Слишком много женщин Стаут Рекс

– Совершенно верно. Поболтать он любит.

– И что он сказал?

– Что Мура убили.

– О, это я знаю. – Лоб мисс Ливси все никак не разглаживался. – В своем рапорте он так и указал. Весь этаж только об убийстве и судачит. А ему того и надо: неспроста же он диктовал рапорты какой-то девушке из конторы, а не своей секретарше. А что еще он говорил?

– Насчет Мура – ничего определенного. Убили, и все тут. Такая уж у мистера Нейлора идея фикс.

– Но ведь он говорил о чем-то еще?

– Господи ты боже! Говорил, что употребление в пищу подвергнутых кулинарной обработке овощей привело нас к войне. Что любой, кто ест мясо…

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду! – Она буквально сверлила меня взглядом. – Что он говорил обо мне?

– Ни гугу. Ни единого словечка. Только одно его замечание с известной натяжкой можно посчитать задевающим вас. Сегодня утром, встав у входа в общий зал, он во всеуслышание объявил, что сомневается в возможности отыскать там хоть одну девственницу. Впрочем, лично вас он вряд ли имел в виду: наличие отдельного кабинета выделяет вас из общего числа работниц.

Вопрос поставленной под сомнение девственности, похоже, ничуть не смутил мисс Ливси. Она продолжала упорствовать:

– То есть он даже не упомянул обо мне?

– Пока нет. – Я опустил глаза на запястье, позволил передним ножкам стула соприкоснуться с половицами и встал. – Вас дожидаются ненапечатанные письма, да и мне пора бы заняться чем-то полезным. Простите, но прямо сейчас никак не получится разрешить все вопросы к вашему удовлетворению, о чем я искренне сожалею. Говорите, вам и впрямь хочется забыть историю с гибелью Мура?

– Да! Хочется!

– Значит, внесем это в повестку дня.

Глава 11

Первым пунктом в упомянутой повестке значился ручной труд с применением пишущей машинки, а потому я вернулся к себе в кабинет и приступил к делу.

Среди прочих заказанных мной офисных мелочей отыскалась пачка мелованной бумаги стандартного для писем размера – ничего особо выдающегося, но при ближайшем рассмотрении я счел бумагу сносной. Было уже без четверти четыре, всего полчаса до нашей встречи с Джаспером Пайном, и сетовать на качество письменных принадлежностей просто не имелось времени. Изготовив клубный сэндвич из трех листов мелованной бумаги и двух листочков копирки, я вставил его в машинку и напечатал заглавными буквами в верхнем правом углу:

ОФИС НИРО ВУЛФА ОТЧЕТ О ПРОДЕЛАННОЙ РАБОТЕ от 19 марта 1947 г.

Пропустив четыре строки, я отпечатал по центру:

КОНФИДЕНЦИАЛЬНО ДЛЯ «НЕЙЛОР-КЕРР» Уильям-стрит, 914, Нью-Йорк

Уже не оставалось времени отчитываться со всем тщанием, вдаваясь в тонкости и детали, как полагается поступать в общении с большнством клиентов, чтобы поддерживать у них впечатление, будто за свои кровные они получают кучу важных сведений, но мое изложение событий было довольно подробным, и я вроде бы справился с задачей.

В отчете сообщалось, что Керр Нейлор упомянул имя Мура в первые же три минуты нашей беседы; что он пригласил меня на ланч и вогнал в краску, назвав настоящим именем; что он настаивал, будто Мур был убит, но отказался пояснить свою точку зрения; что он не стал наотрез отказываться от встречи с Вулфом; что, по его словам, он объявил гибель Мура убийством в беседе с заместителем комиссара полиции О’Харой, а также в разговоре со мной признал, что Мур получил должность по протекции его, Нейлора, сестры.

Вдобавок к сведениям, касающимся Нейлора, отчет содержал краткий пересказ беседы с шефом контролеров корреспонденции Дикерсоном и упоминание о том, что по отделу распространился слух, будто я расследую обстоятельства смерти Мура.

Нашлось место и короткому пассажу о состоявшемся, но не давшем заметного результата разговоре между мной и некоей Хестер Ливси, нареченной покойного Мура. Единственным инцидентом, который я счел недостаточно важным, чтобы описать в отчете, стала короткая беседа с безграмотной девушкой. Разговор с Лоном Коэном из «Газетт», напротив, был опущен как чересчур важный, чтобы о нем упомянуть.

Покончив с машинописью, я подмахнул оригинал, сложил его пополам и сунул в карман, а затем то же самое проделал и с одной из копий. Вторую копию я не стал складывать. Вместо этого я подошел к шкафу, отпер его, выдвинул ящик, которым пользовался, вытащил все папки и хорошенько протер носовым платком все поверхности стального ящика – и внутри, и снаружи.

Укладывая на место папки из зеленого глянцевого картона, я каждую протирал со всех сторон. Внутрь третьей папки сверху, прямо на уже положенные туда бумаги, я сунул вторую копию только что напечатанного отчета, а на нее бережно выложил четыре табачные крошки, добытые из кончика сигареты. Я расположил их точно в намеченных точках и осторожно прикрыл папку.

Задвинув ящик, я протер всю переднюю поверхность шкафа и встал перед вопросом, которому хотел бы уделить чуть больше времени, если бы не двенадцать минут пятого на циферблате, – через три минуты меня ждали наверху. Следует оставить шкаф незапертым или запереть, но «забыть» в замке ключ? Выбрав первый вариант, я опустил ключ в карман.

Как ошпаренный я рванул в холл к лифтам и, уже ступив на ковер тридцать шестого этажа, оказался перед новой дилеммой, которую следовало бы разрешить заранее и которую я в спешке упустил из виду. Кто я такой? Кого видит во мне умудренная годами секретарша, стерегущая покой начальственных офисов?

Посещая Пайна днем ранее, я представился как Гудвин. Стоит ли теперь назваться Честноттом и ожидать, что эта дама, глядя в мое интеллигентное лицо, поверит, будто я не знаю собственного имени? Невозможно.

Я промаршировал к ее столу, представился мистером Гудвином и сообщил, что на четверть пятого у меня назначена встреча с мистером Пайном.

Затем мне пришлось усесться и подождать минут десять с лишком. Как правило, я неплохо справляюсь с ожиданием, бываю невозмутим и расслаблен, но сейчас необходимость сидеть без дела вызвала раздражение: я ведь мог бы протереть стенки своего шкафа куда тщательнее. Впрочем, поправить что-либо уже не представлялось возможным, а потому я терпеливо дожидался, пока меня не пригласят войти.

Пайн казался уставшим, озабоченным и раздраженным. Он остался сидеть за столом и принялся говорить прежде, чем я успел встать напротив.

– Могу уделить всего несколько минут, – не церемонясь, начал он. – Расписание и без того забито, а тут еще новые дела. Что у вас?

Я протянул ему оригинал отчета и остался стоять.

– Конечно, вы вольны прочесть его позже, но мне подумалось, что, наверное…

Умолк я потому, что Пайн уже приступил к чтению. Он пробежал глазами весь текст – по меньшей мере раза в три быстрее, чем это делает Вулф, – а потом вернулся к началу и перечел пару абзацев. Упер в меня пристальный взгляд:

– Я уже знаю, что мистер Нейлор посетил заместителя комиссара полиции.

– Ну конечно, – смиренно признал я, – только вы об этом не упоминали. Нельзя же, в конце концов, упомянуть обо всем. Я тут как раз вспомнил об одной маленькой проблеме. Видите ли, когда мистер Вулф прочтет свою копию отчета, а я достаточно хорошо изучил своего босса, он первым делом спросит: знали ли вы, что сестра мистера Нейлора просила устроить Мура на работу, а если знали, почему не сказали об этом? – Мне показалось, «сестра мистера Нейлора» прозвучит дипломатичнее, чем «ваша супруга». Я продолжил: – Конечно, если вы не…

– Разумеется, я знал, – отчеканил он. – Какое отношение это имеет к делу?

– Никакого, насколько я могу судить. – Мое смирение не знало границ. – Но мне нужен совет. Говорю вам, я хорошо знаю мистера Вулфа. Он тут же попросит меня позвонить сестре мистера Нейлора и пригласить ее на беседу, а когда и если она не захочет воспользоваться его гостеприимством, отправит к ней меня. И мне придется подчиниться. Как бы вы поступили на моем месте?

– Вы ведь работаете на мистера Вулфа, так?

– Так.

– Тогда делайте, что он велит.

– Хорошо, спасибо. Никаких предложений или инструкций?

– Нет. – Опять тот же нетерпеливый жест. – Если даже вы вообразили, будто я хочу оградить жену от подобных неудобств, вся тщета таких усилий станет вам сразу понятна, как только встретитесь с ней. Меня интересует другое: как мистеру Нейлору удалось узнать ваше настоящее имя? Можете ответить?

– Если бы мог, – заметил я, – об этом упоминалось бы в отчете. Мне и самому интересно. Вообще говоря, есть всего два варианта. В последние годы моя фотография изредка мелькала в газетах. Возможно, мистер Нейлор – или кто-то еще – запомнил мое лицо достаточно хорошо, чтобы узнать при встрече. Но такой шанс невелик, примерно один на миллион. Второй вариант кажется более правдоподобным. Сколько человек в здании знают о моем присутствии? Секретарша за этой дверью. А кто еще? Как мне помнится, вы вроде бы обсуждали наш план с двумя начальниками отделов и одним членом совета директоров.

Судя по выражению лица Пайна, он еще держался на плаву. Второй вариант ему также больше приглянулся, и он уже перебирал имена. Легендарные «нюансы» выскочили снова, не доставив ему ни малейшего удовольствия.

– Точно не секретарша, – проворчал Пайн. – Я лично беседовал с ней об этом. Мисс Абрамс работает у нас уже двадцать лет, и я не вижу причин сомневаться в ее лояльности.

Похоже, мысль о том, что он еще может положиться на кого-то в своем окружении, немного приободрила Пайна.

– В таком случае… – многозначительно пропел я.

Пайн кивнул, утверждаясь в своих выводах.

– Полагаю, что так, – пробормотал он под нос. Мой отчет он аккуратно выложил на стол и завис над ним, медленно оглаживая подбородок сложенными вместе ладонями. – Полагаю, что так, – повторил он уныло, но без отчаяния в голосе. Помедлив, поднял на меня глаза. – Нужно будет помозговать. Не стоит беспокоиться. Что там с девушкой, на которой Мур собирался жениться… как ее зовут? – Он снова уткнулся в отчет, провел пальцем по последней странице. – Хестер Ливси. Смогла ли она поделиться какими-то… мм… сведениями?

– Не о чем говорить. Я собираюсь опросить ее снова… в том случае, если мне предстоит продолжить расследование. По-вашему, завтра мне стоит вернуться?

– Конечно стоит. Почему бы нет?

– Мне тут подумалось, раз уж Нейлор меня раскусил, к завтрашнему полудню наверняка и все остальные тоже…

– Это не важно. Приходите в любом случае. Сейчас меня поджимает время, но в десять утра я буду ждать вашего звонка. Раз уж мы начали все это, доведем дело до конца.

Пайн потянулся к сложно устроенному телефонному аппарату (таких я еще не видел) и объявил, что готов принять мистера Как-Его-Там; фамилию я не расслышал.

Пришлось откланяться.

Работа в «Нейлор-Керр» прекращалась ровно в пять. В 4:56 я миновал коридор с офисами и сказал лифтеру:

– Тридцать четвертый, пожалуйста.

Не потому, что совесть не позволяла обокрасть корпорацию на четыре минуты рабочего времени, а потому лишь, что оставил в кабинете шляпу и плащ.

Непохоже, чтобы за мое короткое отсутствие сюда наведался непрошеный гость. Притворив дверь, я выдвинул ящик шкафа, чтобы убедиться: все табачные крошки на месте. Постоял немного у окна, перебрал в памяти недавние события и еще раз прокрутил наш с Пайном разговор, после чего взвесил привлекательность идеи позвонить Вулфу и предложить новый план действий, который включал бы неожиданный визит к миссис Пайн прежде, чем ее муж вернется домой с работы. Возможно, так бы я и поступил, если бы не вышеупомянутый холодок между нами. В силу обстоятельств от идеи пришлось отказаться.

Выйдя за дверь кабинета, я застыл, обозревая окрестности. Вот это да! Казалось, зал был совершенно пуст вопреки присутствию сотен столов, стульев и прочих предметов обстановки. Девушки испарились, и перемена выглядела сногсшибательно. Я стоял и глазел по сторонам, внося одну-две быстрые поправки в свою жизненную философию.

Решил, что, пока не выберешь из общего числа одну-единственную и та не обратит на тебя внимания, не столь важно, сколько девушек ты видишь: сотню или даже тысячу, все они воплощают собой одну абстрактную девушку. Соответственно будет ошибкой взглянуть на пустующее помещение и объявить: девушки ушли. Правильнее было бы сказать: девушка ушла.

Лелея сильное подозрение, что нарвался на мысль достаточно глубокую, чтобы посвятить ей три журнальные статьи или даже книгу, я добрался до лифтов и, спустившись вниз, вышел на улицу. В этой части города и в это время суток о такси не стоило даже мечтать, а потому на перекрестке я свернул на Уолл-стрит и направился к Вестсайдской станции подземки.

Поскольку я тружусь в области частного сыска уже более десяти лет и за это время успел отмерить на своих двоих немало миль, мне, естественно, частенько случалось и вести слежку, и уходить от преследования. Когда, работая над очередным делом, я покидаю какое-то здание, то непременно стараюсь приглядывать за тылами, практически на автомате. Так городские жители привычно озирают улицу, готовясь сойти с тротуара.

Редко случается, чтобы за мной увязался хвост, которого я бы не заметил, но на сей раз так и вышло. Должно быть, она пряталась в засаде где-то в вестибюле, поглядывая на лифты, а потом двинулась за мной по городу. Я не хожу прогулочным шагом, и ей, скорее всего, пришлось быстро-быстро семенить, чтобы не отстать от меня.

Так или иначе, о преследовании я догадался, когда в толпе спешащих по домам служащих почувствовал тесный контакт с кем-то – не случайный толчок локтем, а умышленную, твердую хватку на своем предплечье.

Притормозив, я опустил взгляд. Ниже меня на все девять дюймов, и это она вцепилась мне в руку.

– Хулиганка! – произнес я. – Ты делаешь мне больно.

Смотреть на нее было сплошным удовольствием.

Глава 12

– Мистер Честнотт, вы меня не знаете, – сказала она. – Сегодня вы меня даже не заметили.

– Теперь заметил, – успокоил я ее. – Отпусти мою руку. Люди подумают, что я отец твоих детей или обманул тебя при разводе.

Возможно, я совершил ошибку. Эти слова задали тон нашим отношениям – или, во всяком случае, знакомству, – а выгодная точка обзора переложила на меня всю ответственность. Черные глазищи кричали, что никогда ничего не скрывали и не намерены скрывать впредь. Губы подтверждали правоту глаз и одобряли эту откровенность. Я не говорю уже о фигуре, нашептывавшей, будто с ее помощью никак нельзя обосновать ту непреложную истину, что прямая линия есть кратчайший путь между двумя точками. Эта девушка определенно относилась к тем чудесным созданиям, которым дают прозвища. В Испании или Италии ей дали бы какое-нибудь возвышенное имя – скажем, Розовый Лепесток. Однако там, где живу я, принято обходиться не столь вычурными прозвищами. Допустим, Фигурка, хотя основная идея та же. Вокруг подобных девушек нередко витают неприятности (и наоборот). Мне стоило бы держать это в уме, задавая тон отношениям.

Спешащие мимо прохожие, которые откровенно разглядывали нас, ничуть ее не волновали. Похоже, волновал ее только один прохожий – тот самый, кому она явно не собиралась давать проходу.

– Я хочу поговорить с вами, – заявила она.

На щеках у нее появились ямочки, такие крошечные, что заметить их можно было лишь под определенным углом.

– Только не здесь, – сказал я. – Пошли.

Мы двинулись дальше, нога в ногу.

– Тебе раньше приходилось спускаться в подземку?

– Всего дважды в день. А куда мы направляемся?

– Откуда мне знать? Я понятия не имел, что мы куда-то идем, пока ты не спросила. Может, на дамскую вечеринку в одном из моих клубов. – Тут я резко остановился. – Погоди здесь минутку. Мне срочно нужно позвонить.

Я зашел в табачную лавку, подождал минуту или две, пока не освободится телефонная будка, втиснулся туда и набрал номер, который помнил наизусть, хоть ночью разбудите. Конечно, я знал, что сам Вулф трубку не снимет, поскольку время с четырех до шести зарезервировано у него для визитов к орхидеям в оранжерее наверху. Так и вышло.

– Фриц? Это Арчи. Скажи мистеру Вулфу, я не приду обедать, потому что задерживаюсь на работе.

– «Задерживаюсь»… Где?

– На работе. Просто передай ему все слово в слово, он поймет.

Засим я выбежал на тротуар и спросил у Фигурки:

– Надолго ли затянется наш разговор, как по-твоему?

– Я буду говорить, мистер Честнотт, пока вы не устанете слушать. Мне многое нужно вам сказать.

– Хорошо. Пообедаем? Общий счет я беру на себя.

– Звучит заманчиво, но ведь еще рано для обеда.

Взмахом руки я отмел возражения, и мы устремились в зев подземки.

Я повел ее в «Рустерман». Для начала, там подают лучшую жратву во всем Нью-Йорке, не считая столовой самого Вулфа. Далее, на втором этаже ресторана, вдоль левой стены, тянется ряд кабинок, настолько умно устроенных, что они похожи, скорее, на отдельные кабинеты. И наконец, хозяин и управляющий «Рустермана» Марко Вукчич – старый приятель Вулфа, и там я смогу выписать чек, вместо того чтобы тратить наличные, которые Вулф вполне способен не возместить на том основании, что девушку нужно было вести к нам домой и усаживать за его, Вулфа, собственный стол.

К тому моменту, как мы уселись в кабинке, я успел собрать крупицы первичных сведений, как то: Фигурку звали Роза Бендини, работала она помощницей главного делопроизводителя в секции механизмов и комплектующих. Кроме того, я уже пришел к определенным выводам: ей двадцать четыре года, она не теряется в любом антураже и при любых обстоятельствах и прекрасно вписывается в суждение Керра Нейлора касаемо девственниц.

Она сразу объявила, что всем коктейлям предпочитает вино, тут же заработав одобрительный взгляд Вукчича, который заприметил меня еще в дверях и самолично проводил нас наверх, воздавая должное не столько мне лично, сколько своему старому другу Вулфу. Затем Роза уравняла счет, решительно отказавшись от мусса «Покахонтас» из икры шэда и предпочтя ему обычный стейк. Я последовал ее примеру, чтобы поддержать установившуюся между нами приязнь. Когда нас оставили наедине, она не стала терять времени зря:

– Вы полицейский, мистер Честнотт?

Я изобразил широкую, дружескую улыбку:

– Послушай, девочка. Меня легко можно подцепить на улице, как ты уже поняла, но не так-то просто расколоть. Ты говорила, что хочешь многое мне рассказать. Сначала я послушаю, а уж потом решу, стоит ли что-то рассказывать тебе. Почему ты вообразила, будто я коп?

– Потому что вы спрашивали про Уолдо Мура, а про него только одно и можно теперь сказать: его убили, и копы интересуются такими вещами, разве нет?

– Несомненно. Кроме них, подобные вопросы задают люди, имеющие свой интерес. Предположим, я заинтересован. В тебе смерть Мура тоже пробудила любопытство?

– Еще бы!

– И что в ней любопытного?

– Мне просто интересно, чем все закончится. Не хочу, чтобы убийство сошло кому-то с рук! – В ее глазах мелькнул яркий огонек, вспыхнул и погас. Она добавила: – Он был моим другом.

– Значит, его все-таки убили?

– Конечно убили!

– И кто же?

– Не знаю. – Внезапным точным движением, хотя и без лишней пылкости, она накрыла мою лежавшую на скатерти руку своими. Ее пальцы и ладони были теплыми и твердыми, не слишком влажными, но и не сухими. – Или все-таки знаю. Что мне делать, если знаю?

– Учитывая твою личность, как я ее себе представляю? Советую быть хорошей девочкой и все рассказать папе.

Своих ладоней она не убрала.

– Жаль, – произнесла она, – что вы не отвели меня куда-то, где мы могли бы побыть наедине. Я не знаю, как разговаривать с мужчиной, пока он не обнял меня и не поцеловал. Так я смогу разобраться, что он за человек, а хорошему человеку расскажу все, что знаю.

Я прикинул расклад. Если я уже позволил себе уединиться в отдельном кабинете «Рустермана» с закоренелой нимфоманкой и с этим ничего не поделаешь, то мог бы, во всяком случае, сохранить достоинство, отделавшись одной только тратой двадцати долларов Вулфа. Но вряд ли дело обстояло именно так. Анализ ситуации подсказывал, что эта куколка просто практикует своеобразный подход к установлению контактов, а спорить с ней я был не готов.

Поэтому я выскользнул из-за стола, выпрямился, задернул шторой вход в кабинку, устроился на диванчике рядом с девушкой и заключил ее в крепкие объятия. Подобно ладоням, ее губы оказались теплыми и твердыми, не слишком влажными, но и не сухими. Роза Бендини не просто разработала уникальную теорию установления контакта, она была готова апробировать ее в деле, а ведь далеко не каждый теоретик захочет подвергать подобному испытанию свои умопостроения.

Когда испытание завершилось, я отпрянул, вернул штору на место и уселся. Как раз в этот момент вошел официант, который принес нам запеченный грейпфрут. Когда он ушел, покончив с сервировкой стола, Роза Бендини заговорила вновь:

– Чем вы занимались в кабинете Хестер Ливси? Тем же, чем сейчас со мной?

– Ну вот опять! – возмутился я. – Ты уверяла, будто многое можешь рассказать, а вместо этого задаешь вопросы. Почему ты считаешь, что Мур был убит?

Она проглотила кусочек грейпфрута:

– А как я узнала, что могу попросить вас обнять меня и поцеловать?

– Это очевидно всякому, кто на меня посмотрит. Благодарю за доверие. Но при виде сплющенной головы Мура заподозрить умышленное убийство не мог никто. Даже копы и эксперты-медики ничего не заподозрили.

Ее ложечка замерла в воздухе, не донесенная до рта.

– Разве можно говорить такие чудовищные вещи!

– Можно. Уверять, что парня убили, тоже чудовищно, особенно если он был твоим другом. Кстати, насколько близким другом?

Она занялась грейпфрутом не с целью выгадать время и обдумать ответ, а просто потому, что была голодна. Так мне показалось. Расправившись еще с тремя дольками, она заговорила снова:

– Я звала его Уолли, потому что мне не нравилось имя Уолдо: слишком оно заумное. И вообще я часто придумываю людям новые имена, люблю это делать. Моего мужа зовут Харолдом, но я называю его Харри. Мы с Уолли были очень близкими друзьями. И оставались друзьями, когда он… когда его убили. Разве я не обещала рассказать все, что знаю?

Ложечка опустилась к грейпфруту.

– Твоего мужа? – Удивление я постарался скрыть. – Мистера Бендини?

– Нет, у него другая фамилия. Его зовут Харолд Энтони. Я вышла замуж почти три года назад и уже тогда работала в «Нейлор-Керр». Просто не стала морочить себе голову сменой фамилии. И рада, что не стала, потому что рано или поздно Харри даст согласие на развод. Когда Харри вернулся из армии, он, похоже, ожидал найти меня в том же шкафу, где оставил, вместе со всем нафталином. Уолли был гораздо умнее, он не совершил бы той же ошибки. Как и вы сами.

– Ни за что на свете! – поклялся я. – А что, твой муж тоже работает в «Нейлор-Керр»?

– Нет, он брокер… То есть он работает в брокерской конторе на Нассо-стрит. Он хорошо образован, учился в колледже, мне никак не запомнить, в каком именно. Мы месяцами не живем вместе, но Харри по-прежнему не может смириться с мыслью, что потерял меня, а мне никак не удается доказать, что мы не сошлись характерами, сколько бы я ни твердила, будто между нами не было настоящей любви – одно только влечение. – Она положила ложку на стол. – Позвольте, мистер Честнотт, я признаюсь вам кое в чем. Я по-настоящему любила Уолли Мура. Знаю это точно, потому что в жизни никого не ревновала – одного только Уолли. Ревность меня прямо обуревала, я глядела на всех его девиц и придумывала каждой из них жуткую смерть. Вы небось и не подумали бы, что я на такое способна. Я бы наверняка не подумала.

Мой ответ был вынужденно уклончив: официант как раз подал стейки. Сервировав их сладким картофелем и эндивием, он наполнил бокалы и поставил сковороду с остатками на угольную жаровенку здесь же, на столе. Когда официант удалился, я поднял было нож и вилку, но Роза мне помешала.

– Выглядит чудесно. Похоже, этот занавес застрял и вам нипочем не задернуть его снова.

Я отошел и задернул штору. На этот раз она тоже встала с дивана, и мы установили контакт посредством объятий в положении стоя. Все то время, что длился процесс, до нас доносился дразнящий аромат стейков с дивной нотой разлитого по бокалам бургундского, и эта комбинация сделала ощущение особенно приятным.

– Нельзя позволить им остыть, – заметил я в итоге.

Проявив здравый смысл, она ответила согласием, и я снова отдернул штору, чтобы впустить немного свежего воздуха.

Это сломало еще державшиеся барьеры. Когда с обедом было покончено, я мог бы заполнить переданными ею сведениями шесть машинописных страниц, отпечатанных с минимальным интервалом. Большую часть Роза изложила по-английски; в тех же двух или трех эпизодах, где она обошлась намеками, я предлагаю собственный перевод.

Начиная с первого же рабочего дня Уолдо Уилмот Мур резвился в отделе фондов, будто дельфин в океанских волнах. Применить осторожный подсчет к набранным этим парнем очкам не представляется возможным, поскольку сам он никакой осторожности не проявлял. У меня осталось впечатление, что количество одержанных Муром побед исчислялось десятками, хотя Роза наверняка преувеличила общий итог, отдавая дань его памяти. Лишь четыре имени из всех упомянутых стоило выделить особо, причем два из них были мужские.

ГВИНН ФЕРРИС, по уверениям Розы, была настоящей стервой. Прирожденная мастерица обольщать и обещать, она попыталась применить этот навык к Муру, была сбита с толку и неожиданно для себя самой распрощалась с карьерой обольстительницы и раздатчицы обещаний, временно во всяком случае. Несмотря на то что они с Розой были почти сверстницами (двадцать с чем-то), Гвинн до сих пор, вот уже почти два года, прозябала в должности стенографистки на подхвате.

БЕНДЖАМИН ФРЕНКЕЛЬ, серьезная и страстная натура в чине заместителя начальника секции, занимал, по общему мнению, почетное третье место в борьбе за звание лучшего диктовальщика писем во всем отделе. Гвинн Феррис обольщала его и обещала, пока совсем не вскружила бедняге голову. Следовательно, Уолдо Мура он ненавидел со всеми присущими ему серьезностью и страстью или даже еще сильнее.

Страницы: «« 123

Читать бесплатно другие книги:

Российская империя. Завершилась революция 1905 года, Русско-японская война окончилась заключением по...
Турция, 1640 год. Восемнадцатым султаном огромной Османской империи становится Ибрагим по прозвищу Д...
Книга «Ритуальная руническая магия с русскими рунами» содержит уникальную авторскую информацию. В кн...
В тексте есть: фейри – темные феи, вампиры, драконы, светлые эльфы, оборотни. Потеряв ребенка, я лиш...
Наш человек на службе Российской Империи. Заброшенный в XVIII век, наш современник становится не тол...
Усталость, постоянные переживания, бессонница, отсутствие интереса к чему-либо и желания общаться с ...