Власть меча Смит Уилбур

Лотар должен был прежде всего позаботиться о своем сыне, но его тронула храбрость девочки. Ему хотелось сказать ей: «От этого нет лекарств. Для них ничего нельзя сделать. Они теперь в руках Божьих».

Сара не отставала; она схватила Лотара за руку и потянула, словно пытаясь вернуть его к шалашу, где лежали, умирая, женщина и двое малышей:

– Помогите мне, оом! Помогите мне им помочь!

У Лотара мурашки побежали по коже от прикосновения девочки. Он тут же представил массу отвратительных микробов, упавших на него с ее нежной кожи. Он должен был как можно скорее убраться отсюда…

– Оставайся с ними, – сказал он ей, стараясь скрыть отвращение. – Давай им воду. Я пойду поискать лекарство.

– А когда вы вернетесь? – Девочка доверчиво заглянула ему в лицо.

Лотару пришлось собрать все свои силы, чтобы солгать.

– Вернусь как можно скорее, – пообещал он, мягко высвобождая руку. И повторил, отворачиваясь: – Давай им воду.

– Спасибо, – тихо произнесла ему вслед девочка. – Да благословит вас Бог, вы добрый человек, оом.

Лотар не смог ничего ответить. Не смог даже оглянуться. Вместо этого он поспешил через темнеющий лагерь. На этот раз, поскольку он сознательно прислушивался, он улавливал другие звуки в хижинах, мимо которых шел: капризный лихорадочный плач какого-то ребенка, тяжелое дыхание и стоны женщины, страдающей от ужасных спазмов в животе, беспокойные тихие голоса тех, кто ухаживал за ними…

Из одной из картонных хижин появилась костлявая фигура и вцепилась в руку Лотара. Он даже не понял сначала, мужчина это или женщина, но потом человек заговорил надтреснутым, почти безумным женским голосом:

– Вы доктор? Я должна найти доктора.

Лотар вырвался из цепких пальцев и пустился бежать.

Темный Хендрик ждал его. Он уже вскинул за плечи мешок и ногой забрасывал песком угли костра. Манфред сидел на корточках в стороне, под терном.

– Тиф, – выдохнул Лотар страшное слово. – Уже по всему лагерю.

Хендрик застыл. Лотар видел, как Хендрик противостоял раненому слону, но теперь гигант был испуган. Лотар это понял по тому, как тот держал большую черную голову, и по тому, какой запах возник от него – странный, похожий на запах рассерженной пустынной кобры.

– Пошли, Манфред. Мы уходим.

– А куда мы идем, папа? – Манфред все так же сидел на корточках.

– Подальше отсюда… подальше от города и его заразы.

– А как же Сара?

Мальчик вжал голову в плечи, и Лотар узнал этот жест упрямства.

– Она нам никто. И мы ничего не можем сделать.

– Но она умрет… как и ее мама, и маленькие… – Манфред посмотрел на отца. – Она ведь умрет, да?

– Вставай! – прикрикнул на него Лотар.

От стыда и чувства вины он разозлился.

– Мы уходим.

Он властно взмахнул рукой, и Хендрик подошел к Манфреду и поднял его на ноги.

– Идем, Мани, слушайся папу.

Он последовал за Лотаром, таща мальчика за руку.

Они перешли через железнодорожную насыпь, и Манфред перестал сопротивляться. Хендрик отпустил его, и мальчик послушно последовал за отцом.

Через час они добрались до главной дороги, пыльной серебристой полосы, бежавшей в лунном свете через перевал в холмах, и Лотар остановился.

– Мы идем за лошадьми? – спросил Хендрик.

– Да, – кивнул Лотар. – Это следующий шаг.

Но его голова сама повернулась в ту сторону, откуда они пришли, и все они умолкли, тоже глядя назад.

– Я не мог поступить по-другому, – объяснил Лотар. – Я не мог позволить Манфреду оставаться рядом с ними.

Никто ему не ответил.

– Мы должны заняться подготовкой… – продолжал он. – Лошади, мы должны добыть лошадей…

Он умолк.

Внезапно Лотар сорвал мешок с плеча Хендрика и бросил его на землю. Сердито открыв его, он достал небольшой холщовый сверток, в котором лежали его хирургические инструменты и запас лекарств.

– Придержи Мани, – приказал он Хендрику. – Ждите меня в ущелье у реки Гамас, на том месте, где мы останавливались во время марша из Усакоса. Ты его помнишь?

Хендрик кивнул:

– Как долго тебя ждать?

– Ровно столько, сколько им понадобится, чтобы умереть, – ответил Лотар.

Он встал и посмотрел на Манфреда.

– Делай, что велит Хендрик, – приказал он.

– Можно мне пойти с тобой, папа?

Лотар не потрудился ответить. Он повернулся и зашагал обратно среди освещенных луной колючих деревьев, а Хендрик и Манфред провожали его взглядами, пока он не исчез. Потом Хендрик опустился на колени и начал заново укладывать вещи в мешке.

Сара сидела на корточках у костра, юбка сбилась вокруг ее тощих темных ног; она щурилась от дыма, ожидая, пока вскипит вода в закопченном котелке.

Подняв голову, она увидела Лотара, стоявшего на краю освещенного круга. Девочка уставилась на него, а потом ее бледное худое личико как будто съежилось, и по щекам потекли слезы, поблескивая в отсветах костра.

– Я думала, вы не вернетесь, – прошептала она. – Я думала, вы ушли.

Лотар резко качнул головой, все еще злясь на собственную слабость и не доверяя собственному голосу. Он просто присел на корточки напротив девочки, по другую сторону костра, и раскрыл свою холщовую сумку. Ее содержимое никак не подходило к случаю. Лотар мог выдернуть гнилой зуб, вскрыть нарыв, вычистить змеиный укус или поставить шины на сломанные конечности, но лечить стремительно распространявшийся тиф ему было практически нечем. Лотар налил в кружку столовую ложку черного патентованного состава Чемберлена от диареи и наполнил ее до краев горячей водой из котелка.

– Помоги мне! – велел он Саре.

Они вместе приподняли и усадили младшего ребенка. Малышка почти ничего не весила, Лотар ощущал каждую косточку ее крошечного тела, словно он взял в руки едва оперившегося птенца. И все было безнадежно.

«Она умрет к утру», – думал Лотар, поднося кружку к ее губам.

Но девочка и столько не протянула; она ускользнула из жизни за несколько часов до рассвета. Момент ее смерти остался незамеченным, и Лотар понял все лишь тогда, когда пощупал пульс ребенка на сонной артерии и ощутил холод вечности в истощенной плоти.

Мальчик продержался до полудня и ушел так же тихо, как и его сестренка. Лотар завернул их в одно серое грязное одеяло и вынес на руках к общей могиле, уже выкопанной на краю лагеря. Это был маленький одинокий сверток на песчаном дне, в конце ряда более крупных тел.

Мать Сары продолжала сражаться за жизнь.

«Бог знает, почему ей так хочется дальше жить, – думал Лотар, – ее ведь не ждет ничего хорошего». Но она стонала, мотала головой и вскрикивала в бреду. Лотар уже возненавидел ее за такое упорство, за то, что она удерживала его рядом с вонючими матрасами, вынуждая следить за своим угасанием, касаться горячей от лихорадки кожи, вливать лекарство в беззубый рот…

В сумерки он подумал, что она победила. Кожа женщины стала прохладнее, сама она затихла. И даже с трудом потянулась к руке Сары и попыталась что-то сказать, глядя в лицо дочери, как будто узнавая ее, но слова вязли в глубине ее горла, а в углах рта скапливалась пузырящаяся желтая слизь.

Усилие оказалось слишком большим. Женщина закрыла глаза и как будто заснула. Сара отерла ей губы и взяла тонкую костлявую руку с синими венами, набухшими под кожей.

Через час женщина внезапно села и отчетливо произнесла:

– Сара, где ты, детка?

А потом упала на спину и сделала долгий судорожный вдох. Вдох оборвался на середине, и худая грудь женщины медленно опала, а вся плоть словно стекла с ее лица, как теплый воск.

На этот раз Сара шла рядом с Лотаром, когда тот нес женщину к могиле. Он положил ее в конце длинного ряда трупов. А потом они вместе вернулись к шалашу.

Сара стояла и смотрела, как Лотар сворачивает холщовую скатку, и на ее маленьком бледном личике отражалась бесконечная тоска. Лотар прошел с десяток шагов, потом повернул обратно. Девочка дрожала, как брошенный щенок, но не тронулась с места.

– Ладно, – сказал Лотар с покорным вздохом. – Идем!

Она бросилась к нему.

– Я не доставлю вам никаких неприятностей, – пробормотала она, едва не рыдая от облегчения. – Я вам буду помогать. Я умею готовить, шить и стирать. Вам не будет со мной тяжело.

– Что ты собираешься с ней делать? – спросил Хендрик. – Она не может оставаться с нами! Нам никогда не сделать того, что мы должны, имея на руках ребенка такого возраста!

– Я не мог бросить ее там, – оправдывался Лотар. – В этом лагере смерти.

– Но для нас так было бы лучше. – Хендрик пожал плечами. – А теперь что?

Они покинули стоянку на дне ущелья и поднялись на вершину скалистого обрыва. Дети остались далеко внизу, на песчаном берегу единственного зеленого застоявшегося водоема во всем ущелье, в котором еще оставалась вода.

Дети сидели рядом на корточках; Манфред вытянул вперед правую руку, держа самодельную леску. Мужчины увидели, как мальчик отклонился назад и перебросил леску из руки в руку. Сара вскочила, ее восторженный крик донесся до мужчин. А они наблюдали, как Манфред выдернул из воды бьющегося, скользкого черного сома. Рыба запрыгала на песке, сверкая каплями влаги.

– Я решу, что с ней делать, – заверил Хендрика Лотар.

Но Хендрик перебил его:

– Лучше думай поскорее. С каждым днем, который мы тратим впустую, вода на севере пересыхает, а у нас до сих пор нет лошадей.

Лотар набил свою трубку новой порцией махорки и задумался. Хендрик был прав: девочка все усложняла. Следовало как-то избавиться от нее. Внезапно он оторвал взгляд от трубки и улыбнулся.

– Моя кузина, – сказал он.

Хендрик недоуменно уставился на него:

– Я и не знал, что у тебя есть кузены.

– Большинство из них погибли в лагерях, но Труди выжила.

– Где же она, эта твоя любимая кузина?

– Она живет как раз на нашем пути к северу. Так что мы не потеряем времени, а просто оставим девочку у нее.

– Я не хочу туда идти, – горестно прошептала Сара. – Я не знаю твою тетю. Я хочу остаться с вами.

– Тише! – предостерег ее Манфред. – Разбудишь папу и Хенни.

Он придвинулся ближе к ней и прижал палец к ее губам. Костер уже догорел, и луна зашла. Только звезды пустыни сияли над ними, большие, как огни свечей, на фоне черного бархатного полога неба.

Сара заговорила так тихо, что Манфред едва мог разбирать слова, хотя губы девочки находились в нескольких дюймах от его уха.

– Ты единственный друг, который у меня когда-либо был, – сказала она. – Да еще такой, кто учил меня читать и писать.

Манфред тут же почувствовал, как от этих слов на его плечи лег огромный груз ответственности. До этого момента он испытывал к девочке двойственные чувства. У него, как и у Сары, никогда не было друзей его возраста, он никогда не ходил в школу, никогда не жил в городе. Его единственным учителем был отец. Всю свою жизнь Манфред находился среди взрослых мужчин; рядом были его отец, Хендрик и грубые суровые мужчины. И никакая женщина не заботилась о нем и не проявляла к нему нежности.

Сара стала его первой подружкой, хотя ее слабость и глупость раздражали Манфреда. Ему приходилось ждать, пока она догонит его, когда они поднимались на холмы, и она хныкала, когда он бил по голове сома, умерщвляя его, или сворачивал шею жирному коричневому франколину, попавшемуся в силки. Однако она смешила его, и Манфреду нравился ее голос, когда она пела, – голос был тоненьким, нежным и очень мелодичным. И хотя ее раболепие иногда выглядело избыточным и чрезмерным, все же Манфред испытывал необъяснимое чувство блаженства, когда Сара была рядом. Она быстро училась, и за те несколько дней, что они провели вместе, она успела выучить наизусть алфавит и таблицу умножения от двух до десяти.

Конечно, было бы намного лучше, окажись Сара мальчиком, однако мальчик все же разглядел в ней кое-что интригующее… Запах и мягкость ее кожи озадачивали Манфреда. Волосы у Сары были очень мягкими, шелковистыми… Иногда он касался их как бы случайно, и Сара тут же застывала и не шевелилась под его пальцами, так что он смущался и почти бессознательно убирал руку.

Иногда Сара прижималась к нему, как нежный котенок, и странное удовольствие, охватывавшее Манфреда, было слишком непропорционально краткому прикосновению; а когда они спали под одним одеялом, Манфред мог проснуться среди ночи и прислушиваться к ее дыханию, а ее волосы щекотали его лицо.

Дорога до Окаханджи была долгой, тяжелой и пыльной. Они находились в пути уже пять дней. Но двигались только рано утром и поздно вечером. Днем мужчины обычно отдыхали в тени, а двое детей могли удрать в сторонку, чтобы поболтать, поставить силки или продолжить уроки Сары. Они не играли в какие-нибудь воображаемые игры, как могли бы проводить время другие дети их возраста. Жизнь обоих была слишком близка к грубой реальности. А теперь над ними нависла новая угроза – угроза разлуки, которая становилась все более близкой с каждой милей, оставленной позади. Манфред не мог найти слов, чтобы утешить Сару. Его собственное чувство неминуемой потери усугубилось из-за заверений Сары в ее дружбе. Она прижималась к нему под одеялом, и тепло ее худенького, хрупкого тела изумляло. Манфред неловко обнял ее за плечи, и мягкие волосы прижались к его щеке.

– Я за тобой вернусь.

Манфред не собирался этого говорить. И даже не думал ничего такого до момента, когда у него вырвались эти слова.

– Обещай мне! – Сара повернулась так, что ее губы оказались возле уха Манфреда. – Обещай, что вернешься и заберешь меня.

– Обещаю. Я за тобой вернусь, – торжественно повторил Манфред, сам потрясенный тем, что делал.

Он не имел власти над своим будущим, он просто не мог быть уверен, что сдержит такое обещание.

– Когда? – тут же спросила Сара.

– Нам нужно кое-что сделать…

Манфред не знал подробностей того, что задумали его отец и Хендрик. Он лишь понимал, что это нечто трудное и в какой-то степени опасное.

– Это кое-что важное. Нет, я не могу тебе рассказать. Но когда все кончится, мы за тобой придем.

Похоже, это удовлетворило Сару. Она вздохнула, и Манфред почувствовал, как напряжение покинуло ее тело. Она сонно расслабилась и тихо забормотала:

– Ты ведь мой друг, да, Мани?

– Да. Я твой друг.

– Мой лучший друг?

– Да, твой лучший друг.

Сара снова вздохнула и заснула. Манфред погладил ее волосы, такие мягкие и пушистые под его пальцами, и на него напала тоска неизбежной утраты. Ему даже захотелось заплакать, но такие девчачьи штучки были не для него, он бы такого не допустил.

На следующий вечер они тащились по щиколотку в белой, как мука, пыли по очередному изгибу обширной холмистой равнины, и когда дети догнали Лотара на гребне невысокого холма, он без слов показал вперед.

Скопление железных крыш маленького приграничного городка Окаханджи сияло в лучах опускавшегося солнца, как зеркала, а посреди них возвышался единственный церковный шпиль. Тоже обшитый гофрированным железом, он высотой не уступал деревьям, окружавшим его.

– Пойдем туда, когда стемнеет.

Лотар перекинул мешок на другое плечо и посмотрел на девочку. Ее тонкие волосы пропитались потом и пылью и спереди прилипли ко лбу и щекам, а растрепанные косички торчали за ушами, как рожки. Солнце обожгло ее так, что, если бы не светлые волосы, она сошла бы за дитя племени нама. И одета она была так же просто, а ее босые ноги стали белыми от тонкой пыли.

Лотар обдумал идею покупки ей нового платья и обуви в одной из маленьких лавок у дороги – и отверг ее. Конечно, оно бы того стоило, потому что если его кузина откажется от ребенка… Лотар не стал додумывать эту мысль. Он может просто слегка отмыть дитя возле буровой скважины, из которой город снабжался водой.

– Даму, у которой ты останешься, зовут мефроу[9] Труди Бирман. Она очень добрая религиозная леди.

Лотар почти не общался со своей кузиной. Они не виделись тринадцать лет.

– Она замужем за пастором голландской реформистской церкви здесь, в Окахандже. Он тоже хороший богобоязненный человек. И у них есть дети твоего возраста. Тебе будет с ними очень хорошо.

– А он будет учить меня читать, как учит Мани?

– Конечно! – Лотар готов был дать любые обещания, лишь бы избавиться от ребенка. – Он учит своих детей, а ты будешь такой же, как они.

– А почему Мани не может остаться со мной?

– Мани должен идти со мной.

– Пожалуйста, можно и мне пойти с вами?

– Нет, нельзя. Ты останешься здесь… и я не хочу больше говорить об этом.

У резервуара рядом с насосом скважины Сара смыла пыль с ног и рук и прополоскала волосы, прежде чем снова заплести их в косички.

– Я готова, – сообщила она наконец Лотару, и ее губы дрожали, когда Лотар окидывал ее критическим взглядом.

Да, она была грязной маленькой оборванкой, ненужной ношей для них, тем не менее Лотар испытывал к ней непонятную нежность. Он поневоле восхищался силой духа и храбростью малышки. И вдруг он поймал себя на мысли: нельзя ли найти другой способ вместо того, чтобы бросить здесь девочку? и ему понадобилось сделать над собой усилие, чтобы решительно сказать себе, что это сделать необходимо.

– Ладно, идем. – Он взял ее за руку и повернулся к Манфреду. – А ты жди здесь с Хенни.

– Пап, позволь мне пойти с вами! – умоляюще воскликнул Манфред. – Только до ворот! Просто чтобы попрощаться с Сарой!

Лотар заколебался, потом ворчливо согласился:

– Хорошо, но помалкивай и помни о хороших манерах.

Он повел обоих детей по узкой дорожке позади длинного ряда коттеджей, и наконец они подошли к задней калитке одного из домов побольше, рядом с церковью. Не вызывало сомнений, что это дом пастора. В задней комнате горел свет, жесткий белый свет керосиновой лампы, и в проволочную сетку, прикрывавшую дверь, бились жуки и мошки.

Как только они вошли в калитку и направились по дорожке к кухне, до них донеслись звуки голосов, сливавшихся в печальном религиозном песнопении. Подойдя к сетке на двери, они увидели в освещенной кухне семью, сидевшую за длинным дощатым столом; все пели хором.

Лотар постучал в дверь, и пение стихло.

Мужчина, сидевший во главе стола, встал и направился к двери. Он был в черном костюме, штанины и рукава вспучились на локтях и коленях, но пиджак туго обтягивал широкие плечи. Волосы мужчины, густые и длинные, свисали до плеч седеющей гривой и осыпали темную ткань хлопьями перхоти.

– Кто это? – резко спросил он голосом, привыкшим вещать с кафедры.

Он распахнул сетчатую дверь и всмотрелся в темноту. У него был широкий интеллигентный лоб с большими залысинами над ним, а глаза сидели глубоко, как у пророков Ветхого Завета.

– Ты!

Он узнал Лотара, но не сделал попытки как-то приветствовать его. Вместо этого он оглянулся через плечо.

– Мефроу, тут твой безбожный кузен явился из пустыни, словно Каин!

Светловолосая женщина поднялась с другого конца стола, шикнула на детей и жестом велела им оставаться на местах. Ростом она почти не уступала мужу, но, хотя ей было за сорок, выглядела она свежо – хорошо сложенная, с румяным лицом и косами, уложенными на макушке на немецкий лад. Она сложила полные белые руки на бесформенной пухлой груди.

– Чего тебе нужно от нас, Лотар де ла Рей? – требовательно спросила она. – Это дом христиан, почитающих Господа, и мы не хотим иметь ничего общего с дикарями вроде тебя…

Она умолкла на полуслове, заметив детей, и с любопытством уставилась на них.

– Привет, Труди. – Лотар подтолкнул Сару вперед, на освещенное пространство. – Много лет прошло. Ты выглядишь довольной и счастливой.

– Я счастлива благодаря любви Господа, – согласилась его кузина. – Но ты знаешь, что мне редко выпадал достаток.

Она изобразила на лице нечто вроде страдания, и Лотар быстро продолжил:

– Я даю тебе еще один шанс христианского служения. – Он подтолкнул Сару вперед. – Эта бедная сирота… она осталась совершенно одна. Ей нужен дом. Ты могла бы принять ее, Труди, и Господь возлюбит тебя за это.

– Если это очередное твое…

Труди обернулась, бросила взгляд в кухню, на любопытные лица своих дочерей, и тут же понизила голос и зашипела:

– Это еще один твой ублюдок?

– Нет, ее родные умерли во время эпидемии тифа.

Это была ошибка. Лотар увидел, как Труди отшатнулась от девочки.

– Да это случилось много недель назад! Она не заразилась!

Труди слегка расслабилась, и Лотар поспешно продолжил:

– Я не могу о ней заботиться. Мы путешествуем, а ей нужна женщина.

– У нас и так слишком много ртов… – начала было Труди, но муж перебил ее.

– Входи, дитя! – прогудел он, и Лотар подтолкнул Сару к нему. – Как тебя зовут?

– Сара Бестер, оом.

– Значит, ты из фолкеров? – спросил высокий пастор. – Из настоящих африканеров?

Сара неуверенно кивнула.

– А твоя покойная матушка и твой отец были обвенчаны в реформистской церкви?

Сара снова кивнула.

– И ты веришь в великого Бога Израиля?

– Да, оом. Мама научила меня, – прошептала Сара.

– Тогда мы не можем отвергнуть этого ребенка, – сказал пастор своей жене. – Впусти ее в дом, женщина. Господь ее прокормит. Господь не оставляет избранный народ.

Труди Бирман театрально вздохнула и протянула Саре руку.

– Такая тощая и грязная, как негритенок.

– А ты, Лотар де ла Рей, – пастор направил на Лотара палец, – указал ли тебе милосердный Господь на твои ошибки, направил ли твои стопы на путь праведности?

– Пока нет, дорогой кузен. – Лотар отступил от двери, не скрывая облегчения.

Внимание пастора привлек мальчик, стоявший в тени за спиной Лотара.

– А это кто?

– Мой сын Манфред. – Лотар жестом защиты опустил руку на плечо мальчика.

Пастор шагнул ближе и нагнулся, внимательно всматриваясь в лицо Манфреда.

Его большая темная борода ощетинилась, глаза горели фанатизмом, но Манфред смотрел прямо в них и видел, как они меняются. В них засветились тепло, добродушие и сострадание.

– Я тебя напугал, йонг?[10]

Его голос смягчился, и Манфред качнул головой:

– Нет, оом… точнее, не очень.

Пастор усмехнулся:

– Кто учит тебя читать Библию, йонг?

– Мой отец, оом.

– Тогда Господь будет милостив к твоей душе.

Пастор выпрямился и посмотрел на Лотара, выставив вперед бороду.

– Я бы предпочел, чтобы ты оставил мальчика вместо девочки, – сказал он, и Лотар крепче сжал плечо сына. – Он, похоже, неплохой парнишка, а нам нужны хорошие мужчины для служения Богу.

– О нем хорошо заботятся.

Лотар не мог скрыть своего волнения, а пастор снова обратил на Манфреда властный взгляд.

– Думаю, юноша, нам с тобой суждено снова встретиться по велению Господа. Когда твой отец утонет, или его сожрет лев, или его повесят англичане, или его как-то еще накажет Бог Израиля, приходи сюда. Ты меня слышишь, йонг? Меня зовут Тромп Бирман, Глас Божий. Возвращайся в этот дом!

Манфред кивнул:

– Я приду, чтобы повидаться с Сарой. Я обещал ей.

При этих его словах храбрость девочки иссякла, она всхлипнула и попыталась вырваться из рук Труди.

– Прекрати, дитя! – Труди Бирман раздраженно встряхнула Сару. – Перестань бормотать!

Сара слегка задохнулась и подавила новое рыдание.

Лотар развернул Манфреда от двери.

– Это дитя умеет работать, кузен. Ты не пожалеешь о своем милосердии, – бросил он пастору.

– Посмотрим, – с сомнением проворчал пастор.

Лотар уже направился прочь по тропинке.

– Помни слово Божье, Лотар де ла Рей! – прогудел ему вслед Глас Божий. – «Я есть путь и свет! Верящий в меня…»

Манфред вывернулся из отцовской руки и оглянулся. Высокая сухопарая фигура пастора почти заполняла собой дверной проем, но где-то на уровне его талии из-за его спины выглянула Сара – и в свете керосиновой лампы ее лицо было белым, как фарфор, и блестело от слез.

На оговоренном месте их ждали четверо мужчин. В отчаянные годы, когда они вместе сражались в партизанском отряде, каждому было необходимо знать места встреч. Когда во время схваток их разделяли солдаты противника, они рассыпались по вельду, а несколько дней спустя снова собирались в одном из безопасных мест.

В таких местах всегда была вода – небольшой источник в расщелине на склоне холма, колодец бушменов или пересохшее русло реки, где они могли докопаться до драгоценной влаги. И еще такие места всегда находились достаточно высоко, что позволяло им видеть все вокруг, так что преследовавший враг не мог захватить их врасплох. К тому же рядом всегда имелось пастбище для лошадей и укрытие для людей, и они оставляли там в тайниках кое-какие припасы.

Место, которое Лотар выбрал для этой встречи, имело и дополнительные преимущества. Оно находилось всего в нескольких милях к северу от усадьбы преуспевающего немецкого скотовода, доброго друга семьи Лотара; на этого человека можно было положиться, и он ничего не имел бы против их присутствия на его земле.

Лотар поднялся в холмы вдоль сухого русла, что извивалось между склонами, как подбитая африканская гадюка. Он выбрался на открытое место, чтобы ожидавшие его люди увидели его издалека. Ему оставалось пройти еще около двух миль до места встречи, когда на каменистом гребне впереди замаячила маленькая фигура и замахала руками. Тут же появились еще трое, и все они побежали вниз по сухому речному руслу навстречу Лотару и его спутникам.

Впереди шел Варк Ян, или Свинка Джон, старый воин-готтентот с желтым сморщенным лицом, которое выдавало его происхождение от племен нама и бергдама и даже, как он частенько хвастался, от настоящих бушменов. Якобы его бабушка была бушменкой, рабыней, захваченной в плен бурами в одном из последних больших рейдов прошлого столетия. Но он также был известным лгуном, и мнения насчет правдивости этих сведений разделялись. Следом за Варк Яном шагал Кляйн Бой, незаконный сын Хендрика от матери-гереро.