Время прощать Гришэм Джон
— Расскажите нам о Сете.
— Сет был на пять лет старше меня, нас было только двое. Он был моим Большим братом и всегда обо мне заботился как только мог. У нас была суровая жизнь из-за нашего отца, Клеона Хаббарда, человека, которого мы ненавидели, казалось, со дня своего рождения. Он бил нас, бил нашу мать. Было такое впечатление, будто он постоянно с кем-то воюет. Мы жили в сельской местности, возле Пальмиры, на старой семейной ферме, в старом деревенском доме, построенном нашим дедом. Его звали Иона Хаббард, а его отца — Роберт Холл Хаббард. Большинство наших родственников переселились в Арканзас, поэтому в Миссисипи у нас было немного родни. Мы с Сетом вкалывали на ферме как лошади — доили коров, прореживали и собирали хлопок, работали в саду. Нас заставляли трудиться наравне со взрослыми. Жизнь была тяжелая, независимо от Депрессии и всего прочего. Не зря говорят, что нас Депрессия не затронула, потому что мы, на Юге, жили в таком состоянии все время после Гражданской войны.
— Сколько у вас было земли? — спросил Люсьен.
— Восемьдесят акров. Семья владела ими здавна. На большей части рос строевой лес, но был и участок, расчищенный моим дедом, на котором располагалась ферма. Там выращивали хлопок и бобы.
— А семья Риндс владела прилегающим участком?
— Да, верно. Он принадлежал Сильвестру Риндсу. Были там и другие Риндсы. Мы с Сетом иногда играли с их многочисленными детьми, но только когда не видел Клеон. Клеон люто ненавидел Сильвестра, ненавидел всех Риндсов. Это была родовая вражда, не стихавшая много лет. Видите ли, у Сильвестра тоже было восемьдесят акров земли, непосредственно примыкающей к нашей с запада, и Хаббарды всегда считали, будто эта земля тоже принадлежит им. По словам Клеона, человек по имени Джеремия Риндс получил эту землю во владение в тысяча восемьсот семидесятом году, во время Реконструкции. Джеремия был рабом, потом стал освобожденным рабом и каким-то образом сумел купить эту землю. Я был тогда ребенком и толком не понимал, как это произошло, но Хаббарды всегда считали, что это их законная земля. Кажется, они даже судились за нее, но так или иначе, она осталась за Риндсами. Это взбесило Клеона, не только потому, что ему было мало восьмидесяти акров, но еще и потому, что какие-то черные имели столько же. Я не раз слышал, как он говорил, что Риндсы — единственные черные в округе, владеющие собственной землей, и что они каким-то образом отняли ее у Хаббардов. Предполагалось, что мы с Сетом будем тоже ненавидеть Риндсовых детей, но нам больше не с кем было играть. Мы убегали и ловили с ними рыбу, плавали вместе. Тоби Риндс был моим ровесником и моим приятелем. Однажды Клеон поймал нас с Сетом, когда мы плавали с Риндсами, и избил так, что мы долго не могли ходить. Он был жестоким человеком. Мстительным, злобным, полным ненависти и скорым на расправу. Мы его смертельно боялись.
Поскольку это был уже третий просмотр записи за утро, Джейк слушал не слишком внимательно. Вместо этого наблюдал за присяжными. Они сидели не шевелясь, словно завороженные, вбирая каждое слово и не веря своим ушам. Даже Фрэнк Доули, самый худший для Джейка присяжный, подавшись вперед и нервно постукивая по губам указательным пальцем, весь обратился во внимание.
— Что случилось с Сильвестром? — спросил Люсьен.
— Ах да. Именно это вы хотели узнать. Вражда обострилась еще больше, когда несколько деревьев вдоль границы участка оказались срублены. Клеон считал их своими. Сильвестр был уверен, что они принадлежат ему. Спор о границе между участками длился много лет, и каждый считал, что только он знает, где она проходит. Клеон так распалился, что у него вот-вот должно было крышу снести. Помню, он говорил, что скоро покончит с этим дерьмом, пора что-то сделать. Однажды вечером какие-то мужчины у нас за сараем пили виски. Мы с Сетом пробрались поближе и пытались подслушать, о чем они говорят. Они что-то замышляли против Риндсов. Мы не поняли, что именно, но было ясно, что готовится заговор. Потом однажды субботним днем мы поехали в Пальмиру. Стояла жара, думаю, был август тридцатого года, и все — черные и белые — отправились в город. Нужно было закупить все необходимое на неделю. Пальмира в те времена была всего лишь большой деревней, но по субботам туда съезжалась куча народу, все тротуары, все магазины кишели людьми. Мы с Сетом ничего не видели, но позже, вечером, услышали, как какие-то ребята рассказывали, что якобы какой-то черный мужчина сказал что-то резкое какой-то белой женщине, и это всех разозлило. Потом мы узнали, что этим черным был Сильвестр Риндс. Мы возвращались домой в кузове пикапа, родители сидели в кабине. У нас было ощущение, словно что-то должно случиться. Ну, так бывает: не знаешь, но чувствуешь. Когда мы приехали домой, Клеон приказал нам идти к себе в комнату и не высовываться, пока не разрешит. Потом мы услышали, что он куда-то отъезжает в своем пикапе. Мы притворились спящими, но уже в следующее мгновение были на улице и увидели задние огни пикапа, направляющегося на запад, в Сикаморы.
— Что это, Сикаморы?
— Теперь их больше нет, но в тридцатом году это было маленькое селение на земле Риндсов, возле ручья. Всего несколько старых разбросанных домишек — бывшие жилища рабов. Там Сильвестр и жил. В общем, мы с Сетом накинули уздечку на Дейзи, нашу пони, и, не седлая, поехали на ней. Сет держал поводья, а я крепко ухватился за него. Так, на неоседланной лошадке, мы и проскакали всю дорогу, прекрасно понимая, что делаем. Подъехав к Сикаморам, мы увидели огни — включенные фары нескольких маленьких грузовиков. Мы соскочили на землю, отвели Дейзи в лес, привязали к дереву и оставили там, а сами стали подбираться ближе и ближе, пока не услышали голоса. Мы подошли со стороны холма, поэтому сверху все видели: трое или четверо белых мужчин избивали черного палками. Он был без рубашки, брюки разорваны. Мы узнали Сильвестра Риндса. Его жена Эстер стояла перед домом, ярдах в пятидесяти, кричала и плакала. Она хотела подойти к мужу, но один из белых сбил ее с ног. Мы с Сетом подкрадывались к ним, пока не очутились за ближними деревьями. Там мы остановились. Оттуда все было видно и слышно. Подъехал еще один грузовик, из него вышли другие мужчины. У них была веревка, и когда Сильвестр увидел ее, то совсем обезумел. Понадобилась помощь еще трех или четырех человек, чтобы повалить его, связать руки и ноги. Его поволокли по земле и закинули в кузов одного из грузовиков.
— А где был ваш отец?
Энсил сделал паузу, глубоко вздохнул, вытер увлажнившиеся глаза.
— Он был там, стоял чуть в сторонке с ружьем, наблюдал. Он явно был заодно с этой бандой, но не хотел марать руки. Грузовиков было четыре. Они медленно отъехали от селения, но недалеко, к полосе сикамор. Мы с Сетом хорошо знали это место, поскольку рыбачили на речке неподалеку. Там строго в линию стояли шесть сикамор — отсюда и название поселка. Существовало старое предание, будто некое индейское племя посадило эти деревья во исполнение своего языческого ритуала, кто знает? Грузовики остановились у первого дерева и образовали полукруг, освещая его фарами. Мы с Сетом чуть не ползком отошли в лес. Я не хотел на это смотреть и сказал: «Сет, идем отсюда», но не сдвинулся с места, так же как и он. Зрелище было настолько жутким, что завораживало. Они перекинули конец веревки через толстый сук и накинули петлю Сильвестру на шею. Он извивался, вопил, умолял: «Я никому ничего не скажу, миста Берт, я ничего не скажу. Пожалуйста, миста Берт, вы же знаете, я не скажу». Двое дернули свободный конец веревки так, что едва не оторвали ему голову.
— Кто был этот мистер Берт? — спросил Люсьен.
Энсил снова тяжело вздохнул и надолго молча уставился в камеру, потом произнес:
— Знаете, это было почти пятьдесят лет назад, наверняка все эти люди давно умерли и горят в аду, где им самое место. Но у них есть дети, и ничего хорошего не будет, если я назову их имена. Сет узнал троих: «миста Берта», который был предводителем этой своры линчевателей. Нашего дорогого папочку, разумеется. И еще одного. Я не буду называть имен.
— Но вы помните эти имена?
— О да. Я никогда их не забуду, сколько буду жив.
— Что ж, это справедливо. Что случилось потом?
Снова повысился пауза: Энсил старался взять себя в руки.
Джейк посмотрел на присяжных. Номер третий, Мишель Стилл, промокала щеки платком. Другая черная присяжная, Барб Гастон, номер восемь, рукой вытирала глаза. Сидящий справа от нее Джим Уайтхерст, номер седьмой, протянул ей свой носовой платок.
— Сильвестр почти висел, но кончики пальцев еще касались днища кузова. Веревка так туго стягивала его шею, что он не мог кричать, хотя пытался. Получался жуткий и одновременно жалкий звук, который я никогда не забуду — что-то вроде пронзительно-высокого рычания. Они заставили его помучиться минуту-другую, стоя вокруг и любуясь своей работой. Он танцевал на кончиках пальцев, пытался освободить руки, пытался кричать. Это было так жалостно и так ужасно…
Энсил вытер глаза рукавом. Он тяжело дышал. Кто-то из-за камеры протянул ему бумажные салфетки.
— Господи, я никогда не рассказывал это. Мы с Сетом обсуждали увиденное дни напролет месяцами, а потом договорились постараться забыть. Я никому не рассказывал. Это было так страшно… Но мы были еще детьми и не могли помешать тому, что произошло.
После паузы Люсьен спросил:
— Так что же случилось потом, Энсил?
— Случилось закономерное. Миста Берт крикнул: «Давай!», и парень, сидящий за рулем, рванул с места. Сначала Сильвестр бешено извивался, но двое мужчин резко потянули вниз свободный конец веревки, и он подскочил вверх еще футов на пять или шесть. Его ноги повисли футах в десяти над землей. Скоро он окончательно затих. Они всё смотрели на него, никто не хотел уезжать. А потом отвязали веревку и оставили его лежать на земле. А сами двинулись обратно к поселку, который находился менее чем в двухстах ярдах от той сикаморы, — кто-то пешком, кто-то на машинах.
— Сколько всего их было?
— Я же был ребенком, не знаю. Может, человек десять.
— Продолжайте.
— Мы с Сетом крались вдоль деревьев, в тени, слышали, как они смеялись, хлопали друг друга по спине. Один сказал: «Давайте сожжем его дом». И вся эта орава собралась вокруг дома Сильвестра. Эстер стояла на крыльце с ребенком на руках.
— С ребенком? Мальчиком или девочкой?
— Это была девочка, не совсем младенец, но маленькая.
— Вы знали этого ребенка?
— Нет. Тогда — нет. Мы с Сетом узнали о ней позже. У Сильвестра был только один ребенок, девочка, и звали ее Лоуис.
Летти охнула так громко, что большинство присяжных в испуге обернулись. Квинс Ланди дал ей салфетку. Джейк оглянулся на Порцию. Та трясла головой, ошеломленная, как и остальные.
— Они сожгли дом? — спросил Люсьен.
— Нет. Произошло странное. Клеон вышел вперед со своим ружьем и встал между Эстер с ребенком и своими людьми. Он сказал, что никто дом жечь не будет, и все, рассевшись по машинам, уехали. Мы с Сетом тоже рванули обратно. Последнее, что я видел, это как Клеон разговаривал с Эстер на крыльце ее маленькой халупы. Мы вскочили на свою Дейзи и припустили домой. Когда шмыгнули через окно в свою комнату, мама нас там поджидала. Она сердилась и требовала, чтобы мы сказали, где были. Сет лучше умел врать и придумал, что мы охотились за светлячками. Она вроде поверила. Мы умоляли ее не говорить Клеону, и думаю, она ему ничего не сказала. Когда на стоянке послышалось урчание мотора его пикапа, мы уже лежали в постели. Он вошел в дом и сразу отправился спать. А мы не могли уснуть всю ночь. Я без конца плакал, а Сет сказал: «Ладно, поплачь, пока никто не видит». Он поклялся никому не говорить, что я плакал. А потом я заметил, что он тоже плачет. Стояла страшная жара, а кондиционеров тогда еще не было. Задолго до рассвета мы снова выскользнули через окно и уселись на заднем крыльце, где было прохладнее. Говорили о том, чтобы пойти обратно в Сикаморы и проверить, там ли еще Сильвестр, но это, конечно, было несерьезно. Строили предположения, что случится с его телом, и были уверены, что шериф арестует Клеона и остальных и наверняка будет искать свидетелей. Вот почему мы никогда и словом не обмолвились о том, что видели. Никогда. Мы так и не заснули в ту ночь. Когда услышали, что мама уже возится на кухне, снова шмыгнули в кровати, и вовремя, потому что Клеон вошел в комнату и заорал, чтобы мы дули в коровник доить коров. Мы делали это каждый день на рассвете. Каждый день. У нас была суровая жизнь. Я ненавидел ферму, а с того дня возненавидел и отца так, как никто из детей никогда не ненавидел своего родителя. Я хотел, чтобы шериф забрал его от нас навсегда.
Видимо, Люсьену самому понадобился перерыв. Он довольно долго молчал, прежде чем продолжить:
— Что случилось с семейством Риндс?
Энсил опустил голову и в отчаянии потряс ею.
— Ужасно, просто ужасно. Дальше было еще хуже. Спустя день или два Клеон отправился к Эстер, дал ей немного денег и заставил подписать документ о передаче права собственности на злополучные восемьдесят акров. Вскоре объявились шериф с помощником. Они втроем поехали в поселок и заявили Эстер и остальным Риндсам, что те подлежат выселению. Немедленному. Собирайте-ка, мол, сейчас же свои пожитки и проваливайте с его земли. Там была маленькая деревянная часовня, где они молились много десятков лет, так, чтобы доказать, что теперь все это принадлежит ему, Клеон сжег ее. Сжег дотла. Хотел показать, какой он большой человек. Шериф с помощником ему подсобили и пригрозили сжечь и их лачуги.
— И вы это видели?
— Конечно. Мы с Сетом не пропустили ничего. Предполагалось, что мы прореживаем хлопок, но когда увидели, что к дому подкатила машина шерифа, сразу поняли: сейчас что-то произойдет. Мы надеялись, он арестует Клеона, но тогда в Миссисипи все было по-другому. Совсем по-другому. Шериф приехал, чтобы помочь Клеону очистить его новую землю от черных.
— И что стало с этими черными?
— Они убрались. Похватали что смогли и сбежали в лес.
— Сколько их было?
— Опять-таки: я был ребенком, я их не считал. Было несколько семей Риндс, живших на этой земле, не обязательно именно в Сикаморах, но все они были тесно связаны друг с другом.
Энсил глубоко вздохнул и пробормотал:
— Я очень устал.
— Мы почти закончили, — сказал Люсьен.
— Хорошо, хорошо. Ну, так вот: они убегали в лес, и как только семья освобождала свою лачугу, Клеон с шерифом поджигали ее. Они сожгли все. Как сейчас вижу: черные стоят на краю леса с детьми на руках, с пожитками, которые успели прихватить, смотрят на огонь и густой серый дым, воют и плачут. Это было ужасно.
— Что случилось с ними потом?
— Разбрелись. Какое-то время довольно много их жило лагерем на берегу притока Татуилер, глубоко в лесу, возле Большой Коричневой реки. Мы с Сетом искали Тоби и нашли его там вместе с семьей. Они умирали от голода и страха. Однажды днем в воскресенье мы набрали столько еды, сколько смогли украсть так, чтобы никто не заметил, навьючили лошадей и незаметно улизнули. В тот день я и увидел Эстер и ее маленькую дочку Лоуис. Девочке было лет пять, и она была практически голенькой. У нее не было одежды. Это было ужасно. Тоби приходил к нам несколько раз и прятался за сараем. Мы с Сетом выносили ему столько еды, сколько могли, и он бежал с ней обратно в лагерь, находящийся в нескольких милях от нашего дома. Однажды в субботу появились люди с винтовками и пистолетами. Мы не могли подойти настолько близко, чтобы что-нибудь услышать, но мама сказала нам потом, что они поехали в лагерь и разогнали всех Риндсов. А еще года два спустя один чернокожий мальчик рассказал Сету, что Тоби и его сестра утонули в ручье, а некоторые люди из лагеря были застрелены. К тому времени мне уже все осточертело. Можно воды?
Кто-то протянул Энсилу стакан с водой, он медленно выпил несколько глотков.
— Когда мне исполнилось тринадцать лет, мои родители разошлись. То был для меня счастливый день. Я остался с мамой, и мы уехали в Коринф, Миссисипи. Сет не захотел менять школу и остался с Клеоном, хотя они почти не разговаривали. Я очень скучал по брату, но прошло время, и мы, естественно, отдалились. Потом мама снова вышла замуж, за болвана, который был немногим лучше Клеона. Когда мне стукнуло шестнадцать, я убежал из дома, а в семнадцать записался во флот. Иногда мне кажется, с тех пор я так и бегаю. У меня больше никогда не было никаких контактов с семьей. Господи, как же болит голова. Это все. Конец моей горькой истории.
47
Тихим ручейком в сопровождении пристава присяжные стекли по задней лестнице к боковому выходу из здания суда — этот путь они проделывали каждый день, начиная со вторника. Оказавшись на улице, они разошлись без единого слова. Невин Дарк решил съездить на ленч домой. В эту минуту ему не хотелось быть среди коллег: требовалось время, чтобы переварить историю, которую он только что услышал. Хотелось подышать свободно, подумать, повспоминать. Сидя за рулем своего грузовичка с открытыми окнами, он чувствовал себя грязным — может, душ поможет?
Миста Берт. Миста Берт. Где-то на боковой ветке родового древа его жены был двоюродный дед или еще какой дальний родственник, которого звали Берт. Много лет назад он жил в Пальмире, и ходили слухи, будто состоял в Клане.
Нет, это не мог быть он.
За пятьдесят три года, прожитые в округе Форд, Невин слышал лишь об одном случае линчевания, но почти не помнил эту историю. Она случилась где-то в начале века. Все свидетели уже умерли, и подробности забылись. Невину никогда не приходилось слышать описание подобного убийства от живого свидетеля. Бедный Энсил. Вытирая слезы рукавом, он выглядел таким жалким с этой маленькой круглой головой, в костюме с чужого плеча…
Одурманенный демеролом или нет, Сет, безусловно, отлично понимал, что делает.
Мишель Стилл и Барб Гастон есть не собирались, они были настолько взволнованы, что мысли путались в голове. Сев в машину Мишель, они поехали из города по первой попавшейся дороге, без всякой цели. Езда помогала, и проехав пять миль по пустой сельской дороге, они смогли немного расслабиться. Остановившись у маленького деревенского магазина, купили воды и крекеров, поставили машину в тени, открыли окна и включили радио. Мемфисская станция передавала концерт музыки в стиле соул.
— У нас девять голосов? — спросила Мишель.
— Детка, мы можем получить все двенадцать.
— Нет, Доули никогда не проголосует «за».
— Когда-нибудь я ему все-таки врежу. Может, сегодня или через год, но сделаю это обязательно.
Мишель рассмеялась, и настроение у женщин значительно повысилось.
Джим Уайтхерст тоже отправился домой. Жена ждала его, поставив на стол во внутреннем садике жаркое. Он рассказывал ей о суде все, но то, что услышал сегодня, пересказывать не хотелось. Однако она настояла, и в результате еда осталась почти нетронутой.
Айви Грэммер и Дороти Йейтс вместе поехали в торговый мол на восточной окраине, где большим успехом пользовалась новая закусочная сети «Саб-шоп». Их бейджи с надписью «присяжный» привлекли несколько взглядов, но вопросов никто не задавал.
Они нашли отдельную кабинку, где могли разговаривать, не опасаясь, что их услышат, и уже через несколько минут пришли к полному согласию. Возможно, в последние дни у Сета и путалось сознание, но никаких сомнений в том, что он все идеально спланировал, не было. В любом случае Гершел и Рамона произвели на них неприятное впечатление. Им, признаться, не нравилось, что черная домработница получит все деньги, но, как сказал Джейк, не их дело решать этот вопрос. Это не их деньги.
Для семьи Хаббарда утро, начавшееся столь многообещающе, обернулось унизительным кошмаром. Вышла наружу правда об их деде, человеке, которого они почти не знали, и теперь их имя будет навсегда запятнано. С этим пятном, правда, они как-нибудь научились бы жить, но потеря денег была катастрофой. Им вдруг захотелось спрятаться. Они помчались в дом своих друзей возле загородного клуба, где остановились, и, забыв о ленче, стали обсуждать, стоит ли возвращаться в суд.
Летти с Порцией поехали домой, но о еде у них не было и мысли. Вместо этого они прошли в спальню Летти, скинули туфли, легли на кровать, держась за руки, и заплакали.
Рассказанная Энсилом история замыкала множество кругов. При том, сколько разных мыслей их обуревало, они не могли найти слов. Слишком большое потрясение. Летти думала о своей бабушке Эстер и об ужасах, которые ей пришлось пережить. А ее мать! Маленькая девочка, раздетая, голодная, не имеющая крыши над головой.
— Откуда он узнал, мама, как ты думаешь? — спросила Порция.
— Кто?
— Сет. Как он узнал, что это ты? Как Сет Хаббард выяснил, что ты — дочь Лоуис Риндс?
Глядя на вращающийся под потолком вентилятор, Летти долго молчала и наконец произнесла:
— Сомневаюсь, что мы когда-нибудь это узнаем, но он был очень умным человеком.
Вилли Трейнор пришел в контору Джейка с полной тарелкой сандвичей и устроил ленч. Джейк и Гарри Рекс сидели на балконе и пили: Джейк — кофе, Гарри Рекс — пиво. Поблагодарив, они взяли по сандвичу. Вилли открыл банку «Бад лайта».
— Знаете, когда у меня была газета, где-то году в семьдесят пятом один человек опубликовал книгу о судах Линча. Он проделал большую исследовательскую работу, нашел много душераздирающих фотографий, и книга хорошо расходилась. Если верить автору, а он был уроженцем крайнего севера и всячески старался выставить нас в дурном свете, между тысяча восемьсот восемьдесят вторым и девятьсот шестьдесят восьмым годами в Соединенных Штатах линчевали три с половиной тысячи человек. Плюс еще тысячу триста белых, но это были конокрады из западных штатов. Начиная с тысяча девятисотого года линчевали только черных, в том числе нескольких женщин и детей.
— Полагаете, это подходящая для ленча тема? — укоризненно спросил Гарри Рекс.
— Не знал, что у вас такой слабый желудок, большой мальчик, — парировал Вилли. — В любом случае, догадайтесь, какой штат лидировал в национальном соревновании по линчеванию?
— Боюсь высказать предположение, — ответил Джейк.
— Правильно. Мы — на первом месте. Почти шестьсот человек, и все, за исключением сорока, черные. Джорджия на втором месте, Техас — на третьем. Помню, как, читая эту книгу, я думал: «Шестьсот человек — это много. Сколько же пришлось на округ Форд?» Я прочел все подшивки «Таймс» за последние сто лет и нашел только три случая. Все линчеванные были черными, но среди них не было Сильвестра Риндса.
— И кто же вел статистику? — спросил Джейк.
— Какие-то изыскания велись, но их ценность вызывает сомнения.
— Если сообщается о шестистах случаях, — сказал Гарри Рекс, — можно не сомневаться, что на самом деле их было намного больше.
Вилли отпил пива.
— А теперь догадайтесь, сколько человек, принимавших участие в линчевании, были осуждены за убийство?
— Ни одного.
— Точно. Ни единого человека. Таков был закон здешних мест: черные были разрешенной добычей.
— Что-то мне тошновато, — вздохнул Джейк.
— Да, старина, вашему жюри тоже тошновато, — ответил Вилли, — и оно на вашей стороне.
В 13.30 присяжные снова собрались в совещательной комнате, но о процессе не было произнесено ни слова. Пристав повел их в зал. Экран уже убрали. Свидетелей больше не было.
Судья Этли посмотрел на Джейка:
— Мистер Брайгенс, ваше заключительное слово.
Джейк поднялся на подиум без блокнота, ему не нужны были записи.
— Это будет самое короткое заключительное слово в истории заседаний, проходивших в этом зале, — сказал он, — ибо что бы я ни сказал, это не прозвучит убедительнее, чем показания Энсила Хаббарда. Чем дольше я буду говорить, тем большее расстояние образуется между его рассказом и вашим обсуждением. Поэтому буду краток. Я хочу, чтобы вы помнили все, что он сказал, хотя трудно представить, чтобы человек, услышавший это однажды, мог когда-нибудь забыть. В судебных процессах часто случаются неожиданные повороты. В понедельник, когда мы начинали, никто из нас не мог и предположить, что объяснит тайную причину того, почему Сет Хаббард оставил свое состояние Летти Лэнг. Его отец линчевал ее деда в тысяча девятьсот тридцатом году и, убив, забрал его землю и раскидал по свету его семью. Энсил поведал нам эту историю лучше, чем смог бы это сделать я. Полгода многие из нас терялись в догадках, почему Сет сделал то, что сделал. Теперь мы это знаем. Теперь все ясно. Лично у меня поступок Сета, человека, с которым я никогда не встречался, вызывает восхищение. Несмотря на все его недостатки — у кого из нас их нет? — он был человеком ярким. Знаете ли вы кого-нибудь другого, кто смог бы и захотел проследить жизненный путь Эстер и Лоуис, а потом и Летти? Спустя пятьдесят лет он позвонил ей и предложил работу, сама она ему не звонила. Он все сделал сознательно, друзья. Он был ярким человеком. Я восхищаюсь мужеством Сета. Он знал, что умирает, однако отказался сделать то, чего от него ждали. Он избрал гораздо более болезненный для себя путь. Конечно, он понимал, что его репутация будет запятнана, что потомки проклянут его имя, но это ему было безразлично. Он сделал то, что считал правильным.
Джейк подошел к столу и, взяв завещание Сета, потряс им.
— Я восхищаюсь его чувством справедливости. Своим рукописным завещанием он хотел исправить зло, которое причинил Риндсам его отец много лет назад. Вам, дамы и господа присяжные, выпало помочь ему исправить эту несправедливость. Благодарю вас.
Джейк медленно возвратился на место, бросив взгляд в зал. С заднего ряда ему улыбался и кивал Люсьен Уилбэнкс.
«Три минуты и двадцать секунд», — мысленно отметил Гарри Рекс, глядя на часы.
Судья Этли вызвал Ланье.
Направляясь к подиуму, Уэйд хромал больше обычного. Он и его клиенты беспомощно наблюдали, как деньги снова уплывают из их рук. А ведь были уже почти в кармане. Еще в восемь часов утра они их мысленно тратили.
В этот критический момент Ланье мало что мог сказать. Вознесшись высоко, он был неожиданно сокрушен Историей. Тем не менее Уэйд как ветеран много раз бывал в суровых переделках и сейчас сдаваться не собирался.
— Одним из самых действенных орудий, имеющихся у адвоката в зале суда, является перекрестный допрос свидетелей противной стороны. Почти всегда у адвоката есть возможность допросить выставленных оппонентами свидетелей, но иногда, как в данном случае, такой возможности нет. И это огорчительно. Я чувствую, что у меня связаны руки. Я бы очень хотел встретиться с Энсилом здесь, в суде, и задать несколько вопросов. Например: «Скажите, Энсил, это правда, что в настоящий момент вы находитесь в полицейской тюрьме Джуно? Это правда, что вы арестованы за торговлю кокаином и сбежали из заключения? Это правда, что вас разыскивают власти минимум четырех штатов за такие преступления, как мошенничество, хищение имущества в крупных размерах и неуплату алиментов? Расскажите присяжным, Энсил, почему вы двадцать лет не подавали налоговых деклараций. И главный вопрос: правда ли, Энсил, что все это вы затеяли, чтобы получить миллион, если завещание Сета будет признано действительным?» Но я не могу это сделать, дамы и господа, поскольку его здесь нет. Единственное, что я могу, это предостеречь вас. Предостеречь от того, что все, вами здесь увиденное и услышанное от Энсила, может не соответствовать реальности. Давайте на минуту удалим Энсила из общей картины. Я предлагаю вернуться во вчерашний день. Помните, что вы думали прошлым вечером? Вы выслушали очень убедительные доказательства. Во-первых, свидетельства врачей с безупречной репутацией, экспертов, работающих со страдающими раковыми заболеваниями пациентами и понимающих, до какой степени болеутоляющие средства лишают больного способности ясно мыслить.
Ланье снова коротко изложил суть показаний докторов Суэйни и Нихоффа. Это было заключительное слово, и большое значение здесь имело искусство убеждения, но Ланье подгонял факты, так извращая их, что Джейк, не удержавшись, встал:
— Ваша честь, протестую. Я не верю, что доктор Нихофф имел в виду именно это.
— Поддерживаю, — резко отозвался судья Этли. — Мистер Ланье, прошу вас придерживаться фактов.
Ошарашенный, Ланье продолжал распространяться на тему о том, что сказали эти замечательные доктора. Они выступали только вчера, и не было необходимости повторять столь недавние показания. Теперь, когда игра шла не по его правилам, Уэйд Ланье, спотыкаясь, топтался на месте.
«Впервые после начала процесса, — подумал Джейк, — он выглядит растерянным».
Не в состоянии придумать ничего другого, Ланье без конца повторял:
— Сет Хаббард не обладал завещательной правоспособностью.
Он снова вытащил на свет завещание 1987 года, чем, к большому удовольствию Джейка, вызвал раздражение присяжных, и опять стал мусолить эту тему.
