Погибель королей Лайонс Дженн

67: Уничтожение Инистаны

^{(Рассказ Кирина)}

Сразу мы ничего не сделали. Более того, осуществление моего плана заняло два года. Возможно, тебе покажется, что это очень долго. Хамезра боялась, что я покину остров слишком рано, но я понял, насколько важно завершить обучение. Мне нужно было научиться магии у Тьенцо, фехтованию у Дока, а еще взять у одного из местных музыкантов-триссов уроки игры на саймиссо[122]. Понимаешь, мне был нужен струнный инструмент, притом более легкий, чем арфа. Как только я начал проходить уроки Дока без «перезагрузок» и как только Тьенцо с неохотой признала, что научила меня всему, я отправился к Хамезре за разрешением. К моему удивлению, она согласилась и даже заявила, что это было «неизбежно». Теперь оставалось самое интересное. Мы выбрали яркое, солнечное утро вскоре после Маэваноса, когда жители Инистаны где-то попрятались – предположительно, чтобы отоспаться после пирушки и любовных утех.

Я надел черные штаны и сандалии, зачесал волосы назад и перевязал их куском белой ткани, оторванной от одежды послушника. Гаэш лежал у меня в кармане, а на шее я носил Кандальный камень, сияющий, словно кусочек давно умершего неба.

Я хотел, чтобы эта проклятая штука была видна всем.

Оружие я не взял: оно все равно мне не пригодится. «Слезы звезд» моего гаэша превратились в эффективные талисманы, защищавшие меня от магии и огня. Заклинания защиты от огня создали мы вместе с Тьенцо. Я был почти уверен, что от ярости Старика они не защитят (моей силы на это не хватит), но я надеялся, что заклинания позволят мне выиграть несколько драгоценных секунд, если я окажусь в невыгодном положении. С собой у меня были только саймиссо и смычок: их я нес под мышкой.

Я вышел на берег и не увидел там ни одного живого существа. Старика я тоже не заметил, но его остров был чуть в стороне от берега – так же, как и «сад камней» с пленными певцами. Я насчитал их тридцать шесть и почувствовал, как у меня сжалось горло.

– Простите, – прошептал я. – Мне так жаль.

Я сел, скрестив ноги, воткнул в песок шип саймиссо и провел смычком по струнам.

До меня донесся рык. Через несколько секунд жуткий силуэт вылетел из-за соседнего острова и распростер крылья, закрывая собой солнце. Началось одно из самых сложных испытаний в моей жизни: каждый инстинкт требовал от меня завопить и броситься наутек. Я играл колыбельную, натягивая струны на смычке одной рукой. Длинные жалобные ноты повисали в воздухе. Меня обжигал горячий ветер, но я не обращал на него внимания.

Дракон приземлился на своем острове и зарычал. Звук, который он издавал, был похож на грохот землетрясения. Он был по-прежнему величественным, жутким и абсолютно неестественным – извращением природы в запредельных масштабах.

– Ты решил умереть? Сдаться в плен? Капитулировать?

– Нет, – ответил я. – Не в этот раз. Но мне хочется кое-что узнать. Сколько ты получил за то, что предал свою мать? Ты сделал это из ревности? Твоя мать стала одной из Восьми, ты – нет. Ты решил, что сможешь править лучше, чем она, или просто хотел, чтобы она гордилась своим мальчиком?

– Глупец… – прошипел дракон и развернул крылья.

– Да, мне говорили. Скорее всего, это правда. Но недавно мне удалось смыться отсюда, и я заглянул в Харас-Гулгот. Возможно, ты его помнишь – большой город, немного обветшавший, куча магии, в центре спит огромный бог-демон. Знаешь его?

– Значит, ты действительно помнишь. – В голосе дракона зазвучала смертельная угроза, и он был страшнее, чем в его периоды безумия.

– Нет, – признался я. – Но если я посмотрю на книгу подольше, то могу ее прочесть. Там было полно картинок, и все они рассказывали одну и ту же историю, снова и снова. Я не сразу в ней разобрался, но в конце концов понял, что извилистые линии в конце – не лучи энергии и не изображение хаоса, а драконы[123]. Восемь мужчин и женщин, которые надеялись стать богами, но вместо этого превратились в чудовищ. – Я указал на него пальцем. – И один из них – ты, Шаранакал. Ты был человеком.

– Мы просто хотели устранить неравноправие. Мы знали, что рано или поздно Восемь стражей перейдут на сторону зла. Эти идиоты выбрали воинов и целителей – воронье, кружащее над полем боя. Людей, которые слепо выполняют приказ. Людей, которых они могли контролировать, дать им немыслимую силу. – Дракон поднялся; остров, на котором он угнездился, был ему тесен. Он встал на задние лапы и взревел, обращаясь к небесам. Гром в его голосе заставил океан и скалы содрогнуться. Все звуки на острове смолкли. Черная змеиная голова дракона резко повернулась, и на меня уставились его огненно-красные глаза.

– Похоже, ты действовал из лучших побуждений. Похоже, ты ни в чем не виноват.

– Нет. Это твоя вина. ТВОЯ! – Он сделал выпад в мою сторону. – Ты… Ты был наивным, доверчивым ГЛУПЦОМ. Как ты мог поверить его лживым речам?

Я ждал, что он так ответит. Но это не означало, что мне было легко его выслушать.

– Во всем виноват Релос Вар, – возразил я, делая глубокий вдох, чтобы не побежать прочь от летящей на меня головы.

Он остановился совсем рядом – настолько близко, что нарушил запрет Хамезры и залез на сам остров. Он был так близко, что сработала моя защита от огня. Дракон был огромный, и поэтому я не мог посмотреть ему в оба глаза одновременно, но и в одном его глазу пылали тысячи костров.

– Мы – те, кто был чист – думали, что чистота защитит нас от зла. Но это глупо, ведь солдат понимает, что чистота недостижима, что зло нельзя уничтожить, а можно лишь усмирить и направить в определенное русло. Солдат знает, что он – орудие, и не потерпит, чтобы им управляли его враги. Мы, надменные, думали, что мы выше этого. Мы считали, что нас невозможно использовать. Какая гордыня!

– Релос Вар создал ритуал, – сказал я. – Релос Вар убедил вас, что они ошиблись, когда выбрали для борьбы с демонами тех восьмерых, а не вас. Ты с самого начала должен был оказаться в их числе, да? Ты думал, что станешь богом, но Релос Вар превратил тебя в чудовище. Ты во всем обвиняешь меня, но мне он тоже солгал. Он нас обоих использовал. Мы с тобой похожи. Мы оба – жертвы.

– Мы не похожи. Ты гораздо хуже меня. Ты – Краеугольный камень Вол-Карота[124], оболочка, которая осталась после него. Он – великий, бесконечный голод, который невозможно утолить, голод, который будет пожирать и пожирать, словно звезда, которая рушится под собственным весом, которая ест, но не может насытиться. Ты – единственная сохранившаяся часть его души, и, когда он проснется, он заберет тебя. Позволь мне спасти тебя. В моем саду ты будешь избавлен от этой участи.

Я содрогнулся. Над его словами я не задумывался, чтобы не завопить от страха.

– Это очень мило с твоей стороны, но я вынужден отказаться от твоего великодушного предложения. Но я все равно тебе благодарен: более того, я сочинил для тебя песню. Хочешь, я ее сыграю?

Старик сложил крылья и долго молча смотрел на меня. Если честно, то я забеспокоился, что он откажется или улетит.

– Да.

Я облегченно вздохнул.

– Именно это я и надеялся услышать. – Я склонился над инструментом и провел смычком по струнам. Сама песня была мелодией без слов, низким, гудящим звуком, а музыкальный аккомпанемент вился вокруг нее, образуя высокие арки из текучих, тянущихся нот. Вскоре Старик приказал своему саду подпевать.

Это было прекрасно. Я не могу отрицать – это действительно было прекрасно.

Я удлинил ноты, я позволил им нарастать. Я надеялся, что Старик не заметит, что происходит. Ведь я не просто исполнял музыку.

Я создавал заклинание.

У меня ушло несколько месяцев на то, чтобы понять, как это делается. Даже Тьенцо не знала, существуют ли подобные заклинания. Мы с ней работали, тайком покидая остров через врата храма на час, не больше, и кроме того, я практиковался на всех видах камней, которые только мог найти, пока не нашел тип оникса, который идеально мне подходил.

Статуи в саду пели так мелодично, что мне показалось, будто они чувствуют, что сейчас произойдет – и рады этому. Под переплетенными нотами завибрировал более глубокий резонанс. Песок танцевал, складываясь в круги, которые расходились прочь от меня. Морские волны утратили свой ритм и рухнули. Я усиливал звук, ноту за нотой, и аура какофонии дракона уже не могла остановить неумолимую вибрацию – последовательность, которую я создал и надстраивал с каждой нотой…

Гармония резко оборвалась: садовые статуи покрылись трещинами и обрушились, превратившись в камни размером не больше моего кулака. Тридцать шесть пленных мужчин и женщин умерли мгновенно и наконец-то смогли отправиться в загробный мир. На меня нахлынуло чувство вины: даже в этот миг я чувствовал себя виноватым. Я не знал, действительно ли они мечтали о такой судьбе.

Я не знал, что они бы предпочли – смерть с последующим возрождением или бесконечное заточение в каменной тюрьме.

Я точно знал лишь то, что сам выбрал бы смерть. Я вспомнил Элану Миллигрест, которая в другой жизни освободила меня из Вол-Карота. Сомневалась ли она в том, что поступает правильно?

Я жалел о том, что ни разу ее не видел: мне бы хотелось развеять ее сомнения.

В тот же миг Старик сам превратился в статую – он застыл от гнева.

Я бросился бежать.

От рева дракона земля задрожала так, что меня подбросило в воздух. Эхом ему стал страшный грохот, и началось извержение вулкана, располагавшегося в центре Инистаны. В воздухе повисло огромное облако из дыма и пепла, и с неба полетели бомбы из лавы.

– Как ты смеешь! – завопил Старик. – Гора похоронит тебя под слоем лавы, и расплавленные камни станут твоей гробницей. Ты проведешь вечность, рыдая от боли и отчаяния. Ты никогда не обретешь покой.

«Да, вот это успех», – подумал я, ускоряясь.

Я уже был на полпути к вершине горы, когда передо мной вдруг появилась большая трещина. В воздух взмыл фонтан лавы. Стена огня угрожала испепелить меня.

– Кирин! – Тераэт сбил меня с ног и повалил на землю в тот момент, когда одна из лавовых бомб пролетела в опасной близости от нас и едва не привела к неожиданному завершению нашей операции. Мне действительно грозила опасность: Кандальный камень на шее жег, словно огнем, готовясь любой ценой защитить меня. Ведь здесь, в конце концов, не было никого, кто был бы виновен в моей неминуемой гибели.

Однако Старик увидел совсем не это.

Он увидел, как Тераэт сбивает меня с ног, чтобы защитить от бомбы из лавы. Я упал и покатился к только что открывшейся трещине. Я попытался ухватиться за ее край, но завопил – моя ладонь коснулась раскаленной вулканической породы. Я полетел вниз. Скорее всего, я бы долетел до поверхности и сгорел, но извержение вулкана еще продолжалось. Мои вопли оборвались, когда мое тело погрузилось в фонтан лавы.

Тераэт пошатнулся – естественная реакция, когда в твое тело вселяется душа убитого тобой человека. Тераэт прижал руку к груди, но обнаружил лишь ожерелье с черным наконечником стрелы, а не Кандальный камень. Тераэт в ужасе посмотрел на свои руки, на свое тело. На лице его явно читалось недоверие.

– Я не настолько пафосный! – запротестовал я.

– Тихо! – прошептал Тераэт. – И да, ты ведешь себя именно так.

Нам нельзя было выдать себя. Мы уже задыхались, а если бы начался обвал или по склону пополз бы пепел, то нас спасли бы только боги.

Призрачный Тераэт бросился бежать, и одновременно столь же призрачная река горящего пепла потекла по склону горы. Поток мгновенно накрыл его, но на этот раз, когда у него не было ни воздуха, ни Кандального камня, финал, к сожалению, казался слишком предсказуемым. Кирин – теперь ставший Тераэтом – сгорит, задохнется пеплом и умрет быстро и в мучениях.

– Будь ты проклят, глупец. – Дракон говорил так громко, что я слышал его даже за извержением вулкана. – Вернись, позволь мне тебя спасти.

– Это сигнал для нас, – сказал я, хватая Тераэта за руку. – Идем.

Дракон принялся раскапывать склон горы – очевидно, пытаясь спасти призрачного Тераэта, выдирал своими лапами огромные куски раскаленной породы и разбрасывал их во все стороны. Капли лавы текли по его морде, отчего казалось, что Старик плачет.

Возможно, он в самом деле плакал.

Нам пришлось нырнуть вбок, когда огромная базальтовая плита приземлилась ровно в том месте, где мы прятались. Камень потерял форму, удлинился, потек по бокам от нас.

Чуть вдали на берегу, отчаянно жестикулируя, стояла Тьенцо.

– Ну же! Чего вы ждете? Гора обрушится нам на голову.

– Поздно, – сказал Тераэт, посмотрев на вулкан.

Я проследил за его взглядом и ахнул. По склону вулкана побежал мощный поток пепла. Он выглядел величественно, словно медленно движущееся облако, – но мы-то знали, что это.

– Бегите! – завопила Тьенцо, и это казалось хорошим советом: врата, через которые мы должны были спастись, находились в древнем храме Инис, который теперь был посвящен Таэне.

Это означало, что нам придется бежать навстречу смертельно опасному облаку.

– Ничего не получится, – сказал Тераэт. – Мы не успеем.

Я понимал, что он имел в виду. В свое время я внимательно следил за тем, что происходит, когда Старик создавал подобные облака. Воздух движется гораздо быстрее нас. Насчет Дока я не беспокоился: с ним Хамезра, а она более чем способна защитить их обоих.

Но вот мы… Насчет нас я не был уверен. Даже если нас не убьет огненное облако, остаются еще раскаленные камни, которые извергает из себя гора. Всего одного попадания будет достаточно.

Тьенцо все равно побежала, и по блеску в ее глазах я понял, что она задумала что-то безумное. Скорее всего, она собиралась задержать это облако своей силой воли. Я уважал ее познания в магии, но не думал, что она обладает такой силой.

Я не уверен, что такой силой обладает сам Релос Вар.

– Останови Тьенцо! – крикнул я Тераэту, хотя и сам тоже побежал. – Мне нужна ее помощь.

Тераэт бежал не быстрее меня, но он мог привлечь ее внимание с помощью одной из ее иллюзий.

– Плут, нужно уходить! – крикнула Тьенцо.

– Мы не обгоним поток, – сказал я, – но, может, нам удастся его перенаправить. – Я вытащил саймиссо и провел смычком по струнам. – Гора состоит из базальта, да? – Я посмотрел на Тераэта, но он лишь пожал плечами. Похоже, его это не интересовало.

– Из базальта и обсидиана, – ответила Тьенцо. – А само облако – из пемзы.

– Мне не нужно точно копировать состав – лишь настолько, чтобы вызывать лавину. – Я лихорадочно попытался вспомнить, что я знаю о географии Инистаны. Лучше всего было бы направить поток в пещеры, которые уже были полые внутри (если, конечно, их еще не заполнила свежая магма). Вся хитрость состояла в том, чтобы не дать нам всем погибнуть, пока я создаю заклинание.

И, словно подчеркивая это, Кандальный камень на моей шее раскалился. Я успел поднять взгляд и увидел, как огромный сверкающий камень упал на землю рядом с Тьенцо.

– Что я могу сделать? – спросил Тераэт. Таким нервным и неуверенным я его еще не видел. Но, с другой стороны, против нового врага иллюзии были бесполезны, и он не мог никого зарезать или отравить.

– Направляй нас, – ответил я. – Я буду играть, а Тьенцо – защищать нас. Смотреть под ноги нам будет некогда. Нам нужно подойти к пещерам настолько, чтобы видеть их, но ни на полшага ближе.

Облако, казалось, поглотит нас уже через несколько секунд, но я знал, что забираться вверх по склону будет нелегко, а размеры горы мешали правильно оценить расстояние.

Я пробурчал молитву, обращаясь к Тадже, потому что сейчас мне требовалась вся удача, которую она могла мне дать.

По дороге Тераэт трижды оттаскивал нас в сторону, а Тьенцо с помощью магии защищала нас от фонтанов лавы и стремительно летящих камней. Свою цель я пока не видел. Это было совсем не то, чему я несколько лет учился, однако теория казалась верной. Если мне удастся обрушить край скалы рядом с храмом, облако пойдет туда – по новому, более легкому пути, и тогда мы сможем добраться до укрытия.

Но если я ошибся в расчетах, то мы будем либо обречены на преждевременную смерть, либо окажемся в храме, который похоронен под горящим пеплом.

Наконец Тераэт заставил нас остановиться. Перед нами возвышалась гора и огромный утес, где находились пещеры, в которых жило Черное Братство и – чуть в стороне – большой храм, встроенный в склон горы. Поток лавы скоро доберется до храма, а через несколько секунд после этого и до нас.

Заклинание, которое я применил в тот момент, было гораздо более грубым, чем первое. У меня не оставалось времени на ритуал, который до последнего обеспечит нам скрытность. Пока я играл на саймиссо, я надеялся, что Док по-прежнему затуманивает сознание Старика с помощью Разрубателя цепей. Ведь если дракон почувствует, что я применил то же заклинание во второй раз – в другой точке острова, – то вся наша афера провалится. Он поймет, что я еще жив.

Я принялся яростно водить смычком по струнам, стремясь создать необходимую дисгармонию и вибрации, чтобы их можно было усилить. Ты же понимаешь, я просто поощрял скалы делать то, что им самим и так хотелось. Скалы хотят разрушиться, стать камнями. Камни хотят превратиться в песок. Если ты думаешь, что земля стала бы этому сопротивляться, то ты ошибаешься.

Все разрушается.

– Проклятье! – воскликнул Тераэт, стоявший рядом со мной. Тьенцо промолчала: она была занята тем, что отгоняла от нас ядовитые газы и раскаленные до кипения камни.

Звук извержения вулкана был настолько громким, что мы не услышали, как сошла лавина. Огромная часть скалы отделилась, отломилась и покатилась в джунгли. Сияющее облако, словно река, которая только что нашла новое русло, повернуло направо и отправилось дальше, уничтожая все на своем пути.

Мы бросились к храму.

68: Логово льва

^{(Рассказ Коготь)}

Когда Кирин вошел в отгороженный занавесками кабинет в «Бойне», то поймал удивленный взгляд Турвишара де Лора.

– Зря вы его унизили, – сказал Кирин, садясь за стол. – Я рад, что вы его не убили, но не надо было выставлять его дураком.

Еле заметно усмехнувшись, Турвишар ласково посмотрел на Кирина.

– Но ведь он же дурак. Полный дурак. Нет, пойми меня правильно, он, похоже, человек добрый, верный и храбрый, и хороший друг. Но лишь дурак вызывает на поединок на Арене таких, как я, и не готовится к тому, что ему расплавят хребет. – Он взял из ведерка со льдом бутылку вина из Раэнены и налил в бокал голубую жидкость. – Благодари судьбу за то, что я добрый и просто преподал ему наглядный урок.

– Ага, точно. Вам нравятся наглядные уроки? – Кирин вспомнил, как вчера вечером Турвишар стирал с рук чью-то кровь.

Турвишар покрутил в бокале голубую жидкость, а затем снова перевел взгляд на Кирина.

– Да. Полагаю, в других обстоятельствах я бы стал хорошим учителем. Итак, зачем ты пришел сюда?

– Вам хотелось, чтобы все зрители решили, что вы обманули судьбу, но если бы вы могли так сделать, то не проиграли бы вчера вечером. – Кирин помолчал. – Разве что вы с самого начала намеревались проиграть. Я давно поклоняюсь Тадже, но мне никогда еще так не улыбалась удача. Никогда. Вчера я выиграл не потому, что жульничал. Я выиграл потому, что жульничали вы. Вам хотелось устроить поединок – но не с Джаритом.

Турвишар улыбнулся.

– Ты умнее, чем кажешься, малыш.

– А с кем вы рассчитывали сразиться? С Дарзином.

– Если бы я сражался с Дарзином, наш поединок закончился бы совсем иначе, – признал Турвишар. – Дарзина во многом можно упрекнуть, но только не в глупости.

– Почему вы так ненавидите моего отца?

Турвишар прикоснулся рукой к занавеске и немного помолчал.

– Я не испытываю ненависти к твоему отцу. Напротив, я очень высокого мнения о нем. Он ведь, в конце концов, был одним из самых близких друзей моего отца.

– Но вы только что сказали… – Кирин нахмурился. Он знал, что Турвишар ненавидит Дарзина. Он вспомнил угрозы, которыми обменивались эти двое, и ничем не прикрытый гнев. Как он мог смотреть в глаза Кирину и утверждать…

– Мой отец, – повторил Кирин. Здесь была какая-то уловка, игра слов. Отец Турвишара – не Гадрит, а Санд. Его отец. – Погодите. Вы ненавидите Дарзина де Мона?

– Страстно, – ответил Турвишар. – Я оставлю тебя, юный де Мон, а ты поразмысли вот над чем: одна из особенностей Арены заключается в том, что на ней не действует ни один вид прорицания и ясновидения. Если волшебник может перекрыть все выходы для звука – а это весьма несложный трюк, уверяю тебя, – то ни одна сила во вселенной не способна распознать, о чем говорят в пределах Арены. Жаль, что мне не удалось спровоцировать на поединок тебя. Жаль, что ты слишком молод и поэтому не можешь считаться равным мне по силе соперником. Какой интересный разговор мог бы состояться между нами.

Волшебник поставил бокал, положил на стол столько денег, что в «Разорванной вуали» их хватило бы на несколько ночей, и вышел из алькова. Кирин мог лишь смотреть ему вслед с открытым ртом.

Кирин прятался на конюшне. Казалось бы, конюшня – не то место, где можно укрыться от Дарзина, ведь лорд-наследник обожал лошадей. Однако на саму конюшню Дарзин заходил редко. Лошадей чистили и кормили конюхи, а он сам лишь ездил верхом или показывал лошадей гостям. И если Дарзину действительно требовалась лошадь, то Кирин точно знал, что у него в запасе еще несколько часов. Поэтому здесь никто не мог ему помешать, если, конечно, он сам не привлекал к себе внимания – например, играя на Валатэе. А именно этим он сейчас и занимался.

Честно сказать, хорошего места для занятий у него не было. Если он играл в своей комнате, то Верховный лорд жаловался на шум – хотя Кирину казалось, что за пределы комнаты звуки не вылетают и услышать его никто не может. Если он играл где-то еще, то его всегда находил Дарзин – а Дарзину была ненавистна мысль о том, что Кирин будет выступать на новогоднем балу. После поединка Турвишара и Джарита Дарзин хотел, чтобы Кирин затаился – до тех пор, пока главнокомандующий не забудет о его существовании.

Кирин не знал, какого мнения придерживается на этот счет лорд Терин. Но он был уверен, что Терин так бы и не изменил своего отношения к занятиям Кирина, если бы тот не напомнил Терину про арфу и про его обещание. На самом деле юноша прятался именно от Терина.

Из тюков соломы Кирин выстроил крепость, чтобы звуки арфы не были слышны в главном здании конюшни. Каждый припев приводил его в уныние, напоминал о людях, которых он потерял. Он жалел о том, что погибла Морея. Он жалел о том, что погиб Сурдье. У него было столько вопросов – и ни одного ответа, только странный перстень с рубином-печаткой.

Из раздумий Кирина вывело ржание лошади. Он замер. Но это же, в конце концов, конюшня. Здесь есть лошади. И все-таки звук доносился не из стойл, а откуда-то поблизости. Он высунулся из-за тюков соломы и посмотрел сверху, с сеновала, на конюшню.

– А, это ты, Стерва, – улыбнулся он. – Снова сбежала? – Джоратская кобыла-огнекровка, сокровище Дарзина, на которой он, тем не менее, никогда не ездил, посмотрела снизу вверх на Кирина. Она была огромной, сине-серой, с белыми чулками и белыми же хвостом и гривой. Кирину говорили, что для своей породы она обычных размеров, но она казалась слишком огромной, чтобы на ней могли ездить люди. Правда, она никому этого и не позволяла: обычно она убивала каждого, кто пытался сесть на нее верхом. Мотнув гривой, она фыркнула, словно в знак согласия, несколько раз топнула передним копытом и наклонила голову. Кирин улыбнулся. Ему нравилось думать, что так она благодарит его за выступление.

– Ей нравится, как ты играешь. Если заслышит тебя, то в стойле ее не удержать, – сказал Звезда, выходя из-за угла.

Гален удивился, узнав, что Дарзин не приказал убить лошадь, но Кирин прекрасно понимал своего отца. Пока лошадь принадлежала Дарзину, он мог хвастаться ее дикостью, ее размерами, ее божественным происхождением. (Разве среди лошадей она не была тем же, что у людей – короли, отмеченные богами?) Если бы кто-то сказал, что на ней нужно ездить или что от нее нужно получить потомство, Дарзин мог просто рассмеяться. Но убив ее, он признался бы в том, что потерпел неудачу. После появления Звезды убийства прекратились, но она по-прежнему оставалась великолепным животным, объектом зависти и восхищения. Дарзин решил, что ему достаточно того, что ей можно хвастаться. Кирин пошарил в своей сумке, достал из нее яблоко и бросил его кобыле. Он уже знал, что она любит яблоки. Это были дорогие, экзотические фрукты – в окрестностях столицы они не росли – но какое ему дело? Деньги-то не его, а де Монов.

– Для тебя, моя госпожа, – сказал Кирин и поклонился ей. – Мне играть дальше?

Кобыла ловко поймала летящее яблоко и энергично закивала.

Он вытащил арфу из-за тюков соломы, сел на один из них и снова начал играть. Это было рискованно – если бы Дарзин пришел на конюшню, то непременно услышал бы его. Но Дарзин и близко не подходил к огнекровке, поэтому Кирин надеялся на лучшее. Он заиграл песню ванэ – ту, которую готовил к новогоднему балу, и снова позволил серебряным аккордам окружить себя.

Звезда прислонился к дверному косяку и стал слушать, чуть прикрыв глаза. Во рту у него, как всегда, была зубочистка – но теперь уже не щепка, а соломинка. Лошадь-огнекровка мотала головой в ритм музыки – так, как люди могли бы размахивать руками.

– Кто такие огнекровки? – спросил Кирин, закончив песню.

– Лошади, – ответил Звезда.

Кирин вздохнул.

– Они не похожи на других лошадей[125].

– Да, не похожи. – Звезда пожал плечами. – Идем, Стерва. Тебе не кажется, что тут больше делать нечего? Пойдем обратно, а то мелкие людишки испугаются и забегают. – Он усмехнулся своим мыслям, и серая лошадь тоже фыркнула.

– Почему ты зовешь ее Стерва? – спросил Кирин, глядя вслед убегающей лошади.

Звезда перебросил соломинку из одного угла рта в другой.