20 000 лье под водой Верн Жюль

7

За сорок восемь часов через Средиземное море

Средиземное море прекрасно, а здешний климат считается лучшим в мире, однако мне удалось бросить на местные пейзажи лишь несколько беглых взглядов. Дело в том, что мы миновали этот огромный водный бассейн почти молниеносно, а капитан Немо за это короткое время ни разу не вышел из своей каюты.

Полагаю, что «Наутилус» прошел под водами этого моря около 600 лье, на что ушло всего двое суток. Берега Греции растаяли вдали 16 февраля, а 18 февраля на восходе солнца мы миновали Гибралтарский пролив.

Я понимал нашего капитана: во внутреннем море, со всех сторон окруженном сушей, от которой он бежал, не было ощущения абсолютной независимости и свободы, как на океанских просторах, которую он так ценил.

Мы шли на средней глубине со скоростью двадцать пять миль в час, так что нечего и говорить о том, что Неду Ленду пришлось на время забыть о своем намерении бежать. Тем более что «Наутилус» поднимался на поверхность только ночью, а все остальное время шел по показаниям компаса и лага.

Итак, Средиземное море промелькнуло передо мной, как пейзаж из окна курьерского поезда. Разумеется, нам с Конселем удалось понаблюдать за некоторыми средиземноморскими обитателями, но лишь за теми, которые могли хотя бы некоторое время следовать за «Наутилусом». В глубинных водах, в полосе яркого света от прожектора, мелькали миноги длиной с метр, длиннорылые скаты и скаты-орляки, собачьи акулы. Мимо окон салона проносились двухметровые морские лисицы, дорады и, наконец, тунцы, щеголявшие иссиня-черной спиной, светлым брюхом и золотистыми спинными плавниками.

Перечислю только тех рыб, которых мы с Конселем успели мельком заметить: змееобразные зеленые и желтые мурены, мерланы метровой длины, лентовидные цеполы, напоминающие слоевища водорослей, триглы, они же морские петухи, красноголовые морские судаки, восхитительные на вкус камбалы-тюрбо, чьи спины окрашены в тона желтоватого и коричневого мрамора, ярко-алые султанки…

Да что говорить – нам не встретилась и десятая часть видов существ, населяющих Средиземное море и Восточную Атлантику, и только потому, что «Наутилус» развил поистине головокружительную скорость.

Что касается морских млекопитающих, то в Адриатическом море нам встретились два или три кашалота и множество дельфинов – афалин и обыкновенных белобочек.

О зоофитах я умолчу: если бы «Наутилус» вечером 16 февраля не снизил скорость хода, то я бы и понятия не имел, существуют ли они здесь вообще. Случилось это при следующих обстоятельствах. Мы шли между Сицилией и тунисским побережьем. В этом сравнительно узком пространстве морское дно неожиданно поднимается, образуя подводный горный хребет. Поэтому судно капитана Немо вынуждено было маневрировать, чтобы не задеть подводную преграду.

Я указал Конселю на карте место, где расположена гористая гряда.

– Да ведь это же настоящий перешеек, соединяющий Африку и Европу! – воскликнул Консель.

– Совершенно верно, – подтвердил я. – И недавние исследования показали, что в прошлом именно здесь оба материка соединяла узкая полоска суши. Не исключено, что примерно такая же существовала и между Гибралтаром и Сеутой, а значит, Средиземное море было замкнуто со всех сторон.

Пользуясь тем, что рельеф дна заставил «Наутилус» идти малым ходом, мы вернулись к наблюдениям. Прямо под нами на скалах расстилался целый цветник придонной флоры и фауны: губки, голотурии, ктенофоры с красноватыми щупальцами, морские огурцы, морские лилии-коматулы высотой до метра, павонии на длинных стеблях, множество видов морских ежей и актиний. Моллюсков же здесь было фантастическое изобилие: Консель обнаружил добрых три десятка видов, принадлежащих к различным отрядам.

Порадовали нас и членистоногие: на дне нам удалось заметить крабов-инахусов, крабов-ламбров, лангустов, обыкновенных дроцин, прятавшихся в раковинах, раков-отшельников, гребенчатых и травяных креветок.

Тем временем «Наутилус», миновав подводный горный хребет, набрал скорость – и за стеклом теперь мелькали лишь смутные тени быстрых и крупных рыб.

В ночь с 16 на 17 февраля мы вошли в западный бассейн Средиземного моря, наибольшая глубина которого достигает трех тысяч метров. «Наутилус», подчиняясь рулю, направился в эти глубины, и там взамен восхитительных чудес природы перед нами предстали вещи волнующие и страшные.

Мы шли в той части Средиземного моря, где за последние несколько тысячелетий произошло великое множество морских катастроф. Тысячи и тысячи судов бесследно исчезли между берегами Алжира и Прованса. Средиземное море только на вид ласково и гостеприимно, но во время шторма его короткие и частые волны разносят в щепки даже самые крепкие корабли.

Сколько остовов погибших судов увидел я в этих средиземноморских глубинах! Якоря, пушки, ядра, железная и деревянная обшивка, лопасти винтов, поврежденные паровые котлы – одни уже обросшие водорослями и кораллами, другие всего лишь покрытые ржавчиной… По мере приближения «Наутилуса» к Гибралтарскому проливу печальные останки встречались все чаще.

Страшная картина! Сколько жизней унесло море, сурово хранящее тайны последних минут мореплавателей и пассажиров! Какая страшная летопись могла бы быть написана, если бы внезапно открылись человечеству эти глубины, это необозримое кладбище, где погребено столько сокровищ и людских надежд!..

Восемнадцатого февраля около трех часов утра мы оказались у входа в Гибралтарский пролив.

Воспользовавшись попутным глубинным течением, устремлявшимся в Атлантический океан, «Наутилус» быстро преодолел узкую полосу воды, разделяющую Европу и Африку. Лишь на мгновение за стеклом салона мелькнули руины храма Геркулеса, который, по словам римских историков, опустился на дно вместе с островом, на котором он был возведен. Спустя несколько минут мы оказались в Атлантике.

8

Бухта Виго

Позади осталось уже больше 10 тысяч лье, то есть расстояние, равное окружности земного шара, и теперь «Наутилус» рассекал своим форштевнем необозримое водное пространство, площадь которого превышает 90 миллионов квадратных километров. Куда мы держим путь? Что сулит нам будущее?

Выйдя в открытое море, «Наутилус» всплыл на поверхность, и я сейчас же отправился на палубу, чтобы подышать свежим воздухом; за мной последовали Консель и Нед Ленд. В двенадцати милях к востоку неясно вырисовывались очертания мыса Сен-Винсент, юго-западной оконечности Пиренейского полуострова. Дул крепкий южный ветер, океан выглядел неприветливо, палубу захлестывали волны. Пришлось укрыться в подпалубных помещениях.

Я направился в свою каюту, Консель к себе, но канадец последовал за мной. Стремительный бросок «Наутилуса» через Средиземное море разрушил все планы Неда Ленда, и он не мог скрыть своего огорчения.

Как только дверь каюты захлопнулась, гарпунер сел и молча уставился на меня.

– Друг мой Нед, я понимаю вас! – сказал я ему. – Но обстоятельства на этот раз оказались сильнее.

Нед Ленд молчал, однако его плотно сжатые губы и нахмуренные брови говорили, что его гложет одна-единственная мысль.

– Послушайте, Нед, – продолжил я, – не стоит отчаиваться. Мы идем вдоль берегов Португалии, рядом – Франция и Англия. Вот если бы «Наутилус», выйдя из Гибралтарского пролива, повернул на юг, я бы разделял вашу тревогу…

– Сегодня вечером, – едва разжимая губы и пристально глядя на меня, проговорил Нед Ленд.

Я вскочил на ноги от неожиданности, не находя слов.

– Сегодня вечером мы будем в нескольких милях от испанского берега, – продолжал канадец. – Ночь темная. Ветер с моря. Вы дали слово, мсье Аронакс, и я рассчитываю на вас.

Я молчал. Нед Ленд поднялся и шагнул ко мне.

– Сегодня в девять! – вполголоса произнес он. – Консель предупрежден. Капитан к этому времени запрется в своей каюте. Матросы и механики будут заняты. Мы с Конселем проберемся к среднему трапу. Вы, профессор, должны находиться в библиотеке и ждать сигнала. Весла, мачта и парус в шлюпке. Я перенес туда кое-какой провиант и ключ, чтобы отвинтить болты креплений. Все готово!

– Но море неспокойно! – заметил я.

– Да, это так. Значит, придется рискнуть. Дело того стоит! Если все пройдет благополучно, между десятью и одиннадцатью вечера мы уже будем на берегу…

С этими словами канадец вышел, оставив меня в полной растерянности. Связав себя словом, я надеялся, что подходящий момент для побега наступит еще не скоро. Теперь времени у меня не было, и возразить Неду Ленду я не мог. Представлялся случай, и он хотел им воспользоваться.

В ту же минуту характерные свист и шипение дали мне понять, что балластные резервуары заполняются водой и «Наутилус» начинает погружаться.

Весь день я провел в каюте. Мне не хотелось встречаться с капитаном – я опасался, что волнение выдаст меня. Да, я хотел бы вырваться на свободу, но неужели придется покинуть «Наутилус», даже не заглянув в глубины Атлантики? Признаюсь: временами мною овладевало желание, чтобы какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешало бы исполнению замысла Неда Ленда.

Дважды я ненадолго выходил в салон, чтобы проверить по карте, где мы находимся. Судно по-прежнему шло на север вблизи берегов Португалии. Оставалось смириться с неизбежным и готовиться к побегу. Багаж мой был невелик: несколько тетрадей записей.

Ну а капитан Немо? Я и желал встречи с ним, и страшился ее. То и дело я прислушивался, не раздадутся ли его шаги в каюте, смежной с моей, – но оттуда не доносилось ни звука.

Тут мне пришла в голову неожиданная мысль: а на борту ли наш таинственный капитан? В ту ночь, когда шлюпка отвалила от борта «Наутилуса», выполняя некое секретное поручение, я понял, что Немо все же сохранял какую-то связь с сушей. Действительно ли он никогда не отлучается с «Наутилуса»? Разве не бывало так, что он не показывался целыми неделями? И не выполнял ли он в это время какую-то секретную миссию на берегу?

Тысячи мыслей не давали мне ни минуты покоя. Мною владела мучительная тревога, и каждая минута казалась вечностью.

Обед, как обычно, подали в каюту, но я едва прикоснулся к еде. Мое волнение все росло, и, не в силах усидеть на месте, я стал расхаживать по каюте. В конце концов мне захотелось в последний раз заглянуть в салон, где я с пользой провел столько часов, и окинуть последним взглядом толщу вод Атлантики. Однако металлические створки окон были наглухо закрыты.

Блуждая по салону, я оказался возле потайной двери, ведущей в каюту капитана. Она была приоткрыта, и я невольно отступил на шаг. Если бы Немо был у себя, он заметил бы меня. Но в каюте по-прежнему царила тишина. Я толкнул дверь, оглянулся и вошел.

Все та же суровая обстановка. Несколько гравюр на стенах – в прошлый раз я их не заметил. То были портреты известных исторических лиц: Тадеуш Костюшко – герой, боровшийся за освобождение Польши; О’Коннелл – борец за независимость Ирландии; Джордж Вашингтон – основатель Соединенных Штатов; Джузеппе Мадзини – итальянский патриот; Авраам Линкольн, погибший от пули рабовладельца, и, наконец, мученик борьбы за освобождение чернокожих от рабства, окончивший жизнь на виселице, – Джон Браун!

Какая связь могла существовать между капитаном Немо и этими людьми? Не имел ли он отношения к политическим и социальным потрясениям последних лет? Не был ли он одним из героев войны между Северными и Южными штатами Америки?

Часы пробили восемь. Я вздрогнул и бросился прочь из капитанской каюты.

В салоне я в последний раз взглянул на приборы. «Наутилус» все так же шел на север на глубине двадцати метров. Вернувшись в свою каюту, я надел морские сапоги, шапку и куртку из биссуса, подбитую мехом нерпы. Я был готов. Только отдаленный гул двигателей нарушал тишину, царившую на борту.

Незадолго до девяти я приложил ухо к двери каюты капитана. Ни звука. Я вернулся в салон, погруженный во мрак, и отворил дверь в библиотеку. Пусто. Я уселся у двери, выходившей к среднему трапу, и стал ждать сигнала.

В эту минуту вибрация корпуса судна уменьшилась, а затем совсем прекратилась. Что это означает? Вскоре последовал легкий толчок – судно опустилось на дно. Я готов был броситься к Неду Ленду и просить его отложить побег, потому что остро чувствовал: происходит нечто необычное.

Внезапно дверь салона распахнулась и на пороге показался капитан Немо. Заметив меня, он оживленно произнес:

– О! Вас-то я и искал, господин профессор! Вы хорошо знакомы с историей Испании?

Признаюсь, что в том состоянии, в каком я находился, я бы не вспомнил ни одной даты даже из истории родной Франции.

– Едва ли, – ответил я.

– Тогда я расскажу вам об одном любопытном эпизоде. Для вас он небезынтересен, так как в нем вы найдете ответ на вопрос, который, как я думаю, вас все еще занимает.

– Слушаю вас, – сказал я, пока не понимая, к чему клонит мой собеседник.

– Итак, обратимся к прошлому, – продолжал Немо. – В 1702 году, как вы, вероятно, знаете, французский король Людовик XIV попытался посадить на испанский престол своего внука – герцога Анжуйского. Коронованный под именем Филиппа V, тот был вынужден вступить в борьбу с сильными внешними врагами – Голландией, Австрией и Англией. Испании пришлось противостоять этой коалиции, но армия ее была слаба, а флот никуда не годился. У Филиппа имелись огромные финансовые средства, однако воспользоваться ими можно было лишь при том условии, что испанские галеоны, груженные золотом и серебром из Южной Америки, беспрепятственно достигнут портов Испании.

Как раз в конце 1702 года ожидался такой транспорт – целый караван галеонов шел через океан под прикрытием французской эскадры из двадцати трех кораблей, которой командовал адмирал Шато-Рено. Эти корабли оберегали драгоценный груз от посягательств флота коалиции.

Караван должен был прибыть в Кадис, но адмирал, узнав, что в здешних водах крейсируют английские суда, решил следовать в бухту Виго, что на северо-западном берегу Испании.

Прибыв туда, суда каравана бросили якоря на рейде, и эта позиция была совершенно непригодна для обороны. Надо было отчаянно спешить с выгрузкой сокровищ, пока не появились на горизонте корабли коалиции.

Но тут возникла удивительная коллизия. Кадисские купцы пользовались королевской привилегией принимать все грузы, прибывавшие из испанских колоний. Следовательно, разгрузка галеонов с золотом и серебром в порту Виго являлась нарушением их привилегии. Купцы бросились с жалобой в Мадрид, и ничтожный Филипп V наложил запрет на разгрузку кораблей до тех пор, пока путь в Кадис не окажется свободным.

Двадцать второго октября 1702 года английские корабли вошли в бухту Виго. Адмирал Шато-Рено был настоящим воином: он оказал противнику яростное сопротивление, а когда понял, что битва проиграна, велел затопить галеоны вместе со всеми сокровищами, находившимися на борту, – лишь бы они не попали в руки врагов…

Капитан Немо умолк. Я все еще не понимал, какое отношение эта история могла иметь ко мне.

– Сейчас мы находимся в бухте Виго, и вы, мсье Аронакс, имеете возможность взглянуть на то, что скрывают здешние воды.

Немо поднялся, жестом пригласив меня к хрустальному окну в салоне.

В радиусе полумили вокруг «Наутилуса» морская толща была пронизана электрическим светом. Было отчетливо видно чистое песчаное дно, на котором чернели остовы неуклюжих парусников. Между ними сновали матросы, облаченные в скафандры, – они выкапывали полусгнившие бочонки и сундуки. Порой доски того или иного сундука, источенные моллюсками, не выдерживали тяжести, и на песок сыпались слитки золота и серебра, каскады пиастров и драгоценных украшений. Дно было усеяно этими сокровищами.

Я понял: передо мной была арена битвы, происшедшей 22 октября 1702 года. Именно здесь были затоплены галеоны с золотом испанской короны и отсюда капитан Немо черпал по мере надобности свои миллионы. У сокровищ, отнятых хищными испанцами у инков и ацтеков, оказался единственный наследник – хозяин «Наутилуса»!

– Я всего лишь собираю то, что было утрачено людьми, – с улыбкой заметил Немо. – И не только здесь, в бухте Виго, но и в сотне других мест, где случались кораблекрушения. Вы находите, что это предосудительно?

– Нет, не нахожу, – ответил я. – Единственное, о чем можно пожалеть: все эти несметные богатства при справедливом распределении могли бы облегчить жизнь тысячам бедняков. Но они для них потеряны!

Мои слова явно задели капитана Немо.

– Потеряны! – воскликнул он. – Значит, вы считаете, что, если сокровища оказались в моих руках, они навсегда потеряны для бедных и угнетенных? Неужели вы думаете, что все это золото предназначается мне? И кто вам сказал, что оно не творит добрых дел? Мне ли не знать, сколько на земле несчастных, обездоленных, жертв насилия и несправедливости!..

Капитан Немо оборвал себя на полуслове, возможно, уже жалея, что сказал лишнее. Но он мог не продолжать – я и без того все понял. Какими бы ни были причины, заставившие его скрываться в глубинах морей, он оставался человеком. Его сердце откликалось на людские страдания, и он оказывал щедрую помощь тем, кто в ней больше всего нуждался!

Так вот кому предназначались золотые слитки, отправленные капитаном Немо в тот памятный день, когда «Наутилус» находился в водах охваченного восстанием против турок острова Крит!

9

Исчезнувший материк

Утром 19 февраля ко мне явился Нед Ленд. Я ожидал его. Вид у канадца был чрезвычайно расстроенный.

– Ничего не поделаешь, Нед, – сказал я. – Обстоятельства снова против нас.

– Эх! И надо же было этому чертову капитану остановить судно именно в тот час, когда мы собрались бежать!

Пришлось рассказать обо всем, что случилось минувшей ночью.

– Однако не все еще потеряно! – заявил Нед Ленд. – Можно повторить попытку сегодня же вечером…

– Для этого нам следует знать, куда направляется «Наутилус» и как далеко от берегов Европы он окажется в конце дня, – заметил я.

Канадец отправился к Конселю, а я вышел в салон. Показания компаса были не в пользу Неда Ленда: мы шли на юго-юго-запад, так сказать, повернувшись спиной к Европе.

В половине двенадцатого судно, как обычно, всплыло на поверхность океана. Я бросился на палубу, но Нед Ленд опередил меня.

Никаких признаков земли на горизонте. Вокруг лежала необозримая водная пустыня. Небо застилали рваные тучи, все предвещало бурю.

Однако в полдень на минуту показалось солнце, и помощник капитана, воспользовавшись моментом, определил его высоту. Тут же налетел шквал, и нам пришлось вернуться в подпалубное помещение.

Часом позже, взглянув на карту, я удостоверился, что мы в шестистах километрах от ближайшего берега, следовательно, о побеге нечего было и думать. Ярость канадца, когда я сообщил ему наши координаты, даже не берусь описать.

Я же чувствовал себя совершенно иначе: словно тяжкий груз свалился с моих плеч, и теперь я мог относительно спокойно приняться за обычные наблюдения, измерения и записи.

Около одиннадцати часов вечера ко мне неожиданно вошел капитан Немо. Поинтересовавшись, не утомила ли меня минувшая бессонная ночь, он предложил мне принять участие в одной любопытнейшей экскурсии. Я поблагодарил и сказал, что готов отправиться в любую минуту.

– Ну что ж, профессор, – произнес Немо, – остается надеть скафандры – и в путь. Но предупреждаю: дорога нам предстоит трудная, к тому же сейчас ночь, а до сих пор вам приходилось выходить на морское дно только при солнечном свете. Вам понадобятся все ваши силы.

Войдя в помещение с водолазным снаряжением, я не обнаружил там ни моих спутников, ни матросов. Их участие в таинственной ночной прогулке, очевидно, не предполагалось.

Спустя несколько минут мы оба были готовы. В резервуарах имелся полный запас сжатого воздуха, однако фонарей не было. Я попытался обратить на это внимание капитана, но он сказал, что они нам не понадобятся. Это меня смутило – ведь за бортом будет царить непроглядная тьма.

Я надел шлем, а помогавший нам матрос сунул мне в руку палку со стальным наконечником. Не прошло и трех минут, как мы оказались на дне Атлантического океана на глубине трехсот метров.

Близилась полночь. Мрак окутывал морские глубины, но капитан Немо указал на красноватое пятно в двух милях от «Наутилуса», напоминающее зарево далекого пожара.

Огонь? Откуда мог взяться огонь в жидкой среде? Объяснения этому я не находил, но, как бы то ни было, красноватый полусвет облегчал нам путь.

Я шел рядом с капитаном. Дно поначалу было ровное, а потом начался подъем. Ноги, обутые в свинцовые башмаки, увязали в месиве водорослей и мелких камней.

Так продолжалось около получаса. В слабом фосфоресцирующем свете медуз и морских перьев я смутно различал каменные глыбы, покрытые космами водорослей. Оглядываясь, я все еще видел свет прожектора «Наутилуса», но постепенно он бледнел, по мере того как мы удалялись от судна.

Между тем красноватый свет, служивший нам ориентиром, становился все ярче. Не оказались ли мы свидетелями явления природы, еще не известного науке? А что, если к этому явлению имеет отношение человек, и не скрывается ли в глубине океана целая колония друзей и единомышленников капитана Немо, живущих такой же жизнью?

Багровый свет исходил из-за вершины горы, вздымавшейся на двести с лишним метров над дном, но был всего лишь отражением иных, более сильных световых лучей, рассеивавшихся в слоях воды. Главный источник необъяснимого сияния находился по другую сторону горы.

Капитан Немо шагал уверенно, легко отыскивая путь в лабиринте каменных глыб. Видимо, он не раз бывал здесь, поэтому и я чувствовал себя спокойно. Темный силуэт этого рослого гения морей вырисовывался на фоне отдаленного зарева.

Около часа ночи мы подошли к подножию горы. Однако чтобы подняться по ее склону, нам пришлось пробираться через лесную чащу. Да-да – то были самые настоящие земные деревья, но окаменевшие под воздействием растворенных в воде солей! Среди этих ископаемых джунглей кое-где вздымались ввысь гигантские сосны.

Я шел, взбираясь на скалы, перепрыгивая через упавшие стволы, разрывая морские лианы, вспугивая стаи рыб. Усталости я не чувствовал, пораженный открывшимся передо мной зрелищем.

Мы взбирались на утесы, справа и слева от тропы зияли мрачные галереи, в которых терялся взгляд. И вдруг перед нами открывались широкие лужайки, казалось, расчищенные рукою человека, а они сменялись черными пропастями.

Прошло два часа с тех пор, как мы покинули «Наутилус». Мы уже миновали окаменевший лес, и теперь в тридцати метрах над нами вздымалась остроконечная горная вершина. Скальный массив был изрыт трещинами, пещерами и пропастями, из глубин которых доносились какие-то странные звуки. Тысячи светящихся точек поблескивали в темноте – то были глаза исполинских ракообразных, укрывавшихся в своих норах, и головоногих моллюсков.

Капитан Немо не обращал на них ни малейшего внимания. Наконец мы добрались до плоскогорья – и здесь передо мной предстали живописные развалины, несомненное творение рук человеческих!

Я не смог сдержать возглас изумления. В нагромождениях камней, покрытых ковром водорослей и зоофитов, явственно угадывались архитектурные пропорции зданий, дворцов, храмов.

Где я находился? Куда привел меня капитан Немо?

Я схватил моего провожатого за руку, но он, отрицательно покачав головой, указал на вершину горы, как бы говоря: «Вперед! Только вперед!»

Спустя несколько минут мы вскарабкались на пик, метров на десять вздымавшийся над скалистым массивом. Я огляделся. Позади лежал склон, уходивший вниз метров на двести пятьдесят, а впереди расстилалось необозримое ярко освещенное пространство. Гора, на которой мы стояли, оказалась вулканом. Из широкого жерла кратера выползали потоки огненной лавы, образуя каскады, низвергающиеся в черные глубины. Вода клокотала, вулканические газы гигантскими султанами поднимались к поверхности, багровый свет заливал все вокруг.

И тут перед моими глазами возник мертвый город: остатки зданий с провалившимися кровлями и полуразрушенными стенами, развалины храмов с поверженными колоннами, гигантский остов акведука. У самого подножия вулкана виднелись занесенные илом останки акрополя, пропорции которого предвосхищали греческий Парфенон, а далее, по всем приметам, когда-то находился крупный морской порт, от которого отходили пустынные провалы улиц.

Где я? Чтобы понять это, я готов был сбросить с головы водолазный шлем!

Но капитан Немо знаком остановил меня. Затем, подняв кусок известняка, он начертал на черной базальтовой стене всего одно слово – Атлантида.

Атлантида! Описанный Платоном материк, о существовании которого спорят ученые со времен античности и до наших дней! Именно он лежал передо мной со всеми свидетельствами постигшей его грандиозной катастрофы! Земля могущественного племени атлантов, с которыми древние греки вели свои первые войны!

Всего одной ночи и одного дня оказалось достаточно, чтобы стереть Атлантиду с лица земли, и теперь нашим взорам были доступны только вершины ее высочайших гор – остров Мадейра, Азорские и Канарские острова и Острова Зеленого Мыса!

Все это молниеносно пронеслось у меня в голове, едва я увидел написанное капитаном Немо слово.

Так вот куда забросила меня непостижимая судьба! Я стоял на вершине горы исчезнувшего материка, прикасался к камням зданий, возведенных в немыслимо далекие времена. О, если бы у меня было достаточно времени, чтобы спуститься со склона горы и пересечь весь этот легендарный материк, некогда соединявший Африку с Европой!

Мы провели целый час, стараясь запечатлеть в памяти раскинувшуюся перед нами грандиозную картину, озаренную отсветами раскаленной лавы. Порой дрожь пробегала по поверхности горы – то клокотали в недрах расплавленные горные породы. Величественный гул отчетливо звучал в наших ушах.

Наконец капитан Немо выпрямился, окинул последним взглядом сумрачный и прекрасный пейзаж и подал мне знак следовать за ним.

Спустившись по склону подводного вулкана, мы миновали ископаемый лес, и вскоре я заметил вдали прожектор «Наутилуса», сверкавший, как звезда.

На борт мы поднялись в ту минуту, когда первые лучи восходящего солнца коснулись поверхности океана.

10

Подводные угольные копи

На следующий день, 20 февраля, я проспал до одиннадцати часов – ночная усталость дала о себе знать. Приборы в салоне показывали, что судно по-прежнему идет на юг со скоростью двадцать миль в час на глубине ста метров.

Как только появился Консель, я поведал ему о нашей ночной экскурсии, а когда открылись створки окон, и он смог мельком увидеть часть затонувшего материка.

«Наутилус» шел в десяти метрах над дном, словно воздушный шар, гонимый ветром, над земными лугами. Перед нашими глазами продолжали мелькать причудливые скалы, окаменевшие деревья, покрытые ковром из асцидий и водорослей развалины. А тем временем я рассказывал Конселю об атлантах и о древних войнах, которые вел этот удивительный народ.

Однако Консель слушал меня вполуха – все его внимание занимали рыбы, во множестве плававшие вокруг судна. Тут были гигантские манты, различные виды акул, трубачи длиною в полтора метра, трехметровые меч-рыбы и великолепные корифены. Однако, наблюдая за представителями морской фауны, я любовался и равнинами Атлантиды.

Около четырех часов вечера характер дна, покрытого толстым слоем ила и ветвями окаменевших деревьев, начал меняться. Оно становилось более каменистым, то там, то здесь виднелись натеки лавы и обнажения вулканического туфа. Очевидно, мы достигли еще одного подводного горного кряжа, самая высокая вершина которого, по моим предположениям, должна была выступать над поверхностью океана. Гранитная стена, вскоре оказавшаяся в нашем поле зрения, являлась, видимо, подножием крупного острова – но в то же время представляла собой западную оконечность Атлантиды.

Ближе к ночи Консель ушел к себе, а я еще долгие часы любовался величественными подводными панорамами, пока створки окна внезапно не закрылись. Как раз в этот момент «Наутилус» вплотную приблизился к высокой гранитной стене и остановился, словно в раздумье.

Поневоле пришлось отправиться в каюту. Когда же утром я снова вышел в салон, манометр показывал, что «Наутилус» находится на поверхности. На палубе слышались шаги, но качка, характерная для открытого моря, совершенно не ощущалась.

Я направился к люку и выглянул наружу, но вместо дневного света меня окутал мрак. Неужели еще ночь? Однако на небе я не обнаружил ни одной звезды, да и самой глубокой ночью не бывает такой непроглядной тьмы.

Кто-то окликнул меня: «Это вы, господин профессор?» – и я узнал голос капитана Немо.

– Где мы находимся? – растерянно спросил я.

– Под землей.

– Под землей! – вскричал я. – Но ведь «Наутилус» движется!

– Потерпите немного. Сейчас включат прожектор, и вам все станет ясно.

Я вышел на палубу и стал ждать. Мрак был настолько глубок, что я не различал очертаний фигуры капитана, однако высоко вверху смутно проблескивал свет – он проникал через круглое отверстие. Внезапно включили прожектор, и мне, ослепленному ярким светом, пришлось закрыть глаза.

Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел, что «Наутилус» неподвижно стоит у высокого гранитного берега. Море превратилось в озеро, заключенное в кольцо каменных стен. Ширина его составляла около двух миль. Высокие гранитные и базальтовые стены смыкались на высоте пятисот метров, образуя как бы огромный колпак. На самом верху имелось крохотное отверстие, через которое проникал рассеянный дневной свет.

– Где же все-таки мы находимся? – вновь спросил я у капитана.

– В недрах потухшего вулкана, – пояснил Немо, – заполненных водами океана. Пока вы спали, профессор, «Наутилус» проник в эту лагуну через естественный канал, вход в который расположен на глубине десяти метров. Здесь его постоянная гавань – скрытая от посторонних глаз и защищенная от всех ветров!

– Но что это за отверстие вверху? – спросил я.

– Кратер, через который некогда изливалась лава и вырывались вулканические газы. Теперь он снабжает нас чистым воздухом. С моря этот вулканический конус кажется безжизненным гористым островком. Я случайно наткнулся на пещеру в его недрах, и она пришлась весьма кстати.

– Разве невозможно спуститься сюда через жерло вулкана?

– Ни спуститься, ни подняться. Футов на сто от основания горы еще можно вскарабкаться, но выше стены становятся совершенно неприступными.

– Но зачем вам эта гавань? Ведь «Наутилус» в ней не нуждается.

– Верно, мсье Аронакс. Но он нуждается в электрической энергии, чтобы двигаться, в батареях, чтобы вырабатывать электричество, в натрии, чтобы изготавливать эти батареи, и в каменном угле, чтобы получать натрий в необходимых количествах. В этой лагуне находятся залежи угля, который служит нам неисчерпаемым источником тепловой энергии.

– Стало быть, ваши матросы, капитан, иногда превращаются в углекопов?

– Именно так. Но сейчас мы не станем заниматься добычей угля, а просто возьмем его из хранящихся здесь запасов. Я спешу завершить наше подводное кругосветное плавание, и как только мы погрузим уголь, тут же двинемся дальше. Если хотите осмотреть пещеру и лагуну, поторопитесь.

Я поблагодарил капитана и отправился за своими спутниками. Около десяти часов утра мы впервые за долгое время ступили на сушу. Между базальтовыми стенами и водами лагуны лежала полоска песка, по которой можно было обойти подземное озеро вокруг. У самых стен виднелись нагромождения застывшей лавы и обломков пемзы.

Неторопливо продвигаясь вперед, мы достигли гигантских уступов, уходивших ввысь наподобие лестницы великанов. Подниматься по ним можно было только с величайшей осторожностью, так как плоские обломки горных пород ничем не были связаны между собой. Наши подошвы скользили по грудам кристаллов полевого шпата и кварца.

– Представляете, – воскликнул я, – что творилось здесь, когда уровень клокочущей лавы достигал самого устья кратера!

– Очень даже представляю, – отозвался Консель. – Но я одного понять не могу: почему все это закончилось и как в недрах вулкана образовалось озеро?

– Вероятнее всего, во время одного из землетрясений в склоне горы образовалась трещина – та самая, через которую «Наутилус» вошел в эту пещеру. Воды Атлантического океана устремились внутрь, и завязалась свирепая борьба между стихиями, окончившаяся победой Нептуна. Спустя несколько веков затопленный вулкан превратился в тихий грот.

На высоте тридцати метров над уровнем лагуны характер почвы изменился, но идти не стало проще. Среди массивов черного базальта змеились застывшие лавовые потоки, местами виднелись наплывы кристаллов серы. В рассеянном дневном свете, проникавшем сверху, были едва видны изверженные породы.

Вскоре наше восхождение было прервано – на высоте около семидесяти метров стены горы переходили в свод, и нам пришлось ограничиться прогулкой вокруг озера. Несмотря на недостаток света, здесь все же кое-что росло – мы обнаружили молочаи и чахлые кустики алоэ. Из гнезд, свитых на выступах утесов, с шумом вылетали и кружили над нами птицы, проникшие сюда, очевидно, через отверстие кратера.

На поворотах тропы перед нами во всю ширь открывалось подземное озеро. Прожектор «Наутилуса» освещал его воды, на палубе судна и на берегу суетились моряки, отбрасывая густые тени на освещенные скалы.

Гранитная гряда становилась все более непроходимой, и вскоре нам пришлось спуститься на береговой песок. Теперь жерло кратера зияло прямо над нами, словно мы находились на дне глубокого колодца. Через него я видел клочок неба и края облаков, гонимых западным ветром.

Неподалеку нам удалось обнаружить уютный грот. Растянуться на сухом мелком песке под его сводами после такого пути было настоящим блаженством. Спешить было некуда, и вскоре я и мои спутники погрузились в дремоту…

Разбудил меня голос Конселя:

– Скорей! Скорей! Вода прибывает!..

Я вскочил на ноги. Море потоком врывалось в грот. Спустя несколько минут мы выбрались на сухое место, и на недоуменный вопрос Конселя мне пришлось пояснить, что из грота нас выгнал самый обыкновенный прилив – ведь лагуна, образовавшаяся в недрах вулкана, была напрямую связана с океаном, и нам повезло, что мы отделались всего лишь ножной ванной.

Минут через сорок мы были на борту «Наутилуса». Команда заканчивала погрузку, и судно, казалось, вот-вот отдаст швартовы…

На следующее утро «Наутилус» уже шел в открытом море, и нигде в пределах видимости не было ни малейших признаков суши.

11

Саргассово море

Надежда на возвращение к европейским берегам окончательно рухнула. Капитан Немо упорно держал курс на юг.

В тот же день «Наутилус» вошел в одну из самых необычных областей Атлантического океана. Она расположена там, где теплое течение Гольфстрим, направляясь от берегов Флориды к Шпицбергену, на сорок четвертом градусе северной широты распадается на две ветви. Эти ветви образуют своего рода кольцо, внутри которого лежит зона глубоких, теплых и малоподвижных вод – Саргассово море. Поверхность этого моря густо покрыта островками плавающих водорослей саргассум, которые порой образуют сплошной растительный покров, затрудняющий движение судов.

Именно таков был участок моря, по которому теперь шел «Наутилус». Зеленовато-бурые плавучие луга скрывали поверхность воды, и форштевень судна с трудом рассекал их. В конце концов капитан Немо, опасаясь за целость винта, приказал рулевому держаться на глубине нескольких метров под поверхностью.

Сквозь окно салона я мог видеть среди скоплений водорослей стволы деревьев, поваленные бурями в джунглях Амазонки, Ориноко или Миссисипи, обломки кораблекрушений, изорванные корабельные снасти, доски обшивки, покрытые раковинами. Среди хаоса многометровых плетей саргассума мелькали нежно-розовые альционарии, зеленые, красные и голубые медузы, мелкие рыбы, для которых тут было настоящее раздолье, и всевозможные ракообразные.