Мир без конца Фоллетт Кен

19

Гвенда встала затемно.

Она спала на соломе на полу в доме вдовы Губертс. Даже во сне девушка непонятным образом чувствовала время и просыпалась перед рассветом. Вдова, спавшая рядом, не пошевелилась, когда Гвенда выбралась из-под одеяла и встала, на ощупь отыскала заднюю дверь и выскользнула во двор. Скип, отряхнувшись, побрел следом.

На миг она замерла в неподвижности. В Уигли, как всегда, дул прохладный ветерок. Тьма была не то чтобы непроглядной, различались очертания птичника, отхожего места и грушевого дерева. Гвенда не видела соседнего дома, принадлежавшего Вулфрику, но слышала рычание собаки, привязанной перед небольшим овечьим загоном. Она тихонько окликнула пса, чтобы тот узнал ее голос и успокоился.

Стояла полная тишина – но ее жизнь с некоторых пор вообще наполнилась тишиной. Прежде она жила в крошечном домике с кучей младенцев и детей постарше, кто-то из них вечно требовал есть, хныкал от царапины или ушиба, плакал от обиды или вопил от беспомощной детской ярости. Никогда бы раньше не подумала, что ей будет этого не хватать, но она скучала, проживая у тихой вдовы; та болтала по-дружески, однако с неменьшим удовольствием молчала. Иногда Гвенде отчаянно хотелось услышать детский крик, просто взять ребенка на руки и понянчить.

Она подошла к старому деревянному ведру, сполоснула руки и лицо и вернулась в дом. В темноте нашарила стол, открыла хлебницу и отрезала толстый кусок хлеба недельной свежести. Затем, жуя на ходу, снова вышла наружу.

Деревня еще спала, она встала первой. Крестьяне трудились от восхода до заката, а в это время года дни неизменно выдавались долгими и тяжелыми. Люди ценили каждый миг отдыха. Только Гвенда выходила на работу в пору до рассвета и между сумерками и наступлением ночи.

Небо посерело, когда она шла по полю. В Уигли было три больших поля: Сотенное, Ручейное и Долгое. На каждом из них поочередно раз в три года высевали разные злаки. Пшеницу и рожь, наиболее ценные, сеяли в первый год; на второй – менее важные: овес, ячмень, горох, фасоль; на третий год поле оставляли под паром. В этом году на Сотенном поле поспевали пшеница и рожь, на Ручейном – прочие злаки и бобы, а Долгое лежало под паром. Все поля были поделены на пахотные полосы размером примерно в акр, и надел каждого серва состоял из нескольких полос, тянувшихся через все три поля.

Гвенда прошла на Сотенное поле и начала полоть одну из полос Вулфрика, в который раз выдирая щавель, ноготки и посконник, упорно теснившие пшеничные стебли. Она была счастлива работать на земле любимого, помогать ему, и не имело значения, знает он о том или нет. Каждый ее наклон избавлял его спину от такого же усилия, с каждым выдранным сорняком его урожай прирастал. Она словно делала юноше подарок. Работая, она думала о нем, вспоминала его лицо, когда он смеялся, слышала голос – низкий голос мужчины, в котором еще звучало мальчишеское нетерпение, гладила зеленые побеги пшеницы, воображая, что это волосы Вулфрика.

Она полола до восхода солнца, затем перешла на общинную запашку – эти полосы обрабатывались для лорда – и принялась работать за деньги. Хотя сэр Стивен погиб, урожай все равно следовало снять, ведь преемник потребует строгого отчета о том, что было сделано. На закате, когда заработает на хлеб, Гвенда собиралась перейти на другую часть надела Вулфрика и трудиться там дотемна, а если выйдет луна, то и дольше.

Она ничего не говорила Вулфрику. Но что можно утаить в деревне, где проживают две сотни человек? Вдова Губертс с вежливым любопытством спросила Гвенду, на что та надеется.

– Знаешь ведь, он женится на дочери Перкина; ты не сможешь этому помешать.

– Я хочу, чтобы он собрал урожай и получил землю, – ответила Гвенда. – Вулфрик это заслужил. Он честный человек с добрым сердцем и готов трудиться на износ. Я хочу, чтобы он был счастлив, даже если женится на этой дряни.

Сегодня манориальные батраки на Ручейном поле снимали для лорда ранний урожай гороха и фасоли. Вулфрик рыл поблизости оросительную канаву: после дождей в начале июня земля заболотилась. Гвенда смотрела, как он работает, в одних штанах и башмаках: широкая спина мерно нагибалась над лопатой и распрямлялась, двигался размеренно, будто мельничное колесо. Лишь пот, блестевший на коже, выдавал, что ему приходится нелегко. В полдень к нему пришла Аннет, особенно пригожая с зеленой лентой в волосах, и принесла кувшин эля, хлеб и сыр, завернутые в мешковину.

Староста Нейт прозвонил в колокольчик, все бросили работу и отошли на опушку в северной части поля. Нейт раздал батракам сидр, хлеб и лук: обед являлся частью их жалованья. Гвенда села, прижавшись спиной к грабу, и стала смотреть на Вулфрика и Аннет – с болезненным любопытством приговоренного, наблюдающего, как плотник сооружает виселицу.

Сперва Аннет, как обычно, любезничала и жеманилась, потряхивала головой, хлопала ресницами, шутливо шлепала Вулфрика, якобы ругая, затем посерьезнела, стала что-то настойчиво объяснять, а он, казалось, не понимал. Оба покосились на Гвенду, и девушка догадалась, что речь идет о ней. Наверное, Аннет узнала, что Гвенда по утрам и вечерам работает на земле Вулфрика. Потом Аннет удалилась, вид у нее был недовольный, а Вулфрик принялся задумчиво доедать свой обед.

После еды все отдыхали до конца перерыва. Те, кто постарше, растянулись на траве и задремали, молодые болтали.

Вулфрик, подойдя к Гвенде, присел на корточки.

– Ты полола мои полосы.

Девушка не собиралась извиняться.

– Аннет, наверно, выбранила тебя.

– Она не хочет, чтобы ты на меня работала.

– Что ей от меня нужно? Чтобы я воткнула сорняки обратно?

Юноша огляделся и понизил голос, не желая, чтобы их подслушали, хотя все, конечно, догадывались, о чем они с Гвендой говорят.

– Я знаю, ты желаешь мне добра, и признателен тебе, но от этого одни неприятности.

Гвенда наслаждалась его близостью. Пахло от него землей и потом.

– Тебе нужна помощь. А от Аннет не много проку.

– Пожалуйста, не говори о ней плохо. Вообще не говори о ней.

– Хорошо, но один ты не соберешь урожай.

Он вздохнул.

– Если бы солнце подольше грело… – Вулфрик по извечной крестьянской привычке устремил взгляд в небо. По небосводу растянулась плотная пелена облаков. Погода стояла прохладная и влажная, что было плохо для посевов.

– Ну разреши же мне помочь тебе, – взмолилась Гвенда. – Скажи Аннет, что без меня тебе не справиться. Муж должен быть жене господином, а не наоборот.

– Я подумаю.

А на следующий день он нанял батрака.

Тот появился под вечер. Крестьяне в сумерках собрались выслушать его историю. Чужак назвался Грэмом, сказал, что пришел из Солсбери, где у него сгорел дом, а жена и дети погибли при пожаре. Он направлялся в Кингсбридж, где надеялся найти работу – быть может, в аббатстве. Его брат был там монахом.

Гвенда не удержалась:

– Как зовут твоего брата? Может, я его знаю. Мой брат Филемон тоже много лет состоит в аббатстве.

– Джон. – В монастыре было два монаха по имени Джон, но прежде чем девушка успела спросить, который из них брат Грэма, чужак продолжил: – В дорогу я взял немного денег, чтобы покупать еду, но меня ограбили разбойники, и я остался без всего.

Этот человек вызывал сочувствие. Вулфрик предложил ему ночлег. На следующий день, в субботу, за еду, ночлег и долю урожая Грэм начал на него работать.

Он трудился не покладая рук всю субботу. Вулфрик неглубоко пахал свою незасеянную землю на Долгом поле, уничтожая чертополох. Это была работа на двоих: Грэм вел лошадь и погонял ее, когда животное останавливалось, а Вулфрик направлял плуг. В воскресенье отдыхали.

В воскресенье, увидев в церкви Кэт, Джоуни и Эрика, Гвенда разрыдалась. Она и не догадывалась, как ей не хватает брата и сестер. Всю службу она обнимала Эрика на руках. После мать резко ее отчитала:

– Ты надорвешься из-за своего Вулфрика. Сколько бы ни полола его сорняки, он тебя не полюбит. Парень души не чает в этой кривляке Аннет.

– Знаю. Но я хочу ему помочь.

– Уходи из деревни. Нечего тебе тут делать.

Гвенда понимала, что мать права.

– Ладно. Сразу после их свадьбы.

Мать понизила голос:

– Если намерена задержаться, то, пока ты здесь, не спускай глаз с отца. Он не отказался от надежды заполучить еще дюжину шиллингов.

– Ты что такое говоришь?

Мать пожала плечами.

– Он теперь не может меня продать! – проговорила Гвенда. – Я ушла из его дома. Он не кормит меня и не дает мне кров. Я работаю на лорда Уигли. Отец больше не вправе мною распоряжаться.

– Просто будь осмотрительнее. – Больше мать ничего не прибавила.

Снаружи церкви чужак Грэм заговорил с Гвендой, стал задавать всякие вопросы и предложил после обеда прогуляться вместе. Она сразу поняла, что имеется в виду под прогулкой, и наотрез отказалась. Позднее она заметила, что Грэм ходит с желтоволосой Джоаной, дочерью Дэвида Джонса, пятнадцатилетней глупышкой, польстившейся на любезности чужака.

В понедельник в предрассветных сумерках Гвенда полола пшеницу Вулфрика на Сотенном поле, когда увидела, что юноша бежит к ней. Его лицо было перекошено от бешенства.

Она продолжала выходить на поля каждое утро и каждый вечер – и, похоже, он, в конце концов, не стерпел и решил выплеснуть свое недовольство. Что же он с нею сделает – побьет? Если вспомнить, сколь настойчиво она его подзуживала, за причиненное насилие ему скорее всего ничего не будет. Люди скажут, что она сама напрашивалась, а заступиться за нее теперь, после ухода из отчего дома, попросту некому. Гвенде стало страшно. Вдруг вспомнилось, как Вулфрик сломал нос Ральфу Фицджеральду.

«Не будь дурой», – велела она себе. Вулфрик дрался частенько, но еще никто не видел, чтобы он поднимал руку на женщину или на ребенка. Но все-таки от его перекошенного лица девушку пробрала дрожь.

Дело оказалось в другом. Очутившись на таком расстоянии, где она заведомо его расслышит, юноша прокричал:

– Ты не видела Грэма?

– Нет, а что?

Он подбежал ближе и, тяжело дыша, остановился.

– Давно ты здесь?

– Я встала до света.

Плечи Вулфрика обвисли.

– Тогда, если он пошел в эту сторону, его уже не догнать.

– Да что стряслось-то?

– Грэм исчез. А с ним и моя лошадь.

Так вот почему юноша был в ярости. Лошади стоили очень дорого, ими владели только зажиточные крестьяне вроде отца Вулфрика. Гвенда вспомнила, как быстро Грэм перевел разговор, когда она спросила его про брата. Конечно, никакого брата в аббатстве у него никогда не было, как не было и погибших при пожаре жены и детей. Чужак лгал, втираясь в доверие крестьян, чтобы потом их ограбить.

– Какие же мы дураки, что слушали его, – с горечью произнесла она.

– А я дурнее всех, раз пустил его в свой дом, – горько покаялся Вулфрик. – Он оставался ровно столько, чтобы животные привыкли к нему. Лошадь спокойно пошла за ним, а собака не залаяла, когда он уходил.

Гвенду захлестнуло сочувствие. Вулфрик остался без лошади в тот самый миг, когда лошадь была нужнее всего.

– Не думаю, что Грэм ушел этой дорогой, – задумчиво сказала она. – Он не мог выйти раньше моего, ночь выдалась слишком темной. А пойди он следом за мною, я бы его увидела. – В деревню вела всего одна дорога, заканчивавшаяся у господского дома. Зато через поля пролегало множество троп. – Скорее всего он выбрал тропу между Ручейным и Долгим полями. Это самый короткий путь в лес.

– В лесу лошадь не может идти быстро. Может, еще нагоню. – Вулфрик развернулся и побежал обратно.

– Удачи! – крикнула вслед Гвенда, и юноша, не оборачиваясь, благодарно махнул рукой.

Увы, удача ему не улыбнулась.

Ближе к вечеру, неся в господский амбар мешок гороха с Ручейного поля, на Долгом Гвенда заметила Вулфрика. Он вскапывал землю под паром лопатой – значит, не догнал Грэма и лошадь вернуть не сумел.

Девушка поставила мешок на землю и подошла по пашне к Вулфрику.

– Ты не справишься. У тебя здесь тридцать акров, а пропахано сколько – десять? Невозможно перекопать двадцать акров в одиночку.

Отводя глаза, Вулфрик упорно продолжал копать.

– Я не могу пахать. У меня нет лошади.

– Впрягись в плуг сам. Ты сильный, а плуг у тебя легкий. Нужно-то всего-навсего выкорчевать чертополох.

– Мне некого поставить за плуг.

– Нет, есть.

Он пристально поглядел на девушку.

– Поставь меня.

Вулфрик покачал головой.

– Ты потерял семью, теперь остался без лошади. Тебе не справиться одному. Другого выхода нет. Разреши мне помочь.

Юноша посмотрел вдаль, через поля в сторону деревни, и Гвенда поняла, что он думает об Аннет.

– Я буду готова завтра с раннего утра, – сказала девушка.

Вулфрик повернулся к ней. Его лицо выражало бурю чувств. Он явно разрывался между любовью к земле и желанием угодить Аннет.

– Я тебе постучу, – не унималась Гвенда, – и мы начнем пахать вместе. – Она развернулась и пошла, затем остановилась и обернулась.

Вулфрик не сказал «да».

Но и не сказал «нет».

Пахали два дня, затем выносили чертополох, затем собирали ранние овощи.

Гвенда больше не зарабатывала денег и потому не могла платить вдове Губертс за ночлег и еду. Нужно было где-то ночевать, и она перебралась в коровник к Вулфрику. Объяснила причину, и он не стал возражать.

После первого дня совместной пахоты Аннет перестала носить Вулфрику обеды, и Гвенда принялась готовить на двоих из его снеди: варила яйца, брала холодный бекон, зеленый лук, свеклу, хлеб и кувшин с элем. Вулфрик принял это новшество, не сказав ни слова.

У нее оставалось при себе приворотное зелье. Флакончик в крошечном кожаном кошеле висел на шее, надежно спрятанный между грудями. Она могла бы подлить зелье в эль сколько угодно раз, однако сдерживалась, понимая, что не сумеет воспользоваться достигнутым в поле, средь бела дня.

Каждый вечер Вулфрик уходил к Перкину ужинать с Аннет и ее семейством, и девушка оставалась одна. Возвращался он часто мрачный, но ничего ей не говорил, и она догадывалась, что он переупрямил Аннет и настоял на своем. Он ложился спать и перед сном ничего не ел и не пил, так что воспользоваться зельем она не могла.

В субботу после исчезновения Грэма Гвенда на кухне приготовила себе на ужин овощи, сваренные с соленой свининой. В доме Вулфрика имелись съестные припасы на четверых взрослых, так что еды хватало. Хотя уже наступил июль, вечера стояли прохладные, и после ужина Гвенда подбросила в очаг свежее полено. Потом села и стала смотреть, как огонь охватывает дерево, размышляя о простой, предсказуемой жизни, которую вела до недавнего времени. Как же вышло, что эта жизнь сгинула, подобно кингсбриджскому мосту?

Дверь открылась, и девушка решила, что пришел Вулфрик. Когда тот возвращался, она всегда удалялась в коровник, но радовалась немногим приветливым словам, которыми они обменивались перед сном. Гвенда в ожидании подняла голову, предполагая увидеть его красивое лицо, но испытала разочарование и потрясение.

Явился не Вулфрик, а ее отец.

За его спиной стоял незнакомец неприятной наружности.

Сильно испугавшись, Гвенда вскочила.

– Что тебе нужно?

Скип враждебно залаял, но при этом трусливо попятился.

Джоби ухмыльнулся.

– Ну, девочка моя, чего ты боишься, я же твой папа.

Гвенде сразу припомнилось предупреждение матери.

– Кто это? – спросила она, указывая на незнакомца.

– Джона из Эбингдона, торговец шкурами.

«Может, этот Джона когда-то и был торговцем, – угрюмо подумала девушка, – может, он и впрямь из Эбингдона, но башмаки его сильно изношены, одежда грязная, а сальные волосы и спутанная борода не видели городского цирюльника уже несколько лет».

С напускной храбростью Гвенда велела:

– Уходите.

– Говорил тебе, она упрямая. – Отец усмехнулся. – Но хорошая девочка. И сильная.

Джона наконец подал голос.

– Не бери в голову. – Он облизал губы, рассматривая Гвенду, и та пожалела, что на ней не надето ничего, кроме легкого суконного платья. – Я объездил не одну кобылку.

Девушка не сомневалась, что отец исполнил угрозу и опять ее продал. А она-то, уйдя из дома, считала себя в безопасности. Конечно, местные не допустят похищения батрачки, которая работает на одного из них, но сейчас темно, и она может оказаться далеко-далеко прежде, чем кто-нибудь поймет, что произошло.

Помощи ждать было неоткуда.

Но все-таки Гвенда не собиралась сдаваться без боя.

Она огляделась по сторонам в поисках какого-нибудь оружия. Полено, которое несколько минут назад она сама сунула в огонь, занялось лишь на одном конце. Оно было длинное – около двадцати дюймов, и другой его торец просто просился в руки. Девушка быстро наклонилась и выхватила полено из пламени.

– Ну хватит, перестань, – бросил Джоби. – Ты ведь не хочешь подпалить любимого папочку.

Он подошел ближе. Гвенда словно взбесилась. Как он смеет называть себя любимым папочкой, коли сам вознамерился ее продать? Страшно захотелось причинить ему боль. Гвенда метнулась к папаше и с яростным воплем ткнула горящим поленом ему в лицо.

Джоби отпрыгнул, но она наступала, вне себя от ярости. Скип громко лаял. Отец закрылся руками, попытался отпихнуть полено, но Гвенда оказалась проворнее. В своем порыве она увернулась от выставленных рук папаши и вновь ткнула пылающим поленом в лицо. Тот завопил от боли, когда пламя лизнуло его щеку; грязная борода начала тлеть, пополз отвратительный запах паленой плоти.

Тут Гвенду обхватили сзади. Джона стиснул девушку, прижал ее руки к бокам, и она выронила полено. Пламя тут же расползлось по соломе на полу. Напуганный Скип опрометью выскочил из дома. Гвенда задергалась, принялась извиваться в хватке Джоны, бросаться из стороны в сторону, но удивительно сильный торговец шкурами оторвал ее ноги от земли.

Внезапно в дверях возникла высокая фигура. Гвенда на мгновение различила очертания, потом все опять исчезло. Ее швырнули на пол, и она ненадолго лишилась чувств. Когда же пришла в себя, Джона, стоя на коленях, связывал ее руки веревкой.

Высокая фигура появилась вновь, и на сей раз Гвенда узнала Вулфрика. Он явился с большим дубовым ведром. Быстро вылил воду из ведра на горящую солому, загасив пламя, перехватил ведро поудобнее, замахнулся – и ударил Джону по голове.

Хватка торговца ослабла. Гвенда зашевелила запястьями, и веревка поддалась. Вулфрик вновь замахнулся ведром и врезал Джоне еще раз, сильнее прежнего. Глаза его закрылись, и он повалился навзничь.

Джоби рукавом притушил тлеющую бороду, затем опустился на колени, продолжая стонать.

Вулфрик поднял бесчувственного торговца шкурами за шиворот блузы.

– Это вообще кто?

– Его зовут Джона. Отец хотел меня ему продать.

Вулфрик взял Джону за пояс, поднес к передней двери и вышвырнул наружу.

Джоби скулил не переставая.

– Помоги. У меня лицо горит.

– Помочь, говоришь? Ты поджег мой дом, напал на мою батрачку и просишь помощи? Пошел вон!

Тоненько поскуливая, Джоби поднялся и заковылял к выходу. Гвенда прислушалась к себе и не нашла в душе ни капли сострадания. Те остатки любви, которую она еще испытывала к отцу, он сам сегодня уничтожил. Когда он скрылся за дверью коровника, девушка понадеялась, что ей больше не придется с ним видеться.

К задней двери подбежал Перкин со светильником в руках.

– Что происходит? Вроде кто-то кричал.

Из-за спины отца выглядывала Аннет.

– Джоби приходил с каким-то разбойником, – ответил Вулфрик. – Хотели увести Гвенду.

Перкин хмыкнул.

– Похоже, ты справился.

– Это было несложно. – Вулфрик спохватился, что еще держит ведро, и поставил его на пол.

Аннет спросила:

– Ты поранился?

– Ничуточки.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Просто хочу спать.

Перкин и Аннет поняли намек и ушли. Судя по всему, шума больше никто из соседей не слышал. Вулфрик запер двери и посмотрел на Гвенду.

– Ты как?

– Трясет немного.

Она села на скамью и облокотилась на стол.

Вулфрик шагнул к буфету.

– Вот, выпей вина, подкрепись.

Он вынул бочонок, поставил на стол и снял с полки две кружки.

Гвенда внезапно подобралась. Может, сейчас? Нужно успокоиться и действовать быстро.

Вулфрик разлил вино по кружкам и понес бочонок обратно.

У нее не больше двух секунд. Пока юноша был к ней спиной, Гвенда поспешно извлекла из-за пазухи флакончик с зельем, трясущимися руками сорвала пробку и вылила содержимое в кружку.

Вулфрик повернулся, когда Гвенда надевала мешочек с кожаным ремешком на шею. Девушка поправила платье, будто приводя в порядок одежду. Будучи настоящим мужчиной, он ничего не заподозрил и уселся напротив.

Она подняла кружку.

– Ты меня спас. Спасибо.

– У тебя руки дрожат. Могу только посочувствовать.

Выпили.

«Интересно, – подумала Гвенда, – когда подействует зелье».

Вулфрик добавил:

– Это ты меня спасла, помогая на поле. Я тебя должен поблагодарить.

Выпили еще.

– Не знаю, что хуже, – проговорила Гвенда. – Иметь такого отца, как мой, или, как ты, не иметь его вовсе.

– Мне тебя очень жаль, – задумчиво отозвался Вулфрик. – У меня по крайней мере хорошие воспоминания о родителях. – Он опорожнил кружку. – Вообще-то я не пью вина, мне не нравится, когда все начинает кружиться перед глазами, но было вкусно.

Гвенда внимательно наблюдала за ним. Мэтти-знахарка говорила, что испивший зелья должен сделаться любвеобильным. Ну где хоть какой-то признак? Точно, вскоре Вулфрик начал поглядывать на нее так, будто видел впервые в жизни. Чуть погодя он произнес:

– Знаешь, у тебя такое милое лицо. Доброе-доброе.

Теперь нужно хитро, по-женски, его соблазнить. Но Гвенда с ужасом поймала себя на мысли, что совершенно не знает, как это делается. Женщины, подобные Аннет, только тем и занимаются. Тут ей вспомнились ужимки Аннет, все эти лукавые улыбки, прикосновения к волосам и хлопанье ресницами, и Гвенда поняла, что не стоит даже пытаться. Это будет просто глупо.

– Ты тоже добрый, – ответила она, пытаясь выиграть время. – Но в твоем лице есть что-то еще.

– Что?

– Сила. Та сила, что исходит не от крепких мышц, а от решительности.

– Сегодня я и вправду чувствую себя сильным. – Вулфрик усмехнулся. – Ты сказала, что никому в одиночку не перекопать двадцать акров. Сейчас мне кажется, что я бы справился.

Девушка накрыла его руку своей.

– Отдохни. Лопата подождет.