Коммуналка 2. Близкие люди Демина Карина
Глава 1
Святослав пошел следом, потому как не понравилась ему идея оставлять диву наедине с Савожицкой. Пусть ведьма была старой и опытной, но при всем том она все же оставалась ведьмой. А с них станется голову заморочить.
– Не стоит, – сказала Аннушка, когда Святослав уже решился было открыть дверь. – Не надо мешать наставнице. Она… не повредит диве.
– Так уверены?
Она стояла у лестницы, опираясь на нее обеими руками, выгнувшись так, что будь Святослав менее опытным, подумал бы… нехорошо.
– Уверена, – Аннушка мурлыкнула и, намотав светлый локон на палец, потянула его, запрокинула голову, провела языком по губам. – Она давно… собиралась познакомиться. Все говорит, что ведьмы слабеть стали, потому как дивный народ почти истребили. А не станет их вовсе, то и мы исчезнем… и вы… и будет мир бессильным. Как в таком жить?
Она оттолкнулась от перил, выпрямляясь, принимая другую позу, тоже вполне себе определенного свойства. Интересно, многим уже голову задурила?
– А дети где? – поинтересовался Святослав.
– Дети? – в ведьминых очах, темных, что спелая вишня, мелькнула тень разочарования. Но не стоило надеяться, что Аннушка отступит. Ведьмы порой проявляли редкостное упрямство. Что ж… – Дети заняты… играют.
– Где?
– Там, – она указала вниз. – Они там… а мы здесь… только мы вдвоем.
Она подходила медленно, притом умудряясь покачивать бедрами, изгибаться, будто в танце. И стало жарко… так жарко, что Святослав позволил себе засмотреться на эту… ведьму.
Как ее еще назвать?
И она, почуяв близость добычи, растянула в улыбке полные губы.
– Мы ведь можем заняться чем-нибудь… интересным… например… поговорить, – голос ее сделался низок, и прорезалась в нем характерная хрипотца.
А тонкая ручка легла на плечо, примеряясь, как половчей обнять.
Святослав позволил.
Вот только вторую руку перехватил, поднес пальцы к губам. Ведьма засмеялась и… что ж, молодая, неопытная, учить ее и учить.
– Тебе что велено было? – спросил он, зацепившись за взгляд.
Вцепившись в него.
Продавив и дар, и разум. Он не пытался больше скрывать свою силу, но напротив, позволил ей раскрыться, сковать ведьму. Та дернулась было и…
– Тебе было велено за детьми приглядывать, так?
Он не позволил ей отпрянуть.
А вот руку с плеча убрал, так, что она почувствовала, каково это, когда собственное тело подчиняется чужой воле. И страх сменился паникой. И она закричала бы, позвала бы на помощь, если бы могла.
– А ты что? Мало того, что не в свои дела лезешь, так еще и ведьмины чары применяешь? Без моего, к слову, согласия.
Она только моргнула. И поняв, что позволено ей будет ответить, сказала:
– Я… нечаянно.
– Еще скажи, что не понимала, что делаешь, – Святослав ткнул в лоб. – Или не способна контролировать. Если не способна, не справляешься, тогда придется дар ограничить.
Ведьма побелела.
И не то чтобы ограничительные браслеты могли повредить. Не ведьме.
Не взрослой ведьме.
Скорее, дело в самом факте их применения.
– Н-е н-надо…
– Думаешь? – Святослав позволил себе толику сомнений. – А мне кажется, что надо. Что ты со своими играми… ведь играешь, так?
Она только моргнула.
И из левого глаза слезинка выкатилась. Надо же, какая упертая ведьма.
– Не подействует. А будешь и дальше выкобениваться, точно жалобу подам, – предупредил Святослав. – Ты же не думаешь о последствиях. О том, чем твои игры закончиться могут. Скольким уже головы задурила?
Молчание.
– Я спрашиваю…
– И я тоже, – присоединился к просьбе тихий вкрадчивый голос. – Ну-ка, Аннушка, мне казалось, в тебе побольше ума, чем у Ниночки…
– Они сами!
