Опомнись, Филомена! Коростышевская Татьяна

– Он сделал Голубке предложение, – шептала синьорина Родриго синьорине Пататино вместо того, чтоб выполнять задание по математике. – Свадьба была назначена на конец лета, но…

Свободной рукой я поглаживала Чикко, и перо мое скрипело громко, чтоб хоть как-то заглушить сплетни.

Эдуардо, я увижу Эдуардо. О, как это будет прекрасно. Мы поговорим о кораблях, и он возьмет меня за руку. Я расскажу ему о фальшивом браке и о том, что через пару недель стану свободной. Он меня поцелует, не властно и влажно, как мой фальшивый супруг, а нежно. У меня закружится голова и я прислоню ее к мужскому плечу, и погружу пальцы в золотые локоны любимого. И он поцелует меня еще раз, в лоб, и подарит кольцо.

Нет! Рано. У меня уже есть кольцо на безымянном пальце. Он подарит мне… какую-нибудь безделушку на память о встрече. И я положу ее в шкатулку к другим реликвиям.

– Рагацце, – сказала я тихонько, когда учительница Дундели отпустила всех с урока. – Я хочу посетить нашу спальню.

Обеда нам не полагалось, и, воспользовавшись тем, что ученицы и учителя собрались в столовой, мы с Маурой пошли в дортуар. Карла в это время, пробормотав, что голодна, как стая волков, и что поститься за компанию со мной не намерена, ушла на кухню.

– Захвати и мне что-нибудь пожевать, – велела Панеттоне. – Мы с Филоменой сложим вещи в сундук, и пусть наши гвардейцы помогут перевезти его во дворец.

Двери всех ученических спален оказались распахнуты. Закончив упаковку, мы спускались обратно, когда Маура толкнула меня в плечо. Я замерла на ступеньке. Под лестницей стояла группка синьорин, человек семь, они окружали Паолу. Та выпрямилась, в своем сером узком платье похожая на колокольню Сан-Леоне, и смотрела на меня широко открытыми карими глазами.

– Хотите пройти? – приветливо спросила я. – Минуточку, мы поторопимся.

Синьорины молчали, по щекам Раффаэле потекли слезы.

Топ, скрип, топ, скрип, то-оп, скри-и-и-и-п! Преодолевать ступени в наступившей тишине оказалось непросто. Сосредоточившись на том, чтоб не споткнуться, я, разумеется, наступила каблуком на подол и съехала на площадку, громыхнув подошвами о напольную плитку.

– Какое непотребство, – протянула в пространство Сальваторе, – так глумиться над чужим горем.

Маура открыла рот, чтоб ответить, но я схватила ее за локоть. Тратить слова бессмысленно.

– Наследница благороднейшего рода да Риальто, – продолжала маркизета, – прислуживает какой-то крестьянке.

Этого я снести не могла.

– Так горе, над которым здесь глумятся, твое личное? Печалишься, что прислуживаешь не той? Не догарессе?

Ах, как ей хотелось меня ударить! Я ощущала ее ненависть почти физически. Чикко запыхтела, нагнетая жар. Ну же, маркизета драная, занеси руку для пощечины. Дай мне возможность подраться. Воздух в преддверии сражения искрился. Сейчас.

– Филомена! – Жалобный голосок Раффаэле развеял искры. – Пожалуйста, не стоит гневаться.

Она приблизилась и взяла меня за свободную руку:

– Прошу, удели мне минутку.

Синьорины расступились, и Паола отвела меня к окну, шагах в десяти от прочих учениц. Они станут свидетелями беседы, даже скорее зрителями этого нелепого представления. Я стояла в оконном проеме, в своем черном платье явно назначенная на роль злодейки. Паола рухнула на колени:

– Филомена, умоляю, не направляй свой гнев на Чезаре. Сердцу не прикажешь, и его любовь ко мне не должна стать причиной твоей ненависти.

Я с ненавистью смотрела на русый затылок. Чертовка, она меня обыграла. Что бы я сейчас ни сделала, все будет плохо. Удалюсь – злобная гордячка, подам ей руку, чтоб помочь подняться – глумеж над побежденной. Начну оправдываться, тоже нехорошо. Паола объявила о любви к ней дожа как о факте. Мне нечего этому противопоставить.

– Серенькая помокомская роза, – сказала я умильно, – наша Голубка, наша непорочная страдалица…

Ухватив Раффаэле за плечи, я вздернула ее на ноги и прижала к себе в объятии:

– Моя драгоценная сестра, что было, то прошло, и я не буду винить тебя за роман с моим супругом. Тишайший Муэрто – кавалер многих достоинств, и мало кто из синьорин может устоять перед его очарованием. К тому же…

Она поняла, что я пытаюсь сменить объект, перекладывая бремя любви с Чезаре на нее, и задергалась в моих руках:

– Филомена! – пискнула она сдавленно. – Ты делаешь мне больно.

– Прости, это от избытка чувств.

– Не ненавидь Чезаре.

Путтана! Нельзя называть чужого мужа по имени, это неприлично.

– Я его обожаю, иначе не сказала бы «да» у алтаря. А он…

– Политика, – всхлипнула Голубка. – Я ничего в ней не понимаю, но знаю, что, если Чезаре тоже сказал «да», у него на то были основания.

Изящный укол, она только что обесценила мой брак до политической интриги. Лучше бы я дралась с Сальваторе. Лучше бы дралась со всеми ученицами.

– Доверять своему дожу – священный долг гражданки, – кивнула я.

– Как долг супруги – любить. Филомена, я понимаю, что ты не сможешь дать Чезаре любви… – Она схватила мои плечи, чтоб я не смогла ее перебить. – Не говори ничего. Ты скажешь, что полна чувств, но мы знаем, что он их не примет. Ты не можешь любить его так, как он хочет, любить взаимно. Прошу об одном…

И Паола разрыдалась, отступив на шаг.

Мне захотелось свернуть ее тонкую шею. Меня только что подвели к самому краю корабельной доски, руки у меня связаны за спиной. Шаг вперед, и я лечу к смерти. Просьбу мне не озвучили, я не могу ее ни принять, ни отвергнуть. Зато прозвучало обвинение в том, что я безответна в страсти к стронцо Чезаре.

Порывисто шагнув, я обняла голубиные плечи с такой силой, что они хрустнули, и четко зашептала:

– Не волнуйся, дорогая, наш Чезаре вполне доволен своей женой и тем, что она дарит ему ночью. Я люблю его страстно, нежно, пылко. Скоро, очень скоро рана в его сердце, которую ты нанесла своим отказом, когда синьор Муэрто был простым капитаном, затянется от моей ласки.

Паола пыталась вырваться, но я держала ее ладонью за затылок, вжимая лицом в свое плечо. Говорить она не могла, чего я, впрочем, и добивалась.

– Пойми, милая, наш Чезаре – правитель целого государства и…

С неожиданной от такой худенькой синьорины силой Паола меня оттолкнула:

– Не издевайся надо мной, Филомена! Глумиться над чувствами – грех. Ты злая, злая и черствая!

И синьорина Раффаэле убежала, сотрясаясь рыданиями.

Победа осталась за ней.

Мне пришлось усесться на подоконник и любоваться грязной водой канала, пока зрители расходились. Два месяца таких стычек я могу не выдержать. Эдуардо. Мысли о нем придадут сил. А если сегодняшнее свидание состоится, я лично отведу Паолу в спальню дожа во дворце и задерну полог.

Все время сиесты мои фрейлины проспали. Для нас троих отгородили ширмами часть затененного дворика, и мы уединились там до начала послеобеденных занятий. Корзинку Карлы, принесенную из кухни, мне трогать строго-настрого запретили. Но, дождавшись, пока подруги погрузятся в сон, я стащила немного хлеба. Желудок был мне благодарен, чего бы там на него ни наговаривали.