— Три миллиона сто тысяч убытка на налогах просто так, — сказал он, щелкнув пальцами.
Затем снова стал описывать налоговые хитрости, тактику передачи имущества через поколение. А когда присяжная номер десять, Дебби Лэкер, уже почти уронила голову, задремав, он повторил:
— Три миллиона сто тысяч долларов — коту под хвост, — и снова громко щелкнул пальцами.
Самый непростительный порок любого адвоката — утомлять присяжных, которые привязаны к месту и вынуждены слушать, но Ланье не мог остановиться. Впрочем, на Летти Лэнг он благоразумно не нападал. Те, кто его слушал, только что узнали правду об истории ее семьи, было бы неумно принижать и порицать Летти в данный момент.
Когда Ланье сделал мучительную паузу, чтобы собрать свои заметки, судья Этли подал голос:
— Не хотите ли вы закруглиться, мистер Ланье? Вы уже превысили регламент.
— Простите, ваша честь.
Смущенный, Уэйд энергично поблагодарил присяжных за «прекрасную службу» и закончил призывом к честному размышлению, свободному от эмоций и чувства вины.
— Опровержения, контрдоказательства, мистер Брайгенс? — спросил судья Этли.
Джейку полагалось десять минут на то, чтобы опровергнуть все, что он сочтет нужным, из сказанного Ланье. Как адвокат защиты он имел право на последнее слово, но рассудительно отказался от него:
— Нет, ваша честь, думаю, присяжные услышали достаточно.
— Очень хорошо. А теперь, дамы и господа, я должен потратить несколько минут на то, чтобы просветить вас относительно требований закона и того, как он применим к данному делу. Так что прошу слушать внимательно. Когда я закончу, вы вернетесь в совещательную комнату и начнете обсуждение. Есть вопросы?
Самое мучительное всегда — ожидание. Огромная тяжесть словно свалилась с плеч, когда присяжные удалились на совещание. Работа закончена. Все свидетели допрошены, все волнения по поводу вступительных и заключительных речей позади. Теперь начинается ожидание. Предсказать, сколько оно продлится, невозможно.
Джейк пригласил Уэйда Ланье и Лестера Чилкотта к себе в контору выпить. В конце концов, приближался вечер пятницы, неделя заканчивалась. Они расселись на балконе, открыли по банке пива и стали наблюдать за зданием суда.
— Вон там комната присяжных. — Джейк указал на большое окно. — Именно там они сейчас находятся.
Появился Люсьен, как всегда готовый выпить. Им с Джейком предстояло поговорить позднее, но сейчас организм требовал алкоголя.
— Ну, Люсьен, поведайте, что случилось в Джуно, — рассмеялся Уэйд.
Люсьен залпом опорожнил полбанки и приступил к рассказу.
После того как всем принесли кому кофе, кому безалкогольные напитки, кому воду, Невин Дарк призвал их небольшое собрание к тишине.
— Предлагаю начать с анкеты, которую вручил нам судья. Есть возражения?
Возражений не было. Никаких руководящих указаний жюри не получало. Судья Этли заявил, что они сами способны во всем разобраться.
— Хорошо. Итак, вопрос первый, — начал Невин. — Является ли документ, подписанный Сетом Хаббардом, подлинным рукописным завещанием, то есть: первое, написан ли он полностью самим Сетом Хаббардом; второе, подписан ли он Сетом Хаббардом; и третье, датирован ли он лично Сетом Хаббардом? Есть соображения?
— В этом сомнений нет, — отозвалась Мишель Стилл.
Остальные с ней согласились. Этого не оспаривала даже протестующая сторона.
Невин продолжил:
— Следующий и главный вопрос — завещательная правоспособность. То есть находился ли Сет Хаббард в здравом уме и был ли способен принимать решения в момент написания завещания? Вопрос в том, понимал ли и трезво ли оценивал Сет Хаббард смысл и последствия своего рукописного завещания. Поскольку именно это составляет суть рассматриваемого дела, предлагаю, чтобы каждый высказал свое мнение. Кто первый?
— Говорите вы первым, Невин, — предложила Дороти Йейтс. — Вы ведь присяжный номер один.
— Хорошо. Вот что я думаю. Я думаю, что неправильно отлучать от наследства семью и отдавать деньги постороннему человеку, тем более такому, которого Сет знал всего три года. Но, как сказал в самом начале Джейк, не наше дело решать, кто получит наследство. Это не наши деньги. Кроме того, я думаю, в последние дни Сет был неустойчив и прилично накачан лекарством. Но выслушав Энсила, я теперь не сомневаюсь, что он знал, что делает. Я голосую за завещание. Айви?
— Я согласна, — быстро ответила Айви Грэммер. — В этом деле многое меня смущает, но многое не вызывает сомнений. Нам вдруг пришлось обратиться к десятилетиям своей истории. Полагаю, никто из нас не должен отнестись к этому легкомысленно. Сет сделал то, что сделал, по очень обоснованной причине.
— Мишель?
— Знаете, что я думаю? Лучше бы нам не довелось решать этот вопрос. Я бы хотела, чтобы Сет, если такова была его воля, оставил Летти какие-то деньги, но позаботился бы и о своей семье, даже если он ее не любил. Не могу сказать, как я его осуждаю. Пусть они очень плохие, но они не заслуживают того, чтобы остаться ни с чем.
— Дороти?
Дороти Йейтс вызывала меньше симпатии, чем кто бы то ни было другой в этой комнате, за исключением Фрэнка Доули.
— Меня не очень заботит его семья, — заявила Дороти. — У них, возможно, денег больше, чем у любого из нас, они молоды и образованны. Не пропадут. Они не помогали Сету делать эти деньги, почему же считают, что все должно достаться им? Сет не без причины отлучил их от наследства, но причина останется для нас навсегда неведомой. А его сын даже не знает, кто играл в центре поля за «Храбрецов». Господи, да мы же все были фанатами Дейла Мерфи много лет! Наверняка он откровенно врал. Тем не менее, думаю, и Сет не был приятным человеком. И все же, как сказал Джейк, не наше дело, кому он завещал свои деньги. Да, Сет был болен, но сумасшедшим он не был.
Успели выпить по две банки пива. После второй клерк объявил, что вердикт готов. Смех немедленно стих, адвокаты передвинули жвачку во рту с одной стороны на другую и поправили галстуки. Они вошли в зал все вместе и заняли свои места. Обернувшись к зрителям, Джейк заметил Карлу и Ханну, сидящих в первом ряду позади него. Они улыбнулись ему, и Карла одними губами прошептала:
— Удачи.
— Вы как? — шепотом спросил Джейк, склонившись к Летти.
— Я спокойна, — ответила она. — А вы?
— А я нервничаю, — признался он с улыбкой.
Когда судья Этли уселся в свое кресло, ввели присяжных. Ни один судебный адвокат не может удержаться, чтобы не смотреть на присяжных, когда те возвращаются с вынесенным вердиктом, хотя ни один из них в этом никогда не признается. Джейк посмотрел прямо на Мишель Стилл, которая первой опустилась на стул, та едва заметно улыбнулась ему.
Невин Дарк вручил вердикт клерку, который отнес его судье. Этли читал его бесконечно долго, потом чуть-чуть склонился к микрофону и, наслаждаясь спектаклем, сказал:
— Вердикт вынесен по всем правилам. Жюри должно было ответить на пять вопросов. Вопрос первый: является ли действительным рукописное завещание, написанное Сетом Хаббардом первого октября тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года? Ответ: да, единогласно. Вопрос второй: понимал ли и оценивал ли последствия того, что делает, Сет Хаббард, когда писал это завещание? Ответ: да, единогласно. Вопрос третий: понимал ли Сет Хаббард, кто является бенефициарами, кому он передает свое наследство согласно этому завещанию, и оценивал ли он последствия? Ответ: да, единогласно. Вопрос четвертый: понимал ли Сет Хаббард, каковы размеры его наследства и то, как он хотел его распределить? Ответ: да, единогласно. И вопрос пятый: находился ли Сет Хаббард под недолжным влиянием Летти Лэнг или чьим-нибудь еще, когда писал свое завещание первого октября тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года? Ответ: нет, единогласно.
Рамона охнула и начала рыдать. Гершел, который пересел во второй ряд, медленно встал и стремительно выбежал из зала. Их дети покинули Клэнтон еще накануне.
Судья Этли поблагодарил присяжных и распустил жюри, после чего объявил перерыв и исчез. Победители обнимались, побежденные словно окаменели. Уэйд Ланье проявил благородство поверженного и поздравил Джейка с блестящей победой, потом любезно пожелал Летти всего наилучшего.
Если она и была на пороге того, чтобы стать самой богатой женщиной в штате, то счастливой не выглядела. Ей просто хотелось домой. Летти проигнорировала репортеров и отстранила рукой желающих ее поздравить. Она устала от того, что ее трогали руками и льстили.
Гарри Рекс пригласил всех на импровизированное празднование: хот-доги на гриле и пиво из холодильника у него на заднем дворе. Порция пообещала, что приедет, как только отвезет Летти домой. Вилли Трейнор всегда был рад вечеринке. Люсьен заявил, что прибудет пораньше и, возможно, привезет Салли — редкий случай.
Не успели они покинуть зал, как Люсьен представил дело так, что лавры победителя принадлежат исключительно ему. Джейку захотелось его удушить.
48
В проповеди содержался ежегодный призыв к попечителям чуть больше расщедриться, сделать шаг вперед и отдать Господу его десятину, причем сделать это с легким сердцем. Джейк слышал это сто раз, и, как всегда, ему было трудно сохранять визуальный контакт с преподобным долго, потому что мысли его были заняты более важным. Он восхищался преподобным и искренне старался каждое воскресенье показать, в каком он восторге от его пастырских наставлений, но получалось не всегда.
Судья Этли сидел на три ряда впереди, у самого прохода, на почетном месте, которое занимал по крайней мере десять последних лет. Глядя ему в затылок, Джейк думал об уже состоявшемся суде и о грядущей апелляции.
Дело может упереться в стенку. Процесс затянется навечно. Девяносто дней уйдет у секретаря суда на то, чтобы расшифровать сотни страниц стенограмм судебных заседаний — это в лучшем случае, потому что подобную работу редко выполняют в срок. Постсудебные ходатайства и хитроумные процедуры займут не один месяц. Когда последний документ окажется действительно последним, проигравшая сторона будет иметь три месяца, а если понадобится, и больше, на то, чтобы подать официальную апелляцию.
Когда Верховный суд и Джейк получат текст апелляции, у него самого будет девяносто дней, чтобы подготовить ответ. И лишь когда все крайние сроки минуют и вся бумажная работа закончится и поступит в суд, начнется настоящее ожидание. Обычно процесс сопровождается просрочками, отсрочками и продлениями. Адвокаты приучены не спрашивать о причинах задержек. Суд, как известно, всегда делает все, что может.
Как правило, средний срок рассмотрения судом апелляций по гражданским делам занимает два года. Готовясь к суду по завещанию Хаббарда, Джейк наткнулся на похожее дело, слушавшееся в Джорджии, так вот оно тянулось тринадцать лет. Было выиграно при трех составах жюри, ходило туда-сюда, как чертик на ниточке, в Верховный суд и обратно, и наконец, окончательное решение было принято, когда большинство участников уже умерло, так что все деньги достались адвокатам. Вопрос о гонораре не волновал Джейка, но он беспокоился за Летти.
Порция сообщила, что мать перестала ходить в церковь. Слишком часто в проповедях упоминалось о церковной десятине.
Если верить коллективному разуму Гарри Рекса и Люсьена, вердикту Джейка грозила опасность. То, что суд учел видеопоказания Энсила, было палкой о двух концах. С сюрпризом Фрица Пикеринга все, конечно, не так ясно, но он мог поколебать Верховный суд. «Вброс свидетелей», устроенный Уэйдом Ланье, вызовет серьезные нарекания, но сам по себе он не может служить причиной отмены решения. Ник Нортон был согласен с Гарри Рексом и Люсьеном. В пятницу он присутствовал в суде и, увидев запись, испытал двойственное чувство. Ее содержание глубоко тронуло, но юридическая допустимость вызывала сомнения.
Четверо адвокатов, Вилли Трейнор и несколько экспертов праздновали и одновременно вели дебаты за хот-догами и пивом до позднего вечера пятницы, а дамы в это время потягивали вино из запасов Гарри Рекса и болтали с Порцией.
Хотя дело Хаббарда спасло финансовое положение Джейка, он был готов идти дальше. Ему не нравилась перспектива стричь наследство на ежемесячные гонорары в течение предстоящих лет. В какой-то момент он почувствовал себя пиявкой. Только что выиграл крупный процесс, и уже в поисках нового.
В то утро ни один человек в Первой пресвитерианской церкви ни словом не упомянул только что закончившийся суд, и Джейк был за это всем признателен. Позднее, когда они встретились под двумя гигантскими дубами и, обменявшись любезностями, потихоньку стали двигаться к стоянке автомобилей, судья Этли, поздоровавшис с Карлой и Ханной и сказав несколько слов о том, какой выдался прекрасный весенний день, увлек Джейка вперед.
Убедившись, что никто уже не мог их слышать, он спросил:
— Вы не могли бы заехать ко мне сегодня, скажем, часов в пять? Есть дело, которое я хотел бы с вами обсудить.
— Конечно, судья, — ответил Джейк.
— А могли бы вы привезти с собой Порцию? Мне понадобится ее инсайдерская информация.
— Думаю, что смогу.
Они сидели в столовой за обеденным столом, под вентилятором, который ничуть не облегчал жару и липкость воздуха. На улице было намного прохладнее. Как хорошо было бы сейчас на крыльце, но по какой-то причине судья предпочел столовую. На столе стояли кофейник и тарелка с дешевым печеньем, купленным в магазине. Судья отпил глоток жидкого отвратительного кофе и больше к нему не прикасался.
Порция отказалась от всего. Она нервничала и не могла скрыть любопытства. Это была не ее часть города. Ее мать видела красивые дома, потому что делала в них уборку, но никогда не бывала там в гостях.
Судья сидел во главе стола, Джейк — по правую руку от него, Порция — по левую. После нескольких предварительных ничего не значащих замечаний он объявил так, как если бы председательствовал в суде и сверху взирал на собрание обеспокоенных адвокатов:
— Я хочу, чтобы это дело было улажено. В течение следующих двух лет, пока апелляция неспешно пойдет своим чередом, деньги окажутся недоступны. Будут потрачены сотни часов. Протестующая сторона станет энергично требовать отмены вердикта, и эти аргументы не будут лишены основания. Я разрешил показать видеозапись показаний Энсила Хаббарда, потому что в тот момент счел это честным. Жюри, равно как, полагаю, и всем нам было важно услышать эту историю, поскольку она раскрывала смысл поступка Сета. Но мое решение будет убедительно оспорено на том основании, что я нарушил судебную процедуру. Со своей эгоистической точки зрения, я, конечно, не хочу, чтобы мой приговор был отменен, но мои чувства в данном случае не важны.
«Черта с два не важны», — подумал Джейк, взглянув на Порцию.
Она сидела, не шевелясь, уставившись на столешницу.
— Давайте на минуту представим, что дело возвращается для повторного слушания. В следующий раз вы не получите удара исподтишка, как с Пикерингом. Вы будете готовы к встрече с Джулиной Кидд. И что самое главное, Энсил будет присутствовать в качестве заинтересованной стороны и живого свидетеля. Или, если он еще не выйдет из тюрьмы, у вас, разумеется, будет время, чтобы должным образом оформить его показания. В любом случае в следующий раз ваша позиция будет гораздо сильнее, Джейк. Вы согласны?
— Да, конечно.
— Вы выиграете дело, потому что оно будет беспроигрышным. Именно для этого я разрешил показать видео Энсила. Это было правильно и справедливо. Вы меня слушаете, Порция?
— О да, сэр.
— Итак, каким образом можно уладить дело, остановить апелляцию и сделать так, чтобы все были довольны?
Джейк знал, что у судьи уже есть ответ, поэтому не имел желания вставлять слово.
— Я с пятницы ни о чем другом и думать не могу, — продолжал судья. — Завещание Сета было отчаянной, сделанной в последнюю минуту попыткой исправить чудовищную несправедливость. Оставляя так много вашей матери, он на самом деле хотел хоть как-то загладить зло, причиненное вашему прадеду и всем Риндсам. Вы согласны?
«Соглашайтесь, Порция, черт возьми, соглашайтесь!» — мысленно просил Джейк.
Он бывал здесь много раз и знал: когда тебя спрашивают, согласен ли ты, это подразумевает, что ты должен соглашаться с энтузиазмом.
— Да, сэр, — ответила Порция.
Судья все же отпил еще глоток кофе, и Джейк подумал: «Неужели он каждое утро пьет эту жуткую бурду?»
— Я бы хотел прежде всего узнать, Порция, чего на самом деле хочет ваша мать. Мне бы это очень помогло. Уверен, она вам говорила. Можете с нами поделиться?
— Конечно, судья. Моей матери много не надо, и у нее есть сомнения, имеет ли она право взять все эти деньги. За неимением лучшего термина скажу: она считает, что это «деньги белых». На самом деле они нам не принадлежат. Моя мама хотела бы получить землю, те самые восемьдесят акров, и построить на них дом. Хороший дом, но не шикарный особняк. Она видела такие дома, но всегда знала, что у нее такого не будет. Сейчас, впервые в жизни, у нее появилась возможность помечтать о красивом доме, где она будет делать уборку для себя. Она хочет, чтобы там было много места для ее детей и внуков. Мама больше никогда не выйдет замуж, хотя ее обхаживают несколько старых придурков. Она хочет отойти от всего и жить уединенно на природе, где царит мир и никто ей не докучает. Сегодня она снова не пошла в церковь, судья. Она не ходит туда уже месяц, потому что все встречают ее с протянутой рукой. Моя мать хочет только одного: чтобы ее оставили в покое.
— Конечно, она хочет большего, чем дом и восемьдесят акров земли, — заметил судья.
— Ну, кто же откажется от небольшого счета в банке? Она устала чистить чужие дома.
Читать бесплатно другие книги:
