Второй помощник Найтов Комбат

Глава 15

В поиске по Северам

К этому времени все выделенные корабли американскими экипажами были перегнаны в самое гиблое место на Кольском полуострове: базу Иоканга. Этому «способствовали» два обстоятельства: во-первых, как я уже писал, нас перевели в Беломорскую флотилию, во-вторых, требовалось в первую очередь очистить берега проливов от наблюдательных постов кригсмарине и люфтваффе, ну и последнее: экипажи не были готовы сразу вести корабли в бой. Необходимо освоить новую технику, а грамотных и толковых краснофлотцев, да и отцов-командиров было… раз-два и обчелся. Здесь же требовались люди со знанием английского языка, ведь все инструкции, формуляры, предписания, техническая документация были на английском. Только два корабля были полностью укомплектованы командой, прошедшей обучение в Англии, это были тральщики «Сумба» и «Сильджа», бывшие китобойные суда, построенные в Норвегии. Но их пересадили на тральщики типа АМ из США. Тот же Морозов получил эту должность только потому, что он хорошо знал английский, и я с его помощью надеялся быстро получить перевод документации и ускорить обучение личного состава. Ознакомившись с кораблем, я его запланировал использовать как флагман, но для осуществления этих планов было решено подготовить на К-23 достойную замену. Поэтому со мной идет первый командир лодки К-21 кап-лей Жуков, который дал согласие перейти с СКР-28 «Рубин» на К-23. У меня были некоторые сомнения на его счет, ибо характеризован он был как лихач и неосторожный командир, но другого подготовленного товарища не было, а еще раз сталкиваться лбом с Головко не хотелось. Жуков и его «Рубин» были приписаны к Иоганьге и входили в Беломорскую флотилию. В общем, на безрыбье… продолжать поговорку не буду.

Основной задачей этого похода для К-23 было определить навигационные особенности пролива Маточкин Шар. Дело в том, что лоция Баренцева моря практически не описывала этот пролив. Ледоколов большой мощности просто не существовало, поэтому через Центрально-Карский массив регулярное плавание не осуществлялось. Этот пролив начал интенсивно использоваться позже, с появлением атомных ледоколов. Тем не менее попытки освоить этот проход в Карское море предпринимались с незапамятных времен. Но все поселения там были сезонными. Только в 1923 году была осуществлена первая попытка построить там постоянную полярную и метеорологическую станцию. Но окончательно они были построены они в 1934 году, две сразу: на входе из Баренцева моря – Столбовая, а на входе с Карского – Маточкин Шар. Основной станцией стал Маточкин Шар, там же была установлена мощная радиостанция. Имелась возможность принимать легкие самолеты. В первый год войны на Столбовой творилось черте что! Вначале пропал полностью весь персонал, даже возбудили уголовное дело, дескать, дезертировали, но через месяц нашли двух человек, их медведи доедали, а у них в головах отверстия от немецких пуль. В сентябре высадили туда батарею 85-мм пушек и новых зимовщиков, но через полмесяца выяснилось, что и новый состав практически полностью погиб, отравился «ликером-шасси», попытавшись перегнать антифриз в спирт, а антифриз оказался метиловым. Догадались на все станции забросить этиленгликолевый, на основе настоящего спирта, чтобы более таких случаев не происходило. Адмирал Степанов и Папанин сказали, что хрен с ним, пусть пьют, но живые будут. Проводить воспитательную работу было некогда и некому. Место экипажа станции занял экипаж гидрографического судна «Шторм», а артиллеристов до начала мая 1942 там не было, так что наблюдения за проливом не велось. В нашей истории этим обстоятельством воспользовались немцы, разместившие там в губе реки Матка (Белушьей) свою базу. Причем, если по прямой, то немцев и русских там разделяло всего 17 километров. Еще большое количество бочек из-под соляра было обнаружено в губах Митюшиха, Крестовая, у полуострова Литке. Все эти места требовалось посетить.

В первую очередь я проверил проходимость с юга, вдоль восточного берега, с проходом через Карские ворота. Убедился, что этот путь пока закрыт, хотя в незапамятные 80-е мы и там ходили, но пока таких лодок ни у кого нет, как и эхоледомеров для поиска свободной воды.

Вернулись в Баренцево море. Соблюдаем режим полного радиомолчания, так как немцы наверняка обе станции прослушивают. Заглянули в Междушарский пролив. Там только два «зверобоя» пух собирать начали. Раций у них нет, так что никому ничего передать не смогут. Уточнили корректуру и перенесли с их карты себе некоторые интересные подробности. Они сами в Маточкин Шар не ходят, их стоянки здесь и на Гусиной Земле. В Лагерной, кстати, это название никакого отношения к НКВД и ГУЛагу не имеет, река так называется с незапамятных времен, там несколько изб построено еще девятнадцатом веке, лагерь разбит, никого не было, сборщики еще не пришли. Обошли Южный и стали на якорь на перископной под РДП в бухте Самойловича (Открытой), предварительно высадив разведгруппу на мысе Паньково. Требовалось незаметно приблизиться к Столбовой и понаблюдать, что там происходит, прежде чем соваться в пролив. Все может быть, вплоть до полного контроля их со стороны Абвера или других структур. Разведка вернулась, не обнаружив ничего подозрительного, но к станции близко они не подходили: много собак. Краснофлотцы и красноармейцы готовят позиции, есть звукоулавливатели ЗТ-5, батарея зенитная, но с возможностью вести огонь по морским и наземным целям.

«Дразнить гусей» я не стал, в пролив вошли на перископной глубине в начале прилива. Глубины здесь небольшие, погрузиться полностью на большой лодке несколько затруднительно. Пройдя станцию, перешли в позиционное положение, но продолжали идти на электромоторах, чтобы не шуметь. Затем всплыли полностью. Лодка медленно, двухузловым ходом буквально вползала, как змея, в узкий пролив. Крышки двух аппаратов в носу и двух в корме открыты, расчеты съемных ДШК и главного калибра на местах. Погружаться здесь практически невозможно. Через восемь часов уперлись в лед, набившийся у мыса Моржов. Здесь наименьшие глубины: 12–13 метров, дальше до 85–90. Я перешел на дизеля и попытался немного толкнуть стамуху. Какой там! Вернулись к Поворотному мысу. Будем ждать! Якорь в воду. Стоим!

Ночью, в 02.30, меня растолкали. Пошел лед и вместе с ним появились первые признаки, что мы не зря идем! Кто-то откачал льяльные воды, между льдинами масляные пятна. И мы снялись с якоря, двинулись вперед. Ветра нет, сыплет мелкий дождь сплошной стеной. Видимость 250–300 метров, северного берега не видно. Впереди послышалось какое-то пыхтение и треск ломаемого льда. Все вниз! Аккуратно, на ровном киле, погружаемся у мыса Хрящевой и выпускаем боевую группу. Их задача найти 13-метровую скалу и поставить там «маячок», затем вернуться. С задачей они справились за сорок минут, и мы миновали эту пакость и нырнули на 40 метров. Повернув у Моржова, я подвсплыл и рассмотрел, кто там пыхтит. Немецкий портовый ледокол «разбирал затор». Ледокол, конечно, норвежский, но поднят военно-морской флаг Германии. Отсюда до Белушьей – сорок километров. Работает он сейчас в тех местах, где глубины 80–84 метра.

– Торпедная атака! Аппараты пять-шесть к выстрелу приготовить. Отворот ноль, углубление 6 метров. – По справочнику Джейна у них осадка 7,5–8 метров.

Подошли на расстояние полтора кабельтова и, дождавшись, момента, когда он пойдет вперед, выпустили ЭТ-80 из пятого аппарата. Взрыв точно в рассчитанное время, я всплывать не стал, даже если немец что-то передаст, то ни пузыря, ни следа не было. Мина. Но тут же последовал взрыв котлов и через две минуты даже бульканье исчезло. Теперь прослушаем пролив без постороннего шума!

– Тихо, командир, только лед скрипит.

Подвсплыли. И пришлось выпускать легководолазов! На воде находился вельбот без весел, скорее всего, под мотором, в котором сидело несколько фигурок, одна из которых была в офицерской фуражке. Это, видимо, минеры, которые разрушали большие торосы. Все вооружены карабинами, двое имели автоматы. Баграми они пытались растолкать льдины и подойти к северному берегу. Мои ребята успели туда быстрее. Между горушками Седа и Гефферо есть небольшой ледник, под ним песчаная отмель, туда и устремились немцы. Там небольшой ручеек впадает в пролив. Но, вместо долгожданной земли, их ждали выстрелы из бесшумных винтовок. Офицер остался один, сначала напряженно двигал стволом автомата во все стороны. А когда увидел рубку «Катюши», то отбросил автомат в сторону. Очень испугался, почувствовав на плече руку подошедшего сзади и бесшумно Кости-Одессита. Я подошел поближе и через несколько минут пленный был на борту. Что делать с вельботом, я еще не придумал, поэтому разведчики пока раздевали немцев. Один из них был подводник. Зря его хлопнули. Первый вопрос был не о звании и номере части, а о том немце, на котором был черный плащ с серой кожаной курткой под ним, и борода, не характерная для других немецких войск. Кроме того, под курткой на робе был закреплен U-Bootskriegsabzeichen, знак, что человек совершил более чем один поход на подводной лодке. Знаков различия у него не было. В отличие от обер-лейтенанта береговой службы, сидящего передо мной.

– Это обер-боцманмаат Курт Вейзер с подводной лодки U-127.

– Что он здесь делал?

– Его лодка погибла в прошлом году, мы его подобрали…

– Кто мы? – тут же спросил я, чем сбил несмышленыша, и он густо покраснел.

– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Я – военнопленный и требую исполнения Женевской конвенции.

– СССР чтит ратифицированную нами международную конвенцию. Так что, если мы доберемся до своих, то место в лагере для военнопленных вам гарантировано. Но пока вы не ответите на мои вопросы, полностью и откровенно, у меня есть возможность отправить вас туда же, куда ушли ваши подчиненные. Факт вашего взятия в плен еще нигде не зафиксирован, и я, как командир этой лодки, могу и не фиксировать такой малозначительный факт. Посидите пока в баталерке, подумайте над своим поведением, прикиньте, что к чему, и стоит ли ваша драгоценная жизнь таких жертв. Тем более что победа так близка, а с того света никто не возвращается.

Я перешел на русский:

– В баталерку его, проследите, чтобы не было предметов, которыми он может поднять шум.

Его увели, а в меня вцепились военком и дублер командира.

– Успокойтесь, пожалуйста, и вы, Дмитрий Михайлович, и вы, Аркадий Алексеевич. Он начал врать, а врать он не умеет, пусть посидит, подумает. Я ему сказал, что плен еще предстоит заслужить, не заслужит – пойдет на корм тресочке, как остальные. Главное: он – береговой службы, то есть где-то недалеко немцы что-то строят. В их распоряжении был даже ледокол. Продолжаем поиск.

– А мы их не вспугнули?

– Не знаю, не должны были. Впереди и сзади – наши станции, немецкая база может быть только в стороне от основного фарватера. Предположительно Белушья губа или устье Матки. Где-то там. Теперь найдем. И еще. Нарком флота приказал захватить или аккуратно потопить одну из новых немецких лодок. Так что никаких торпедных атак не будет. Всё понятно?

– Да как же ее захватишь? – недоумение Жукова надо было видеть. Комиссару было уже несколько проще, он лучше знал возможности К-23 и ее экипажа. Кстати, немного о том, чем предстоит атаковать немецкую лодку.

Несмотря на наличие принятого на вооружение и серийно изготавливающегося на Сестрорецком заводе ПБС «Брамит», который мы, естественно, получили, пловцы вооружены пневматическим подводным ружьем, с запасом стальных стрел. В общем и целом простейшим. Одна стрела имеет линь и может быть использована в том числе для загарпунивания цели. Остальные, увы, одноразовые. Дальность небольшая, 5–7 метров. Полностью хватает. Все бойцы умеют стрелять ими из-под воды. Здесь тонкость: коэффициент преломления, поэтому этот элемент отрабатывали до седьмого пота. Есть «обрезы» стандартной 7,62 мм винтовки Мосина, с ПБС «Брамит» и откидным прикладом. А в основном все пользуются переделкой из английской винтовки «Ли-Энфилд» со складным прикладом под пистолетный патрон сорок пятого калибра (.45 АСР), и со стволом от «Кольта». Слава богу, этого добра было хоть отбавляй, в связи с поставками по ленд-лизу. В качестве образца я взял, подчеркиваю, несуществующую в то время бесшумную винтовку Де Лизла с интегрированным глушителем. Дело было в том, что резиновые диски, стоявшие в «Брамите», не пропускали воду. Чтобы стрелять из такого оружия, его требовалось предварительно разобрать и вылить воду, а глушитель Лизла, после небольшого усовершенствования, достаточно свободно выпускал ее из себя в положении «опущенный вниз ствол», при поставленном на предохранитель оружии. Две нижних точки крепления разделителей в этом случае открывались, и вода свободно из них стекала. Внутреннюю часть глушителя и ствол мы захромировали. Дозвуковая пуля – тоже огромный плюс к этому. Да, пришлось помучиться, подбирая расстояния между медными шайбами, но я помнил их примерное положение и угол наклона, так что управились довольно быстро. Из полноценных винтовок и пулеметов на борту, упакованными, находились винтовки Токарева и пулеметы MG-34A с двухсторонним питанием. Непосредственно для лодки мы подготовили и «некоторые сюрпризы». Добраться бы до нее! В том, что именно эта лодка находилась здесь, я особо теперь и не сомневался. Немцы ее «списали», объявив погибшей где-то возле Африки. Но на найденных спустя многие годы стоянках было много отметок с номером этой лодки. Свои секреты рейх хранить умел!

Глава 16

Немного о том, как унести ноги после задания

Двинулись вперед, не погружаясь, под электромоторами, так как в подводном положении была постоянная угроза повредить перископ плавающим льдом. Семь часов мы преодолевали оставшееся расстояние до Белушьей. У мыса Снежный перешли в подводное положение, время от времени поднимая перископ. Слева открылся проход в губу Белушью. Там полуостров Чиракина и якорная стоянка за ним. Осмотрели Тюлений залив, чисто. На якорной стоянке тоже никого. Здесь льда немного. Остались в Тюленьем, набиваем батареи. Потратили не так много, но идет отлив, а скорости течений здесь вполне приличные, на эконом двигателях не пойдешь, а шуметь не хочется, ведь почти дошли. Если вспугнем, то принимать бой придется в достаточно невыгодных условиях. Ведь неизвестно, что впереди и сколько там немцев. Полуостров соединяется с Северным островом невысоким перешейком. Мы встали так, чтобы в перископ видеть залив. Через несколько часов дождь и снег кончились, улучшилась видимость, и сигнальщик, сидевший на самом верху, возле шахт перископов, подал знак Жукову, который находился на мостике рубки.

– Вижу, вызывайте командира! – сказал он и спустился со своего места.

– Командира просят подняться на мостик! – хриплым голосом Аркадий Алексеевич сказал в микрофон «Березки». Я читал в каюте лоцию этого чертова места, наблюдений здесь было мало, все только «приблизительно». На мостике старший краснофлотец Беляев, старшина комендоров, очень глазастый парень, доложил:

– Тащ командир, милях в пяти отсюда – необозначенный на картах дом, прикрытый сетью, причал и что-то грязно-серое возле него. Вот здесь вот. Видно только тогда, когда облачность приподнимается.

– Отлично, я гляну снизу, а ты продолжай наблюдение.

Замеренная дистанция до серого объекта оказалась четыре и одна десятая мили. Акустики ни одного постороннего шума не слышали. Либо лодка стоит под береговым питанием, либо это не она. Но, делать нечего, снимаемся с якоря, благо течения унялись, и двинулись самым малым вперед. Теперь лишний раз перископ не поднимешь. Восемь человек готовятся выйти через 14-й МБО. Якорная стоянка имеет глубину 30 метров, идем туда. С дистанции две мили мы выпускаем группу, которая находит нам чистое место для укладки на грунт. Неизвестно сколько у немцев людей и несут ли они вахту на гидрофонах. Пока тихо, взрывов в воде нет. Полная тишина в лодке. Связи нет, полнейшая неизвестность. Девять торпед готовы и лежат в аппаратах. Наконец раздаются три щелчка, повторившиеся еще раз. Просят подойти ближе и оказать помощь. Еще восемь человек готовятся выйти. По-прежнему ни одного взрыва в воде, это сигнал о том, что группа обнаружена и приняла бой. Подходили до того момента, пока на 15-метровой глубине не чиркнули килем по дну, чуть подвсплыли и выпустили еще одну группу, эти уже без транспортеров. Глубина еще не позволяет поднять перископ, но близка к перископной. Взрыв! Но не в воде, а где-то внутри какого-то судна, так как после него звон пошел по воде.

– Боевая тревога! Артиллерийская атака!

Лодка выскакивает на поверхность и через 10 секунд все пулеметы и пушки начинают работать по берегу. Там в трех капонирах расположены «Эрликоны» и пулеметные точки. Из окон дома строчат еще пулеметы и лают маузеры. Подавив огонь в капонирах, перенесли его на дом. Я подхожу к причалу и передаю командование лодкой Жукову, а сам на причал, с оставшимися шестерыми бойцами отряда. Под сетями стоит U-127, «девятка». Бой стихает, слишком неравны силы. Рвутся несколько гранат внутри дома, и наступает тишина. На лодке захвачен центральный пост и третий отсек. Остальные – задраены и надуты до десяти атмосфер. Береговое питание отключено, выхлопные трубы задраены на барашки. Хрен отдраишь! Вахтенный офицер немного пострадал при «упаковке», голова, видимо, болеть будет, приложили его качественно. Есть пленные и в доме на берегу. Но расслабляться рано! Противник, численностью до роты, появился слева из какой-то горной выработки, поэтому рубим концы на «127-й» и берем ее на буксир, внаглую уводя последнее транспортное средство. После разворота открываем огонь из двух немецких зениток по цепи противника. Они же не знают, что большая часть боезапаса нам пока недоступна. Через сорок минут отворачиваем влево и идем в сторону станции Маточкин Шар. Пора вызывать подкрепления и надо защитить саму станцию. Вызвали ее, там полное недоумение, но начали готовиться отражать атаку с берега. А я спускаюсь в третий отсек (он у них числится под другим номером, они с их с кормы считают), и по громкой связи начал уговаривать немцев в отсеках сдаться. Воду мы им уже отключили. Затопить лодку у них не получится, ибо мы ее накачали как воздушный шарик. Но они уперлись, и сдаваться кормовые отсеки отказались. В носовых, после небольшой перепалки, они сдались. Через два часа я резко сбросил давление в кормовых. Они так и не поняли, что «кессонка» их, глупеньких и преданных делу Гитлера, просто так не оставит. Еще через час они уже не смогли оказать сопротивления.

Ну, а «виноватым» во всем оказался я! Не понял действий и сигналов своих подчиненных! Сам эти сигналы придумывал, но «ни понил». Им оставалось только завести конец на нашу лодку, произвести девять выстрелов, и можно было потихоньку увести лодку от причала. А я как выскочил, как прошумел! Вот и пришлось бой принимать! Оказывается, что немцы укутали лодку в такое количество сетей, что береговым постам было не видно, что под ними происходит. Часовой у трапа был снят бесшумно и благополучно отправлен кормить рыбок. Четверо наводчиков «Эрликонов» мирно продолжают лежать возле кресел, из которых их пришлось выталкивать, когда появилась рота непонятно кого. Вахтенного офицера вызвали сигналом из таблички в верхней ходовой рубке, и он даже не мяукнул. Запросили помощь, так как требовалось снять одновременно девять человек возле трех капониров, а двое из присутствующих готовили буксир, на котором хотели увести лодку. Взрыв «глушилки», гранаты без осколочной рубашки, на берегу не услышали. Оставалось 10 минут до «отхода», и тут из-под воды с шумом вылетает «Катюша» и начинает бить во все, что шевелится! Еле успели отстрелять наводчиков. И пришлось поднажать, чтобы зайти во фланг двум пулеметчикам, которые били из дома. Все! Ребят я надрессировал, пора на покой в рубку «Иоканги», руководить видимой частью боя. Не справляюсь! Не понял, что команда «К бою, вперед!» не последовала! Позорник!

На самом деле я был очень доволен! Нянька моим орлам больше не нужна, меня с лихвой заменил лейтенант Строгов. Действуют они уверенно, с придумками, с головой. Стали самостоятельным подразделением. Утащить лодку от причала они хорошо и вкусно придумали, причем на ходу, по ходу действия. А всего предусмотреть при подготовке невозможно. Обычно обыгрывается худший из всех сценариев. Так надежнее. Но и этот результат очень неплох! Во-первых, в наших руках «заказанная» лодка. Уже посмотрел, на глубиномере две отметки: 200 и 230 метров, это рабочая и предельная глубины. Документация вся на месте, даже чертежи этой посудины. Практически полный командный состав, отсутствуют: один из механиков, довольно тяжелое ранение получил командир и его старший помощник, у которого черепно-мозговая травма от рукоятки бесшумки, и нет трех боцманов, унтер-офицеров. Отсутствуют 18 человек из числа матросов, так как именно они пытались организовать оборону под командой офицеров. Полностью присутствует боекомплект 20 торпед и 12 мин, «вассербаллонов». Шесть торпед – электрические. Она – абсолютное новье, всего второй поход. Осталось только довести ее до Молотовска. А с этим могут возникнуть проблемы. Требуется буксир, я уже пожалел, что отправил на дно ледокол. Он нас бы неплохо выручил. Но сделанного не воротишь.

Начальник станции – политрук Аврамов, поднял модифицированный У-2, с закрытой кабиной и фонарем, дабы посмотреть, что происходит. Противник обнаружен, но в сторону станции он не спешит. Явно ожидает подкреплений. Начинаем допрос уцелевших. А они молчат, как рыбы об лед! Сами понимаете, что немцы начали, и удачно, операции на юге, где у нас возникли ужас до чего неприятные события. Двое из «присутствующих» обнаглели до того, что начали вести профашистскую агитацию, пришлось напомнить им, что на их похоронах будет играть музыка, но они этого не услышат. Решиться сказать мне: «Стреляй, сволочь, победа будет за нами!» никто из них не сумел. Слили они все, что могли. Место для строительства базы обнаружила U-127, капитан-лейтенанту Бруно Хансману оно понравилось, и он доложил об этом в Лориан, потому как незадолго до второго похода их командующий говорил о том, что неплохо было бы… Прислали два судна, в том числе ледокол. Одно разгрузилось и ушло, а их оставили зимовать. Всего на острове осталось около трехсот человек, включая 55 человек их экипажа, 48 членов экипажа ледокола, 150 шахтеров, остальные зенитчики, интенданты и администрация базы. То есть, если заминусовать «выбывших на свидание со Всевышним», то их осталось около полутора сотен. Было двести военнопленных, но до весны они не дожили. Вот после этого двое нацистов отправились за борт, так как я специально выяснил, что эти козлы виновны в гибели наших солдат и офицеров.

Но беда одна не приходит! В ответ на мой приказ всему соединению следовать в Столбовой, пришел ответ, что соединение выполнить его не может, так как пятеро из вновь назначенных командиров отозваны в Москву и уже убыли к месту назначения. Пятеро из шести! А немцы точно вызвали подкрепление. В общем, пора сваливать, иначе до Молотовска по дну идти придется. Но требуются мотористы на «Ушку». Там два вспомогача и два главных. И ходовую вахту собрать. С этим немного легче, так как на К-23 есть некоторый избыток командного состава, допущенного к несению ходовой вахты. На борту Жуков, дивизионный штурман Васильев и военком Галкин имеют допуск к самостоятельному несению ходовой вахты. Всего, вместе со мной, 8 человек, могущих её нести. Гораздо хуже положение с БЧ-5. Мало того, что их всего двое: «мех» Семенов и старший инженер-лейтенант Крылов, так и не знаком ни один с немецкими «МАНами». Когда слух о том, что сегодня будем делиться, дошел до экипажа, то ко мне подошел «мех» со старшиной группы мотористов главным старшиной Семикиным.

– Вот, Данилыча возьмите, как меха, он справится, на «МАНах» работал в Балтийском пароходстве, и немецкий знает. А Родионова надо здесь оставить, маловато нас остается, как бы дров не наломать. Мухин-то на берегу, животом мается.

Второго командира группы движения отвезли из Иоканги в Полярный с подозрением на аппендицит перед выходом сюда.

Из состава пленных требовалось отобрать четырех мотористов. Лодка у них, при почти равном водоизмещении, имеет другой класс автоматизации, поэтому экипаж у них на 25 человек меньше. Вначале за это дело взялся Дмитрий Михайлович, военком, начал просматривать протоколы допросов, начиркал там, отмечая пролетарское происхождение. Я закончил постановку задач для командиров, которые пойдут со мной, повернулся к нему. Тот мне показал отобранных им «кандидатов».

– Не, комиссар, так дело не пойдет, этих троих – нафиг, этот остается. Смотреть надо не на происхождение, а на детишек, чем больше, тем лучше. Чтобы им было, что терять. А что касается происхождения, так большинство из них рабочие, пролетарии, так сказать. И они пришли сюда стать рабовладельцами. На флот других и не берут, требуются люди со специальностью. Возьмем еще и вот этих двух электриков. Из командного состава: врача и всех раненых. Все. Боцман! Шлюпку на воду! Идем к «Шторму».

Туда, после допроса, отправили всех пленных, кроме врача и раненых. Там трюм был оборудован для перевозки личного состава. Привезли шесть человек, с которыми дополнительно провели небольшую беседу.

– Мы сейчас отходим, тащить на буксире через льды ваше корыто не будем. Вас отобрали, чтобы обеспечить лодке ход. У вас четыре часа, чтобы ввести в меридиан компас и подготовить двигатели для работы в надводном положении. При этом будут присутствовать наши командиры, мотористы и электрики. За попытку саботажа или диверсию – расстрел. Дойдем до места назначения – я обещаю вам, что вы попадете в лучший лагерь для военнопленных и вас отправят домой с первой партией, как только такие партии появятся. Вам понятно? Приступайте. Дмитрий Михайлович! Поехали на станцию, надо дать радиограмму и обговорить наш уход с Аврамовым.

Там нас посадили обедать, досюда еще не докатилась карточная система, да и тюленей здесь было в избытке. Существовал и «складской запас».

– Слушай, а ты чего кока-то не взял? Он же у немцев есть!

– Вот пусть он своих товарищей здесь и кормит, нечего от хозяйского стола кормиться. А кока мы на станции возьмем. Федор Евграфович, кока дашь?

– Дык у меня Марь Федоровна и два поваренка от армейцев. Все. Коли немца оставляете, так и его пристроим.

Я посмотрел на подавальщицу, дородную такую поморку.

– А вы пойдете на один рейс, до Архангельска?

– А я чё, пойду, раз надо! Руки, чать, оттуда откуда надо ростут. Я летом на стойбищах людей кормлю, и санитарная книжка имеется. – Она слегка «окала» и чуть растягивала слова, как это принято на Севере.

В общем, вопрос с коком решился. Аврамов, конечно, посетовал, что уходим, но понимал, что по-другому уже не получится. Шифровка ушла, и мы вернулись на лодки.

Глава 17

На пути назад

Прятаться уже было не нужно. Пошли под дизелями на выход. Впереди К-23, в паре кабельтовых от нее мы. «Немка» имеет только 18 узлов, поэтому Жуков держал средний, а мы полный. Рулевой Леша Семикин никак не мог привыкнуть к рукоятке, которой управлялась лодка, поэтому крутил ручной аварийный штурвал. Одиннадцать, половина, боевых пловцов находилось на «немке», исполняя роль охранников в отсеках и комендоров у орудий. Из допросов было известно, что еще в середине мая лодка попыталась уйти, дошла до Моржова и вернулась из-за той самой стамухи, образовавшей затор. Они направили туда ледокол. Через час сорок мы подошли к этому месту и убавились. С Жуковым мы договорились, что надо постараться не трогать айсберг, попытаться его обойти, и только убедившись, что иного выхода нет, использовать неиспользованные заряды, чтобы пробить дорогу для «немки». Сама К-23 могла нырнуть и пройти тем же путем, как мы сюда и попали. Мы нырять, увы, не могли. Сложность прохода состояла в том, что с обеих сторон пролива здесь спускаются реки, с большим конусом выноса и многочисленными рукавами. В ход пошли багры и ручной лот, и у «рискового командира» все получилось. Нам осталось только пройти по пробитому каналу. Дважды коснулись грунта, но прошли. Дальше глубины хоть и небольшие, но там истая вода. К тому времени наш экипаж закончил «маскировать лодку»: затерли какие-то «руны» и герб красного цвета, нанесли полосы полярного камуфляжа. Но воспользоваться уловкой нам не пришлось. Только прошли Моржов, как увидели в небе черные разрывы над горами на мысу Кротова. Там за ними станция Столбовая. Разрывы начали снижаться, видимо вражеский самолет пошел вниз, чтобы быстрее выйти из-под обстрела. Я начал разворот, так как угол возвышения был маленький, рубка мешала обеим установкам стрелять. Жуков уменьшил ход и развернул все стволы в ту сторону. Кроме семафора, с ним связи не было. Мы находились дальше, поэтому первыми увидели BV.138, довольно уродливую трехмоторную лодку с подвешенным под моторами корпусом. И тут гулко дважды ударила 100-миллиметровка с «Катюши». Аркадий применил главный калибр со шрапнелью. «Блом унд Фосс» вспыхнул, резко накренился и врезался в скалы на южном берегу пролива. Так что, глазки мы у немцев вырвали. Базируются эти машины пока далеко, но пленные в один голос говорили, что база готовилась для них. Лодки – это вторично, их назначением станет доставка топлива сюда. Что ни говори, а Белушья губа действительно больше подходит в качестве аэродрома для летающих лодок. Мы прибавили, Жуков уведомил Столбовую, что подходим к их секторам. Но так как они видели результаты стрельбы и дым над островом, то проблем не возникло. Мы вошли в их сектор, «катюша», имевшая четыре «лишних» узла, исполняла противолодочный зигзаг, мы же шли напрямую, чтобы как можно быстрее оторваться от пролива. Еще раз довернули и покатились в сторону Канина Носа, под прикрытие береговых батарей. Туда идти – двадцать часов. В это время года здесь круглосуточно светит солнце, мы отыграли у противника часов восемь максимум. Скорость у «138-го» всего 230 километров в час. А даже по прямой ему сюда лететь тысячу километров. Через час-полтора их база доложит, что самолет не прибыл, и они пошлют новый, в обход, по новому маршруту. Так что примерно через 8 часов нас начнут искать здесь. Поэтому «Полный вперед» и никаких отворотов. Мы чуть растянулись, теперь я иду впереди, а Жуков сзади и держит дистанцию в четыре мили. Так безопаснее. Выглядит со стороны это так, как будто «немка» пытается оторваться от противника. Тоже, чтобы мозги противнику запудрить. Включили все имеющиеся радиостанции, слушаем все, что говорят и передают немцы. Тем более что захвачена шифровальная машинка и шифровальные книги. Все это на лодке не хранилось, но радиста оглушило взрывом в третьем отсеке, куда он вышел поболтать. Но его больше нет, он был одним из тех, кто был классифицирован мной как матерый фашист. Люлей я за него, конечно, получу, если ничего экстраординарного не произойдет со станцией Маточкин Шар. Судя по мощности взрывов, «BV» летел с бомбами. Следующий полетит тоже с ними. Не найдя нас на базе, они отбомбятся по ней и «Шторму». Других плавсредств там просто нет.

Снизу покурить попросился немецкий врач. Воздух в лодке у немцев довольно гадкий, и это несмотря на то, что на обоих гальюнах висят таблички, что на стоянке пользоваться ими запрещено. Но сейчас на лодке работает другой экипаж, для которого эти «ферботен» ничего не значат. Его допрос проводил не я, поэтому решил воспользоваться возможностью. Он, кстати, довольно спокойно отнесся к тому, что лодку «похитили» и предстоит плен. У врачей своя специфика и в любых условиях потребность в них высокая, особенно в таких специфических. Немец поздоровался, поднявшись на мостик. Вместе с ним сюда же поднялся Валентин Катаев, борец, боксер и мастер спорта по плаванию из Севастополя, один из трех человек, охранявших второй отсек, где и расположился лазарет. Эта лодка, в отличие от «семерки», немного более «комфортабельная», она – дальняя, и офицеры здесь живут по двое в каютах. На «семерке» каюта одна, у командира, и она в третьем отсеке. Так сказать, «отдых, не отходя от кассы».

После приветствия попросил разрешения закурить. Я полез в карман, чтобы дать ему сигарету (у союзников покупаю, так как имею валюту на руках и право ее использовать), но он вытащил свою трубку, уже набитую, и вежливо отказался от «Кэмела». Внимательно огляделся, но берег был уже в 50 милях, поэтому он не мог его увидеть, видимость была миль семь-десять. В это время года парит довольно здорово, и только при наличии ветра можно разглядеть далекие ориентиры.

Родом он из Бремена, потомственный военно-морской врач. Его отец принимал участие в Ютландской битве и даже остался жив.

– Если дойдем, то война и для меня закончится.

– Да, Юрген, мы и сами ждем скорейшего окончания войны, но в Берлине.

– Вы еще надеетесь?

– Мы в этом уверены.

– Я думал, что вы – командир, а вы – комиссар. Это поэтому вы приговорили к смерти Эрхарда и Книппе?

– По-моему, я зачитал приговор, а немецкий я знаю неплохо. Что там было сказано?

– Да, немецкий вы знаете хорошо, у вас северный диалект. А в приговоре было сказано о систематическом нарушении Женевского соглашения. Но, насколько нам говорили, Россия не подписала этот договор.

– Нас тогда еще не приняли в Лигу Наций, как и Германию, хотя в Первую мировую мы воевали по разные стороны фронта, но нас победителями в той войне считать не стали. Оторвали у нас территории пяти республик, объявили вне международных законов, разорвали с нами дипломатические отношения. Затем все наладилось, и мы присоединились к конвенции, даже раньше вас. О том, как эти двое относились к русским военнопленным, мне рассказали ваши коллеги.

– Здесь я спорить не буду, они всеми доступными способами доказывали свое расовое, профессиональное и национальное превосходство.

– Но вы же врач. И прекрасно понимаете, что мы – представители одной расы.

– Вы правы, но нас поставили в такие условия, после проигранной войны, что германский дух удалось возродить только таким образом.

– Я не буду вам напоминать о Гёте и Шиллере, надеюсь, что представитель самой гуманной профессии эти имена помнит. Но германскую империю создал Бисмарк и германский учитель. Что сумели вбить в головы этих юнцов, которых, как вы заметили, я на борт не взял, пусть еще полюбуются красотами русского Севера, то и получили. Вряд ли из них вырастут новые Шиллеры. А вот новые «гитлеры» – точно. Но ничего, от этого есть замечательное лекарство!

– И какое же?

– Русский флаг над поверженным Рейхстагом.

– Наши войска вышли к Дону. Русская армия бежит.

– А мы идем в Молотовск, а до этого вон та лодка и ее экипаж похоронили надежды Гитлера прервать снабжение нашей армии по северному маршруту. Это мы атаковали ваш флот в Ка-фьорде.

– Вот как?! Но мы не слышали об этом, и наше радио, и радио англичан говорили, что английские диверсионные группы действовали в Альта-фьорде. Англичане, правда, говорили только об авианалете на тот район.

– Они его сделали через неделю после «катастрофы флота Открытого моря», когда мы вышли из Альта-фьорда и отошли на безопасное расстояние от берегов Норвегии.

– Капитан-лейтенант Хансман пришел в себя и спрашивает: как вам удалось пройти мимо айсберга, который помешал нам выйти в мае в море? По последнему докладу капитана Майера, ему требовалось еще семь суток, чтобы освободить проход. Кстати, а где сейчас Майер и его ледокол?

– «Любек» теперь висит в виде циферки на рубке К-23, торпедирован и у него взорвался котел, спасшихся не было. Мы взяли на борт только обер-лейтенанта Заубера, который в тот момент не находился на борту, а вместе с подрывниками разрушал торосы. От него мы и узнали, что внутри пролива находится ваша лодка.

– С ним уходил член нашего экипажа…

– Обер-боцманмаат Вейзер? Убит, похоронен по морскому обычаю.

Капитан медслужбы перекрестился.

– Хорошо его знали?

– Хорошо? Нет, но мы служили вместе на пяти лодках до этого. Можно сказать, старый знакомый. Мы были земляками. А где сейчас Заубер?

– Вместе с остальными пленными на полярной станции. С собой мы взяли только тех, кто согласился нам помочь, и раненых.

– Командир просил передать, что хотел бы переговорить с вами, господин фрегаттен-капитан.

– Ну, если будет время.

– Разрешите покинуть мостик? Спасибо за откровенный разговор.

Они вместе с Катаевым спустились вниз, но через какое-то время Валентин попросил разрешения вернуться на мостик.

– Добро. Что у тебя? – спросил я у него, когда он поднялся и закрыл крышку.

– Врачеватель этот сообщил их командиру, что мы идем вдоль Южного, курсом 215 градусов, тот сказал, что идем прямо в лапы какого-то Питера.

– Понял тебя, понял.

Я дал команду дать семафор на «23-ю» и сменил курс, отходя на глубины за 100-метровой изобатой. Мы же осмотрели практически все в этих местах и шли почти вплотную к острову. Сплошные вопросы, но следует быть предельно внимательными. До берега было 32 мили, где-то там вдалеке должен находиться полуостров Гусиная Земля, его северная оконечность. Ага! Мы же по дороге туда заходили в эти края, видели там сборщиков гагачьего пуха. Так вот кому они пух собирают! Учтем! Я передал информацию Жукову, чтобы подняли черновые журналы за тот период. Через пять часов я отдыхал в каюте командира лодки, меня разбудили. Акустик распознал шум винтов «семерки», идущей от берега в режиме полного хода.

– Куда ж она так спешит? – сквозь зубы сказал я и подошел к немецкому перископу. Выдвинул его. Из-за небольшой качки смотреть было не слишком удобно, но сигнальщик с мостика никого не видел в том секторе, откуда шел шум.

– Есть лодка, в позиционном положении. Стоп машина! Семафор Жукову: срочное погружение!

Теперь все зависело от него. Силуэт «своей немки» мы малость изменили. Опознать нас стало несколько труднее, но у нас только одно 102-мм орудие. Правда, на «семерке» стоит еще менее мощная 88-мм пушка. Наш расчет уже потренировался заряжать и наводить его. Но вряд ли немец будет атаковать нас артиллерией. Успокаивало только то обстоятельство, что шума «Катюши» мы не слышали. Так что поработаем немного «живцом». А на живца и зверь бежит! Вторая лодка! Чуть дальше и еще не видна. Тоже «семерка».

Первая уже обнаружила нас и повернула в нашу сторону, остановила машины и перешла на электроход, ушла под воду. А вот теперь поиграем в кошки-мышки! Я перевел ручки телеграфа на полный вперед и энергично развернулся на параллельный курс, уходя от «семерки» на среднем ходу с восьмиузловой скоростью. Больше она под водой дать просто не может! А где-то крутится «Катюша»! Немец от такой наглости всплыл и принялся нас догонять. Но бег его длился всего 62 секунды! Он разломился пополам. Жуков выстрелил в упор, а сигнальщики «немки» прохлопали ушами. Ведь атаковал он под перископом. Трижды его выставлял, но от солнца, оно здесь низкое. Результат не замедлил сказаться: заговорил УКВ-передатчик, запрашивали U-601. Полный справочник позывных у нас был, запрос шел с U-456.

– На приеме. – На микрофон я положил свернутый носовой платок.

– Питер! Железный крест с дубовыми листьями теперь твой?

– Да, можешь не торопиться, впрочем, подходи, выпьем за удачу!

– Яволь!

Я развернулся ему навстречу, с тем, чтобы его сигнальщики дольше не могли определить меня. Тот дал полный ход, полностью всплыв. Оставалось только узнать: сообразит Жуков, что делать, или придется поиграть в артиллерийский морской бой. Но сигнальщики у немца оказались на высоте! Неожиданно тот на полном ходу пошел на разворот, когда ему оставалось менее двух миль до меня. Затем он остановил дизеля и попытался нырнуть за счет инерции, но к этому моменту у меня было готово орудие к выстрелу, что я и сделал. Недолет, поправка, с третьего снаряда мы перешли на поражение. И тут его подбрасывает взрывом. Уйти под воду он не успел.

Занялись сбором «доказательств». Их было достаточно много, так как первая лодка разломилась по третьему отсеку. Нашли и свежие карты с минными постановками недельной давности. А вот Белушья губа на Южном острове, на которую мы тут чуть напраслину не возвели, оказалась здесь ни при чем. Нет там немецкой базы, зато есть свежая минная постановка, о чем мы немедленно сообщили в Архангельск. Закончив с этим грязным делом (соляр, естественно, все перепачкал), тронулись дальше. Теперь уже зная точно, куда идти не стоит. Неподалеку от Канина Носа нас взяли под сопровождение наши летчики, и дальнейший путь хоть и не был усеян розами, но прошел более или менее спокойно. 22 июня мы ошвартовались в Молотовске.

Глава 18

Дома!

В 07.10 МСК был подан шпринг на достроечную стенку с эллингом, в 07.15 я дал команду от мест отойти и перейти на стояночное расписание, и приказал готовить раненых к выгрузке и эвакуации. Это с точностью почти до секунд совпало с годовщиной моего пребывания здесь. Надо бы отметить, что ли.

Начальства нет, оно в это время отдыхает, но присутствует Михайлов, дежурный по заводу от третьего отдела, теперь он носит другое название: «Особый». А через некоторое время подошел и помощник вахтенного начальника военно-морской базы. Но к моменту его прихода я уже договорился с Михайловым, что мне предоставят ВЧ в кабинете Евсюкова. К тому же пом – много младше меня по званию, поэтому я ему сказал только время прихода, чтобы тот отметил это в журнале. Звоню дежурному по ГШФ, пытаюсь доложить о приходе, но тот начал меня на кого-то переключать, на что ушло у него минут пять. Шумов и тресков в трубке вполне хватало, но голос наркома я узнал. Доложил, что дошли, потерь не имеем, прошу дать разрешение на перелет в Иокангу, разобраться с произошедшим. Вчера Маточкин Шар перестал выходить на связь, так что базу там мы, скорее всего, потеряли.

– Вас неверно информировали на месте, кандидатуры всех пяти командиров были отобраны для командировки в Соединенные Штаты в составе приемной комиссии РККФ. Этих же людей предложили вам, но не информировали ГШФ о замене, да и подобрать другие кандидатуры довольно сложно, так как оформление документов идет по дипломатическим каналам очень долго.

– То есть Морозов, командир дивизиона тральщиков ОВРА, просто хотел три-четыре недели в море не ходить, пересидеть это дело на «Иоканге», да еще и своих друзей подсунул мне в качестве командиров остальных кораблей? Так что ли? Твою мать! Он же сорвал мне операцию! И вы такое говно отправляете в Америку? Он же оттуда не вернется!

– А других, со знанием английского языка, у меня нет. Найдем – заменим и в штрафбат отправим. А сейчас возьмете Фокина, он сейчас в Москве, я его направлю к вам на помощь, он подберет командиров на все корабли. Он же на месте разберется, что можно сделать, чтобы спасти станцию. Что предлагает Степанов?

– Только подошли, я его еще не видел.

– Подождите минуту! – через некоторое время нарком сказал, что Степанов уже выехал в Молотовск, согласовать все с ним и доложить.

– А вас поздравляю с успешным выполнением задания и новым званием. – И повесил трубку.

«Какой успех? Какое звание? Лучше бы не звонил! На хрена мне “пастух”?» – подумал я и повесил трубку телефона.

Все пошло наперекосяк, К-23 требуется пополнить запасы, и раньше чем через два-три дня она выйти в море не сможет. В наличии только эсминец DD-396, заросший до ушей, так как последний год он находился в противолодочной завесе в условиях тропиков. Его требовалось перегнать в Молотовск или Архангельск, но находившийся на борту капитан 3-го ранга Александр Сей подал рапорт о том, что экипаж к выходу не готов. Сам Сей был с Балтфлота, во время Таллинского перехода его эсминец «Артем» зацепил параваном мину и подтянул ее к борту. Погиб практически весь экипаж. Контуженого Сея подобрал малый охотник. Досрочно получил внеочередное звание капитана 3-го ранга после выздоровления, был старшим лейтенантом, и был направлен на Северный флот начальником 1-го отделения отдела боевой подготовки. У него не сдан район плавания, в экипаже некомплект командиров боевых частей и командного состава, кроме БЧ-5. Там полный комплект и они находятся на корабле с момента приемки, с 31 мая. Быстрым шагом направляюсь к дежурному по базе, оттуда связываюсь, пока Степанов не приехал, с базой в Иоканге. Смогли переключить меня на Сея.

– Что у вас по снабжению и обеспечению?

– Полный комплект, товарищ командир.

– Доложите, кого не хватает для немедленного отхода.

– В первую очередь до сих пор не прибыл проверяющий, чтобы принять у меня зачет по району плавания. Нет командиров службы «Р», «бычков» 1, 2, 3, 4, нет семи средних командиров, двенадцати старшин, из 294 человек экипажа на борту чуть более сотни.

– «Иоканга» далеко от вас стоит?

– Рядом, через два борта.

– Все понял, готовьте карты Новой Земли. Находиться на связи, как проводной, так и по радио, на частоте дежурного «42-го района».

– Есть!

А что он мог еще ответить? Тут замечаю, что к достроечной стенке подъехала машина адмирала. Бегу туда! Докладывается Жуков, он от лодок не отходил. Когда я подбежал туда, уже докладывал Галкин.

– Угу, появился! Изволите опаздывать, товарищ капраз! К приезду начальства командир должен стоять у борта и нервно курить сигарету за сигаретой. Ставлю вам на вид и поздравляю! – вид у командующего был довольным. – Давайте посмотрим, что за зверя захомутали!

– Тащ адмирал, вчера станция Маточкин Шар перестала отвечать на контрольную группу запросов. Мы об этом с ней уславливались. В Иоканге стоит DD-396 с полным комплектом вооружений, но у него не укомплектован экипаж. Прошу вашего разрешения временно перевести недостающих с К-23, а матросов добрать на LCT «Иоканга», взять роту десанта и разобраться окончательно с немецкой базой в Белушьей губе. Там, по нашим данным, остались только шахтеры и немного охранников.

– Вы же сами докладывали, что проход закрыт стамухой! Как туда эсминец пройдет?

– Пройдет, моим орлам все равно, с какой коробки уходить под воду, да и на самом эсминце есть, чем пробить себе дорогу.

– Что требуется?

– Задействовать вон те ГСТ, чтобы перебросить на борт DD четыре больших подрывных заряда, 440 килограммов каждый, и тех людей, которые пойдут со мной из команды: 22 пловца, шесть командиров с лодки, трех акустиков, восемь торпедистов. Ну и меня. Сорок человек и три с половиной тонны груза.

– Уже успел подсчитать?

– Да, потребуется четыре машины и прикрытие.

– Что еще?

– Два не базовых тральщика, обязательно, и один-два малых охотника желательно, но чем больше, тем лучше.

– Что вы имеете в виду?

– Думаю, что немцы завалят минами фарватер до Моржова, лодками, они у них там есть, а своих будут вывозить самолетами.

– Да, экскурсию на лодку придется отложить. Следуйте за мной! – приказал адмирал и сел в машину.

Нам пришлось идти к зданию комендатуры за его машиной. Через час мы начали погрузку-выгрузку на четыре ГСТ. Это, вообще-то, «Каталины», но ранних серий и выпущенные в СССР. В каждую входило 1800 килограммов груза или 12 пассажиров. Где-то там на той стороне Кольского полуострова поднимали пары шесть кораблей флотилии и начиналась погрузка личного состава двух рот десантного батальона на эскадренный миноносец-лидер, постройки 1938 года, и имевшем одну «звезду» на мостике. С тридцать девятого года он рассекал субтропические и тропические воды Атлантики и Тихого океана в составе авианосной группы «Йорктаун». Но завис на модернизации и приступил к боевому патрулированию в южной части Атлантического океана в декабре 1941 года. Ему не повезло, так как на нем остановил я свой взор, когда договаривался с американским атташе в Москве. «Флетчеров», готовых вступить в строй, не было. Эсминец уступает им, несмотря на то, что он – лидер, но у него нет универсальной артиллерии. Четыре спаренных огневых установок 127 мм пушек Mark 22, три установки торпедных аппаратов, четырехтрубных. Зато большой запас хода и удовлетворительная мореходность. В общем, бери, боже, что нам негоже, но остальные были еще хуже. А англичане нам ничего подобного и не предлагали. Мои командиры уже осваивали, пока только на бумаге, все то поисковое оборудование, которое было установлено на нем в 41-м году. Нам должны были прийти такие же приборы, только в лодочном исполнении. И у них есть несколько часов, чтобы разобраться с ним. Задача сложная, но не зря же я их гонял все это время?

Наше прикрытие ввязалось в какой-то бой над Кандалакшским заливом, а мы, прижавшись к поверхности моря, ушли и сели в губе Гремиха. Знакомых мне до боли косых причалов еще не было, приливно-отливные течения еще вовсю трепали нервы вахтенной службе. Но разгрузились и погрузились довольно быстро. Я не стал принимать у Сея зачет по району.

– Вы мне его сдадите позже, на переходе.

Единственная дымовая труба довольно сильно поддымливала, поэтому пришлось высвистать «меха» и пообещать вывернуть его «мехом вовнутрь», если он продолжит следовать традиции. Дым исчез! Пошли доклады с боевых постов, на которые я отправил всех своих, через базу запросил готовность остальных кораблей. Они уже готовы. Кстати, оба тральщика – «мои»! Просто на них так же доукомплектовали команды. Они отошли первыми и дважды прошлись по фарватеру. Затем пошли четыре «мошки», и Сей подал команду: «По местам стоять, со швартовых сниматься!» На время похода эсминец получил название «Осмотрительный» из-за наличия на борту всего самого современного на тот момент времени оборудования для поиска и уничтожения подводных лодок. Но, по-моему, более капризного и ненадежного, чем все те приборы для этого дела, которые я, когда бы то ни было, видел. Но другого ничего не было.

Глава 19

И снова пролив Маточкин Шар

Первый контакт с подводной лодкой противника у нас был сразу за Святоносским маяком, но мы только сообщили о ней на базу, так как она, когда ее «поцарапали когти дьявола», мгновенно провалилась на глубину более 200 метров и от контакта с нами ушла. Это внесло позитив в настроение команды. Все немного повеселели, и не так мрачно смотрели на медленно и величественно вздымающуюся зыбь.

Идти не так далеко, а я не стал говорить окружающим, что впереди нас ждут интереснейшие места, где эта техника выкинет такие коленца, что хоть стой, хоть падай. Я имею в виду мелководную часть Баренцева моря с уникальнейшими гидрологическими чудесами. Тем более летом! Держим 16 узлов ход, так как иначе «мошки» осушат свои танки до того, как мы подойдем к Столбовому. Но, вообще-то, по хорошей погоде они способны дать 27 узлов и не морщиться. На тральцах я еще не был, так что их характеристик я не знаю, но 16 держат без напруги. Заодно мы можем «возбудить» некоторых представителей кригсмарине попытаться нас атаковать, ведь, кроме основной задачи, нам поставили и общую: очистить эту часть моря от немецких лодок.

До Гусинской банки нас сопровождали, сменяясь каждый час, два истребителя «Аэрокобра». Дальше пошли одни. Первое, что сделал гидролокатор, когда подошли к малым глубинам, он «окружил нас подводными лодками». Здесь, в Баренцевом, как-то рыбачил, на «самодур», у Кильдина. Глубины там 80 метров, так вот на сорока «самодур»: примерно двуххкилограммовая бронзовая блесна, выточенная на токарном станке, в нос и корму которой вкручено два болта: одно с кольцом, а во второй вварены стальные электроды, загнуты и заточены в виде крючка, так он останавливался, из-за того, что падал на спины пикши, которая пришла туда подкормиться рачком. На Гусинской банке, даже в наше время, рыбы было еще больше. Не говоря уж о сороковых годах. И вот все эти косяки плотной толпой окружили нас на индикаторе сонара.

– Звуки лодок есть?

– Черт его знает! Почти ничего не слышно, только какой-то шум, кто-то пузыри пускает, и легкий треск.

– Это рыба пукает и креветкой закусывает. Идем дальше!

Но при подходе к изобате 100 обнаружили первое минное поле: 22 мины. 11-я флотилия. Их почерк. Обошли. Сонар больше работает вперед, чем вниз. За лодками следят в основном охотники. Но одну мы все-таки погоняли немного. Жаль, что боезапас у нас совсем крохотный, и надобности связываться с ней не было. Тем более что как только мы сманеврировали в ее сторону, она увалилась на грунт.

Столбовой просит на обратном пути забрать раненых, их бомбили, прилетал Ju-88. Связи с Маточкиным не имеет. Вперед вышли тральцы, а мы подошли ближе и приняли шестерых раненых на борт, на ходу. Это еще тот цирк! Так же на ходу забункеровали по очереди охотники. А отлив из пролива довольно густо выносил подсеченные мины. Всего здесь побывало три или четыре лодки. А может быть, они еще и лежат где-нибудь впереди, ждут, когда можно будет дать залп. Тральцы сняли парный трал, работают неконтактным. Два взрыва. Не так густо, но… Теперь очередь «мошки», тральщики выходят в более открытую часть губы и теперь будут «обрабатывать» ее. Мы тоже отошли подальше, давая охотнику внимательно прослушать узкость. Затем начали искать мы, пытаясь найти что-нибудь металлическое на дне. Есть контакт, но вместо бомб и торпед туда уходят пловцы. Мы маневрируем, не давая возможности «пальнуть» наугад. Неожиданно группа выходит из воды на Южный остров. Семафорят, что через пять минут будет «бах». Бах состоялся, и теперь лодке точно не до нас, у нее пошла борьба за живучесть. Продувается, и на палубу выскакивают матросы, которые бегут к единственному орудию. А лодка выплевывает две торпеды из кормовых аппаратов по «МОшкам», но все это накрывается шрапнелью из четырех моих, четырех пушек тральцов и выстрелами зенитных снарядов батареи Столбового. Шрапнель пробить прочный корпус не может по умолчанию. А фугасных и бронебойных мы не применяли. Просто выносили за скобки экипаж и его расчеты. Простая математика: погрузиться они не могли, а людей у них кот наплакал. Малых катеров у нас 4 штуки, так что высадить группу мы можем без вопросов. Они уже подбирают пловцов с берега и подходят к нам за остальными. Но немцы выставили белый флаг: они – сдаются. Все они мечтают дожить до победы. Синдром сорок пятого наоборот.

Обнаружили еще пару не вытраленных мин, больше в проливе ничего и никого не было. «Немка» приткнулась у причала в заливе Бакан, там каждое лето ставят плавпричал для снабженцев. На борту уже хозяйничают зенитчики и стрелки роты прикрытия. Пусть забирают все трофеи, заслужили. А нам некогда! И так потеряли кучу времени, разбирая то, что нагородили здесь немцы. Я приказал Сею:

– Александр Борисович, подойдите на два кабельтова к стамухе и становитесь на два якоря, носовой и кормовой, поперек пролива.

– Есть поперек.

– Трап с правого борта. Шлюпку-3 на воду! – передал я по громкой связи после постановки и повернулся к Володе Знаменскому.

– Володя, в аквалангах осмотрите стамуху и установите буй на месте касания ее грунта. И есть ли там промывы, должны быть. Заряды пока не берите.

– Есть! – ответил старшина второй статьи и спустился с мостика вниз, где начал готовить людей и снаряжение. За ними с большим интересом наблюдали моряки со всех постов на двух палубах.

– Экипаж прошу не отвлекаться, наблюдать за акваторией и небом. Боевую готовность никто не отменял! – рявкнул в микрофон Сей. Он с Балтфлота, где выучка личного состава была гораздо выше, чем на остальных флотах. А это накладывает свой отпечаток на всю оставшуюся жизнь. Замечаний за время перехода он от меня не получил. Мои приказания и распоряжения исполнялись им безукоризненно.

Шлюпка отошла от борта и через несколько минут стала на якорь непосредственно у ледовой пробки. Трое ушли под воду, трое стоят на страховочных фалах. Довольно быстро на поверхности появился оранжевый буек из прорезиненной ткани. Ребят подняли на борт, и шлюпка вернулась к трапу. Оставляя на палубе мокрые следы, старшина подошел ко мне.

– Все абсолютно в том состоянии, что и было, сидит на том самом камне, который обозначен на карте, он как бы вошел вовнутрь льда метра на три-четыре. Сам он с этого ракурса шесть метров шириной. Слева провал, там, где мы проходили. Справа лед выше грунта на четыре метра. Вроде все, командир.

– Нарисовать сможешь?

– Смогу.

– Рисуй. Вон там. Дайте ему карандаш и бумагу. Александр Борисович, готовьте второй торпедный к залпу. И пройдемте туда. Володя, закончишь, неси ее на торпедную палубу.

К моменту, когда мы подошли, аппарат был расчехлен, и развернут на правый борт. Возле него суетился расчет, которым командовал лично старший лейтенант Колчин, командир БЧ-2-3 лодки К-23. Кап-три Сей лично проверил автомат стрельбы, все ли правильно выставлено на нем, даже посмотрел в прицел, за которым сидел лейтенант Бабанов, командир группы торпедистов, тоже с лодки. Было заметно, что кап-три немного волнуется, тогда как подводники демонстрировали полное спокойствие.

– Начнем пристрелку, заодно посмотрим на что способны американские торпеды, – сказал я после того, как старшина Знаменский принес свой рисунок. На нем я показал Бабанову, куда целиться.

– Миша, мы не на лодке, стреляешь ты, моя команда – только разрешение для тебя самостоятельно нажать на спуск.

– Я понял, командир. Готов!

– Пли!

Прошло секунд тридцать, прежде чем Миша нажал на педаль пуска. И тут же затряс пальцем ухо: забыл открыть рот при стрельбе. В лодке торпеды пускаются воздухом, а не пороховым зарядом. Выстрел довольно громкий. Торпеда выпрыгнула из облака пламени и дыма, упала в воду и пошла. Вверх взметнулась гора льда и воды чуть правее буя, метрах в пятнадцати от него.

– А теперь тремя, целишься сюда. Первой углубление 14, второй 13 и последней 12 метров. Пли!

Но стрелять больше не пришлось: вахтенный помощник по громкой связи сказал, что массив льда пришел в движение.

– Боцман! Выбирать кормовой! – рявкнул в микрофон Сей и попросил разрешения подняться в рубку.

Я двинулся за ним. Боцманская команда травила носовой и подбирала кормовой.

– Патер, якорь встал.

– Боцман, вирай носовой!

Взвыл электродвигатель шпиля правого борта, подана вода в клюз, боцман на лебедке, два краснофлотца докладывают ему положение цепи. Командир начал подрабатывать левой машиной, чтобы быстрее развернуть корабль носом на лед. Тот шел медленно по течению, и мы успели сняться с якоря и развернуться на выход. Сей дал курс на выход из пролива и подошел ко мне и стоявшему рядом Володе.

– А что, немцы не могли догадаться и так разбить пробку?

– Для этого требовалось тихо убрать гарнизон Столбовой, а он был усилен еще в марте. Плюс им требовалось только время, чтобы вывезти своих. Если бы ледокол и лодка ушли, то обнаружить их базу можно было бы только случайно где-то в августе. Видимо, готовилась какая-то пакость в Карском море. Основные силы немцев находились не в домике, а в горной выработке. Как наш штаб в Полярном. Не случайно, что в составе было так много шахтеров. И в доме, и на причале было электричество, значит, под землей есть электростанция. Столбовая очень плохо оборудована: нет ни локатора, ни сонара. А туманы здесь почти постоянно, круглый год. Они могли уйти тихо и незаметно, прижимаясь к северному берегу. А база и аэродром продолжали бы работать.

Лед проходил медленно, а у меня не было ни одного корабля, чтобы могли работать в нем. Так что на это ушло полтора суток. Но два отлива очистили проход до приемлемого уровня. «Средний вперед», и наша маленькая эскадра побежала по проливу, маневрируя и обходя крупные льдины. Это на карте «Google» пролив выглядит большим и длинным. Со всеми изгибами он всего 54 мили длиной. Через два часа тридцать минут изготовились к бою, и лидер вышел вперед, оглашая местные воды работой неслыханного здесь устройства: сонара. Но пугать здесь было некого, разве что белух. Подошли к базе. «Шторм» лежал на боку, выбросившись на отмель, обгорелый и затопленный. Все постройки на берегу разнесены взрывами. Но довольно много живых людей, призывно размахивающих красными флагами. Федор Евграфович убит, радист тяжело ранен. Передатчик разбит, приемник цел. Все постройки разбиты, даже гальюн. Но склады и ледник не пострадали. Мария Федоровна, кок, готовит на полевой кухне. Зениток тут не было, в прошлую навигацию завезти не успели. Экипаж «Шторма» уполовинился, немцы, все, погибли в трюме, кроме поваренка, замерзли, так как там было большое количество пробоин и вода. Капитан «Шторма» просит помочь откачать воду. Оставляем здесь двух «охотников» и пару взводов морпехов, помочь экипажу станции хоть что-то разобрать и рассортировать. Остальные корабли развернулись и пошли в залив Тюлений. Там был организован наблюдательный пост с радиостанцией. Ветра нет, над губой стоит плотный туман. Но радар показывает, что у причала стоят металлические предметы. Это, скорее всего, те самые самолеты, четыре штуки, которые бомбили станцию. Кап-три Сей решил не откладывать дело в долгий ящик. У нас есть четыре радара на трех кораблях, а у немцев их нет. Два охотника остаются у Тюленьего, а мы двинулись вперед. Первыми идут тральцы, расставив парный трал, сзади мы. Я не в рубке, я на баке, с «токаревкой», дабы не пропустить подсеченную мину. Но параван моряки выставили, так что беречь требуется только узкий сектор прямо по носу. Пошли влево, ложась на боевой, ход убавлен до самого малого. Залп! Двенадцать орудий выбросили 127- и 102-миллиметровые фугасно-осколочные. Я поднялся в рубку, но в это время огонь задробили, и корабли двинулись на высадку. Теперь туман только мешал. Слева задрожал огонь пулемета, и туда отработало одно орудие. «Эрликоны» мы прошлый раз подорвали, но немцы могли забросить еще. Так оно и было! Баковые башни произвели несколько выстрелов. Причал был довольно сильно поврежден, но роты начали выгрузку. С ними ушли корректировщики огня. Глухое «Ура», довольно редкие выстрелы. Иногда слышатся отдельные очереди. Но не видно ничего.

– Немцы забаррикадировались в выработке, оба дота взяты, – послышалось по радиостанции. Бой на побережье затих. Дважды он возобновлялся в разных местах побережья. Район причала и развалин здания береговой казармы взят под круговую оборону. У причала затопленные «Блом унд Фоссы», пять, а не четыре. Затем раздался мощный взрыв, и частая стрельба со взрывами гранат в районе горной выработки. Длилось это около часа, затем негромкий голос капитан-лейтенанта Инзарцева:

– Шахту мы захватили. Требуются санитары с носилками.

– Потери? Сколько?

– Человек тридцать, плюс раненые. И много пленных, у них тоже много раненых.

Не самая удачная операция, но это же «первый блин». Надо учить ребят брать такие укрепления. Здесь, на Севере их много! Пойдем в Норвегию, так там они на каждом мысу.

Ветер и видимость появились только к вечеру. Допросы показали, что мы были правы в своих догадках, что эвакуация базы должна была быть проведена по воздуху. Немцам погода помешала осуществить задуманное. Туманы здесь очень частое явление. Лед рядом и открытая вода. Они друг с другом не дружат. Осмотрев нагороженное немцами, тут же предложили переместить станцию Маточкин Шар сюда, а на ее месте оставить немецкую автоматическую метеостанцию, связав их между собой. Здесь немецкие бомбардировщики наших не достанут. Оставив у причала тральщики для обороны, отходим к станции, и помогаем восстановить им «Шторм». Корпус у него деревянный, так что вполне ремонтабельный. К утру запустили его двигатель. Вот теперь операция завершена. Доложили окончательные результаты адмиралу Степанову, получили добро на переход. Для буксировки «семерки» он выслал буксиры под эскортом, они ее уже забрали из Столбовой.

Глава 20

На базе и вокруг нее

По дороге назад ко мне в «адмиральскую» каюту постучали.

– Войдите!

– Прошу разрешения, тащ капитан первого ранга, вы говорили, что зачет у меня примете на переходе. Я готов.

– Кто в рубке?

– Кап-лей Федосеев и Людвиг Иванович.