Воображаемый друг Чбоски Стивен

Глава 30

На другом краю леса Кристофер с матерью сели за стол, чтобы впервые отметить День благодарения на новом месте. Но праздник как-то не задался.

Из-за Кристофера, конечно.

Он почти не прикоснулся к угощениям. Матери сказал, что голова болит и аппетита нет, но на самом деле не хотел набивать живот – боялся, как бы его не разморило. Для отвода глаз Кристофер все-таки попробовал яблочный пирог, потом они в молчании досмотрели «День благодарения Чарли Брауна[45]» и отправились спать.

Мама чмокнула его на ночь и после безуспешной попытки вызвать сына на разговор удалилась наконец к себе в спальню. Вскоре Кристофер услышал, как у нее включился телевизор. Пришлось выжидать не один час, чтобы он выключился. Мать, стало быть, уснула. Теперь можно. И Кристофер выбрался из постели.

Он проделывал это всю неделю.

Из комода достал теплую одежду. Укутался ею слоями поверх пижамы, но так, чтобы это не сковывало движений. Под одеяло подсунул подушку, будто это он сам там лежит.

На цыпочках спустился вниз.

Под скрипучей лестницей скользнул в свои башмаки и прошмыгнул в раздвижную стеклянную дверь. Уставился на черное небо. Облака рассекала падающая звезда. Через лужайку Кристофер подошел к опушке Леса Миссии, опечатанного шерифом в интересах следствия, из-за которого мистер Коллинз приостановил вырубку. Отчего у Кристофера появился шанс закончить домик на дереве к Рождеству.

поэтому я и показал тебе скелет.

другой причины не было.

не хочу пугать тебя, кристофер.

Вообще-то Кристофер мог бы оказать помощь следствию. Он-то знал, как нашел скелет. Знал, что кости пролежали в земле долгие годы. И даже мог предположить, как звали ребенка. Но разве взрослым такое втолкуешь? Они ведь рано или поздно спросят, откуда у него такие сведения. А у Кристофера был единственный правдивый ответ:

– Мне воображаемый друг сказал.

Кристофер в него, конечно, верил, но порой затруднялся отличить реальность от фантазии. Как-никак, ему уже хватало мозгов, чтобы понять: либо славный человек действительно существует, либо сам он слоняется по лесу в одиночку, потому что совсем рехнулся.

Но, невзирая ни на что, Кристофер продолжал строить домик на дереве.

Он подозревал, что у него просто взорвется башка, если не довести дело до конца.

Бывало, головная боль немного отступала. Бывало, обострялась. Тогда он сутками глотал детский тайленол, но все без толку. Головная боль просто врастала в жизнь. Как школа, «Фрут-лупс» или субботний мультик про Плохого Кота. Бороться с ней помогало одно средство: лесное строительство.

Вот он и вкалывал. В ночь после Дня благодарения. И следующей ночью. И следующей.

У него никогда не болела голова в домике на дереве.

У него никогда не болела голова рядом со славным человеком.

Всю последующую неделю Кристофер ночь за ночью дожидался, чтобы в маминой комнате умолк телевизор. Засовывал под одеяло подушку и, схватив пальто и перчатки, бежал к домику на дереве, чтобы забить в каркас еще один гвоздь или выкрасить еще одну стену. Все это время Кристофер вел беседы с белым пакетом. И трудился до тех пор, пока не начинали коченеть руки. Которые больше не могли удерживать молоток и водить малярной кистью. А с рассветом он бежал домой, чтобы непременно оказаться в постели до маминого подъема. Усталость выкачивала из него все силы; со временем он приноровился таскать у мамы тональный крем и замазывать черные круги под глазами, чтобы она думала, будто по ночам он мирно спит.

Но он занимался строительством.

Не решаясь остановиться.

Изнеможение настигло его после кинопятницы. На ужин мама подала спагетти с мясными фрикадельками, булочки-бриоши, а на десерт – мороженое с сиропом и фруктами. Вблизи домика на дереве у него стали слипаться глаза.

