Воображаемый друг Чбоски Стивен
– Черт, Кристофер! Я же стараюсь, как лучше! – выкрикнула она.
Мать Кристофера ненавидела себя за эту вспышку злости. За то, что сорвалась на крик. За то, что не забила тревогу раньше. Вскочив, она налила еще один стакан молока. Вернулась к столу и увидела, как ее маленький мальчик шепчет что-то белому пластиковому пакету. Из носа струйкой текла кровь. Которую он даже не пытался вытереть.
– Я знаю, подчиняться нельзя, но она думает, я сумасшедший. Что мне делать? – шептал он.
Посмотри на него, Кейт. Эта болезнь его доконает.
Мать Кристофера подошла к сыну. Она решила насильно положить таблетку ему на язык и зажать рот – пусть проглотит и сам попросит молока. Иначе никак. Она потеряла мужа. А теперь может потерять еще и сына.
– Не заставляй меня глотать эти таблетки, мам, – взмолился он.
– Это необходимо, Кристофер. Ты хотя бы выспишься.
Кристофер повернулся к белому пластиковому пакету.
– Очень прошу, помоги! Что мне ей сказать?
Он себе только вредит. Дай ему таблетку.
– Солнце мое, там никого нет! Проглоти – и дело с концом. Все будет хорошо.
– Нет! – закричал он белому пластиковому пакету. – Она и так думает, что я сумасшедший. Если сказать все как есть, она меня разлюбит.
Мать Кристофера замерла.
– Я никогда тебя не разлюблю, солнце, – выговорила она. – Говори как есть.
– Мам… – начал Кристофер. И поднял на нее взгляд. Голос задрожал от страха. На глаза навернулись слезы. Капли побежали по лицу, как вода по горячей сковородке. – Славный человек хочет, чтобы я тебе кое-что рассказал.
Не слушай, Кейт.
– Что ты хочешь мне рассказать, Кристофер?
С глубоким вздохом ее маленький сын обратился за поддержкой к белому пластиковому пакету. Покивал и негромко заговорил:
– Мам… Я знаю, что в пиво не кладут лед. Знаю, что в родительском доме с тобой ужасно обращались все, кроме одного человека. Но когда тебе исполнилось десять лет, дядя Робби погиб. Его забили насмерть какие-то негодяи – только лишь за то, что он был не такой, как все.
Это ему отец выболтал. Давай сюда таблетку, Кейт.
– На его похоронах ты поклялась всегда верить своему ребенку, если станешь матерью. Когда ты была маленькой, тебе не верил никто. Ты жаловалась и матери, и тетке, и бабушке. Но никто не вступился. А ты в детстве была до того безумной, что думала – можно закрыть глаза и уничтожить весь мир. Но даже попытку не сделала, потому что не придумала, где тогда будешь жить.
Это ему отец выболтал. Ты же знаешь. Не поддавайся.
Мать Кристофера почувствовала, как по дому пронесся электрический разряд. Запахло озоном. Как при ударе молнии. Когда сталкиваются два облака. Волоски у нее на затылке встали дыбом. Казалось, сын наэлектризован, как воздушный шарик, который потерли о свитер.
– Все нормально. Мы справимся, солнце. Обещаю, – сказала она.
– Ты сбежала из дома и познакомилась с папой. При первой же встрече ты попросила, чтобы он дал тебе тумака, потому что привыкла считать: бьет – значит, любит. Он не стал этого делать. Наоборот, он тебя обнял. Ты расплакалась и никак не могла успокоиться.
Твой муж был сумасшедшим, Кейт. Зачем-то все рассказал сыну. Давай сюда таблетку.
– Мам… Я знаю, что папа покончил с собой в ванне. Знаю, ты очень мучилась, но почти все от меня скрывала. Ты все время кочевала с квартиры на квартиру – хотела отделаться от той крови, но не могла, и мы опять срывались с места. Когда вы познакомились с Джерри, тебе было совсем невмоготу. Я знаю, Джерри тебя ударил, мама. И потому ты меня увезла в безопасное место. А ради тебя никто на такое не пошел.
– Откуда ты это знаешь, солнце? – с трудом выдавила она.
– Мне славный человек рассказал.
Обалдела, что ли, Кейт? Он сумасшедший. Дай ему таблетку.
– Он попросил меня о помощи – создать портал в воображаемый мир. Потому что шептунья собирается разбить стекло между их стороной и нашей. Мы должны ее остановить, мама! Она опасна. Когда ты была в гостях у Джилл, я сидел с вами на кухне. Ты еще подумала, что кофе пролила Джилл, но на самом деле это сделала шептунья. Она только и ждет, чтобы я уснул. Добьется, чтобы я вывел ее на славного человека, и тут же меня прикончит – боится моего могущества.
Хочешь потерять еще одного родного человека? Вот и будешь куковать в одиночестве – этого ты добиваешься?
– Но вылазки на воображаемую сторону забирают из меня все соки. Потому и кровь носом идет. Причем не моя. Это твоя кровь. И папина, которая натекла в ванну. И кровь миссис Кайзер. Мама, поверь! Я чувствовал ожог от кофе у тебя на руке. Чувствовал всех стариков на празднике. Тех людей в больнице. Я чувствую муки каждого. И радости каждого. То, что я знаю о людях, меня убивает!
Нет, ты такое слыхала, Кейт? Убивает его! Таблетку давай сюда!
Мать Кристофера обомлела.
Прижав сына к груди, она заглянула ему в глаза.
– И что же ты знаешь о людях, солнце?
– Все.
Бросив это слово, одно-единственное, Кристофер прильнул к матери и разрыдался. Она обнимала сына, который теперь настолько ослаб, что уже не мог сопротивляться. У нее появился шанс.
Дай ему таблетку, Кейт.
Мать Кристофера держала в объятиях своего маленького мальчика, который судорожно всхлипывал. И дрожал от постоянного недосыпа. На нее разом нахлынули воспоминания о всех годах материнства. Вплоть до каждой подушки, перевернутой на прохладную сторону. Вплоть до каждого горячего сэндвича с сыром, поджаренного по его вкусу.
Дай же ему таблетку, Кейт! Преступная мать!
Она замерла. И вслушалась в этот голос.
Ты преступная мать, Кейт. Немедленно дай ему таблетку!
И тут до нее дошло: голос – не ее.
Очень похожий. Почти неотличимый. Верный тон. Та же беспощадность к себе. Тот же внутренний монолог, который годами ее судил.
Но…
Преступной матерью Кейт Риз не была никогда. Из нее вышла отличная мать. Быть матерью Кристофера – единственное, в чем она преуспела. А теперь какая-то гадина ловко подражает ее голосу, пытаясь убедить в обратном. Какая-то тварь жаждет опоить Кристофера этими таблетками. Какая-то тварь норовит его усыпить. Какая-то тварь положила глаз на ее сына.
– Кто это? – вслух спросила мать Кристофера. – Кто здесь?
В кухне было тихо. Но она чувствовала: рядом кто-то ползает.
– Мам, теперь ты мне веришь? – прошептал Кристофер.
Мать Кристофера посмотрела на пузырек с таблетками, который все еще сжимала в руке. И одним движением высыпала арипипразол в раковину.
– Верю, солнце. А теперь собирайся. Валим отсюда на фиг.
Глава 63
Мэри Кэтрин зашла в церковь. В столь поздний час там никого не было. Церковь освещалась только уличным фонарем, чей свет лился сквозь витражное стекло, и несколькими свечками – их зажгли те, кто молился за своих близких. Все остальное тонуло во мраке. Мэри Кэтрин опустила пальцы в святую воду и по центральному проходу направилась к алтарю. Перекрестилась и села на скамью, где обычно располагалось семейство Коллинз. Но сейчас их скамья пустовала. Сейчас здесь были только Мэри Кэтрин и Бог.
И младенец.
Мэри Кэтрин прогнала эту мысль. Она почти не помнила, как сюда добралась. Все ее мысли были о том, что первая же полоска окрасилась в розовый цвет. Хотя Мэри Кэтрин знала: беременность исключена. Ей просто неоткуда взяться – и точка. Тест наверняка бракованный. Вот именно. Бракованный тест – это куда вероятнее, чем беременная девственница. Тем не менее она тут же вскрыла следующую упаковку и, подсвечивая себе мобильником, прочла инструкции. Этот производитель сообщал, что беременность подтвердится двумя линиями. Одна линия – не беременна. Мэри Кэтрин снова присела на корточки, пописала на полоску и стала ждать, как заключенный – перед комиссией по условно-досрочному освобождению. Следующие несколько минут показались вечностью. Только бы одна линия. Только бы одна заветная линия.
Господи, пожалуйста. Сделай так, чтобы линия была одна.
При виде двух линий у Мэри Кэтрин хлынули слезы. Недолго думая она вскрыла последнюю коробку и пробежала глазами инструкции. В этом варианте знак плюс (+) обозначал беременность. Знак минус (–) – возможность стряхнуть с себя этот кошмар и как ни в чем не бывало вернуться к жизни. Пописав на полоску в третий – Бог любит троицу – и последний раз, она держала тест перед собой и обещала хорошо учиться. Поступить в «Нотр-Дам». Выйти замуж. Сделать карьеру. Родить детей, как все женщины в ее семье из поколения в поколение. Только, пожалуйста, Господи, пусть будет «минус». Она молилась усерднее, чем ее отец за все годы учебы в «Нотр-Даме» и во время всех матчей «Стилерсов» вместе взятых, особенно в те моменты, когда квотербэк делает длинный пас на последних минутах. Что говорят фанаты, если игрок ошибается?
Матерь Божья!
Посмотрев на полоску, она увидела «плюс» – совсем как золотой крестик у нее на шее. И всхлипнула. Бог любит троицу: три из трех. Отец. Сын. Святой дух. Под мантией у Мэри Кэтрин будет пузо. Фотографий с выпускного у нее не останется. А если слухи дойдут до приемной комиссии – ее на пушечный выстрел не подпустят к «Нотр-Даму».
Мэри Кэтрин не знала, долго ли просидела в холоде, закрыв лицо руками и рыдая, но когда, наконец, она встала, боль в ногах была сравнима с той, какую терпел Иисус на кресте. Кое-как доплелась она до машины. Кое-как доехала до церкви. И вот она здесь, стоит на генуфлектории. Мэри Кэтрин закрыла глаза и вложила в молитву всю душу.
Господи, прости меня. Не знаю, чем я провинилась, но, как видно, я совершила какую-то ошибку. Пожалуйста, скажи, что я натворила, и я исправлюсь. Клянусь.
Тишина. Колени вросли в генуфлекторий[60]. Она почесала руку. Чесалось беспрерывно. Вдруг у нее пискнул телефон – пришла эсэмэска. От этого звука Мэри Кэтрин вздрогнула. Непонятно, кому понадобилось отправлять ей сообщения в такое время. Может, Даг проснулся. Может, родители обнаружили, что ее нет в постели. Она достала телефон. номер не определен.
В эсэмэске было написано… Пописала на полоску, шлюха.
У Мэри Кэтрин сердце застряло в горле. Сказать, что она перепугалась до смерти, – ничего не сказать. Кто-то следил за ней из леса.
Телефон снова запищал… Эй, Дева Мария, я с тобой говорю.
Мэри Кэтрин стерла эсэмэски. И пожалела, что нельзя точно так же стереть и все остальное. Включая себя.
Господи. Взываю к Тебе. Я не понимаю, почему такое происходит. Не знаю, каким поступком я Тебя прогневала, но обещаю искупить вину. Просто направь меня. Просто поговори со мной.
Телефон запищал снова. Кому сказано: я с тобой говорю, шлюха.
Мэри Кэтрин замерла. Огляделась по сторонам. Никого. Жуткий страх скопился внизу живота. Она сунула телефон в карман. Мобильник пискнул раз. Пискнул два. Наконец она не выдержала. И посмотрела.
Почему не отвечаешь?
Слишком много о себе возомнила, да?
Она напечатала: …кто это?
Телефон снова пискнул: …сама знаешь.
Воцарилась тишина. Ей вдруг стало очень холодно.
И снова писк: …Я тебя вижу.
У Мэри Кэтрин вырвался крик. Она обвела глазами храм, но увидела только святых, навсегда застывших в витражном стекле, и скульптуру Иисуса. Инстинкт внезапно приказал ей бежать из церкви. Садиться в машину. Немедленно. Мэри Кэтрин отошла от скамьи, даже не перекрестившись. Побежала к выходу. Что-то было не так. В воздухе витало ощущение опасности. Она отворила дверь.
За порогом стояла миссис Рэдклифф.
Мэри Кэтрин взвизгнула. Миссис Рэдклифф чесала руку. Глаза налились кровью. Лоб блестел от пота.
– Что ты тут делаешь, Мэри Кэтрин? Сейчас почти два часа ночи.
– Простите, миссис Рэдклифф. Я уже собиралась уходить.
Миссис Рэдклифф сделала шаг вперед. Почесывая руку.
– В тебе что-то изменилось.
– Просто я переживаю из-за поступления в «Нотр-Дам». Вот и приехала помолиться. Счастливого Рождества.
Мэри Кэтрин выдавила улыбку и бросилась к парковке. Она уже не раздумывала, что сделают с ней родители. Только бы вернуться домой. Она залезла в машину и включила зажигание. Посмотрела в зеркало заднего вида: миссис Рэдклифф уже скрылась в церкви. Мэри Кэтрин не представляла, что привело сюда наставницу в такой час. Может, ей взгрустнулось. Может, захотелось поставить свечку за здравие родных. Одно Мэри Кэтрин могла сказать с уверенностью: почему-то миссис Рэдклифф была босая.
Мэри Кэтрин нажала на газ.
Она знает, Мэри Кэтрин. Она помнит, что тебя стошнило после причастия. Ты забеременела, и у тебя начался токсикоз, поэтому облатку ты приняла за Тело Иисуса. Это каннибализм. Ты отвратительна.
Внутренний голос был неумолим. Она посмотрела на спидометр. Тридцать два километра в час. Сердце колотилось. Надо скорее домой. Там безопасно. Мэри Кэтрин надавила на педаль газа.
Она видела, как ты пила вино. Ты и вправду считаешь, что пила Кровь Господню? Значит, ты вампирша. Это безумие. В храме не место каннибалам и вампирам. Церковь чиста и прекрасна. Что-то здесь не срастается.
Мэри Кэтрин посмотрела в зеркало заднего вида. Колокольня церкви постепенно исчезала вдали. Скорость незаметно выросла до пятидесяти километров в час. Голос в мозгу становился все громче, будто кто-то прибавлял звук телевизора.
В том, что происходит, повинен не Бог. А ты. Это ты думала о сексе. Не важно, что ты этого не делала. Ты знаешь правила… подумать – все равно что сделать. Поэтому ты больше не девственница. Ты шлюха.
Телефон пискнул. Новая эсэмэска… я все еще тут, шлюха.
Мэри Кэтрин почесала руку. Она беспрестанно чесалась и беспрестанно гадала, кто ей пишет. Через окно она посмотрела на небо. Над ней плыли облака. Стрелка спидометра ползла дальше. Пятьдесят пять километров в час. Быстрее домой. Шестьдесят пять километров в час.
А теперь хочешь, чтобы Бог тебя простил? После того, как тебя стошнило Телом Его и Кровью. После того как ты взяла в рот эту штуковину Дага. После того как ты пресмыкалась перед старичьем только ради поступления в «Нотр-Дам». И после всего этого ты действительно считаешь, что избрана Богом? Давай, Мэри Кэтрин. Давай, спроси же Его.
– Господи, – тихо произнесла она. – Я не вправду ношу Твоего ребенка?
Телефон пискнул. На экране был только смеющийся смайлик. Мэри Кэтрин посмотрела на обочины дороги. Из-за деревьев через дворы к шоссе потянулись олени. Восемьдесят километров в час. Стараясь не думать об эсэмэске, она продолжала молиться.
– Я не зря спрашиваю Тебя, Господи. Просто… м-м-м… просто мне в голову лезут гнусные мысли. Мне постоянно хочется прыгнуть в лестничный пролет. Хочется ударить себя в живот, чтобы случился выкидыш. Но от этих мыслей я теперь хочу отделаться. Поэтому просто скажи мне, Господи. Если я ношу Твоего ребенка, сделай так, чтобы я в подтверждение сбила оленя.
Запищал телефон. Слов в эсэмэске не было. Только смеющаяся эмодзи. Мэри Кэтрин ловила ртом воздух. Она увидела, как впереди на дороге собираются олени. Мэри Кэтрин пропустила знак «стоп». И еще один, и еще. Девяносто пять километров в час.
– Пожалуйста, всего один раз. Просто дай мне знать. Потому что мне по-прежнему хочется наложить на себя руки. Я этого не приемлю, но ведь подумать – все равно что сделать. Выходит, я только что это сделала. Так ведь? Я покончила с собой? Я мертва? Я только что согрешила? И проклята навек? Если я проклята навек, сделай так, чтобы в подтверждение я сбила оленя.
Мэри Кэтрин проскочила на красный свет. Наплевала на знак ограничения скорости до сорока километров в час. Но не могла стряхнуть с себя грех или оставить его позади. Как ни прибавляла скорость. Грех ее не отпускал. Она бросила взгляд на спидометр. Сто пятнадцать километров в час.
– Господи, умоляю. Дай мне знать прямо сейчас, ношу ли я Твоего ребенка, а то меня преследуют мысли об аборте. Это смертный грех. Но я об этом думаю, а значит, это делаю. А делать этого я не хочу. Не хочу навредить Твоему ребенку. Пожалуйста! Пожалуйста, помоги мне! Господи, если Ты хочешь, чтобы я сделала аборт, пусть я собью оленя. Если хочешь, чтобы я покончила с собой. Если хочешь, чтобы я умерла! Если хочешь, чтобы я выносила Твоего ребенка! Просто дай мне знак, и я все сделаю! Ради Тебя я готова на все, Господи.
Мэри Кэтрин увидела впереди светофор. С обочины за ней наблюдал олень. Вместо того чтобы сбросить скорость, она посильнее нажала на педаль газа. Вылетела на перекресток как раз, когда загорелся зеленый. Сто тридцать километров в час. Сто сорок пять километров в час.
Телефон пропищал в последний раз. Умри, шлюха.
Когда скорость достигла ста шестидесяти километров в час, Мэри Кэтрин показалось, что мир притих. Она понятия не имела, зачем так гонит: будто это чужая нога давила на газ. Чужая рука брала телефон. Чужие пальцы печатали гневный ответ неведомому шутнику.
«И КТО ЭТОТ АДСКИЙ САТАНА?»
Она отложила телефон в сторону, экраном кверху.
Спидометр показывал двести километров в час.
И вовремя не заметила оленя.
Глава 64
Мать Кристофера пробежалась по дому и побросала все самое необходимое в чемодан. Продукты. Теплые вещи. Батарейки. Воду. Остальное можно и оставить. А потом вернуться и забрать. Но когда ситуация становится опасной, надо бежать. Сейчас ситуация становилась более чем опасной. Отчего-то в городе Милл-Гроув началось повальное сумасшествие.
Которое убивало ее сына.
– Минутная готовность! – прокричала она в глубь коридора.
На улице завывал ветер. Она сдвинула в сторону дверцу стенного шкафа. Схватила в охапку всю зимнюю одежду и тоже запихнула в чемодан. И тут ее взгляд упал на дизайнерский наряд, купленный на распродаже в торговом центре. Тот самый, в котором она пришла на свидание с шерифом.
Шериф. Его покинуть нельзя.
Опять голос. Подражает ее собственному. Хочет задержать.
– Позвоню ему из машины, – громко сказала она, желая убедиться, что высказывает не чужие, а собственные мысли.
Забыв думать про дизайнерское платье и туфли, она похватала шерстяной шарф, сапоги, перчатки, а потом и заначку в тысячу долларов, спрятанную в фейковом флаконе от дезодоранта. Утрамбовав содержимое чемодана, мать Кристофера бросилась по коридору в комнату сына. Тот сидел на кровати. Перед ним стоял чемодан. Совершенно пустой, если не считать фотографии отца.
И белого пластикового пакета.
– Чем ты занимаешься?! – возмутилась она.
– Мам, славный человек не советует нам уезжать. Случится что-то плохое.
– Передай ему, что я, конечно, очень извиняюсь, но мы уезжаем.
– Послушай, мам…
– Никаких возражений! – Она перешла на крик.
И стала набивать его чемодан. Приложив белый пакет к уху, как морскую раковину, Кристофер слушал. Через несколько секунд он кивнул и повернулся к матери.
– Он сказал: когда ты заговорила в полный голос, тебя услышала шептунья. Мам, она не даст тебе меня увезти!
– Кого ты слушаешь?! – вскричала она.
В окно скреблась ветка дерева.
– Это она, мам.
На улице бесновался ветер. Ветка царапала стекло, будто детскими ноготками.
– Выезжаем немедленно, Кристофер!
Мать захлопнула крышку и правой рукой потащила за собой чемодан. А левой – Кристофера. Кристофер неотрывно смотрел на белый пластиковый пакет.
– Ты не сможешь нам помочь, если она тебя поймает. Беги!
Вырвавшись от матери и распахнув окно своей спальни, Кристофер выбросил белый пакет. Он взмыл с ветром, как воздушный змей. На заднем дворе толкалось с полдюжины оленей. Они прекратили щипать вечнозеленые кустарники и устремились за белым пакетом в лес. На первом этаже раздался топот.
– Она у входа, мам!
Мать Кристофера подхватила сына на руки, понеслась вниз по лестнице. Выудив из кармана связку ключей, она вбежала в гараж и отперла машину. А потом усадила Кристофера на переднее сиденье.
– Она уже в доме!
В дверь гаража застучал гравий: ветер усилился.
Забросив чемоданы в багажник рядом с автомобильной аптечкой и еще не распакованными продуктами из супермаркета «Джайэнт Игл», мать Кристофера зашла с другой стороны и села за руль. Ее пальцы давили на кнопку пульта гаражной двери.
– Мам, она тут, в гараже!
Мать Кристофера обернулась, но ничего не увидела. Посмотрела на сына. У него опускались веки.
– Мам… я прямо… засыпаю.
– Нет! – рявкнула она. – Не смей засыпать. Слышишь? Не спи, пока мы не уберемся подальше от здешних мест!
Она повернула ключ в замке зажигания. Раздался скрежет. Машина не заводилась. Вторая попытка. Искра прошла, и машина с ревом ожила. Дверь гаража скользнула вверх. Мать Кристофера включила заднюю передачу и обернулась, чтобы сдать назад.
И тут она увидела старуху из бревенчатого дома.
– Ты куда его везешь? – завопила та.
Старуха бросилась к машине. Стала дергать ручку пассажирской двери. Но мать Кристофера успела включить автоматическую блокировку.
– Где мой муж? Мы с ним купались в реке Огайо. Он был таким видным парнем!
Старуха прижала пятерни к окну Кристофера. Мать Кристофера втопила педаль газа и задним ходом рванула с места по дорожке. Из бревенчатой постройки выскочила старухина дочь и, как собака, стала бросаться на машину со стороны водителя. Мать Кристофера ударила по газам, и машина вылетела на проезжую часть. Из своего дома выбежала Дженни Херцог.
– Не смей заходить ко мне в комнату! Я тебя утоплю в потопе! – визжала она.
Мать Кристофера промчалась мимо углового дома, где прежде жил Дэвид Олсон. У входа хлопотала Джилл вместе со своим мужем Кларком. Они перетаскивали колыбельку из детской комнаты на крыльцо. Кларк держался, а Джилл содрогалась от рыданий.
– Мы просили у тебя ребенка! Где наш ребенок? – пронзительно голосила она.
Мать Кристофера вырывалась за пределы района. Прочь от этого безумия. Прочь от Леса Миссии. Взгляд ее упал на индикатор топлива. В баке было почти пусто. Она понимала: если в продуктовом магазине сметено все подчистую, то и на заправке будет то же самое. Кристофер застыл на переднем сиденье. У него слипались глаза.
– Нет, солнце! Это она заставляет тебя спать! Не поддавайся!
Мать опустила все окна. В машину ворвался ледяной воздух. У нее коченели пальцы, но она терпела – ее задумка сработала. Кристофер открыл глаза. Они доехали до бензоколонки неподалеку от начальной школы, но очередь из машин тянулась, насколько хватало глаза, по девятнадцатому шоссе. Взбешенные автомобилисты сигналили и переругивались. Нужно было искать другие возможности, в стороне от главных дорог. Мать Кристофера вспомнила, что возле ресторана «Кинг», на МакМюррей-роуд, есть целых две заправки. О них знали только местные. Она свернула возле гимназии, чтобы ехать прямиком туда. Первая оказалась закрытой. На второй, считай, никого не было.
Просто чудо.
Мать Кристофера свернула на заправку. Выбралась из машины и подошла к колонке. Вставила топливную карту. Отказ. Достала «визу». Отказ. «Америкэн экспресс». Отказ. Вскрыв ложный флакон из-под дезодоранта, она извлекла пять двадцаток. И побежала в здание мини-маркета. Стоявший за кассой подросток болтал по телефону.
– Где сегодня вписка? – спрашивал он. – Дебби Данэм еще не ушла?
Схватив со стойки коробку кока-колы и последний четырехлитровый баллон воды, мать Кристофера бросила на прилавок наличные.
– Седьмая колонка, – сказала она. – И канистру посчитай.
Подросток включил седьмую колонку и протянул матери Кристофера последнюю канистру, красную, объемом в один галлон. Выбегая из магазина, мать Кристофера слышала, как парень ржет в телефон:
– Эта телка никому не отказывает!
Мать Кристофера вернулась к машине и достала из упаковки одну банку кока-колы.
– Пей, солнце, это для бодрости.
Он со щелчком откупорил банку и сделал глоток. Его мать начала закачивать бензин. Не прерываясь, быстро вынула из кармана мобильный. Позвонить шерифу и предупредить. Позвонить всем знакомым матерям, и Эмброузу, и Мэри Кэтрин, и подругам в «Тенистые сосны».
Она посмотрела на дисплей. И увидела все три штриха. Телефон был полностью заряжен.
Но почему-то сдох.
Позвонить можно будет и с дороги. Успеется – до Западной Виргинии еще ехать и ехать. Наполнив бензобак под завязку, она закрутила колпачок. Потом наполнила и красную пластмассовую канистру емкостью в один галлон. До следующей заправки могло быть очень далеко. Убрав канистру в багажник, она села в машину.
– Мам? Я сплю или нет?
– Нет, солнце, ты не спишь. Спать сейчас нельзя. Это она добивается, чтобы ты уснул.
– Мам, я даже не знаю, где нахожусь.
– Ничего страшного, зато я знаю. И не спущу с тебя глаз.
Мать Кристофера включила зажигание, отъехала от бензоколонки вверх по склону и вернулась на дорогу. На Форт-Кауч-роуд ветром свалило дерево; пришлось развернуться и взять курс на запад. Мимо гимназии. Оттуда можно было срезать путь до трассы. Тогда в Западной Виргинии они окажутся через час, а то и раньше.
– Допивай кока-колу.
– Уже.
– Понимаю, солнце, тебя клонит в сон. Но поддаваться нельзя!
– Я пересяду назад и немножко подремлю.
– Через час мы будем в Западной Виргинии. Там отоспишься.
– Шептунья никогда меня не отпустит, мам.
– Пристегни ремень!
– Не волнуйся. Славный человек обещал меня найти. Я буду не один.
Перебраться на заднее сиденье у него не хватило сил. Он закрыл глаза. Мать в исступлении принялась его трясти.
– НЕТ! НЕ СПИ! ПРОСЫПАЙСЯ!
Она разом вылила ему на голову четырехлитровый баллон воды. У Кристофера широко раскрылись глаза. Мать протянула ему вторую банку кока-колы. От слабости он не смог удержать ее в руках.
– Мам, – позвал он.
– Что, солнце?
– Она резко повернет, чтобы не сбить оленя.
– Что-что?
– Ты на нее не злись. Это все было предначертано.
Он погладил ее по руке и спокойно отвернулся к окну – как раз в тот миг, когда перед машиной Мэри Кэтрин на шоссе выбежал тот самый олень. Мэри Кэтрин резко вывернула руль, чтобы не сбить оленя, и мать Кристофера увидела свет двух фар, несущихся в бок ее машины – туда, где сидел сын.
Взгляд матери Кристофера был прикован к этим фарам. На руке осталось легкое прикосновение; время остановилось.
Кристофер не ошибся.
Так было предначертано.
Все совпадения вдруг нанизались гирляндой на одну нитку, как попкорн для рождественской елки. Купленные продукты можно было разобрать, но она оставила их в машине. Ключи вполне могли выпасть, но до сих пор лежали у нее в кармане. Одна секунда тут. Две минуты там. На заправке, по всему, она должна была увидеть очередь. Или объявление о том, что бензин закончился. Или надпись «Успешно» на дисплее седьмой колонки – тогда не пришлось бы возиться с флаконом от дезодоранта и бежать с наличными в кассу магазина.
Но сложилось все иначе.
Их отъезду не хотели мешать.
Ее хотели вывести именно на этот маршрут.
Именно в этом месте.
Точно в 02.17.
В тот миг, когда Мэри Кэтрин резко вывернула руль, чтобы не сбить оленя, и протаранила машину со стороны пассажирского сиденья.
Читать бесплатно другие книги:
