Напряжение сходится Ильин Владимир
— Извольте обратить внимание на документы, — выложил перед ним Колобов целую стопку бумаг.
— Подождите! — поднял Игорь руку. — С вашего позволения, я позову супругу.
— Пожалуйста, — пожал я плечами.
— Мария!
Девушка явилась на призыв почти моментально, тревожно заглянув через пространство кухни на нас за столом и бумаги перед нами.
— Мария, посмотри, пожалуйста, документы, — чуть сведенным от напряжения голосом произнес Игорь и пододвинул бумаги к ней.
Ну а дочь казначея самого императора ухватилась за них с уверенностью и мастерством, как столяр за рубанок. Текста там было не так и много — в основном заполненные таблицы, но и в них легко потеряться, если не знать, куда смотреть. Мария, по всей видимости, прекрасно знала и листала, окидывая беглым взглядом.
А затем вопросительно посмотрела на супруга.
— Это может… существовать? — тщательно подобрал он слово, чуть виновато отметив мое осуждение во взгляде, и с силой потер ладонями лицо.
— Судя по персоне Аркадия Алексеевича, это действительно отчетность «Форц-банка». Управляли им весьма неплохо. Но я бы с осторожностью отнеслась к призывам искать его спрятанные хранилища и клановые сокровища. Слишком большие деньги, — дипломатично и никого не обвиняя, произнесла Мария то, что наверняка почудилось ей в нашем визите.
Пришел некто ей незнакомый, и с ним — Колобов, казначей мертвого клана. И действительно — что они могут предложить Долгорукому, кроме как авантюру…
— Нам хотят подарить этот банк, — повернул к ней Игорь покрасневшее от соприкосновений с ладонью лицо, — на свадьбу.
— Это хорошая шутка, — построжела Мария.
— Милая, этот человек никогда не врет. — Игорь поднялся и посадил ее рядом с собой в кресло. — Я же рассказывал…
— Вы и есть владелец телеканала? — с непонятными эмоциями покосилась она на меня.
— Владелец — Игорь, — охотно опровергнул я и взял печеньку.
— Мой муж говорил иначе.
— Иначе было до того, как я подарил ему телеканал. Теперь желаю подарить банк. — Я постарался улыбнуться располагающе, потянулся за портфелем, набрал код и поставил на стол, распахнув: — Тут учредительные документы. Поля получателя не заполнены.
— Печати князя Панкратова, — опознала Ховрина отпечаток в верхнем углу на первом документе, но не торопилась притронуться к документам.
— Фактически банк выкуплен у князя в качестве его законного трофея. Случилось так, — переглянулся я с Колобовым, и это не осталось незамеченным парой, — что банк лишился всех активов еще до поражения Фоминских и утратил собственный капитал. Оболочка князю была не интересна. И еще случилось так, что после оформления сделки активы вернулись обратно. Собственные капиталы — аналогично, пусть и в сокращенном размере, — чуть построжел я голосом, отбрасывая намек на доброго волшебника, обновившего сегодня свой вертолет, — значительно сокращенном.
— Насколько? — уточнил Колобов, для которого это тоже стало некоторой неожиданностью.
Все-таки он владел деньгами, но если деньги возвращаются в старый банк, то они будут распределены по той структуре счетов, что там сформирована, но подкорректирована мною.
— В банке ныне достаточно денег, чтобы осуществить выплату вкладчикам и вести деятельность. На остальную свободную сумму заведен отдельный счет; часть этой суммы потребуется обналичить живыми деньгами в короткий срок.
— Это проблемный подарок, — бросила кинжальный взгляд Мария, которая помнила, какой объем активов возвышался над объемом обязательств банка.
— Свой «подарок» заберете, когда взыщете суммы задолженностей, — отмахнулся я от этого.
— Вы пытаетесь подарить трудности и конфликты, — настаивала Ховрина, положив ладонь на плечо ворохнувшегося было Игоря.
— Я дарю вам причину, по которой ваши родители станут носить вас на руках, — я был спокоен, — это власть, влияние и огромные деньги, которые Ховриным с Долгорукими не составит труда себе вернуть или обменять на услуги.
— Какой почет владеть банком, из которого все тут же попытаются убежать?
— У вашего мужа есть телеканал. Он подаст историю так, что все вкладчики тоже станут носить вас на руках. Вклады после проигранной войны еще никто не возвращал.
— Нет таких дураков, — припечатала она.
— Нет настолько благородной пары, на которую стоит равняться целому миру, — поправил я. — Разве иной клан способен на такую щедрость, какую проявит богатейший и славнейший род Долгоруких?
А Игорь, задумавшись, уже беззвучно проговаривал слова, будто уже готовя вводный текст для подготовки информационных блоков.
— И Ховриных, — автоматически поправила Мария, но тут же принялась гнуть свою линию: — Бизнес не верит новостям, а инфраструктурные издержки нас убьют.
— Пусть Игорь переведет туда счета телеканала и его подразделений.
— Из родового банка? — нахмурился Долгорукий.
— В твой банк, — поддакнул я. — Зато будешь видеть всю структуру расходования и вороватых бухгалтеров поименно без внешнего аудита.
— Этого мало, — настаивала Мария.
— Если справитесь — переведу к вам на обслуживание часть своих предприятий, — чуть хлопнул я рукой по столу. — Но не раньше чем через год!
— Телеканал вы так же дарили? — проворчала девушка.
— Разумеется. Частоты вещания все еще принадлежат мне, — смотрел я прямо в ее глаза, — я даю шанс использовать их так, как вам хочется. Пока мы друзья, вам не стоит об этом беспокоиться.
— Зачем вам наличные? — перевела она разговор.
— Это проблема для Ховриных? — поднял я бровь.
— Мне зададут вопросы.
— Когда это Ховрины отчитывались?
— Ладно, — пробился лихорадочный блеск в глазах Марии, а взгляд вернулся к незаполненным документам. — То есть все серьезно?
От таких предложений просто не отказываются. Банку все еще должны десятки и десятки миллиардов — и в империи и за ее границами.
— Абсолютно, — подтвердил я. — Можете заполнять. Ручка слева, в кармашке. Кто-то один, разумеется.
— Мария, у тебя почерк лучше, — мягко обратился к ней Игорь, пододвигая чемодан с документами.
Всего один росчерк, и можно стать единоличным владельцем огромных капиталов. Даже на вкладчиков в общем-то можно наплевать и на непутевого мужа, связавшегося со слишком доверчивыми балбесами.
«…в лице княжича Игоря Александровича Долгорукого…» — вывел аккуратный почерк, и в очередной раз отлегло от сердца. Все-таки кому-то везет…
— Счета банка временно заморожены из-за войны, — подал голос Колобов, до того притихший и чуть испуганно поглядывающий на нашу перепалку.
Да и подписание документов наверняка потрепало ему нервы. Но это ничего — у меня был еще такой же комплект договора, но с датой раньше — если бы что случилось, то первый набор бумажек можно было выкинуть в урну. Разумеется, знать этого никому не стоит — вон как молодые друг на друга смотрят… Аж лишним себя чувствуешь.
— Не думаю, что это будет проблемой, — произнес я. — А вам, дорогие друзья, настоятельно рекомендую взять этого уважаемого господина на роль управляющего. Вряд ли найдется человек более достойный.
— Не сомневаюсь, но как бы вновь не было конфликта с семьей… — задумчиво пробормотал Игорь.
Чужой человек на руководящей должности никому не нужен.
— Так в чем проблема? Заберите Колобовых в клан, вот вам и гарантия верности.
— Это сложный вопрос.
— Не для того человека, который даже после смерти своего клана в первую очередь думал, как спасти его честь, — со всей серьезностью посмотрел я в глаза Игорю.
А тот хоть и с неохотой, но понимающе кивнул.
— Заберем к себе. Аркадий Алексеевич, вы не против?
— Да я… да я счастлив буду! — с жаром заверил тот, приложив руку к сердцу.
А на лице человека, история переживаний и неопределенности судьбы которого завершалась, проявились облегчение и одухотворенная радость.
— Мы можем приступать к владению? — с любовью огладила Мария страницы подписанных документов.
— Разумеется.
Девушка, чуть задумавшись, встала из-за стола, вышла из кухни, а вернулась уже с сотовым телефоном.
Присев рядом с мужем и будучи им обнятой, набрала номер и терпеливо принялась ждать, когда некий собеседник поднимет трубку во втором часу ночи.
— Привет, пап, — произнесла Мария собеседнику. — Срочный вопрос. Можешь разморозить счета «Форц-банка»?.. Да, банк Фоминских. Нам его с Игорем подарили на свадьбу… Честью клянусь, — ровно произнесла Мария.
А собеседника на том конце провода, видимо, проняло всерьез.
Все-таки есть нечто рациональное и полезное в способности подтвердить словом намерения и события. Нет той громады безверия, что встречается среди всех остальных, пусть и к словам приходится прислушиваться в десять раз тщательнее — потому что там, где не привыкли врать, словами и смыслами крутят в сотни раз коварнее.
Тем не менее «честью клянусь» — это аккурат из разряда тех фраз, что не стоит перепроверять для собственной же безопасности — могут всерьез и убийственно обидеться.
— Как «кто подарил»? — с оттенком равнодушия произнесла будущая Долгорукая. — У моего мужа есть достойные друзья, способные подарить банк. Я удивлена, что вы решили ссориться с ним из-за мелочей… Конечно, пригласим их на свадьбу, — подытожила она и с довольством положила трубку. — Вот и одобрение родителей есть.
Почти моментально телефон перезвонил — и на этот раз донесся женский голос, а Мария, извинившись и полушепотом обозначив: «Мама…» — отправилась в другую комнату обсуждать с ней детали свадьбы и прочие вопросы мирового господства женщин над иными прямоходящими.
Да и мы заторопились на выход — час поздний, вопросы решены. Чемодан и портфель с документами оставили — тут уж точно найдутся люди, которые донесут их до регистрационных палат и нужных министерств, узаконивая право собственности.
— Аркадий Алексеевич, ничего, что все так… по-семейному? — спохватившись, чуть обескураженно посмотрел на него Долгорукий, остановившись на пороге.
Ему парой минут ранее тоже отзвонился отец, обещая прибыть утром и прижать к груди в знак примирения — информация распространяется быстро.
— Оно всегда так, — удовлетворенно сощурившись, произнес Колобов. — Лучше всего, когда вот так.
И первым отправился по лестнице вниз, а затем и на улицу, деликатно оставив нас поговорить наедине.
— Максим, я тут подумал… — отчего-то загрустил Игорь, — а мы тебя не слишком стесняем? Все-таки банк.
— Нет. — А затем решился на откровенность: — Предстоит такое, что лучше мне не владеть банком. Вообще ничем ценным не владеть.
— Ну, ты уж не драматизируй, — с сочувствием успокаивал меня он. — Женитьба — это еще не приговор! В конце концов, есть же и брачный контракт…
Я немного сбился с мысли, пытаясь осознать, о чем он.
— Завтра ведь сватовство, да? — чуть смутился Игорь.
— Еще и сватовство, — совсем упал я духом.
— Дед обещал быть, — заверил меня друг. — Еще до того, как разругались, слово дал. Он тебя помнит.
— Вот же…
— Что не так?
— Понимаешь, в этом мире почему-то происходит так, — начал я, печально выдыхая, — что тот, кто меня помнит, обычно под эти воспоминания точит нож.
Ума не приложу, с чего такая несправедливость…
Глава 18
Говорят, стройка начинается с забора — ограждения достаточно высокого для того, чтобы инструменты и завезенные материалы не присвоили всякие темные и бессовестные личности, которые позже станут отличными дружелюбными соседями. Позже забор понадобится, чтобы скрыть детали строительства и применяемые конструктивные решения от едких комментариев и массы полезных советов разнообразных насмешливых и циничных проходимцев, что тоже вскоре окажутся добрыми и душевными жителями домов по соседству. Закончится стройка, уедет пара грузовиков со строительным мусором, но забор после этого станет только выше — потому что дети соседей достаточно образованны и воспитанны, чтобы не бегать по стройке, но полны вольнодумства и полагают все яблони мира своими. Можно, конечно, пожаловаться на них родителям — но стукачей никто не любит, особенно среди тех, кто месяц назад приделал ноги вашему молотку. Да и вас вскоре позовут на день рождения кого-то из этих сорванцов, так что проще нарастить забор сразу, чем испытывать неловкость с подарком в руках перед человеком, которого довелось отпугивать выстрелом.
Но бывает так, что территория слишком велика для забора — настолько, что если обнести его крепкой сеткой, прочным профлистом или даже бетонными плитами, пустив сверху колючую проволоку, то с высокой долей вероятности у вас украдут эти самые сетку, профлист и плиты как довольно недешевые и весьма полезные в быту вещи, оставшиеся на долгий срок без присмотра. Если поставить видеокамеру, то первым делом украдут именно ее. Нанимать же вооруженный патруль и пускать ток по проводам — все же как-то накладно для загородной фазенды. Да и электричество тут же начнут тихонечко красть…
В усадьбе рода Еремеевых, некогда выслуживших личное, а потом и гербовое дворянство из простых царевых стрельцов, с проблемой соседей разобрались еще в восемнадцатом веке, выкупив подчистую все подмосковное село Усово, где им некогда было даровано подворье, вместе с окружающими его лесами вплоть до Москвы-реки. Отчего беспокоили их в основном грибники да любители пикников, что вечно стремятся поближе к воде, выбирая для этого дороги получше. От первых хорошо спасали рукотворные овраги с отвесными склонами, тщательно укрепленными под слоем дерна сетчатой арматурой, чтобы не сползали вниз со временем — зато стоя перед такой крутизной, задумывались даже самые опытные и упрямые бабки, в большинстве случаев все-таки не решаясь совершить рывок с ведром за дарами леса. А вот от вторых все-таки мог уберечь только забор — мощный, чугунный и крашенный в черный цвет, со скользкими вертикальными прутьями и заостренными пиками в навершии, запиравший ажурными, но столь же вандалостойкими воротами асфальтированную дорогу в две полосы шириной, уходящую за поросший лесом поворот вглубь территории усадьбы. По ту сторону ограды была еще сторожка с охранником, выполняющим важную ответственную работу по гонению прочь иных не слишком трезвых личностей, для которых забор показался бы не слишком высоким, или же большая гостевая парковка при въезде — отличным местом для приготовления шашлыков. Ну или осаживал тех предприимчивых людей, что способны оценить на взгляд любой металл в килограммах (даже если металл выглядит как забор) и тут же перемножить на цену скупщиков в чермете. А вообще, разумеется, человек в сторожке принимал корреспонденцию и сообщал о прибытии гостей в усадьбу через проводной аппарат.
Но тем субботним утром Константин Колокольцев, занимавший почетную должность сторожа второй десяток лет, всерьез подумывал о жизни после увольнения с этой несложной и сытой должности. Не по причине собственного на то желания — все-таки главным на таком месте были верность и честность. Но бывает так, что на гостевой парковке к девяти часам начинают съезжаться более трех десятков весьма дорогих машин с крайне серьезными родовыми гербами вместо привычных номеров, а из дверей авто выходят весьма хмурые люди, совершенно не радостные ни солнечному, пусть и прохладному, осеннему денечку, ни, такое ощущение, самому факту их тут пребывания.
А затем те люди расступились, дав дорогу трем очень представительным господам, медленно прошествовавшим к калитке с видом крайнего неудовольствия на лице — словно у домашнего кота, внезапно выяснившего, что он не единственный на всем свете. И что самое неприятное, Константин Колокольцев отлично знал каждого из них в лицо — пусть и исключительно по телевизору. Также сторож знал, что если телевизор пришел в вашу жизнь, а у вас нет ни рекордного размера тыквы на огороде, ни диковинного окраса кролика, то сюжет с вашим участием скорее всего будут снимать исключительно криминальный. И дай-то бог остаться в нем рядовым свидетелем.
В общем, обычно такие народные приметы, как три раздраженных природных князя у калитки поутру, говорят о том, что скоро имя вашего господина из списка молитв о здравии придется переписывать в лист за упокой души — и от мыслей таких становилось маетно, а пальцы на руках, набирающих особый внутренний номер усадьбы, выводящий прямо к хозяину дома — и крайне не рекомендованный к вызову без крайней причины — отчетливо подрагивали. А тут еще и гудки эти телефонные, длинные, беспокоящие тем, что никто может и не подойти к трубке… В общем, когда трубку подняли, Константин не сдержался.
— Господин, беда!.. — выпалил он одним духом. — Пост номер один, Колокольцев, — оправился он после грозного оклика и взял себя в руки: — Машины княжеские, во многом числе. Долгорукие, Панкратовы, Галицкие. С их сиятельствами во главе. Сами посмотрите, господин. Шестая и седьмая камеры.
Тут видеокамеры были — потому что был и человек, который мог их сторожить.
Сторож замер с трубкой в руках, получив закономерное и крайне напряженное: «Жди». А потом и вовсе забыл, как дышать — но не от служебного рвения. Просто позади отчетливо, словно специально, щелкнула щепка, а в сторожке — с гарантией закрытой на ключ — раздался шаг. Константин попытался медленно повернуться, но тут же был удержан за плечо рукой. Другой рукой некто перехватил трубку у его уха.
— Господин, нападение! — успел воскликнуть сторож до того, как незнакомец отодвинул его в сторону от телефона.
— Тш-ш-ш! — укоризненно прозвучал голос, и Константин резко повернулся, готовясь принять смерть.
Но вместо этого с изумлением улицезрел двух нестойко стоящих на ногах мужчин лет под пятьдесят в состоянии серьезнейшего опьянения. Первый из них — господин суровой внешности и владелец крайне сосредоточенного взгляда, уцепившегося за верхнюю пуговицу сторожа (оттого виляющего в такт глубокого дыхания Колокольцева), и оказался тем самым татем, что перехватил телефон. Был он в парадном офицерском мундире конца прошлого века, украшенном довольно скромным количеством орденов и медалей, в которых сторож с неким изумлением отметил все возможные высшие регалии империи, но отчего-то лишенном любых аксельбантов, лент и украшательств. Руки закрывали белые перчатки, а в отражении начищенных до блеска сапог можно было бриться.
Левая же рука незваного гостя была занята тем, что удерживала другого господина — пьянющего уже в той крайности, что попытки проморгаться выглядели как махи крыльев дивной птицы, а сам взгляд был столь же осмысленен, как у птенца, только что выпавшего из гнезда. Одет второй был в красный кафтан с обильным золотым шитьем, темно-синие шоссы с золотыми лампасами и черненые сапоги, а вот орденов на мундире было не в пример больше, пусть и рангом куда как ниже — зато число боевых стычек, кои служили причиной награждения, вызывало не меньшее уважение. Лет ему было под шестой десяток, о чем говорили и морщины на лбу, и седина в густых волосах, и вяло повисший длинный левый ус, зато правый был лихо закручен ввысь, говоря как о бодрости духа боевого старичка, так и о немалых резервах организма, способных напиваться до изумления даже в таком возрасте. Собственно, даже сейчас свободная его рука лежала на металлической фляге, закрепленной на поясе — словно на эфесе шпаги.
— А-алеу? — поднес первый трубку к уху и спросил на выдохе — грозно и серьезно: — А-але? Еремеев? Ты?! Ш-што, что нам нужно… У вас — товар! У нас — купец!.. Как — кто?! Этот… гад малолетний, чтобы его об пень дважды и в прорубь… Самойлов Максим!.. Сватов ждете?! Не ждете?.. А мы сами пришли! Тьфу, он трубку уже бросил… — посмотрел говоривший разочарованно на пищащий аппарат. — Василий… Вася! — тряхнул он плечом.
— Я здесь!.. — дернулся тот и вновь хлопнул ресницами.
— Пошли калитку открывать, а то вечно топтаться будут.
— А в-вы как зашли? — нашел в себе храбрости спросить сторож.
— Так мы через лес, — пробурчал офицер, осторожно разворачивая товарища к двери. — Ну и овраги у вас!
Константин так и присел на лавочку, удачно оказавшуюся у стенки рядом. А в голове была та звенящая пустота, которая возникала разве что в детстве при виде чего-то настолько нового и удивительного, что хотелось просто пошире раскрыть глаза, запоминая — чтобы спросить после у кого знающего, что же это было.
Не стоило удивляться, что покорителям оврагов ворота поддались уже без всяких проблем. Подумаешь, электрические, и открытие только с пульта из главного дома… Да с такими-то орденами!.. К чести автоматики, она все же не дала протащить себя слишком далеко, отстегнув блокирующие клинья в пазы, замурованные в асфальте — ровно одному человеку пройти, не более.
По ту сторону ворот, впрочем, их уже деятельно ожидали — правда, не приветствиями или дружескими улыбками. У всех до единого стоящих там отчего-то зачесалась то рука, то нога, то — простите — княжеское седалище, а взгляды, адресованные в адрес старого офицера, были исключительно опасливыми, бросаемыми даже не прямо, а исподволь, краем глаза, но крайне, крайне внимательными, как отслеживают кусачего и непредсказуемого бульдога.
— Шуйский, и вы здесь… — кислым тоном произнес князь Долгорукий Сергей Михайлович, даже не стараясь отразить радушие.
А руки его продолжили движение от княжеских ягодиц, оставшись за спиной, словно так и было задумано.
— Господа, перестаньте устраивать театр, — поднял очи ввысь князь Галицкий Яков Савельевич и чуть нервно посмотрел на часы. — Понятно, что всех нас одновременно пригласили быть сватами. Полагаю, молодой человек искренне думал, что кто-то наверняка откажется, оттого подстраховался. Давайте как-то побыстрее завершим формальности — у меня самолет через два часа.
— Я абсолютно свободен до четверга! — выпалил вдруг мощным басом господин, висящий на плече у офицера, обвел всех мутным взглядом, узнал, слегка протрезвел от узнавания и мигом выпрямился. — Господа! Разрешите представиться! Подполковник лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка, князь Давыдов Василий Владимирович!
От искренности приветствия его слегка качнуло, но товарищ тут же поспешил поддержать его за спину.
Все трое прибывших на авто князей дружно вздохнули и посмотрели на сию личность весьма скептически — как и положено смотреть на человека, который всякий раз, продуваясь в карты и занимая в долг, пытался знакомиться заново и занимать деньги по второму кругу. Понятное дело, все они были знакомы и ранее, что не приносило им ни малейшего удовольствия — равно как и понимание, что стребовать деньги с этого человека — дело совершенно гиблое и бесперспективное. Причем ситуация усугублялась тем, что и давать взаймы ему тоже придется, и неоднократно — потому что не было в империи другого человека, который мог бы обойти, казалось, абсолютно любые бюрократические проволочки и формальности, довлеющие даже над интересами высокородных — максимально быстро, безо всякой возни с документами и прошениями. Денег князь Давыдов за решение проблем не брал категорически, а вот занимал охотно; ну а уж если проиграть ему крупную сумму в карты и поделиться проблемой — то, можно сказать, никакой проблемы у вас более и нет. Только вот играл князь по-крупному — да так, что иногда даже сиятельные господа решали, что уж лучше перетерпеть, чем зазывать к себе на вечер преферанса этого известного балагура, выпивоху, героя всех малых и больших войн и крайне живучую личность.
— Оставьте, князь, вас знают даже окрестные белки, — махнул рукой князь Панкратов.
— Мой род знаменит и влиятелен!.. — одобрительно икнул Давыдов и все-таки оперся на друга. — Итак, все в сборе? Все готовы? — обвел он их суровым взглядом.
— По всей видимости, — скупо ответствовал ему Долгорукий.
— Отлично!.. — Гусар развернулся к товарищу: — Где вино и бабы?!
— Какие бабы, Василий? — одернул его с укоризной князь Шуйский. — Я же тебе сказал — идем свататься!
— Но я не хочу!
— Василий, ты обещал.
— Ну раз так… — резко погрустнел гусар и, со вздохом посмотрев на неокольцованный безымянный палец, собрался и рыкнул: — Где дама?!
— Василий, сватаем не тебя!
— Где хотя бы лошадь?!
— Не позорь меня!.. — зло шикнув, ткнул его спутник локтем в бок.
— А что?! Я не могу сватать без лошади! Мне что, идти пешком?!
— Господа, прошу понять, но у меня самолет! — раздраженно вмешался князь Галицкий. — Давайте мы быстро сходим до этого Еремеева, сосватаем его дочку и разъедемся?..
— Я слышал, у него две дочери, — кашлянув, вмешался Шуйский.
— Господа, а кто-нибудь знает, сватаем к старшей или младшей? Я как-то не уточнил, — задумался Долгорукий.
— К старшей, — мрачно ответил Панкратов.
— Вы готовы дать гарантии? — ворчливо поинтересовался Сергей Михайлович.
— К демонам подробности, давайте сосватаем обеих! — всплеснул руками Галицкий. — Потом от одной откажется, всего-то дел!
— Князь, вам бы к нам в полк!
Неожиданно со стороны машин послышалось оживление, привлекшее внимание сиятельных господ достаточно, чтобы оборвать дискуссию и повернуться.
— Что там? — бросил фразу Панкратов в толпу.
— Господин, тут некие молодые люди. Говорят, со стороны Самойлова, называют его женихом. Хотят передать вам какие-то бумаги, — ответствовал дюжий охранник, перекрывая кому-то дорогу своим телом.
— Пропустить.
Из толпы вышли трое юношей лет двадцати, одетых в солидные костюмы, пошитые наверняка по индивидуальной мерке — столь отлично они сидели на широких плечах высокого и статного юноши в темных очках, на более субтильном теле чуть сутулого парня с сильным шрамом около глаза, и даже на вполне обычной комплекции третьего — с умным лицом и взглядом, который никак не удавалось поймать, одежда тоже была как влитая. Но куда более внимание князей привлекала красная бабочка, зацепленная на воротник белоснежных сорочек. За этой деталью терялось нечто куда более специфичное, чем одежда, а именно поведение, манера двигаться и дышать, в которых не было ни грамма пиетета и страха перед влиятельными и могущественными людьми, что стояли перед ними. Нечто подобное не было чем-то совсем уж особенным — например, приближенные советники князей вели себя именно так, прекрасно понимая, какой мощью они прикрыты перед остальным миром. Но этим вряд ли было за кем укрыться. Тем не менее даже бумаги, что были в руках у юноши со шрамом, тот подал тем же жестом, что их казначей подсовывает на подпись расходные и крайне неприятные ведомости — зная, что пусть и нахмурятся, но возьмут и подпишут.
— Что это у нас? — взял Галицкий в руки бумагу, по формату куда более походившую на цветной рекламный буклет. — Надо же, Еремеев Сергей Олегович, отец, — зачитал он начало информации под фотографией рано поседевшего солидного мужчины с усталыми глазами. — Ранг — «учитель»; проверенный возраст семьи — двести сорок лет; годовой оборот бизнеса…
— Яков Савельевич, на обратной стороне… — посоветовал ему Панкратов, с любопытством поглядывая на две фотографии девушек.
Снизу буклета под миловидным изображением юной особы было написано «Юлия, младшая дочь». Зато сверху была фотографии, трижды обведенная красным и синим фломастерами, с подписью: «Ника, старшая дочь. Невеста! Не перепутать!!!»
— Не, ну эта какая-то некрасивая, — икнув, ворчливо прокомментировал Давыдов, получивший свой экземпляр буклета. — Как та, из трактира под Смоленском…
— Василий, все уже перевернули бумажку, — шикнул на него Шуйский и самолично помог с этим товарищу.
— О! Эти лучше! — одобрил гусар.
— Отлично, теперь у нас есть понимание цели, — торопливо озвучил Галицкий, вновь посмотрев на часы. — Идем сватать?
— Впятером? — обвел всех взглядом Долгорукий, складывая свой экземпляр брошюры и хозяйственно убирая в карман.
— А что-то не так?
— Мы не можем сватать все хором, должен быть кто-то один, кого поддержат остальные, — мудро отметил старый князь.
— Так понимаю, лидером сего действа вы видите себя? — скептически уточнил Панкратов.
— За Давыдовых никогда не станет кто-то говорить! У Давыдовых достаточно своих слов! — мигом возмутился гусар.
— На правах сильнейшего среди вас готов оказать вам услугу и возглавить, — с непроницаемым лицом произнес Шуйский Александр Олегович чуть скучающим тоном.
— Господа, я единственный заинтересован сделать все быстро и качественно, к тому же мой род не моложе ваших, — нахмурился Галицкий.
— Вы не совсем поняли меня, — мягко погасил вспышку напряжения Долгорукий. — Ситуация наша такова, что нет великой чести свататься к Еремеевым. Я бы сказал, это настолько мелко и незначительно, что наш представитель должен отражать общее отношение к этому невеликому событию.
— И кого это вы считаете мелким и незначительным? Уж не меня ли, Сергей Михайлович? — нахмурился Панкратов.
— Шш-чтоа?! — воинственно схватился за фляжку Давыдов. — Я чую оскорбление!
— Постойте-постойте, господа! — успокаивающе поднял ладони старый князь Долгорукий. — У меня нет намерения вас обидеть. Вовсе нет — я покорно готов предоставить свою кандидатуру на этот незавидный пост.
— Я согласен, — фыркнул Галицкий.
— Пусть так, — пожал плечами Панкратов.
А Шуйский демонстративно отвернулся к лесу. Мол, туда тебе и дорога.
— Итак, я благодарен вам за доверие и предлагаю нашей делегации все-таки двинуться к поместью, потому что встречать нас с караваем и песнями, судя по всему, никто не собирается, — недовольно посмотрел князь на пустую дорогу и первым пошел вперед.
Остальные князья прошествовали за ним. Ну а троих парней с красными бабочками, что тоже направились за ними вслед, ни у кого не возникло желание задержать.
Сергей Олегович Еремеев, глава рода и семьи, унаследовал от предков способность любить — ярко, биться — яростно, ненавидеть — искренне, всеми фибрами души. Простыми и честными были поколения предков, как и их служба; не знали они подлости, а та житейская мудрость, которая позволяла прирастать капиталами и находить возможности там, где их никто не видел, позволили выбраться из солдат в аристократы.
Ныне времена были куда как спокойнее, но и в них бывало такое, что за любовь и против ненависти приходилось биться, отдавая самого себя этим трем эмоциям, объединенным единой струной человеческой чести и осознания собственной правоты. Единственное, чего оставалось желать и на что надеяться — что жизненный путь Еремеевых не преградят те, кто будет им не по силам, несмотря на всю ярость, честь и правду.
Например, пятеро великих князей, неспешно движущихся по дороге к особняку, на крыльце которого Сергей Олегович их дожидался.
«Будут бить», — невольно возникнет мысль у каждого при таком зрелище, и обреченности в ней будет куда больше иных эмоций. Потому что устоять даже против одного из их сиятельств невозможно, даже будь тут вся родовая дружина с ополчением.
«Будут, шансов никаких, — признавал Еремеев, но тут же добавлял: — Но лучше бы, конечно, помучиться».
Что бы ни случилось, но погибнуть достойно, а не самым дурацким из возможных способом: пытаясь убежать от того же Шуйского в лесу, или от Долгорукого — по небу, или от Панкратова — через подземный тоннель, или от Галицкого — по водам Москвы-реки, или от Давыдова — уповая на заступничество императорской канцелярии. Какой-то совершенно мерзкий набор для возможного беглеца.
И Сергей Олегович знал, кто составитель этого набора. Знал — и ненавидел искренне, как может только представитель его рода.
Было у его рода такое проклятие, неведомо отчего обрушившееся на них, по имени Самойлов Максим Михайлович. Мальчишка, наглый, безродный по документам и совершеннейшее пустое место, что признает каждый, возьмись он изучать его подноготную. Немного везения с приемной семьей да очевидное покровительство Шуйских, доставшееся вместе с усыновлением, — это все, в чем повезло ему в жизни. И это ничтожество умудрилось сделать так, что вся промышленная империя Еремеевых чуть не вылетела в трубу за сложнейшие в их поколении пять лет всевозможных блокад, санкций, эмбарго и нежеланий вести с ними дела. Есть за что ненавидеть и пытаться отомстить.
Но потом оказывается так, что отомстить тоже нельзя. Наемные убийцы не берут заказ, при этом не называя причин. Ряд высокородных семей, которые традиционно промышляют устранением недостойных, указывают на дверь, а следом приходит письмо от Шуйских, весьма раздосадованных действиями Еремеевых в адрес человека, которому покровительствуют. И даже императорская семья маячит где-то на горизонте — не настолько, чтобы связать их с одиозной личностью, но достаточно, чтобы задуматься, отчего это прошение на суд чести по достижении врагом восемнадцати лет (в те дни Сергей Олегович был немного не в себе от ярости) было завернуто обратно с визой «отказать». Отказ — дело обычное, тем более что империя традиционно не одобряет дуэлей и убийства. Но виза, наложенная лично принцем главной семьи Рюриковичей, — это уже ни в какие ворота… Во всяком случае, этот намек не следовало игнорировать. И Сергей Олегович успокоился — как смиряется ослабленный и побитый зверь, попавший в руки избалованного ребенка. В конце концов, когда-нибудь мальчишке надоест, и он оставит их в покое. А месть можно будет и завещать потомкам.
Тактика ожидания оправдалась. Для начала — робкие успехи с заграницей, которые переросли в неплохие деловые отношения, завязанные на общей выгоде. А совсем недавно, даже месяц не прошел — удача так и вовсе улыбнулась им новым источником финансирования и совместным проектом, обещавшим задействовать чуть ли не все производственные мощности, до того законсервированные по скудному и бедному до заказов времени.
И апофеозом фортуны — сватовство к его старшей дочери от влиятельнейшего и богатейшего рода империи. Была ли это счастливая звезда Еремеевых, либо долгосрочные расчеты Юсуповых, уже наверняка наметивших дальнейшую стратегию роста концерна Сергея Олеговича под сенью и защитой могучей семьи, — уже совершенно не важно. Аналитики рода предполагали новый вид перспективного вооружения, которое захотят производить на предприятиях, внезапно ставших родственными — а оттого верными до последней капли крови. Сергей Олегович же просто боялся думать о причинах, заранее соглашаясь на все легальное — и немножечко на нелегальное, буде таковое в брачных соглашениях найдется. Потому что для их пусть и славного, но, честно говоря, не могучего рода — Юсуповы были чем-то совершенно недостижимым по боевой и финансовой мощи. А двоюродный племянник главы клана, предполагаемый в мужья его Нике, вполне мог с пинка входить в кабинеты иных вельмож, получая в ответ только угодливое «здравствуйте».
Оставалось единственное — то самое проклятие семьи, которое могло запросто все испортить. И оно, что характерно, смогло это сделать.
Пять великих князей, называющих себя сватами. И ощущение искренней ненависти от того, как на глазах рушатся все надежды на родство с Юсуповыми. Надежды на выход из этой клятой финансовой блокады. Надежды на нормальную жизнь.
Но он, Сергей Олегович, не отступит просто так. Первое, и самое главное, — звонок по тревожной линии, оставленной на всякий случай для связи с Юсуповыми, уже был сделан. Ну а второе — что зависит от него самого, он выполнит в полной мере, отчаянно борясь за счастье семьи и будущее дочери.
— Здрав будь, хозяин дома и счастливый отец, — остановившись за несколько метров до порога, замерла княжеская делегация, выделив вперед себя массивного и крайне представительного князя Долгорукого. — Есть ли в твоем доме девицы на выданье?
— И вам здравствовать, княже, — ответствовал Еремеев. — Нет счастья в моем доме, равно как и девицы — сватов принимать.
— Как же, — сбившись, пробормотал князь, повернувшись назад. — И Ники Сергеевны нет?
— Умерла она, — поджав губы, произнес хозяин дома.
— Вот как… — обескураженно произнес Долгорукий. — Когда же произошла сия трагедия?
— Не далее как этим утром.
— Ну она хоть теплая еще?! — дернулся позади Давыдов, но тут же был удержан на месте Шуйским вместе с Панкратовым.
— Умерла так умерла. Тогда я поехал, — горестно махнув рукой, развернулся было Галицкий.
— А ну стоять, — негромко произнес Долгорукий, но замерли все. — Скажи, Сергей Олегович, умерла твоя дочка для всех или только для нашего жениха?
— Для Самойлова Максима мертва она, — жестко произнес отец. — С сегодняшнего утра и навсегда.
— Вот что, Сергей Олегович, — нахмурился Долгорукий, — мы тебе не мальчишки, чтобы нас на улице держать. Ты, будь добр, уважь нас и в дом пусти. А выставишь за ворота — так бог тебе судья.
Собственно, выставить вон пятерых великих князей — это действительно очень быстрый способ попасть на божий суд.
— Прошу к столу, — скрипнув зубами, согласился Еремеев и первым зашел внутрь.
К гостям никто не готовился, оттого длинный стол в праздничном зале не был покрыт нарядным сукном и заставлен яствами. Не было на нем ничего, кроме графина с водой да пустых стаканов, — не рады были сватам и не торопились угощать их разносолами. Разве что промелькнула служанка да поставила ломти вчерашнего хлеба рядом с водой.
Пятеро князей, не сговариваясь, сели по одну сторону стола. Еремеев же оказался напротив мрачно глядящего на него князя Долгорукого. Отдельно, особняком, с дальнего края стола слева устроились трое в красных бабочках.
— Сергей Олегович, — начал Долгорукий, — мы с вами не молоды, чтобы словами играть. Не люб вам наш жених — то бывает. Честно говоря, премерзкий юноша.
Рядом невольно кивнули Панкратов и Шуйский.
— Не наговаривайте, Сергей Михайлович — вполне достойный молодой человек!.. — возразил с возмущением Галицкий.
Трое глянули на него без всякого одобрения и будто даже отодвинулись на пару миллиметров.
— А вы, князь, с ним по какому поводу знакомы? — уточнил Панкратов.
— Сыну он посодействовал, — задумавшись над таким поведением окружающих, автоматически ответил Яков Савельевич.
— Значит, знакомы с ним только мы трое.
— А Самойлов не из гусар?.. — для порядка уточнил Давыдов, не понимая, отодвигаться ему от Галицкого или примкнуть к нему.
Читать бесплатно другие книги:
