Увечный бог. Том 1 Эриксон Стивен
- Сержант? О, да. Никаких. Вопросы Скрипача?
- Значит, тут мертвее мертвого.
- Да. Как высосанная кость.
- Значит, - подытожил Тарр, - нас тут никто не найдет. Верно?
Бутыл заморгал, поскреб заросший подбородок. На ногтях остались кусочки сожженной солнцем кожи и какие-то кристаллы, вроде соли. Он наморщил лоб: - Ну, думаю, так. Если у них нет глаз. Или крыльев. - Он глянул в небо.
Дыхание со свистом вырывалось из ноздрей Тарра. - Для этого они должны быть здесь, как мы. Но пустыня слывет непроходимой. Никто в здравом уме и пробовать не полезет. Такой расклад, верно?
"Расклад? Это, Тарр, простой факт. Никто в здравом уме не полезет и пробовать". - Кто-то особенно желает нас найти, сержант?
Тарр покачал головой. - Колода у капитана, не у меня.
- Но его карты здесь будут холодны. Безжизненны. Значит, мы толкуем о гадании, которое он сделал перед границей. Кто-то преследует нас, сержант?
- Не меня спрашивай, Бутыл.
- Слушай, это смешно. Если Скрипач желает что-то у меня выспросить, может сам подойти и задать вопрос. Тогда я тоже кое-что спрошу.
- Они слепы, Бутыл? Вот чего желает знать Скрип. Не мы. Они.
"ОНИ". - Да. Слепота Лупоглазая.
Тарр крякнул. - Хорошо.
- Сержант... может, помнишь, кто придумал это имя? Охотники за Костями?
- Может, сама Адъюнкт. В первый раз я от нее услышал. Вроде бы.
"Но это невозможно. Арен. Она не могла знать. Уже тогда".
- А что, Бутыл?
- Никаких причин, любопытство одно. Всё? Могу я поменяться местами с капралом?
- Еще один вопрос. Быстрый Бен жив?
- Я уже сказал Ск...
- Не его вопрос, Бутыл. Мой.
- Слушай, я не знаю. И Скрипу то же сказал. Таких людей я не ощущаю...
- Каких людей?
- Сжигателей Мостов. Таких людей. Мертвого Ежа, Быстрого Бена - даже самого Скрипача. Они не такие, как мы, как ты и я или Корабб. Не проси объяснить. Суть в том, что я не могу их прочитать, влезть им в мозги. Иногда они словно... не не знаю... словно призраки. Тыкаешься и проваливаешься. А иногда они твердые горы, такие большие, что само солнце не перескочит. Так что не знаю, вот мой ответ.
Тарр прищурился: - Ты так и сказал капитану?
- Не знаю, жив или мертв Быстрый Бен, но если биться об заклад... могу представить, как сотня Сжигателей спешат оспорить мою ставку. Даже несколько сотен... Но если предложить пари Ежу или Скрипачу... - Бутыл потряс головой, хлопнул по шее - его кто-то укусил.
- Ты ставишь, что он мертв?
- Нет, ставлю, что он жив. И более того. Ставлю на то, что он все еще в игре.
Сержант вдруг расплылся в улыбке. - Рад видеть тебя с нами, Маг.
- Не так быстро, Тарр... извини, сержант. Не забывай, я не видел его конца. Говорят, было страшно.
- Страшнее не бывает.
- Гм... вот почему я не ставлю ни на что.
- Худ знает, что Скрип в тебе нашел, солдат. Иди с глаз моих.
Когда он поменялся местами с Кораббом, Каракатица мигом пристал: - Слушай...
- Кто я нынче, во имя Худа? Сам Рыбак?
- Кто? Нет. Корик тут сказал...
- О чем? Насчет Мочу Пьющего? Скрип не делает собственных карт, Карак. Он не мошенник. Значит...
- Насчет добычи, солдат. Добычи.
- Думаю, это был сарказм.
Улыба ухмыльнулась, но промолчала.
- Именно. Сам Дассем Альтор положил конец всякому грабежу...
- Мы завоевывали, не грабили. Оккупируя город, глупо брать добычу и творить насилие. Тронь горожан, и солдаты начнут гибнуть в дозорах.
- Мы и раньше не вводили такое в обычай. Но и тогда был шанс разбогатеть. В каждой роте был писец, все делили. Собранное оружие, доспехи. Лошадей и так далее. Победа в битве означала прибыль.
- Замечательно, Карак, - кивнул Бутыл. - Но с нами храмовые сокровища. Жалование идет без задержек. По факту, сапер, мы воняем золотом.
- Это если доживем до получки.
- Так всегда. Не понимаю тебя.
Глазки сапера блеснули. - Скажи, - прохрипел он, - ты дал бы за всё это нахтову жопу? Скажи, Бутыл.
Маг задумался. Четыре, пять, семь шагов. - Нет, - признался он, - но и раньше меня богатство особо не тревожило.
- Ты молод, ага. Тебя влекут приключения. Но, видишь ли, в известном возрасте, повидав достаточно, ты начинаешь думать о жизни. Что с ней сделать. Начинаешь мечтать о хорошем домике или о комнате в достойной таверне. Да, ты знаешь, что так не будет, но все равно мечтаешь. Вот куда пойдет монета.
- И?
Голос сапера стал тише. - Бутыл, я не думаю дальше ближайшей недели. Уже месяц не вспоминал о жалованье. Слышишь? Ни домика, ни таверны. Никакой тебе рыбацкой лодочки или, боги упасите, садика. Ничего такого.
- Потому что мы ходячие мертвецы, верно?
- Я тоже думал, всё как говорил той ночью Скрип. Но теперь думаю иначе.
Заинтересовавшись, Бутыл оглядел сапера. - Продолжай.
Каракатица пожал плечами, словно ему вдруг стало не по себе. - Что-то с нами случилось, вот и всё. Может, когда вторгались в Летер. Может, в Малазе или даже в И'Гатане. Не знаю. Погляди на нас. Мы армия, не думающая о добыче. Почему, думаешь, Корик начал высмеивать Улыбу, предлагать всё за мочу?
- Потому что сломался, - ответила Улыба. - Потому что завидует.
- Потому, что всем плевать на серебро и золото, на покупку вонючих имений, разведение коней или морскую торговлю. Наверное, мы единственная на свете армия, которой ничего не нужно.
Улыба фыркнула: - Погоди, сапер. Ты не веришь, что когда мы порубим всех, кого положено, встанем победителями на поле - ты не веришь, что мы начнем отрубать пальцы, собирать браслеты, кольца, хорошие мечи и так далее?
- Нет, не верю, Улыба.
- Думаю, я согласен с Караком, - заметил Бутыл. - И потом, может, ТЫ и начнешь...
- Почему я? - возмутилась она. - Не обо мне речь, и вообще...
- Пусть другой станет первым, - буркнул Бутыл.
- Ох, я прошлась бы, проверяя трупы, точно, - кивнула она. - Нашла бы еще дышащего и чиркнула по горлу. Кольца и прочее говно? Забудь.
- Я именно об этом, - сказал Каракатица и поглядел на Бутыла широко открытыми глазами. - Вот именно, маг. Вся армия спятила.
- Скрип теперь в капитанах, - прогудел Бальзам. - Чего вам еще знать? Он мужик правильный. Был Сжигателем, не забыли? Поглядите, парни, на его старый взвод - ни одного не потерял. Если не какой-то бог за ним приглядывает, то кто?
Наоборот влез между Горлорезом, Мертвяком и сержантом. - Слышали, что говорил Бутыл? Насчет имени и так далее?
Горлорез скривился: - И что?
- Он спрашивал, как мы получили имя.
- Ну?
- Ну, я думаю... э... думаю, это важно. Думаю, Бутыл что-то знает, но держит в секрете...
- Как закупоренный? - сказал Мертвяк.
Визгливый хохот Горлореза вызвал проклятия в ближайших рядах. Ассасин чуть слышно вздохнул. - Извините, вырвалось.
- Так потряси его, Борот, - призвал Мертвяк, - чтобы все выплеснулось. У него есть пробка, иди и найди, где именно.
Горлорез хрюкнул и подавился, стараясь сдержать хохот.
- Кончай, Мертвяк, - приказал Бальзам. - Даже не думай.
- Но мы лишь поскребли верхний слой возможностей, серж...
- Видел, что Каракатица сделал с Кориком? Я тебя уложу, Мертвяк...
- Ты не можешь, ты сержант!
- Значит, могу. Идиот.
Наоборот сказал: - Бутыл - маг, как и я. У нас есть общее. Думаю, я его разговорю рано или поздно. Знаю, он чего-то скрывает.
- Ладно, - принялся гадать Мертвяк, - этот тип как-то выжил в кухне На'рхук, это впечатляет.
- И вернулся с капитаном Гуддом. Это внутренний круг, понимаете? Я подозревал уже давно.
- Наоборот, ты, похоже, наткнулся на правду, - заявил Мертвяк. - Люди знания. Знают... что-то.
- Ну уж больше, чем мы.
- А может, и карту имеют. Уже расчертили и как мы переходим пустыню, и как берем еще одну империю. Вторую после Летера.
- Да мы и Вихрь раздавили. И выбрались из Малаза. Так ты теперь надо мной не насмехаешься, Мертвяк?
Тут все четверо, словно по команде, обернулись на взвод, что шел сзади. Сержант Тарр поднял брови.
- Слышал, Тарр? - крикнул Бальзам.
- Ни словечка, Бальзам.
- Хорошо.
Наоборот попытался влезть между ними еще глубже. - Слушайте, - шепнул он, - мы можем выведать, кто тут хранит знание. Скрип, Рутан Гудд...
- И Бутыл, - закончил Мертвяк, - потому что он затычка Скрипа.
- Мазан Гилани...
- С чего? Да ну?
- Тоже теперь в свите Адъюнкта - знаете, они не забили ее лошадь. Оставили двух. - Наоборот потер лицо. - А тут холодно, когда солнце садится, верно? Потом Лостара Ииль со своим Танцем Теней. Уж она наверняка. Кто еще?
- Кенеб, только он помер. И Быстрый Бен.
Наоборот тихо засмеялся. - Я согласен с Бутылом. Он где-то там. Может, с Геслером и Буяном...
- Конечно! - встрял Бальзам. - Гес и Буян! И разве сосунки не с ними?
- Синн и Гриб? Да.
Наоборот кивнул: - Похоже, перед нами целый заговор. Внутренний круг, я ж говорил...
- Тайный кабал, - сказал Мертвяк.
- О да...
- Ползучие гады.
- Именно.
- Бегающие глазки стражей истины...
Хохот Горлореза пронизал ночь.
Смола моргнула, услышав позади мерзкий звук. - Боги, хотела бы я, чтобы он перестал.
- Ничего смешного, - согласился Бадан Грук. - Но это же Горлорез. Он будет смеяться, видя умирающую сестру. - Он потряс головой. - Не люблю таких людей. Находят удовольствие в унижениях, пытках и так далее. Над чем смеется? Ум у него помешался, вот и всё.
Смола с любопытством поглядела на его лицо, озаренное зеленым свечением Нефритовых Копий. Зловещее. Нездешнее. - Что тебя грызет, Бадан?
- Этот заговор Борота. - Он метнул на нее подозрительный взгляд: - Ты тоже в деле, верно?
- Худа тебе.
- Ты болтала с Мазан и, - он кивнул на скрипевший, потрескивавший рядом фургон, - с сестрой.
- Мы просто пытались придумать, как помочь Адъюнкту...
- Потому что вы кое-что знали. Эти ваши предчувствия. Вы знали, что мы в беде, задолго до появления ящеров.
- Мало пользы это принесло. Сам не видишь? Я знала, но не знала что. Можешь хотя бы представить, какой беспомощной я себя чувствовала?
- Так что надвигается, Смола?
- Без понятия - и знаешь, я рада. - Она постучала по шлему. - Всё тихо, ни шепотка. Думаешь, я во внутреннем круге? Ошибаешься.
- Замечательно, - проговорил он. - Забудем.
Между ними повисло молчание, казавшееся Смоле коконом, паучьей сетью, ловушкой. Любые попытки делают еще хуже. В холмах над саваннами старой родины есть древние гробницы, вырезанные в ликах утесов. Едва повзрослев, она с сестрой и еще двумя сородичами пошла исследовать загадочные пещеры.
Ничего кроме пыли. Каменные саркофаги дюжинами заполняли каждую комнату; Смола помнила, как встала в относительной прохладе пещеры - в одной руке факел - и смотрела на озаренный мерцающим оранжевым светом ближайший гроб. Другие народы хоронят мертвых, вместо того чтобы оставить их трупы богине-стервятнице и ее отродью. Или прячут их под тяжелыми каменными плитами. Она помнит, как думала, содрогаясь от озноба: что, если их расценили неправильно? Что, если они не были мертвы?
В последующие годы она слышала жуткие рассказы о похороненных заживо, плененных каменными или деревянными гробами. Жизнь в казармах полнилась сказками, предназначенными вызывать дрожь. Они страшнее всех громогласных проповедей жрецов - всем известно, те работают за деньги. Разделить страхи между многими - это же удовольствие...
"И теперь... теперь... я чувствую, будто очнулась. От долгого сна. Из уст вылетел вздох - но я вижу лишь тьму, слышу вокруг странно тусклое эхо. Я тяну руку - и ощупываю сырой, холодный камень. Меня пробудили капли, роса от дыхания.
Я очнулась только чтобы узнать, что погребена заживо".
Ужас ее не отпустит. "Пустыня эта принадлежит мертвым. Ее песнь - песнь умирания".
В колыхающемся впереди фургоне сидит сестра. Качается голова, словно она спит. Для нее это просто? Нога срастается плохо, в этом безжизненном месте целители лишены силы, так что ей должно быть больно. Однако... спит.
"Пока мы движемся.
Дезертир так и не дезертировал. Кто знал, что она найдет внутри себя нечто, далеко выходящее за самолюбивое "я"? Откуда было нам догадаться?
Целуй-Сюда. Тебе нужно было сбежать. Даже хромой. Делай что хочешь. Я справлюсь, я точно справлюсь. Если буду знать, что ты в безопасности - далеко отсюда".
Она вспомнила, как сестра вернулась в компании хундрилов, среди жалкой, оборванной горстки выживших. Юные матери, старые матери, увечные воины, не омытые кровью юнцы. Старцы ковыляют вестниками разбитой веры. И там была она, сражаясь с самодельными костылями - такие можно увидеть у выпрашивающих подачки на чужих улицах ветеранов. "Боги подлые, Малазанская Империя, по крайней мере, знала как обходиться с ветеранами. Вы не просто бросаете их, забываете их. Перешагиваете через лежащих в канаве. Вы их почитаете. Даже родня погибших получает монету и выходной в честь поминок..."
Она знает: есть разные гробы. Разные способы понять, что ты похоронена заживо. Многие ли ужасались, открывая глаза? Открывая глаза перед реальностью? Многие ли заранее боялись найти... каменный ящик. Плотную тьму. Недвижные стены, крышку, невыносимую тяжесть.
Сестра не желает встречаться с ней глазами. И даже говорить. Ни разу со дня возвращения в строй. "Но она вернулась. Все солдаты видели. Поняли, что ее посылали к хундрилам - привести подмогу в тот ужасный день.
Они поняли также, что должна чувствовать Целуй-Сюда среди несчастной толпы уцелевших. Да, она послала остальных на гибель. Такого достаточно, чтобы сломить самых стойких, да. Но смотрите на нее. Кажется, она справилась. Сломанная нога? Она скакала быстрее самого Худа, друзья - если бы лошадь не упала, она была бы в той схватке".
Нет, они смотрят на Целуй-Сюда с серьезностью, говорящей о последнем приятии, они видят на ней шрамы единственно достойного почитания ритуала. Она стала своей. Она выжила, заплатив сполна.
"Что ж, это моя сестра, верно? Так или иначе, она воссияет. Воссияет".
Целуй-Сюда слышала, как скрипят, готовые сломаться, зубы. Фургон наехал на очередной камень, она затаила дыхание, ожидая прилива ошеломляющей боли. От костей ноги, пронизывает яркими цветами бедра, врастает в торс деревом с тысячью колючих сучьев и десятью тысячами острых как иглы веток. Еще выше - безумные зазубренные листья развертываются в черепе, терзая мозг.
Она оседлала маниакальный поток, безумную поросль агонии, а потом, когда он отпустил, угасая, медленно выдохнула. Изо рта кисло воняло страданием; она чуяла этот привкус на вздутом языке. Она сочилась им на грязные доски днища.
Нужно было ее оставить позади. Одинокая палатка среди мусора брошенного лагеря. Это было бы актом милосердия. Но когда армии думали о милосердии? Все их дело - отрицание доброты. Словно колесо водяной мельницы, громадина разрушения крутится и крутится. Никому не дозволено уйти от... от чего? Она поняла, что улыбается. "От смертной боли, вот от чего".
Погляди на колени, на плотную обмотку из шкур миридов, скрывшую сломанную голень. Свесь волосы, закрывшись от взора Бадана Грука, Смолы и остальных, что так бестолково топают вперед, такие горькие, согнувшиеся под весом заплечных призраков.
"То был Прыщ или Добряк? Да, Прыщ. "Отрасти волосы, женщина!" Или "Срежь!" Не могу вспомнить... почему не могу? Это было так давно?
Прыщ, изображающий Добряка. Откуда берется такой вид смелости? Подобной... дерзости? Понимающий блеск в глазах не исчезнет, пока его не просунут во врата Худа. Да и там... не правда ли?
Как я восхищаюсь такими людьми. Как хочу быть похожей.
Бадан Грук, возьми урок у Прыща. Умоляю. Хватит печали в глазах, взгляда раненого зверя. Я вижу - и хочется ударить сильнее. Хлестнуть. Хочу исполнить все твои напрасные страхи, сделать настоящими все сердечные раны. Поглядим, как они кровоточат!"
Фургон заскрежетал под ней. Целуй-Сюда задохнулась. Цветы в деревья, листья воспламеняются за глазами. Нет времени думать. Каждая мысль старается сбежать, но погибает в лесу. "Взрывается, подбросив листья к самому пологу. Все мысли улетают. Как птицы в небо".
В ноге заражение. Началась лихорадка, и никто ничего не может сделать. Травы повели бы хорошую войну... будь они здесь. Если бы она попросила. Если бы сказала кому-то. Пасты и присыпки, эликсиры и мази, ряды мрачнолицых солдат под колышущимися стягами. Марш в ухмыляющееся лицо болезни.
"Никому не дозволено уйти. От смертной боли, да.
Оставайся здесь, в трясущемся фургоне, кислый пот волов так сладок ноздрям. Мы нашли себе войну, товарищи. Нельзя остановиться, поболтать. Мы нашли войну и никому не дозволено уйти. Никому не дозволено уйти. Никому не..."
Бадан хмыкнул, поднял голову.
- Дерьмо, - сказала Смола и побежала.
Целуй-Сюда склонилась сидя, одна нога торчит из-за деревянного борта, вторая лежит под неестественным углом. Затем она падает назад, голова стучит, словно попала на камни.
Смола влезла в фургон. - Боги подлые, она горит. Бадан - веди целителя. Быстро. - Она встала, согнулась над грудой вещей. - Досада! Сгреби это на одну сторону - быстрее! Выйти из строя!
- Слушаюсь, сержант!
- Вышли из строя, сержант. Нам сбегать, узнать, что такое?
Хеллиан скривилась. - Просто маршируй, капрал.
Было темно, но не так темно, как могло бы быть. Люди светились зеленым - но, может, так всегда бывает, когда она не пьяная. "Удивляться ли, что пью!" - Слушайте вы все, - начала она. - Не сводите глаз, ищите.
- Чего? - спросил Увальнерв.
- Таверну, разумеется. Идиот.
К ним перевели двоих из Седьмого взвода. Пара мечей, у одного плохо с коленом, у второго морда больной лошади. "Одного звать Хром. Но которого? Второй... Хрясь. Сапер? Хрясь - сапер? Но саперы теперь немногого стоят. Большой, чтобы держать меч... но если Хрясь - тот, что с больным коленом... Вообразите, сапер с больным коленом. Заложи заряд и беги! Ну, хромай. Как можно быстрее. Как думаешь, ты похож на коня в упряжи, а?
Саперы. Дурная идея дурно кончается. Отнимите у каждого по ноге, и эта порода скоро вымрет.
Да, Хром - сапер. А Хрясь другой. У Хряся колено. Сапер Хром. Но погодите, у кого же плохое колено? Можно бы повернуться. Вроде. Повернуться, бросить, так сказать, взгляд. Кто хромает? Отобрать более хромого, вот и Хрясь, а сапер - другой, с больным коленом. То есть Хром. Его назвали Хромом по хромому колену папаши. Он всю жизнь должен был помогать дураку. Но если бы он с таким имечком и пришел, его не взяли бы в солдаты. Его или выпороли, или протащили под килем. Итак, сапер плохо бежал от какой-то закладки, за то и заслужил имя Хрясь, за хряснутое колено. Да, я въехала. Уф.
Но зачем нам конь с больным коленом?"
- Холодно стало, сержант.
Гримаса Хеллиан стала страшнее. - И чего я должна сделать, пернуть тебе в лицо?
- Нет. Просто сказал. О, Хром отстает - надо положить его в фургон.
- А ты кто?
- Я Навроде, сержант. Был с вами с самого начала.
- Какая дверь?
- Что?
- Улица, на которой мы жили в Картуле. Из какой ты двери?
- Я не из Картула, сержант. Я о начале взвода. Вот я о чем. Арен. Семиградье. В первый раз мы шли походом через Худом порченую пустыню.
- Назад в И'Гатан? Удивляться ли, что жажда. В кувшине вода, солдат?
- Только моя моча.
- Радуйся, что ты не баба. Каково было бы писать в бутылку, если ты баба. И"Гатан. Боги подлые, сколько раз нам брать это место?
- Мы не в И'Гатан идем, сержант. Мы... ладно. Точно пустыня. Холодная.
- Капрал Нервалень!
- Сержант?
- Что у тебя в кувшине?
- Моча.
- Кто придумал ее продавать? Чертов гений.
Навроде сказал: - Слышал, квартирмейстер испытывает пузыри на хундрильских жеребцах.
Хеллиан нахмурилась: - Они взорвутся. Зачем бы ему? А важнее, как? Затыкает руками?
- Не конские пузыри, сержант. Мехи для воды. Привязывает к жеребячьим петушкам...
- Уткам.
- Почему?
- Лошади не любят петухов, а уток не замечают. Но такой пузырь их ужасно замедлит. Мы словно на ферме, на которой ты вырос, Навроде.
- Знаете, меня не обдуришь, - сказал, склоняясь к ней, Навроде. - Я вижу суть, ясно? Вы держите нас занятыми. Словно игра, головоломки каждый раз.
Она поглядела на него. - Я вас дурю, да?
Он почти сразу отвел глаза. - Простите, сержант. Ну, чуете?
Хеллиан промолчала. "Зеленое свечение, да. Все эти осколки и камни, там же, где пауки. Крошечные глазки в куче, следят за мной. Я трезвая. Уже не могу делать вид, будто их нет.
И ни одной таверны на виду. Дело пахнет дрянью. Большой дрянью". - Слышал? Проклятая гиена.
- Это Горлорез, сержант.
- Убил гиену? Отлично. А где Балгрид?
- Мертв.
- Лодырь поганый. Хочу спать. Капрал, ты отвечаешь.
- Нельзя спать, - возразил Увалень. - Мы идем, сержант...
- Лучшее время. Разбудите, когда солнце встанет.
- Ну нечестно, что она такое может.
Увалень крякнул. - Ты же слышишь о таком всё время. Ветераны, умеющие спать на ходу. - Он мечтательно закатил глаза, крякнул еще раз. - Не знал, что она из них.
- Трезвая, - пробормотал Навроде. - Вот что в ней нового.
- Видел ее, Урба и Тарра, как они бежали назад в окоп? Я готов был сдаться, но увидел ее, и она потащила меня следом, как будто у меня была цепь на шее. Ничего другого не оставалось и мне, и Нерву - помнишь, Нерв?