Чай для призрака Гущина Дарья
– Лунная, Стеклянный мост между Девятым и Шестым. Живо изучить, – велел Рьен. – И труп в реке найди – на мосту парня недавно убили. Следов, скорее всего, никаких нет, но ты покопайся. Найди хоть что-нибудь.
– Опять эта ваша ненормальная из чайной? – Мьёл с ворчанием протёр широкое носатое лицо. – Полчаса-час – и нет следов, вы же знаете. И не жертва уже, а самоубийца. Или случайно утоп. Где я вам чего найду?
– Ты уж постарайся. Я в тебя верю, – снизошёл до льстивого начальник. – Группу собрать?
– Сам вызову, – пробурчал помощник, лениво потягиваясь. – Если надо будет.
– Убитый – Дьёр, – ударил напоследок Рьен. – Ты его стихи обожаешь.
– Откуда вы знаете? – покраснел Мьёл, и с постели его как ветром сдуло, лишь донеслось глухое: – Считайте, я уже там!
Картинка пропала, и над столом поднялся чёрный пар. Рьен быстро переоделся в рабочее, сгрёб с соседнего стола подготовленные писчие принадлежности и поспешил на кухню. Мьёл найдёт. А если нет…
Предыдущий глава отдела убийств, наставляя Рьена, сразу предупредил: призраков к делу не пришивать. Слушать матушку Шанэ можно и нужно, верить ей – тоже. Но при этом обязательно находить то, что укажет именно на убийство – любой след, любую мелочь. Иначе, несмотря на подробные рассказы матушки, закрывать дело с пометкой «случайная смерть». Ибо никто призраков не видел, кроме одной весьма странной чужеземки, в законах они не учтены – и, да, к делу их пришивать нельзя.
И Мьёл что-нибудь да находил. А если нет – они шли от обратного. Находили убийцу по объяснениям матушки Шанэ и указаниям жертвы, и колдун лениво бросал: «Ничего, сам скоро прибежит каяться». И ведь действительно прибегал.
Тем временем матушка обжилась на чужой кухне как на своей. Рьен знал, что она презирает северные чаи и носит с собой свои. А вместе с ними – и волшебное блюдце для призрака (чашку в карман плаща не спрячешь – неудобно). И именно в такие моменты он и начинал верить в призраков – когда с блюдца исчезал чай, а на стене за пустым стулом появлялась чужая тень.
– Итак, – Рьен сел за стол напротив того самого «призрачного» стула и уже опустевшего блюдца, – говори, парень. Кто таков, где жил, чем в последние дни занимался, что последнее запомнил?
Матушка Шанэ, в задумчивом молчании сидевшая рядом с призраком, встрепенулась. Тень шевельнулась, повернула курчавую голову к Рьену и послушно «заговорила». И матушка пересказала всё, что выудила из Дьёра накануне, плюс ещё кое-что по мелочи.
– Что, совсем ничего подозрительного не заметил? – поднял тёмные брови сыскник. – За тобой явно наблюдали, отмечая все твои привычки, а ты?
– А у него же вдохновение, – грустно пояснила матушка Шанэ. – Мимо знакомого в полушаге пройдёт – не заметит. Его окликают – а он не слышит. А когда доходит, что кто-то звал, оказывается, уже час с тех пор прошёл.
– М-да… – Рьен цокнул языком и перебрал свои записи.
Тень понурилась. В окна с новой силой заколотил дождь, в очаге рассерженной кошкой зашипело пламя.
– Значит, врагов нет, больших денег тоже нет, а из родных – только некая тётка, – подытожил хозяин дома.
– Троюродная, – уточнила матушка. – Живая. А второй, тоже троюродной, давно нет, но родня-то у неё, поди, есть.
– Найдём, – задумчиво кивнул Рьен. – Поговорим. А вы, матушка? Не поверю, что вы ко мне только с призраком. Вы всегда что-нибудь находите на месте преступления.
Она смущённо улыбнулась и показала шейный платок, который прежде прятала под столом.
– В парке нашла, – призналась виновато. – В том, что на набережной на Девятом, недалеко от Стеклянного моста. Силой своей клянусь, сынок, он преступницей потерянный.
– Сирень, – принюхался Рьен. – Жена одного моего подчинённого любит сиренью злоупотреблять. Однажды так надушилась, что мой отдел полдня чихал, хотя она всего-то на минутку забежала. Ввек не забуду. Уточню, где берёт.
– Ну и, как Дьёр заметил, цвет нынче немодный, – скромно добавила матушка Шанэ. – Сейчас, поди, такой нигде не купишь. Трёхлетней давности вещь. Или очень бедна наша девица, если не может позволить себе новый платок, или приезжая и не знает, по какой моде одевается в этом году Семиречье.
– Скорее, второе, – сыскник снова принюхался. – Мы не бедствуем, а в лавке для пробы так сильно не надушат. Хотя, – он повернулся к очагу и рассмотрел затяжки на платке, – девица может быть и не девицей. Вы ведь тоже не в модном цвете, а?
– Ну, я – это я, – засмеялась матушка Шанэ. – Я – старая чудачка и люблю свои старые вещи. Чем вещь старше – тем любимей и тем больше душу греет. Ой, сынок… Да и сирень – она тоже не для молодиц… Но платок-то девчоночий, две мои младшие дочки в таких ходят. Он же тоненький совсем, для красоты. А мы, постарше, потеплее вещи любим. Или… всё-таки приезжая. Не ожидала скорых холодов, да? – матушка оживилась. Она обожала строить предположения. – И денег лишних нет, чтоб купить потеплее. А сирень… А ведь в лавках можно надушиться за деньги. Учти, сынок. Не на пробу – чуть-чуть и бесплатно, а именно на день и за деньги. Это дешевле, чем целую склянку покупать, потому и в ходу. Слыхал о таком?
– Найдём, – повторил Рьен и положил шейный платок на стол, – с такими-то приметами. А если платок речной воды не касался и в тумане не побывал, то мой колдун быстро след возьмёт.
Он внимательно посмотрел на тень – на понурую курчавую голову. И мягко спросил:
– Ещё что-нибудь добавишь?
Голова качнулась: нет.
– Тогда я вас оставлю, – Рьен поспешно встал. – Побегу догонять своего помощника.
– Конечно, – бодро подскочила матушка Шанэ и остро глянула снизу вверх: – В верхнем ящике комода, где у тебя чаи, белый мешочек с травами – для семьи. Узнаешь, кто убил, – заходи после девяти вечера. Чтобы Дьёр услышал. Тогда он сможет спокойно уйти в свою реку. А я тебе ещё чая целебного дам. Ты зря, сынок, стесняешься. Ведь помогает же? Да?
– И ещё как, – улыбнулся сыскник. – Спасибо вам.
– Жду, – подмигнула она. – И обязательно с подробным рассказом.
– Сдаётся мне, вы уже всё знаете, – заметил Рьен прозорливо. – Кто, когда, за что…
– Ничего подобного я не знаю, – разгладила подол платья матушка. – Я сильна в поисках и предположениях, а вот правда от меня всегда прячется, – и торопливо, шёпотом: – Ну хоть подскажи, сынок! Ни денег у мальчика, ни дела, до зависти прибыльного, ни жены-красавицы… Ну за что?
Рьен глянул на свои бумаги, на тень и тихо ответил:
– Если у парня нет больших денег, это не значит, что та же его троюродная тётка нищая. И имеет прямого наследника. Но это только одна из версий, матушка. Чаще всего убивают или из-за денег, или из-за вражды, или, так сказать, по любви, или по случайности-глупости. Я всегда начинаю с денег, и в большинстве случаев первопричина – именно они.
Беспокойный дождь шёл третий день – то мелко-мелко, почти не мешая, то хлёсткими злыми потоками, загоняя прохожих под крыши. Лишь реки радовались дождям – шипели, вскипали, вставали на дыбы, бились в каменных берегах. И в такую погоду только работники Речного ведомства и отдела наблюдения не сходили с набережных, постоянно замеряя уровень воды. Наводнения в Семиречье были редкостью – реки любили жизнь и живых, – но случались.
– Он придёт, – матушка Шанэ подлила Дьёру чая. – Не переживай, сынок. Скоро придёт. И ты обретёшь покой.
И не только мастер Рьен, подумала про себя матушка. Но об этом она пока не говорила. И не была уверена до конца, и не хотела портить возможный сюрприз.
Поэт взял чашку и грустно глотнул чаю. Он давно и сильно хотел удрать от опеки, но не выходило. И матушка запретила («Здесь, сынок, ты силу рек не впитаешь, и губительные изменения в тебе не начнутся. Сиди»), и чайная не отпускала. В прямом смысле слова. Войти в неё сквозь стены получилось, а вот выйти – уже нет.
Часы пробили девять, и в дверь постучали. Дьёр с матушкой одновременно выдохнули. Развлекать нервного призрака – та ещё забота.
– Вот видишь! – просияла она и крикнула: – Открыто!
Хотя на двери висела иная надпись – «Закрыто».
Мастер Рьен вошёл в чайную и затоптался на пороге. Вода стекала с его заколдованного плаща ручьями, но сам сыскник был сух и свеж. И очень доволен.
– Нашли, – торжественно сообщил он с порога.
– Сейчас чаю принесу, – засуетилась матушка Шанэ. – За это надо… посидеть.
Отдельные чашка с чайником для живых, отдельные – для мёртвых. Подобным образом стол накрывался много раз, но Рьен отчего-то до сих пор не привык сидеть за одним столом с призраком – и с двумя чайниками, и с чашками из разных наборов.
– Матушка… – глотнув чаю, Рьен с укором посмотрел на хозяйку чайной.
В его горячем питье явственно ощущалась капля мятной настойки.
– Это не я, – весело заверила она. – Это то, что тебе сейчас нужно. Расслабься, сынок. Рабочий день закончен, а до дому тебе от меня всего-то через мост. Пей. И рассказывай. Извёлся же парнишка-то, – и шёпотом добавила: – И я тоже.
Рьен сделал несколько мелких глотков, дождался, когда опустеет вторая чашка и на стене появится размытая курчавая тень, и неспешно, обстоятельно поведал о том, что им с помощниками удалось раскопать.
История убийства несчастного поэта была проста и горька, как сырой осенний вечер.
Та сама живая троюродная тётка собралась отчаливать в мир рек. Это молодые не понимали, что их может внезапно унести несчастным случаем или болезнью, а старики ощущали скорую смерть, слышали во сне зов своей реки и понимали, что вот-вот увидят Призрачный причал, а Лодочник протянет им руку, помогая попасть на борт своего судна.
Почуяв отбытие, тётка – богатая вдова успешного торговца – занялась поисками походящих наследников. У неё было три дочери, но муж перед смертью завещал передать значительную часть своего состояния парню. Будут внуки – в семье наследство останется, а нет – так у него, торговца, братья были по другим родовым веткам. Но уж если и там мальчика не найдётся, то тогда ладно, тогда между дочками всё поделить.
А у дочерей были только девочки – у всех троих. А тётка очень любила мужа, чтила его память и делать вид, что не нашлось мальчика, не собиралась. К тому же они с ним из одной реки – из Говорливой. И встретит он её – и что она скажет, как оправдается, если волю не выполнит?
Тётка, сама проживающая в недельном пути от Семиречья – в крупном городе Севера под названием Лиховодье, – наняла вневедомственных сыскников, и те взялись копать. И выяснили, что по ветке мужа есть целых два парня – троюродной линии, но всё же. Развели родню когда-то по разным берегам жизненные обстоятельства, но для тётки это препятствием не стало.
Зато стало ударом для одной из её дочерей (в интересах следствия и по этическим соображениям Рьен опустил в рассказе её имя). Узнав имена претендентов, она лично съездила и познакомилась с каждым. Ей претило, что семейные деньги уйдут на сторону – совершенно незнакомым людям. Что это за пережиток прошлого – чтобы наследником обязательно был мужчина? Конечно, отец им отщипнул от общего «пирога», да и мать обещала не обидеть… Но – жадность. Один из самых страшных грехов.
Именно тогда, три года назад, недовольная девица и купила здесь шейный платок – для своей старшей дочки. А когда пришло время сделать дело, взяла его с собой для моральной поддержки – чтобы помнить, зачем она всё это затеяла. Для семьи, конечно, убеждала себя, для безбедной жизни своих девчонок. Дочка с платком не хотела расставаться – очень уж ей цвет нравился, до растяжек заносила… «Верните доченьке платок как-нибудь, пожалуйста», – такова была последняя просьба преступницы.
– А второй наследник кто? – с интересом спросила матушка Шанэ.
Она слушала, подперев ладонью щёку, а тёмные глаза горели любопытством.
Рьен поставил на стол пустую чашку и мягко сказал:
– Своим вмешательством вы спасли ему жизнь, матушка. А может быть, не только ему. Второй-то наследник на самом деле первый – он старше Дьёра. Живёт в нашей Семиреченской округе – в городишке Мелкоречье. Может, слышали? В дне пути от нас по Мелкой, среди её притоков.
Матушка кивнула.
– Но он, первый-то, непростой парень. Бывший военный, слабый, но колдун – это не юный одинокий поэт. Да и служит при Речном ведомстве – хорошие связи имеет. И большую семью. Просто не подобраться. Поэтому наша девица и решила попробовать свои силы сначала на втором – беззащитном и безобидном. Сложится с ним – судьба значит. И со вторым сложится. Подумаешь, утонули оба – один вчера, второй дней через десять. Следов не нашли? Нет убийства. Совпадение.
– А вы нашли? – живо спросила матушка Шанэ, искоса глянув на совершенно опустошённого, придавленного правдой Дьёра. – Следы?
Вот же не свезло мальчику…
– Нашли, – Рьен улыбнулся. – Мьёл, мой помощник, когда очень захочет, всё найдёт. Конечно, ни заклятий, ни зелья не осталось, но остались последствия. Парень такой скрученный был, что Мьёл твёрдо сказал: огонь-травой напоили. Известное, в общем-то, средство. Без выраженного вкуса и запаха. Сначала от него рвёт, потом скручивает, а потом сознание теряется. Побоялась просто снотворное дать – вдруг не упадёт в реку. А под действием огонь-травы такие судороги и метания, что на узком месте не удержаться. Мы нашли в архивах подтверждение с лекарскими доказательствами, а внутренности сравнить – минутное колдовство.
Матушка закивала со знанием дела – в травах она разбиралась лучше, чем в мотивах и убийствах.
– Девица, кстати, призналась. Сразу. Рассказала, где пузырёк с зельем добыла и где утопила. А когда я про сирень спросил, она пожала плечами и сказала, что дура. Что если бы не сирень, мы бы её сроду не нашли. А надушилась она для храбрости. И мы действительно нашли её через одну из лавок, о которой вы, матушка, упомянули. Пёстрый и немодный платок там вспомнили сразу, как и его владелицу. А дальше – художник, Приграничное ведомство, списки и описание приезжих, гостевые дома…
– Она что, в Семиречье осталась? – удивилась матушка Шанэ.
– Осталась, – поморщился Рьен. – А знаете, почему? На наследство права заявить хотела. Приехала, мол, брата повидать, а он утоп. А я вот тут, я сестра, и дом его, значит, мой теперь, и всё остальное. Поразительное бесстыдство.
Дьёра рассказ явно расстроил – он понурился. Сыскник заметил это и поспешно сменил тему:
– А ведь мой помощник – большой почитатель твоих стихов, парень. Я как-то к нему в кабинет заглянул – а у него на столе вырезки из «Вестника». А там только твои стихи. Хорошее ты наследие оставил. Хочешь, мы всё твоё творчество опубликуем? Я редактора «Вестника» хорошо знаю, он мне не откажет. Часть в газете постепенно выйдет, а потом всё книгами. Отделом скинемся и заплатим, если наш издатель мастер Гьир заупрямится и заявит, что не окупится это книжное колдовство. Хочешь?
Кучерявая голова тени застенчиво кивнула.
– На том и порешили, – подытожил Рьен, вставая. – Твоих наследников мы найдём и обо всём договоримся. А что по нашим законам ждёт убийцу, ты знаешь. Иди с миром, Дьёр.
Утопление в чужой реке. Законы Севера суровы к тем, кто убивает расчётливо и с умыслом – жизнь за жизнь. И обязательно в чужой реке, чтобы душа поскиталась в поисках своей и как следует раскаялась в содеянном.
– А вас, матушка, жду завтра у себя в кабинете, – Рьен накинул плащ. – Как обычно: вы прогуливались, услышали, проверили, доложили…
– А шейный платок кто найдёт? – практично уточнила матушка Шанэ.
– Завтра с утра Сьят всё придумает, додумает и решит, – улыбнулся сыскник. – Вы же знаете, он до смерти боится трупов, зато такие высокохудожественные отчёты пишет, что даже из отдела краж почитать просят. И переманить уже который год пытаются. Но мы не отдадим – самим нужен, – Рьен застегнул плащ и почтительно склонил голову: – Доброй ночи, матушка. Быстрой воды, Дьёр.
Когда за мастером Рьеном закрылась дверь, матушка Шанэ повернулась к призраку и тихо спросила:
– Так вы были знакомы? С этой сестрой?
– Были, – убито отозвался призрак, ёжась под одеялом. – Но не знаю, с этой ли. Да, три года назад нашла меня одна сестрица. Сразу мне не понравилась. Пожить попросилась, про стихи расспрашивала, про то, известен ли я… И как случилось… сразу на неё подумал. Не нищий же, не бездомный, да и известность есть. Но, мать… она сестра же.
– Добрый ты, сынок, слишком, – качнула головой матушка Шанэ и посмотрела на часы.
Почти десять. Почти время. Убрать грязную посуду, поставить новую кружку – и новый чайничек…
В дверь снова постучали – тихо, неуверенно.
– Кто это? – насторожился Дьёр.
– Увидишь, – улыбнулась матушка, вставая из-за стола.
Спустя минуту в чайную вошла невысокая девушка – темноволосая, зеленоглазая. Не красавица, но очень милая – с круглым личиком, россыпью веснушек вокруг вздёрнутого носа, ямочкой на подбородке. Заметив тень с кудрявой головой, она сжала дрожащие губы, но не выдержала – из глаз покатились молчаливые слёзы.
– Бью… – растерялся поэт.
– Давай-ка плащ помогу снять, – заворковала матушка Шанэ. – А теперь за тот столик садись, дочка. Садись-садись… Сейчас чайку сделаю… Боль не уймёт, но душу успокоит.
– Бью… – повторил дрожащим голосом Дьёр.
Девушка села за стол, снова посмотрела на тень и опять расплакалась – матушка едва успела сунуть ей носовой платок.
– Любит она тебя, дурачок, – мягко сказала матушка Шанэ. – Дорог ты ей – как друг, как брат. Всю жизнь она тебя оплакивать будет. Но ты не жалей, что чего-то не успел при жизни. Лучше скажи – отдать? То, что лишь для неё написано?
– А ты где их взяла, мать? – изумился призрак.
– Осенний ветер принёс, – весело отмахнулась матушка и исчезла в потайном коридоре, чтобы быстро вернуться со стопкой старых тетрадей.
Толстых, пыльных, с пожелтевшими страницами, убористо исписанных.
– У вас час, дети, – предупредила матушка Шанэ. – От силы два. Лодочник уже в пути, и Призрачный причал позовёт в любой момент. Бью, – она ободряюще улыбнулась девушке, – соберись. Успеешь оплакать. Соберись и скажи всё, о чём молчала. И проводи – пусть он со спокойной душой уйдёт. Просто говори – Дьёр здесь и всё слышит. А когда уйдёт… ты поймёшь. А это, – и положила на стол тетради, – его слова. И его ответы на все твои вопросы.
Она долила каждому свой чай, попятилась к тайной дверце и добавила:
– Я вас оставлю. Бью, кто тебя после проводит?
– Брат, – шмыгнула носом девушка. – Он лодочник. Ждёт у причала.
– Час у вас точно есть, – повторила матушка Шанэ, открывая дверь.
– Подождите, – Бью отёрла слёзы и встала. – Вы… Как вы узнали?.. Что случилось?.. Ну и… – её губы снова дрогнули предательски.
– Осенние листья нашептали, – подмигнула матушка. – Подробности расскажу позже. Знаю, ты, как и все семиреченцы, не очень-то веришь в призраков и мой дар. А он есть. Но о нём – потом. Хочешь – оставайся после и поговорим. Или заходи в любое время. Я всегда буду тебе рада, Бью. А теперь прощайтесь, дети.
И она ушла, тихо притворив дверь.
Хвала вечным пескам, всё получилось.
Дело 2: Вечные странники
– Сынок, я же не раз тебе говорила: не все души убитых на мой огонёк приходят, – матушка Шанэ терпеливо улыбнулась. – Моего приюта и помощи ищут лишь незнающие – кто их убил, зачем, почему. Это и при жизни случается: человек не знает, мечется, мучается, ищет ответа, не находит – и придумывает, и верит в него. И перерождается для новой веры и нового себя. То же и с душой происходит, только она ещё и силу рек вбирает, пока мечется. И потому Лодочник не может сразу до души добраться.
Она пригубила чаю и добавила:
– А если человек знает, кто – или до смерти узнаёт, или сразу после, или подозревает, что убьют его, – чего ж ему метаться? Да, обидно, да, отомстить хочется, но главное – он знает. И Лодочник тоже – где именно душа находится. Иначе бы – слыхала я от зятя, сколько в трущобах за ночь народу порезать могут, – у меня бы тут не протолкнуться было.
– И ваша сила распространяется не только на Семиречье, но и на города-соседи? – уточнил Рьен на всякий случай и не для себя.
А для третьего собеседника – седоусого сыскника из близлежащего, всего-то ночь вниз по реке Тягучей, крохотного городка Мелкодонье. Мастер Тьёш выглядел угрюмо, к чаю так и не притронулся и всё ждал, когда они перейдут к делу, ради которого он и приехал спозаранку на поклон к главе столичного отдела убийств, нарядившись в свой лучший выходной костюм.
– Конечно, – кивнула матушка Шанэ. – И были, помнится, мелкодонцы, были. Но давно – почитай, лет пять назад последнего привечала. Тихо у вас, – добавила она, кивнув гостю, – спокойно. И городок славный.
– И всё-таки выслушайте мастера, – настойчиво попросил Рьен. – Рассказывай, Тьёш.
– С самого начала года у нас странно умирают люди, – приезжий сыскник сразу приступил к делу. – Едва закончились прошлая осень и дни Мёртвого времени, как в первый же день зимы привезли замёрзшего бродягу. Ничего странного, подумали мы. А в конце зимы привезли следующего – одинокая старушка отправилась вечером в лавку, а утром её нашли рядом с домом. Три шага до крыльца не дошла.
Матушка Шанэ нахмурилась. Она пока не понимала, причём тут её дар, но Рьен бы кого попало не привёл. Если его нюх подсказал, что дела Мелкодонья – это и её дела тоже… Значит, так оно и есть. Нюх у Рьена всегда был отменный.
– Весной – новый мертвец, – степенно и основательно докладывал мастер Тьёш. – В первый же самый день. Тоже бродяга, и не наш, не местный. Позже мы выяснили, что, простите, семиреченский он. Неизвестно, зачем забрёл, но и неважно это. После – тишина. А в последний день весны…
Матушка внутренне похолодела – она начала понимать. И пусть сыскник пока не всё важное озвучил (а может, и не нашли они этого), матушка Шанэ и без главных доказательств объяснила бы, кому и зачем нужны смерти в начале и в конце сезона. И для чего неизвестный их использует.
– …и дальше – в последний день весны, – продолжал подробно излагать сыскник. – И тоже бродяжка – мальчишка, лет десять. А в первый день лета – второй, его дружок. Они всегда парой бродяжничали, друзья не разлей вода. Их вечными «бегунками» называли – нормальные семьи, работящие, а у пацанов река Кипучая в душах бурлила, простите, чрезмерно. За ними весь город присматривал, все подкармливали и кров давали… Да вот недосмотрели.
Матушка открыла рот для вопроса, но, поймав многозначительный взгляд Рьена, промолчала.
– Этим же летом, то есть пару лун назад, наш колдун взял молодого помощника на обучение сыскному делу да чтоб заместо себя потом оставить. Сам-то он ничего не видел, да и мы не находили. Причины – когда явное обморожение, когда от явной старости, а мальчишки где-то вино раздобыли палёного, простите, качества. И люди все разные – и просто одинокие, и бродяги, и юные дурашки, и мужчины, и женщины, и старики, и дети. Вроде бы ничего общего… пока наш молодой рвение не проявил.
Матушка Шанэ навострила уши.
– Тела мы в «ледяной» мертвецкой храним одну луну, – мастер Тьёш по-прежнему говорил ровно и сидел с прямой спиной, как перед начальством. – После либо семье отдаём, если опознаны, либо прах по родной умершему реке пускаем, если он в храме зарегистрирован, либо по Кипучей – служители храмов говорят, что ей бродяги принадлежат как вечные странники. Но колдун, конечно, с тел слепки снимает и хранит их в склянках, чтоб можно было вернуться к делу.
Рьен выразительно поднял указательный палец: внимание, мол.
– Мальчишки мёртвые молодому нашему не достались. Но досталась одна лёгкого, простите, поведения девица, которую нашли в конце лета – прямо на главной набережной реки Тягучей. Долго он вокруг неё вертелся – никаких причин смерти, даже из-за вина. Просто уснула и не проснулась отчего-то. А молодой – он же молодой, ему же надо доказать, что он не недоучка, – и приезжий сыскник впервые позволил себе эмоцию – улыбнулся в густые усы, но сразу же посуровел: – Он-то и нашёл странную метку – мелкую, на левой ступне у пальцев. С виду – синяк синяком, но в форме знака. Молнии. От него все отмахнулись, а в первый день осени – новый труп. Парнишка-посыльный, сирота. Тоже без каких-либо причин помирать. И тоже с синяком на ступне.
Мастер Тьёш перевёл дух и глотнул чаю, чтобы промочить горло. Матушка воспользовалась паузой и тихо спросила:
– А знаки одни и те же или разные?
У Рьена загорелись глаза, но он смолчал, хотя засыпать матушку вопросами хотелось до невозможности.
– Разные, – приезжий сыскник вытащил из внутреннего кармана расстёгнутого плаща пачку сложенных листов. – Молодой наш, уловив в этих смертях некий смысл – первые и последние дни сезонов, синяки эти, ненужность обществу большинства жертв, – изучил все слепки и у всех нашёл синяки-знаки.
– Вот, гляньте, – Рьен протянул матушке через стол листы.
– А после, конечно, колдун наш полез в архивы, – добавил мастер Тьёш, – но ничего не нашёл. В семиреченском архиве тоже ничего. А раз здесь нет… то, вероятно, это не северное.
– И мы к вам не как к духовидцу, а как к жительнице Юга, – пояснил Рьен. – Что скажете?
Матушка Шанэ быстро перебрала листы с рисунками и ещё больше похолодела. Столько лет – нет, столько веков (!) назад – это запретили… Откуда же она всплыла, эта гниль, да ещё и здесь, на Севере, где нет подобных запретов – потому что нет признанной колдовской работы с душами умерших…
– Друзья мои, не желаете ли отобедать? – она отложила листы. – А я тем временем расскажу вам одну южную историю.
– Да, – ответил за двоих Рьен и, повернувшись к сыскнику, распорядился: – Не спорь, Тьёш. Ты и сегодня не завтракал, и вчера вряд ли ужинал. И ты не на приёме. Расслабься и поешь. Это приказ.
Приезжий сыскник длинно выдохнул и сразу же обмяк, откинувшись на спинку стула. Рьен встал, снимая плащ и шейный платок, а матушка Шанэ позвонила в колокольчик, вызывая служанку, и попросила принести гостям по дежурному блюду.
И приступила к рассказу.
Южане тоже испокон веков живут среди своих рек и на островах – среди рек вечных песков и на островках-оазисах. На заре времён Юг был буйным и диким: вырезать в набегах всё население оазиса и забрать в рабство души убитых считалось нормой. Да, души здесь видели всегда. И всегда умели с ними работать – укрощать, подчинять, не отпускать в Мир вечных песков на перерождение.
Однако в какой-то момент владыки оазисов смекнули, что так и до вымирания недалеко. И останутся в итоге править совершенно пустынным Югом несколько самых сильных колдунов да несметные полчища призраков. И, собравшись на нейтральной территории, владыки договорились – набеги прекратить, повальное рабство призраков запретить, а до тех оазисов, где нет владык, собрав сводные отряды, донести: будут набеги – все владыки против объединятся. И вырежут несогласных под корень.
Население после этого стало прибывать, но не слишком. Тогда-то колдуны и постановили: как можно скорее отпустить большинство рабов. И если брать новых, то только отпуская прежде старых. Чтобы они перерождались в новых людей. Великим пескам, как ни молись, ничего не взять там, где пусто.
И на очередном сборе было решено следующее. В услужение брать только преступников и только тех, кто сам хочет остаться и очистить душу от грехов. Слуг (уже не рабов, да, и слуга мог в любой момент сказать, что всё, он своё отработал, и хозяин обязан его отпустить) будет иметь ограниченное количество людей. Например, мать, потерявшая единственного ребёнка и неспособная к деторождению, или многодетные семьи, или колдуны, или люди опасных профессий (те же сыскники). И, конечно, люди с деньгами свою дорожку к призракам протоптали – за очень большую плату им позволили с личного одобрения владык нанимать слуг, но всё-таки не больше пяти-семи на семью.
Однако чем меньше в мире мёртвой силы призраков, тем меньше её в людях. И постепенно большая часть южан утратила навыки активной работы с духами. Одни разучились видеть призраков, только слышали, вторые – наоборот, лишь видели. И навыки призыва потеряли все, кроме колдунов, и призрачные помощники (уже не слуги, а именно помощники – добровольные) остались только у колдунов – то есть у людей с врождённым даром, который никак не отреагировал на уменьшение толпы призраков.
А всем остальным работать с духами запретили законодательно – на всякий случай. Нужен помощник? Испрашивай разрешения у своего владыки и обращайся к тюремному колдуну. Однако уже много веков помощников имеют только колдуны.
– А почему вы заинтересовались формой знаков? – Рьен вопросительно поднял брови.
Мастер Тьёш же сыто вздохнул, отодвинул поднос с опустевшей посудой, промокнул усы салфеткой и попытался сосредоточиться на разговоре.
– Каждый колдун использовал свои заклятья для работы с душами, – объяснила матушка Шанэ. – Эти знаки на теле – вроде подписи. Когда преступников было несколько и все хотели очиститься через добрые дела, колдун беседовал с каждым, приходил с кем-то к соглашению и помечал своего. А когда преступника казнили, душа через метку находила колдуна, чтобы остаться служить. Это ведь не только на теле метка, но и на духе. В первую очередь – на духе.
– А кто казнил? – полюбопытствовал приезжий сыскник. – Преступника? Не колдун?
– Нет, конечно, – отозвалась матушка. – Палачи, как и у вас. Колдунам нельзя, они же вроде обычных людей. Даже тем, кто на службе при владыках состоял, не разрешалось. У них другая работа.
Рьен откинулся на спинку стула и, тщательно подбирая слова, медленно спросил:
– Скажите, матушка… Почему же в одном месте… столько разных меток? Семь жертв – и все с разными метками? Это что же… банда?
Мастер Тьёш выпрямился, выпятив грудь, – давая понять, что он готов к работе. К любой. Колдун или обычный человек, один или банда, неважно.
– Не думаю, – качнула головой матушка Шанэ, задумчиво вертя в руках пустую чашку. – Видишь ли, сынок, я те времена не застала – даже моя прабабка в дни появления последних запретов была совсем девчонкой. Я лишь знаю, что у каждого колдуна имелись свои заклятья и свой песок – мы его как вы воду используем. И вроде как – вроде как, сынок, заметь! – никто песком, который колдун готовил для себя, воспользоваться не мог. Однако колдуны тоже умирали. Их имущество забиралось наследниками или уходило с молотка. А готовый колдовской песок тоже был имуществом. И тоже уходил на сторону. Понимаешь?
– Некто мог насобирать по всему Югу старые заклятья и подобрать к ним ключи? – нахмурился Рьен. – А потом приехать сюда… казнить? Убивать тех, кого никто не хватится? Чтобы набрать слуг?
– Нет, не слуг, – поправила матушка. – А помощников. Поэтому он так соблюдал сезонность. Зимой колдовской силы рек мало, весной – больше, летом – ещё больше, к осени она идёт на спад. А в Мёртвое время – в пару недель между осенью и зимой – наоборот, огромный выплеск. Хочешь помощника тихого, покорного и почти бессильного – казни зимой. Хочешь сильного и способного к колдовству – летом, а ещё лучше – в Мёртвое время. Годные слуги получались в любое время, а вот помощники – в определённое.
– Понятно… – протянул Рьен. – Так кого нам искать?
– Боюсь, с этим не помогу, – матушка Шанэ расстроенно поджала губы. – Это может быть и южанин, и полукровка, и даже северянин. Даже ты, сынок, если поживёшь несколько лет среди вечных песков, начнёшь видеть призраков или слышать их голоса. Это не врождённое свойство южной крови. Это дар земли. И северный колдун, поживши на Юге, способен делать то же самое, что и южный.
– И то хлеб, – осторожно заметил мастер Тьёш и быстро допил чай. – Спасибо.
– В любом случае это колдун, – хмуро отметил Рьен, вставая из-за стола, – которому зачем-то понадобилась толпа помощников. Зачем?
– Они полезны, – пояснила матушка. – У меня тоже несколько есть. Найти, принести, защитить… Но у меня и договоры есть с каждым. Прижизненные. На определённый срок. Заверенные в южных тюрьмах. Показать?
– Не стоит. Вряд ли я разберусь в ваших законах. У вас есть репутация, и хватит об этом. И ещё вопрос. Кто на Юге следит за соблюдением договоров и работой колдунов? Как вычислить тех, кто действует вне законов? – Рьен взял плащ и шляпу.
– Никак, – развела руками матушка. – У нас, если честно, и не следят за этим. Но наши колдуны и казнить не будут. Незачем подставляться. Нарушение законов – это вечность в помощниках при тюремных колдунах. Зачем нам это? Достаточно же прийти в любую тюрьму и договориться.
– Значит, всё же северянин? – вопросительно посмотрел мастер Тьёш, проворно застёгивая плащ. – Или нашего бы тоже в ваши тюрьмы по делам пустили?
– Скорее всего, нет, – признала матушка Шанэ. – Но призрачных помощников иметь захотелось и… На Юге ритуалы проводить рискованно: да, у нас не следят за работой колдунов, но могут проверить договоры и количество помощников, если покажется, что что-то не так. А здесь… Замёрз бродяга. Стащил мальчишка бутыль вина и отравился. Не выдержало у старушки сердце. Ничего необычного.
– Ещё раз, матушка, – Рьен опёрся о спинку стула. – Между нашими и вашими колдунами есть разница?
– Нет, – твёрдо ответила она. – И я, если очень захочу, смогу работать с водой рек. И северянин – с песком. Не без проблем – есть небольшой конфликт сил, – но с общими заклятьями мы справимся. А чтобы видеть здесь души и не утратить дар южной земли, довольно иметь её при себе. Хоть немного, – и матушка, встав, вытащила из кармана передника небольшой потёртый мешочек. – Вроде этого.
– Значит, мы ищем северянина. Или полукровку. Или мужчину, или женщину. Может, даже пару колдунов, раз требуется так много помощников. Вероятно, в возрасте, потому как и пожить надо на Юге несколько лет, и найти необходимые для колдовства знания и чужой песок. Обитать неизвестный может где угодно, и в Мелкодонье, и здесь, и в любом другом городе-соседе. А с собой будет мешок песка, – подытожил Рьен и выпрямился. – Спасибо, матушка.
– Семь, – она улыбнулась. – На начальном этапе работы один помощник – один мешочек с песком. Вряд ли у неизвестного хватит опыта смешивать пески и хранить помощников в одном месте. Поэтому – семь мешочков. Если неизвестный думает, что его не ищут и вы не в курсе особенностей южного колдовства, то может носить с собой всех помощников. Но хотя бы один точно будет при нём. Это во-первых. А во-вторых, после смерти призраки могут быть агрессивными. Неуживчивыми. Буйными. Колдун затаится там, где можно спрятать шумную толпу из семи духов. И точно рядом с реками, чтобы помощники набирались от них сил. Не думаю, что это Мелкодонье. Колдовской силы-то где больше?
– Намёк ясен. Спасибо, – Рьен склонил голову. – Если вы ещё что-то вспомните, дайте знать.
– Зачем?.. – слабо и с плохо скрываемым облегчением запротестовал мастер Тьёш, совершенно не рассчитывавший на помощь.
Раз убивали в Мелкодонье, то и искать по правилам именно ему, местному сыскнику. Хоть где искать – хоть там, хоть здесь. Самостоятельно.
– У нас скучно, – пояснил Рьен, повязывая шейный платок. – С теми, кого режут в трущобах, и без меня справятся. А мы с вами займёмся нормальным делом. Доброго дня, матушка.
– Доброго, – поклонился приезжий сыскник.
Когда мужчины покинули крохотную «ужинную», где проходило совещание, матушка Шанэ спрятала обратно в карман мешочек с песком, села за неубранный стол и крепко призадумалась.
Ищеек отправлять поздно – туманом рек давным-давно все следы смыло как с тел, так и с (возможно) потерянных убийцей предметов. Разведчиков – тоже, до следующей казни (если, конечно, колдун не угомонился) слишком много времени, осень-то только началась. И просто песок разведчик не учует, а колдовать на каждом шагу неизвестный вряд ли будет. Как и помощниками светить. Да и молоды они слишком – новые чужие помощники-то. Чтобы создать материальную, сильную и полезную форму, помощнику не один год требуется.
Время есть… но немного. Остаётся… Чудья? Таинственная колдунья из семиреченских трущоб? Почему бы и нет? У зятя сохранились подходы и к местным злачным местам, и к Чудье. А она может найти кого угодно и где угодно, если верно составить вопрос и хорошо заплатить. И не упоминать сыскников.
Значит, колдовство на колдовство. И всё честно.
– Добрый день, сынок, – ласково улыбнулась матушка Шанэ.
Ньён поспешно вынырнул из сундука, подскочил и натянуто улыбнулся:
– Здрассьте, ма.
Знакомство Айл, третьей дочки матушки, с будущим мужем было простым, но запоминающимся – Ньён караулил её в подворотне, чтобы ограбить. Айлэ работала с душами тех, кто умер во сне, но силы пока имела мало, поэтому частенько бродила по ночному городу с золотым огоньком для заблудших и парой помощников для охраны. А молодой вор, конечно, тоже работал и знать не знал ни о каких помощниках. И тем более не предполагал, что обычная ночная вылазка закончится тем, что его уронит и прижмёт к мостовой нечто невидимое, тяжёлое, рычащее и слюнявое.
– Ты! – Айлэ присела рядом с Ньёном, посмотрела на него внимательно и решительно сказала: – Ты будешь моим мужем. И не спорь. Не то не отпущу.
– Что, прямо сейчас в храм?.. – съязвил он испуганно.
– Конечно, – улыбнулась Айлэ. – А завтра ты завяжешь со своим ремеслом и познакомишься с моей мамой. Если понадобятся деньги, чтобы откупиться от своих, то мы дадим. Сколько нужно.
Когда позже матушка поинтересовалась, что дочка нашла в этом тощем светловолосом пареньке, она ответила просто и веско:
– Он не испугался.
Хотя на самом деле Ньён ещё как испугался. И до сих пор до дрожи боялся и призраков, и особенно матушку Шанэ. Выросший в трущобах, на бедных островах и среди бедняков, он рано научился разбираться в людях и чуял тех, кто с двойным дном. И матушку Шанэ считал из таких – добрая, улыбчивая, но опаснее неё он мало кого встречал.
И сейчас она явно не поболтать пришла.
– Вы по делу, ма? – осторожно спросил Ньён, закрывая сундук и присаживаясь на крышку.
Завязав с воровством, он, поупрямившись для вида, нашёл себя в семейном деле, стараясь держаться как можно дальше от чайной – на самых дальних складах, куда в избытке свозились южные травы, специи и песок – огромные мешки песка, который исчезал с поразительной быстротой. Ньён старательно делал вид, что его это не интересует, а сам разнюхал – на колдовство песок уходит. Южане Семиречья полными лодками его вывозили. Так-то.
– По делу, – кивнула матушка Шанэ. Тоже присела на крышку сундука и деловито сообщила: – Мне нужен ответ от Чудьи.
Ньён присвистнул:
– Ма, а я вам говорил, сколько она берёт за один вопрос?
– Даже больше дам, – пообещала матушка. – Потому что срочно.
– Это для вас или для того сыскника? – прищурился зять.
– Для меня, – заверила матушка Шанэ, и её тёмные глаза стали холодными, колючими. – Так и передай своей тётушке – это для меня. Представь себе, сынок, какая-то, да простят меня пески за слова нехорошие, тварь, впитав южную силу и скупив чужие южные заклятья, приехала на Север, в Мелкодонье, и начала убивать. Убивать! Казнить невинных ради новых помощников!
А Ньёна поразило другое.
– Кто вам сказал?.. – пробормотал он.
– Земля слухами полнится, – усмехнулась матушка. – И я знаю, что Чудья раньше сыскной была, что у неё уникальный дар – не просто предвиденья, но и… предзнания. И прежний начальник её выжал так, что Чудья чуть навсегда без силы не осталась. Поэтому она ненавидит сыскников и не хочет им помогать. Поэтому – для меня. На кону честь семьи, сынок. И честь южного колдовства. Нельзя, чтобы про нас думали, будто мы убиваем, чтобы стать сильнее. На Севере живёт немало южан. Нельзя, чтобы нас начали бояться и ненавидеть из-за одной сволочи, которая к тому же явно северная.
Ньён осмыслил услышанное, поёжился и согласился:
– Сейчас же пойду.
Читать бесплатно другие книги:
