Король Воронов Стивотер Мэгги

– Сейчас узнаю.

Они неслись дальше, а стая тем временем растворялась в темноте, пока не исчезла совсем. Сердце Гэнси колотилось с невообразимой скоростью. Ему приходилось доверять Генри; а Генри приходилось доверять Робопчеле. Добравшись до нужной отметки, Гэнси резко свернул с автострады и понесся дальше. Воронов и след простыл: вокруг царила лишь обычная ночь. Он почувствовал себя странно, когда понял, что знает, где они находятся – неподалеку от Делаплейн и довольно далеко от Генриетты. Это был мир старинных богатых семей, лошадиных ферм, политиков и миллиардеров, владевших компаниями по производству шин. Совершенно неподходящее место для древней, неконтролируемой магии. Днем оно выглядело олицетворением благородной прелести – место, которое так долго и любовно взращивали и облагораживали, что было невозможно представить себе никакое безобразие на этой территории.

– А теперь куда? – спросил Гэнси. Они мчались в никуда, в заурядность, в жизнь, которую Гэнси уже прожил.

Генри ответил не сразу, склонившись над телефоном. Гэнси хотелось вдавить педаль газа до самого пола, но если они едут не в том направлении, то смысла в этом не было.

– Генри.

– Прости, прости. Есть! Жми на газ и поворачивай направо, как только сможешь.

Гэнси выполнил указание с такой прытью, что Генри пришлось схватиться за ручку на потолке кабины, чтобы удержаться.

– Круто! – сказал он. – А еще – ого!

Внезапно они снова увидели воронов; идеально-черная стая на фоне темно-лилового неба кувыркалась в воздухе, разлетаясь и снова сбиваясь в кучу над деревьями. Генри стукнул кулаком по потолку салона в молчаливом ликовании. «Фискер» выехал на широкое четырехполосное шоссе, на котором в обоих направлениях не было ни души. Гэнси только начал ускоряться, как вороны взметнулись вверх мощным птичьим торнадо, захваченные невидимым восходящим потоком воздуха, и резко переменили курс. Фары «фискера» высветили знак частной собственности в начале подъездной дорожки, уходившей в сторону от шоссе.

– Туда! Туда! – выкрикнул Генри. – Остановись!

Он был прав. Птицы резко остановились возле подъездной дорожки. Гэнси уже промчался мимо. Он окинул взглядом дорогу впереди; места для разворота нигде не было. Он не мог упустить птиц. Он не мог и не собирался их упускать. Опустив стекло, он высунул голову из окна, чтобы убедиться, что ночная дорога позади него все еще была пуста, а затем сдал назад. Коробка передач издала протестующий, взволнованный визг.

– Порядок, – сказал Генри.

«Фискер» взбирался по крутой подъездной дорожке. Гэнси даже не остановился при мысли, что в доме кто-то может быть. Было поздно, он – странный мальчишка в запоминающейся крутой тачке, а это – чей-то личный уголок старомодного мира. Но это не имело значения. Он придумает, что сказать владельцам поместья, если надо. Он не может упустить воронов. Только не в этот раз.

Фары высветили неухоженное былое величие: обрамлявшие дорожку булыжники, похожие на торчащие из земли обломки зубов, и прораставшая между ними трава; старый низенький заборчик, в котором не хватало досок; потрескавшийся асфальт и пробивавшиеся сквозь щели сорняки.

Теперь ощущение соскальзывания времени стало еще сильнее. Он здесь уже бывал. Он уже делал это; он уже проживал эту жизнь.

– Ну и место, чувак, – сказал Генри, вытягивая шею, чтобы рассмотреть все как следует. – Прямо как музей.

Дорожка поднималась вверх по склону, пока не достигла гребня холма. Она оканчивалась большой круговой развязкой, а сразу за ней темной громадиной высился дом. Впрочем, нет, это был не дом. Гэнси, выросший в особняке, сразу понял, что перед ним именно особняк. Он был больше, чем нынешний дом его родителей, и украшен колоннами, и смотровыми площадками на крыше, и портиками, и оранжереями – раскинувшееся на холме великолепие, кирпич и эмульсия. Впрочем, в отличие от поместья его родителей, самшитовые деревья здесь гибли под натиском сорняков, а плющ зеленой массой сползал по кирпичным стенам прямо на лестницу, ведшую к парадной двери. Из земли у крыльца торчали неровные, уродливые розовые кусты.

– Не слишком привлекательно выглядит для продажи, – отметил Генри. – Явно нуждается в ремонте. Но на крыше можно устраивать шикарные вечеринки в стиле зомби.

Пока «фискер» медленно ехал по круговой подъездной дорожке, вороны наблюдали, рассевшись на крыше и перилах смотровой площадки. Гэнси охватило чувство дежа вю – как в моменты, когда он смотрел на Ноа и одновременно видел и его мертвую, и живую версию.

Гэнси задумчиво потер нижнюю губу:

– Я уже бывал здесь.

Генри всматривался в воронов, которые всматривались в него в ответ и не шевелились. Ждали.

– Когда?

– Здесь я когда-то умер.

Глава 52

Еще до погружения в сон Ронан знал, что Кэйбсуотер окажется невыносимым, но он не до конца понимал, насколько.

Самым худшим было вовсе не то, что он видел; самым худшим были эмоции. Демон все еще трудился над деревьями, землей и небом, но он также осквернял ощущения – все то, что делало сон сном, даже если в нем не было никаких пейзажей. Теперь лес был как порывистый вдох сквозь зубы после высказанной лжи. Как будто сердце уходит в пятки, когда находишь труп. Как будто тебя терзают мысли о том, что тебя бросят, что ты создаешь слишком много проблем, что тебе лучше умереть. Это был стыд, который испытываешь, когда желаешь чего-то, чего тебе желать не следует; отвратительное возбуждение, когда ты на волоске от смерти. И все это – одновременно.

В кошмарах Ронана раньше присутствовали всего лишь одно-два подобных ощущения. Крайне редко он испытывал их все. Это было еще тогда, когда за ним охотился его ночной ужас, жаждавший убить его.

Впрочем, тогда он пребывал в этих кошмарах в одиночку. Сейчас Мора и Калла поддерживали его в мире, где он просыпался – Калла сидела на капоте его машины, а Мора – на заднем сиденье. Их энергия ощущалась как руки, закрывавшие его голову, заглушавшие часть ужасных звуков вокруг. Вдобавок, во сне с ним был разум Адама. В реальном мире Адам ясновидел на пассажирском сиденье рядом с ним, а здесь – он стоял в этом разрушенном лесу, сгорбившись, недоумевая.

Нет. Ронан вынужден был признать, что, хоть они и облегчали ему задачу, их присутствие не особо отличало его старые кошмары от нынешнего. Единственной разницей было то, что тогда кошмары хотели умертвить его; и Ронан сам хотел умереть.

Он огляделся по сторонам, ища какое-нибудь безопасное место, где он сможет сотворить задуманное без риска. Но такого места не было. Единственными неоскверненными объектами в этом сне были Адам и он сам.

Значит, он будет держать этот предмет в руках. Ронан сжал ладони вместе, представляя, как между ними формируется крошечный светящийся шарик. Демону было без разницы, где и что разрушать. У себя над ухом Ронан услышал судорожный вздох. Несомненно, исходящий от его отца. Несомненно, испытывавшего боль. Умиравшего в одиночестве.

Твоя вина.

Ронан оттолкнул эту мысль подальше. Он думал о крошечном огоньке, который создавал, чтобы найти Гэнси. Он представлял его вес, размер, контуры его крошечных крылышек.

– Неужели ты вправду думал, что я останусь здесь ради тебя? – с ледяным презрением прошипел Адам над другим его ухом.

Настоящий Адам стоял рядом, повернув голову в сторону, слушая, как немыслимая копия его отца бросала ему в лицо оскорбления. Голос и интонации идеально совпадали с реальным голосом Роберта Пэрриша. Адам плотно сжал губы, скорей из упрямства, чем из страха. Он неделями медленно отделял себя от своего настоящего отца; сопротивляться этой копии было куда легче.

Тебя бросят.

«Я не буду просить его остаться, – подумал Ронан. – Я лишь попрошу его вернуться». Ему страшно хотелось посмотреть, был ли предмет в его руках таким, каким он его задумывал, но он чувствовал, что демон стремится уничтожить этот предмет, вывернуть его наизнанку, наделить его совершенно противоположными свойствами и обезобразить. Лучше скрыть его от чужих глаз и верить, что он создал что-то хорошее. Ему нужно было удержать мысль о том, что именно этот предмет должен делать, когда его вытащат в реальный мир; он должен был отринуть желания демона, жаждавшего, чтоб этот предмет предназначался для чего-то другого.

Что-то царапало Ронану шею. Легонько, безобидно, неустанно, пока не прогрызло верхние слои кожи и не добралось до крови.

Ронан проигнорировал это ощущение и почувствовал, как зашевелился сновиденный предмет в его руке.

Сон выбросил ему под ноги мертвое тело. Почерневшее, изодранное в клочья и разлагающееся. Гэнси. Его глаза еще жили, губы шевелились. Уничтоженный и беспомощный. Из уголка его рта, пробив щеку, торчал коготь одного из ночных ужасов Ронана.

Бессильный.

Нет. Ронан так не думал. Он снова ощутил, как сновиденный предмет трепещет в его ладонях.

Адам поймал взгляд Ронана, пока двойник его отца продолжал орать на него. На его лице отчетливо проступало напряжение, вызванное попытками уравновесить энергетические потоки.

– Ты готов?

Ронан надеялся, что да. На самом деле, они узнают, кто победил в этом раунде, только когда он откроет глаза в своей машине.

– Разбуди меня, – сказал он.

Глава 53

Гэнси уже бывал здесь – семь с лишним лет назад. Удивительно, но тогда здесь проходило очередное мероприятие по сбору средств для выборов в Конгресс. Гэнси помнил, что был очень взволнован предстоящей поездкой. Летом Вашингтон, округ Колумбия, был слишком тесным и душным, а его обитатели становились невольными заложниками, державшими над головой свои портфели. И хотя семья Гэнси только-только вернулась из заокеанской поездки по мятным фермам в Пенджабе (дипломатический визит, смысл которого Гэнси еще не совсем понимал), это путешествие лишь раззадорило самого младшего Гэнси. Единственный задний двор, который был в их доме в Джорджтауне, был заполнен цветами намного старше самого Гэнси, и летом ему запрещали туда выходить, поскольку там обитало множество пчел. И хотя родители возили его на выставки антиквариата, в музеи, на скачки и вечеринки, посвященные какому-нибудь виду искусства, у Гэнси все чаще возникало непреодолимое желание путешествовать. Он уже видел все это. Он с жадностью ждал новых интересных вещей и чудес, чего-то, чего он никогда не видел раньше и не мог понять. Он хотел уехать.

Так что, хоть он и не был в восторге от политики, он с радостью ждал момента отъезда.

– Будет весело, – говорил его отец. – Там будут и другие дети.

– Дети Мартина, – добавила мать, и оба хохотнули над какой-то шуткой, понятной только им двоим.

Гэнси не сразу понял, что таким образом они побуждали его поехать, а не просто констатировали факт, будто вели метеосводку. Гэнси никогда не считал, что быть ребенком – весело, включая свое собственное детство. Он с нетерпением ждал будущего, в котором сможет менять место жительства, когда захочет.

Теперь же, годы спустя, Гэнси стоял на опутанной плющом лестнице и смотрел на табличку у двери. На ней было написано «Грин-хаус. Построено в 1824 г.» Вблизи было трудно определить, почему особняк выглядел гротескным, а не просто обветшалым. Присутствие воронов на всех горизонтальных поверхностях дома не портило картину. Он подергал парадную дверь – заперто. Он включил фонарик в своем телефоне и наклонился к боковому окну, пытаясь заглянуть внутрь. Он не знал, что именно ищет. Но, возможно, он поймет, когда увидит. Может быть, задняя дверь незаперта, или же где-то можно открыть окно. И хотя не было никаких обоснований считать, будто внутри заброшенного дома могут храниться какие-то секреты, важные для Гэнси, та часть него, мастерски овладевшая искусством поиска, молчаливо билась о стекло с желанием попасть внутрь.

– Взгляни-ка на это, – позвал его Генри, находившийся в нескольких метрах от него. Его голос был нарочито-шокированным. – Представляешь, в эту боковую дверь вломился один корейский подросток-вандал.

Гэнси пришлось пробираться к нему по клумбе с засохшими лилиями. Генри стоял у менее броского бокового входа и уже успел расколотить треснувшее оконное стекло, чтобы сунуть руку внутрь и открыть защелку на двери.

– Ох уж эти современные дети, – сказал Гэнси. – «Ченг» ведь не корейская фамилия?

– Мой отец – не кореец, – ответил Генри. – А я – да. Я унаследовал фамилию и тягу к вандализму от своей матери. Давай войдем, Дик, я все равно уже взломал эту дверь.

Но Гэнси колебался, стоя у самой двери:

– Ты отправил Робопчелу искать меня.

– Это был дружеский жест. Так поступают друзья.

Он, казалось, изо всех сил стремился доказать Гэнси, что его намерения были чисты, поэтому Гэнси быстро ответил:

– Я знаю это. Просто… Я редко встречаю людей, которые могут подружиться с другими так же, как я. Так же… быстро.

Генри показал ему «козу»:

– Jeong, братан.

– Что это значит?

– Кто знает, – пожал плечами Генри. – Это означает «быть Генри». Это означает «быть Ричардмэном». Jeong. Ты не используешь это слово в своей речи, но ты живешь по нему. Буду с тобой откровенным, я не ожидал обнаружить такое качество в таком парне, как ты. Мы словно встречались раньше. Нет, не так. Мы сразу стали друзьями, мы сразу сделали друг для друга то, что обычно делают друзья. Не просто приятели. Друзья. Кровные братья. Ты просто чувствуешь это. «Мы», а не «ты» и «я». Вот это называется jeong.

Подсознательно Гэнси чуял, что такое описание было слишком уж мелодраматичным, преувеличенным и нелогичным. Но где-то гораздо глубже это было искренне и знакомо, будто объясняло бОльшую часть жизни Гэнси. Это были его чувства по отношению к Ронану, и Адаму, и Ноа, и Блу. С каждым из них он мгновенно нашел контакт, и это приносило ему облегчение. Наконец-то, думал он тогда, он нашел их. «Мы», а не «ты» и «я».

– Ладно, – сказал он.

Генри ослепительно улыбнулся и открыл уже взломанную им дверь:

– Так что мы здесь ищем?

– Не могу сказать точно, – признался Гэнси. Его захватил знакомый запах дома: особенный запах чего-то, характерного для всех этих старых, осыпающихся домов в колониальном стиле. Может быть, плесень, самшит, воск для натирания полов. Его поразила не столько точная память этого места, сколько ощущение давно минувшей и более беззаботной эпохи. – Мне кажется, что-нибудь необычное. Думаю, это сразу станет очевидно.

– Может, нам стоит разделиться, или это фильм ужасов?

– Кричи, если что-нибудь попытается тебя сожрать, – ответил Гэнси с облегчением, довольный тем, что Генри предложил разделиться. Он хотел побыть наедине со своими мыслями. Он выключил свой фонарик, когда Генри включил свой. Генри, казалось, собирался спросить его, почему он это сделал, и тогда Гэнси вынужден будет ответить «Это обостряет мои инстинкты», но Генри лишь пожал плечами, и они разошлись в разные стороны.

Гэнси молча бродил по полутемным тихим залам Грин-хауса, преследуемый призраками. Здесь стоял буфет; здесь – пианино; здесь – группа стажеров-дипломатов, казавшихся такими искушенными. Он некоторое время постоял в центре бывшего бального зала. Когда он продвинулся вглубь помещения, снаружи сработал датчик движения и зажегся свет, испугав Гэнси. Здесь же находился широкий камин с уродливым старым очагом, зловеще раззявившим черную пасть. На подоконниках валялись дохлые мухи. Гэнси чувствовал себя так, будто он – последний живой человек в этом мире.

Раньше эта комната казалась ему огромной. Если прищуриться, сквозь ресницы он еще мог разглядеть людей, пришедших в тот день на вечеринку. Это всегда происходило в какой-то момент времени. Если бы у него была связь с Кэйбсуотером, он мог бы проиграть этот вечер заново, возвращаясь назад во времени, чтобы увидеть его еще раз. Эта мысль одновременно вызывала и томление, и неприязнь: тогда он был куда моложе и легкомысленнее, не обремененный какой-либо ответственностью и не умудренный опытом. Но с тех пор он много чего сделал и много чего достиг. Сама мысль о том, чтобы пережить все это заново и получить этот тяжкий опыт, снова прилагать все усилия, чтобы встретиться с Ронаном, и Адамом, и Ноа, и Блу… Это выматывало и раздражало его.

Выйдя из зала, он побродил по коридорам, обходя тех, кого там давно уже не было, извиняясь, когда случайно прерывал разговор, который давно закончился. Было шампанское; была музыка; вокруг витал навязчивый запах одеколона. Как дела, Дик? У него всегда все было хорошо, прекрасно, полный порядок – единственные возможные ответы на этот вопрос. Он всегда был на позитиве.

Он подошел к задней двери, затянутой москитной сеткой, и устремил взгляд в темноту ноябрьской ночи. Серые пучки травы в свете фонаря, включавшегося по сигналу датчика движения; черные голые деревья; небо – бледно-лилового цвета от далеких огней Вашингтона. Все вокруг было мертво.

Узнал бы он сейчас кого-то из детей, с которыми играл на той вечеринке? Они играли в прятки. Он так хорошо спрятался, что умер, и даже когда его воскресили, он все равно оставался скрытым от них. Он выбрался на совершенно другую дорогу в жизни чисто случайно.

Он толкнул дверь и вышел на мокрую увядшую траву на заднем дворе. Гости были и здесь; старшие дети тщетно пытались поиграть в крокет – официанты постоянно спотыкались о вкопанные в землю воротца.

Бледный свет фонаря датчика движения, который Гэнси активировал чуть раньше, заливал весь задний двор. Гэнси пересек лужайку и остановился у линии деревьев. Свет от крыльца проникал в лес гораздо глубже, чем ожидал Гэнси. Растительность здесь была далеко не такой буйной, как в его воспоминаниях, хотя он не знал, почему – то ли потому что он стал старше и уже успел побродить по множествам лесов, то ли потому, что сейчас на дворе стояла холодная пора. Вряд ли кто-нибудь смог бы спрятаться здесь сегодня.

Когда Гэнси отправился в Уэльс в поисках Глендауэра, он много раз стоял на краю таких полей – там, где велись великие битвы. Он пытался представить, каково было находиться там в тот момент времени, с мечом в руке, верхом на лошади, в окружении потеющих и истекающих кровью людей. Каково было быть Оуайном Глендауэром и знать, что они сражались за тебя, потому что ты призвал их сражаться?

Пока Мэлори отставал где-то на тропинке или копался у машины, Гэнси забредал в самую середину полей, чтобы как можно дальше отойти от всего современного. Он закрывал глаза, отрешался от звуков летевших где-то высоко в небе самолетов и пытался услышать звуки шестисотлетней давности. Тогда, будучи куда моложе, он еще надеялся, что, может быть, его будут преследовать духи; что в этом поле могут быть привидения; что он может открыть глаза и увидеть чуть больше, чем видел до этого.

Но он не обладал ни малейшими способностями к ясновидению, и минута, начинавшаяся с Гэнси, в одиночестве стоявшего на поле боя, так же и заканчивалась. Он стоял в этих полях один.

А теперь он уже с минуту стоял на самом краю леса в Вирджинии, пока стояние на месте не стало ощущаться как-то странно. Будто у него начали дрожать ноги, хотя в реальности они, конечно, не дрожали. Он вошел в лес.

Над головой трещали на ветру голые ветви, но листья у него под ногами были влажными и не издавали звуков.

Семь лет назад он наступил здесь на гнездо шершней. Семь лет назад он умер. Семь лет назад он родился вновь.

Он был так напуган тогда.

Для чего его вернули?

Ветви цеплялись за рукава его свитера. Он еще не дошел до места, где это произошло. Он говорил себе, что гнезда давно уже здесь нет; что упавшее дерево, рядом с которым он корчился в предсмертной агонии, уже сгнило; что в этом призрачном свете он все равно ничего не разглядит и не узнает нужное место.

Но он узнал его.

Дерево не сгнило. Оно совсем не изменилось – такое же крепкое, но почерневшее от влаги и ночной темноты.

Вот здесь он ощутил первый укус. Гэнси вытянул руку, с изумлением разглядывая тыльную сторону кисти. Он сделал еще шаг и споткнулся. Вот здесь он почувствовал, как они ползают по его шее сзади, заползая ему в волосы. Он не стал стряхивать эти ощущения; ни одна попытка стряхнуть с себя этих насекомых никогда не была успешной. Но его пальцы дернулись, словно он хотел поднять руки и сопротивляться.

Он сделал еще один неуверенный шаг. До этого старого, совсем не изменившегося черного дерева оставалось меньше метра. Тот юный Гэнси в прошлом споткнулся и упал здесь на колени. Шершни ползали по его лицу, по его закрытым векам, по дрожащим губам.

Он не пытался убежать. От них не убежишь, да и невидимое оружие уже сделало свое дело. Он помнил, как подумал тогда, что испортит всем вечер, если появится среди гостей, весь облепленный шершнями.

Он упал на четвереньки, но лишь на мгновение, а затем перекатился на бок. Яд горел в его крови. Он лежал на боку. Он свернулся калачиком. Мокрые листья прилипли к его щеке, когда он стал задыхаться. Он трясся с головы до ног, уже почти побежденный и охваченный страхом, таким жутким страхом.

«Почему? – подумал он. – Почему я? Для чего все это было?»

Он открыл глаза.

Он стоял, сжав руки в кулаки и глядя на то место, где это случилось когда-то. Его наверняка спасли, чтобы он нашел Глендауэра. Его наверняка спасли, чтобы он убил этого демона.

– Дик! Гэнси! Дик! Гэнси! – прокричал Генри где-то во дворе. – Думаю, тебе надо на это взглянуть.

Глава 54

Под фундаментом дома зиял вход в пещеру. Не такой большой наземный вход, как в пещере в Кэйбсуотере. И не скрытая дыра в земле, через которую они проникали в пещеру, где была похоронена Гвенллиан. Это была влажная, широко распахнутая пасть с обвалившимися земляными стенами, опиравшимися на остатки бетонных плит и обломки мебели. Пол пещеры у входа растрескался, и часть подвального помещения провалилась в одну из расщелин. Эти относительно свежие разрушения навели Гэнси на мысль, что эта дыра появилась в результате его приказа, который он отдал на Фокс-уэй.

Он попросил показать ему, где Король-ворон. Ему и показывали путь к Королю-ворону, и неважно, что для этого пришлось сдвинуть целые земляные пласты.

– Тут явно потребуется серьезный ремонт, – сказал Генри, потому что кто-то должен был это сказать. – Возможно, хозяевам придется заново отстроить этот подвал, если они хотят продать дом по хорошей цене. Положить деревянные полы, поставить новые ручки на дверях, может, даже восстановить стену.

Гэнси подошел к краю расщелины и заглянул внутрь. Оба парня посветили туда фонариками с телефонов. В отличие от свежей земляной «раны» входа, пещера внизу выглядела старой, сухой и пыльной, как будто существовала под этим домом всегда. В ответ на его просьбу был создан только этот вход.

Гэнси глянул на припаркованный у дома «фискер», мысленно определяя свое местонахождение относительно шоссе, Генриетты и силовой линии. Разумеется, он уже знал, что этот дом стоит на силовой линии. Разве в самом начале ему не сказали, что он пережил свою смерть на силовой линии только потому, что кто-то где-то умирал на ней же?

Интересно, был ли когда-нибудь более легкий способ попасть в эту пещеру. Был ли где-нибудь дальше на силовой линии естественный вход, или же она все это время ждала только его приказа, чтобы открыться?

– Ну, – произнес он, наконец, – я лезу внутрь.

Генри рассмеялся, а затем вдруг понял, что Гэнси говорит серьезно.

– Может, тебе следовало бы прикупить для таких экспедиций шлем и какого-нибудь лакея?

– Вероятно. Но не думаю, что у меня есть время ехать обратно в Генриетту за нужным снаряжением. Мне просто придется продвигаться очень осторожно.

Он не просил Генри идти с ним, потому что не хотел, чтобы Генри чувствовал себя неловко, отказываясь лезть следом. Он не хотел, чтобы Генри думал, будто Гэнси вообще собирался предложить ему подобное – забраться в дыру в земле, ведь единственное, чего боялся Генри в этой жизни – это подобных земляных ям.

Гэнси снял часы и сунул их в карман, чтобы не зацепиться за что-нибудь, если вдруг придется куда-то карабкаться. Затем он подвернул брюки и оценивающим взглядом окинул вход. Яма была не слишком глубокой, но он хотел удостовериться, что сможет выбраться наружу, если здесь, наверху, никого не окажется, чтобы помочь ему, когда он вернется. Нахмурившись, он притащил одно из кресел, не уничтоженных при обвале, и спустил его в темноту пещеры. Когда придет время выбираться, кресло может ему пригодиться и подарить лишние полметра высоты.

Генри понаблюдал за всеми этими приготовлениями, а затем сказал:

– Погоди. Ты испортишь свое красивое пальто, белый человек. Возьми-ка это, – он стащил с себя форменный свитер академии Эгленби и протянул его Гэнси.

– То есть, ты в буквальном смысле отдаешь мне последнюю рубашку, – Гэнси снял и отдал ему взамен свое пальто. Он был благодарен Генри. Подняв на него глаза, он добавил: – Увидимся на той стороне. Excelsior.

Глава 55

Идя по туннелю, Гэнси испытывал бешеную радость и одновременно печаль, поднимавшиеся в нем все выше. Вокруг был лишь безликий камень, но, тем не менее, он не мог избавиться от ощущения правильности происходящего. Он столько раз представлял себе этот момент, и теперь, оказавшись в нем, он не мог вспомнить разницу между воображаемым и фактическим переживанием. Между ожиданиями и реальностью отсутствовал какой-либо диссонанс, который так или иначе возникал до этого. Он собирался найти Глендауэра – и теперь он был на пути к нему.

Радость и печаль, захлестывавшие его с такой силой, что его тело не могло вместить их.

Он снова ощутил, как соскальзывает время. Здесь, под землей, это чувство было осязаемым, как вода, затапливавшая его мысли. Ему подумалось, что вокруг него смещается не только время, но и расстояние. Вполне возможно, что этот тоннель свернется и выведет его к совершенно другому месту где-то на силовой линии. Он следил за зарядом своего телефона, пока шел; аккумулятор быстро садился, когда он пользовался фонариком. Каждый раз, когда он смотрел на экран, время менялось самыми непостижимыми способами: иногда летело вперед вдвое быстрее, иногда отматывалось назад, а иногда застывало на одной минуте в течение четырехсот шагов Гэнси. Иногда экран мигал и полностью гас, а вместе с ним гас и фонарик, оставляя Гэнси в полной темноте на секунду, две секунды, три, четыре.

Он не знал, что станет делать, если окажется в темноте. В своих ранних экспедициях в пещеры он уже обнаружил, что в темноте очень легко свалиться в яму, даже имея фонарик. И хотя пещера сейчас больше напоминала ровный коридор, неизвестно, где и чем она оканчивается.

Ему оставалось только доверять воронам и своему ощущению, что он идет в правильном направлении. Все его шаги вели его именно к этому моменту, он был уверен в этом.

Ему оставалось верить, что свет не погаснет, пока он не доберется до нужного места. Это была та самая великая ночь, великий час; все это время ему было предначертано выполнить это в одиночку.

Поэтому он шел и шел вперед, невзирая на скачки заряда в телефоне.

Когда заряда осталось всего ничего, и индикатор на экране стал предупреждающе-красным, Гэнси остановился. Он мог повернуть назад, и тогда у него еще останется немного света. Остаток пути он проведет в темноте, но, по крайней мере, он уже знал, что сзади на его пути не было ям и провалов. Или же он может идти вперед, пока не погаснет свет, и надеяться, что найдет там что-нибудь. Надеяться, что там, куда он направляется, свет ему не понадобится.

– Господи, – выдохнул Гэнси. Он был книгой и сейчас листал свои последние страницы, желая поскорее добраться до финала и узнать, чем же все закончится. И в то же время он не хотел, чтобы это заканчивалось.

Он продолжал идти вперед.

Чуть позже фонарик погас. Телефон сдох. Гэнси очутился в кромешной темноте.

Остановившись, он понял, что здесь холодно. С потолка упала капля холодной воды прямо ему на макушку, вторая поползла по шее за воротник рубашки. Он чувствовал, как свитер Генри на его плечах постепенно пропитывается влагой. Темнота вела себя как живое существо, сгущаясь вокруг него.

Он не мог решить, что же делать дальше. Продвигаться вперед по сантиметру, наощупь? Оказавшись в полной темноте, он хорошо помнил, как потерял почву под ногами в пещере воронов. Здесь у него не было страховочного троса. Не было Адама, который удержит его от падения на самое дно. Не было Ронана, который прикажет гудящему рою быть воронами, а не осами. Не было Блу, чтобы шептать ему слова ободрения, пока он не расхрабрится достаточно, чтобы спастись.

Темнота была не только в тоннеле; она была и внутри него самого.

– Неужели ты не хочешь, чтобы я нашел тебя? – прошептал он. – Ты здесь?

Туннель молчал. Лишь где-то на каменный пол едва слышно капала вода.

В нем волной поднялся страх. Когда дело касалось Гэнси, страх имел очень специфическую форму. И, в отличие от той ямы в земле под Борден-хаусом, в таком месте, как это, страх имел над ним власть.

Он осознал, что в тоннеле уже не было тихо. Где-то вдалеке начал формироваться звук. Очень знакомый звук.

Рой.

Это был не звук единственного насекомого, летевшего по коридору. И не Робопчела. Это было нарастающее жужжание сотен крошечных телец, отскакивавших от стен и приближавшихся к нему.

И хотя в тоннеле было темно, Гэнси ощутил ту же черноту, которая сочилась из дерева в Кэйбсуотере.

Гэнси уже мог видеть всю историю своей жизни: как его спасли от смерти, вызванной ядом шершней, чуть более семи лет назад, когда умирал Ноа. И сейчас, когда дух Ноа разлагался, Гэнси снова умрет от яда. Может, во всем этом и вовсе не было никакого смысла, кроме возвращения на круги своя.

Жужжание приблизилось. Теперь сквозь этот гул можно было разобрать почти неслышное постукивание, когда насекомые сталкивались друг с другом, устремившись по коридору прямо к нему.

Он вспомнил, что сказал ему Генри, когда положил пчелу ему в ладонь. Он велел ему не думать об этом как о смертельном орудии. Лучше подумать, что это что-то может оказаться чем-нибудь прекрасным.

Это он может. По крайней мере, он так считал.

Что-то красивое, сказал он себе. Что-то благородное.

Насекомые жужжали и бились о стены, жужжали и бились, приближаясь. Звук становился невероятно громким.

Они были совсем близко.

– Что-то, что не причинит мне вреда, – сказал он вслух.

В глазах у него покраснело, затем потемнело.

Покраснело и потемнело.

А затем осталась только темнота.

– Листья, – произнес голос Ронана Линча, исполненный силы и устремления.

– Пыль, – сказал Адам Пэрриш.

– Ветер, – сказала Блу Сарджент.

– Дерьмо, – добавил Генри Ченг.

По телу Гэнси скользнул луч света, что-то красное и черное. Фонарик.

При первых проблесках света Гэнси показалось, что стены вокруг кишат шершнями, но секунду спустя он увидел, что это были только листья, и пыль, и ветер, погнавший все это прочь по тоннелю. И в этом новом свете Гэнси увидел своих друзей, дрожавших в тоннеле там, где мгновение назад были листья.

– Ты тупой ублюдок! – рыкнул Ронан. Его рубашка была в грязи, с одной стороны на лице засохла кровь, но непонятно, его ли собственная.

Гэнси не сразу обрел дар речи, но когда голос вернулся к нему, он сказал Генри:

– Я думал, ты остался у входа.

– Я тоже так думал, – ответил Генри. – А потом я подумал, что не могу позволить Гэнси-третьему бродить в какой-то мистической шахте в одиночку. У нас осталось так мало древних ценностей; очень недальновидно позволить им погибнуть. Вдобавок, кто-то же должен был привести твою свиту.

– Почему ты пошел туда один? – спросила Блу. Она обхватила его обеими руками, и он почувствовал, как она дрожит.

– Я пытался быть героем, – ответил Гэнси, крепко обнимая ее. Она была настоящей. Все они были настоящими. Все они пришли сюда за ним, посреди ночи. Его всеобъемлющий шок подсказал ему, что он и не подозревал, что они способны на такое ради него. – Я не хотел, чтобы кто-то из вас опять пострадал, ребята.

– Ты тупой ублюдок, – заявил Адам.

Они расхохотались – беспокойно, тревожно, потому что им это было необходимо. Гэнси прижался щекой к голове Блу: – Как вы нашли меня?

– Ронан едва не умер, пока создавал что-нибудь, чтобы тебя найти, – сказал Адам. Он ткнул пальцем в Ронана, и тот раскрыл ладонь, демонстрируя светлячка. Едва его пальцы разжались, светлячок подлетел к Гэнси и уселся на его свитер. Гэнси осторожно снял его с себя и так же осторожно сжал в ладони. Он поднял глаза на Ронана. Он не сказал «прости меня», но и вправду искренне сожалел о содеянном, и Ронан это знал. Вместо этого он спросил: – И что теперь?

– Вели мне приказать Робопчеле найти твоего короля, – быстро ответил Генри.

Но Гэнси всегда повелевал лишь магией и никогда не пробовал повелевать людьми. Не в стиле семьи Гэнси было приказывать кому-либо что-либо делать. Они просили и надеялись. Они оказывали услугу другим и втайне надеялись, что люди так же окажут услугу в ответ.

Они пришли сюда ради него. Они пришли сюда ради него.

Они пришли сюда ради него.

– Пожалуйста, – произнес Гэнси. – Пожалуйста, помоги мне.

Генри подбросил пчелу в воздух:

– Я уж думал, ты никогда не попросишь.

Глава 56

Гэнси не мог сказать точно, как долго они шли, пока он, наконец, не нашел свою цель.

В итоге все было так: каменная дверь с вырезанным на ней вороном и сновиденная пчела, ползущая по ветвям плюща. Тоннель, по которому они пришли, вывел их из дома юности Гэнси, лишенной всякого волшебства, и привел в его выдающееся настоящее. И все было совсем не так, как он представлял.

Он чувствовал, что все так, как должно быть.

Он стоял у двери, чувствуя, как снова соскальзывает время, а он сам застыл без движения в его безудержном потоке.

– Вы чувствуете это? – спросил он остальных. Или это только мои ощущения?

– Подойди с фонариком поближе, – сказала Блу.

Генри стоял позади и вежливо ждал, поскольку был новичком в этом поиске. Чтобы не создавать толкотню у двери, он передал фонарик Блу. Она поднесла его ближе к двери, высветив мелкие детали рисунка. В отличие от предыдущей найденной ими гробницы, где было вырезано подобие рыцаря, здесь были вороны, вороны и еще раз вороны. Ронан выбил ногой дверь предыдущей найденной ими гробницы, но к этой он прикасался очень осторожно. Адам смотрел на расстоянии, сжав руки, будто от холода. Гэнси потянулся за своим телефоном, чтобы задокументировать находку на фото, но вспомнил, что телефон разрядился, а затем подумал, был ли в этом хоть какой-то смысл, если это и впрямь была гробница Глендауэра.

Нет. Этот момент принадлежал лишь ему одному, а не широким кругам общественности.

Он прижал к двери ладонь, растопырив пальцы, пробуя толкнуть ее. Легкое покачивание показало, что она легко откроется.

– Этот парень случайно не окажется злодеем, нет? – опасливо спросил Генри. – Я слишком молод, чтобы умереть. Очень, очень молод.

За семь лет Гэнси достаточно размышлял над всеми возможными вариантами того, кем и чем может оказаться король за этой дверью. Он прочел достаточно историй о жизни Глендауэра, чтобы понимать, что Глендауэр мог быть либо героем, либо негодяем, в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. Он извлек дочь Глендауэра из могилы и обнаружил, что пребывание в гробнице свело ее с ума. Он читал легенды, где нашедшему сулили всяческие блага, и легенды, сулившие смерть. В некоторых историях Глендауэра похоронили одного; в других было сказано, что он окружен десятками спящих рыцарей, которые проснутся вместе с ним.

В некоторых историях – в их истории – был демон.

– Можешь подождать снаружи, если боишься, Ченг, – фыркнул Ронан, но его напускная храбрость была тонкой как паутинка, и Генри с легкостью отмахнулся от нее.

– Я не могу наверняка знать, что окажется по ту сторону двери, – сказал Гэнси. – Но мы все согласны, что будем просить убить демона, да?

Все были согласны.

Гэнси прижал обе ладони к холодному, как смерть, камню. Дверь легко поддалась под его весом; где-то внутри был явно спрятан какой-то хитроумный механизм, позволявший так легко сдвинуть тяжелый камень. Или же там вообще не было никакого механизма. Может быть, это было что-то сновиденное, какое-то удивительное творение, которому необязательно следовать законам физики.

Свет фонаря осветил гробницу.

Гэнси шагнул внутрь.

Стены гробницы Гвенллиан были богато расписаны – птицы, сплошь птицы, гонявшиеся за другими птицами, в красных и синих тонах, сохранивших свою яркость и насыщенность. На стенах висели доспехи и мечи, ожидая пробуждения спящего. Гроб стоял на возвышении и был закрыт крышкой с резным портретом Глендауэра. Все оформление гробницы было под стать королевской особе.

А эта гробница была обычной комнатой.

Здесь был низкий потолок; комната была вырезана в камне, и Гэнси пришлось слегка пригнуть голову. А Ронану пришлось пригнуться как следует. Стены – голый камень. Луч фонарика высветил широкую темную чашу на полу; на дне чаши было более темное пятно. Гэнси уже был достаточно опытным, чтобы распознать чашу для гадания. Блу перевела луч света чуть дальше. Посреди комнаты возвышалась квадратная плита; на плите лежал рыцарь в доспехах, ничем не накрытый и не захороненный. У его левой руки – меч, у правой – кубок.

Это был Глендауэр.

Гэнси уже видел этот момент.

Время соскальзывало вокруг него все сильнее. Он чувствовал, как оно вихрится у его ног, и они наливаются тяжестью, будто прирастают к полу. Здесь не было никаких звуков. Ничто в этой комнате не могло издавать звуки, кроме пятерых настороженных подростков.

Он никак не мог осознать, что все это происходит на самом деле.

– Гэнси, – прошептал Адам. Комната поглотила звук его голоса.

Луч фонарика Блу скользнул мимо фигуры в доспехах и осветил пол чуть дальше. Там лежало второе тело. Ребята обменялись мрачными взглядами, прежде чем потихоньку подобраться к нему. Гэнси каждой клеточкой тела ощущал и слышал шарканье своих ног по сухому полу; они все замерли и обернулись к двери гробницы. В обычном мире они бы уже шутили и смеялись, чтобы избавиться от страха, что дверь сейчас захлопнется за их спинами. Но они уже давно не жили в обычном мире.

Блу продолжала освещать лежавшее на полу тело фонариком. От него остался лишь скелет, сапоги и какое-то ветхое одеяние неопределенного цвета. Мертвец полусидел-полулежал, опираясь о стену, словно глядел на свои собственные ноги.