае. А она ведь тоже вам что-то рассказала, да?
– Я… я устала…
– Еще минуту, Динара. Пожалуйста, это очень важно. Что вам рассказала Полозова? Она ведь тоже что-то видела, что ей не понравилось.
– Это стыдное дело, – прошептала Динара. – Не хочу об этом говорить. Не могу. Вы – мужчина. Нам нельзя с мужчинами говорить о таких вещах.
– Динара, расскажите мне. – Катя опустилась на колени у ее больничной кровати, тоже наклонилась к ней, к самым ее губам. – Это очень важно, поймите. От этого зависит ваша жизнь.
– Она тоже видела… там, в доме, который на берегу. – Динара поморщилась. – Это было в среду, когда все гости прежние разъехались. Я убиралась, а она пошла туда – понесла набор для мини-холодильника, ну, чтобы все было как надо…
– Для кого?
– Они приехали на машине. Во вторник. Гости. Сняли тот дом. Он большой, дорогой, но не поскупились, сняли на двоих… Заплатили наличными.
Читать бесплатно другие книги:
