Увечный бог. Том 1 Эриксон Стивен
- Некогда, в сельском имении, у меня была нянька. Арбузные титьки, большие глаза...
- Чего?!
- Мой отец до ужаса плохо запоминал имена. Так что приходилось давать, э... запоминающиеся описания. Да, она любила рассказывать мне на ночь. Долгие, звонкие сказания о героях. Любовь утерянная, любовь обретенная. Она умела сделать конец сладким. Чтобы снились хорошие сны.
- Что и нужно детям.
- Полагаю. Но это были истории не для меня. Для нее самой. Она была с побережья, оставила там любимого - это же Летер, понимаешь, вся община погрязла в Долгах. Вот почему она трудилась на нашу семью. Что до молодого человека - его послали в море. - Он помолчал, вспоминая. - Каждую ночь она рассказывала, как желает изменения жизни. Хотя я тогда не понимал. Правда в том, что ей самой нужен был счастливый конец, нужно было во что-то верить. Ради себя, ради кого-то еще.
Лостара вздохнула. - Что с ней стало?
- Насколько я знаю, она еще там, в имении.
- Пытаешься разбить мне сердце, Хенар?
Он покачал головой: - Мой отец выработал лучшую из возможных систем, он был добр к Должникам. За год до того, как я поступил в учение на улана, арбузные титьки большие глаза вышла замуж за одного из конюхов. Последнее воспоминание: живот выпирает, титьки стали еще больше.
- Значит, она отказалась от человека в море. Что ж, полагаю, это мудро. Это часть взросления.
Хенар смотрел на нее. Потом отвернулся к каменистой окрестной панораме. - Я иногда о ней думаю. - Он улыбнулся. - Даже привык фантазировать, да, как делают все молодые мужчины. - Улыбка увяла. - Но по большей части я вижу ее сидящей на краю постели, руки порхают, глаза еще больше, а в кровати ее дитя. Сын. Он увидит сладкие сны. Когда погаснет лампада, когда она встанет в двери - вот когда по щекам потекут слезы. Она вспомнит юношу с морского побережья.
Дыхание Лостары изменилось; она спрятала лицо. - Любимая?
Ответ прозвучал приглушенно: - Все хорошо, Хенар. Ты продолжаешь меня удивлять. Вот и всё.
- Мы выживем, Лостар Ииль, - сказал он. - Однажды я поведу тебя под руку к дому отца. Мы увидим его, стоящего, ожидающего нас. Смеющегося.
Она подняла голову, утерла слезы. - Смеющегося?
- Есть в этом мире наслаждения, Лостара Ииль, которых не передать словами. "Однажды я слышал одно из таких наслаждений. И услышу снова. Услышу".
- Прежде чем я достиг возвышенного положения неистощимого самоублажения, а именно стал Демидреком, Септархом Великого Храма, - говорил Банашар, - мне приходилось исполнять те же ритуалы, что и всем. Одним из таких обычаев были советы мирянам - кто знает, чего они вообще ждали от священника Осенней Змеи, но ведь, правду говоря, настоящая и подлинная функция жрецов всех окрасок - выслушивать литанию жалоб, страхов и признаний. Все ради улучшения души, только я не понял до сих пор, чьей именно души. - Он прервался. - Да вы слушаете ли, Адъюнкт?
- Похоже, выбора у меня мало, - отозвалась она.
Перед ними простерлась Стеклянная Пустыня. Небольшие отряды по сторонам - насколько он понимал, разведка - перемещались чуть впереди, пешком, как и все остальные; но перед самими Адъюнктом и Банашаром виднелась лишь неровная равнина, усеянная кристаллами. Небо приобрело зловещий оттенок.
Отставной жрец вздохнул. - Вот так интересный поворот. Благая женщина, вы выслушаете мои сказания о смертной недоле? Вы дадите совет?
Брошенный ему взгляд было невозможно расшифровать; чуть подумав, он понял, что это к лучшему.
Банашар откашлялся. - Иногда кто-то начинал роптать. На меня. Или, скорее, на всех нас, благочестивых дерьмецов в смешных рясах и всяческих регалиях. Знаете, что их больше всего сердило? Я скажу. ЛЮБОВЬ. Вот что.
Второй взгляд был еще более коротким.
Он кивнул: - Именно. Они спрашивали: "Ты, жрец - что ты, привыкший совать руку под рясу, можешь знать о любви? Еще важнее - что ты можешь знать о романтике?" Видите ли, почти все кончали свою болтовню жалобами на отношения. Не на бедность, увечья и болезни, не на прочие сразу приходящие на ум невзгоды. Любовники, супруги, жены, чужаки, сестры - бесконечные признания в изменах и так далее. Оттого и возникал этот вопрос: мы, став священниками, вышли из круга. Едва ли прочная позиция, чтобы раздавать прописные истины, выдавая их за советы. Понимаете, Адъюнкт?
- Нечего выпить, Банашар?
Он пнул друзу кристаллов, ожидая, что они сломаются. Они не сломались. Чуть слышно выругавшись, он пошел дальше, хромая. - Что я знал насчет романтики? Ничего. Но после многих лет выслушивания всевозможных вариаций темы, ах, кое-что стало яснее.
- А сейчас?
- Тоже, Адъюнкт. Изложить понимание любви и романтики?
- Я предпочла бы...
- Это всего лишь математическое упражнение. Романтика - перебирание возможностей, ведущих к любви - ускользающему призу. Понимаете, верно? Клянусь, вы ждете, что я буду говорить и говорить, да? Но я закончил. Конец обсуждению любви и романтики.
- В вашем описании чего-то недостает, Банашар.
- ВСЕГО недостает, Адъюнкт. Всего, что смущает и затуманивает, делая смутным по сути простое и до глупости элегантное. Или элегантно глупое, в зависимости от вашего отношения к теме.
Они пошли молча. Колонна позади беспрестанно издавала лязг и шум, но, кроме одинокого взрыва хохота, не было ничего: ни хвастливых песен, ни унылых баллад, ни споров, ни шуток. Хотя Адъюнкт задала быстрый темп, Банашар понимал: солдаты достаточно закалились и почти не обращают на трудности внимания. Такое спокойствие его нервировало.
"Надо пересечь пустыню. Холодно и совсем не так темно, как должно бы. И чуждое сияние шепчет с неба. Если вслушиваться внимательно, я могу различить слова. Падающие, как листья. Все языки мира - но, разумеется, не нашего мира. Какого-то иного, где лица в надежде поднимаются к небесам. - Вы там? - спрашивают они. А небеса не отвечают.
А я здесь иду. Смотрю вверх и спрашиваю: - Вы там? - И голоса отвечают: - Да. Мы здесь. Просто... протяни руку".
- Тогда я был трезвым жрецом, - произнес он. - Серьезным. Слушающим. Дающим советы.
Она мельком поглядела на него, промолчав.
Скрипач поглядел направо. К югу, шагах в сорока, голова колонны. Адъюнкт. Рядом жрец. За ними пара кулаков.
Восемь юных, едва вылезших из-под материнских юбок хундрилов шли со Скрипачом. Заметили, что он один, и стали подбираться ближе. Наверное, из любопытства. Или хотят делать что-то важное, значительное. Разведывать, охранять фланги.
Он не стал их прогонять. Слишком многие потеряли надежду, глядят уныло. Мертвые отцы, братья, матери, сестры. Огромные прорехи, в которых воет ветер. Вот они собрались, окружая его, словно он стал отдельной колонной.
Скрипач молчал - и они переняли его безмолвие, словно стали старше. Единственные звуки - шум камней под ногами, шелест мокасин, топот его сапог. И хруст со стороны колонны.
Он видел карту. Знал, что лежит впереди. "Лишь невозможное. Без воды мы никогда не покинем пустыню. Без воды все наши планы умрут здесь. И сомкнутся боги, словно шакалы, и потом явятся Старшие, и польется кровь.
Увечный Бог будет ужасно страдать - вся прежняя боль, все отчаяние покажутся ему лишь прелюдией. Они будут питаться его агонией долго, очень долго.
Твоей агонией, Падший. Ты в Колоде Драконов. Твой дом благословлен. Если нас постигнет неудача, это решение станет величайшей твоей ошибкой. Ты будешь в западне. Страдание станет твоим священным писанием и ох, сколько народу прибежит к тебе. Никому не нравится страдать в изоляции, никому не хочется страдать без смысла. Ты ответишь на эти нужды, ты сделаешь их болезнью. Тела и духа. А пытка твоей души будет длиться и длиться.
Не стану утверждать, что ты мне нравишься, Падший. Но ведь ты не просишь любви. Ни у меня, ни у Адъюнкта, ни у кого вообще. Ты всего лишь просишь нас сделать должное. Мы отвечаем: "Да". Готово дело. Но помни - мы смертные, в грядущей войне мы уязвимы - среди всех игроков мы самые уязвимые.
Может, так и надо. Может, правильно, что нам суждено стать теми, что поднимут твой стяг, Падший. И ничего не знающие историки будут писать о нас, притворяясь знатоками. Будут спорить о наших целях - о том, чего мы хотели достичь. Перевернут каждый булыжник, каждый могильный камень в поисках мотивов. Намеков на амбиции.
Они составят Книгу Павших.
И начнут спорить о ее значении. Притворяясь знатоками - но ведь что они могут "знать"? О каждом из нас? С такого расстояния, такого холодного, холодного расстояния - вам придется щуриться. Вам придется пристально вглядываться.
Потому что мы размазаны по почве тонким слоем.
Таким... тонким".
Дети всегда вызывали в нем ощущение неуклюжести. Отвергнутый выбор, будущее, от которого он давно отказался. Глядеть на них - ощущать вину. "Были неизбежные преступления, и каждый раз я отворачивался. Каждый раз... все мы. Вискиджек, помнишь, как мы стояли тогда у бойниц Замка Обманщика? Лейсин только что вышла из... теней. Там был ребенок, сын какого-то купца. Смелый. Ты что-то ему сказал. Вискиджек, ты дал ему совет. Какой? Не припоминаю. Не знаю даже, зачем вообще вспомнил".
Матери выглядывают из колонны - глаз не сводят с сыновей, с юных наследников. Готовы когтями их удерживать, лишь бы получилось. "Но зияют прорехи, и дети отходят, чтобы заменить потерянных. И матери твердят себе, что это хорошо, что этого достаточно.
Так и я говорю тебе, Падший: что бы мы ни сделали, будет достаточно. Мы закончим книгу, так или иначе.
И еще одно. То, что я понял сегодня, когда случайно углядел впереди ее, готовящуюся отдать сигнал о начале похода. С самого начала мы жили в адъюнктовой сказке. Сначала это была Лорн, в Даруджистане. А теперь Тавора Паран.
Адъюнкт никогда не стоит в центре. Она в стороне, на стороне. Всегда. Истина записана в самом титуле, от которого она не отказывается. Что же это означает? Ах, Падший, вот что: она делает что должна, но твоя жизнь не в ее руках.
Да, я вижу.
Падший, твоя жизнь в руках убийцы малазанских морпехов и панцирников.
Твоя жизнь в моих руках.
И скоро она пошлет нас особым путем.
В Малазанской Книге Павших историки опишут наши страдания, говоря о них, как о муках служителей Увечного Бога. Как о чем-то... подобающем. Видя со стороны наш "фанатизм", они забудут, кто мы были, думая лишь о том, чего мы достигли. Или не сумели достигнуть.
И упустят самую гребаную суть.
Падший, мы ВСЕ твои дети".
Глава 12
Пришло слово и в пыли выпрямил я, наконец, спину, и оглядел детей своих, что еще стояли. Трона Тени более не было, из полутьмы вылетали драконы, заполняя воздух воплями ярости и разочарования. Так я узнал, что ему удалось. Он обхитрил всех, но какой ценой? Я посмотрел на груды тел, на чудовищно высокий уровень воды у проклятого берега. Кровь потоками текла по склону - туда, где возвысились каскады полосато-багряного света, где все еще зияли раны. Шла очередная волна. Нам не выстоять. Из леса в тот миг полнейшего отчаяния вышли трое. Я поглядел на них, и в истерзанной душе родился проблеск надежды...
"Престол, Скипетр и Корона", отрывки из Книги одиннадцатой Восход Харат (Сокровищница Коралла)
Сласть, шатаясь, выбралась из давки. Она была залита кровью. Ослепительная белизна пляжа потрясла ее, в глазах всё кружилось. Женщина упала на колени, потом на бок. Отпустила меч, но рукоять лишь через миг с хлюпанием оторвалась от ладони. Другой рукой стащила шлем. Удар меча оставил длинную зазубренную прорезь в металле; дыру заполнили окровавленные волосы и куски подшлемника.
Она позволила шлему упасть. Страшные звуки боя затихали. Небо кружилось перед глазами. Рваные фрагменты света плавали в сумраке. "Ах, Крака. Он нас предупреждал. И так, и эдак. Предупреждал. Ходил взад и вперед, вытаскивая и вкладывая в ножны проклятый клинок. Снова и снова.
Ты можешь думать о том, что будет. Можешь пытаться вообразить это умом. Что сделают воины. Куда пойдут солдаты. Но это же не подготовка. Вовсе нет".
Крики кажутся такими далекими. Приливы жуткого лязга, пасть разрыва - сплошные клинки, копья и мечи, ножи и топоры - эта пасть пережевывает людей на кровавые кусочки, железные зубы рвут и режут. И нет конца аппетиту.
"Пока находятся новые люди, готовые туда прыгнуть".
Ей было жарко, пропотевший ватник натер подмышки. Она задыхалась от собственной вони.
"Что же, мы назвали себя капитанами. Правда, Крака? Умеющими отдавать приказы. Умеющими выглядеть важными птицами. Рядом с принцем. Рядом с горсткой отборных солдат, которых он зовет Дозором. Мы с тобой, Краткость, стали офицерами.
В армии глупцов".
Теплая кровь залила уши - сначала левое, потом правое. Все звуки потонули в ее шелесте. "Не океан ли я слышу? Океан крови. Интересно, это будет последним звуком? Милый океан, призови же мою душу. Я снова поплыву. Дай мне снова нырнуть в воду".
Что-то заставило задрожать песок. "Нет, они не отстанут. Они прорвутся. Как он и сказал".
Она не капитан. Она не знает, что должен делать настоящий капитан. С первого мгновения, когда раскрылась брешь, когда свет сверкнул огненным языком... когда к ним прорвались все те голоса из-за барьера...
Она видела Йедана Деррига, шагающего к разрыву. Его Дозор строился, солдаты стали вожаками для первых шеренг летерийских добровольцев. Там был и Вифал - торопливо взбирался по крутому склону, уходил в лес. "Весть королеве Харкенаса: битва началась".
Сласть снова поглядела на разрыв. "Ставь наемников впереди, там, где им не сбежать, не раскидав самых твоих преданных солдат. Они пришли ради добычи. Но добыча не удержит мужчин и женщин, если дело станет слишком жарким. Эти островитяне - летерийцы... они мой народ. Мой".
Она взяла меч и побежала к высокому береговому уступу. Оружие неловко висело в руке. Оно ее, честно сказать, пугало. Сласть боялась поранить себя, а не какого-нибудь вопящего врага с выставленным копьем. Где Краткость? Где-то в толпе... "Мы словно разбуженные пинком термиты".
Кто-то вопил - мать, чье дитя только что вырвалось из объятий и пропало в давке, держа щит и меч, копье или пику. "Типичная для мира сцена. Для любого мира. И на той стороне барьера чья-то мать вопит, потеряв из виду любимого отпрыска". Она споткнулась, упала на колено и выблевала на костное крошево пляжа. Закашлялась, сплюнула, чувствуя, как расцветает внутри странная пустота. Казалось, ее мозги свободно плавают в теле, ни к чему не прикрепленные.
Она слышала рев. Звук битвы - нет, такого она ни разу еще не слышала. Бегство с летерийских берегов было совсем другим. Тогда голоса полнились страхом и болью, тоской обманутых надежд. Голоса звучали плаксиво. Против дисциплины Йедана Деррига и его элиты у столь жалких противников не было ни шанса.
А тут другое. Вырвавшийся из разрыва звук сам по себе заставил обороняющихся сделать шаг назад. Триумф и злость - они пробились! Наконец, они здесь! Проклятый враг их не остановит, даже не задержит. Тисте Лиосан полились на пляж, подпираемые сзади толпами сотоварищей, горизонтально выставив острия копий.
Сласть заставила себя встать, заставила себя пойти вперед. Она еще "плыла", но зрение стало неестественно острым. Она увидела, как люди в первой линии летерийцев нелепо подпрыгивают в воздух, дергая головами, широко разевая рты. Враги подняли их на копья.
Меч выскользнул из руки. Сласть одурело, неловко развернулась, отыскивая оружие. Кто-то налетел на нее, сбил с ног. Она закашлялась, сплевывая мелкий песок. Где же меч? Вон там. Она поползла. Запорошенная рукоять больно впилась в ладонь. Капитан утерла пот, поглядела на брешь.
Странно, но строй летерийцев стоял. И даже отбивался. Они удерживали Лиосан на краю прохода. Сзади сильно напирали - добровольцам ничего не оставалось, как стоять и даже двигаться вниз. Там и тут появлялись прорехи, истерзанные тела оттаскивали назад.
Обе ведьмы были среди раненых. У каждой кинжал в руке. На глазах Сласти Сквиш встала на колени у какой-то женщины, осмотрела рану - и, качнув головой, вонзила острие прямо в сердце летерийки. Затем передвинулась к другой жертве боя.
"Трахнутые убийцы".
Стяжка забивала корпией рану в боку мужчины, звала носильщиков. На высоте берега создался второй пункт для раненых, там лекари останавливали кровь, зашивали раны, отпиливали конечности. Рядом уже вырыли яму в песке - для ампутированных рук, ног, для бойцов, умерших в руках хирургов.
"Какая... организация. Мы планировали. Да, припоминаю. Мы это планировали. То, что сейчас творится".
Сласть с трудом встала. - Они держатся, - пропыхтела она. - Они держатся!
- Капитан!
Какой-то мальчишка подбежал к ней. Она его прежде не встречала. До ужаса тощий, с коростой на губах. Летериец. - Кто тебя послал?
- Капрал Нить из Дозора, правый якорь, ранен и вынесен из строя, госпожа. Вы нужны принцу, чтобы принять командование над взводами фланга, госпожа.
"Толчок Странника!" Она облизала губы. Внизу живота ныло, словно в мочевом пузыре накопилась кислота. Взгляд вниз, на меч...
- Госпожа?
Проклятый малец смотрел на нее. Сочащиеся язвочки вокруг рта, грязь на лице. Она видела, как он испуган. Сирота, чья новая семья истребляется прямо сейчас, на глазах. Он принес слово принца. Нашел ее, сделал всё, что приказал Йедан. "Он занимается тем, чем и должен. Выполняет приказы. Держится чести, хотя впал в отчаяние, как все мы. Ну, кончай глядеть вот так". - Веди меня, - сказала она.
Словно малыш, желающий искупаться, он взял ее за руку и утянул на пляж.
Вонь тесной толпы заставила ее поперхнуться. Пот и рвота, страх, моча и кал. Как можно тут сражаться? Сласть едва не вырвала руку из холодной ладошки ребенка. Но чужие руки уже тянулись со всех сторон. Люди наклонялись, что-то вопили. Умоляющие взоры, клубящаяся серым зернистым облаком паника.
Ноги натолкнулись на человека, ползущего на четвереньках. Она попыталась перешагнуть, потом поглядела внимательнее. Если и сражен, то лишь страхом.
Мысль вызвала всплеск ярости. Она застыла на месте, развернулась кругом. - ВСТАТЬ, ПОГАНЫЙ КУСОК ГОВНА! ОНИ ТАМ УМИРАЮТ! ЗА ТЕБЯ! НА НОГИ! - В этот раз ей удалось вырваться из хватки мальчугана. Сласть схватила мужчину за волосы. - Вставай! Идем со мной!
Те, что были рядом, смотрели. Выпучивали глаза. Она видела, как взгляды становятся тверже, и гадала, почему. - Веди, парень! Стройтесь в линию! Быстро! Ты, солдат, даже не думай улизнуть!
"Слушайте меня! Я знаю что делаю. Потому что уже делала".
Она уже различала их голоса: - Смотри, капитан - там... Капитан Сласть, видели? Она удавила труса... - Убила! - Сласть убила труса прямо у меня на глазах!
- Боги подлые, - пробормотала она. Мальчик оглянулся и полез вперед, между двумя солдатами. Глаза его вдруг засияли.
И тут же она увидела острия копий, сверкающие, отскакивающие от щитов, лязгающие о мечи и андийские пики. В первый раз мельком различила лицо Лиосан. Длинное, узкое, тощее, но... "Клянусь Странником! Они как Анди! Точно такие же!"
Белокожие, не чернокожие. И это все? "Вся разница, чтоб вас!?"
Глядящие на нее глаза были светло-голубыми, до ужаса юными. Их несло друг к другу. Она увидела его страх. Ужасающий, безумный страх. - Нет, - шепнула она. "Не надо. Прошу. Иди назад..."
Секира врезалась в висок Лиосан. Кости треснули в глубине раны. Полилась кровь - из глаз, носа, рта. Оставшийся глаз вдруг стал плоским, слепым - юнец упал, пропав из вида...
Сласть застонала. Душа разрывалась от слез. Нос забился, он вынуждена была дышать ртом. Едва видела сквозь туман в глазах. А свет лился и лился, перемежаясь с тенями. Лился и лился...
Какая-то летерийка подалась назад, схватила ее за руку, запачкав кровью. Подтянула к себе. - Капрал Нить сказал, что скоро будет, госпожа.
Что же, ей придется вести беседу? Прямо здесь, когда битва кипит почти на расстоянии руки? Куда делся малец? Нигде не видно. А ее трус? Вон там, вдруг вылез в первый ряд и вопит, принимая на щит чей-то бешеный удар. - Что с ним?
- Капитан?
- Нить? Что с ним стряслось?
- Потерял руку, госпожа. Пошел, чтобы зашили - сказал, скоро назад будет. - Женщина встала лицом к строю, возвысила голос: - Капитан Сласть командует!
Похоже, никто не обратил внимания на ее слова.
Потом Сласть почуяла изменение в воздухе, как будто уши заложило. Нечто закипело прямо вокруг нее, полилось дальше. Отовсюду раздавался рев; фланг содрогнулся и тяжело двинулся навстречу Лиосан.
Словно пойманная течением, Сласть потащилась за всеми.
Наступила на что-то, подвернувшееся под ногу. Опустила взгляд.
Мальчик глядел на нее. Но нет, он ни на что не глядел. Язвочки вокруг разинутого рта стали черными от грязи.
"Ох, иди вымойся..."
А потом под ногами остались лишь Лиосан, исковерканные, свернувшиеся клубками в лужах крови. Зияющие раны. Сломанные копья, мокрая одежда. Пустые лица.
Она слышала другие крики и понимала - понимала - что весь летерийский строй движется вперед, ряд за рядом. "Пошли в свою поганую конуру, псы, жалкие твари!" - Пошли прочь! - заорала она. - Прочь! Это наше! Это наше!
Крик тут же был подхвачен.
Она видела: Лиосан пятятся, видела: ряды врагов отступают, а летерийцы снова и снова накатываются на них.
Перед ней вдруг возникла прогалина. Лиосан упал на колено, плечо разрублено, рука бесполезно болтается. Он видит ее, пытается встать. Старый, лицо осунувшееся, блеклые глаза...
Сласть неумело взмахнула мечом, но вложила в удар всю силу. Отлетела челюсть, клинок глубоко вошел в шею. Кровь забрызгала всё и всех. Испуганная горячим потопом, она сделала шаг назад...
Этот шаг спас ей жизнь. Выброшенное копье коснулось головы, впилось в шлем. Она чувствовала, как острие вгрызается в скальп, скрежещет по кости. Тут ее потянули назад.
Грузный мужчина подтащил ее к себе. - Да ладно, не ныть - у тебя ж голова еще на месте! Не видела мой меч? Я потерял поганца - но он еще зажат в руке. Сразу узнаешь, а? - Он согнулся, подобрал топор лесоруба. - Копытом Странника в ухо, что это за хрень? Да ладно, не ныть - я обещал вернуться, капитан Сласть? Я тут начал, я намерен тут и закончить.
"Нить? Нить Не Ныть? Так тебя прозывают?"
- Это наше! - выпевали и выпевали вокруг.
Руки ухватили ее, подняли. Первая схватка с Лиосан. Первый глоток... всего. Резни. Боли. Гнева. Угасающего света. "Всего. Всего. О боги, всего!"
Она вдруг растолкала окружающих.
Зажмурилась от ослепительного блеска берега, щупальца мучительно содрогающегося света завертелись над головой. Вниз, на колени. Вниз, набок. Меч и шлем долой. Звуки стихают, угасают...
Кто-то встал коленями на левое бедро. Заморгав, она увидела Сквиш, нож в окровавленной руке... - Даже не думай, - зарычала Сласть.
Ведьма ухмыльнулась.
И пропала.
Конец вылазки. Несколько Лиосан сошлись к месту разрыва, волоча раненых товарищей, и скрылись в слепящем свете. Меч Йедана Деррига был невообразимо тяжелым, и он позволил острию утонуть в промокшем песке пляжа.
- Принц!
- Иди к передовой линии, сержант - пусть вынесут раненых и мертвых. - Он посмотрел на брешь. На почернелое, слезящееся пятно Светопада. Слишком сильно поврежден, чтобы чудесным образом закрыться на его глазах, но первый натиск врага отбит.
Лиосан унесли с собой как можно больше мертвых, но десятки и десятки тел еще валялись у края берегового обрыва. - Отряди команду собирать их напротив разрыва. Создайте стену, но действуйте осторожно - пусть убедятся, что павшие действительно мертвы или безвредны.
- Слушаюсь, господин.
Он поднял голову, когда тень пронеслась за Светопадом как раз выше раны. Оскалил зубы.
Сзади подали голос: - Было теснее, чем мне нравится, Принц.
Он повернулся. - Бедак. Последний рывок - твоя забота?
- На крайнем правом фланге, - отвечала та.
- Нить? Готов поклясться, это был женский крик.
- У него руку отрубили. К счастью, кровью не истек. Капитан Сласть приняла командование флангом, господин. Нить вернулся как раз вовремя, чтобы вогнать топор лесоруба в черепушку последнего Лиосан. Так сильно, что сломал рукоять.
Йедан нахмурился: - Что делал в наших рядах топор лесоруба? Мои приказы насчет оружия были совершенно... Кстати. Сержант! Соберите лучшее оружие Лиосан, если вас не затруднит.
- Планы насчет трофея, Принц?
- Какого трофея?
Она кивком указала на меч.
Он поглядел. Голова Лиосан насажена на лезвие, полуотрубленная шея еще соединена с телом. Йедан хмыкнул: - То-то он тяжелый.
Яни Товис стояла на опушке леса. Следила, как носят тела, как швыряют в яму отрезанные конечности и целые трупы. Всё казалось нереальным. Торжествующие, непомерно утомленные летерийцы садились, не нарушая порядка строя - чтобы успокоить дыхание, проверить оружие и доспехи, взять мехи с водой у засновавших по рядам юношей. "Думают, что победили".
Без Йедана и его Дозора первая шеренга была бы быстро смята. Но теперь выжившие петушатся, готовые лопнуть от гордости. В первой схватке нечто выковано. Она видит, она чувствует. Боевую силу нельзя просто собрать. Нужна жестокая кузница, нужны языки пламени, нужна закалка в крови. Ее брат устроил здесь именно это.
Но этого недостаточно.
Она видит, как смотрят на берег трясы. Как она сама. Йедан не намерен тратить шеренги летерийцев, словно малоценных застрельщиков. Не теперь, когда он их закалил. Он отведет их назад, создав резерв для следующего боя.
"Они проверяли нашу стойкость. Теперь мы узрим настоящее буйство. Если они захватят плацдарм, через преграду пролезет дракон".
Ее трясы глядят, да, и думают о своем времени. Придется им самим встать против Лиосан. Не многие среди летерийцев обучены солдатскому ремеслу, как и среди трясов. Но там будут дозорные Йедана, твердые, словно камни в потоке."Пока не начнут падать. Они могут многое, они - драгоценный ресурс Йедана, но ему придется посылать их снова и снова. Когда они начнут погибать... что ж, останутся лишь немногие ветераны. Из Летера и моих трясов.
Так... логично. Но, дорогой брат, в этом ты сильнее всего, правда?
Как я могу преклониться перед этим? Поступив так, не сделаю ли я происходящее... неизбежным? Нет. Я не склонюсь. Но я займу место среди своего народа. На том гребне. Я знаю, как драться. Пусть не ровня Йедану, но чертовски хороша.
Это записано в душах королевского рода. Стоять здесь, держать Первый Берег. Стоять здесь и умирать".
Они нагромождают трупы Лиосан, складывая стену поперек бреши. Жест столь же презрительный, сколь обдуманный. Как все, делаемое Йеданом. "Разъярить врага. Бойтесь, Лиосан. Он сделает ярость залогом вашего поражения.
Вы не сможете разъярить брата. Он не таков, как вы. Не таков, как мы. Его армия пойдет следом. Они взглянут на него - и примут дар в души. Холодный дар. Безжизненный. Все они изменятся.
Твоя армия, брат. Мой народ. Мне не победить, но и тебе тоже".
Она сняла оружейный пояс с ветви упавшего дерева, застегнула на бедрах. Опустила на голову шлем, защелкнула пряжку. Натянула перчатки.
Люди заметили. Поворачивались лица, все смотрели, как королева собирается в бой.
"Но что они думают?
Почему вообще на нас смотрят? На брата? На меня? Смотрите, куда завела вас наша "любовь к народу". Смотрите на изуродованные, лишенные жизни тела, что падают в яму".
Они следили за спокойной, молчаливо й женщиной, готовящейся к битве.
Они не ведали, разумеется, какие вопли раздаются в ее голове, какие отчаянные крики, какая ядовитая безнадежность гложет оковы скрытых страхов. Нет, они ни о чем не знали.
Она увидела брата. Взмахивает рукой, отдает приказы.
Тут он повернулся и поглядел на нее издалека.
Не поднять ли руку? Не признать ли его достижения? Первый триумф. Может, ей вытащить меч и воздеть над головой? Ответит ли он тем же?
"Ни шанса. Но тогда посмотрите на меня. Видим друг друга - и не делаем ничего, чтобы протянуть руку через пропасть. Как бы мы посмели? Мы - заговорщики, устроившие резню собственного народа". Яни Товис нашла вестового. - Арас, донеси новости королеве Друкорлат. Прорыв остановлен. Приемлемые потери. Ждем новой атаки.
Молодая женщина поклонилась и поспешила в лес.
Когда Полутьма снова поглядела на берег, брата видно не было.
Отныне это стало своего рода дорогой. Белая пыль промочена кровью, истоптана до состояния бурой грязи - прямое древко копья между Брачными Вратами Саренаса и Брешью. Содрогаясь, Арапал Горн следил, как приближаются повозки с ранеными. По обеим сторонам узкой дороги легионы готовились к настоящему штурму. Поворачивались головы - все смотрели на скользящие мимо потрепанные остатки отряда Отчаянной Надежды.
Что же, разве не доказательство? Харкенас снова занят. Адские Трясы вернулись (или кто-то вроде них), полные решимости защищать брешь. Что за безумие. Он глянул вверх, увидел четырех из Тринадцати, все еще в форме драконов. Широкие крылья отсвечивают золотом под бесконечным светом. Драконийская кровь завладела ими, понимал он. Они сдались хаосу. Среди них - Ипарт Эруле, некогда бывший ему другом. - Сын Света, - шепнул Горн, - берегись избранников своих, ибо вздымается кровь Элайнтов, затопляя нас прежних.
Дверь позади распахнулась, с треском ударившись о каменную стену. Арапал вздрогнул, но не обернулся.
- Если бы ты следил, брат...
- Я так и сделал.
Кадагар Фант выругался и метнулся к Арапалу. Опустил руки на алебастровый парапет. - Последний натиск - мы почти пробились! Видишь, мои дети все еще на крыле? Где остальные?
- Лорд, Грива Хаоса их пугает. Если отдаваться ей слишком долго... Сын Света, вы можете потерять контроль...
- Когда я перетекаю, они отлично осознают мою власть, мое доминирование. Что еще нужно, чтобы согнуть их под мою волю? Ты вправду веришь, будто я не понял истинную суть Элайнтов?
- Риск, мой Лорд...
- Устрашает тебя, верно, брат?
- Боюсь, мы можем потерять контроль над собственным народом, Лорд, и не вследствие порочности цели или неумелого руководства. Ипарт Эруле и его сестры более не перетекают. Кровь Элайнта взяла их, похитила разум. Коль они перестали быть Тисте Лиосан, долго ли ждать, когда наша цель станет им не нужной? Когда они обретут собственные амбиции?
Кадагар Фант долго молчал. Потом склонился над стеной, взглянул вниз. - Прошло долгое время, - произнес он задумчиво, - с той поры, когда мы в последний раз вешали предателя на Белой Стене. Брат, думаешь, мой народ начал забывать? Нужно напоминание?
Арапал Горн обдумал вопрос. - Если сочтете нужным, Владыка. - Он не сводил глаз с колонны, бредущей к Брачным Вратам.
- Вот новость, - сказал Сын Света.
- Лорд?
- Не вижу в тебе страха, брат.
"Грива Хаоса, дурак. Она пожирает страх, словно сочное мясо". - Я всегда буду служить вам, Владыка.
- Так усердно, вижу я, что готов рискнуть жизнью ради правдивого слова.
- Возможно. "Как сделал я однажды, давным-давно. Когда мы были другим народом". Если так, скажу еще вот что. День, когда вы перестанете прислушиваться ко мне, станет днем нашего поражения.
Голос Кадагара был столь тих, что Арапал едва разобрал, что тот говорит. - Ты теперь так важен, брат?
- Верно, Лорд.
- Почему?
- Потому что я последний из целого народа, к кому вы еще прислушиваетесь, Лорд. Вы смотрите вниз, на проклятую стену - и что видите? Храбрых воинов, не соглашавшихся с вами. Гниющие останки нашего священства...
Кадагар прошептал: - Они встали на пути Элайнтов.
- Встали, Лорд, и теперь мертвы. А четверо из Тринадцати не вернутся.
Читать бесплатно другие книги:
