Воображаемый друг Чбоски Стивен

Глава 21

За дело взялись в субботу.

Стоял холодный ноябрьский день, и даже те скудные лучи солнца, над которыми смилостивились облака, не могли пробиться сквозь кроны деревьев. Но в радостном предвкушении ночевки ребята этого не замечали. Неделя прошла с большой пользой. Эм-энд-Эмсы нашли территорию, где строительная компания Коллинза хранила стройматериалы. И все сообща придумали способ транспортировки всего необходимого на поляну.

– Есть такая специальная толкалка, – поделился в ОКЦ своей идеей Тормоз Эд.

– Каталка, что ли? Тачка? – уточнил Кристофер.

– Сказал же: «толкалка», – досадливо буркнул Эдди.

Тормоз Эд с лихвой компенсировал скудный словарный запас сообразительностью и деловой хваткой. Порывшись в отцовском ящике с инструментами, он нашел два номера журнала «Плейбой», которые удачно сбыл с рук.

В субботу Кристофер проснулся раньше обычного и достал свой любимый рюкзак. Особенный, на котором был изображен Плохой Кот, вопрошающий: «А внутри есть еда?» Спустившись вниз, Кристофер подсел к матери на диван. От нее исходило такое же тепло, как и от ее кофе, а пахло еще вкуснее.

– Ты куда это собрался в такую рань? – насторожилась Кейт.

После того, как Кристофер на неделю исчез, она оберегала его, как наседка, и с крайней неохотой отпускала из дома.

– Договорились встретиться с Эдди и с Эм-энд-Эмсами, – ответил он. – Собираемся у Эдди дома. Будем весь день рубиться в приставку. Может, даже с ночевкой останемся.

– А мама его в курсе? – вздернув бровь, поинтересовалась Кейт.

И тут, как по заказу, пикнуло сообщение.

Кейт. Эдди умоляет оставить ребят с ночевкой. Вирджиния и Сейдж согласились. Отпустишь своего?

Мама Кристофера и не подозревала, что сообщения с телефона матери писал Тормоз Эд, чтобы тут же, ровно в половине девятого, их удалить. Не догадывалась она и о том, что Эм-энд-Эмсы, со своей стороны, точно так же обеспечили свободу на всю ночь Тормозу Эду. Мальчишки не знали, как дети обводят вокруг пальца взрослых, если те общаются между собой голосом. Но задумка с эсэмэс чудесным образом сработала. Мать Кристофера напечатала ответ.

Конечно, Бетти. Возьму тогда дополнительную смену. Спасибо.

Фух.

– Телефон держи при себе, – напомнила она сыну, подъехав к дому Тормоза Эда. – Заберу тебя в десять утра.

– Ну мам, ну пожалуйста…

– Тогда в полдесятого.

– Ладно. В десять так в десять, – согласился он, пока не сделал еще хуже.

– И смотри у меня, – предупредила она. – Из дома – ни ногой. Никаких вылазок. Я серьезно.

– Конечно, мам, – пообещал Кристофер.

Она его обняла и выпустила из машины.

Ребят он нашел в гараже, где отец Тормоза Эда хранил необходимое снаряжение для отдыха на природе, которое их семья использовала ровно ноль раз. Эдди гордо демонстрировал тележку с аккуратно погруженными окнами, купленными на деньги от продажи журналов «Плейбой».

– Говорил же: у отца есть толкалка, – сказал он.

После этого мальчишки принялись за дело.

Они расхватали карманные и туристические фонарики, а также старые спальные мешки, которые давно нужно было выбросить, но мать Тормоза Эда не удосужилась даже поручить это домработнице. В один из спальников загрузили хлеб, рубленую ветчину и арахисовое масло. Сверху побросали картонные тарелки, пластмассовые ложки, запас молока, «Фрут-лупс». И, конечно, две пачки «Орео». Спальник сделался похож на бугристую сигару.

Даже инструменты не все туда влезли.

И вот, пока мать Тормоза Эда отсыпалась после «ночного бриджа», мальчики устремились ко входу на строительную площадку «Коллинз Констракшн» в Лесу Миссии. По воле случая сторож в это время совершал обход, а рабочие на соседнем участке рыли котлован, так что ребята успели выбрать нужные пиломатериалы. Набрав по охапке небольших брусков, они направились к забору. Протолкнули тачку под проволоку, перемахнули через ограждение и двинулись по узкой тропинке через луг. Мимо вывески «Коллинз Констракшн».

Прямо к опушке Леса Миссии.

Остановились. Внимательно прислушались к тишине. Как Гензель и Гретель[36] из старой сказки, которую им читали в детстве. Когда они еще боялись ведьм и волков.

– Ребзя, а может, стоило рассказать предкам, куда мы пошли? – подал голос Мэтт.

– Да ты что? Нас бы не отпустили, – сказал Майк.

– Но если мы заплутаем, никто не додумается, где нас искать.

– Кристофер здесь шесть дней бродил. Он тут, как у себя дома, – заметил Тормоз Эд.

Ища поддержки, Мэтт взглянул на Кристофера, но тот неотрывно смотрел на крупные разноцветные листья. Их в медленном танце обтекал ветер. Казалось, лес дышит.

– Вот именно. Так что не будь слюнтяем, – одернул Майк брата, который был на три минуты младше.

– Я не слюнтяй!

– Так докажи. Иди первым.

– И пойду, – сказал Мэтт, даже не шевельнувшись.

– Ну, давай! Чего ждешь? Деревья не кусаются.

– Сказал же, пойду!

Но сам прирос к месту. Уж очень было стремно.

– Ладно, парни, айда за мной, – наконец подал голос Кристофер.

И сделал первый шаг, закончив эти игры и не уронив достоинство Мэтта. Друзья потянулись за ним, постепенно углубляясь в лесную чащу.

Кристофер шагал по дорожке, пытаясь отыскать тропу, ведущую от стройки Коллинза к поляне. Но видел лишь, что за ними не остается следов. Наверно, земля слишком пересохла. Случись им заблудиться, никто бы их не нашел. Поляна хоронилась за многими акрами чащобы; никому бы даже в голову не пришло искать их в этой стороне.

На миг Кристофера посетило видение. Следы ребенка. Хлебными крошками рассыпанные по земле. Он видел самого себя, идущего по этой тропе. По этим следам. И не знал, сон это или явь. Понятно, что об этом даже заикаться не стоило: ребята скажут, что он совсем ку-ку. Впереди послышался треск. Ветка хрустнула, будто косточка.

– Крис, гляди, – прошептал Мэтт, указывая вперед.

На них смотрел олень.

Стоял, не двигаясь, на дорожке, как садовая скульптура. А потом, задержав взгляд на Кристофере, медленно направился в глубь леса. Туда, где Кристофер еще не бывал.

– Куда это он? – прошептал Мэтт.

Кристофер не ответил. А просто последовал за животным. Шаг, другой. К затылку подбиралась головная боль. Поднималась к вискам. Гнала все дальше. По узкой тропе. Кристофер повернул голову влево и увидел…

…выброшенный холодильник.

Ржавым скелетом лежащий на земле. Забитый листвой и ветками. Кто-то живой устроил в нем логово. Или неживой?

– Крис? – позвал Тормоз Эд, указывая вперед. В голосе его слышался страх. – Чего это там?

Подняв голову, Кристофер увидел, что олень углубился в какой-то большой тоннель. Или в устье пещеры. Укрепленное подгнившими бревнами. При ближайшем рассмотрении Кристофер понял: это заброшенная штольня. Чем-то очень знакомая.

– Туда лучше не соваться, – сказал Мэтт.

Но Кристофер не слушал. Его будто толкали вперед. Он вошел в темный тоннель. Ребята – за ним. Мир почернел. Ноги спотыкались о допотопные рельсы для вагонеток. В нос бил запах мочи – как будто в этом месте соревновались на дальность полета струи.

Тормоз Эд включил фонарик. Кристофер выхватил источник света у него из рук и щелчком погасил.

– Не надо. Спугнешь, – прошептал он.

– Кто кого – это я его спугну? – Эд не поверил своим ушам.

Вслед за оленем ребята выбрались из тоннеля. Кристофер, посмотрев под ноги, увидел, как ему показалось, следы многих сотен оленей. И другой живности, которая веками обитала и умирала в здешних лесах, даже не подозревая о существовании такой диковины, как люди. Вглядываться он не стал.

Четверка мальчишек вышла на поляну.

Только теперь они поняли, насколько темно было в тоннеле: глаза не сразу привыкли к свету. Каждый немного поморгал, прикладывая ладонь козырьком.

А потом они увидели дерево.

Единственное на сотню ярдов кругом. Точно в центре поляны. Похожее на корявую руку, оно, словно волдырь, прорвало щеку земли.

Все умолкли. И совсем забыли про оленя, который, уставившись на них, безжизненно застыл. А они стали продвигаться дальше. Шаг за шагом. Молча приближаясь к дереву. Майк, у которого затекли руки, толкавшие тачку, вдруг почувствовал необыкновенную легкость. Мэтт, у которого першило в горле от жажды и последствий ангины, заглушенной антибиотиками, сглотнул без намека на боль. Тормоз Эд, который уже минут пять прикидывал, как бы заныкать от остальных две пачки «Орео», думать забыл про съестное. А тупая головная боль Кристофера, с которой не справлялись ни детский тайленол, ни адвил, подмешанный к яблочному пюре, вдруг освободила место у него за глазами, и ему сразу полегчало. Боль ушла. Страх ушел. Их просто больше не существовало.

Кристофер подошел к дереву первым. Он вытянул руку, осторожно предположив, что на ощупь кора будет похожа на живую плоть. Но нет, она оказалась совершенно обыкновенной. Твердая, грубая кора, вся в трещинах, как в морщинах. Почему-то ему вспомнился Эмброуз, добрый старик из больницы.

– Строить будем здесь, – объявил Кристофер.

– Жутко тут, – засомневался Тормоз Эд, но быстро спохватился. – Обалденное место.

Кристофер развернул чертежи; его друзья тоже не сидели сложа руки. Пока они разгружали все, что принесли с собой, Кристофер сбросил рюкзак с Плохим Котом; оттуда с лязгом посыпались инструменты. Он поднял с земли молоток и гвозди.

– Мэтт. Тебе предоставляется право вбить первый гвоздь, – сказал Кристофер.

– Нет уж, – отозвался Мэтт. – Это на самом деле твое право, Крис. Давай сам.

Кристофер обвел глазами друзей. Те согласно покивали. Майк и Мэтт приложили к стволу первый брусок два на четыре дюйма. Рядом с полустертыми инициалами, которые издавна вырезали тут подростки на пути к взрослой жизни. УТ + ДТ. АГ + ДВ. Кое-где рядами тянулись имена. Джонни и Барбара. Майкл и Лори. Приготовившись вогнать в ствол первый гвоздь, Кристофер увидел совсем свежий инициал. Одну-единственную букву.

Д.

Первый гвоздь вошел в древесину, и работа закипела: ребята начали приколачивать бруски. Теперь по дереву поднималась лесенка, похожая на ряд молочных зубов. Один над другим. Не прояви Кристофер завидную смекалку, колобашек хватило бы совсем ненадолго. Мальчики не стали допытываться, откуда взялась целая горка точно таких же. Может, просто не обратили внимания. Может, восприняли как должное.

Так или иначе, к строительству он подготовился в одиночку.

По сути, вкалывал он уже три недели. Консультировался со славным человеком. Совершал набеги на склад Коллинза. Продумывал, планировал. Готовил нынешний фронт работ. Славный человек предупредил, что до поры до времени лучше никого не посвящать в эти дела.

Пока все складывалось удачно: сторож часами просиживал в бригадирском вагончике перед маленьким переносным телевизором и смотрел спортивный канал. Он так увлеченно кричал: «Давай!», «Ну кто так подает?!», «где тебя клюшку держать учили, козлина?!», что ни разу не заметил, как возле сложенных штабелями пиломатериалов, принадлежащих его боссу, шастает малолетний расхититель.

Сейчас Кристоферу требовалось побеседовать со славным человеком, но он боялся напугать друзей. Они ведь не догадывались, что тот находится рядом и следит за их работой. В какой-то момент Майк потянулся к белому пластиковому пакету, чтобы сложить туда гвозди.

– Не трожь, – приказал Кристофер.

Тут же повесив пакет обратно на нижнюю ветку, Майк вернулся к работе. Никто не назначал Кристофера главным. Но никто и не оспаривал его лидерства. Даже Майк, самый крепкий из всех.

Каким-то образом дети всегда чуют вожака.

Пока все трудились, в небе поднялся такой ураган, что верхушки деревьев стали раскачиваться, как руки подростков на концерте. Однако Кристофер, запрокидывая голову, так и не увидел, чтобы облако-лицо сдвинулось с места.

Вроде оно наблюдало за строительством.

Глава 22

Когда мать Кристофера высадила сына возле дома Тормоза Эда, у нее оставался небольшой запас по времени, чтобы поехать на работу самым живописным маршрутом. Она посмотрела на небо. Пышные облака напоминали меренги, еще не успевшие сгореть в микроволновке. Но даже эта картина не шла ни в какое сравнение с Лесом Миссии. В кронах деревьев уже смешивались, как на палитре художника, разные краски – местами неряшливыми, местами чистыми пятнами. Опустив окно, Кейт сделала глубокий вдох. Бодрящий осенний воздух. Синева небес. Разноцветье листвы. Идеальный миг.

Но откуда эта тревога?

С годами она привыкла считать свою материнскую интуицию великим благом. В любых обстоятельствах ее поддерживала уверенность, что тихий голос у нее в голове помогает ей защищать сына, не дает сойти с ума и отвечает за их общее выживание.

Но сейчас он гудел, словно камертон.

Сомнений нет: она чрезмерно опекает сына. Как и все матери, правда? После той кошмарной истории, когда Кристофер целую неделю пропадал неизвестно где, она могла бы держать его взаперти до совершеннолетия, и ни у кого не повернулся бы язык ее осуждать. Но этот голосок, неизменно охлаждавший ее пыл, подсказывал, что надо позволить мальчику жить собственной жизнью, а не подминать его под свои страхи. «Мать» лишь одной буквой отличается от «мять». Сейчас, к примеру, ее сыну ничто не угрожает: в гостях у Эдди он трескает всякую вредную еду и сражается в компьютерные игры. Так почему же у нее душа не на месте?

Не потому ли, что у тебя совсем нет личной жизни, Кейт?

Ну да. Возможно.

Доехав до пансионата «Тенистые сосны», мать Кристофера отметила пропуск и взялась за работу. Когда она нервничала, в нее вселялась маниакальная Супер-Кейт. Она перестилала кровати. Драила унитазы. Помогала санитаркам обслуживать мистера Русковича, который, прикрываясь диагнозом «врожденное недоразвитие мышц», почем зря лапал этих женщин – разумеется, «случайно».

– Пардон муа, – на ломаном французском оправдывался он, жестом снимая с головы невидимую шляпу.

У Кейт все горело в руках; ее подгоняла маниакальная одержимость, так что после завтрака у нее образовались драгоценные минуты отдыха, но в голову опять лезли тревожные мысли о сыне. К счастью, сегодня пансионат готовился встретить новых кандидатов на черную работу. «Кандидоз» – такое название дали этому событию медсестры. В течение следующего месяца по субботам в «Тенистые сосны» должны были приходить волонтеры-старшеклассники, чтобы выносить мусор, чистить котлы и подчиняться любому самодурству миссис Коллинз, причем за весьма скромное вознаграждение – необходимый для поступления в вуз сертификат о выполнении общественно полезных работ (с указанием количества часов).

Как правило, волонтерами оказывались старшеклассники одного и того же толка. А именно ученики местной школы, которые считали свои заявления в университеты и колледжи довольно хилыми, поскольку такие виды внеклассной деятельности, как «обмен эсэмэсками», «балдеж» и «регулярная дрочка», вряд ли могли покорить Гарвард. Эти ребята и вкалывали по субботам в «Тенистых соснах». Ровно через месяц они получали вожделенные сертификаты. После чего уносили ноги. Исключение составляли немногочисленные истовые католики, которые иногда задерживались в пансионате месяца на два. А рекордсмены – даже на четыре.

Такой расклад устраивал всех.

Владелец пансионата, мистер Коллинз, получал бесплатную рабочую силу. Его супруга, миссис Коллинз, – не только свободу третировать несовершеннолетних помощников, попрекая их неумелым уходом за миссис Кайзер, своей полоумной матерью семидесяти восьми лет, но еще и веские основания трубить в загородном клубе перед заклятыми подругами о своем бескорыстном желании «отдать долг обществу», так много сделавшему для ее семьи. А старшеклассники подстилали соломку на пути к большому будущему, в котором видели себя вечно молодыми.

Все три стороны потирали руки.

Отец. Сын. Святой дух.

Поскольку заявления в университеты и колледжи принимались сразу после Нового года, старшеклассники в последний момент искали работу с таким рвением, словно это был Священный Грааль. Подгоняемые магическими словами «Лига плюща»[37], к пансионату тянулись прыткие ребята, жаждущие пустить пыль в глаза приемным комиссиям и создать иллюзию своей гражданской позиции. Сейчас таких жаждущих насчитывалось около двадцати. Раз в десять больше обычного.

Как правило, мама Кристофера даже не приходила на подобные мероприятия, но нынешний «Кандидоз» оказался ей небезразличен. А все потому, что в первом ряду стояла прелестная, взволнованно улыбающаяся девушка в длинной юбке и пушистом свитере: это она заметила у дороги Кристофера на седьмой день после его исчезновения.

Мэри Кэтрин МакНил.

Рядом с ней стоял ее парень, явно небогатый, скромный подросток по имени Даг. Выглядели они очень трогательно. Такие чистые. Истинно верующие католики – откуда им было знать о коварных замыслах миссис Коллинз? Решив подсказать этой парочке, как обойтись малой кровью, мать Кристофера незаметно подобралась к ним сбоку.

– Здравствуйте, миссис Риз, – обратилась к ней Мэри Кэтрин. – Как дела у вашего сына?

– Все хорошо, – шепнула мама Кристофера. – Не стойте в первом ряду. Не вздумайте прерывать ее лекцию. Проситесь на кухню.

Подмигнув, она под предлогом смены постельного белья ускользнула из холла в ближайшую комнату и оттуда наблюдала за слащаво улыбавшейся миссис Коллинз.

– Добро пожаловать на лекцию по профориентации, – начала директриса.

И завела свою шарманку, которую мама Кристофера слышала уже дважды. О том, что в «Тенистых соснах» пожилые люди окружены заботой. Что благополучие лиц старшего возраста – это мерило нравственного состояния общества. Что семья миссис Коллинз приобрела в собственность это учреждение, дабы проживающие непременно сохраняли человеческое достоинство (для персонала, видимо, это не считалось обязательным). Бла-бла-бла. Словесный понос. Ах, загородный клуб. Загородный клуб. Мать Кристофера ждала, кто же на этот раз совершит непростительную оплошность – прервет установочную лекцию. Сцена разыгралась как по нотам…

– Извините, пожалуйста, миссис Коллинз, можно спросить? Когда нам выдадут сертификаты? – отважился какой-то паренек.

Мать Кристофера видела, что это, конечно…

Даг.

Недотепа Даг.

Миссис Коллинз осклабилась:

– Их выдадут в конце месяца.

Даг заулыбался.

– Это хорошо. А то мне уже в декабре документы подавать.

– Мы рады. Вы прямо рветесь в бой. Какой славный молодой человек. А это ваша девушка? – Она указала на Мэри Кэтрин.

– Да, миссис Коллинз. Добрый день, – откликнулась Мэри Кэтрин.

C этой минуты они были обречены.

– Желаете получить индивидуальное задание? – спросила миссис Коллинз.

Обречены.

Мэри Кэтрин сделалась похожа на оленя, заметавшегося в свете фар. Она дернулась в сторону матери Кристофера, которая энергично замотала головой. Потом резко повернулась к миссис Коллинз.

– Ну, в принципе… Я неплохо управляюсь на кухне. Хотелось бы приложить свои силы именно там, – проникновенно сказала Мэри Кэтрин.

– Вот как? Нет, у меня для вас двоих есть особое поручение. Вам доверяется уход за моей родной матерью.

Дьявольщина, это уже конец света.

– О, м-м-м… для нас большая честь… – выдавила Мэри Кэтрин.

Она повернулась к Дагу в надежде, что тот придумает какую-нибудь отговорку. Какую угодно. Чтобы им от этого отмотаться. Любым способом. Но он молчал.

И тут свершилось чудо.

– Да, это большая честь, дети мои, – саркастически подхватил чей-то голос. – Ее мамаша – гнусная полоумная скандалистка, под стать ей самой.

Присутствующие дружно ахнули, по холлу прокатился нервный смешок, все повернулись на этот голос. И на обладателя очков с толстенными, круглыми, как донышки бутылок из-под кока-колы, линзами.

Это был Эмброуз.

Старик, которого привозили в больницу.

По поводу катаракты.

Облака в глазах.

Развернулась к нему и миссис Коллинз.

– Да как вы смеете? – возмутилась она.

– Как я смею? Миссис Коллинз, эти школьники должны выслушивать всякую белиберду ради получения сертификатов. Но я-то никому ничего не должен. Так что захлопните свою алчную пасть, – бросил он.

Школьники заржали.

– Сэр, я бы попросила вас не распускать язык в присутствии детей, а иначе вам придется покинуть «Тенистые сосны».

– Да неужели? – переспросил он с прежним сарказмом.

И обратился к школьной группе:

– Привет, ребята. Вы пришли сюда ради своего будущего, так? Что ж, оглядитесь, посмотрите на стариков – другого будущего у человека нет. Так что не упускайте своего, спешите жить. Поступайте в колледж. Наслаждайтесь любовью. Заработайте себе деньжат. Посмотрите мир. А затем ступайте под венец, нарожайте детишек и воспитайте их так, чтобы они близко не стояли к миссис Коллинз и ее муженьку. Ясно вам?

Он не стал дожидаться ответа и на негнущихся ногах поковылял обратно в гостиную, обеспечив себе преданную группу поддержки. Стоит ли говорить, что его выходка не освободила Мэри Кэтрин и Дага от самого мерзкого из всех возможных поручений. И не избавила миссис Коллинз ни от привычки хамить волонтерам и штатному персоналу, ни от желания впиться в Эмброуза всеми своими наманикюренными-напедикюренными когтями. Но зато эта сцена осветила происходящее лучиком света и помогла скоротать время.

Совсем как песня для каторжников, скованных кандалами.

Сразу после обеда мама Кристофера зашла к Эмброузу, чтобы сделать уборку. По телевидению показывали викторину «Рискуй!»[38]. Эмброуз знал все ответы и выпаливал их раньше игроков. Дождавшись рекламной паузы, он повернулся к Кейт.

– Я своими глазами видел, как вы пытались помочь той бедной девочке.

– Да и вы тоже ей помогали, я своими ушами слышала, – в тон ему ответила Кейт.

Об этом старике часто судачили санитарки. По причине катаракты, глаукомы и возраста зрение у него постоянно ухудшалось. Офтальмолог сказал, что пациент, скорее всего, ослепнет. И, весьма вероятно, к Рождеству. На это известие старик отреагировал в своей обычной манере: «А, плевать. Все равно смотреть не на кого». Он был одинок. Никто его не навещал. Никто о нем даже не справлялся. Никто не звал в гости на Рождество.

И тем не менее в пансионате он оставался самой светлой личностью.

– Миссис Риз… это ведь и ваше будущее; надеюсь, вам ясно? Вы милейшая женщина, и мальчуган у вас просто замечательный. Так не теряйте времени.

Она с улыбкой кивнула. А потом вышла, унося с собой улыбку Эмброуза.

Эмброуз выключил телевизор и сделал глоток воды. Пластиковый стакан стоял у него на прикроватной тумбочке. Рядом с фотографией изборожденной морщинами, но привлекательной пожилой женщины. Которая после пятидесяти лет брака все еще хранила следы былой красоты.

Прошло уже два года.

Она покинула этот мир. Как и его брат, умерший в детстве. Как и родители, которых он потерял в зрелости. Как и однополчане. Ее, свою единственную, он отважился полюбить уже в годах. Нынче все его общение замыкалось в этих стенах. Обитатели «Тенистых сосен» напоминали ему младенцев, которых папа с мамой отвели в детский сад и решили не забирать. Правда, были еще врачи, медсестры и санитарки, чьими стараниями здесь поддерживалось качество жизни. И милейшая миссис Риз с такой обаятельной улыбкой.

А жены его больше не было.

В тех или иных выражениях многие советовали ему двигаться вперед. «Вперед – это куда?» – неизменно переспрашивал он. Хотя в душе понимал, что они правы. Но сердцу не прикажешь. Просыпаясь по утрам, он до сих пор вспоминал ее дыхание. Вспоминал ее скопидомство – она ничего не выбрасывала (за исключением, разумеется, его вещей). Сейчас он отдал бы все на свете, чтобы всласть поругаться с ней за яичницей с беконом. Чтобы понаблюдать, как у нее увядает кожа. И у него. Чтобы они могли покривить душой, убеждая друг друга, что оба прекрасно сохранились. Чтобы, не кривя душой, рассказать, как на самом деле прекрасны они друг для друга.

Анна умела говорить такие вещи. В порядке самопомощи и немудреного ирландского ободрения. Теперь, просыпаясь по утрам, он ворочался в постели. Но вместо ее лица видел пластиковый стаканчик с водой. Стеклянную посуду держать в комнатах запретили. После того случая, когда мамаша миссис Коллинз исполосовала себя в припадке безумия. Эмброуз покамест сохранял здравый рассудок. Разрабатывал планы бегства, подобно Клинту Иствуду, заточенному в Алькатрасе[39]. Убежать из «Тенистых сосен» было несложно, а от старости разве убежишь? Когда тазобедренные суставы ни к черту, глаза и того хуже, да еще артрит такой, что и тридцатилетний слезами обольется. Старость, на самом деле, не для слабаков. И телесная боль – это наименьшее зло. Он притерпелся к тому, что кумиры его юности преданы забвению. Он принял даже то, что многоцветные воспоминания заменяются черно-белыми стоп-кадрами. Но умом понимал, что до конца своих дней не свыкнется с потерей жены.

После смерти младшего брата, совсем ребенка, Эмброуз, воспитанный в католической вере, счел, что никакой Бог такого бы не допустил. Комната брата опустела. Мать каждый день плакала. Даже отец нет-нет да и смахивал слезу. С той поры Эмброуз больше не возвращался к размышлениям о Боге. Их вытеснило твердое убеждение, что человек – это углерод и электричество, не более. Кто умер, тот умер. И его Анна лежит в живописной части кладбища, которое он посещает, если дают транспорт. А когда он и сам ляжет в землю рядом с женой, ее фотографии, никому не нужные, отправятся в мусорную корзину. Он – последний из живых, кто ее знал и любил. Как и младшего брата. И отца с матерью. А потом и жену, которая повторяла: «Да ты не волнуйся. Смерть – тот же сон, даже лучше: просыпаться не надо». Жена взяла с него слово устроить по ней настоящие ирландские поминки, чтобы все было как заведено: «Мертвых в землю – живых за стол».

Перед тихим часом он, подобно Клинту Иствуду на острове Алькатрас, полежал с открытыми глазами. Прикидывая, как бы убежать от старости. Щурился сквозь облака в глазах и по зову сердца молился о том, чтобы уснуть и не проснуться. Шептал он так: «Боже праведный, если Ты где-то там есть, позволь мне встретиться с родными. Сделай Божескую милость». И не уследил, когда смежил веки. А потом, разлепив глаза, убедился, что Бог по-прежнему сохраняет ему жизнь, а зачем – одному Богу известно. То ли для какой-то миссии, то ли в наказание. Он перевернулся на другой бок…

Но увидел не жену, а пластиковый стаканчик.

Шагая коридорами «Тенистых сосен», Кейт думала, какой все же хороший человек – Эмброуз. В гостиной собрались старички-проживающие. Здесь играли в шашки. И в шахматы. Краем глаза смотрели субботнюю телепередачу. Одни беседовали. Другие вязали. Но в основном сидели просто так. Особо нетерпеливые уже занимали очередь на обед, чтобы первыми отведать желе.

Миссис Риз… это ведь и ваше будущее; надеюсь, вам ясно? Вы милейшая женщина, и мальчуган у вас просто замечательный. Так не теряйте времени.

Ее не покоробил этот совет. Житейский, отрезвляющий. Даже сердце екнуло. В памяти всплыла строчка из одного руководства по саморазвитию. Едва ли не самого первого из тех, что помогли ей выбраться из той жуткой дыры, оторваться от жуткой семейки.

Мы живем в настоящем времени. Другого у нас не будет.

Она давно решила, что вечера пятницы должна посвящать своему сыну Кристоферу.

Но субботние вечера, по всей вероятности, можно оставить для себя.

Собравшись с духом, она подошла к телефону и набрала номер.

– Алло. Городское полицейское управление, – ответили ей.

– Это Кейт Риз. Соедините меня, пожалуйста, с шерифом, – попросила она.

– Минутку, мэм.

Она застыла, прислушиваясь к телефонной мелодии. «Голубая луна». Очень скоро в трубке раздался щелчок.

– Алло? – сказал шериф. – У вас ничего не случилось, миссис Риз?

– Нет-нет, все нормально, – ответила она.

Тут ей стало ясно: он понял, что звонит она не по служебному вопросу. У него изменился голос.

– Вот и хорошо. Значит, все хорошо, – сказал он.

И выждал.

– Да, м-м-м… Смотрите, сегодня вечером я не работаю, – выдавила она.

– И я, – откликнулся он.

Теперь выжидала она. Будь же мужиком. Не подведи.

Он не подвел.

Глава 23

– Гулянкой пахнет.

Так в раннем детстве частенько говорил Кристофер. Мать красила губы алой помадой и надевала маленькое черное платье. Брызгала духами на запястья и терла их друг о друга, пока в воздух не поднималось ароматное облако. А сын, топая ножками, ходил за ней по квартире и повторял:

– Гулянкой пахнет.