Король Воронов Стивотер Мэгги

Но его все равно снедало чувство вины.

Он подумал о том, как вернется сегодня в дом, созданный его руками. Но Сиротка останется заложницей сновиденного пространства и будет носить его старые часы и его же давний страх.

Когда он взял в руки планшет с инвентарной ведомостью, мысли о Кэйбсуотере снова принялись изводить его, напоминая, что ему все еще нужно расследовать происхождение того почерневшего дерева. Пока он подписывал ведомость, на него навалились мысли о школе, напоминая, что ему нужно сдать трехстраничный реферат об экономике тридцатых годов. Он забрался в машину, и стартер взвыл, напоминая, что ему нужно осмотреть его, прежде чем тот окончательно сломается.

У него не было времени на сновиденную оборванку Ронана; ему хватало собственных проблем.

Но он не мог выбросить мысли о ней из своей головы.

Он сосредоточился, пока его пальцы танцевали по рулевому колесу. Прошло мгновение, прежде чем он понял, что происходит, хоть этот феномен находился прямо у него перед глазами. Его рука метнулась через руль, ощупывая край, проверяя жесткость набивки.

Адам не приказывал своей руке шевелиться.

Он сжал ее в кулак и оттянул от руля. Перехватил запястье другой рукой.

Кэйбсуотер?

Но Кэйбсуотер, кажется, присутствовал внутри него ровно в том же объеме, что и всегда – кроме случаев, когда пытался привлечь его внимание. Адам принялся внимательно рассматривать ладонь в бледном свете уличного фонаря, сбитый с толку видом собственных пальцев, суетливо дергавшихся, будто лапки насекомого, без какой-либо привязки к его мозгу. Теперь, глядя на свою обыкновенную руку с въевшимися в кожу крошечными металлическими опилками и пылью, он решил, что ему это показалось. Может быть, это Кэйбсуотер послал ему видение.

Он неохотно вспомнил формулировку своей сделки с лесом: Я буду твоими руками. Я буду твоими глазами.

Он снова опустил руку на середину руля. Она спокойно лежала на поверхности, такая странная и чужая, с этой полоской бледной кожи, оставшейся от его наручных часов. Рука не шевелилась.

Кэйбсуотер? – снова мысленно позвал он.

В его мыслях распустилась сонная листва. Ночной лес, холодный и медлительный. Его рука оставалась лежать там, куда он положил ее. Но сердце в груди мучительно покрывалось мурашками, как и его пальцы, двигавшиеся сами по себе.

Он не был уверен, что это случилось на самом деле. Реальность становилась все менее полезным термином в эти дни.

––––

На фабрике Монмут Ронан Линч видел сон.

Этот сон был воспоминанием. Утопающий в роскошной зелени летний Барнс, кишащий насекомыми и наполненный влагой. Из спринклера, спрятанного в траве, брызгал фонтанчик. Мэтью в одних плавках раз за разом прыгал сквозь него. Юный. Пухленький. Светлые, выгоревшие на солнце кудри. Он раскатисто, заразительно смеялся. Мгновение спустя в него врезался второй мальчик и без зазрений совести свалил его на землю. Мальчишки покатились по мокрой траве, прилипавшей к их телам.

Второй мальчик поднялся. Он был выше ростом, гибкий как змея, хладнокровный. Его длинные волосы темными завитками скрывали уши, доставая почти до подбородка.

Это был Ронан, версия «до».

Здесь был и третий мальчик, аккуратно перепрыгивавший спринклер.

Джек-проворный паренек,

Прыгай через огонек[12].

«Ха, а ты думал, я не прыгну!» – Гэнси оперся ладонями о голые коленки.

«Гэнси!» – это уже Аврора, смеясь, произнесла его имя. Тот же заразительный смех, что и у Мэтью. Она направила на него спринклер, окатив его с головы до ног.

Ронан-версия «до» рассматривал Ронана-версию «после».

Он ощутил то мгновение, когда понял, что видит сон – электронный бит из наушников дребезжал у него в ушах – и уже знал, что может заставить себя проснуться. Но это воспоминание, это идеальное воспоминание… он стал тем Ронаном-версией-«до», или же Ронан-версия-«до» стала Ронаном-версией-«после».

Солнце светило все ярче. И ярче.

И ярче.

Раскаленный добела электрический глаз. Мир иссушался, становясь одним лишь светом или тенью, третьего не дано. Гэнси прикрыл глаза. Из дома кто-то вышел.