– Сколько? – Святослав слегка надавил, и ведьмочка застонала. Жалобно. Только вот не помогло. Сожаления она не испытывала, как и раскаяния, одно лишь раздражение и отнюдь не на себя, на Святослава, на наставницу, на всех вокруг.
– Я жду.
– Д-двое… они сами… они… смотрели… хотели… я просто…
– Семейные?
– Д-двое…
Святослав кивнул и покосился на Савожицкую, которая позволила себе быть наблюдателем. Сама она выглядела усталой и, пожалуй, разочарованной.
– Уже собрались уходить? – уточнила она, постукивая карандашом по раскрытой ладони. – Или еще не дошло?
– Д-да… об-бещал… жениться. Обещали.
Слезы на глазах высохли.
– И ты бы пошла замуж? – поинтересовалась Савожицкая. – Нет, спрошу иначе. Кто?
– Ам-мельянов. И Сухоцкий. Из народного театра.
– Театр… да… помню… Амельянов у нас из простых, слесарь шестого разряда. На редкость рукастый человек. С женой своей двадцать лет прожил. Сколько у него детей? Трое? Осталось, было-то больше, но война… зато внуки пошли. Будет тебе кого понянчить, когда замуж пойдешь.
– Я? – вот теперь ужас ведьмы был настоящим.
Кажется, перспектива выходить за упомянутого Амельянова ее нисколько не вдохновляла.
– А что ты думаешь? За дела и отвечать надобно. Вот думаешь, что супруга его просто слезою умоется? К слову, я ее знаю. Нина Харитоновна, между прочим, женщина серьезная. Партторг на заводе. Не подумала, нет? И стало быть, развод она мужу, конечно, даст… кто ж не даст, но сперва по партийной линии вызовет и его, и тебя, чтоб ты, стало быть, рассказала, почему это вздумала семью рушить. Между прочим, ячейка общества.
Аннушка сглотнула.
А Святослав подумал, что ничего-то о наказаниях не знает.
– С другой стороны у нас кто? Васечка Сухоцкий… конечно, помоложе будет. Ему всего-то двадцать шесть. И детей у него нет. Зато имеется парализованная матушка, за которой пока его жена приглядывает. Но ты же не станешь перекладывать эту работу на постороннюю женщину? Младшенькие опять же… у Васечки семеро братьев и сестер. Меньшому – пять. Ты же помнишь Николашечку? Очень… подвижный мальчик.
– Нет.
– Дорогая моя, о последствиях думать надо. И если еще историю про большую любовь примут, то твое вот баловство… прежде помнишь, что с ведьмами делали? И ведь не из-за проклятий. Проклятия, если подумать, это пустяки. А вот то, что творишь ты и тебе подобные дуры, людей злит. Мне же этого не нужно.
Она обошла застывшую Аннушку, которой Святослав вернул способность двигаться. Вот только та не смела. Съежилась.
– Так что выбор у тебя невелик. Или замуж за человека, которому ты голову заморочила, притом что замужем этим пробудешь лет этак десять, чтоб ни у кого и тени сомнений не возникло, что сделанное сделано из великой любви.
– Я… я больше не буду.
– Конечно, не будешь. Ты будешь мужем заниматься. Семьей. Сделаешь все, чтобы счастливы были.
– Или…
– Или браслеты. Но тогда все узнают, что ты, дорогая, оказалась одновременно и глупа, и неосторожна, а то и вовсе неспособна дар контролировать.
И знание это крепко помешает Аннушке занять более-менее приличное место в и без того запутанной ведьминской иерархии.
– Времени тебе до вечера… думай. Придумаешь, как выпутаться, чтобы все довольны остались, твое счастье. А нет… справку о беременности я тебе выправлю. Только, – губы Савожицкая растянулись. – И рожать придется, а то ведь вдруг да подумают, что обманываешь?
– Я…
– Вон пошла, – это прозвучало отстраненно и холодно. А ведьма повернулась к ученице спиной и сказала: – Прошу прощения, что вам пришлось возиться с нею. Говоря по правде, понадеялась на ее благоразумие. До сего момента Аннушка была на редкость благоразумна.
– Где Астра?
– Там, – она указала на коридор, но тотчас подхватила Святослава под руку. – Ей нужно время разобраться. Успокоиться. Поверьте, так будет лучше для всех.
И Святослав поверил.
– А мы пока с вами побеседуем.
– Мне нужно проверить, что с детьми.
– А что с ними? Тут они… – она прислушалась, махнула рукой и кивнула. – Тут… в моем месте силы без моего согласия ничего-то серьезного не случится.
– А приворот – это несерьезно, стало быть?
– Помилуйте, какой приворот. Так, мелкие девичьи пакости. Вот увидите, сообразит, как выпутаться.
– А если нет?
– Тогда замуж пойдет. Или браслеты. Но думаю, что замуж… напоет о большой любви, а там как-нибудь да справится.
– И вы не станете помогать?
– Зачем? Это тоже урок. Да и ни к чему мне дура. С такой-то силой дурость опасна. И для нее, и для меня, и для всех…
На всех ведьме было глубоко плевать. А вот факт, что глупышка, с собственной силой не справившаяся, и ее под удар подвести могла, дело иное. Партия, она ведь разбираться не станет, отчего так получилось.
Сперва внушение.
Потом выговор.
А там и места лишиться можно, не говоря уже о партбилете. Исключат за недоработки и недостаточный контроль, а то и вовсе на учет поставят, как потенциально чуждый элемент. Нет, этого Савожицкая не простит. И даже если выкрутится Аннушка, в чем Святослав тоже почти не сомневался, все одно не видать ей старшею не стать.
Не в этом городе.
Впрочем, мысли свои Святослав при себе оставил.
– Прошу, – Савожицкая открыла дверь. – Конечно, не кабинет, но поговорить можно. У вас ведь вопросы, верно?
Тесная комнатушка.
Пыльная.
С одной стороны стену затягивает полотнище, некогда алое, но выцветшее, пошедшее пятнами. С другой – плакаты наслаиваются этакой чешуей.
Старые.
«Ведьма! Вари зелье по ГОСТу!»
«Магию на службу крестьянам!»
«Огненная сила – заводам!»
Взгляд Святослава скользил по поблекшим фразам, которые когда-то да в душе отзывались, а теперь вот и рисунки эти, простые, схематические, и сами призывы казались излишне пафосными. Надо же…
– Прошу прощения, здесь мы обычно храним то, что не слишком нужно, но пока списать не выходит. Завхоз у нас весьма… дотошный, – ведьма осторожно опустилась на грубый табурет. – Подземной крови в нем четверть, вот и сказывается…
«Люди – не рабы! Равные права малым народам!»
«Долой драконье семя!»
И рисованный алый дракон корчится на пиках крошечных людишек. Даже здесь, на плакате, рисунок кажется нелепым, понятно, что дракон силен, что стоит ему дыхнуть пламенем, и людишек не станет.
– Вы храните это место, – Святослав прикоснулся к плакату, поняв вдруг, что показалось ему странным: отсутствие пыли. И на плакатах, и на мебели, включая огромное старое зеркало, перечеркнутое трещиной. – Зачем?
– Не знаю… может, чтобы помнить, как все было? – она не стала отнекиваться, уверять, что просто он, Святослав, все неверно понял.
– Мне казалось, что у ведьм и без того неплохая память.
– Неплохая, но… у тех, кто помнит тот мир. А нынешние… возьмите Аннушку. Ведь на самом деле неглупая девочка. Я бы с глупой связываться не стала. Нет. Она и умна… отличница. И комсомолка уже, хотя сами понимаете, что в ее возрасте не так просто решить вопрос. Но она сумела. И рекомендации мне принесла. Я и подумала, что, возможно, мне повезло… не представляете, до чего с ними сложно!
– Сочувствую.
«Выжжем драконью кровь дотла!»
Черно-белые и черно-красные цвета. Рисунки нарочито примитивные, но больше этот примитивизм не кажется пафосным.
– Ведьмы всегда были детьми природы. А какие в природе запреты? И приходится раз за разом напоминать, уговаривать, просить… а вот если бы помнили они, как было раньше, когда за любой оговор можно было печать на лоб получить.
Она потерла переносицу.
– Ваша матушка получила?
– Увы… соседка оговорила, будто бы матушка у нее мужа увести желает. А матушка замужем была. И сама выбрала. А мы, когда уж выбираем сами, то… ведьмы, конечно, страстные по натуре, но это в молодости. Потом уж страсть утихает, и ценить начинаем совсем иное. Вот… разбираться и не стали. Донос отправили в жандармерию, оттуда в суд. И получила… печать.
Савожицкая отвернулась к зеркалу.
– Я помню ее. Она была красивой женщиной. И там, где мы жили… днем люди нас сторонились, а ночью пробирались огородами, скреблись, просились помочь. А на следующее утро же вновь плевали вслед… Отец-то потом, после того как печать появилась, ушел… я его и не помню, мы уже потом, после родили. А он сказал, что приворожен был, хотя ни одна ведьма в здравом уме не станет.
– Так уж и не станет?
– В здравом уме, – уточнила Савожицкая. – Что за радость с замороченным человеком жить? Это сперва-то кажется, будто такая любовь настоящая, а потом-то понятно становится, что рядом с тобою и не человек даже, а… не важно.
Важно.
И, верно, имелся у нее неудачный опыт. Да только дела Святославу до этих вот тайн не было.
– Сестрица моя старшая от дара отказалась. Муженек настоял. Мол, или так, или не женюсь… скотина. Я ей говорила, что не нужно, что мир-то поменялся, что и клейма больше никому не ставят, только там, на деревне, многое по-прежнему осталось. Вот она добровольно и отреклась, отрезала… и чем все закончилось?
Как Святослав предполагал, ничем хорошим.
– Ниночка слабосилком появилась. Но хоть появилась. Кроме Ниночки-то… она старалась, мальчика родить хотела, да не смогла. Сошла в могилу, а этот… скот женился, почитай, сразу. Негоже мужчине одному быть. Я Ниночку к себе и забрала, да… у меня-то иное, занималась по молодости всяким… непотребным, вот и стала пустоцветом.
– Мертвое ведьмовство? – осторожно предположил Святослав.
«Магия – людям!»
Рисованные люди стояли, взявшись за руки и подняв эти руки над головой, а еще выше над ними переливалась алым рисованная же корона огня, должно быть, зримо воплощавшая магию.
– Оно самое, – щека Савожицкая дернулась. – Молодая была… ушла из дома сразу после Иринкиной свадьбы, когда заметила, что благоверный ее на меня поглядывает. Поняла, чем оно рано или поздно закончится. Тогда-то, пожалуй, впервые силу и использовала… мы же крестьянами числились, беспаспортными были. Вот я нашего участкового и окрутила, чтобы он мой паспорт у председателя колхоза забрал. Правда, пришлось рассчитываться, он-то тоже мужик опытный, а я что? Пятнадцать лет и слабосилок… в паспорте-то другой возраст указали, чтоб, значит, взрослой числилась. Ну да на него зла не держу, сговорились, почитай, по-доброму. Он и с документами помог, и денег с собой дал, три рубля, чтоб пешком не шла. И совет поступать на курсы.
«Долой клеймо! Свободу ведьмам!»
«Советская ведьма не враг народу, но служит ему!»
«Покупайте зелья в Госснабведьмторге».
– Я прислушалась, хотя… время было все одно смутное, – она провела ладонью по неровной поверхности бумаги. – Пришлось… выживать. И не только мне. Все это красиво на словах, но словами людей не переломишь. Сколько всего я выслушала…
Рисованная ведьма счастливо улыбалась, протягивая руку с зажатой в ней колбой, от которой исходил свет. Выглядело, говоря по правде, пугающе. Но куда менее пугающе, чем черная фигура мага, протянувшего руки к полю, и даже яркая ядовитая зелень пробивающихся ростков – на пшеницу они походили менее всего – не умаляла общего пугающего впечатления.
– В городе я и поняла, что слабосилок. Я-то думала, что развернусь, а вышло… пришлось подрабатывать и не всегда законно. Одного раза и попалась. И… – она тихонько вздохнула, коснулась белой шеи, на которой вдруг проступило едва заметное пятнышко. Ожог? Тот, который ни одно зелье не сведет. – И остаться бы мне вовсе без головы, но снова повезло… заступился за меня один человек, со связями, а взамен попросил, чтобы один ритуал провела.
– Запретный?
«Одаренный! Силой и знанием крепи обороноспособность страны! Враг не дремлет!»
– Само собой. Если бы не запретный, он нашел бы кого более умелого.
Глава 2
– И чего он хотел?
Вопрос пустой, но ей нужно, чтобы кто-то его задал. Когда спрашивают, говорить легче.
– Помощи… его ребенок был болен. Настолько, что и дивы отступились, сказав, что тело уже мертво, что держать в нем душу и дальше – преступление. Тот человек не был плохим. Одиноким. Запутавшимся. Но не плохим. Должно быть, потому я и согласилась, что… я была молодой и не знала, насколько опасной может быть жалость. А мне стало жаль и его, потерявшего в этом новом мире все, и себя. Может, я даже слегка влюбилась. Может, меня влюбили, посчитав, что будет лучше, если обряд исполнит женщина, которая не просто обязана чем-то… сейчас, оглядываясь, мне сложно сказать, что и вправду было первично.
– Сколько было ребенку?
– Не знаю. Я… не думаю, что он ребенок, в том смысле, что маленький, – она потерла раскрытой ладонью лоб. – Тот мужчина… тогда он мне казался старым. Не настолько, чтобы не влюбиться, но… сейчас я понимаю, что ему было за тридцать. Да и маг. Вы медленней живете. Так что он вполне мог иметь взрослого сына. Или дочь.
– То есть, вы ребенка не видели?
– Нет. В этом не было нужды. Он принес кровь и волосы.
– Светлые? Темные?
– Русые. Но… нет, не темные. Да, пожалуй, русые. Мне не позволено было прикоснуться. Он сказал, что я должна лишь провести обряд. Он сам расчертил поляну. Думаю, он был одаренным и весьма неслабым, но у вас сила иная, она не способна обратиться к той, к мертвой стороне. А наша… на беду с жизнью связана. Мне только и надо было, что прочесть заклятье.
«Проверяйте ваших детей! Одаренный ребенок – счастье в семье!»
И улыбающаяся мать поднимает к небу младенца, от которого вновь же исходит свет. А сама она чем-то похожа на ведьму из соседнего плаката.
– И вы согласились?
И вновь же, очевидно, что согласилась она, иначе не отвела бы взгляда. Но Святославу необходимо подтверждение, и Савожицкая подтверждает.
– Да, – она сказала это, найдя в себе силы посмотреть в глаза. А ведь могла бы не признаваться. Срока давности за подобное нет, как и оправданий. Слишком серьезно все, слишком… опасно.
– Жертвы?
– Он сам… я же говорю, я была проводником и только.
– И кто…
– Он, – ведьма криво усмехнулась. – Он был хорошим человеком. Наверное. И не смог иначе. Я… начала ритуал. Он стоял. Смотрел. Слушал. Он был в центре… я… честно, в тот момент мне в голову не пришло, что это странно, начинать ритуал без жертвы. Я только и думала, что не хочу никого убивать. Он сказал, что и не придется, что у него есть камни… драконьи камни и драконья кровь. Этого хватит, чтобы получилось. Я и поверила. Я… все-таки о мертвом ведьмовстве я только там и услышала. Это уже потом стала разбираться со всем… тогда же…
Она провела ладонями по лицу, стирая прежнее слегка надменное выражение. И Святослав увидел перед собой просто уставшую женщину с некрасивым лицом.
– С самого начала все пошло не так. Сила… обычно она отзывается легко, идет, подчиняется, и надо лишь направить ее. А тут было ощущение, что мне приходится тянуть нечто невероятно тяжелое, да еще и темное, дурное. И хотелось бросить, но он сказал, что если я брошу, то мне не жить. И я поверила. Ритуал, коли начался, должен быть завершен. И я сосредоточилась, чтобы не выпустить это. И не впустить в себя. Тогда-то я и начала понимать, что запреты порой нужны.
Судорожный вздох сотряс худое тело.
– А когда сил моих почти не осталось, он подошел ко мне, взял нож, просто вытащил… я уже и пошевелиться не могла. Он же сказал, помню это, вот как сейчас, сказал… прости, но у меня выхода нет другого… и себя по горлу. Резко так… – Савожицкая содрогнулась.
Святослав же стиснул зубы.
Добровольная жертва?
Что писали про добровольные жертвы? Мало, ибо мертвое ведьмовство, запрещенное при драконах, и новая власть не одобрила. А потому и все, что с ним связано, так и осталось тайной. Но, верно, не всякую тайну сберечь можно.
– Когда я очнулась, он был уже мертв. Я… мы… лежали оба, на земле. В крови. В… тот листок, который у него остался, с заклятьем и описанием обряда, я сожгла. Прямо там и сожгла. И ушла. Мне было плохо… так плохо… помню, думала, что сама умру. И даже радовалась этому.
– Но выжили.
– Выжила… меня нашла ведьма, из числа старых. Как уж ругала… в жизни никто так не ругал. А потом и объяснила, что я наделала.
– И что же?
– Мертвому не место среди живых. Да, душа останется, но… болеет ведь не только тело. Это как… вот бывает, что просто царапина, о ней забыть бы и все, но пройдет день-другой, и эта царапина загноится, а там гной и внутрь перейдет, разнесется по крови. Так и с душой. Кем бы ни был тот, кого силой задержали среди живых, но рано или поздно он обратится в тварь. И тварь эта уже не сохранит в себе ничего-то человеческого. Нет, память останется с нею, знания. Тело, которое не стареет, не болеет и вовсе никогда-то не умрет, но в теле этом не будет души.
Перспектива вырисовывалась в крайней степени невеселая.
– Она пыталась найти… они все, полным кругом… были среди них и те, кто говорил, что не след меня вытаскивать, что, раз виновата, то и уйти должна. Но Агриппина крепко своих ведьм держала. И всем-то выговорила тогда, помню, что развели вольницу, позабыли, каково это под вечным страхом жить, разбежались и наплевали на долг свой. Что таких как я, молодых и глупых, хватает. И не дело это, когда учить их некому. Вот и… круг со мною силой поделился. Выходили. Но… заплатить все одно пришлось.
Она положила ладонь на живот.
– А тот ребенок…
– Не нашли, – ведьма покачала головой. – Искали хорошо. Агриппина всех вызвала, до кого дотянулась только… мелкою гребеночкой по городу прошлись, едва ли не каждого человека проверили.
Святослав поверил.
– Он ведь не просто так живет. Он мир меняет. Там, где асверы свои лаборатории ставили… тоже нашли, с чем связываться, – Савожицкую перекосило. – Мир переменился. Перекроился. И не скоро еще станет таким, как прежде. Потому и закрыли эти земли. И если ума хватит, то в ближайшую сотню лет не откроют. Да…
– Почему вы не уехали? Обряд ведь здесь проводили?
– Да, – она покачнулась и табурет застонал. – Думаю, вы знаете, где…
– Пустошь на берегу?
– Она самая. Тогда еще дом стоял, но его сожгли, развалили. А не уехала… не могу. Часть меня осталась к этому берегу привязана. И к дому. И…
Святослав почувствовал себя идиотом.
– Ингвар ваш след взял, верно?
– Да.
– И зачем вы туда ходили?
– Я каждый месяц бываю. Сколько живу… приглядываю. Он ведь тоже не свободен, неживой и немертвый. Пусть свободнее меня, уйти способен, да только и не вернуться, когда сила иссякнет, не сможет. Первый раз он перед самой войной появился.
Она провела руками по плечам, будто вдруг холодно стало ей.
– Я… тогда уже почти поверила, что времени прошло изрядно, что сгинул он… наивная. Убить неживое сложно, поскольку оно уже мертво. В ту ночь мне вновь стало дурно, как никогда прежде. Я сперва даже решила, что прокляли… были тут… проблемы. Но потом, под утро уже, когда отпускать стало, когда боль почти стихла, я сообразила, что к чему. Бросилась к берегу, да поздно.
– Что нашли?
– В том и дело, что ничего. Поляну. Следы костерка, да и только. Ни крови, ни… лишь ощущение, что обряд проведен был, но какой? Я, конечно, искала… книги, записи… слухи даже собирала, пытаясь понять, что за обряд-то был мною проведен и сейчас тоже, но нет… слишком уж опасная тема. Если что и имелось, то не здесь.
Савожицкая покачала головой.
– Тоже искать стала… не только я неладное ощутила, но и те из старых, кто еще жив был. Агриппина тогда только-только отошла, назвала меня наследницей, будто я просила. Я говорила ей, что где мне старшей быть после такого? А она ответила, что только мне и быть, что я на своей шкуре прочувствовала, каково это… и чем платить тоже прочувствовала. Вот и буду блюсти порядок лучше, чем кто бы то ни было.
И верно оказалась права, если в этом городе на ведьм жалоб почти и не поступало.
– Искали мы хорошо, но… нашли лишь мертвую ведьмочку, да не там, на поляне, на пустыре за городом лежала. Не из наших, – она покусала бледные губы. – Приезжая. Думаю, он ее нашел и уговорил помочь. Заморочил голову, а там и выпил досуха. Думаю, что даже она не первая, что чем-то он кормился. Ведьминская же сила для того весьма даже подходит.
– Дальше, – велел Святослав.
– Дальше… а дальше началась война. И стало не до того. Ведьмы в первую волну мобилизации попали, как и вообще одаренные.
Она повернулась к плакату относительно новому, не растерявшему красок. И уставилась на него немигающим ненавидящим взглядом.
– Многих забрали. Меня… оставили. Велели организовать приюты, помогать иммиграции. В тылу тоже хватало работы. Но я бы пошла… у меня ученицы имелись, хорошие девочки… я бы вместо них пошла. И готова была…
Не взяли.
Мобилизация мобилизацией, но сил у Савожицкой было и вправду немного, а вот опыта и авторитета аккурат хватило бы, чтобы за городом приглядеть.
И справилась.
– Пару недель тому мне стало дурно… не так, как в тот раз, просто ощущение такое, будто… просыпаешься, а все серым серо. И шевелиться не хочется, и ничего-то не хочется, даже дышать. Я и перестала. И почти задохнулась, а когда тело само стало дышать, то почувствовала глубочайшее разочарование. И зависть. К себе. Тогда-то и поняла, что мое проклятие вернулось.
– Но никому не сказали?
– А кому? В милицию отправиться с заявлением на саму себя? Чтобы и меня под суд, и всех моих девочек? Ведьм тоже не так много осталось… прежде на учете пять тысяч триста стояли, и только в этом городишке, а после войны… их ведь вырезали, и не только. Асверы за одаренными охотились, а уж коли к ним попал, то назад не вернешься. У людей еще шанс был, а вот если хоть каплю силы увидят, то…