Бледный всадник, Черный Валет Дашков Андрей

21. РОТ НА ЦЕРКОВНОЙ СТЕНЕ

Для священника урок не прошел даром. В ту пору он был еще юн и весьма впечатлителен. Он крепко усвоил две вещи. Первое: голая правда нужна только самоубийцам, чтобы совершить с нею последний сладостный половой акт — и умереть. Второе: обыватель любит все выходящее за рамки обыденности, но не слишком далеко — в самый раз, чтобы успеть вернуться, когда отпустит тоска. И еще поп начал догадываться, что изменения обычно происходят к худшему, а истинные новости бывают только плохими. Шуты и тронутые всегда в большом почете и в большой цене, пока не забывают свое место…

Надо же — тогда священнику казалось, что он никогда не повторит чужой ошибки. Доказательства ошибки были налицо, то есть на лице у бродяги. Но вот внутри что-то треснуло, порвалось, разбилось вдребезги, не выдержав напряжения; предохранитель сгорел; ограничитель сломался; ангел-хранитель ушел в декретный отпуск (еще один повод крикнуть: «Измена!») — и священника понесло под уклон. Чем дальше, тем труднее было остановиться. Он возомнил, что не все еще сказано до него.

Впервые за много месяцев он повысил голос. Он почти кричал о черных неотмытых грехах, извечном человеческом паскудстве и близкой смерти. Его проповедь сплеталась со звуками перестрелки. Он вспомянул Хобота, Ряхлиса, Гнуса и шлюх, умерщвленных зверским образом. Похоть, жадность, прелюбодеяние, гордыня… И так далее. Полный перечень. Затем список пыток и наказаний по Иезекиилю. Кое-что священник добавил от себя. Получилось неплохо. Он и сам не знал, что в нем есть ЭТО: изощренная, яростная и мстительная фантазия, подвергающая всем перечисленным карам живую плоть…

Старухи, украдкой щелкавшие семечки, замерли с шелухой на губах.

На рожах «добропорядочных» горожан застыли гримасы отвращения, будто поп вывернулся наизнанку и предоставил им рассматривать свои разлагающиеся внутренности. Какая непристойность! Какая вопиющая бестактность — напоминать людям об их слабостях, шалостях, пороках! Похоже, праведник все же свихнулся от длительного воздержания…

Ферзь и ведьма стояли в тени за колонной, и их лиц не было видно.

Когда священник закончил, помещик выдвинулся в проход, расставил ноги, утвердился, как бык среди овец, и захлопал в ладоши. Священник сразу почувствовал себя жалким шутом в дурацком балагане и к тому же выступившим не вовремя.

Толпа прихожан с облегчением повалила из церкви — тихо грешить дальше, коптить небо, плевать в чужие колодцы, гадить друг другу на голову, пачкать постели и землю. При этом все аккуратно протискивались мимо Ферзя, чтобы, не дай бог, его не задеть. Тот не обращал на них внимания.

Под гулкими сводами остались трое. Священник ощущал себя побитой собакой. Воля вытекала из него, как дерьмо при поносе. Ферзь сверлил его ироничным взглядом, принуждая плестись по проходу себе навстречу.

— Покажи! — потребовал помещик тоном, не допускающим возражений. Тем не менее священник бросил вопросительный взгляд в сторону Полины. Та кивнула:

— Покажи.

Он достал татуированный кусок кожи, срезанный с человеческой головы. Самое неприятное заключалось в том, что с тех пор, как священник подобрал его, на нем появились короткие черные волоски. И ПРОДОЛЖАЛИ РАСТИ.

При свете лампад и заупокойных свечей Ферзь разглядывал изображение скарабея. Все это пока казалось ему полной чепухой. Должен же был наступить неизбежный момент, когда ведьму наконец поразит маразм! Кажется, такой момент настал. По его мнению, старуха подняла переполох из-за пустяка, который не стоил выеденного яйца. И все же, все же… Он доверял ее чутью. А прежде всего — своему собственному.

— Я возьму это, — буркнул Ферзь.

Он не спрашивал, а ставил в известность. Мог бы и не ставить.

Священнику показалось, что он выпустил из рук и потерял нечто важное, возможно, единственную улику, хоть это и была реликвия враждебного, уродливого культа. «Господи, где же правда? И хочу ли я знать правду? Не слишком ли я труслив для этого?» — пытал он себя, но тускнеющий рассудок метался в лабиринте лжи.

Священник увидел пачку старых бумажных денег, которая будто по волшебству появилась в руке помещика.

— Почини крышу! Течет, — произнес тот двусмысленно, пока пачка как бы сама собой вползала в узкую щель между непослушных поповских рук…

И вот тогда впервые застонало дерево. Или не дерево. Во всяком случае, звук был душераздирающим и граблями царапал спину.

Священник в ужасе оглянулся. Несмотря на полумрак, он сразу увидел, как потемнел лик на одной из икон — лик Святого Лени, Основателя Государства(!). Святость и насилие в едином образе. Над подобными парадоксами священник даже не задумывался. Государство представлялось ему почти утраченным раем, оплотом справедливости, безопасности и демократии, счастливой утопией, бесследно канувшей в прошлое…

На изображении святого пузырилась позолота, пятна коросты обезобразили ясное чело, а доска… доска стонала, будто корпус древнего парусника, угодившего в жестокий океанский шторм, но не было шторма, не было никакого парусника, и на сотни километров вокруг не было даже моря.

Священник снова повернул голову. Ферзь пренебрежительно улыбался.

Лицо Полины выражало чисто медицинский интерес к происходящему. Священнику показалось, что он услышал ее шепот («Вы параноик, батюшка! Зайдите как-нибудь за травкой…»), и уж точно не показалось, что Ферзь приблизил свое лицо к его лицу, обдал горячим дыханием, запахом жареного мяса и прошептал:

— Не говори Начальнику. Очень тебя прошу.

Они ушли. Битюги уволокли «лендровер» прочь с церковного двора. После этого священник бросился к иконе.

Дерево кое-где обуглилось, но осталось холодным. Лик святого был вовсе неразличим… Священник снял икону и тут же инстинктивно ею закрылся.

В стене обнаружился приоткрытый рот. Черный провал был так глубок, что и дна не увидеть. Серые губы, субстанцией которых был камень, начали двигаться, издавая тот самый нестерпимый звук…

Священник поспешно перекрестился, схватил стоявшую поблизости свечу и швырнул ее прямо в чертов рот, распахнувшийся еще шире… Позже священник и сам не мог объяснить, зачем он это сделал, — хотел то ли разглядеть, насколько глубока каменная глотка, то ли… накормить чудовище. Во всяком случае, свеча канула в темноту, словно метеор, вспыхнувший и погасший в ночном небе. Губы раздвинулись в некоем подобии зловещей улыбки. С них посыпалась каменная крошка…

Бедный священник все же придумал сносное объяснение случившемуся — он просто сходил с ума. Обстановка в городе Ине к этому располагала… Как ни странно, это его немного успокоило. Он водрузил икону на место — «от греха подальше». Оставалось выяснить, насколько уютными или смертоносными бывают миры безумия.

Священник запер дверь и поплелся домой, пытаясь забыть о стонущей глотке и каменных губах. Ему надоело подставлять щеки и получать не только пощечины, но и пинки под зад. Он еще не догадывался, что произошло то, о чем он давно подсознательно мечтал. Зло поднималось против зла. Зло можно было ИСПОЛЬЗОВАТЬ против зла…

К тому времени стрельба стихла. Над крышами домов плыл бледный дым пожара.

Священник тащился по улице.

Шлюхи хихикали ему вслед.

22. «ПОЛОЖИ ТРУБКУ, СЫНОК!»

Начальник вспомнил, где он видел ТУ САМУЮ книгу, — во время видеосеанса в бетонном бункере своего особняка. Вспомнил совершенно неожиданно, что доказывало неисповедимость работы аморфного арифмометра, помещавшегося внутри черепушки. Фильм был зарезан почти до невозможности (даже сюжет прослеживался с трудом) — криминальная драма о неприятностях контрабандистов, спрятавших драгоценности в гипсе, наложенном на сломанную руку какого-то придурка. Заблуда искренне сочувствовал контрабандистам, а от блондинистой бабы, которую те подослали, чтобы усыпить этого самого придурка, неизменно приходил в тихий восторг. Всякий раз, когда с нее слетал лифчик, помощники Начальника начинали ржать и палить в потолок. Но — осторожно, чтобы не повредить видеодвойку. Начальник только морщился — его тошнило от вульгарности подчиненных.

Сегодня он наслаждался кино в обществе Жоры, Жирняги и судьи Чреватого. В соседнем помещении его рабы по очереди крутили педали старого велосипеда «Украина» без колес и руля, вращая вал дряхлого генератора, собранного механиком Родионом Железным. И генератор, и механик давно дышали на ладан. Поэтому сеансы у Начальника были редкими, а вход для посторонних стоил баснословно дорого.

Единственная исправная видеодвойка в Ине принадлежала Заблуде и представляла собой одно из главных его сокровищ. Вернее, Начальнику НРАВИЛОСЬ думать, что видеодвойка — единственная. Однако Ферзь тоже наверняка не скучал в своем поместье долгими зимними вечерами…

Гришка знал фильм наизусть. Его видеотека была крайне ограниченна: комедия «Терминатор», какой-то совсем уж допотопный «истерн» «Белое солнце пустыни», костюмно-историческая мелодрама «Солярис», триллер из жизни заговорщиков «Человек с ружьем», два боевика с несохранившимися названиями, три «порно», снятые, судя по сценам в душевой, еще в эпоху канализации и централизованного водоснабжения, и жемчужина коллекции — мультфильм о дзэнском мастере Винни-Пухе.

Злейшим врагом Заблуды была скука. За новую кассету он охотно отдал бы левую руку. Впрочем, всегда лучше взять даром. В поисках видеосокровищ его люди давно уже перевернули Ин вверх дном. Наступал черед Валета, но игрок еще не подозревал об этом.

…И вот, в тот самый момент, когда на экране должен был начаться кутеж в кабаке «Плакучая ива», какие-то новые цепи замкнулись в сером веществе Начальника. Он вспомнил то, что происходило лет двадцать пять тому назад. А происходило следующее: его, гиперсексуального юнца, папаша привел к ведьме лечиться от триппера.

В доме Активной был тяжелый, застоявшийся воздух. Запахи не то чтобы неприятные, а странные и прояснению мыслей не способствующие. Старушенция с совиными глазами, похоже, боялась Гришку меньше, чем он — последствий своей вьюношеской неразборчивости. Конкурентов у нее не было. Последний дипломированный врач спился еще до Гришкиного рождения. Ведьма чувствовала себя незаменимой, а потому — находящейся в безопасности. Она даже сострила, когда он, сгорая от стыда, вытащил для обозрения своего друга, пораженного насморком (хотя таким большим и отзывчивым другом можно было гордиться). Шутка насчет того, что «лучше бы парня сразу кастрировать», Гришке очень не понравилась, а его папаша расхохотался, правда, немного нервно. Не любил папаша своего сынка — и не зря… Потом ведьма попросила Заблуду-старшего удалиться, и они остались втроем: Полина, будущий Начальник Ина и его тогдашняя проблема.

Последовали унизительные процедуры, сопровождаемые ядовитыми ведьмиными комментариями. Боль, облегчение, снова боль… Григорий особо невзлюбил странноватую грязно-зеленую банку с горлышком на боку — вроде бы пустую, но… не пустую, в чем его друг «лично» убедился, когда побывал внутри. Вскоре парень был готов на что угодно, лишь бы все побыстрее закончилось, однако промучился до поздней ночи, не выходя из душного помещения даже по нужде.

Гришка чувствовал себя последним дураком, стоя со спущенными штанами в роскошном кабинете Активной. Это не мешало ему внимательно смотреть по сторонам. Им руководило не столько любопытство, сколько рано пробудившийся инстинкт самосохранения.

Пока друг страдал от жжения и жестокого массажа внутри непонятной банки, Гришка пялился на стол, сундуки, шкафы и полки, забитые всякой дрянью — от ампул с морфием до заячьих ушей. Два предмета из находившихся на столе заинтересовали его сильнее всего — телефон и книга в кожаном переплете с металлическими уголками.

До этого Григорий видел телефоны только в кино, во время сеансов, проходивших в бункере у папаши. Этот аппарат был черным, без диска, зато с кнопками, против каждой из которых имелась надпись неразборчивым старушечьим почерком. Но слова «лаборатория», «президент» и «скорая» Гришка все же разобрал…

Когда ведьма отлучилась куда-то, он не удержался и снял трубку. Потом нажал кнопку вызова «лаборатории». Хриплый бесполый шепот раздался почти сразу же. На том конце провода с сынком Начальника обошлись не слишком вежливо. Там так и сказали:

— Положи трубку, сынок, мать твою…

Он послушался. Швырнул трубку. Ему стоило большого труда остаться на месте, а не броситься вон из кабинета — и черт с ним, со здоровьем друга! Но он не сбежал. Вместо этого Заблуда-младший, слегка успокоившись, открыл книгу. Перелистал тяжелые, будто пропитанные воском страницы. На некоторых стоял штамп лабораторной библиотеки. Текст на старорусском, да еще литературном, Григорий просекал с большим трудом. Ни времени, ни желания читать у него в общем-то не было.

Анатомические картинки ему понравились сразу же, а те, что были посвящены женскому полу, даже приятно взволновали. Впрочем, его энтузиазм быстро угас. Дальше пошла суровая расчлененка и некрофильские забавы — та же плоть, но преображенная самым жутким образом. Гришке даже показалось, что в кабинете запахло разлагающимся мясом. По правде говоря, он испугался бабушки, которая якобы его лечила… Тем не менее он продолжал перелистывать страницы, загипнотизированный мрачной красотой и мрачным безобразием человеческой изнанки. Словно знал или предчувствовал, что когда-нибудь это ему пригодится…

В книге было еще много чего непонятного и интересного: глаза, вынутые из глазниц и соединенные с мозгом длинными пучками световодов; миниатюрные люди размером с ладонь — судя по намалеванной рядом масштабной линейке; младенцы, сросшиеся с кремниево-германиевыми «расширителями сознания»; коды доступа к виртуальным существам; мертвецы с ранцевыми электростанциями между лопаток и синтезаторами речи вместо легких и голосовых связок; самоорганизующиеся колонии гнилостных микроорганизмов, локализованные в свежих покойниках; иллюстрации различных способов имплантации зародышей (в том числе нечеловеческих) в детородные органы законсервированных женских трупов… И, конечно, именно там Гришка впервые увидел скарабея — в разделе, целиком посвященном осужденной и запрещенной церковью практике «ривайвла», в главе «Историческая справка»…

Сейчас ему так ясно представилось синеватое и как бы волосатое пятно на бумаге, что его передернуло. Ошибки быть не могло.

Заблуда не забывал и не прощал даже эфемерных обид. Он давно мог бы разделаться с ведьмой, но все откладывал — а вдруг та понадобится? Что делать, если, например, его лучший друг снова «простудится»? Такая вероятность существовала и вовсе не приближалась к нулю, учитывая постоянное стремление Гришки к новизне. Полноценной замены старушке что-то не предвиделось. Была еще одна причина — по слухам, Полина осталась чуть ли не единственным старожилом Ина, кто знал тропу через болота к Черной Лаборатории…

Теперь Начальнику представился случай отыграться на ведьме, а он был не из тех, кто упускает редкие случаи.

Фильм заканчивался. Жирняга облизывался в предвкушении «порно», которое обычно смотрели «на десерт». По крайней мере он сполна заплатил за удовольствие. Председатель городской управы давно пришел в себя после визита Гнуса. Все оказалось не так уж страшно. Он отделался сильным испугом и стиркой нижнего белья по срочному тарифу. Зато с тех пор никакие гости его больше не беспокоили.

И у Начальника явно поднялось настроение. Наступало раннее утро.

Самое время развлечься в «Олхознике». Для начала Гришка отправил туда Жору с командой новичков — пусть понюхают пороху. Он являлся убежденным сторонником теории естественного отбора. Теория оказалась верной для всех животных без исключения. Кто-кто, а Начальник мог судить об этом, взобравшись на вершину эволюционной лестницы…

У Заблуды было предчувствие чего-то необычного. Вполне могло произойти и что-нибудь приятное. А вдруг у этого шулера, пристрелившего Штырька, найдется кассета с фильмом?

23. «ПРИЯТЕЛЬ, ТЫ ВЫГЛЯДИШЬ ДЕРЬМОВО!»

К той минуте, когда Валет добрался до гостиничного холла, он потерял уже слишком много крови. За ним тянулся пунктир липких капель, его движения замедлились, в уголках глаз сгущался нематериальный туман…

Хозяин давным-давно смылся; холл был пуст, темен и затягивался едким дымом, проникавшим сквозь щели. Ставни на окнах были закрыты; только в проем распахнутой двери падал серенький свет. На доске для ключей номер комнаты, снятой Валетом, был помечен угольно-черным крестом.

«Гнида», — мельком подумал игрок про старикашку, державшего гостиницу, но без особого раздражения. Он понимал, что любой на месте хозяина поступил бы так же. Страх и жадность были главными мотивами и основной движущей силой. Почти всегда и везде. Однако сейчас это не относилось к Валету. Существовала граница, за которой все извращалось самым чудесным образом. И люди начинали вести себя странно…

Он сполз по перилам, готовый рухнуть вниз, если кто-нибудь спрятался за стойкой. Тяжесть оружия, которое он волок на себе, затягивала его в трясину обморока, но игрок скорее расстался бы с одной ногой, чем с этими погремушками. Он заплатил за них частью своей задницы и не очень дорожил всем остальным. То, что заставляло его двигаться, имело первобытную и неодолимую природу.

За стойкой Валет нашел всего лишь оторванную человеческую кисть, еще сжимавшую старый «наган». Он так и подумал — «оторванную», — потому что знал, как выглядят огрызки и обрубки… Он положил на стойку дробовик, от которого сейчас было мало толку, и вытащил пистолет. Теперь игрока мутило сильнее прежнего. Настолько сильно, что он покачнулся и на несколько мгновений потерял ориентацию в пространстве.

Дощатый пол надвинулся, грязный узор стал виден в мельчайших деталях. Потом эта внезапно выросшая стена упала, и Валет снова увидел потускневший свет. Человеческий силуэт торчал на фоне двери, окруженный ореолом, словно луна во время затмения.

Но еще раньше, чем игрок осознал это, ему в лоб уперся холодный ствол. Валет получил недвусмысленный совет остыть. И он расслабился, экономя остаток сил. Прикосновение металла оказалось приятным, будто на горящую голову наложили компресс, — в общем, это был не худший способ умереть.

Человек хрипло засмеялся.

— Так это и есть причина переполоха? По правде говоря, приятель, ты выглядишь дерьмово. Так дерьмово, что мне тебя даже жаль…

Человек шутил. На самом деле он не пожалел бы и родную маму. Он просто развлекался. И, кстати, мамы у него давно не было. Ее, бестолковую, изнасиловали и убили залетные парни. Это случилось восемнадцать лет назад. Единственный сопливый сынок, оставшийся сиротой, вдоволь нахлебался дерьма на самом дне, прежде чем с невероятным трудом выбился «в люди». Поэтому к чужакам он испытывал особую любовь.

Валет терпеливо ждал. Он нутром чуял, когда не стоит дергаться. СЕЙЧАС не стоило. То, что незнакомец не прикончил его сразу же, в данном случае не было проявлением глупости. За этим странным поступком скрывалось нечто большее…

Указательный палец незнакомца был тверд и удерживал спусковой крючок в смещенном положении. Валет знал и неоднократно отрабатывал этот фокус. При правильном исполнении для выстрела требовалось неощутимо малое время…

Словоизвержение продолжалось:

— Знаешь, я тоже игрок. Я дам тебе шанс. Начальник приказал поджечь дом и поджарить тебя заживо, но мне это кажется скучным… Сейчас ты бросишь пушку и отойдешь за стойку. Вот тебе тряпка. Перевяжи себя… Я запру дверь. Ключ положу в карман. Через пару минут дом подожгут — приказы Начальника надо выполнять. Выйдет отсюда только один из нас. Я не спрашиваю, согласен ли ты…

Валет бросил пушку — но только ту, которую держал в руке. За поясом у него торчали еще две. И одна была спрятана в голенище сапога.

Потом он попытался отступить назад. Боль была такой, что он чуть не взвыл. Незнакомец снова засмеялся.

Дверь захлопнулась. Наступила почти совершенная темнота. Только в щели между досками ставен просачивался свет…

Валету пришлось повернуться к противнику спиной. Он тяжело потащился к стойке, ожидая выстрела в затылок. Впрочем, отбросить копыта, задохнувшись в дыму, было бы гораздо менее приятно.

Тем временем Жора (это был, конечно, он) запер дверь. Огромный навесной замок был хорошо смазан и закрылся бесшумно. Помощник Начальника положил ключ в карман, как и обещал. В мелочах он не передергивал — в конце концов, он играл не столько с намеченной жертвой, сколько с самим собой. Без этого существование было бы пресным, как вода, а теперь приобрело крепость самогона.

24. ДУЭЛЬ

Валет добрался до стойки, нащупал кисть с «наганом» и задвинул ее подальше, чтобы не поскользнуться. Затем достал пистолеты из-за пояса и поменял обоймы. Разорвал любезно предложенную тряпку. Сцепив зубы, перетянул плечо — кое-как. Наложил тугую повязку на бедро — тоже кое-как. Толку от этого было мало, однако он не хотел упускать даже призрачный шанс.

Диспозиция не отличалась замысловатостью. Опасная зона была под окнами, где человек неминуемо попадал в лучи света; все остальное помещение представляло собой идеальное поле боя для слепых калек. Если доски скрипят (а они скрипели), это могло послужить ориентиром. Но у Валета шумело в ушах — и притом так сильно, что он почти не слышал собственных шагов.

Когда он все-таки расслышал характерный треск, огонь уже разгорелся. Отсиживаться за стойкой было бессмысленно — пистолетная пуля и даже дробь легко пробивала ветхое дерево. Более того, именно туда Жора всадил вскоре заряд картечи — для порядка. Конечно, после всего, что случилось, он не мог считать Валета круглым идиотом.

Тот и в самом деле уже находился в трех метрах правее стойки. И сразу выстрелил в направлении вспышки. Судя по тому, что сноп искр казался смазанным, Жора успел отодвинуться в сторону еще до выстрела. А вот Валет не успел.

Вместе с ответной пулей, попавшей в бок, он приобрел уверенность в том, что стал безнадежно медлителен. Пуля прошла навылет, не задев ребер. При других обстоятельствах это была бы царапина, не заслуживающая внимания. Теперь же она почти доконала игрока.

…Он сидел, привалившись к стене, и дышал, как умирающая собака.

Внутрь гостиницы повалил дым, который пощипывал глаза и терзал глотку.

«Игра» сделалась крайне увлекательной. Она могла продолжаться до первого выстрела и потому поглощала целиком.

Валет решил выползти на середину холла, чтобы видеть силуэт противника на фоне загоревшихся ставен. Однако очень скоро из-за дыма стало трудно не только смотреть, но и дышать. Ровный гул пламени поглощал все остальные негромкие звуки. Кто-то надрывно закашлялся — внутри или снаружи, понять было невозможно…

А Жора не торопился. Он обвязал лицо мокрым платком и чувствовал себя сносно. До момента, когда рухнет крыша, было еще далеко. Впервые за несколько лет ему представился случай для настоящей охоты. Он не допускал мысли, что может проиграть. Учитывая, как сильно он провинился в ту ночь, когда прикончили Гнуса, сейчас Жора просто не имел права на ошибку. Кровоподтек на его виске еще не сошел, а один глаз оставался наполовину заплывшим… Необходимо было восстановить репутацию, причем сделать это максимально эффектным способом, иначе Начальник найдет себе помощника порасторопнее. Хотя бы даже этого парня, оказавшегося опаснее дикого зверя. Жора еще не усвоил, что некоторые звери в принципе не поддаются дрессировке…

Но сейчас «зверь» был ранен, истекал кровью и задыхался в дыму. На восемь десятых дело было сделано; огонь уничтожит следы. Помощник Начальника обошел холл по периметру. От стен тянуло жаром. Ставни обрушились, стекла полопались, сквозь оконные проемы стало видно красно-серое небо, которое пылало, как огромная лужа бензина…

Завершив круг, Жора сразу повернул назад. Он был озадачен. Чужак исчез. Возле стены высыхало кровавое пятно, и кровавые же следы виднелись на лестнице.

«Значит, все-таки идиот», — подумал Жора с облегчением. Он решил, что игрок спрятался на втором этаже. Сверху сыпались искры. Если кровь на ступенях — не обман зрения, то от Валета скоро не останется даже подгоревшего мяса.

Пора было возвращаться. И все же помощник не шел, а крался. Какое-то нехорошее предчувствие одолевало его, размягчая мышцы. Правильное предчувствие…

Уже ни черта не видя, он добрался до мощной дубовой двери. Люди Начальника, находившиеся снаружи, пытались сломать ее, потом бросили это дело. Огонь тоже будет жрать ее очень долго. Жора начал понимать, что сам запер себя в ловушке…

Какой-то скрежет раздался у него за спиной. Помощник стремительно обернулся. Дважды выстрелил в дымную завесу. И потом еще двенадцать раз с обеих рук — веером, на уровне живота. Это была почти истерика. В радиусе пяти метров наверняка не уцелел бы никто, разве что крыса…

Он заткнул за пояс один пистолет, нащупал ключ в кармане — его пропуск в райские кущи промозглой осени. Металл замка уже обжигал пальцы. Плевать на пальцы, лишь бы механизм сработал…

Снова скрежет — на этот раз совсем близко. Волосы зашевелились на затылке. Жора выстрелил, не оборачиваясь, выставив ствол под правый локоть. Получи, тварь!..

Ручейки огня растекались вокруг его ботинок. Он поворачивал ключ на ощупь, зажмурив глаза. Сотни незримых ос одновременно впивались в его слизистую оболочку. Кашель, похожий на рвоту, душил его и заставлял содрогаться всем телом…

Наконец пытка закончилась. Жора подумал, что эту «игру» он запомнит надолго. Он ошибался. У него почти не осталось времени.

Замок слетел, больно стукнул его по ноге, но Жора этого даже не заметил. Он толкнул перекосившуюся дверь, потом распахнул ее ударом сапога — только искры посыпались. Увидел темные силуэты крыш сквозь огонь…

В этот момент в его затылок уперлось нечто вполне конкретное — пистолетный ствол.

Жора не успел изведать всей потрясающей глубины разочарования — выстрел последовал незамедлительно. Пуля пробила его череп и вышла через правую глазницу вместе с остатками глаза.

И все же мертвый помощник сделал еще три шага (какая-то сила подтолкнула его вперед) и упал, зарывшись в жидкую грязь обезображенным лицом.

25. АНГЕЛЫ СМЕРТИ

За спиной Валета в дымном пекле обрушилась лестница — да так, что раскаленные угли брызнули в стороны. Он выскочил наружу, хватая ртом воздух и раздирая горло ногтями левой руки. Правая сжимала рукоять пистолета, как челюсти бульдога (информацию о бульдогах игрок почерпнул из тех же видеофильмов). Даже боль в плече отошла на второй план.

Вначале Валету показалось, что он ослеп, только не мог понять, куда подевались глаза — то ли выпали из глазниц, то ли провалились внутрь и теперь плавают в разжиженном мозге. Ожогов он пока не чувствовал, а вот тряпки, в которых он спал, похрустывали, словно черствое печенье.

Он плохо соображал, а двигался еще хуже, но инстинкт безошибочно понес его в сторону ближайших зарослей. Едва не споткнувшись о труп Жоры, он упал на четвереньки и, все еще оставаясь незрячим, как новорожденный щенок, поднял правую руку, чтобы вода не попала в пушку. Люди Начальника могли расстрелять его сейчас без особого труда, однако этого почему-то не произошло. По одной простой причине — они были мертвы.

После адской жары Валета охватил внезапный озноб. Сучья и обломанные ветки до крови разодрали ему лицо; он почти не заметил и этого. Ощутив запах гнилой листвы и мокрой древесины, он поглубже зарылся в грязь и попытался открыть веки. Узрел туманные пятна — еще не окружающий мир, а выделения из собственных слезных желез. Этот поток было невозможно остановить…

С грохотом осела крыша и погребла под обломками трупы. Валета настигло клубящееся облако пепла и гари. Не в состоянии ни на чем сфокусировать взгляд, он вдруг «увидел» своего «близнеца», возносившегося к нездешним, сияющим заоблачной чистотой небесам.

Когда он сообразил, что прощается таким весьма лирическим способом с собственной жизнью, было уже поздно о чем-либо сожалеть. Да, именно так: вначале — багровый призрак боли и страдания, затем — сверкающий и ускользающий в последний путь фантом посмертной свободы. Никогда вечность не уязвляет сильнее всякое живое существо, чем перед смертью, и хорошо еще, что эта изощренная пытка бренностью длится недолго.

Для Валета она продолжалась целых двенадцать минут — с того момента, как он навсегда расстался со своим «близнецом». Он понимал и то, что уже никогда не увидит продолжение «Молчания ягнят». Эти самые «ягнята» прикончат его чуть погодя…

Он отлежался в зарослях облетевшей сирени и после всего даже сумел встать на колени! Его глаза снова сфокусировались на грубой овеществленной материи, а клеткам тела вернулась чувствительность. Примерно с полминуты он потратил на то, чтобы реанимировать свое разряженное оружие. Чересчур долго. Безнадежно долго. Рассудок предавал; работала воля. И смерть почему-то запаздывала. Воспользовавшись отсрочкой, он подготовил к отправке девять маленьких свинцовых бандеролей с уведомлением — попробуй откажись!..

За спиной догорали развалины гостиницы. Уже дымилась крыша соседнего дома. Но людишки попрятались, если не считать трех силуэтов, возникших на улице в некотором отдалении.

Ангелы? Валет усмехнулся — про себя. Растянуть губы ему мешала дикая боль, охватившая все обожженное лицо от корней волос надо лбом до ободранных скул… Где-то он видел, слышал или же ему когда-то приснилось, что в исключительных случаях людям являются ангелы. По непонятной причине у него внезапно разыгралось воображение. Или он начал видеть то, что скрывалось под внешней оболочкой предметов?

Эти трое были похожи на ангелов приблизительно в той же степени, в какой сам Валет был похож на монаха, однако он воспринимал их именно так — как небритых, темных, пахнущих потом и самогоном ангелов смерти…

Они приехали на извозчике и теперь вышагивали по улице. ВСЕГО трое, но их шествие было похоже на королевский эскорт.

Тот, что шел посередине, был сама неумолимость, заключавшаяся в доведенной до автоматизма работе мышц, в бездумной и веселой способности убивать, в пренебрежении к жизни, возведенном в добродетель.

Валет чувствовал: схватка заведомо проиграна, но чтобы его предчувствия оправдались, она должна была как минимум состояться. Тупорылый пистолет в его руке казался до смешного маленьким и слишком малоэффективным, чтобы противостоять мощному оружию ангелов…

Шатаясь, игрок поднялся с колен. Сделав три шага, врезался в ствол дуба. Ободрал лоб об кору, но зато схватился за ось пьяно кружившегося мира. Поднял пушку на уровень плеча и направил ее куда следует.

Троица мгновенно распалась. Ангелы превратились в подвижные тени, неразличимые на фоне неподвижных теней. Валет оторопело водил пистолетом из стороны в сторону в пределах тридцатиградусного сектора. Эти трое двигались слишком быстро, а расстояние было слишком велико. Значит, он не мог видеть их лица, чуять их запахи, ощущать неотвратимость постороннего влияния. Его охватывало роковое бессилие…

И дело было не в полученных ранах или потерянной крови (в конце концов, ему не в первый раз дырявили шкуру). Тогда в чем же? Что явилось причиной странной фантазии об ангелах? Гипноз, иллюзия, жалкая глупость? Кто внушил ему эту самоубийственную слабость? Кто сделал его овцой?..

В этот момент он заметил юродивого, сидевшего на обгоревшей колоде возле бывшего гостиничного крыльца. Тот держал в руках кассету, которую Валет легко узнал бы из тысячи. Кассету, чудом уцелевшую в пламени. Но ТАМ ничто не могло уцелеть — игроку это было известно лучше, чем кому-либо другому.

Поистине издевка судьбы! Дурачок, мразь, ничтожество, убогая «шестерка» улыбался, просто улыбался, но Валету казалось — с бесконечным снисхождением. Это было уже слишком!..

Гул в ушах нарастал, превращаясь в дополнительный источник боли. Наконец-то Валет не был озабочен ни собственной безопасностью, ни мнением Начальника вшивого города Ина. Он переместил ствол вправо, чтобы отправить по назначению первую из девяти свинцовых бандеролей, однако за этот ничтожный промежуток времени плотное облако дыма заволокло юродивого и скрыло его от чужого взгляда.

Валет все равно выстрелил дважды, ни на секунду не усомнившись в правильности выбранного направления и оставив по два патрона на каждого ангела смерти. И еще один про запас…

Его пули проделали два сквозных отверстия в облаке — прямых, как винтовочные стволы. Сквозь эти отверстия, словно через невероятный бинокль, искажавший не только перспективу, но и сознание, потрясенный игрок снова увидел ничем не замутненную синеву небес.

Небес, которых не было и не могло быть над Ином.

Небес, в которых растворился его «близнец»…

Это редчайшее и прекрасное зрелище дорого ему обошлось. Когда его тяжелый и не очень резкий взгляд переместился вниз, на улице уже не было никого из темной троицы. Но один силуэт, разросшийся до размеров ЛИЧНОЙ катастрофы, оказался прямо перед ним.

Валет различил тускло блестевшие предметы по обе стороны груди — рукоятки пистолетов в кобурах. И руки незнакомца — расслабленные, но ко всему готовые руки, жившие почти самостоятельной жизнью…

Все сопровождалось маршевым грохотом пульса, сменившим гул в голове игрока. Грохот пожирал все другие звуки и от этого превращался в изнанку тишины. Ритм был тяжелейшим и изматывающим — гораздо тяжелее трэш-металлической музыки, которая иногда была записана на звуковых дорожках к фильмам. Одна эта жесткая пульсация вскоре доконала бы Валета, и он рухнул бы на колени, сжимая ладонями голову, раскалывающуюся, будто спелый арбуз. Красно-черная дымящаяся мякоть была бы полита слезами неба и вернулась бы в прах — однако все закончилось иначе.

…Он не успел направить пистолет на приближающийся силуэт. Тень надвинулась справа; последовал удар прикладом по запястью — достаточно АККУРАТНЫЙ удар. После такого удара Валет еще мог бы держать пушку. И держал…

Снова удар — теперь слева, под колено. Игрок начал ввинчиваться в землю корявым винтом. Ему помогли — не так сильно, чтобы добить, но достаточно интенсивно.

В итоге он успокоился. И превратился в груду обгоревшего рыхлого мяса, не помышлявшего о выживании.

26. «УБЕРИ ЭТОТ МУСОР, ПРИДУРОК!»

— Поднимите его! — сказал Заблуда, который уже понял, что потехи не будет — если он САМ себе ее не устроит.

Сильные руки подхватили Валета под локти и заставили встать. Можно было просто безвольно висеть, как поступил бы на его месте любой сопляк. Но левая нога нашла опору; спина выпрямилась; жертва подняла голову…

Два парня, державших игрока, были гораздо выше его и гораздо сильнее. Раньше это не являлось бы преимуществом, наоборот — в крупногабаритную мишень легче попасть. Третий был не очень высок и массивен, однако Валет знал бы, на кого поставить последние деньги, если бы этот третий вдруг поссорился с теми двумя жлобами.

— Итак, что мы имеем? — начал Заблуда, решивший обойтись без услуг судьи Чреватого, зато повеселиться как следует. — Ты сколько насчитал? — спросил он, обращаясь к своему помощнику.

— Девять трупов, Начальник, если со Штырьком…

— А как же иначе? Штырек тоже был нашим человеком. Гражданином города, хоть и козлом.

Оба холуя заржали. Заблуда рассматривал Валета с полуметрового расстояния, словно редкого вида животное. У него тоже все было в порядке с интуицией и физиогномикой — иначе он не продержался бы на своем посту столько лет. Он понял, что чужак его не слышит, но кое-что еще соображает. А если сконцентрируется и увидит свой шанс, то через пару минут сможет и стрелять. Лишь бы не сдох от перенапряжения… Этот человек был как генератор Железного — работал до полного разрушения.

Заблуда показал ему девять пальцев и сказал для хохмы:

— Понимаешь, друг, ты мне даже нравишься, но это слишком много.

Валет действительно не услышал ни слова, однако смысл происходящего до него дошел.

— Дайте ему пушку! — приказал Гришка.

Кто-то выдернул из руки игрока пистолет с забитым грязью стволом и вставил рукоятку недавно смазанного «ТТ» в колодец из ладони и согнутых пальцев.

Валет понял, что это не злая шутка. Вернее, шутка, конечно, — учитывая его состояние, — но все же относительно «честная». В общем, нормальный ход. Во многих других местах с игроком не стали бы шутить даже так. Если бы только не этот грохот в башке, мать его!..

Начальник повернулся к нему спиной и медленно зашагал по улице. Валет непроизвольно считал шаги своего ангела смерти. На каждый приходилось три удара пульса, безжалостно таранивших его череп. ПЯТЬ… ДЕСЯТЬ… ПЯТНАДЦАТЬ… ДВАДЦАТЬ.

Гришке показалось — достаточно. Он развернулся. Расставил ноги.

Руки слегка согнуты в локтях. Дыхание — как у спящего младенца. Взгляд без излишней фокусировки — так можно смотреть долго, не упуская ни малейшей детали внутри достаточно обширного пятна…

(Это не покер. Тут требуется нечто большее, чем умение скрывать свои чувства. Стрелкам чувства противопоказаны. Имитаторы и артисты гибнут в первую очередь. Блефуя, теряешь хладнокровие. Когда кровь выплескивается из раны, она оказывается до отвращения теплой, и понимаешь, что обманул только самого себя… В любом случае маленький кусок раскаленного металла отбирает жизнь: у одних — сразу же; у других — постепенно…)

— Отпустите его!

Что это было — хриплое карканье? Или голос, прорезавший барабанный бой?

Тиски разжались. Валет почувствовал себя свободным — слишком свободным. Будто был застигнут в падении, когда уже не остается времени обрадоваться освобождению.

С большим трудом он распределил вес неустойчивого тела на обе ноги. Расслабил руку. Предоставил ей действовать. Охватившее его безразличие было абсолютным. Оно усмирило боль, оторвало ее от нервов и отбросило за пределы сознания. Оно сделало игрока почти здоровым — ненадолго, но этого было достаточно для финишного рывка.

Маленький взрыв в мышцах… Ствол — на линию огня… Оставалось всего одно мгновение до выстрела…

Валету показалось, что таким стремительным он не был ни разу в жизни — даже когда пребывал в своей наилучшей форме.

Но если он двигался на пределе человеческих возможностей, то Заблуда стрелял сверхъестественно быстро.

(Умник Жирняга мог долго и нудно трепаться о так называемом «сенсорном запаздывании». Оно означает, что ни одно существо в принципе не способно реагировать в тот самый момент, когда раздражитель воздействует на его органы чувств. Неизбежно повисает крохотная пауза длительностью в сотые доли секунды. «Между помыслом и поступком падает тень…»[1] Это издержки нервной системы, а также способа восприятия. Временная завеса абсолютно непреодолима. Люди живут в прошлом, отделенном от настоящего почти незаметным промежутком. Однако «размер» этого промежутка — «ширина тени» — иногда решает все.

Например, для самого Жирняги запаздывание составляло огромную величину в половину секунды. То есть он был безнадежен. Валет в этом смысле приближался к совершенству. Вероятно, кто-нибудь сумел бы превзойти его, но лишь на ничтожнейшую малость, которая уже не дает преимущества. Существовал порог, установленный природой и свойствами времени для простых смертных. Игрок находился у порога.

Однако Гришка, похоже, ничего не знал об этом.)

…Самого движения Валет не уловил. Силуэт Начальника изменился мгновенно. На темном фоне промелькнули тусклые молнии. Вороненые стволы отрыгнули свинец…

И незримая смерть, посланная ангелом из обеих рук, вошла в Валета. Порциями. Всего их было восемь — почти слитный залп из двух автоматических пушек, превративший грудь и живот игрока в нечто похожее на непрожаренный бифштекс с кровью.

Его отбросило назад. На несколько метров. Он все-таки выстрелил, но это было всего лишь результатом судорожного сокращения мышц, и попал он в небо. Это был его последний бессознательный плевок в самого большого Начальника, так бездарно распорядившегося его молодой жизнью.

Боль вернулась снова — совсем ненадолго. Валет ощутил, каково это — проиграть все. Если бы он видел себя со стороны, то принял бы за марионетку, задергавшуюся на нитках. Цена ей была грош в базарный день.

Однако он ничего не мог видеть, потому что сдох раньше, чем мать-земля притянула его, прижала к своему грязному черному лону, готовому разверзнуться и принять в себя блудную двуногую тварь. Теперь уже навсегда.

Заблуда спрятал пистолеты и поманил пальцем хозяина «Олхозника», прятавшегося в хате поблизости и наблюдавшего за происходящим через окно. Тот повиновался незамедлительно, хотя чувствовал себя виноватым. Очень виноватым — ведь в гостинице погибло несколько людей Начальника. Это обстоятельство беспокоило его гораздо сильнее, чем сгоревший дом.

Гришка потрепал его по щеке, и у хозяина перестали трястись поджилки. Потом до него дошло, что это могла быть и шутка. Заблуда был известным специалистом по черному юмору.

— Что ж ты, говнюк, раньше не предупредил? — ласково спросил Гришка.

Старик молчал. Он ни бельмеса не соображал. В его желудке ворочался холодный слизистый ком, словно там сидела жаба, отложившая икру.

— Ты знаешь, как я не люблю бездомных, — продолжал Заблуда. — Придется продать тебя Ферзю.

У хозяина подкосились ноги. Тем временем один из помощников Начальника подозвал извозчика. Другой склонился над Валетом и приподнял стволом рваную ткань рукава. Обнажилось вспухшее белесое клеймо.

— Беглый, падла, — сообщил помощник с легким разочарованием, определив таким образом статус похорон.

Старик упал на колени и попытался лобызнуть руку Начальника. Гришка харкнул в мертвеца и бросил через плечо, забираясь в пролетку:

— Убери этот мусор, придурок!

Теперь уже бывший хозяин гостиницы смотрел ему вслед, пока пролетка не скрылась из вида. Старика тошнило при одной только мысли о том, что его ожидало. Но ослушаться он не посмел. Он даже придумал самый быстрый способ выполнить приказ. Поднатужившись и испуская запах поноса, он потащил труп Валета в сторону догорающих развалин.

Таким образом похоронная контора Швыдкого была избавлена от лишних хлопот.

27. «ЗАГОВОРЩИКИ, МАТЬ ВАШУ!»

Заметив «лендровер» Ферзя возле дома ведьмы, Начальник насторожился гораздо больше, чем тогда, когда наткнулся на труп Гнуса с вырванным сердцем. Он был, черт подери, реалист и знал, чем отличаются похождения маньяка от происков по-настоящему опасного врага. Помещик относился к последней категории и вряд ли явился к ведьме на сеанс массажа.

Два охранника Ферзя торчали на веранде, а еще трое шлялись вокруг дома. При виде этих прекрасно выдрессированных сторожевых псов Гришке впервые пришло в голову, что у Ферзя, вероятно, тоже появилась «проблема» и убийства начали происходить за пределами города. Он решил потревожить своего человечка в поместье — зажрался, скотина, а может, ведет двойную игру… Подозрения, сомнения, бессонница, отсутствие интересных сексуальных партнеров и потеря девяти стрелков не улучшали настроения Начальника.

— Погуляйте пока здесь! — приказал он своим помощникам, вооруженным карабинами Симонова, и поднялся на веранду. Люди помещика расступились, пропуская его. Это была территория города, а местные законы знали все.

В коридоре перед дверью кабинета чуткое Гришкино ухо уловило обрывок разговора.

— …Я могу дать тебе четверых, — предложил Ферзь.

— Согласна, — со смехом ответила Полина. — Но тогда мне придется оставить их там.