Деклан. Держит что-то в руке. Черное в этом агрессивном, кричащем свете.

Маска.

Круглые прорези под глаза, распяленный в улыбке рот.

Ронан помнил об этой маске только омерзение. Что-то в ней внушало ужас, но он не мог вспомнить, что именно. Все мысли выжигал этот отработанный радиоактивный остаток воспоминания.

Старший из братьев Линч устремился к ним; мокрая трава хлюпала под его туфлями.

Сон содрогнулся.

Деклан ускорил шаг и припустил прямиком к Мэтью.

– Сиротка! – вскрикнул Ронан, вскакивая на ноги. – Кэйбсуотер! Tir e e'lintes curralo!

Сон содрогнулся во второй раз. Призрачный лес незримым отпечатком лег поверх него, будто наложенный кадр в фильме.

Ронан ринулся вперед по умирающей белесой траве.

Деклан первым добежал до Мэтью. Самый младший Линч задрал голову, доверчиво глядя на него, и именно в этом заключался кошмар.

«Повзрослей, наконец, придурок», – сказал Деклан Ронану и пришлепнул маску на лицо Мэтью.

Это и был кошмар.

Ронан выхватил Мэтью у Деклана из-под рук; его сон судорожно вздохнул. В руках Ронан ощущал знакомые формы младшего брата, но было слишком поздно. Эта примитивная маска с легкостью и намертво приросла к лицу Мэтью.

Над головой у них пролетел ворон и исчез посреди неба.

«Все будет хорошо, – повторял Ронан братцу. – Ты можешь жить и так. Ты просто не будешь ее снимать, вот и все».

Взгляд Мэтью в широких прорезях маски был бесстрашен. И это был кошмар. Это-был-кошмар-это-был-кошмар-это-был…

Деклан сорвал маску.

За его спиной дерево сочилось чернью.

Лицо Мэтью превратилось в линии и штрихи. На нем не было крови; оно не наводило страх; оно просто перестало быть лицом, и в этом и был весь ужас. Он перестал быть человеком и стал рисунком.

Грудь Ронана, лишенная воздуха, разрывалась от молчаливых всхлипов. Он не плакал так уже очень давно…

Сон содрогнулся. Распадался уже не один только Мэтью – все вокруг сводилось на нет. Руки Авроры указывали одна на другую, все пальцы загнуты назад, к груди – от них остались лишь истончавшиеся штрихи. За спиной у них стоял на коленях Гэнси с мертвыми глазами.

Голос Ронана охрип. «Я сделаю что угодно! Я сделаю что угодно! Я сделаю что уго…»

Все, что Ронан любил, развоплощалось.

Пожалуйста…

–––

В школьном общежитии Эгленби проснулся Мэтью Линч. Потянувшись, он ударился головой о стену – во сне он подкатился к ней впритык. Только когда его сосед по комнате, Стивен Ли, издал звук, абсурдно выражавший недовольство, Мэтью осознал, что его разбудил трезвонящий телефон. Он лапнул трубку на тумбочке и прижал к уху: – Аааалло?

Ответа не последовало. Он моргнул, пытаясь рассмотреть номер на экране, затем снова приложил телефон к уху и сонно шепнул:

– Ронан?

– Где ты? У себя в комнате?

– Хр.

– Я серьезно.

– Хр-хр.

– Мэтью.

– Ага, я у себя. Стивен тебя ненавидит. Ща, кажись, два часа ночи. Чослучилось?

Ронан ответил не сразу. Мэтью не мог видеть его, но брат свернулся на кровати в Монмуте с телефоном под ухом, уткнувшись лбом в колени, одной рукой сжимая свой затылок: – Просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо.

– У мя всех'рашо.

– Тогда иди спать.

– Я и щас сплю.

Братья выключили телефоны.

–––

За пределами Генриетты темное нечто, угнездившись на силовой линии, наблюдало за всеми ночными происшествиями в городе и повторяло: я-проснулся-я-проснулся-я-проснулся.

Глава 12

Следующее утро выдалось чрезмерно солнечным и жарким.

Гэнси и Адам стояли у двойных дверей школьного театра имени Глэдис Франсин Моллин Райт, чинно скрестив руки. Им достались обязанности билетеров – ну, вообще-то, только Адаму, но Гэнси добровольно вызвался заменить Бранда на месте второго билетера. Ронана и след простыл. Внутри у Гэнси потихоньку кипело раздражение.

– День ворона, – провозгласил директор Чайлд, – это не просто день гордости за нашу школу. Ведь мы каждый день гордимся ею, не так ли?

Он стоял на сцене. Вокруг все уже начинали потеть, но только не он. Он был похож на тощего, но выносливого ковбоя-погонщика скота; его кожа напоминала изъеденную солнцем стену горного каньона. Гэнси давно подозревал, что Чайлд впустую растрачивал здесь свои истинные таланты. Засунуть человека с такими способностями к выживанию в светло-серый костюм и галстук – значит, прощелкать возможность посадить его на лошадь и нацепить на него глубокую широкополую шляпу.

Адам бросил на Гэнси понимающий взгляд и одними губами произнес: "йиии-хо!" Они ухмыльнулись и отвернулись друг от друга, чтобы не рассмеяться. Взгляд Гэнси остановился на Генри Ченге и его компании из Ванкувера – они сидели все вместе в самом дальнем ряду. Словно ощутив на себе его внимание, Генри обернулся через плечо. Поднял брови. Гэнси стало неуютно, когда он вспомнил, что Генри заметил Сиротку в багажнике его машины. Где-то в обозримом будущем он может потребовать объяснений, отговорок или лжи.

– …для этого Дня ворона, – настаивал Чайлд.

Обычно Гэнси нравился День ворона. В этом празднике было абсолютно все, что он любил: ученики в форменных белых футболках и штанах цвета хаки, походившие на статистов из документального фильма об охране природы; поднятие флагов; соревновавшиеся между собой команды, беспрестанно подбадривавшие друг друга криками; помпезность, обстоятельства, шутки, понятные лишь вхожим в этот круг; нарисованные везде и всюду вОроны. Младшие классы сделали бумажных воронов для всех учеников школы, чтобы разыграть во дворе шуточный поединок, пока школьные фотографы старались запечатлеть сияющие лица для рекламных материалов на следующий год.

Каждая клеточка тела Гэнси настойчиво требовала, чтобы он посвятил свое свободное время исследованиям. Затеянный им поиск был волком, и волк этот был голоден.

– Сегодня мы отмечаем десятую годовщину Дня ворона, – объявил Чайлд. – Десять лет назад предложение об этом празднестве, которое мы так любим сегодня, поступило от ученика, много лет учившегося в Эгленби. К сожалению, Ноа Черни уже нет в живых, чтобы отпраздновать это событие вместе с нами, но, прежде чем мы начнем отмечать, одна из его младших сестер оказала нам великую честь и сейчас немного поведает нам о Ноа и о происхождении этого праздника.

Гэнси решил, что ослышался, но Адам уставился на него и одними губами произнес: Ноа?!

Да, Ноа. Вот одна из сестер Черни поднимается на сцену. Даже если бы Гэнси не видел ее на похоронах, он сразу узнал бы миниатюрный рот Ноа, маленькие глаза с образовывавшимися под ними мешками, когда он улыбался, крупные уши, спрятанные под тонкими волосами. Было так странно видеть черты Ноа на молодой женщине. Еще более странным было видеть их на живом человеке. Она выглядела слишком старой, чтобы быть младшей сестрой Ноа; просто Гэнси уже успел забыть, что Ноа на самом деле застрял в своем тогдашнем возрасте. Сейчас ему было бы двадцать четыре года, если бы тогда спасли его, а не Гэнси.

Один из первокурсников сказал что-то неразборчивое и был тут же выведен из театра за неприличное поведение. Сестра Ноа склонилась к микрофону и произнесла что-то столь же неразборчивое, а затем добавила еще несколько слов, немедленно потонувших в микрофонном визге, когда звукорежиссер попытался отрегулировать громкость. Наконец, она заговорила: – Привет, меня зовут Адель Черни. Я не планировала большую речь. Я слушала эти речи, когда была в вашем возрасте, и знаю, что они скучны. Я просто хотела бы сказать несколько слов о Ноа и о Дне ворона. Кто-нибудь из вас знал его?

Гэнси и Адам разом начали поднимать руки и тут же опустили их. Да, они знали его. Нет, они не знали его. Живой Ноа существовал задолго до их появления в школе. А мертвый Ноа был скорей явлением, чем знакомством.

– Вы много пропустили, – продолжала она. – Моя мама всегда говорила, что он был похож на фейерверк, а это значило, что ему постоянно выписывали штрафы за превышение скорости, а еще он запрыгивал на стол во время семейных встреч и вытворял прочее подобное. У него всегда было множество идей. Он был очень жизнерадостным.

Адам и Гэнси переглянулись. Они всегда чувствовали, что тот Ноа, которого они знали, был ненастоящим. Слушать, насколько его сущность пострадала после смерти, обескураживало и приводило в замешательство. Невозможно было не думать о том, сколько всего сделал бы Ноа, если бы остался в живых.

– В общем, я сегодня здесь, потому что я фактически была первой, кому он рассказал об этой идее – основать День ворона. Он позвонил мне как-то вечером. Кажется, ему было четырнадцать в то время, и он рассказал мне, что ему приснился сон о сражении воронов. Он сказал, что все они были разного цвета, размеров и форм, и он был внутри них, а они кружились вокруг него, – она сделала широкий жест рукой, имитируя смерч; у нее были руки и локти, как у Ноа. – Он сказал мне: «Мне кажется, это был бы классный арт-проект». И я ответила: «Думаю, если каждый ученик сделает по одному ворону, получится как раз нужное количество».

Гэнси ощутил, как волосы у него на руках встали дыбом.

– Они бросались в атаку и носились по кругу, и вокруг были только вороны, только сновидения и мечты, – продолжала Адель, но Гэнси не был уверен, действительно ли она так сказала или же ему почудилось, и он просто вспоминал уже сказанные ею слова. – В общем, я знаю, что ему бы понравилось то, как это происходит сегодня. Так что спасибо вам за то, что помните об одном из его безумных снов.

Она уже спускалась со сцены; Адам прикрывал один глаз рукой; в зале вместо бурных аплодисментов раздались покорные двойные хлопки учеников Эгленби, которым было велено таким образом проявить уважение.

– Вперед, вОроны! – подбодрил их Чайлд.

Это было сигналом для Адама и Гэнси открыть двери. Школьники высыпали наружу. В зал хлынули свет и влажный воздух. Директор Чайлд подошел к ним и пожал руку сначала Гэнси, потом Адаму: – Благодарю за службу, джентльмены. Мистер Гэнси, я сомневался, что вашей матери удастся организовать сбор средств и составить список гостей уже к этим выходным, но, похоже, у нас все получилось. Если она будет баллотироваться в президенты, я проголосую за нее.

Они с Гэнси обменялись приятельскими улыбками, какими обычно обмениваются партнеры при подписании контракта. Это был бы чудесный момент, если бы на том и закончилось, но Чайлд еще некоторое время задержался у двери, затеяв вежливую пустую беседу с Гэнси и Адамом – соответственно, самым лучшим и самым умным из учеников. Целых семь мучительных минут они обсуждали погоду, планы на День благодарения и, наконец, истощив все темы для разговора, расстались, когда во двор вышли младшие ученики со своими боевыми вОронами.

– Господи Боже, – выдохнул Гэнси, переводя дух от чрезмерно проявленного усердия.

– Я думал, он никогда не уйдет, – отозвался Адам. Он слегка потер край своего левого века, прищурил глаз, прежде чем посмотреть куда-то за спину Гэнси. – Если… ой. Сейчас вернусь. Кажется, мне что-то попало в глаз.

Он покинул Гэнси; Гэнси поспешил окунуться в торжество Дня ворона. Он спустился к подножию лестницы, где ученикам раздавали воронов. Стая была сделана из бумаги, фольги, дерева, папье-маше и жести. Некоторые птицы могли парить в воздухе – в животиках у них были воздушные шары с гелием. Некоторые были сделаны в виде бумажных змеев. Некоторые насажены на палочки, с двумя дополнительными для управления крыльями.

Это сделал Ноа. Это приснилось Ноа.

– Вот тебе птичка[13], – сказал Гэнси младший школьник, протягивая ему ворона приглушенного черного цвета – деревянный каркас, обтянутый газетной бумагой. Гэнси шагнул в толпу. Толпу Ноа. Где-то в лучшем мире Ноа мог бы сам открывать эту юбилейную церемонию.

Везде, куда ни глянь, ландшафт состоял из палочек, рук и белых футболок, механизмов и шестеренок. Но если посмотреть в слишком яркое небо, палочки и ученики исчезали, и все пространство было заполнено вОронами. Они пикировали и атаковали, ныряли и взмывали вверх, порхали и вертелись на месте.

Было очень жарко.

Гэнси ощутил, как соскальзывает время. Совсем чуть-чуть. Это зрелище до странного напоминало ему картину его другой жизни, настоящей жизни; эти птицы были двоюродными братьями сновиденных существ Ронана. Так несправедливо, что Ноа должен был умереть, а Гэнси остался в живых. Ноа по-настоящему жил, когда его убили. А Гэнси лишь убивал время.

– У этой битвы есть какие-то правила? – бросил он через плечо.

– В войне нет правил, кроме одного – остаться в живых.

Гэнси обернулся. В лицо ему хлопнули крылья. Его окружали чужие плечи и спины. Он не мог узнать голос говорившего; не видя лиц, он даже не мог понять, действительно ли кто-то ответил ему.

Время тянуло и терзало его душу.

Заиграл школьный оркестр. Первый такт прозвучал довольно гармонично, но один из духовых инструментов сфальшивил на первой ноте следующей музыкальной фразы. В ту же секунду мимо лица пролетело насекомое – достаточно близко, чтобы он ощутил движение кожей. Внезапно все вокруг начало крениться набок. Солнце над головой раскалилось добела. Вокруг Гэнси порхали вОроны, а он все вертел головой, ища Адама, или Чайлда, или хоть что-нибудь, кроме белых маек, рук и порхающих птиц. Он скользнул взглядом по своему запястью. На часах было 6:21.

Когда он умирал, тоже было жарко.

Он стоял посреди леса деревянных палочек и птиц. До него доносилось бормотание духовых; визжали флейты. Вокруг него жужжали, гудели и трепетали крылья. Он чувствовал, как в уши ему заползают шершни.

Их там нет.

Но гигантское насекомое снова с жужжанием пронеслось мимо и принялось летать кругами.

Прошло много лет с того дня, когда Мэлори был вынужден остановиться прямо посреди очередной пешей экспедиции и ждать, пока Гэнси опомнится, а Гэнси тем временем упал на колени, дрожа всем телом, закрывая уши руками – умирая.

Он ведь так старался справиться с этим.

Их здесь нет. Ты на праздновании Дня ворона. После этого ты будешь есть сэндвичи. Ты запустишь двигатель «камаро» на парковке после уроков. Ты поедешь на Фокс-уэй. Ты расскажешь Блу о том, как прошел твой день, ты…

Насекомые заползали к нему в ноздри, шевелили волосы, роились вокруг. По спине Гэнси текли ручейки пота. Музыка приглушенно мерцала в отдалении. Ученики превратились в бесплотные тени, ходившие мимо и вокруг него, слегка задевая его. Сейчас у него подогнутся колени. Он не станет противиться и даст себе упасть.

Он не мог заново переживать свою смерть здесь. Только не сейчас, не тогда, когда память об этом будет слишком свежа во время мероприятия по сбору средств. "Вы слышали? Гэнси-третий слетел с катушек на праздновании Дня ворона. Миссис Гэнси, вы могли бы прокомментировать состояние вашего сына?" Он не мог отвлекать внимание на себя.

Но время соскальзывало; он соскальзывал. В его сердце пульсировала черная-черная кровь.

– Гэнсимэн.

Поначалу Гэнси не разобрал слов. Перед ним стоял Генри Ченг – сплошь модная прическа, улыбка и внимательный взгляд. Он забрал у Гэнси из рук его вОрона и сунул ему в ладонь что-то холодное. Холодное и становившееся все холоднее с каждым мгновением.

– Когда-то ты угостил меня кофе, – сказал Генри. – Когда я сходил с ума. Считай, что мы квиты.

В руке у Гэнси был пластиковый стаканчик воды со льдом. Вряд ли он мог спасти положение, но что-то все-таки его спасло: шокирующая разница температур, обыденный стук болтавшихся в стакане кубиков льда, взгляд глаза в глаза. Вокруг них все еще беспорядочно бродили ученики, но теперь они были просто учениками. Музыка снова стала обычным школьным оркестром, исполнявшим новую композицию в необыкновенно жаркий день.

– Вот и хорошо, – произнес Генри. – Сегодня вечером у нас вечеринка в тогах, Ричард, в Литчфилд-хаус. Можешь прихватить с собой своих парней и эту твою детку-подружку.

А затем он ушел; на том месте, где он только что стоял, снова порхали вОроны.

Глава 13

Поначалу Адам решил, что ему что-то попало в глаз. Это началось, когда он еще стоял в чрезмерно жарком зале театра. Не столько какое-то раздражение, сколько ощущение переутомления, когда слишком долго таращишься на экран компьютера. Он вполне мог бы прожить с этим ощущением до конца дня, если бы оно не усугублялось. В довершение ко всему картинка перед глазами стала слегка размытой. Не слишком тревожное состояние само по себе, но в сочетании с тем, что он слишком явно чувствовал собственный глаз, оно уже требовало внимания.

Вместо того чтобы вернуться в один из учебных корпусов, он сбежал вниз по лестнице к боковой двери театра. Под сценой были туалеты, и именно туда он и направился, пробираясь мимо многоножек из сложенных друг на друга старых стульев, причудливых силуэтов фанерных деревьев и бездонных океанов черных занавесей, покрывавших все вокруг. Коридор был темным и узким, стены – ужасали облупившейся зеленой краской. Закрыв глаз рукой, Адам обнаружил, что все вокруг выглядело искаженным и пугающим. Ему снова вспомнился вид собственной дергающейся руки.

С Кэйбсуотером надо бы поработать, подумалось ему, и выяснить, что происходит с тем деревом.

Свет в туалете был выключен. Для него это не было препятствием – выключатель был сразу за дверью, но Адаму не очень хотелось шарить рукой в темноте, чтобы найти его. С колотящимся сердцем замерев на пороге, он оглянулся назад. В коридоре, под умирающим светом флуоресцентных ламп, было темно и пусто. Тени, казалось, были неотделимы от занавеса на сцене. Между предметами пролегли длинные полосы черноты.

"Включи свет", - подумал Адам.

По-прежнему прикрывая глаз одной рукой, другую он протянул в темноту. Он действовал быстро, его пальцы тянулись сквозь холод, сквозь темень, касаясь чего-то…

Нет, это была всего лишь одна из вьющихся ветвей Кэйбсуотера, но существовавшая лишь в его голове. Его рука скользнула мимо нее и зажгла свет.

В туалете было пусто.

Конечно же, там было пусто. Конечно же, пусто. Конечно же, пусто.

Две старые кабинки из зеленой фанеры, даже и близко не соответствовавшие ни критериям удобства, ни санитарным нормам. Писсуар. Умывальник с кольцом ржавого налета вокруг сливного отверстия. Зеркало.

Адам встал перед зеркалом, все еще прикрывая глаз рукой, рассматривая свое худощавое, мрачное лицо. Излом практически бесцветной брови, не прикрытой ладонью, выражал беспокойство. Опустив руку, Адам снова взглянул на свое отражение. Покраснения вокруг левого глаза не было. Он не слезился. Он был…

Адам прищурился. Он что, слегка косоглазый? Кажется, так это называется, когда глаза не направлены в одну сторону?

Он моргнул.

Нет, все в порядке. Просто оптический обман, вызванный этим зябким зеленым освещением. Адам наклонился ближе к зеркалу, чтобы проверить, нет ли красноты в уголке глаза.

Глаз все-таки косил.

Адам моргнул – и глаз снова стал нормальным. Он моргнул снова – и глаз опять косил. Это было похоже на плохой сон, который еще не стал кошмаром, не совсем – тебе просто снилось, что ты пытаешься натянуть носки и внезапно обнаруживаешь, что они не налезают тебе на ноги.

Пока он смотрел на себя в зеркало, его левый глаз медленно повернулся и уставился вниз, в пол, отдельно от правого глаза.

Картинка перед глазами расплылась и снова вернулась в фокус, когда правый глаз перехватил контроль над зрением. Дыхание Адама стало прерывистым. Он уже лишился одного уха. Он не может лишиться еще и глаза. Неужели это из-за отца? Могло ли это быть запоздалым последствием того удара по голове?

Глаз медленно покачивался в глазнице, как мраморный шарик, опущенный в стакан с водой. Адам ощутил холодок ужаса в животе.

Ему вдруг показалось, что в зеркале тень одной из кабинок изменилась.

Он обернулся, чтобы посмотреть. Ничего.

Ничего.

"Кэйбсуотер, ты со мной?"

Он снова повернулся к зеркалу. Теперь его левый глаз медленно проворачивался вокруг своей оси – то горизонтально, то вертикально.

У Адама едва не остановилось сердце.

Глаз взглянул на него.

Адам отшатнулся от зеркала, заслонив глаз рукой. Он врезался плечом в противоположную стену и замер, судорожно хватая воздух ртом, перепуганный до смерти, до смерти, до смерти, ведь кто мог бы ему помочь в такой ситуации и к кому он мог бы обратиться?

Тень над одной из кабинок и впрямь менялась. Она из квадратной становилась треугольной, потому что – о, Господи! – дверца кабинки открывалась.

Длинный проход, ведший наружу, был похож на переплетение коридоров в комнате страха. Из двери кабинки выплеснулась чернота.

Адам произнес:

– Кэйбсуотер, ты мне нужен.

Тьма разлилась по полу.

Адам думал лишь о том, как не дать ей коснуться его. Одна только мысль о прикосновении этой тьмы к его коже была хуже, чем вид его бесполезного глаза.

– Кэйбсуотер. Защити меня. Кэйбсуотер!

Раздался треск, словно от выстрела – Адам отшатнулся в сторону, когда треснуло зеркало. По ту сторону зеркала, в каком-то неизвестном мире, ярко светило солнце. Листья прижимались к стеклу с другой стороны, словно это было не зеркало, а окно. Лес нашептывал и шуршал в глухом ухе Адама, убеждая его помочь установить связь между ними.

Благодарность горячей волной разлилась по телу – такая же невыносимая, как и страх. Если с ним сейчас что-нибудь случится, по крайней мере, он будет не один.

"Вода, – подсказывал Кэйбсуотер. – Водаводавода".

Подобравшись к умывальнику, Адам повернул кран. В раковину хлынула вода, пахнувшая дождем и галькой. Он сунул руку под струю воды, затыкая сливное отверстие. Чернильная тьма почти достигла его туфель, истекая из кабинки будто кровь из раны.

"Не дай этому коснуться тебя…"

Он вскарабкался на край умывальника, когда тьма достигла стены. Она взберется по ней наверх, Адам знал это. Но затем вода наконец-то наполнила раковину и хлынула через край на пол. Она смыла чернь – беззвучно, бесцветно – и унесла ее прочь к сливному отверстию. После нее остался лишь самый обыкновенный светлый бетон.

Даже после ухода тьмы Адам оставил воду течь еще с минуту – и промочил ноги. Затем он соскочил с умывальника на пол, набрал воды в ладони и плеснул эту пахнувшую землей воду себе в лицо, на левый глаз. Еще и еще, опять и опять, снова и снова, пока ощущение усталости в глазу не прошло. Пока он не перестал чувствовать его. Теперь, когда он снова заглянул в зеркало, это был просто его глаз. Просто его лицо. Никакого солнца в отражении, никакого застывшего зрачка. На ресницах Адама повисли капли рек Кэйбсуотера. Кэйбсуотер глухо ворчал и постанывал, пропуская свои ветви сквозь Адама, вспыхивая пятнами света в глубине его глаз, вминаясь камнями в его ладони.

Кэйбсуотер долго медлил, прежде чем прийти к нему на помощь. Всего лишь несколько недель назад на него лавиной посыпалась черепица с крыши, и Кэйбсуотер мгновенно примчался спасать его. Если бы это случилось сегодня, он уже был бы мертв.

Лес шепотом говорил с ним на своем языке, состоявшем в равной степени из образов и слов, и теперь Адаму стало ясно, почему тот едва не опоздал.

Что-то атаковало их обоих одновременно.

Глава 14

Как уже отметила Мора, отстранение от школьных занятий не приравнивалось к каникулам, поэтому Блу, как обычно, отправилась на свою рабочую смену у Нино. Несмотря на палящее солнце снаружи, в ресторане было полутемно – эффект грозовых облаков, темнеющих на западе. Невнятные серые тени под столиками. Трудно понять, достаточно ли внутри темно, чтобы зажечь лампы, висевшие над каждым столиком. Впрочем, с этим решением можно было повременить, ведь в ресторане все равно не было посетителей.

Поскольку ей особо нечем было заняться, кроме как выметать остатки пармезана из углов, Блу стала думать о приглашении Гэнси пойти с ним на вечеринку в тогах сегодня вечером. К ее удивлению, мать всячески поощряла ее согласиться. Блу заявила, что вечеринка в тогах в стиле Эгленби противоречила всем ее моральным принципам. Мора парировала: «Мальчики из частной школы? Обрывки ткани вместо одежды? По-моему, это как раз и есть твои нынешние принципы».

Шурх-шурх. Блу яростно мела пол. Она чувствовала, что вот-вот начнет заниматься самоосмыслением, и не была уверена, что ей это нравится.

На кухне над чем-то рассмеялся менеджер смены. До нее донеслись диссонирующие тяжелые звуки музыки с вкраплениями электрогитары – похоже, он показывал поварам видео на своем телефоне. По ресторану разнесся громкий звон колокольчика, когда открылась входная дверь. К изумлению Блу, в ресторан вошел Адам и бросил усталый беглый взгляд на пустые столы. Его школьная форма была испачкана, что было совершенно на него непохоже: измятые, покрытые грязью брюки, белая футболка в мокрых, грязных пятнах.

– Разве мы не договорились, что я перезвоню тебе попозже? – поинтересовалась Блу, разглядывая его форму. Обычно она была в безупречном состоянии. – У тебя все хорошо?

Адам опустился на стул и осторожно дотронулся до левого века:

– Я вспомнил, что после школы у меня силовая тренировка и открытия, и я не хотел пропустить твой звонок. Э-э… факультативы по физкультуре и научным исследованиям.

Блу, продолжая подметать пол, приблизилась к его столику:

– Ты не сказал, все ли у тебя в порядке.

Он раздраженно попытался отряхнуть одно из мокрых пятен на рукаве футболки:

– Кэйбсуотер. С ним что-то случилось. Не знаю. Мне надо поработать с ним. И мне, наверное, понадобится наблюдатель. Что ты делаешь сегодня вечером?

– Мама говорит, что я иду на вечеринку в тогах. А ты пойдешь?

Голос Адама сочился презрением:

– Я не пойду к Генри Ченгу, нет.

Генри Ченг. Теперь ей стало чуть понятнее. На диаграмме Венна, где в одном из кружков было написано «вечеринка в тогах», а в другом – «Генри Ченг», Гэнси, вероятно, очутился бы в точке их пересечения. У Блу снова возникли те самые смешанные чувства.

– Что у вас с Генри Ченгом за проблемы? Кстати, хочешь пиццу? Кто-то ошибся с заказом, и у нас есть лишние.

– Ты же его видела. У меня нет на это времени. И – да, пожалуйста.

Она принесла ему пиццу и села напротив, пока он старался поглощать еду как можно сдержаннее. На самом деле, пока он не появился в дверях, она и забыла, что они договорились обсудить Гэнси и Глендауэра. С момента обсуждения этого вопроса в кругу семьи дома, в ванне, у нее так и не возникло никаких новых идей.

– Должна сказать, я не представляю, чем помочь Гэнси, кроме как найти Глендауэра, – призналась она, – и я не знаю, где искать дальше.

– У меня не было времени, чтобы подумать над этим сегодня, – ответил Адам, – поскольку я…

Он указал на свою помятую форму, хоть Блу и не могла определить, имеет ли он в виду Кэйбсуотер или школу.

– Так что идей у меня нет, но у меня есть вопрос. Как ты думаешь, может, Гэнси должен приказать Глендауэру появиться?

От этого вопроса внутри у Блу все перевернулось. Нет, она уже думала о силе приказа Гэнси; но его необъяснимо повелительный голос был настолько похож на его обыкновенный властный тон, что порой ей трудно было убедить себя, что ей это не показалось. А когда она и вправду признавала, что в этом что-то было… например, когда он растворил трех фальшивых Блу явно магическим способом во время их последнего похода в Кэйбсуотер… ей все равно было трудно расценивать это как магию. Это знание казалось вторичным и вполне нормальным. Но когда она принялась размышлять над этим явлением более пристально, стараясь удержать в голове всю его полноту, она осознала, что это было похоже на появления и исчезновения Ноа, или же на то, как Аврора вышла к ним, пройдя сквозь камень. Ее разум радостно позволял ей верить, что в этом не было никакого волшебства; это можно было просто списать на тот факт, что Гэнси – это Гэнси.

– Не знаю, – сказала она. – Если бы он мог это сделать, то, наверное, уже бы попробовал?

– Вообще-то, – начал было Адам, но тут же умолк. Выражение его лица изменилось. – Ты идешь сегодня на вечеринку?

– Похоже на то, – она слишком поздно поняла, что вопрос означал куда больше, чем сами слова. – Как я уже говорила, мама сказала мне, что я пойду, так что…

– С Гэнси.

– Да, наверное. И с Ронаном, если он пойдет, конечно.

– Ронан не пойдет к Генри.

– Ну, тогда да, видимо, с Гэнси, – осторожно произнесла Блу.