Любовь за гранью 9. Капкан для Зверя Соболева Ульяна
— Доложить мне лично и никакой утечки информации.
Отключил звонок. Морт — самый страшный палач со времен появления ордена Нейтралов. Более жестокого и хладнокровного солдата у Курда не было давно. У Морта признавались все. Всегда. И сейчас возникла пауза. Заключенная более суток под арестом. Из всех пыток провели только одну — ледяная вода. Признаний тоже нет. Все поверхностно. Но Курд так же знал, что Морт использует самые различные методы давления, в том числе и медленные пытки. Возможно, у этого монстра свои методы, и не стоит придавать значения подозрениям стража. Вот только Курд никогда не стал бы тем, кем являлся, если бы доверял хоть кому-нибудь. И не имеет значения, насколько преданным и исполнительным был воин. Доверие во все времена было слишком большой роскошью даже для бессмертных.
Курд снова просмотрел бумаги по Свирски. Двадцать четыре часа. Целые сутки. Чертова уйма времени, которую его будут одолевать сомнения. А этих мерзких тварей он не любил еще больше, чем зарвавшихся Черных львов, возомнивших о себе слишком многое в последние годы.
Пять лет назад Курд поверить не мог в такую удачу — получить в собственное распоряжение самого сильного из этого проклятого клана, сделав его своим подчиненным. И теперь эта девка. Из того же самого клана. Кто знает, что связывало их в прошлой жизни Морта? Только эти двое. Хотя… По губам главы Нейтралов расползлась змеиная улыбка. Уже через несколько часов он и сам может получить ответы на все свои вопросы.
Курд откинулся на кресло попутно набирая телефонный номер:
— Через полчаса. В церемониальном зале. Детектор лжи. Морт.
***
Я стоял совершенно один в зале для проведения ритуалов, с каждой убегающей минутой все больше теряя надежду на то, что буду простым свидетелем процедуры, уготованной Курдом. Но время шло, а главы все не было, и шансы, что именно мне досталась главная роль в этом действе, становились все больше и весомее.
Думитру любил проделывать подобное с испытуемыми — заставить их ожидать, сходя с ума от неизвестности и трясясь от страха до тех пор, пока те не потеряют концентрацию о не откроют свой разум для "детектора". Единственного вида допросов, который любил устраивать сам Курд. Он же был и единственным, кто способен устроить этот самый "детектор лжи".
Дверь открылась, и в зал вошел Курд в сопровождении двух стражей. Один из них был именно тем, кто помогал мне на первом допросе Марианны. И сейчас, тварь, не позаботился даже о том, чтобы скрыть триумфальный блеск в глазах. Закусил щеку, стараясь не выдать ту волну ненависти, что прошла по телу при взгляде на ублюдка.
Оба стража подошли ко мне с разных сторон, держа в руках железные кандалы на длинных цепях. По большому счету, в них не было особой нужды. Один я не смог бы одолеть их троих во главе с самим главой. Но, тем не менее, эти кандалы несли в себе особую цель — они в достаточной мере унижали испытуемого, что, опять же, способствовало лучшему проникновению в его сознание.
Курд остановился напротив, молча наблюдая, как меня приковывали к огромной колонне с торчащими металлическими крюками. В его руках не было никакого инструмента или прибора, похожего на обычный Полиграф. По сути, этим самым прибором был сам Думитру Курд, глава Нейтралов. Единственный, кто способен управлять сознанием других бессмертных, заставляя тех видеть любые картинки, угодные "детектору". А пока "допрашиваемый" извивался, натягивая руками цепи, крича и извиваясь, пока в его сознании проносились сцены из его самых страшных кошмаров, Курд сканировал состояние несчастного. Или же, наоборот, Курд иногда любил развлекаться, вкладывая в сознание оппонента образы роскошных голых женщин, ласкавших его тело, и глядя, как тот содрогается во время оргазма, расслабляясь полностью и предоставляя Нейтралу возможность без труда выудить нужную информацию.
Подобные допросы проводились только в отношении демонов и Нейтралов при возникновении сомнений в преданности последних, что бывало очень и очень редко.
Стражи закончили свое дело и встали по бокам от меня.
— У меня появились сомнения, Морт… — наконец, заговорил Курд. — Сомнения относительно тебя. А я не люблю быть неуверенным. В чем бы то ни было… — он внимательно всмотрелся в мое лицо. — Может, тебе есть что мне сказать, Морт?
— Все, что я должен был сказать Вам, я уже изложил в протоколах.
— Вот как? То есть ты даже не поинтересуешься, по какой именно причине висишь здесь, прикованный цепями?
Я пожал плечами:
— Если я вишу здесь по Вашему приказанию — значит, на это действительно есть важная причина.
Курд молча кивнул и прищурился, сосредотачиваясь на мне. В голове вдруг зашумело, а собственные веки вдруг показались неподъемными. В глазах появилась резкая боль, будто в них плеснули кислотой, и на секунду все вокруг погрузилось в кромешную тьму.
Видимо, я потерял сознание, потому что когда открыл глаза, то обнаружил себя лежащим возле колонны на полу. Я огляделся вокруг, растирая запястья, уже освобожденные от оков. Какого хрена? Почему они оставили меня здесь одного?
В этот момент вдруг распахнулась дверь, и в помещение влетела запыхавшаяся Марианна. Я буквально оцепенел, наблюдая, как она захлопнула дверь, прислоняясь к ней спиной и поворачиваясь ко мне лицом. Облегченно улыбнулась, оглядывая меня с головы до ног.
— Ник, что же они сделали с тобой?
Она подбежала ко мне и схватила за руки, переворачивая ладонями вверх, прикасаясь к ним губами, подняла на меня взгляд и провела рукой по щеке, запуская по телу мириады искр, вспыхнувших под кожей там, где прикасался нежный бархат ее ладоней.
А я словно упал в ступор, пытаясь понять, каким образом ей удалось освободиться. Неужели Влад? Но как? Даже если Зорич уже получил послание, то они все равно не могли за столь короткий срок достать те бумаги… и меч.
Я отстранил ее от себя, схватив за плечи и напряженно вглядываясь в такое любимое лицо, будто наполненное сейчас сиянием радости и заботы.
— Что за чертовщина? Кто тебя освободил?
Марианна прильнула ко мне, прижавшись щекой к груди, и я закрыл глаза, наслаждаясь прикосновением к ней и ее запахом… Запахом, которого, чтоб мне сдохнуть, не было.
— Это не важно, Ник. Боже, любимый, — она приподнялась на цыпочки, прижимаясь к моим губам. — Я так рада, что все это закончилось.
Я ответил на поцелуй, жадно сминая пухлые губы, кусая их до крови, и, стараясь не кривиться, когда понял, что и кровь не имела ЕЕ вкуса. А после резко развернул ее спиной к себе и толкнул на пол, ставя на четвереньки. Разодрал на ней одежду под истошные крики и слезные мольбы: "не поступать со мной так". Дернул ее голову к себе за волосы и процедил:
— Здесь я решаю, с кем и как поступать, Свирски.
Затем одним движением вошел в нее, намеренно причиняя боль и рисуя в сознании образ Курда, равнодушно наблюдающего, как меня, прикованного, выгибает от дикой разрядки.
Но Думитру, видимо, решил разыграть другую карту. Валерия вдруг развернулась ко мне и окровавленными когтями разодрала мою грудь. Я оттолкнул тварь от себя, скорчившись от адской боли, такой сильной, что, казалось, с меня клочьями слезает кожа, обнажая мышцы, которые выкручивало в страшных судорогах.
"Яд демона" — пролетело в голове, и я отрубился.
— Мокану, мать твою, ну и заставил ты нас всех поволноваться, — голос Влада ворвался в сознание неожиданно. Он подошел к моей постели и улыбнулся. — Знаешь, чего мне стоило вытащить тебя с того света? Будешь мне должен, Ник.
Невольно восхитился Курдом. Настолько точно передать интонацию и мимику Влада. Или же, скорее всего, он проецирует только образ, а жесты и мимика — моих рук дело. И я разозлился на себя. Разозлился за то, что вдруг на самом деле безумно захотелось оказаться в особняке Воронова, чтобы, как бы это смешно ни звучало, но почувствовать его заботу о себе. Еще не так давно я и предположить не мог, что мне так сильно будет не хватать братского плеча рядом. И не только в тяжелые моменты, но и просто в долгие минуты одиночества.
Мысленно встряхнул себя, напоминая о Курде, который, наверняка, сейчас с огромным удовольствием считывал все мои чувства.
Отвернулся от Влада, чтобы не видеть столь родного лица и произнес скучающим тоном:
— Я тебя не просил помогать мне, Воронов. Это была твоя инициатива.
А потом было еще много-много образов. Столько, что я даже перестал их считать. И кадры с моими детьми, и образы Марианны в постели с Дэном, стоны которых я равнодушно слушал, стиснув зубы и удерживая в памяти ощущение той бешеной радости и облегчения, когда понял, что она никогда мне не изменяла. И как апофеоз — Марианна в образе Свирски, прыгающая обнаженной на коленях Курда.
***
Думитру Курд, наконец, отпустил сознание Морта и рухнул на кресло. Поднес дрожащую руку с платком ко лбу и вытер пот. Один из стражей поднес ему бокал, наполненный кровью, и Курд тут же жадно его опустошил. Махнул рукой, давая знак снять вершителя с колонны.
— Отвести в его келью. Накормить. Как придет в себя — проводить ко мне.
Стражи вынесли обессиленного Морта, а Курд принялся анализировать увиденное. К своему удовольствию, ничего предосудительного он в эмоциях подчиненного не обнаружил. Да, поначалу его сбила с толку нежность, затопившая того при виде Свирски, но уже через несколько секунд ее сменила самая настоящая похоть, что неудивительно, учитывая, насколько соблазнительна заключенная.
Затем Курд буквально наслаждался той злостью, что испытывал бывший князь к своему брату и королю. Думитру знал, что отношения между братьями никогда не были гладкими, и пусть даже наличие любого чувства — не самая хорошая характеристика для Нейтрала, но эта неприязнь была на руку самому Курду. Он уже начинал задумываться о том, что со временем именно Морт поможет ему сместить упрямого Воронова и поставить на его место более удобного короля.
Единственной эмоцией, насторожившей главу Нейтралов, была любовь, будто огромной волной захлестнувшая прикованного, когда Курд вложил в его голову образы детей. Заинтересовало именно то, что Морт будто постарался скинуть с себя эту эмоцию, замаскировав ее равнодушием, но у него не получилось. Думитру закурил. По большому счету, любовь к детям — не так страшно. Когда-то, когда сам Думитру был всего лишь простым стражем, глава нейтралов проводил масштабную зачистку в рядах воинов. Своеобразную проверку на верность делу и командиру. Именно тогда Думитру собственными руками оторвал головы своим сыновьям и жене, и принес их Господину, тем самым доказав тому безграничную преданность и полное отречение от прошлой жизни. Именно тогда тот и нарек его Курдом. Да, Думитру честно заслужил свое прозвище. А вот Морт, оказывается, не совсем еще мертв. Но ничего. Пройдет не так уж много времени по меркам бессмертных, и Морт точно так же кинет под ноги своего Господина головы тех, кто пока еще вызывает в нем совершенно лишние для вершителя Нейтралов чувства.
Запищал внутренний телефон, и Курд автоматически ответил на звонок.
Когда понял, КТО ему звонит, вздрогнул. Давно его не тревожили настолько сверху.
— Убийцу демона казнить. Без суда и следствия. Все показания стереть.
Думитру застыл с трубкой в руке, но приказы не обсуждаются. Более того, он не имел права задавать ни одного вопроса. Медленно выключил звонок и в резко поднял голову, когда понял, что к нему снова привели Морта. Курд несколько секунд смотрел на Вершителя, а потом сказал:
— Сопроводишь Свирски на казнь. Больше никаких допросов. Никаких показаний. Таков приказ. Выполняй.
Когда Морт вышел из просторного круглого кабинета, Курд откинулся на спинку кресла. Странный приказ. Впрочем, убийство демона — это совершенно беспрецедентное преступление и сучка заслужила казни без какого-либо права на отсрочку. Другим в назидание. Жаль — только время на нее потратил.
***
Не прошло и часа, как в здании черного храма сработали сирены. Сирены, оповещающие о побеге преступника. Их вой заставил Курда вскочить с кресла и побледнеть. В кабинет тут же ворвался заместитель Вершителя.
— Свирски и Морт сбежали.
Курд прищурился и с такой силой сжал пальцы, что из ладоней закапала черная кровь.
— Это невозможно, — прорычал он.
— Возможно. Он телепортировался с ней в Проклятый лес. Полчаса назад. Как только вывел ее за ворота. Следуя вашим указаниям — погоня только после приказа.
Нейтрал поклонился, а Курд криво усмехнулся. Никто не догадался бы сейчас, что впервые за последние тысячу лет Думитру испытал ненависть и ярость. Морту удалось обвести его вокруг пальца. Проклятый сукин сын. Он обманул самого Думитру. Провел как ребенка.
Снова раздался звонок внутренней связи и заработал принтер, с него выпал лист с отчетом по результатам анализов ДНК. Курд подхватил его на лету и поднес к глазам. Личность преступницы установлена, и когда Думитру прочел имя — его пальцы смяли бумагу, пачкая кровью. Он швырнул лист в камин. Марианна Мокану. Твою ж мать. Он, Курд, не понял, что девка не просто знакома с Мортом, а она его жена. Это не просто упущение — это фатальный промах, из-за него голова Курда полетит с плеч так быстро, что он не успеет моргнуть.
Дочь короля вампиров, падшая, убийца, которую допрашивал собственный муж, и Курд, мать его, не догадался об этом.
Думитру поднял взгляд на заместителя, ожидающего указаний.
— Никакой погони. Лес убьет их сам. Медленно и мучительно. Более страшной казни не придумать. А сейчас слушай меня внимательно. Внизу, в самом дальнем секторе, находится заключенная, та, которую приговорили к пожизненному, смягчив приговор. Ты казнишь ее немедленно под документами Свирски, и отчет вышлешь мне. Если проболтаешься — последуешь за ней. Все ясно? Займешь должность Морта уже завтра.
Нейтрал замер, склонив голову. Твою ж мать, как Курд влип. Искать этих двоих в лесу — все равно, что иголку в стоге сена. Более того, проклятое место блокирует телепортацию, и идти нужно пешком. Да и зачем? Сдохнут эти двое, и Курд избавится от улик навечно. Холод и голод сморят беглецов за несколько часов. В горах -50 по Цельсию. Ни одного животного или птицы. Снег заметет тела, а потом, после разложения, не останется и следа. Вместо Морта казнят другого Нейтрала, и в отчетности будет то количество казненных, которое нужно Высшим. Курду еще повезло — он легко отделался, если только заместитель будет молчать. А он будет. Жадная тварь давно метит на место Морта.
Глава 28
С того момента как Ник, бледный, истощенный с каким-то странным и сухим блеском в глазах, ворвался в мою камеру и до момента, когда мы оказались в самой чаще проклятого леса, прошло несколько долгих часов. Уже тогда, увидев его взгляд, я поняла, что случилось непоправимое, и мы импровизируем. Он нервничал, и я чувствовала, как внутренняя дрожь Ника передается мне. Потом уже я поняла, что он получил приказ казнить меня. Потом, когда мне на руки и на ноги надели кандалы, завязали глаза и зачитали приговор. Ник зачитал. Его голос ни разу не дрогнул, и только я Дьявол — свидетели, чего ему это стоило. А потом мы оказались в лесу, в глазах моего мужа надежда, триумф… недолгие, такие скоротечные, как и короткие поцелуи, слова любви, объятия, жадные взгляды. Его надежда умирала медленно. Я даже чувствовала ее агонию. Такую мучительную, что от взгляда на него у меня сжималось сердце. Мы шли и шли по снегу, и чем дольше шли, тем больше я понимала, что выхода нет. По взглядам, по растерянному выражению лица, по муке в его глазах. Но он старался не показывать мне, а я спотыкалась и шла следом. Я даже питалась его кровью, потому что он обещал, что вот-вот мы выйдем. У меня не было ни одной причины считать иначе. Это же мой Ник. Он найдет выход даже из Ада. Долгие, изнуряющие часы я думала именно так… у меня еще тоже была надежда.
***
Марианна в очередной раз споткнулась, и я подхватил ее за руки. Она подняла ко мне побледневшее лицо, и я не смог удержать глухой стон, заметив отчаяние в ее глазах, дрожащие пальцы лихорадочно сжимали рукава моего пальто. Ее уже лихорадило от холода, голодную и истощенную. Посмотрел в любимые глаза, и по телу прошла судорога болезненного понимания — это конец. Рывком притянул ее к себе и поцеловал влажные от снега волосы.
— Все, малыш. Мы пришли.
***
Я стерла подошву сапог, у меня уже не было сил идти дальше. Холод пробирал до костей. От голода сводило скулы и драло в горле, но я шла за ним, часами, долгими, нескончаемыми минутами. Шла, спотыкаясь, цепляясь за его холодные пальцы. Шла, хоть уже и понимала, что надежды выйти из этого проклятого места почти не осталось, но я могла бы идти или ползти за ним до последнего вздоха. А потом Ник остановился, обвел взглядом местность, и я увидела, как сильно он сжал челюсти, до скрежета. Рывком привлек меня к себе, но даже его объятия не согревали, только давали защиту. Он поцеловал мои волосы. Я слышала, как гулко бьется его сердце.
Подняла к нему лицо, но, видя дикое отчаяние в его глазах, — все поняла. Это конец.
***
Закрыл глаза, сдерживая непрошеные слезы, посмотрел вокруг, выигрывая хоть какое-то время для того, чтобы разбить вдребезги эту робкую веру в лучший исход. Какие-то ничтожные секунды до того, как мы окажемся посреди осколков разрушенной мечты о свободе.
Это был тупик. Все это время мы ходили по кругу. По гребаному кругу, отнявшему наши силы, истощившему до предела.
Вот и все. Хотелось кричать от бессилия, истерически смеясь при этом. Все-таки Курд, мать его, добился своего. Я был уверен, что знаю западную дорогу. Но ни хрена. Те карты, что я изучал и знал наизусть каждую отметку в них, были ненастоящими.
Долбаный ублюдок провел меня. Не удивлюсь, если окажется, что погоня уже завернула обратно. Зачем она? Я сам… САМ стал нашим с Марианной палачом. И кто сказал, что это будет милосердная казнь?
Кто знает, что лучше — сгорать на солнце считанные минуты, испытывая дикие боли, или подыхать долгие-долгие часы, замерзая голодными в снегу?
Марианна коснулась руки, обращая внимание на себя, и я отчаянно прижался к ее губам. Сейчас я не мог произнести этих слов вслух.
***
Я смотрела Нику в глаза и увидела в них влажный блеск, почувствовала, как сильно он сжал меня обеими руками, и все поняла. Он не отводил взгляда, и я смотрела в пронзительную синеву. Сама сцепила пальцы с его пальцами. Чувствуя, как на него давит груз вины. Он в отчаянии… потому что мы в тупике. Казнь состоялась, и она будет медленной и мучительной — умирать от голода и холода посреди снега, пронизывающего ветра и засохших деревьев. Я прижалась щекой к его груди и, все еще сжимая пальцы Ника, закрыла глаза.
Это был тот адский путь, который мы прошли друг к другу. Если мы вместе — значит, это финал. И кто сказал, что не этого я хотела — умереть в его объятиях. Не важно когда, важно, что рядом с ним.
От голода во рту выделялась слюна, и мне казалось, что скоро я потеряю сознание. Не задавала вопросов, чтобы не заставлять Ника давать ответы. Зачем вопросы? Если все можно прочесть в любимых глазах.
— Значит, пришли… — тихо сказала я и провела дрожащими пальцами по его ледяным щекам.
***
Марианна провела по моему лицу холодными пальцами, и прикосновение отозвалось в душе мучительной болью. Сердце защемило от нежности, когда она подняла на меня понимающий взгляд.
Моя сильная девочка. В глазах ни капли страха. Только обреченность и… спокойствие?
Ноги подкосились, и я буквально рухнул на снег, усаживаясь и прислоняясь к стволу ели спиной. Притянул ее к себе на колени.
Она дрожала так сильно, что эта дрожь отдавалась и моему телу. Надкусил свое запястье и поднес к ее губам.
— Поешь, малыш.
Марианна посмотрела на меня через плечо, и я зарычал, понимая, что она собирается отказаться.
— Прошу тебя… любимая…
Она отвернулась, и я прижался лбом к ее спине. Чертовы слезы все-таки потекли по щекам. Я бессилен что-либо изменить. Я завел нас в тупик. Нет, не сейчас… гораздо раньше. Нельзя было уходить. Оставлять ее одну. Я бы добивался и вернул ее себе. Как всегда… но я… я решил, что впервые поступаю правильно, и ошибся. Моя ошибка будет стоить ей жизни. Нам обоим.
***
Я отвернулась и до крови закусила немеющие от холода губы. Почувствовала, как Ник прислонился лбом к моей спине и задрожал, я зажмурилась, сердце разрывалось от боли… не за себя. За него. За ту безысходность, которая овладела моим самым сильным, самым смелым мужчиной, который даже не стонал, сожженный до костей вербой, а сейчас плакал как ребенок. Он не смог нас спасти… для него это хуже самой смерти. Осознание, что не смог… и эти немые рыдания по нам… точнее, по тому, чего уже никогда не будет. По мне. По нашим детям, которых мы больше не увидим. По счастью. Он предложил свою кровь, а это значит, что очень скоро у него больше не останется сил. Я резко повернулась к Нику и прижала его к себе. Он уткнулся лицом в мою шею, а я зарылась несгибающимися ледяными пальцами ему в волосы.
— Если я поем… у тебя не останется сил… не останется, Ник.
Потом я отстранилась и посмотрела ему в глаза. Пронзительно синие. Вытерла пальцами черные слезы.
— Пообещай мне… Пообещай, что я уйду первая. Пообещай, что сделаешь это для меня. Я не хочу оставаться одна…
***
Прижал ее к себе еще сильнее, отвел взгляд, отрицательно качая головой. Но, дьявол меня раздери, умом понимал, что должен сделать это. Своими собственными руками я должен убить ту, ради которой жил все это время.
В очередной раз сука-судьба, равнодушно скалясь, предоставляет мне право этого страшного выбора.
Рука сама нащупала крохотную капсулу в кармане. Сжал ее в ладони. Мое спасение от Нейтралов. С виду обычная пилюля, а внутри самое мощное орудие на свете, способное погубить тех, кого боятся все расы. Она содержала в себе помимо яда демонов капли крови Курда. Я выкрал ее накануне из лаборатории. Мы использовали такие при допросе предателей среди своих. Те корчились в невыносимых муках, харкая кровью, после принятия всего лишь одной капсулы. Говорят, от нее выкручивает внутренности так, что ты сам чувствуешь, как смещаются собственные кишки и перестают работать легкие. Дикая пытка. Самая жестокая смерть, какая существует в мире смертных и бессмертных. Внутренности гниют живьем, пока яд не доберется до сердца. А это происходит медленно.
Ее я взял с собой на всякий случай. На случай, если нас поймают.
Пальцы коснулись холодного лезвия ножа, и сердце сжалось. А куда ты денешься, Мокану?.. Ты же не позволишь, чтобы ее схватили.
А Влад, если только он успеет появиться в горах до того, как Марианну сожгут, получит из рук Нейтралов лишь ее истерзанный труп. Или… она останется одна и будет мучительно долго умирать от голода и холода.
Уткнулся в ее грудь и еле выдавил срывающимся голосом те слова, что заставили ненавидеть самого себя с дикой силой. Слова, которые застряли в горле, обожгли легкие:
— Обещаю, малыш… Обещаю… Только подожди, хорошо? Дай побыть с тобой еще немного… потом… позже.
***
Я лихорадочно гладила его по щекам, понимая, насколько тяжело ему далось это согласие. Чувствуя его боль как свою. Сейчас он проклинает себя. Ненавидит с такой силой, что я почувствовала эту бессильную ярость кожей. Мои глаза наполнились слезами, и я покрыла поцелуями его ладони, когда услышала мольбу побыть с ним еще немного. И пусть меня выкручивало от невыносимой жажды, сводило все тело от холода.
— Да, позже, — мой голос сорвался, и слезы покатились по щекам, — позже любимый. Ты сможешь… если у тебя будут силы, сможешь.
Это я виновата… я. Втянула нас в это. Господи. Он мог бы жить дальше… Ледяной ветер впивался в мои кости, кожу, замораживая, не давая возможности нормально дышать. Я прижалась к Нику еще сильнее и закрыла глаза, стараясь не стучать зубами.
***
Не знаю, сколько времени прошло, мне казалось, что я засыпаю под сильный вой ветра и шорох сухих веток над головой, потом я снова открывала глаза, смотрела на Ника. Его кожа уже приобрела сероватый оттенок. От голода началось разложение клеток, а истощение и дикий холод ускоряли процесс. Под своей щекой я слышала, как бьется его сердце. Нет, не его. Это мое сердце. МОЕ — оно бьется, и билось всегда для меня. И пока оно стучит — я могу дышать. Когда мне казалось, что Ник засыпает, я будила его, рассказывая о детях… о том, какие они взрослые и как сильно Сэми похож на Ника. А Ками, его маленькая принцесса, каждый день пишет ему письма и складывает в дальней комнате нашего особняка, а Ярик мечтает, что, когда вырастет, поедет искать папу и обязательно найдет. Они его не забыли. Не было дня, чтоб не спросили об отце.
Я говорила, а сил почти не осталось, голос звучал все тише и тише. Меня уже не лихорадило. Я так замерзла, что не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Мне казалось, я примерзла к нему и не смогу оторваться. Пусть так. Только бы не разжимал рук никогда.
***
Прошла, кажется, целая вечность, а мы все лежали на этой заледенелой земле, и я чувствовал, как жизнь вытекает из нас обоих. По крупицам. По капелькам. И это было охренеть как больно. Когда ты ощущаешь, как иссякают все твои силы, как все медленнее бьется сердце любимой рядом… Ты уже почти не слышишь его, и паника сжимает твое собственное ледяными клещами, потому что не знаешь, отчего это происходит. То ли от того, что ты слишком слаб, чтобы уловить еле ощутимое трепыхание ее сердца… То ли, потому что оно уже перестало биться.
Дикий страх накатил и затопил все тело с головой, и я резко распахнул глаза — единственное, на что был сейчас способен. Первое, что увидел — встревоженный сиреневый взгляд, и наивное, совершенное глупое сейчас облегчение все же осторожно коснулось груди.
Стиснул зубы, собирая силы и поднимая руку, чтобы коснуться ее хотя бы еще раз… Напоследок. Пока еще теплую… Живую…
— Прости… малыш… Прости меня… за все.
***
Я смотрела ему в глаза и понимала, что собираюсь с силами, чтобы ответить. Он касался моей щеки из последних сил. Мне стало страшно, что потом он не сможет… потом будет поздно, и я останусь одна в этом мертвом лесу. Он уйдет… а я останусь. Без него. От голодной боли скрутило все тело, пекло внутренности. Но я не стонала, чтобы не добить его и своими муками. Я терпела, но понимала, что сил все меньше. Скоро я буду выть, как животное, когда начнется распад плоти. Мы должны уйти раньше… пока имеем человеческий облик. Пока можем уйти достойно.
— Ты… ты прости меня, — прошептала очень тихо, но я знала, что он слышит, — сделай это сейчас, пожалуйста. Мне так больно… так холодно, Ник. Так холодно. Сейчас, любимый.
***
Я закрыл глаза, уступая ей. Сил ответить совсем не оставалось. А мне они еще нужны будут. Нам обоим нужны будут мои силы…
Засунул руку в карман и вытащил то единственное, что все это время сдерживало меня в горах. Крошечный предмет, лучше любой цепи удерживавший Зверя на таком расстоянии от нее.
Кольцо, когда-то брошенное Марианной мне в лицо. Каждый раз, сжимая его в руках, я вспоминал, почему и зачем я здесь.
Облизнул пересохшие губы, не отрывая от нее взгляда, и медленно поднял ледяные пальчики, будто разом ставшие тонкими, почти прозрачными.
Но не спешил надевать его, ожидая ее разрешения. Пусть это всего лишь на несколько минут, но она должна принять это решение самостоятельно. Последнее решение в своей жизни.
Марианна слабо улыбнулась и осторожно кивнула в знак согласия.
— Я любил тебя… всю свою вечность… Марианна…
***
Он надел кольцо мне на палец, и я чувствовала, как слезы текут по моим щекам, замерзая, превращаясь в лед. Но в этот момент боль от холода и голода отступила. Любимый. Как же ему больно сейчас. Он должен сделать то, что я бы не смогла сделать никогда… ради меня. Все только ради меня. Я хотела, чтобы Ник простил меня за это. За то, что сейчас будет умирать дважды. Первый раз вместе со мной, а второй совсем один. Я сделала усилие и обхватила его пальцы, почувствовала в них рукоятку кинжала, поднесла лезвие к своей груди и, глядя в безумно любимые синие глаза, которые потемнели от отчаяния, прошептала:
— Я любила тебя всю свою вечность… Ник.
***
Слышать это признание… от нее… сейчас. это было больно. Безумно больно… И бесценно… Важнее, чем глоток воды для страждущего от жажды в пустыне… Драгоценнее, чем корка хлеба для умирающего нищего… Прекраснее, чем чувствовать нежные лучи солнца на коже после пяти сотен лет жизни в кромешной тьме…
В этот момент эти слова стали для меня всем. Именно ради них мне была дана эта никчемная жизнь…
И ради этого мгновения стоило пройти все те шесть кругов Ада, что я оставил за спиной. Пройти, чтобы окунуться в самый страшный, последний, седьмой круг.
Прошептал занемевшими ледяными губами:
— Закрой глаза, любимая.
***
— Нет, я хочу смотреть на тебя… хочу, чтобы ты остался в моих глазах. Хочу, чтобы навечно остался в них. Прости меня… прости за это, — я почувствовала как голос совсем исчезает, — но я буду с тобой… ты меня почувствуешь. Обещаю.
Сжала его пальцы сильнее и улыбнулась из последних сил. Я хотела послать ему надежду, дать кусочек тепла. Пусть больше никогда ему не будет больно.
***
— Я заберу тебя туда, где мы будем счастливы.
— Только не отпускай меня, держи крепче. Не разжимай рук.
— Не отпущу. Никогда. Клянусь. Буду держать до последнего вздоха. Моего вздоха.
Я потерял себя в ее глазах. В той любви, что плескалась в них. Резко вонзил кинжал ей в сердце, а сам потонул в сиреневом цвете, поглотившем всего меня… Мои мысли… Мои чувства… мое прошлое… будущее и гребаное настоящее, в котором я убивал одним движением, одним орудием сразу двоих… Успел сплести пальцы другой руки с окровавленными пальцами Марианны, которые она невольно прижала к своей груди. Я смотрел на нее, забирая ее последний вздох, последний взгляд. А потом она уронила голову мне на грудь… Я заорал. Захрипел. Взвыл. На несколько секунд обезумев от отчаяния, от потери, от того, что я еще жив, а она уже нет… От того, что по моим рукам течет ее кровь, и она еще теплая…
Осторожно закрыл ей глаза, в которых навечно осталось мое отражение.
Я не знал, откуда появились эти чертовы силы обнять мою мертвую девочку, но я обещал, что не отпущу, не разожму рук. Прижал к себе, последний раз вдыхая запах ее волос, смешавшийся с запахом снега и смерти, уже наточившей свою косу и в нетерпеливом ожидании кружившей надо мной… Ее она уже забрала, проклятая.
Мне казалось, что я вижу жуткий образ… и кровавую пасть, оскаленную в триумфальной улыбке… и пустые глазницы бездны. Почувствовал, как щелкнула под зубами оболочка капсулы, и яд обжег небо.
"Я иду за тобой, любимая"…
***
Я чувствовал необычное беспокойство. Буквально десять минут назад его не было. Я просто стоял на огромной ветке ели и разглядывал лес, когда почувствовал какой-то странный толчок. Он шел изнутри, со стороны сердца.
Я хищник, и привык доверять своим инстинктам. Начал оглядываться в поисках того, кто или что нарушило мое уединение.
А потом почувствовал его. Запах. Ее. Ее аромат. Он был необычайно тонок и практически неуловим. Терялся на фоне других запахов — хвои, снега, мелких животных, пробегавших внизу.
Но я поймал его, а значит, не отпущу.
Я перепрыгнул на соседнее дерево, стряхнув с веток снег. Потом еще на одно. Аромат стал сильнее. Стала сильнее и зависимость.
Сейчас я понимал, какие чувства испытывают наркоманы, пытающиеся излечиться от пагубной привычки. Они могут обманывать окружающих и себя, иногда даже довольно удачно, что вполне излечились. И даже могут некоторое время существовать без этих наркотиков. Именно существовать, а не жить.
Но стоит им увидеть вожделенные таблетки, порошок, или любую другую дурь, как у них отказывают тормоза. И они сломя голову бросаются навстречу новым ощущениям.
Примерно, как я сейчас несусь в поисках своего собственного сорта героина. ОНА. Увидел ее и замер, не веря своим глазам. Нашел. Этого не может быть, но это и не сон, Мокану.
Я спрыгнул вниз и оказался позади нее. Просто дежа вю.
***
Я чувствовала, как меня скручивает эта дикая потребность в нем. Она никогда не уходит, она сильнее силы воли и даже инстинкта самосохранения. Увидеть один раз. Ненадолго. Я снова закрыла глаза, и к горлу подкатывает ком, саднит в груди. Боже… я даже чувствую его запах, как будто нас не разделяют тысячи километров. Я просто схожу с ума, но ведь я его чувствую, так, словно, он где-то рядом. Совсем близко. Я тяжело выдохнула и сделала шаг по снегу, чувствуя непреодолимое желание закричать. Позвать его так громко, чтобы с этих проклятых равнодушных елей посыпался снег, чтобы этот холодный воздух разорвало от моего крика. "Ник… где же ты? Почему ты так далеко от меня?" Я сжала руки в кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, и в этот момент услышала шорох. Очень тихо, точнее, бесшумно для человеческого уха, но мне показалось, что он громче выстрела, потому что мое сердце забилось так сильно, оно… оно почувствовало раньше, чем разум. Нет, оно заклокотало не от испуга, оно зашлось, захлебнулось. Я медленно повернулась, и мне показалось, что я лечу в пропасть. На невероятной скорости, так быстро, что у меня захватывает дух. Он здесь. Не знаю, как… не знаю, почему, но он здесь и с моих губ срывается жалобный вздох. Я так истосковалась, что мне физически больно его видеть, я пожираю взглядом его бледное лицо, каждую черточку, я смотрю в его глаза и… не понимаю, КАК? Как он оказался здесь, сейчас, в тот самый момент, когда я так отчаянно его звала?
***
Ее глаза расширились. В них мелькнул целый калейдоскоп чувств: узнавание, неверие, надежда, удивление и вопрос. Немой вопрос. Я будто читал его "КАК?"
Черт, любимая, да я сам не знаю, КАК?
Это то, что сложно объяснить даже древнему бессмертному.
Она прижала ладошку ко рту, застывая в изумлении.
Я шагнул ей навстречу, пряча руки за спиной.
Открыл рот, чтобы поздороваться, и не смог произнести ни звука. Горло сдавило.
Единственное, что мне оставалось — это жадно пожирать ее взглядом, отмечая каждую черточку такого родного и любимого лица.
Моя девочка, вот мы и встретились… Не важно, где мы. Не важно, кто и каким образом дал нам этот шанс. Но мы вместе. Ты меня дождалась и здесь.
Приблизился к ней вплотную и посмотрел в ее глаза. Поздоровался. Молча.
"Доброе утро, малыш…"
***
Я судорожно глотнула холодный воздух, но изнутри уже горела, меня испепелял все тот же ослепительный огонь, пожирал изнутри. Я поднесла руку ко рту, чтобы не закричать его имя, смотрю в эти синие глаза и понимаю, что ничего и никогда не изменится. Это больше, чем любовь. Это мое проклятие, наваждение, одержимость. Он сцепил руки за спиной и шагнул ко мне, и в этот момент мое сердце пропустило один удар. Ведь все это уже было… все точно так же. Тогда он сказал:
"Доброе утро малыш"
Я слегка улыбнулась, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы…
"Любимый, выполнил обещание… мы вместе… там, где счастье… я знаю, что ты сдержал свое слово"
***
Маленькая. Еще бы, тебе не знать. Вот только на этот раз ты ошибаешься. Потому что никакими словами ни на одном языке мира нельзя выразить то, что я сейчас чувствую и хочу сказать. Хочу, но не могу. Просто не знаю, как.
Поднял руку и провел по ее щеке, наслаждаясь бархатистостью кожи. Задел большим пальцем нижнюю губу и поймал ее потемневший и в то же время настороженный взгляд.
"Вот… я тут кое-что тебе принес.." Так же молча протянул ей ветки рябины.
Черт, я сам не знаю, зачем сорвал их. Просто, пока несся к Марианне, показалось правильным подарить ей их. Частицу нашего прошлого. Прошлого, которого не забывали ни она, ни я.
Будто по-другому и не должно быть…
***
Он улыбался, как когда-то давно, для меня. Я уже успела забыть, насколько улыбка меняет его, насколько иным становится это красивое безупречной жесткой красотой, лицо. Его глаза казались такими светлыми, прозрачными и я… я снова видела в них свое отражение. Мы словно вне времени, вне ненависти, вне измерений. Вдвоем. Когда чувства обнажены, и никто не прячется за масками. Надолго? Не знаю. Я не верила, что вижу в его руках букет рябины, невольно улыбнулась, а в глазах застыли слезы. Я прижала ветки к груди.
Ник коснулся моей щеки и мучительно нежно провел по ней кончиками пальцев. Мне не хотелось отстраниться. Мне хотелось прижаться щекой к его ладони и закрыть в изнеможении глаза.
***
Смотрел в ее грустные глаза и видел в них слезы. Появилось дикое желание осушить их поцелуями, но я не стал, не хотел пугать ее в самом начале нашего такого странного свидания. Видимо, все-таки я за свою поганое долгое существование сделал что-то хорошее, раз сейчас мне выпала возможность снова находиться рядом с Моей Малышкой. Я провел руками по ее мягким локонам.
"Марианна, скажи, это сон? Я сплю?"
***
Я могла смотреть ему в глаза бесконечно. Мне казалось, что в этот момент все проклятые стены между нами рухнули. Он МОЙ. Как и раньше, как прежде. Такой, каким никто кроме меня никогда его не знал, не видел, не чувствовал. Ник гладил мои волосы, и я протянула руки, обхватывая его лицо ладонями, ощущая, как внутри зарождается вопль дикого восторга от прикосновения, от ощущения его кожи под пальцами, колючей щетины.
"Мы спим вместе, и нам снится чудесный сон. Я не хочу просыпаться, любимый…"
Закрыла глаза и, приподнимаясь на носочки, коснулась губами его губ, едва ощутимо, чтобы почувствовать дыхание, впитать, запомнить… Ветки рябины упали в снег… Откуда-то издалека доносилось завывание ветра… где-то очень-очень далеко.
***
Она снова прощала меня своим поцелуем, нежным, осторожным. Пусть ненадолго, только на этот конкретный миг, но все же прощала. Я ответил ей. Сначала нежно, позволяя ей вести, а затем уже впиваясь в них, жадно сминая нежные лепестки. Положил руку на ее затылок и привлек ближе к себе.
***
Он целовал меня, мне казалось, что я разрываюсь от тоски и счастья одновременно. Снова чувствовать его губы, обвивать сильные плечи руками, прижиматься всем телом. Оторвалась на секунду, глядя в потемневшие синие глаза. Когда-то давно он говорил мне:
"Я погублю тебя, малыш. Рано или поздно я сломаю тебя. Откажись от всего этого, пока не поздно. Мы никогда не сможем быть вместе. Это нужно прекратить прямо сейчас. Мы слишком разные. Даже больше, мы полная противоположность. Демон и ангел, это насмешка, наверное, я бы истерически смеялся, если бы не было так горько".
Читать бесплатно другие книги:
