20 000 лье под водой Верн Жюль

18

Четыре тысячи лье в глубинах Тихого океана

Проснувшись на следующее утро, я почувствовал себя полностью отдохнувшим. Поднявшись на палубу «Наутилуса», я застал там помощника капитана, осматривавшего горизонт.

Вокруг простиралась необозримая водная ширь. Утесы острова Креспо теперь не были видны, и морская гладь, вся в переливах легкой зыби, напоминала синюю муаровую ткань.

Я любовался океаном, когда на палубе появился капитан Немо. Словно не замечая меня, он занялся определением наших координат по приборам, а затем облокотился на выступ рулевой рубки и устремил взгляд в бескрайнюю даль.

Тем временем на палубу поднялись десятка два матросов «Наутилуса» и принялись выбирать сети, заброшенные ночью. Это были здоровые, крепкого сложения люди европейского типа, но явно принадлежащие к разным национальностям. Я без труда узнал среди них ирландцев, французов, славян и даже грека. Они объяснялись между собой на все том же непонятном наречии, и заговорить с ними я не мог.

В это утро в сеть угодили рыбы-клоуны, спинороги, ядовитые скалозубы, серебристые сарганы, нитехвосты, а из более крупных рыб – множество отличных макрелей и три великолепных тунца.

Щедрые дары океана были тут же отправлены на камбуз; часть улова была заготовлена впрок, а кое-что попало прямиком на обеденный стол.

Рыбный промысел закончился, запас воздуха в резервуарах был возобновлен, и я уже собирался спуститься в каюту, но тут капитан Немо обратился ко мне, словно продолжая ранее начатый разговор:

– Взгляните-ка на океан, профессор, разве не похож он на живое существо? Ночью он спал, как и мы, а теперь просыпается в добром расположении духа. Как любопытно следить за признаками жизнедеятельности этого грандиозного организма! У него есть сердце, есть артерии, и я вполне согласен с некоторыми исследователями, которые сравнивают систему океанических течений с системой кровообращения человека и животных. Благодаря ветрам, изменениям температуры и солености, а также под действием некоторых организмов в Мировом океане происходит постоянная циркуляция воды. Наряду с поверхностными течениями и противотечениями существует также циркуляция от поверхности в глубину и наоборот, что по сути есть дыхание океана! Благодаря этому явлению в полярных областях вода превращается в лед только в поверхностных слоях – и вы сами в этом убедитесь у полюса…

«Полюс! – воскликнул я мысленно. – Неужели нам предстоит побывать на полюсе?»

После короткого молчания Немо продолжал:

– Мало кто задумывается о роли солей, растворенных в морской воде. Они уменьшают испарение с поверхности океана и тем самым спасают от излишних осадков умеренные пояса планеты. Почетная роль – уравновешивать действие стихий!.. Что касается мельчайших существ, населяющих каждую каплю морской воды, то их деятельность не менее важна. Они поглощают растворенную в воде известь, строя из нее свои хрупкие скелетики, образуют грандиозные рифовые постройки, а погибая, возвращают морю минеральные вещества. Так происходит вечный круговорот жизни, куда более напряженной, чем на суше, и охватывающей всю толщу вод!

Внезапно капитан совершенно преобразился, глаза его вспыхнули:

– И я верю, что настоящая жизнь только здесь! Я убежден, что когда-нибудь будут созданы подводные города – свободные, не зависимые ни от каких деспотов. И кто знает… – Он внезапно оборвал фразу вопросом: – Мсье Аронакс, известна ли вам истинная глубина океана?

– По крайней мере мне известны результаты измерений, капитан. Средняя глубина в северной части Атлантики достигает 4200 метров, в Средиземном море – 2500 метров. В центральной части Атлантического океана промеры показали глубины свыше 8700 метров. А в среднем глубину Мирового океана считают приблизительно равной четырем километрам.

– Ну что ж, – отвечал капитан Немо. – Надеюсь как-нибудь предоставить вам более точные цифры.

С этими словами он направился к люку и спустился по трапу. Я последовал за ним. Двигатели «Наутилуса» заработали, и через какое-то время приборы в салоне показали, что мы движемся со скоростью двадцать миль в час…

С этого дня мы неделями не виделись с капитаном Немо. Его помощник каждое утро отмечал на карте курс корабля и его местоположение, и я всегда точно знал, где находится «Наутилус».

Чуть ли не ежедневно стальные створки в салоне раздвигались на несколько часов, и мы получали возможность заглянуть в святая святых подводного мира. «Наутилус» шел на юго-восток на глубине ста – ста пятидесяти метров. Двадцать шестого ноября в три часа утра он пересек тропик Рака, а на следующий день мы миновали Сандвичевы острова, где в 1779 году погиб знаменитый капитан Кук. Таким образом, с момента начала нашего путешествия мы прошли уже свыше четырех тысяч лье, или шестнадцать тысяч километров.

Утром, поднявшись на палубу, я увидел в двух милях остров Гавайи, самый крупный из семи островов, образующих Гавайский архипелаг. Я мог отчетливо рассмотреть возделанные поля, горные цепи вдоль побережья и конусы вулканов, над которыми господствует гигант Мауна-Кеа, вздымающийся на пять тысяч метров над уровнем моря.

«Наутилус» по-прежнему держал курс на юго-восток. Первого декабря он пересек экватор, а 4 декабря мы подошли к Маркизским островам. На расстоянии трех миль от берега четко вырисовывался пик Мартин на острове Нукухива, принадлежащем Франции, но капитан Немо не пожелал приблизиться к земле. Зато в здешних водах в сети угодили великолепные морские обитатели: золотистые корифены, коралловые губаны и желтоперые тунцы, по вкусу не уступающие лучшей макрели. Всем им досталось почетное место в нашем меню.

Миновав Маркизские острова, «Наутилус» между 4 и 11 декабря преодолел еще около двух тысяч морских миль.

Плавание в открытом океане ознаменовалось встречей с огромным количеством кальмаров. Эти головоногие моллюски, лишенные внешней раковины, – родственники каракатиц и аргонавтов и уже во времена античности привлекали внимание натуралистов.

В ночь с 9 на 10 декабря «Наутилус» встретил на своем пути целые полчища кальмаров. Очевидно, происходила миграция этих животных, следующих за косяками мелкой рыбешки. На мой взгляд, масса стаи головоногих, с которой мы столкнулись, составляла несколько миллионов тонн. Мы наблюдали сквозь хрустальные стекла салона, как тысячи кальмаров, с силой выбрасывая воду, подобно ракетам, и перебирая своими десятью щупальцами, с удивительной скоростью преследовали рыб, поглощая их без числа.

Море щедро развертывало перед нами картины своей жизни, одна пленительнее другой!

19

Ваникоро

В дальнейшем, проходя близ оживленных морских путей, мы все чаще встречали остовы судов, потерпевших кораблекрушение, догнивавшие в воде; а на морском дне во множестве ржавели старинные пушки, ядра, якоря, цепи и тысячи железных обломков.

Одиннадцатого декабря мы приблизились к берегам архипелага Паумоту, разбросанного на огромных пространствах Тихого океана. Большинство здешних островов и островков – коралловые атоллы. Держась намеченного курса, «Наутилус» проходил вблизи острова Клермон-Тоннер, самого любопытного из всей этой группы. Здесь мне представился случай воочию наблюдать колонии мадрепоровых кораллов, которым обязаны своим происхождением острова в этой части Тихого океана.

Миллиарды этих микроскопических животных создают величественные сооружения – окаймляющие рифы, барьерные рифы, атоллы и острова. А кое-где они возводят рифовые утесы – высокие отвесные стены, у основания которых глубина океана очень велика.

Мы прошли на расстоянии нескольких кабельтовых от подножия острова Клермон-Тоннер, и я не мог налюбоваться сооружениями, созданными микроскопическими зодчими. Известковые «цоколи» коралловых рифов, погруженные на триста метров в морские глубины, отливали перламутровым блеском при ярком электрическом свете нашего прожектора, и там бурлила жизнь.

Консель поинтересовался, сколько времени требуется полипам для возведения таких колоссальных массивов, и был крайне удивлен, когда я ответил, что, по вычислениям ученых, толща коралловых отложений за сто лет увеличивается всего на несколько сантиметров. А значит, для того, чтобы возвести такие стены, кораллам потребовалось почти двести тысяч лет!

Когда «Наутилус» поднялся на поверхность океана, я смог окинуть взглядом едва выступающий из воды и поросший пальмовыми рощами остров Клермон-Тоннер. Некогда он был совершенно бесплодным, но волны выбросили на берег, удобренный разложившимися останками морских существ и водорослей, кокосовый орех, созревший на дальнем берегу. Орех дал росток, со временем образовалась целая пальмовая роща. Листва пальм задержала испарение влаги – и возник ручей. Остров постепенно покрылся растительностью. Черепахи стали откладывать тут свои яйца. Птицы свили гнезда, появились мелкие грызуны и пресмыкающиеся. А за ними, привлеченный зеленью и наличием пресной воды, сюда прибыл человек.

К вечеру остров скрылся из виду, и «Наутилус» резко изменил курс. Пройдя тропик Козерога, подводный корабль направился на запад-северо-запад и прошел все расстояние между тропиками. И хотя лучи тропического солнца были немилосердно жгучими, от жары мы не страдали, потому что на глубине сорока метров температура воды не превышала десяти-двенадцати градусов.

Пятнадцатого декабря мы прошли западнее живописного архипелага Общества и острова Таити, жемчужины Тихого океана. Утром я заметил в нескольких милях высокие вершины этого острова, а в окрестных водах мы выловили несколько превосходных рыб – тунцов, альбакоров и похожих на морских змей двухметровых мурен.

К этому моменту «Наутилус» прошел 8100 миль, а позднее, когда мы следовали между архипелагом Тонга-Табу и архипелагом Мореплавателей, лаг «Наутилуса» отметил 9720 морских миль. Затем мы приблизились к островам Фиджи.

Эта группа островков, атоллов и более крупных островов вулканического происхождения растянулась на сто лье с севера на юг и на девяносто лье с востока на запад в юго-западной части Тихого океана. Самыми крупными здесь считаются острова Вити-Леву, Вануа-Леву и Кандюбон.

У берегов Вити-Леву «Наутилус» вошел в бухту Вайлеа. Здесь мы несколько раз закидывали драгу и извлекли со дна множество превосходных устриц. Бухта Вайлеа довольно велика, но если бы не злейшие враги устриц – морские звезды и крабы, пожирающие молодых моллюсков, скопление раковин привело бы к ее полному обмелению.

Двадцать пятого декабря, то есть в первый день Рождества, «Наутилус» миновал Новые Гебриды – архипелаг, открытый еще в 1606 году португальским мореплавателем Педро Киросом и исследованный французом Бугенвилем в 1768 году. Группа эта состоит из девяти больших островов, и в полдень мы прошли довольно близко от острова Ору, который показался мне сплошным лесным массивом, увенчанным высоким горным пиком.

А Нед Ленд тем временем приуныл, вспомнив празднование Рождества у себя на родине в кругу семьи и друзей.

Капитан Немо, не дававший о себе знать целую неделю, утром 27 декабря вошел в салон так, словно мы расстались с ним пять минут назад. Я как раз искал на карте местонахождение «Наутилуса». Капитан подошел ко мне и, указав точку на карте, коротко произнес:

– Ваникоро.

Это было название острова, у которого в 1788 году погибли на рифах оба корабля великого французского мореплавателя Жана-Франсуа Лаперуза – фрегаты «Буссоль» и «Астролябия».

Я вскочил на ноги.

– И мы сможем побывать на этих знаменитых островах?

– Если вам будет угодно, мсье Аронакс.

Вместе с капитаном Немо я поднялся на палубу и впился взглядом в горизонт.

На северо-востоке виднелись два островка вулканического происхождения, окруженные барьером коралловых рифов. Мы находились вблизи острова Ваникоро, у входа в маленькую гавань Вану. Остров был сплошь покрыт зеленью – от берега до самых гор, над которыми возвышался острый пик высотой около километра.

«Наутилус», пройдя через узкий пролив коралловый барьер, очутился в гавани за линией прибоя, глубина которой достигала местами пятидесяти метров. В тени мангров виднелись фигуры туземцев, с удивлением следивших за нашим судном, – должно быть, они принимали его за неизвестное морское животное, несущее угрозу.

Капитан Немо спросил, что мне известно о гибели Лаперуза, и я рассказал ему, что знал.

Жан-Франсуа Лаперуз и его помощник де Лангль в 1785 году были посланы Людовиком XVI в кругосветное плавание на корветах «Буссоль» и «Астролябия» и бесследно пропали.

В 1791 году французское правительство, встревоженное судьбой Лаперуза, снарядило спасательную экспедицию в составе двух фрегатов «Решерш» и «Эсперанс», которые вышли в плавание из Бреста 28 сентября.

Спустя два месяца стало известно, что обломки каких-то судов были замечены у берегов Новой Георгии. Но начальник экспедиции, ничего не зная об этом, вел суда к островам Адмиралтейства.

Поиски оказались безуспешными. Спасательная экспедиция прошла не останавливаясь мимо Ваникоро, и плавание для ее участников закончилось трагически – многие из них погибли.

Первым на несомненные следы гибели кораблей Лаперуза напал капитан Питер Диллон, отлично знавший Тихий океан. В 1824 году его корабль «Святой Патрик» проходил мимо острова Тикопиа, относящегося к Ново-Гебридской группе. Там один туземец, подплывший к кораблю на пироге, продал капитану серебряный эфес шпаги и рассказал, что шесть лет назад видел на Ваникоро двух европейцев из экипажей кораблей, разбившихся о рифы у этого острова.

Диллон понял, что речь идет о фрегатах Лаперуза, исчезновение которых волновало весь мир. Он решил идти на Ваникоро, но штормовые ветры не позволили капитану осуществить свое намерение.

Капитан Диллон вернулся в Калькутту, сумел заинтересовать этим открытием Ост-Индскую компанию и получил в свое распоряжение судно «Решерш». В январе 1827 года он отплыл из Калькутты и летом того же года бросил якорь в той самой гавани Вану, где сейчас находился «Наутилус».

Здесь было обнаружено множество обломков кораблекрушения: якоря, инструменты, блоки, пушечное ядро, кусок бортовой обшивки и колокол с клеймом, не оставлявшим сомнения в его принадлежности одному из кораблей Лаперуза.

Годом позже экспедиция капитана Дюмон-Дюрвиля посетила Ваникоро и обнаружила на глубине трех-четырех саженей между рифами Паку и Вану якоря, пушки, железные и свинцовые чушки корабельного балласта, а также главный корабельный якорь и одну из пушек «Астролябии». Кроме того, у туземцев удалось выяснить, что уцелевшие моряки построили из обломков фрегатов небольшое суденышко и отплыли в неизвестном направлении.

Капитан Дюмон-Дюрвиль воздвиг под сенью пальм памятник великому мореплавателю – четырехгранную пирамиду на коралловом пьедестале, после чего ему пришлось покинуть остров, так как его экипаж был изнурен тропической лихорадкой.

Вот и все, что я мог сообщить капитану Немо.

– Значит, – сказал он, – по сей день неизвестно, где погибло судно, построенное потерпевшими кораблекрушение у Ваникоро?

– Неизвестно.

Капитан знаком пригласил меня следовать за ним в салон. «Наутилус» погрузился на глубину нескольких метров, и стальные створки окон салона раздвинулись.

Совсем недалеко, под коралловыми отложениями, в окружении бесчисленных рыб, покоились на дне обломки фрегата, не замеченные экспедицией Дюмон-Дюрвиля, – пушки, ядра, форштевень судна, якорные цепи и многое другое.

Пока я рассматривал эти останки, Немо произнес:

– Капитан Лаперуз вышел в плаванье 7 декабря 1785 года. Сперва он посетил Ботани-бэй в Австралии, затем архипелаг Общества, Новую Каледонию, направился к островам Санта-Крус и бросил якорь у острова Намука. Затем фрегаты Лаперуза подошли к рифовым барьерам, окружающим остров Ваникоро, в ту пору еще неизвестный мореплавателям. «Буссоль», шедший впереди, наскочил на рифы у южного берега. «Астролябия» поспешила к нему на помощь и тоже получила пробоину. Первый фрегат затонул почти мгновенно. Второй, севший на мель, продержался еще несколько дней. Туземцы на Ваникоро оказались вполне миролюбивыми. Лаперуз обосновался на острове и начал строить небольшое судно из остатков своих кораблей. Несколько матросов, испугавшись опасностей дальнего плавания, решили остаться на Ваникоро, а остальные, измученные болезнями, отплыли вместе с Лаперузом. Их судно взяло курс на Соломоновы острова. Все они погибли у западного берега главного острова группы – Бука, между мысами Разочарования и Удовлетворения!

– Но как вы об этом узнали? – пораженно воскликнул я.

– Вот что я обнаружил на месте этого последнего кораблекрушения.

И капитан протянул мне жестяную шкатулку с французским гербом на крышке, изъеденную соленой водой. Раскрыв ее, я увидел свиток пожелтевшей бумаги. Это была инструкция морского министерства капитану Лаперузу с собственноручными пометками короля Людовика XVI!

– Вот смерть, достойная истинного моряка! – сказал капитан Немо. – Он мирно покоится в коралловой могиле. Дай Бог, чтобы мне и моим товарищам выпала такая же доля!

20

Торресов пролив

В ночь с 27 на 28 декабря мы покинули Ваникоро. «Наутилус» взял курс на юго-запад и, развив большую скорость, за трое суток прошел 750 лье – расстояние, отделяющее острова Лаперуза от юго-восточной оконечности Новой Гвинеи.

Утром первого января 1868 года я вышел на палубу и встретил там Конселя, который поздравил меня с наступлением Нового года.

– Благодарю, Консель! – Я с радостью пожал руку доброго малого и пожелал ему в ответ счастья. – Но новогодних подарков тебе придется подождать до более подходящего случая!

К этому дню с момента нашего выхода из Японского моря мы оставили позади 11340 морских миль, или 5250 лье.

Перед нами расстилались опасные воды Кораллового моря, омывающие северо-восточные берега Австралии. «Наутилус» шел на расстоянии нескольких миль от знаменитого Большого барьерного рифа, о который 10 июня 1770 года едва не разбились корабли капитана Джеймса Кука.

Я был бы совсем не прочь осмотреть эту гигантскую коралловую гряду – ведь она тянулась почти на 1200 километров к югу, но как раз в это время «Наутилус» погрузился в морскую пучину.

Пришлось довольствоваться исследованием экземпляров морской фауны, угодивших в наши сети. Среди них были крупные золотисто-голубые тунцы, дорады, морские караси и летучие рыбы двух видов. В петлях сети запуталось немало донных обитателей – альционарий, морских ежей и моллюсков.

Двумя днями позже мы пересекли Коралловое море и увидели берега Новой Гвинеи. Капитан Немо сообщил нам о своем намерении пройти в Индийский океан через Торресов пролив, а Нед Ленд с удовлетворением отметил, что мы с этой минуты начинаем приближаться к европейским берегам.

Торресов пролив, отделяющий Австралию от Новой Гвинеи, считается неудобным для мореплавания из-за обилия рифов. Не менее опасны его берега и для тех, кто решится высадиться на них. Местные племена воинственны и жестоки, и мало кто из тех, кто побывал на Новой Гвинее, открытой еще в 1511 году португальским капитаном Франциско де Серрано, покинул это побережье без жертв.

Сам пролив достаточно широк – около ста пятидесяти километров, но бесчисленное множество островов, островков и скал делают его почти непроходимым для самых надежных судов. Именно поэтому «Наутилус» шел в надводном положении и с малой скоростью. Лопасти его винта неторопливо рассекали волны.

Воспользовавшись случаем, я и оба моих спутника вышли на палубу и расположились за рулевой рубкой. Сквозь ее стекла было видно, что судном управляет сам капитан Немо, не доверяясь даже самым опытным рулевым из экипажа «Наутилуса».

Вокруг нас бушевало разъяренное море. Взбаламученные сильным течением воды неслись с юго-востока на северо-запад со скоростью двух с половиною миль в час и с грохотом разбивались о гребни коралловых рифов, окаймленных пеной.

– Скверное местечко! – заметил Нед Ленд. – Надо надеяться, что капитан Немо хорошо знает здешние воды, иначе его посудина вдребезги разобьется об эти чертовы коралловые рога, которые торчат здесь повсюду!

Однако «Наутилус», словно по волшебству, легко скользил между коварными рифами. Я следил по карте в салоне за его продвижением и вскоре убедился, что избранный капитаном путь отличается от того, на котором едва не погибли корветы Дюмон-Дюрвиля. Немо вел свое судно намного севернее, огибая остров Меррей и забирая все круче к юго-западу. Затем он внезапно повернул на северо-запад и, лавируя среди бесчисленных и малоисследованных островов и островков, направился к острову Гебар.

Было три часа пополудни, прилив почти достиг высшей точки. «Наутилус» шел близ берегов Гебара, покрытых кудрявой зеленью мангров и панданусов. Мы находились примерно в двух милях от острова, когда внезапный толчок огромной силы сбил меня с ног. «Наутилус» застыл, слегка накренившись на правый борт.

Снова поднявшись на палубу, я увидел там капитана Немо и его помощника. Оба они пытались оценить ситуацию и положение судна и обменивались отрывистыми фразами на своем загадочном наречии.

А положение действительно было не из лучших. По левому борту, в миле от нас, виднелся остров Гебар, вытянувшийся с севера на запад, как гигантская рука. На юго-востоке выступали из воды верхушки коралловых рифов, обнаженные отливом. Наше судно не пострадало при столкновении с рифом – настолько прочным был его корпус. Но даже если течь «Наутилусу» не грозила, опасность остаться навсегда прикованным к подводным скалам была чрезвычайно велика – ведь уровень приливов здесь не особенно высок.

Однако капитан Немо оставался невозмутимым и прекрасно владел собой.

– Случайная помеха! – ответил он на мой вопросительный взгляд.

– Помеха? – воскликнул я. – А не заставит ли она вас снова стать жителем суши?

Капитан Немо загадочно улыбнулся и отрицательно покачал головой. Затем он сказал:

– Не огорчайтесь, мсье Аронакс, «Наутилусу» ничего не грозит. И он еще долго будет знакомить вас с чудесами океана. Наше путешествие только началось, и я не хотел бы так быстро лишиться вашего общества.

– Однако, капитан, – я делал вид, что не понял насмешки, – мы сели на мель в высшей точке прилива. Даже если вы освободите «Наутилус» от лишнего балласта, он едва ли сам снимется со скал.

– Здесь, в Торресовом проливе, разница между уровнем прилива и отлива достигает полутора метров, – сказал на это капитан Немо. – Сегодня четвертое января. Через пять дней наступит полнолуние, и я очень удивлюсь, если Луна к тому времени не поднимет водную поверхность на нужную мне высоту!

С этими словами он в сопровождении помощника спустился по трапу. Я оглядел «Наутилус»: он стоял непоколебимо, словно коралловые полипы уже умудрились вмуровать его в свою несокрушимую постройку.

– Ну-с, господин профессор? – произнес Нед Ленд, подходя ко мне. – Стало быть, будем ожидать прилива девятого января?

– Очевидно.

– И капитан не пустит в ход якоря, лебедки, машины?

– Ни о чем подобном он не говорил.

– Помяните мое слово, – продолжал Нед, пожав плечами, – никогда больше эта посудина не поплывет ни по воде, ни под водой! Тогда-то мы и избавимся от нашего приятеля капитана Немо.

– Друг мой Нед, – сказал я, – насчет «Наутилуса» я другого мнения. Через четыре дня мы испытаем силу тихоокеанских приливов. А что касается ваших намерений, то они пришлись бы кстати у берегов Англии или Прованса, но только не вблизи Новой Гвинеи. Разве что «Наутилус» и в самом деле навеки останется на рифах!

– Хорошо бы хоть одним глазом взглянуть на эту землю! – мечтательно проговорил гарпунер. – Вот остров. На острове лес, и в нем разгуливают животные, из которых может получиться недурной ростбиф или бифштекс… Я уж и позабыл вкус настоящего мяса!

– Тут я присоединяюсь к Неду, – подхватил Консель. – Нельзя ли упросить капитана высадить нас хоть ненадолго на сушу? А то ведь мы скоро разучимся ходить по твердой почве!

– Можно попробовать, – согласился я, – но капитан наверняка откажет.

Однако, к моему удивлению, Немо ответил согласием на мою просьбу и даже не взял с нас обещания возвратиться на борт. Очевидно, он полагал, что даже самый отчаянный из нас понимает, что лучше остаться пленником на «Наутилусе», чем угодить в руки папуасов-каннибалов.

Еще больше меня удивило то, что никто из экипажа не сопровождал нас в этой вылазке. На следующий день, 5 января, судовая шлюпка была извлечена из своего гнезда и спущена на воду. Весла лежали в шлюпке, и мы с Конселем заняли места на скамьях гребцов, а Нед Ленд сел к рулю.

В восемь утра, прихватив с собой ружья и топоры, мы отчалили от борта «Наутилуса». Море было сравнительно спокойным. Консель и я энергично гребли, а наш рулевой искусно вел шлюпку через узкие проходы в рифах. Суденышко хорошо слушалось руля, и на весь путь у нас ушло всего полчаса.

Нед Ленд не мог скрыть своей радости. Он чувствовал себя узником, вырвавшимся на свободу, и не думал о том, что придется снова вернуться в темницу.

– Дичь! – твердил он. – Настоящее мясо!.. Нет, я не говорю, что рыба сама по себе плоха, но нельзя же питаться одной рыбой! Кусочек свежины, поджаренной на углях, – об этом можно только мечтать!

– Неплохо было бы также знать, – заметил я, – не охотится ли здешняя дичь за охотниками?

– Пусть, мсье Аронакс. – Канадец сверкнул улыбкой. – Я готов съесть филе из тигра, если на острове не сыщется ничего получше! Какое бы мне ни попалось животное – четвероногое или двуногое с перьями, – я отсалютую ему точным выстрелом!

В половине девятого шлюпка «Наутилуса» причалила к песчаному берегу, благополучно миновав кольцо рифов, окружающее остров Гебар.

21

Несколько дней на суше

На берег я ступил с волнением, хотя прошло всего два месяца с тех пор, как мы, по выражению капитана Немо, «стали пассажирами “Наутилуса”».

Через несколько минут мы были уже на расстоянии ружейного выстрела от берега. Почва под ногами состояла сплошь из кораллового известняка, но в руслах ручьев попадались и обломки гранита, что позволяло сделать предположение о вулканическом происхождении острова.

Горизонт исчез за роскошной завесой листвы. Гигантские деревья оплетали лианы, образуя естественные сети и гамаки. Пышные мимозы, фикусы, казуарины, тиковые деревья, панданусы, пальмы свидетельствовали о плодородии здешней почвы. В сумраке у подножия могучих древесных стволов обильно произрастали орхидеи и папоротники.

Но чудеса новогвинейской флоры интересовали канадца только с практической точки зрения. Приметив кокосовую пальму, он сбил с верхушки несколько орехов, и мы с удовольствием отведали кокосового молока и молодой кокосовой мякоти.

– Полагаю, наш капитан не запретит нам прихватить на борт дюжины три кокосов? – поинтересовался канадец.

– Думаю, не запретит, – ответил я. – Но сам даже не прикоснется к ним. Кокосовые орехи – отличная вещь, Нед, но, прежде чем загружать ими шлюпку, стоит выяснить, нет ли на острове чего-нибудь более полезного. Свежие овощи, пусть даже дикорастущие, пришлись бы нам очень кстати. Тем более что дичью, похоже, здесь и не пахнет!

– Не стоит так торопиться с выводами, профессор, – сказал Нед Ленд. – Давайте-ка двигаться вперед, а там и дичь появится.

В течение двух следующих часов мы прошли лес из конца в конец.

Случай благоприятствовал нам: мы встретили одно из самых полезных растений тропиков – я имею в виду хлебное дерево. На острове Гебар в изобилии произрастала его бессемянная разновидность, которая считается наилучшей.

Дерево это отличается совершенно прямым стволом высотой в десять или двенадцать метров. Верхушка с большими многолопастными листьями изящно закруглена, а среди густой листвы висят тяжелые шаровидные зеленоватые плоды величиной с крупный апельсин. Хлебное дерево, чьей родиной является как раз Новая Гвинея, за сезон приносит до 700 плодов и не требует никакого ухода.

Неду Ленду хорошо было знакомо это растение, и он умел приготовить питательное блюдо из мякоти плодов. Вооружившись зажигательным стеклом, он ловко развел костер из валежника. Тем временем Консель и я выбирали самые спелые плоды, которые словно ждали, чтобы их сорвали с ветки.

Когда костер прогорел, Нед Ленд, разрезав несколько плодов на толстые ломти, уложил их на горячие уголья, приговаривая:

– Вы увидите, сударь, как это вкусно! Это даже не хлеб, а пирожное, которое тает во рту! Если не попросите добавки, я больше не король гарпунеров!

Спустя несколько минут наружная оболочка плодов обуглилась. Изнутри проглянула белая мякоть, похожая на хлебный мякиш. Должен признать, что это было просто превосходно по вкусу, и я ел с большим удовольствием.

Мы запаслись впрок плодами хлебного дерева, а попутно срезали несколько связок спелых бананов и удивительно крупные ананасы, собрали плоды мангового дерева.

– Надеюсь, теперь вы удовлетворены, друг мой Нед? – спросил Консель, кряхтя под тяжестью ноши.

– Вся эта зелень не может заменить доброго обеда, – ответил Нед. – Это всего лишь десерт. А где же суп и жаркое?

– В самом деле, – сказал я, – тут один король гарпунеров обещал угостить нас бифштексами, но, видимо, угощение пока откладывается!

– Сударь, – отозвался канадец, – охота еще впереди! Наберитесь терпения! Рано или поздно дичь даст знать о себе.

– Скорее поздно, – насмешливо бросил Консель. – И все же нам не следует слишком удаляться от берега.

– Действительно, ведь мы обязались к ночи быть на борту, – сказал я.

На обратном пути мы пополнили наши запасы листьями капустного дерева и зелеными бобами, которые малайцы называют «абру», и нагрузились до отказа.

В пять часов пополудни, сложив в шлюпку нашу добычу, мы отчалили от острова и через полчаса пришвартовались к борту «Наутилуса». Странное дело – никто нас не встретил. Огромная стальная сигара казалась совершенно пустой. Однако в каютах нас ждал ужин, и мы, освободившись от ноши и плотно поев, улеглись спать.

На другой день, 6 января, на судне ничего не изменилось. Ни малейших признаков жизни. Шлюпка по– прежнему покачивалась у борта, и мы решили, поскольку нам никто не препятствует, снова посетить остров Гебар. Нед Ленд надеялся, что на этот раз охота окажется более удачной, чем накануне.

Когда взошло солнце, мы уже были в пути. Шлюпка, увлекаемая прибоем, вскоре пристала к берегу. Высадившись на сушу, мы с Конселем решили положиться на охотничий опыт долговязого канадца и безропотно последовали за ним в другую часть древнего леса.

Теперь Нед Ленд вел нас вглубь западной части острова. Вскоре мы оказались на поросшей травой равнине, окруженной великолепным лесом. Миновав эти луга, мы приблизились к опушке молодого леса, откуда доносились птичьи крики и слышалось хлопанье множества крыльев.

– Да тут одни только попугаи! – огорчился Консель.

– Друг мой Консель, и попугай сойдет за фазана, коли есть нечего! – рассудительно сказал на это Нед.

Редкий лесок остался позади, и мы вышли на поляну, местами заросшую кустарником. И тут мне довелось увидеть великолепных птиц в оперении поразительной красоты, которых я тотчас узнал.

– Райские птицы! – вскричал я.

Нед Ленд попытался подстрелить хотя бы одно из этих удивительных созданий, но, видимо, острогой он владел лучше, чем ружьем, и только истратил впустую множество зарядов. Малайцы обычно ловят райских птиц иначе – обмазывая ветви деревьев особым клеем.

К одиннадцати часам утра мы миновали гряду холмов в центральной части острова, но так и не подстрелили никакой дичи. Голод уже давал о себе знать. Но тут, к великому удивлению самого Конселя, ему удалось двумя выстрелами обеспечить нас завтраком. Он подбил пару жирных голубей, которых мы проворно ощипали и, насадив на вертел, стали жарить на костре из сухого валежника. Пока голуби жарились, Нед готовил плоды хлебного дерева, а затем мы уплели все подчистую.

– Ну, а теперь чего вам недостает, Нед? – спросил я канадца.

– Четвероногой дичи, мсье Аронакс, – отвечал Нед Ленд. – Голуби хороши на закуску. И я не успокоюсь, пока не подстрелю что-нибудь подходящее для жаркого!

Через час мы оказались в зарослях саговых пальм, из-под наших ног то и дело выскальзывали змеи, к счастью, неядовитые. Райские птицы улетали при нашем появлении, и среди них я заметил редчайший вид, который малайцы называют «солнечная птица». В длину она достигает тридцати сантиметров, а в ее оперении изысканно сочетаются светло-коричневый, пурпурный, бледно-желтый и сверкающий темно-каштановый цвета.

Лишь к двум часам дня Неду Ленду посчастливилось подстрелить небольшую лесную свинью, которую туземцы называют «бари-утанг». Нед был так горд своей удачей, словно загарпунил кита рекордных размеров. Канадец наскоро освежевал свинью, сраженную электрической пулей, выпотрошил и нарезал полдюжины бифштексов к ужину.

Затем охота возобновилась, но кроме нескольких сумчатых зверьков, похожих на кенгуру, Неду и Конселю ничего не удалось добыть. Канадец заявил, что кенгуру – превосходная дичь, особенно в тушеном виде, но я позволил себе в этом усомниться.

Около шести часов вечера мы вновь вышли на берег моря. Шлюпка стояла на прежнем месте, а в двух милях от берега виднелся неподвижный силуэт «Наутилуса», напоминавший новоявленный риф.

Нед Ленд не стал терять время: бифштексы из бари-утанга вскоре зашипели на угольях, распространяя восхитительный аромат! Меню дополнили все те же плоды хлебного дерева, сок кокосовых орехов и несколько ананасов.

– А что, если мы не вернемся сегодня на борт «Наутилуса»? – насытившись, задался вопросом Консель.

– А что, если мы туда никогда больше не вернемся? – прибавил Нед Ленд.

В этот момент у наших ног упал камень, и вопрос гарпунера остался без ответа.

22

Молния капитана Немо

Мы одновременно посмотрели в сторону леса.

– Камни не падают с неба, – сказал Консель, – разве что метеориты.

Второй камень выбил из рук Конселя аппетитный ломтик свинины.

Вскочив на ноги и похватав ружья, мы приготовились отразить нападение.

– Неужто обезьяны? – изумился Нед Ленд.

– Хуже, – ответил Консель. – Это дикари!

– К шлюпке! – крикнул я, и мы опрометью бросились к берегу.

И сделали это своевременно, потому что справа, в ста шагах от нас, из зарослей показались туземцы, вооруженные луками и пращами. Их было десятка два, и в том, что они настроены враждебно, сомневаться не приходилось – камни и стрелы дождем сыпались вокруг.

Нед Ленд, прежде чем кинуться к шлюпке, прихватил наши охотничьи трофеи. Погрузить провизию и оружие, оттолкнуть суденышко от берега и навалиться на весла – все это заняло две минуты. Не успели мы отплыть и на сотню метров, как уже не два, а несколько десятков дикарей с диким воем и угрожающими жестами кинулись вдогонку за нами по мелководью. Я не сводил глаз с «Наутилуса», надеясь, что вопли туземцев привлекут внимание экипажа. Ничего подобного: на палубе огромного подводного судна по-прежнему было пусто!

Минут через сорок мы пришвартовались к «Наутилусу». Люк был открыт. Установив шлюпку на место, мы спустились внутрь.

Из салона доносились звуки органа. Войдя туда, я обнаружил капитана Немо погруженным в музицирование.

– Капитан! – воскликнул я, коснувшись его плеча.

Немо вздрогнул и обернулся.

– А, это вы, мсье Аронакс! – сказал он. – Как ваша охота?

– Вполне удалась, – ответил я. – Боюсь только, что мы явились сюда не только с добычей, но и с целой толпой дикарей!

– Дикарей? – насмешливо переспросил капитан. – Чему же тут удивляться, профессор? В любой части земного шара, едва ступив на сушу, вы наткнетесь на них. И чем эти люди, которых вы называете дикарями, хуже ваших соотечественников?

– Но не следует ли команде все же принять меры предосторожности?

– Не волнуйтесь, мсье Аронакс, – проговорил капитан Немо, продолжая вести мелодию, напоминавшую шотландские духовные гимны. – Даже если все население Новой Гвинеи со всеми своими пирогами соберется на берегу, «Наутилусу» ничего не грозит…

И Немо, словно позабыв о моем присутствии, полностью отдался музыке.

Я поднялся на палубу. Уже стемнело – в этих широтах почти не бывает сумерек и солнце заходит внезапно. Очертания острова Гебар сливались с мглистой далью. Но костры, пылавшие на берегу, свидетельствовали о том, что туземцы и не помышляют убираться восвояси. Однако не было и никаких признаков того, что они намерены атаковать лежащее на рифах стальное чудовище – «Наутилус».

Около полуночи, убедившись, что вокруг все спокойно, я спустился в каюту и безмятежно уснул, несмотря на то что палубный люк так и остался открытым.

На следующий день я поднялся на палубу около десяти утра. Туземцев на берегу стало заметно больше, чем накануне, – я насчитал их не менее пятисот. Самые храбрые, воспользовавшись отливом, пробрались по коралловым грядам и рифам далеко в море и приплясывали на них метрах в двухстах от «Наутилуса». Это были настоящие папуасы: атлетического сложения, с высоким лбом, крупным носом и ослепительно-белыми зубами. Все они были нагими, если не считать украшений в ушах и на шее, а их вооружение состояло из луков, колчанов со стрелами и небольших щитов. За плечами у многих виднелись сетки, наполненные округлыми камнями, которые они мастерски метали с помощью ременной пращи.

Таким образом, к великому огорчению Неда Ленда, о новых прогулках по суше не могло быть и речи. Поэтому канадец, не теряя времени, решил позаботиться о сохранности запасов мяса и плодов, добытых на острове. Впрочем, туземцы нас больше не тревожили: с началом прилива рифы начали скрываться под водой, и смельчаки, отважившиеся приблизиться к «Наутилусу», вернулись на берег.

Едва ли это племя обитало на острове Гебар – мы бы непременно столкнулись с дикарями во время первой прогулки по острову. Значит, они прибыли сюда поохотиться с Новой Гвинеи, однако, как это ни удивительно, я до сих пор не заметил ни единой пироги.

Чтобы не сидеть сложа руки, я решил спустить с борта драгу и поскрести морское дно, которое здесь было сплошь усеяно раковинами моллюсков, полипами и иглокожими. Я занялся этим еще и потому, что сегодня, если верить капитану Немо, был последний день пребывания «Наутилуса» в этих водах, так как завтра во время прилива мы снимемся с рифа и снова выйдем в открытое море.

Я окликнул Конселя, и в течение двух часов мы усердно бороздили драгой морское дно, хотя ничего примечательного нам не попалось. Раковины – пустые и с обитателями, голотурии, пара мелких морских черепах – вот и все.