Кракен. То есть головоног. Какой знак я помещу на корабль, за которым она последует? И куда? Наверное, на борт снаружи, чтоб его можно было рассмотреть под водой? Нет, я поступлю иначе: осмотрю судно во всех подробностях и передам эту картинку мыслеформой, мыслеэманацией. Носовая фигура, доски обшивки, абрис корпуса. Звучит гораздо сложнее, чем есть на самом деле.

Еда. Маура обещала разобраться с тонкостями работы Мусорного Совета и сообщить мне краткое резюме. Карла предлагает не усложнять, а воспользоваться чумным колоколом. Заслышав его звон, жители скроются в своих домах минимум на сутки и будут оставаться там, пока городские службы разберутся с обманом. Но это довольно жестоко и, кажется, карается смертной казнью. Колокол оставим на крайний случай, если с Мусорным Советом потерпим неудачу. Корабль – Эдуардо, еда – мусор, головоног – завтрашний пикник. Это дело пока отложим.

Экзамен. Я получу высший бал по математике, возможно, не провалюсь в литературе, особенно если тема будет несложной. Музыка. Мне нужен учитель. Не маэстро Калявани, а кто-то получше, не великий музыкант, а хороший ментор. Интересно, во Дворце дожей такой отыщется? Времени, чтоб выбрать произведение и придать его исполнению великолепие, немного. Виола меня не любит, и это взаимно. Хотя почему виола? В мире много других инструментов. Гитара? Орган? Нет, последним я не владею вовсе. Какой-то обрывок мысли маячил передо мной, но не желал сформироваться в нечто достойное. Нет! Да! Мое исполнение будет вокальным. Это, по крайней мере, оригинально.

Танцы. Тут все просто. Я либо запутаюсь в конечностях, либо нет. Победителя будет выбирать публика, и я, презирая вслух всяческую предвзятость, воспользуюсь тем, что не выбрать догарессу – непатриотично.

Булка закончилась. Я попила и откинулась на плетеной кушетке, прикрыв глаза.

Второе дело в сторону. Что еще? Фарфоровая кукла Мадичи. Нет, за это я браться не собираюсь. Головоног – моя ответственность, гомункул – чья угодно. Пока решим так: если князь Лукрецио со мной встретится, вопросы будут заданы. А пока…

Меня разбудил школьный колокол. Учениц призывали в класс.

– Работа фрейлины загонит меня в гроб, – зевала Карла. – Ночью я не спала ни минуты.

– Приведешь Филомену от Эдуардо, – зевала Маура, – и я самолично укрою тебя одеялом.

– А если они будут миловаться до утра?

– Тогда дож Муэрто накроет тебя моей шкурой, – хихикнула Панеттоне. – Не знаю насчет любви или страсти, но ревнив зятек, как… Филомена, а поведай невинным девушкам, отчего губа его серенити была столь фиолетова и раздута нынче утром?

– Он наказывает меня поцелуями, – призналась я смущенно. – Поцелуй за каждое «стронцо» и за любое упоминание Эдуардо да Риальто. Причем, мерзавец эдакий, считает даже те упоминания, которые допускает сам.

Рагацце хохотали как ненормальные.

– Главное, не ненавидь Чезаре, – пропищала Маура, вполне похоже передразнивая Голубку.

Я посмотрела на Карлу. Черные глаза синьорины Маламоко были направлены на личико Панеттоне, она любовалась.

Уроки прошли неплохо, то есть без слез и сцен. Темы лекций были мне интересны, а танцы, которые ставила синьора Грацио, несложными. Правда, когда мы репетировали общий, маркизета Сальваторе подставила мне подножку, но, так как в результате растянулась на паркете сама, я оставила это нападение без ответа. Книги, записи, расчеты, партитуры, фигуры менуэта. Когда все мысли заняты учебой, на злодейские планы места не остается. Что сделает Чезаре, не обнаружив меня в спальне? Я скажусь больной. У него сегодня Совет, Большой и длительный. Одна из горничных вполне сможет исполнить роль спящей догарессы. Я закутаю девушку с головой в покрывало, разбрызгаю в комнате ароматную соль, будто бы от головной боли. Это сработает. Карла знакома с тайными ходами дворца. Маура прикроет. Поворот, ножку вправо, поклон влево. Хорошо, просто замечательно.

Ученицы отправились в гостиную, мы с подругами – на причал, где ждала нас гондола. Слуги передали гвардейцам пустые кувшины, синьора Ванессо исполнила шутовской реверанс и захлопнула дверь.

– На сегодня отмучались.

Маура была в маске, но, судя по звуку, на этих словах зевнула. Она тоже провела бессонную ночь, и это сказывалось.

– Не совсем, – возразила Карла. – Поглядите, рагацце, кто машет нам с причала палаццо Мадичи.

– Красавчик вампир?

Его сиятельство был облачен в старомодный лиловый кафтан и исполнил старомодный поклон, когда гондола с ним поравнялась.

– Серениссима! – пророкотал он. – Ваша неземная прелесть…

Комплименты также были старомодны, но мне они именно по этой причине показались крайне милыми. Князь пообещал мне песню, а я подумала, что за долгие годы сиятельный Лукрецио не мог не поднатореть в музыке. Удача сама идет мне в руки. Если его обещание не пустое хвастовство, я попрошу экселленсе дать мне пару уроков.

Мы попрощались мило и многословно. Смешливая Панеттоне исхрюкалась под своей маской до икоты, пока гондола не отдалилась от палаццо Мадичи и девушка смогла начать хохотать вслух.

– Ах, серениссима, – кривлялась она, – ваши аквамариновые очи… Ах, князь, ваши трухлявые комплименты…

Карла тоже подсмеивалась, и гвардейцы. Да что там люди, крошка-мадженте пыхтела, как крошечный паровой молот, мне в ухо.

На ступенях дворца нас ожидал синьор Копальди. Я изобразила болезненную усталость, для чего пришлось отказаться от ужина. Надеюсь, у Эдуардо, кроме восьми бочонков вина, окажется что-нибудь съестное. Желудок голодно урчал.

Фрейлины проводили меня в покои, и, пока я меняла маску и надевала черный плащ, переодели в ночную сорочку горничную Ангелу, чьи рыжие волосы были отдаленно похожи на мою шевелюру.

– Мы возьмем лодку? – спросила я Карлу, когда мы уже шли темными коридорами.

– Нет. – Кошачья глянцевая маска подруги выглядела таинственно, и голос, которым был озвучен ответ, показался мне загадочно-низким. – Есть короткий путь по суше, воспользуемся переулками. Филомена, запомни, ничего никому не говори. Ни слова!

– А если мы повстречаем городскую стражу?

– Предоставь все мне.

Таккола потянула за рукоять рыцарского меча, закрепленного на стене в качестве украшения, и одна из плит пола ушла вниз, становясь верхней ступенью каменной лестницы.

– Сюда.

Какая она мускулистая, наша Карла! Она крепко поддерживала меня на спуске. Плита над нашими головами с негромким скрежетом вернулась на место.

– Черт! Мы не захватили фонарь.

Чикко сбежала по моей руке на ладонь и засветилась мягким желтоватым светом.

– Говори за себя, – хихикала я, поднимая над головой свой магический светильник.

Когда мы оказались на свежем воздухе, саламандра вернулась на свое место. Грязные захламленные дворики, покинутые причалы, разрушенные сады. Там, где не было фонарей, нам ярко светила луна. А потом мы вышли на людную площадь, и я поняла восторг, который испытала синьорина да Риальто при виде ночной Аквадораты. Я здесь уже бывала, до того как начала обучение. Но была, во-первых, при свете дня, а во-вторых, в сопровождении батюшки.

Аквадоратские женщины, что бы там ни воображали себе материковые жители, вовсе не обладают какой-то особой свободой. Мы зависим от наших мужчин – от отцов и братьев, после замужества – от супругов. Жизнь аквадоратской порядочной женщины сосредоточена в ее доме. Многие ученицы «Нобиле-колледже-рагацце» годами не появлялись за пределами своих резиденций. Мы умеем торговать и торговаться, мы заводим каких-то подруг и знакомых, но все это происходит под надзором. Мой батюшка держал меня в строгости. Я никогда не видела карнавала, не танцевала под луной на городской улице, не разговаривала с незнакомцами, не флиртовала. Сейчас все мои чувства оказались поражены одновременно. Пряно-карамельный запах из лотка разносчика, гнусавая мелодия шарманки, крики, песни, хохот, яркие наряды публики.

Карла твердо взяла меня под локоть и увлекла сквозь толпу.

– Рыженькая, сними маску, – сказал мне тучный Арлекин. – Фигурка твоя хороша, а личико…

– Она с Ньяга, – его спутник рассматривал Такколу, – боюсь, дружище, у рыженькой под юбками…

Карла потащила меня вперед.

– О чем они там болтали? – спросила я.

– Не важно. Я уже жалею, что согласилась на эту авантюру. Ты слишком заметна, чтоб устраивать тайные вылазки.

– Дело в волосах? Возьмем мне шляпу? Я видела вон там, – я махнула рукой в сторону, – господина Вольто с охапкой головных уборов.

Таккола покачала головой:

– Пошли быстрее.

К нам приставали еще пару раз. Однажды Карле пришлось обнажить кинжал, который, оказывается, был у нее на поясе.

– Экая докука, – выдохнула я в переулке. – Обратная дорога будет столь же трудной?

– Еще хуже. Через час в городе не останется ни одного трезвого человека. – Таккола махнула рукой. – Апартаменты синьора да Риальто находятся буквально в двух шагах, за этим мостом.

Какой-то синьор страдал, свесившись по пояс через перила. Я поморщилась. Бедняжка Эдуардо. Не представляю, как ему удается вести достойную спокойную жизнь в такой обстановке. С его страстью к чтению, наверное, непросто…

Синьора стошнило. Мы обошли его по максимально возможной дуге. Флюгер с нетопырем украшал башенку узкого дома, чей причал был столь густо усыпан гондолами, что походил на кисть винограда.

– У Эдуардо гости? – растерянно спросила я.

Этого в моем плане предусмотрено не было. Вернуться? Но мы уже здесь. Нет, лучше вернуться.

И я первой взбежала по ступенькам крыльца и толкнула приоткрытую дверь. Сколько людей! Как я разыщу здесь хозяина?

– Спальня на третьем этаже, – проговорила Карла, отодвигая от себя девицу с обнаженной грудью, которая стремилась стащить с моей подруги маску.

Я помнила, что грудь обнажают путтана, но оказалась не готова к тому, что некоторые из них раскрашивают свои соски кармином. Это выглядело непристойно, вызывающе, и я не могла оторвать от алых бусин своего взгляда.

– Филомена. – Карла шлепнула девицу пониже спины и протянула мне кинжал. – Отправляйся на свое свидание, я подожду тебя здесь.

Сжимая рукоять, я побрела наверх. Галка Маламоко здесь бывала, она знала, куда именно меня ведет. Знала и не предупредила. Почему? А потому, донна догаресса, что ты бы ей не поверила. Ни единому слову. Ты бы нашла тысячу оправданий и сто тысяч поводов обелить возлюбленного. Аквадоратские мужчины проводят время именно так. Смирись или беги. Синьор да Риальто – патриций, богатенький наследник. Может, ты пока можешь помечтать, что он не имеет отношения к сегодняшней попойке. Эдуардо позволит кому-нибудь из своих друзей… а сам заперся в спальне, чтоб почитать древних поэтов. Или материковых романистов.

На третьем этаже была всего одна дверь, я ее распахнула. Четверо синьоров повернули ко мне головы. Они играли в карты за низким круглым столиком у окна.

– Донна Дама? – вопросил нетрезвый господин в алом камзоле. – Где ты взял эту прелесть, Эдуардо?

Я сняла маску. Хозяин ахнул, поднялся, сбрасывая на стол звякнувшие бутылки и бокалы.

– Филомена?

– Так это же… – Пятый картежник вышел из смежной комнаты и, быстро схватив меня за плечо, развернул к себе. – Это же…

Пришлось вдавить кинжал поглубже под ребра, чтоб этот болван почувствовал лезвие.

– Восхищаюсь, синьор, вашей памятью, – протянула я манерно. – Но, думаю, вам стоит использовать эти похвальные качества за столом. Я же, с позволения сиятельных патрициев…

– Филомена! – взревел да Риальто.

– Сидеть! – Синьор в красном камзоле орал гораздо громче. – Игра не окончена, Эдуардо. Либо отдай мне победу, либо продолжи. Это дело чести!

Блестящие голубые глаза посмотрели на меня с выражением крайнего страдания, и Эдуардо плюхнулся обратно на стул.

А что делать мне? Держать пятого на острие кинжала, пока они доиграют? Взрослого мужчину выше меня ростом?

Я отшатнулась, толкнула синьора в грудь кулаком и, развернувшись, сбежала по ступеням. В спину мне ударил хохот.

– Полюбовалась? – спросила Карла, которую я нашла в гостиной в обществе двух манерных юношей с накрашенными лицами.

Я злилась: на нее, не предупредившую меня, на Эдуардо, который оказался вовсе не таким, как мне воображалось, а больше всего – на себя.

– Пойдем. – Я отдала кинжал.

Синьорина Маламоко вернула его в ножны.

Мы вышли на крыльцо.

– Благодарю за урок, – поклонилась я подруге, – он был довольно жестоким.

– Эдуардо да Риальто, – сказала Карла, – пустозвон и пьяница, в семье он не решает ровным счетом ничего. Единственное судно, которое он сможет тебе предложить, – его личная гондола, и то, подозреваю, ему уже не принадлежащая. Все его имущество заложено и перезаложено. Быть игроком довольно затратно, а неудачливым – вдвойне.

– Маура знает?

– Не в полной мере. Она, кажется, воображает, что брак с хорошей девушкой может братца волшебным образом переменить. А ты?

– Что? – Синьор на мосту все еще блевал, и я с усилием оторвала взгляд от его скрюченной фигуры.

– Ты тоже считаешь, что после женитьбы мужчины меняют привычки?

Глубоко вздохнув, я твердо сообщила:

– Моя любовь не повержена, Таккола, она лишь претерпела мощный удар. Эдуардо меня видел, я видела… то, что видела. Этого для глобальных выводов недостаточно. Но синьору да Риальто придется передо мной оправдаться. Я дам ему шанс.

– Слишком рассудочно. Я имею в виду, для влюбленной девицы. Но вполне в твоем стиле. Что ж, донна догаресса, возвращаемся во дворец.

Когда мы пересекали мост, страдалец уже лежал под перилами, оглашая округу громким храпом. А в переулке Карла быстро обернулась:

– Нас преследуют, Филомена, бежим! На площадь, там люди…

Мы припустили рысью, перешли в галоп. Я задыхалась, каблуки выстукивали по брусчатке. До спасительной площади оставалось совсем чуть-чуть, до нас уже доносился гул толпы, когда путь нам преградила фигура в черном плаще:

– Попались, рыбки!

Карла взвизгнула, выпрыгивая вперед, кинжал скользнул от бедра вверх, одновременно корпус девушки развернулся, уходя с линии удара. Меня схватили за плечи и прижали к глухой стене дома:

– Рыженькая Филомена.

Карла визжала, сражаясь с громилой, как дикая кошка. Того спасали пока лишь многослойные одежды. А я с ненавистью смотрела на синьора в алом камзоле, который играл с Эдуардо в карты.

– Руки прочь! Иначе…

– Иначе что? – Мерзавец обнажил шпагу, приставил ее кончик к моей груди и, пошевелив запястьем, рассек завязки моего плаща. – Ах, какая красавица. Зачем же ты надела маску, милая? Твое личико прелестно.

– Вы не имеете права!

– Отчего же? – Он шпагой смахнул мою Даму, откромсав, кажется, клок волос заодно. – Твой драгоценный Эдуардо умудрился проиграть тебя мне на первом же круге. Все произошло так быстро, что, как видишь, я успел забрать свой выигрыш.

– Вы пьяны? – спросила я надеждой. – Или безумны?

За спиной «красного камзола» маячило еще человек пять. Они гоготали, то отпуская шуточки в мой адрес, то подбадривая громилу, сражающегося с Такколой.

– Синьор да Риальто, конечно же, предупредил нас о том, что ты девушка приличная, не какая-нибудь путтана. Но это вполне поправимо.

Движение запястья – и платье мое расползлось до самого пояса, выставляя на всеобщее обозрение груди.

– Стронцо! – заорала я. – Чикко, давай!

И мадженте выбросила вперед струю жидкого пламени.

– Еще! Еще! Еще!

Все, кто работает с саламандрами, знают, что самое слабое в человеческом теле – это волосы. Заводчики предпочитают коротко стричься и не носить бороды. Горят также брови и ресницы. «Красный камзол» метался по переулку в попытках потушить пылающую голову. Прочие синьоры, отчего-то растеряв добродушие, занимались тем же со своими волосами.

Чикко дрожала, она была пуста. Я повернулась к Карле. Она как раз подпрыгивала, впечатывая в брусчатку голову поверженного врага.

– Филомена! Мы их сделали!

– Бежим!

– Стоять! – Путь к свободе преграждали уже две мужские фигуры безо всяких следов возгорания.

Я присела и подняла с земли чью-то шпагу.

– Прежде чем вы попытаетесь нанизать меня на этот… гм… вертел, – мужчина снял маску, оказавшись тишайшим Муэрто, – должен предупредить о последствиях, которые…

Светлые глаза супруга остановились на моей груди, и голос предательски надломился:

– Наша семья не столь стеснена в средствах, чтоб вам пришлось зарабатывать своим телом.

– Она моя, – простонал за моей спиной «красный камзол». – Эту женщину мне проиграл в карты синьор да Риальто, чему есть свидетели.

– Это правда? – Чезаре взглянул мне в лицо.

Я пожала плечами и отбросила шпагу. Синьор Копальди принялся дрожащими пальцами расстегивать свой плащ:

– Донна Филомена, вам нужно прикрыться…

– Оставь, – велел Муэрто ледяным тоном. – Эту женщину только что проиграли, пусть ее грудь заботит этого…

Чезаре обошел меня и приблизился к погорельцу:

– Как ваше имя, синьор? Фоско? Маркизет? Замечательно.

Карла стояла, опустив руки вдоль тела. Я заметила, что фрейлина сместилась ближе ко мне. Ночной ветерок холодил груди, но я стояла, расправив плечи. Смущения от меня не дождутся.

Дож с закопченным маркизетом уже похлопывали друг друга по плечам, последнему процесс доставлял, кажется, немалую боль.

– Артуро, – ворковал Муэрто, – синьор Фоско желает продолжить вечер за картами. Организуй нам стол в уютном местечке. Идемте, господа. И девицу с этим… существом берите с собой. Нет, нет, чужие женщины меня не интересуют нисколько, но ваша, кажется, сбежит без присмотра. Дама, Ньяга, синьоры, прошу. Артуро…

Карла взяла меня под руку.

– Что не так с твоей маской? – шепнула я раздраженно. – Отвечай, или я лопну от любопытства.

– Она мужская.

Нас куда-то вели, но синьора, который попытался положить мне руку на плечо, я за эту руку укусила.

– И что? – сплюнув, уточнила я у подруги. – Платье-то женское.

– Эти маски, Филомена, носят только мужчины особого сорта, те, кто предпочитает однополую любовь.

Призвав на помощь все имеющиеся знания, я растерянно улыбнулась:

– И у кого из них получается икра?

– Это делают не для продолжения рода, а для удовольствия.

Карла пробормотала еще что-то про невинных островитянок, а я спросила, не кажется ли ей, что мне неплохо было бы накрасить соски кармином, потому что становилось довольно прохладно и слой краски несколько меня утеплит. И фрейлина фыркнула, сдерживая смех:

– Вот поэтому я и служу тебе, чудовище. Только аквадоратская Львица может превратить позорную ситуацию в победный парад.

На самом деле мне было страшно и противно. Нет, насилия я не боялась. В случае чего я отгрызу синьору Фоско нос, а прочих… Если не справлюсь, сдохну сама. В конце концов, все мы смертны. Опасения мои касались Чезаре. Пока маркизет с подельниками вели себя дружелюбно, но, если настроение этих стронцо изменится, что будет делать тишайший Муэрто? Шпага при нем, но владеет ли он ею? Значит, Артуро, мы с Карлой, Чикко. Она пыхтит, набирая жар, скоро его будет достаточно для залпа. Зачем я выбросила оружие? Хороша бы я была, помахивая клинком при ходьбе. Нет, моя защита – саламандра, у Такколы кинжал, Артуро… Он вообще умеет драться?

– За нами следует Эдуардо, – вдруг сообщила дона Маламоко. – Скрытно и в отдалении.

– Видишь, он раскаялся и благородно бросился мне на помощь!

– Хочешь выразить восхищение лично?

Прикинув, во сколько поцелуев мне обойдется беседа с синьором да Риальто, я покачала головой:

– Ему сейчас, наверное, невероятно стыдно. Пусть он убедится, что все в порядке, думая, что остался незамеченным. Мужскую гордость нужно оберегать.

Последнюю сентенцию к месту и не к месту повторяла наша Панеттоне, и я произнесла ее же назидательным тоном.

Синьорина Маламоко обозвала меня дурой, но мы уже пришли к какому-то дому с пестрой вывеской, и на достойную отповедь меня не хватило.

Это была таверна. Артуро быстро переговорил с хозяином, и тот буквально взашей вытолкал из нее немногочисленных посетителей.

За центральным столом расположились картежники: Чезаре и еще четверо разной степени повреждения господ.

– Донна Филомена, – синьор Копальди придвинул мне стул, – простите за… За это все!

– Вам извиняться следует в последнюю очередь. – Я приветливо предложила помощнику место подле себя. – Расскажите, как прошел Большой Совет. Какие вопросы там обсуждались?

Карла присела по другую от меня руку.

– Донна да Риальто в порядке?

Синьор Копальди ответил сначала мне, после – донне Маламоко, спросил, не желаю ли я воспользоваться его плащом. Я в ответ хотела спросить про карминную краску, но Таккола так больно ущипнула меня за бок, что я только ахнула.

В карточной игре я понимала меньше чем ничего. Кажется, ставки были высоки, и мой супруг абсолютно точно проигрывал. Погорельцы ржали, маркизет загребал к себе поближе горсти местных базантов и материковых дукатов. Бедняжка Чезаре, не стоит садиться за стол с такой удачей. Бедняжка Фоско, ни за какие деньги он не купит себе нового носа взамен откушенного мной.