Дюна: Орден сестер Андерсон Кевин

Месть трудно определить, но отказаться от нее так же трудно.

Гриффин Харконнен. Письмо Вале

Потеряв дядю Уэллера и весь груз китового меха, Гриффин Харконнен больше не ждал прибытия регулярных торговых кораблей «Селестиал транспорт». Грузовые корабли связывали его с остальной империей, привозили новости и сообщения с Салусы Секундус, документы, которые делали Ланкивейл и его самого частью большего политического расклада.

Но сейчас он чувствовал себя так, словно перед его носом захлопнули дверь. Его сестра хорошо понимала важность дядиной поездки, и Гриффин не знал, как ей об этом рассказать.

– Это неудача, но не полная катастрофа, – говорил Гриффин отцу, хотя сам себе не верил.

Стоя рядом с ним в гостиной, отец ответил:

– Конечно, ты прав. Мы справимся. Брату не стоило покидать планету… оставался бы здесь, дома…

В последней почте среди писем и пакетов Гриффин отыскал незначительную выплату от «Селестиал транспорт» – компенсацию за потерю «вашего близкого» (в письме даже не указывалось имя погибшего), а также за утрату груза, крайне низко оцененного. Не располагая всеми нужными документами, Гриффин сейчас не мог доказать, насколько ценнее был груз с Ланкивейла. Если бы коммерческое предприятие окончилось успешно и поступил бы новый заказ, Гриффин мог бы назвать истинную стоимость груза. Но сейчас он ничего не мог доказать.

«Пожалуйста, примите наши искренние соболезнования и попытку достойно восполнить вашу потерю, – говорилось дальше в письме. – Приняв эту сумму, вы признаете: компания ни в чем не виновата, и вы отказываетесь от всех претензий к ней или к ее дочерним предприятиям. Данное соглашение законно и распространяется на вас и на ваших потомков без ограничения срока».

Гриффина расстроила черствость письма, а ничтожные крохи он счел личным оскорблением.

– Это лишь малая часть стоимости груза! Как это компенсирует наш ущерб? Я изучал законные процедуры в салусском кодексе. У нас есть два года на подачу иска и начало судебного процесса.

Но у Верджила Харконнена не было ни решимости, ни желания бороться.

– Погоня за богатством стоила Уэллеру жизни. – Держа чек, отец сел за стол и покачал головой. – Зачем допускать, чтобы алчность и мстительность растравляли наши раны? Нужно принять эту плату и постараться жить дальше.

Гриффин горько и покорно вздохнул. Он знал, что «Селестиал транспорт» обманывает их, но начинать юридическую битву с таким мощным противником было все равно что брести по грудь в болотах ланкивейлских высокогорий. Чтобы доказать вину компании, придется истратить еще больше средств – а их и так не хватает – и уделять полное внимание этому делу, упуская все прочие коммерческие возможности. Дело будет тянуться годы и годы… и даже если Дом Харконненов выиграет процесс, все равно окажется в убытке.

Если Гриффин получит подтверждение, что прошел политический экзамен, то сможет отправиться на Салусу Секундус как официальный представитель Ланкивейла и обратиться к собранию Лиги ландсраада. Он сможет потребовать более строгих правил, более тщательного контроля за полетами со свертыванием пространства. Если он получит назначение в один из важных комитетов, то намерен добиться расследования деловой практики «Селестиал транспорт».

Но он не может бросить дела семьи здесь, на Ланкивейле. Их состояние сильно пострадало, а родители не могут оценить глубину кризиса, в который они погрузились.

– Неприятность, – про себя произнес он. – Не полная катастрофа.

Он знал, что сестра держалась бы своего праведного гнева, хотела бы от «Селестиал транспорт» скорее не мира, а удовлетворения. Гриффин и Валя всегда были близки, в то время как большая разница в возрасте мешала им сблизиться с младшими, Денвисом и Тьюлой.

Но Валя уже несколько лет на Россаке. Он надеялся, что время, проведенное в ордене в учении и тренировках, направит ее энергию в более продуктивное русло. Она рассчитывает на него здесь, но он опасался, что уже подвел ее…

Десять лет назад, когда им с сестрой было соответственно тринадцать и двенадцать, отец и дядя взяли их с собой в ледяные северные воды выслеживать стадо меховых китов. Оказавшись в бурном море, Гриффин и Валя наслаждались приключением. Они не думали об опасности, а отец вопреки советам экипажа не дал им спасательных жилетов.

Стоя на носу и хохоча под фонтанами брызг, подросток Гриффин не заметил волну, ударившую в лодку с правого борта; волна выбросила его за борт с небрежностью человека, смахивающего надоедливое насекомое. Гриффин был ошеломлен – он окунулся в жидкий лед и застыл в неимоверных тисках холода. Он не мог двигаться и едва удерживал голову над поверхностью.

Он помнил, что видел отца, который в ужасе смотрел на него с палубы, и дядю Уэллера, бросавшего ему трос и спасательный круг. Потом Гриффин ушел под воду.

А Валя… Валя бросилась вслед за Гриффином. Не думая о себе, она погрузилась в воду. Борясь с парализующим холодом, подплыла к нему, схватила за плечи и подняла его голову над поверхностью. Но тут приток адреналина кончился, и она тоже поддалась ледяной воде.

Вокруг них плескались спасательные круги и тросы, а Гриффин едва держался. Задыхаясь, дрожа и бранясь, Валя держала его над поверхностью достаточно долго, чтобы лодка повернула… но сама уже сдавалась. Она удостоверилась, что Гриффин держится за спасательный круг, потом посерела и потеряла сознание.

И хотя дядя Уэллер кричал матросам, чтобы они тащили трос, Гриффин вцепился в сестру, отказываясь отпустить ее. Застывшими неподвижными пальцами он держал ее за мокрую блузку. И лишившись чувств, пальцы не разжал.

Потом, когда оба лежали в каюте среди нагревателей, сухие, закутанные в одеяла, – китобойная лодка возвращалась в родной фьорд, – Гриффин недоверчиво посмотрел на сестру.

– Это было глупо. Не надо было прыгать за мной.

– Ты бы для меня сделал то же самое.

И Гриффин понял, что она права.

– Мы оба могли погибнуть.

– Но не погибли – потому что можем рассчитывать друг на друга…

Это было совершенно справедливо. Через год после того как сестра спасла его, он ответил ей тем же, когда три пьяных рыбака набросились на нее у пристани. Она всегда была привлекательна, а для этих подонков имя Харконнен ничего не значило. Валя, с ее проворством и поразительной силой, могла бы отбиться от одного хулигана, но трое – это слишком. Тем не менее она сопротивлялась и выиграла драгоценное время, позволив Гриффину почувствовать опасность и броситься ей на помощь. Они быстро справились с тремя пьяницами, а отец потом выдвинул против них обвинение.

Вспоминая, Гриффин закрыл глаза. Их с сестрой связь просто сверхъестественна. Когда у одного из них депрессия или какие-нибудь неприятности, второй это чувствует, даже если они далеко друг от друга.

Теперь ему ужасно не хватало сестры.

Не интересуясь прочими вновь прибывшими письмами и посылками, Верджил и Соня Харконнен взяли младших детей, Денвиса и Тьюлу, и пошли на берег собирать моллюсков. Заниматься административными делами на Ланкивейле они предоставляли Гриффину – так повелось с тех пор, как ему исполнилось двадцать.

Отправившись в свой городской кабинет, Гриффин весь день занимался распределением грузов, доставленных на муниципальные склады. Потом провел встречу с рыбаками, спорившими из-за прав на подводные пещеры.

Еще один обычный день на Ланкивейле… хотя Гриффин не был уверен, что после недавней потери дни снова станут обычными.

Когда он на исходе дня вернулся, в доме пахло травами, перечным маслом, морской солью и вечной рыбой. Кухарка варила его любимую уху в большом котле и пекла булочки. Аромат ухи обострил аппетит, но Гриффин решил ждать возвращения семьи.

Дома в кабинете он принялся разбирать корреспонденцию, доставленную кораблем «СТ», и, к своей радости, обнаружил небольшой пакет от Вали. Он полагал, что в ордене сестер запрещены ностальгия, тоска по Родине и семье, и потому письма Вали домой были редки, но тем более ценны.

Вскрыв пакет, Гриффин обнаружил небольшой старомодный кристалл памяти того типа, что использовались только в старинных голографических приемниках; Валя знала, что у брата есть такой приемник. Еще Абулурд Харконнен когда-то привез это устройство с собой в изгнание на Ланкивейл. Гриффину не терпелось услышать, что скажет Валя; он порылся на полках, нашел прибор, вставил кристалл и включил.

Появилось маленькое мерцающее изображение сестры – темноволосой, с пристальным взглядом, полными губами и такой привлекательной, что чуть позже, когда годы смягчат ее черты, она обещала превратиться в редкостную красавицу. А когда он услышал голос Вали, почудилось, что она вовсе не покидала Ланкивейл.

– Я видела Вориана Атрейдеса, – сказала она без предисловий. – Негодяй вернулся! Наконец-то у нас появился шанс осуществить правосудие.

Валя расправила плечи; она словно видела, как ее брат изумленно отшатывается.

– Он не умер, как мы думали. Все это время он скрывался, а теперь вернулся. Будь он проклят, он выглядит таким же молодым и здоровым, как раньше! Император Сальвадор заискивает перед ним, празднует его появление – Вориана Атрейдеса! – Каждое ее слово было проникнуто отвращением. – Видел бы ты его лицо, как он вел себя… словно вся империя принадлежит ему… Он, наверное, думает, что Харконнены уже забыли, чем он провинился.

Гриффин чувствовал, как растет его собственный гнев. Слушая, он стиснул подлокотники кресла.

– Мы с тобой годами говорили об этом, брат, – мечтали об этом, и вот теперь нам представилась возможность. Атрейдес заплатит за то, что сделал с нашей семьей, за то, что превратил нас в деревенщину, что мы не стали правителями империи.

Слушая, Гриффин вспоминал их разговоры о несправедливости, которую сотворил Вориан Атрейдес с Домом Харконненов. Они вместе изучали документы о позоре их семьи, даже официальную историю из Анналов джихада и личные воспоминания, в которых Адулурд выразил свою боль. В старину, до начала и в начале джихада Серены Батлер, Дом Харконненов был очень силен и влиятелен. С тоской и печалью они с Валей разглядывали виды старого семейного поместья на Салусе Секундус: огромный дом, виноградники, оливковые рощи и охотничьи угодья.

Во время одной такой беседы – они были еще подростками – Валя заговорила, словно обращалась к большой аудитории:

– Мы должны были унаследовать величие, но пропагандой и ложью его отобрали у нас, и сделал это Вориан Атрейдес. Эта вопиющая несправедливость запятнала имя многих поколений Харконненов.

Валя всегда мгновенно взрывалась, вспоминая об этом, и Гриффин чувствовал то же самое. Они видели, как друзья и родственники умирают на холодной и опасной планете, куда сослали их семью. Валя постоянно рисовала в воображении, какой могла бы быть история их семьи, и часто обдумывала месть человеку, исчезнувшему восемь десятилетий назад.

– Я знаю, где он сейчас, Гриффин, – произнесло ее голографическое изображение. – Он встретился с императором и скоро снова улетит. Он с семьей живет на планете Кеплер; к этой записи я прикрепила ее координаты. У него там семья, счастливый дом. – Она помолчала. – Я хочу, чтобы ты отобрал у него все это.

У Гриффина внутри все похолодело. Он всегда надеялся, что обойдется без мести, что Вориан Атрейдес давно умер на какой-нибудь далекой планете, тихо, без шума. Но тот был жив, его местонахождение известно, и это в корне все меняло.

– Честь и справедливость не одно и то же, – говорила между тем Валя. – Вначале восстановим справедливость, а потом начнем восстанавливать наше честное имя. Нарыв будет вскрыт, гной вытечет, и только тогда мы сможем выздороветь. Уэллера нет, а у нашего отца, ты знаешь, не хватит характера для мести. Я сделала бы это сама, но мешают обязанности перед орденом. Поэтому… тебе придется одному защищать нашу семейную честь.

Слушая, Гриффин наморщил лоб. Ему хотелось протянуть руку и коснуться сестры, поговорить с ней, но ее изображение продолжало с растущей яростью разжигать его чувства:

– Это очень просто. Вориан Атрейдес вернется на свою планету и станет прекрасной мишенью. Он ни о чем не подозревает. Я тебя никогда ни о чем не просила, не было необходимости, но ты знаешь, как это важно для нашей семьи, для нас… для меня. Нужно расквитаться. Вытри доску начисто, мой брат, и тогда ничто не сможет нас остановить. Мы настоящие Харконнены – мы всего добьемся.

Справедливость… честь… месть… Гриффин знал, что его жизнь никогда уже не будет прежней.

Лицо Вали озарила искренняя улыбка.

– Отомсти за честь нашей семьи, Гриффин. Я знаю, что могу рассчитывать на тебя.

Голограмма исчезла.

Гриффин сидел, чувствуя себя так, словно его снова выбросило за борт в ледяную воду. Но ведь она прыгнула за ним.

«Ты бы сделал для меня то же самое», – сказала сестра.

Он долго сидел в одиночестве, думая о своих коммерческих обязательствах, о том, что не может передать семейное дело отцу, об административных деталях, о том, что придется снова брать деньги из почти иссякших запасов. Он должен помочь восполнить капиталы Дома Харконненов после потери большого груза; нужно вместе с жителями города восстанавливаться после редкостно суровой зимы.

Но в бурных ледяных водах Валя продержала его несколько необходимых ему драгоценных мгновений. А когда сама потеряла сознание в замерзающем море, когда за тросы их вытаскивали из воды, он не отпускал Валю.

«Ты бы сделал для меня то же самое».

Когда родители и младшие дети вернулись домой, промокнув под нежданным дождем, Гриффин поразился тому, сколько часов прошло. Но, логично это было или нелогично, он с самого начала понимал, что обязан сделать, и собирался вскоре покинуть дом.

– Ты еще не ужинал, Гриффин? – спросила мать. – Мы разливаем уху.

– Сейчас приду. – Гриффин спрятал кристалл в карман и с принужденной улыбкой вышел из кабинета. Пока Денвис и Тьюла болтали о своих дневных приключениях, Гриффин едва притронулся к вкусной ухе. Выпив полчашки чая, он выпалил: – Мне придется по важному делу покинуть Ланкивейл. Какое-то время меня не будет.

Младшие брат и сестра засыпали его вопросами, а отец, хоть и удивился, особого любопытства не проявил.

– Что же тебя призывает?

– Валя попросила кое о чем.

Верджил Харконнен кивнул.

– Вот оно что! Ты никогда ни в чем не мог ей отказать.

Собранные вместе последние потомки исконных колдуний Россака по-прежнему владеют ментальной силой, хотя ее недостаточно, чтобы вызвать волны телекинетической энергии, с помощью которых они когда-то побеждали кимеков. Сегодня колдуньи часто практикуют защитные маневры, главным образом ради безопасности Преподобной Матери и сохранения генеалогических записей ордена.

Предисловие к «Тайнам Россака», учебнику ордена сестер

Преподобная Мать стояла у перил платформы на утесе и смотрела, как внизу сотни облаченных в длинные одеяния сестер по узкой тропе идут ко входу в одну из больших пещер. Уже почти наступил час вечерней трапезы, солнце садилось за пурпурно-серебристые джунгли на горизонте. Над большой вырубкой, превращенной в посадочное поле, Ракелла видела огни воздушного корабля: это прилетели сборщики местных уникальных лечебных трав.

У Ракеллы весь день сводило желудок и аппетита не было. Напряжение она ощущала, как физическую тяжесть. Жизни-памяти в ее сознании тревожились, и она ничего не разбирала в этой тревожной какофонии голосов. Однако, несмотря на полную власть над своим телом и сознанием, Ракелла не могла определить источник этих волнений. Она не знала ни о какой бы то ни было конкретной угрозе, ни о предстоящем принятии какого-либо важного решения.

Мыслями она все возвращалась к удивительному появлению Вориана Атрейдеса и гадала, чем закончится эта история. Он приходился Ракелле дедом с материнской стороны – отец ее родной матери Хельмины Берто-Анирул, прабабушки сестры Доротеи. По сравнению с Ракеллой он выглядел молодым, хотя был старше почти на девяносто лет – таково преимущество процедуры продления жизни.

Но сейчас ее беспокоило не это. Исчезнув после битвы при Коррине, Вориан ни разу не связывался с ней, и она всегда считала, что это к лучшему. Семейные отношения обладают свойством вызывать отнимающие силы переживания и убивать много времени. А у нее оно не лишнее. И все же с той самой аудиенции она радовалась, видя его. Ракелла никогда не подавляла своих чувств, ей просто требовалось держать их под контролем, чтобы не мешали выполнять важную работу на благо ордена сестер.

Возможно, ее заставляло быть настороже недавнее появление Анны Коррино. Сестра императора – не обычная послушница. И Ракелла, хоть не могла узнать Анну в веренице сестер, была уверена, что Валя присматривает за ней.

Прием в орден необычной ученицы был политической необходимостью, и Ракелла ничего не знала о способностях и интересах Анны. На обратном пути на Россак она сказала Вале наедине:

– Она начнет послушницей, как все остальные новички, и очень возможно, не преуспеет в обучении. Независимо от этого, сестру императора надо оберегать любой ценой. Ты знаешь, что некоторые наши упражнения связаны с риском.

– Я присмотрю за ней, – заверила Валя Преподобную Мать.

После появления на Салусе Секундус Вориана Атрейдеса молодая женщина казалась чем-то очень встревоженной и озабоченной, и Преподобная Мать без труда разобралась в причинах этого, вспомнив, какую роль сыграл Вориан в унижении Абулурда Харконнена. Валя ничего не говорила Ракелле о своих чувствах, а та не выспрашивала, но это было еще одним указанием на то, что Валя слишком много думает о Доме Харконненов, а должна полностью посвятить себя ордену.

И все равно на Ракеллу производили большое впечатление ум Вали, сила ее характера и решительность. Ракелла верила, что со временем Валя дорастет до великих дел, но молодой женщиной нужно было управлять, контролируя ее склонность к безрассудству и неосторожности.

Ракелла надеялась, что контакт с Анной Коррино направит ее энергию в нужное русло.

Этим утром на первом уроке Преподобная Мать разговаривала с сестрой императора; Анна сердилась, что ее вырвали из ее роскошного дома, была постоянно мрачна и не интересовалась ни учебным планом, ни сестрами. Ракелла надеялась, что Валя справится с трудной задачей и сумеет подружиться с Анной.

Пора было собираться на ранний ужин. Сестры ели в две смены в глубокой пещере, которая когда-то была частью большого города со значительным населением, но сейчас почти постоянно пустовала.

«Здесь столько утрачено», – думала Ракелла. Она не нуждалась в напоминаниях жизней-памятей: она сама видела Россак в дни его славы.

Но сейчас пришла пора восстанавливать Россак, двигаться вперед, не забывая уроков прошлого. Школе Россака необходимы были способности уцелевших колдуний, пока не сделалось слишком поздно. Женщин с телепатическими способностями оставалось мало; Ракелла видела, как внизу, среди светло-зеленых платьев послушниц и черных платьев сестер, все меньше становится женщин в белом.

На тропе она увидела Кери Маркес, старейшую из колдуний; в молодости, во время борьбы с эпидемиями Омниуса, та была ученицей самой Ракеллы. Почувствовав присутствие Преподобной Матери, Кери не пошла в столовую пещеру, а поднялась по металлической лестнице на следующий уровень, к Ракелле. Вместо традиционного одеяния на Кери был белый рабочий костюм, который она часто надевала, собирая в джунглях образцы; сумки с листьями, цветами и грибами все еще висели у нее на поясе.

Кери официально, даже резко, поздоровалась, и ее голос сказал Ракелле, что колдунья чем-то расстроена. Старая колдунья устремила на нее пристальный взгляд зеленых глаз и без предисловий спросила:

– Вы ведь тоже это чувствуете?

Ракелла сдержанно кивнула.

– Напряжение витает всепроникающее.

– Я собирала в джунглях образцы, раздумывая о важных проблемах ордена, и вдруг мои мысли одержали верх над телом. Я стала как вкопанная, застыла на тропе – сразу перешла в состояние ментата. Позволила мыслям пройти по каскаду последствий, как научилась в школе ментатов на Лампадасе, но не смогла сделать прогноз! Я так встревожилась, что бросилась к остальным сестрам-ментатам, чтобы попытаться заглянуть в будущее, как мы часто делаем, и мы все ощутили напряжение в воздухе.

Преподобная Мать кивнула.

– Ощущение неминуемой беды. Оно постоянно с тех пор, как мы вернулись с Салусы Секундус.

Сознание Ракеллы не могло определить источник этого ощущения.

– Я колдунья, и благодаря своим психическим способностям чувствительнее прочих. Однако опасное напряжение действует на всех сестер-ментатов, а среди них колдуний нет. – Кери посмотрела на пробивающийся сквозь дымку закат, окрасивший разными оттенками полимеризованные верхушки деревьев. – Уже некоторое время сестры-ментаты собирают данные и готовят прогнозы. Мы пришли к заключению, что ордену предстоит глубокий раскол: сестры выступят против сестер.

– Раскол из-за чего?

– Из-за того, что делит на две части все человечество: как использовать технологии. Боюсь, что некоторые сестры могут заподозрить, какова истинная суть нашей базы данных; в ордене возникли слухи о компьютерах.

Ракелла с трудом сглотнула. Голоса в голове были очень озабочены, они нашептывали противоречивые советы, но за столько лет она научилась в определенной степени контролировать их, отодвигая на задний план, когда требовалось сосредоточиться.

– Моя задача – усовершенствовать генетическую природу человечества, отфильтровать нежелательные черты, сделать нашу расу сильной. Например, следует, устранив стремление вредить другим людям, создать более гармоничное общество.

– Социальная инженерия в своем лучшем проявлении. Я перешла черту, мой старый друг, – как колдунья и как ментат, знающий о компьютерах с данными о рождениях. Вы говорите о корректировке черт человека, но кто определит, что желательно, а что нет? Примерно так делают машины. Вмешиваться в природу человека опасно.

Однако Ракелла уже затратила слишком много сил на свои далекие видения, да и другие обитатели ее памяти настаивали.

– Нет, если делать это правильно. Вы правы вот в чем: ментат не может давать точные прогнозы без достаточной информации. Придется поделиться тайной с другими сестрами-ментатами.

– Осторожнее, – сказала Кери. – Если хоть одна из них сочувствует батлерианцам…

– Да, осторожность необходима, но если мы не можем верить своим сестрам, занимающим такое высокое положение, каково вообще будущее нашего проекта?

Кери поджала сморщенные губы.

– Ситуация сложная. Существует много вариантов будущего – и среди них немало таких, что ведут к катастрофе. Программа рождений – основа ордена сестер, благородная причина, дающая нам всем цель. Нельзя провалить ее.

В сумерках напряжение ощущалось еще острее, оно вгрызалось сознание Ракеллы. Ее сморщенные руки сильнее сжали перила, и она мысленно поклялась сберечь то, что с таким трудом создавала.

Скрытые в лабиринте ходов в утесе, две сестры делили простую пищу: хлеб, вино, сыр и фрукты из джунглей. Сестра Доротея больше года не виделась с одетой в зеленое платье послушницей Ингрид, и обеим хотелось возобновить дружбу. Вернувшись на Россак, Доротея снова начала работать с сестрой Кери в исследовательских лабораториях в джунглях, а тем временем Валя знакомила Анну с повседневной жизнью послушницы.

За первым стаканом густого красного вина Доротея рассказала Ингрид об императорском дворе на Салусе Секундус и о том, как давала советы Родерику и Сальвадору Коррино. Несмотря на великолепие и будоражащую роскошь столицы, она была рада уехать домой, подальше от склонной к мелочности имперской политики и придворных интриг.

Сестра Ингрид слушала, захваченная рассказом, и почти ничего не говорила в ответ. Она проглотила кусок сыра и запила вином; и то и другое привезли с Лампадаса.

– Здесь новости не слишком хорошие. Хотя сами сестры этого не замечают, начинают возникать фракции. Начинается с умной беседы за обедом, а заканчивается горячим спором по поводу запрещенных технологий. Многие сестры подобны нам: ненавидят все, что напоминает о мыслящих машинах. Другие настаивают, что следует сохранить некоторые направления компьютерной технологии и тем облегчить себе жизнь.

– Я разочарована. – Лицо Доротеи застыло. – В Зимии идут ожесточенные споры, но я ожидала, что все сестры придут к верному заключению: такая технология опасна и не нужна. – Доротея смотрела на свой почти пустой стакан. – Все, что делают машины, могут сделать и люди.

– Я говорила об опасностях технологий, но некоторые сестры не слушают. Сестра Хиетта и сестра Парга, например, приводят древнее изречение: нельзя выплескивать ребенка вместе с водой. Они говорят, что нужно использовать некоторые мыслящие машины, чтобы помочь людям, дать им больше времени для более важных занятий. Конечно, это ерунда.

– За время после возвращения я ничего такого не слышала. – Доротея отставила стакан. – Как широко распространены такие мнения?

– Хиетту и Паргу поддерживают примерно двадцать пять сестер, не очень много – и сторонниц жестких мер примерно столько же. Большинство сестер предпочитают держаться в стороне, но никто не сможет вечно избегать этой темы.

– Кое у кого память коротка, а косное мышление ведет к ошибкам, – заметила Доротея. – Но орден сестер не использует мыслящие машины, так что спор беспредметный.

Ингрид сморщилась, осмотрелась и понизила голос.

– Ходят слухи о компьютерах на Россаке!

Доротея едва не подавилась ягодой.

– Что?

– Информация о рождениях, которой располагают сестры, огромна. Ни один человеческий мозг – даже несколько ментатов – не в силах охватить и сохранить ее всю. И некоторые из сестер пришли к выводу, что для этого используются компьютеры.

– Если это правда, у нас проблема, и очень серьезная.

– На Лампадасе я слышала разговоры о батлерианских группах, разыскивающих и уничтожающих машины, – продолжила Ингрид. – Было бы позором, если бы подобное произошло здесь.

Аппетит у Доротеи пропал.

– Значит, нужно постараться, чтобы этого не случилось. Если на Россаке есть компьютеры, мы должны сами найти их и уничтожить.

Любовь ждет, а плоть нет. Нужно испытать все счастье, какое возможно за короткую жизнь.

Вориан Атрейдес. Личный дневник

Вориан вернулся на Кеплер в сопровождении девяти военных кораблей, предоставленных императором Сальвадором, чувствуя себя триумфатором, отягощенным заботами. Мариелле не понравятся связавшие его обязательства, но ему пришлось принять их. К тому же прожившему столько лет на одной планете Вориану, может быть, действительно пора сняться с места.

Вспоминая воодушевление толпы и приветственные крики, которыми его встретили на Салусе Секундус, он понимал, что у императора есть основания для беспокойства. Вори использовал весь свой авторитет, чтобы достичь разумного решения: обе стороны чем-то недовольны, но вынуждены согласиться.

По крайней мере Кеплер будет в безопасности. Близким Вори ничто не будет угрожать.

Корабли, остатки Армии Человечества, будут постоянно находиться на орбите, отпугивая работорговцев. Через двенадцать месяцев имперские воины, из которых состоят экипажи, будут отозваны на Салусу Секундус, но корабли останутся. К тому времени на Кеплере подготовят боеспособную замену. Жителей больше никогда не застигнут врасплох, и никто не посмеет думать, что это отсталый мир, который легко захватить.

Но Вори не желал покидать Кеплер; ему хотелось бы, чтобы Мариелла улетела с ним, но на это он не слишком надеялся. Она состарилась, к тому же здесь ее дети и внуки; здесь все воспоминания, здесь ее место, и будет очень нелегко от всего этого оторваться.

Вори посадил свой корабль на покрытом стерней поле в долине, и к нему бросились с приветствиями люди. Они приготовили приветственные транспаранты и плакаты, и у Вори при звуках аплодисментов в груди словно что-то оттаяло. Местные жители как будто считали освобождение от рабства не меньшим подвигом, чем победа над мыслящими машинами.

Он смотрел на знакомые улыбающиеся лица, которые в последний раз видел на рабском рынке на Поритрине. Видел свою дочь Блонду – с собачкой, купленной в Новой Страде для пущей маскировки.

Он видел рабочих, строительные механизмы, груды леса. Дома и пристройки, поврежденные во время набега, уже были восстановлены или восстанавливались: жители работали сообща, укрепляя поселение. И все приветствовали его. А для него это значило больше, чем развлечения и парады в Зимии.

На глаза Вори навернулись слезы. Вориан любил эту планету и этих людей, и ему ненавистна была сама мысль о расставании с ними. Но он согласился на это условие ради безопасности Кеплера. Справедливый обмен. Ни Родерик, ни Сальвадор не упомянули о проблеме, которую представляли свирепствующие пираты-работорговцы, но Вори больше беспокоил его дом… дом, который вскоре придется оставить.

В толпе он увидел лицо, которое больше всего хотел увидеть: поблекшее с годами, морщинистое, в обрамлении седых волос, но с яркими глазами – перед ним стояла Мариелла. И взирая на нее не глазами, но сердцем, Вори по-прежнему видел красавицу, в которую влюбился много десятилетий назад.

На протяжении столетий судьба трижды благословляла Вориана глубокой и верной любовью. В далекой молодости он искренне, хотя и целомудренно любил легендарную Селену Батлер… а следующей стала Лероника Тергейт с Каладана. Двое его сыновей от Лероники давно создали свои семьи и покинули Каладан. А потом на полвека с лишним центром его вселенной стала Мариелла.

Он помнил их всех и по-прежнему любил, помнил их лица, но время и множество человеческих жизней плыли за ним, точно воды бурного потока, а он стоял посреди этого потока, как скала. Иногда любимые – Лероника, Мариелла – плескались в волнах рядом с ним, но со временем и их уносило течение. Он видел, до чего постарела Мариелла.

В молодости Вориан жил замкнуто и в безопасности, вместе со своим ближайшим другом независимым роботом Сератом связываясь с усовершенствованными копиями Омниуса по всем Синхронизованным мирам. Чтение воспоминаний Агамемнона убедило его в том, что он понимает свирепых хищных людей и их убогую жизнь. Ему очень хотелось, чтобы отец был им доволен.

Остальные двенадцать сыновей Агамемнона выросли, прошли подготовку и все были убиты генералом кимеков. С самых юных лет Вориан мечтал тоже стать кимеком, пусть бы его мозг извлекли из биологического тела, и, став кимеком, он мог бы вечно жить рядом с титанами – Агамемноном, Юноной, Ксерксом и Аяксом. Но этого не произошло.

Напротив, когда Вори одержал большую победу над людьми, генерал Агамемнон привел его в лабораторию кимеков; Вори привязали к столу и мучили зондами, жгучими химикалиями и острыми инструментами. Пережив эту нестерпимую боль, Вори прошел и процедуру продления жизни. Агамемнон пожелал, чтобы его тринадцатый – и последний – сын стал в буквальном смысле бессмертным.

– Я даровал тебе многие столетия, – сказал он потом Вори. – Потому и цена высока.

Впоследствии Вори признал, что нестерпимая боль – поистине небольшая плата за столь долгую жизнь, хотя и в исходном, человеческом теле. Однако в последовавшие трудные времена у него возникли сомнения. На Кеплере он не менялся, а все вокруг старели.

Не обращая внимания на толпу, он обнял Мариеллу и привлек к себе: хотелось крепко прижать ее к груди и не отпускать. Она прильнула к нему.

– Я рада, что ты дома. Спасибо за то, что сделал.

Люди вокруг требовали внимания Вори, и, хотя торжества и чествование его не интересовали, семья и соседи настояли. Подошли радостные Бонда и Тир; Бонда подняла собачку, чтобы та могла лизнуть Вори в щеку.

Тот с улыбкой вскинул руки, прося тишины, и сказал:

– Отныне вы все в безопасности. Я договорился с императором Коррино. Все в империи знают об указе, по которому эта планета становится недоступной для работорговцев. Над нами на орбите находится эскадра боевых кораблей, и уже организована доставка дополнительного оружия, чтобы вы могли защищать свои дома и семьи. Никто больше не посягнет на эту планету.

Судя по крикам и свисту, никто не ждал меньшего от великого Вориана Атрейдеса. Теперь все решат, что обязаны благодарить его за спасение: станут помогать на фирме, готовить ему еду, шить одежду, даже если в этом не будет нужды. Он никогда не видел своих соседей такими счастливыми.

И у него щемило сердце из-за необходимости покинуть их, никому ничего не сказав… кроме Мариеллы.

Когда поздно вечером они вернулись домой, устав от танцев, разговоров, пиров и гремевшей повсюду музыки, Вори заметил, что крышу, пострадавшую от пожара, устроенного работорговцами, починили, покрыли свежей дранкой. А дом заново покрасили.

Мариелла устало зашла в гостиную, опустилась в кресло и набросила на колени плед.

– Наш дом казался таким одиноким, Вори. Только твое возвращение наполнило его жизнью.

Он вскипятил воды на чай и сел рядом с женой, глядя ей в лицо, будто стараясь запечатлеть в памяти каждое мгновение с ней.

– Нашей семье теперь можно не беспокоиться. Я об этом позаботился. – Он помолчал, прихлебывая крепкий травяной чай с легким привкусом меланжа. Жена держала чашку и просто смотрела на пар, поднимающийся от жидкости. Глаза блестели от непрошеных слез. Она уже заподозрила что-то? Он хрипло продолжил: – Но пришлось пойти на уступки. Я согласился… снова исчезнуть.

– Я боялась этого, – с тяжким вздохом сказала Мариелла. – Я хорошо тебя знаю, муж, и сегодня, казалось, увидела надвигающуюся тьму; ты должен был сказать мне что-то плохое.

Вори с трудом сглотнул. Ему нравилась жизнь на Кеплере, он хотел бы остаться здесь навсегда, но это стало невозможно.

– Я ископаемое, осколок былых времен. Джихад окончен, империи нужно двигаться вперед, а я напоминаю о прошлом. Императора тревожит, что рядом с ним в Лиге ландсраада появится такой вновь популярный человек. Сколько бы я ни уверял, что не стремлюсь к власти, у него всегда будут сомнения. И всегда найдутся люди, которые захотят воспользоваться моим именем. – Он покачал головой и тихо сказал: – Прежде чем гарантировать безопасность Кеплера, император Сальвадор выдвинул обязательное условие: я должен уйти. Вориан Атрейдес должен снова исчезнуть – навсегда.

Мариелла слабо улыбнулась мужу, но в ее глазах стояли слезы; захваченная переживаниями, она как будто не знала, что сказать.

Он распрямился.

– Я хочу, чтобы ты улетела со мной, Мариелла. Мы можем переселиться на другую планету. Если захочешь, давай рассмотрим все возможные варианты. Можно взять с собой и детей. Всех, кто захочет уйти с нами. – Продолжая говорить, он почувствовал пробуждение надежды. – Для всех нас это будет замечательное приключение…

– О, Вори! Как бы я тебя ни любила, я не могу оставить Кеплер. Это мой дом. И нельзя срывать с места наших детей, внуков, их семьи, друзей, их жен и мужей!

У Вори пересохло в горле.

– Я не хочу улетать без тебя. Мы можем улететь вместе, только вдвоем.

– Не глупи. Я старуха, я слишком стара, чтобы начинать новую жизнь. Мы оба знали, что рано или поздно тебе придется жить уже без меня. – Она застенчиво вытерла щеки, провела рукой по седым волосам. – Тебе и так пора уходить; незачем видеть, как я дряхлею. Мне неловко ложиться в постель с таким молодым мужем.

– Ты не стала менее прекрасной, – сказал Вори, едва ворочая языком. – Честно. Это я должен быть тебе благодарен.

В нем боролись эмоции и чувство долга. Но ведь можно изменить внешность и имя, остаться на Кеплере тайком, в каком-нибудь далеком поселке. Какая разница? Знали бы об этом только немногие, а он заставил бы их поклясться соблюдать тайну, и император Сальвадор никогда об этом не узнал бы.

Вори безнадежно вздохнул. Такие вещи всегда выходят наружу; нарушив свое слово, он тем самым подвергнет опасности семью и соседей.

Мариелла задумчиво сказала:

– Ты уже подарил мне счастье и такой долгий брак, о каком женщины и не мечтают, но я знаю, ты не рожден для оседлой жизни. Когда мы поженились, ты признался, что не стареешь. Мы оба знали это и оба решили, что настанет время, когда тебе нужно будет идти дальше.

– Но не при твоей жизни.

– Может, так даже лучше, – ответила она.

Вори подошел к ней, наклонился и поцеловал сначала в обе щеки, потом в губы; этот поцелуй напомнил ему их первый поцелуй, случившийся так давно.

– Ты напомнила мне о моем возрасте, Мариелла. Не выразить словами, как тяжко на меня давят минувшие годы.

– Ты знаешь, куда отправишься? Или это тайна?

– Я только обещал императору, что покину Кеплер и больше никогда не вернусь – но не давал слова не говорить тебе, где я буду. Я… думал о месте, где хотел бы побывать, – сказал Вори. – Об Арракисе. Мне нужно оторваться от всех, а я слышал, что там, в пустыне, обитают удивительные племена долгожителей, может, причина в меланже. Сомневаюсь, что они живут так же долго, как я, но вдруг узнаю от них что-нибудь полезное.

– Я каждый день буду думать о тебе, – сказала Мариелла. – Детям скажу, что ты куда-то уехал и что ты в безопасности. И знаешь, где мы. Мы тебя не забудем.

– А я никогда не забуду вас, – сказал он. – Моя любовь к тебе в каждом моем вдохе. Устроюсь – пришлю сообщение. Найду способ связываться с тобой.

Я подлинный император Известной Вселенной, а Сальвадор Коррино – всего-навсего моя марионетка.

Манфорд Торондо. Слова, адресованные Анари Айдахо

Родерику Коррино всегда внушали тревогу представления с поединками боевых роботов, которые устраивал его брат. Элегантно одетые вельможи и их дамы наслаждались зрелищем, отгороженные защитными барьерами, приветствовали своих фаворитов и освистывали их противников. Вечеру на небольшой частной арене в просторном дворце предшествовал роскошный пир. Лица многих гостей скрывали вуали или маски-домино, чтобы утаить истинный облик и обеспечить защиту: на Салусе Секундус по-прежнему очень сильно было влияние батлерианцев.

Согласно строгим законам, принятым в конце джихада, эти дезактивированные роботы не имели искусственного разума и были запрограммированы на разнообразные военные маневры с вариациями – недостатками, вызывающими внезапную слабость, или напротив, случайными усилениями. Делая ставки, зрители не знали, какой робот будет представлять их интересы, и исход схватки никогда не бывал известен заранее.