Кристофер боролся с дремотой. Он не мог позволить себе прикорнуть. Нужно было затащить на дерево оконные рамы. Подвести домик под крышу. Выспаться, в конце-то концов. Я не могу. Но ты совсем без сил. Ничего подобного. Тогда тебе, вероятно, требуется дать отдых глазам. Вот-вот. Хотя бы так. Полежи немного под деревом. А то у тебя от боли начнут сыпаться искры

ииииз глаааааааз.

В субботу он проснулся у себя в кровати. Как ему удалось добраться до дому – загадка. Кристофер досадовал, что время уходит впустую. А куда деваться? По субботам мама сидела дома. Днем у него не было возможности ускользнуть в лес. Не было возможности побеседовать со славным человеком. Оставалось только мучиться головной болью и ждать наступления темноты.

Кристофер спустился на нижний этаж. Достал из кухонного шкафчика склянку маминого экзедрина. Закинул в рот четыре таблетки и разгрыз их, как драже. От мелового привкуса его затошнило. Тогда Кристофер схватил коробку «Фрут-лупс». Еще полную. Сверху даже не оказалось обсыпки из сахарной пудры. Зато из коробки прямо в наполненную миску выпал подарок. Пластмассовая фигурка Плохого Кота. Кристофер поставил его на кухонную столешницу и улыбнулся. Редкие минуты счастья – а потом головная боль снова постучала в дверь. Он залил свой сухой завтрак молоком из картонного пакета и принялся разглядывать фотографию Эмили Бертович. А про себя отметил, что надо бы расспросить славного человека, почему ее изображение раз от раза будто немного меняется.

Убрав молоко в холодильник, Кристофер сел смотреть утренние мультфильмы. Ему вспомнилось, как в раннем детстве он, выключая телевизор, всегда надеялся, что при включении мультик начнется с того же места. До него не сразу дошло, что Плохой Кот и все другие телегерои живут своей, не зависящей от него жизнью. От этого ему взгрустнулось, но мама его приободрила, сказав, что он ведь тоже занимается своими делами и внешнему миру за ним не угнаться.

Кристофер включил телевизор и дал ему нагреться. На экране мелькала заставка лучшего субботнего мультика.

«Плохой Кот».

Радости Кристофера не было предела. Пусть у него сейчас любимые герои – из фильмов про Мстителей, но Плохого Кота не мог заменить никто. Сейчас все персонажи с песней маршировали по Бродвею.

Тут Плохой Кот, выступавший впереди всех, закричал:

– Вы собирались это закончить – свою песню? У меня от нее аппетит портится!

В этом месте Кристофер всякий раз хохотал: какая умора! А в тот день – прямо до хрипоты: впечатления минувшей недели так и рвались наружу, точно струйка пара из маминого чайника со свистком.

Началась очередная серия мультика. Кристофер немного огорчился, увидев давно знакомые эпизоды – про то, как Плохой Кот ворует рыбу из-под носа у дворецкого своей возлюбленной – одной богатой кошечки. Это уже сто раз показывали, но там тоже была одна прикольная сценка, когда дворецкий гонится за Плохим Котом с криками: «А ну стой, котяра!» А Плохой Кот ему отвечает: «Для тебя, Рауль, – сеньор Котяра». Ну, короче, посмотреть все равно стоило.

Однако в этот раз все пошло вразнос.

Плохой Кот отказался произносить знакомые слова. Зато ежеминутно поглядывал прямо в камеру. А потом и вовсе замер, уставившись на экран с другой стороны.

– Ой… Кристофер, привет! Нравится мультик?

Кристофер обвел взглядом пустую кухню. Мама еще не спускалась. Он был один.

– Насчет мамы не парься. Здесь только ты да я. Не дрейфь. Как дела, дружок? – по-свойски обратился к нему Плохой Кот.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – выдавил Кристофер.

– Прикалываешься? Ты же мой фанат номер один. Мне ли не знать, как тебя зовут? Слыхал я, этот мультик – твой самый любимый. Как трогательно, ей-богу. Низкий тебе поклон! – Плохой Кот надсаживал грудь.

– Тссс. Маму разбудишь.

– Разберемся, мы сами с усами. Кстати, ночью, когда ты отрубился, твоя мамуля часа два трепалась по телефону с шерифом. Ей-богу, он крутой парняга. Джерри ему в подметки не годится, как думаешь?

Волосы на затылке у Кристофера встали дыбом.

– Про Джерри откуда знаешь?

– Все о тебе знаю, чувак. Знаю, что Джерри разыскивает твою мать. Видит бог, если он когда-нибудь до нее доберется, ей несдобровать. Мы ведь этого не допустим?

– Не допустим, – подтвердил Кристофер.

– Да ты чертовски храбрый малый. Мать здорово тебя воспитала. Есть чем гордиться. Так что не дрейфь. Зуб даю, мамулю мы защитим. В лучшем виде.

– И как же? – поинтересовался Кристофер.

Плохой Кот покосился налево, потом направо. Искал, как бы половчее разглядеть, что творится по эту сторону экрана, будто всматривался в слепую зону автомобиля.

– Ой, Кристофер, времечка-то у нас почти не осталось, ей-богу. Так и быть, скажу, как маман твою защитить, но прежде – один вопросик, лады?

Кристофер кивнул. Плохой Кот сощурился.

– Как ты ухитрился скелет найти, чувачок?

У Кристофера сердце чуть не выскочило из груди.

– Что-что? – переспросил он.

– Кто-то ведь указал тебе, где лежит скелет? Кто тебе подсобил? Хотелось бы разобраться, ей-богу.

– Никто, – солгал Кристофер.

– Ох, подвираешь. Чую, кто-то шепнул тебе про завалящий скелет. Нам, чувачок, позарез нужно узнать, кто тебя надоумил. Ей-богу, позарез. Потому как у нас тут назревает буря. А эта – аж на стенку лезет. Ей-богу, ты когда-нибудь видел ее в таком гневе?

– Кого?

– Извини, чувачок, это нам обсуждать не положено, иначе проблемки начнутся. Она так и будет людям козни строить, покуда не узнает, с кем ты заодно. От ее воплей у меня в ушах звенит. Как ни крути, всем на пользу пойдет, если ты сам признаешься, кто тебя навел на скелет. Старина Плохой Кот весь внимание. Это будет наша маленькая тайна.

– Никто меня не наводил. Я клад искал.

– Ежкин кот, чувак, это печалька. То же самое ты заливал шерифу и своей мамуле. Никак под Пиноккио решил косить? У того носопырка от вранья вытягивалась. Сказать, к чему приведут твои враки?

– Ну, скажи.

– Если не откроешь, кто тебе помогает, мать твоя хлебнет горя.

У Кристофера ком к горлу подкатил, прямо как в тот раз, когда он пытался проглотить стеклянный шарик и чуть не задохнулся. Лицо пошло красными пятнами.

– Что с ней будет? – спросил он.

– Сказать я, вообще-то, не могу, а показать – всегда пожалуйста, надо только звук прибавить. Тебе не сложно сделать телевизор погромче?

Кристофер взял пульт и прибавил звук.

– Да нет же, Кристофер, ей-богу. Не на пульте. Прямо на телике. Иначе без толку.

Кристофер замешкался, но решил непременно разузнать, что грозит матери. И с опаской приблизился к телевизору.

– Супер, чувак. Все нормуль. Я не кусаюсь.

Кристофер потянулся к кнопке громкости. Плохой Кот сверкнул глазами. Облизнулся.

– Ей-богу, чувачок, мы ждем не дождемся встречи с тобой. Она тебе тут все покажет.

Плохой Кот вытягивал вдоль экрана свою лапу. Ближе к регулятору громкости. Ближе к Кристоферу.

– Нужно лишь коснуться экрана, и мы вместе спасем твою маму. Клянусь. Зуб на фаршшшшш.

Кристофер протянул руку, а Плохой Кот – лапу. Их разделяли считаные сантиметры. Пальцы почти соприкоснулись. Головная боль постепенно отступала. И Кристофер почувствовал, как глаза сами зажмуррр…

– Кристофер! – позвала мама. – Сколько раз повторять: не сиди так близко к телевизору!

Открыв глаза, Кристофер обернулся. Мама стояла в махровом халате. С недоуменным видом. Ее сын едва не утыкался носом в экран.

– Я нечаянно, мам, – виновато сказал он.

– Ладно. И пересядь с тарелкой за стол, как человек. Я тебя обезьяньим повадкам не учила.

Кристофер покивал и вернулся к просмотру. Плохой Кот больше на него не глазел.

Плохой Кот улепетывал от дворецкого.

– А ну, стой, котяра!

– Для тебя, Рауль, – сеньор Котяра, – ответил Плохой Кот.

И рванул к водостоку, прихватив с собой вожделенную рыбешку.

Пока мама готовила себе яичницу-болтунью, Кристофер за кухонным столом доедал свой завтрак. Напуганный угрозами, прозвучавшими в мамин адрес, он не сводил с нее взгляда. Может, и сказал бы ей что-нибудь, да только все время чувствовал на себе чужие глаза. Либо глаза были всамделишные, либо у него окончательно поехала крыша.

Кристофер надеялся, что все это – плод (а никакой не «плот») его воображения. Особенно Плохой Кот. Кристофер предпочитал думать, что пошел в отца и потому тронулся умом. А оглушительная головная боль – это не более чем молния, которая подталкивала отца к «пляске святого папки». Так мама окрестила папины приступы. Папа сидел на таблетках, от которых порой неделями не вылезал из кровати. Мама, конечно, за ним ухаживала, но ей пришлось устроиться на работу в ресторан и там вкалывать допоздна.

Вот тогда-то отец лег в ванну и покончил с собой.

Ближе к ночи, когда мама выключила «Субботним вечером в прямом эфире[46]», Кристофер ускользнул из дома и направился в Лес Миссии. Стараясь не прислушиваться к дыханию, игравшему в прятки с ветром, он со всех ног припустил к заветному дереву.

– Ты здесь? – обратился Кристофер к белому пластиковому пакету.

Ответа не последовало.

– Пожалуйста, отзовись. Мне страшно, – взмолился он. – Что это было? Кто такая она? Чем Плохой Кот собирается навредить моей маме?

В этот миг Кристофер выбрался за пределы собственного тела и развернулся назад, как сторонний наблюдатель. Его взгляду открылся упавший на колени мальчонка, который ждал, когда же белый пластиковый пакет объяснит ему необъяснимое. Будь у Кристофера выбор: сделать так, чтобы все происходящее обернулось реальностью или же безумием, он бы выбрал безумие. Конечно, мама бы тогда распереживалась, что у нее безумный сын, который пошел в ее безумного покойного мужа, но по крайней мере в таком случае ей бы ничто не угрожало.

– Я сошел с ума? – допытывался он у белого пластикового пакета.

Тишина.

– Очень прошу, подтверди, что я сошел с ума.

Молчание.

Кристофер провел там всю ночь, вымаливая ответ, которого так и не получил. Не иначе как славный человек исчез. А куда он мог подеваться – неведомо. Может, где-нибудь затаился. Может, убежал, спасаясь от Плохого Кота. А может, на ветру трепыхался обыкновенный хозяйственный пакет.

Так или иначе, рядом никого не было.

Когда небо исполосовал рассвет, Кристофер вернулся домой, юркнул под одеяло и уставился на отцовскую фотографию в серебряной рамке. Чем дольше он смотрел на улыбающегося возле рождественской елки отца, тем отчетливее повторялся эхом вопрос, как будто в спальне крутилась заезженная пластинка с застревающей в бороздке иглой. Я сошел с ума? Я сошел с ума? Я сошел с ума? За двадцать минут до звонка будильника, готового призвать их с матерью на воскресную мессу, Кристофер наконец сомкнул веки. Но перед тем как заснуть, он вроде бы различил слабый шепот. Может, мысль. Может, голос. Может, ни то ни другое. Но произнесена была только одна фраза…

Закончишь домик на дереве, тогда узнаешь.

Глава 31

– Спятил, что ли? Отец и так чуть кабель мне в комнате не отключил, – прошипел Тормоз Эд.

Пока родители громогласно здоровались, Кристофер плелся за Тормозом Эдом через церковную парковку.

– Пойми. Достроить просто необходимо, – убеждал Кристофер.

– А кабельное ТВ кто будет оплачивать – ты? – спросил тормоз Эд.

– Нет.

– Вот и достраивай сам.

После домашнего ареста, который начался в День благодарения, прихватил выходные и всю следующую неделю в придачу, мальчики вошли в церковь и волей-неволей высидели небывало затяжную мессу. Отец Том расписывал, как Иисус любит ближневосточных беженцев. Но Кристофер заметил, что все взгляды прикованы к нему. И разобрал шепотки.

– Вон тот мальчонка нашел скелет.

– Этих ребят в новостях показывали.

– Про них в газете писали.

– Пару месяцев назад он в лотерею выиграл.

От этих пересудов у Кристофера заболела голова. С каждой минутой, проведенной вдали от домика на дереве, ему становилось все хуже. В какой-то момент отец Том переключился на латынь. Незнакомый язык вихрился у Кристофера в голове. И diem звучало как «день». Каждое слово несло свой смысл. Но вместе с тем и жестокую волну боли.

O Deus Ego Amo Te –

О Господи, я люблю Тебя, – долетело до Кристофера.

Когда служба окончилась, мать Тормоза Эда поспешила на парковку, чтобы закурить. Глубоко затянувшись, она выпустила облачко дыма.

– Видит Бог, месса сегодня затянулась, – посетовала она. – Неужели отец Том не понимает: всем еще нужно покупки к Рождеству сделать?

Это было сказано без тени насмешки, отчего мать Кристофера еще больше потеплела к Бетти. А та, подчистую скупив на благотворительном церковном базаре рождественское печенье с корицей, пригласила всех в пиццерию отметить радостное событие.

– Какое? – спросила мать Кристофера.

– Эдди освободили от дополнительных занятий для дурачков! – объявила Бетти.

– Ну вообще уже, – надулся Тормоз Эд.

– Прости, миленький. Но что правда, то правда. Ты же посещал дополнительные занятия для отстающих. – Мать погладила его по голове. – А миссис Хендерсон – просто гениальный педагог: ты теперь читаешь на уровне четвертого класса. Гордость наша! Эдди-старший, верно я говорю?

– Еще какая гордость. Еще какая гордость, – пробубнил отец Тормоза Эда, просматривая в телефоне питтсбургские новости.

Кристофер заметил, что у мамы в голове отложилось известие об успехах Тормоза Эда. Потом обе семьи встретились с Мэттом, Майком и обеими их матерями, которые только что вышли из своей церкви близ девятнадцатого шоссе после – как выразилась Бетти – «этого, как его, лютеранского…».

Может, у них и возникали разногласия на религиозной почве, но, если вдуматься… Бог един. Да и пицца для всех одинаково вкусна.

Пока взрослые не торопясь тянули пиво «Айрон-Сити[47]», мальчишки сражались в видеоигры.

– Мне нужна помощь только с кровлей и окнами, – решился Кристофер. – Со всем остальным я и в одиночку справлюсь.

– Извиняй, Крис. Мамаши нас держат под домашним арестом, – сказал Мэтт.

– Во-во, – подтвердил Майк, соскучившийся по обильным десертам.

Но Кристофер не отступался. Боль не позволяла. Ночью, когда мама заснула, он попытался самостоятельно втащить застекленные окна по лесенке наверх. Но груз оказался ему не под силу. Кристофер укрыл рамы от посторонних глаз и хотел заняться кровельными работами, но без помощников и в этом деле не преуспел. Его возможности были исчерпаны. Как только он приостановил строительство, голову сжало тисками.

А славный человек будто сквозь землю провалился.

На другой день Кристофер встретился с друзьями в классе.

– Эту кровлю нужно вчетвером настилать, мне одному никак, – взмолился он.

– Опять ты за свое, сказано же: мы под домашним арестом, – рассердился Майк.

– Крис, в натуре. Отвянь, а? Тебя уже переклинило, – бросил Тормоз Эд. – На лбу все написано. Видок тот еще – ты ж не спишь совсем.

Кристофер перевел взгляд на Мэтта – единственного, в ком не сомневался. Тот молча уставился на парту.

– Мэтт? – поторопил он.

– Не приставай к моему брату, – вмешался Майк.

– Пусть он сам за себя говорит, – сказал ему Кристофер.

Майк был килограммов на десять тяжелее, но Кристофер не дрогнул. Эти двое вскочили и приняли боевую стойку. Мэтт не хотел драки.

– Сядьте, парни, а? У нас и так сплошной гимор, – сказал Мэтт.

Кристофер развернулся к Мэтту. И поймал взгляд его глаза, не закрытого повязкой.