Увечный бог. Том 1 Эриксон Стивен
Всадники несли копья, кони были защищены латами на головах и шеях. Они врезались в беспорядочную массу тяжелой пехоты - не было времени повернуться, поднять щиты - и строй Колансе сотрясся. Крыло разделилось надвое - и вдруг всякая слаженность исчезла, конные воины оказались повсюду, неся истребление.
Рядовой, что был подле Рутана, пошатнулся и прижался к его бедру. Капитан удивленно поглядел вниз: мужчина уткнулся лбом в ледяной панцирь.
Закрыв глаза, канезец пропыхтел: - Боги подлые, так лучше.
Лостара Ииль заметила, что Адъюнкт снова вышла, шатаясь, из строя. Натиск ослабел - противник нашел себе нового врага, его отгоняли от Охотников. Капитан уставилась на Тавору.
Адъюнкта трудно было узнать. Покрытая кровью и грязью, с алыми волосами - шлем куда-то пропал - она шла в сторону. Десять неловких, как у безумицы, шагов - меч еще в руке, но торчит под странным углом, словно рука разучилась разжиматься.
Лостара вышла было за ней, но ее схватила рука, потянула назад - голос Хенара раздался над самым ухом: - Нет, любимая. Оставь ее. Просто... оставь.
Шаги стали неуверенными... она стояла одна, спиной к армии. Звуки битвы вроде бы затихали, словно мир опускал тяжелые занавесы, отсекая сцены, подавляя движения и вихри пыли.
Она была одна.
Меч неловко торчал, голова запрокинулась, лицо обратилось к небу.
Все смотрели на нее, но она не замечала никого.
Рот Таворы открылся. Вырвавшийся страдальческий вопль не казался криком человека.
Он прозвенел по всему полю. Пересчитал ряды Охотников, пролетел дальше, глядя бесчисленные трупы. Разметал пыль и вознесся, затихая, в зеленоватое небо, навстречу гаснущему свету.
Голос затих, но по искаженному лицу все видели: вопль продолжается. Замолчав, она ничего не отдавала небесам, и в этом ничто было всё.
Почти оглушенный падением с коня Паран пробирался к ней. Нет, этот звук не от сестры пришел. Слишком ужасный, слишком резкий и грубый... но он тянул его, словно морское течение.
Слева несколько сотен выживших Охотников за Костями замерли, не способные даже сесть или лечь наземь. Они взирали на его сестру, и он не понимал, чего же им еще от нее нужно.
"Не хватило? Этой слабости, вырвавшейся так откровенно и ужасающе?
Вам никогда не хватит?
Я не... я не понимаю, чего вам еще нужно! Чего вы еще ждете от нее?"
Она вдруг оказалась прямо перед ним. Она казалась пленницей за прутьями забрала.
Кто-то бежал на нее. Еще один враг. Она не смогла открыть глаза, не смогла повернуться. Еще одна смерть казалась лишней, но она знала: это судьба. Это нужда. Нужда...
"закончить всё. Не нападай. Прошу. Умоляю, остановите его. Прошу. Я его убью".
Она услышала его рядом и присела, поворачиваясь и открывая глаза - тяжелый шлем, тело в доспехах мчится...
Меч размылся в полете.
Он поймал запястье и чуть не упал от силы замаха.
Подтащил ее ближе. Она дергалась.
Неловко расстегнул шлем.
- Тавора! Стой! Это я, это Ганоэс!
Шлем поднялся и упал на землю - она смотрела вверх, на него, не веря - а потом лицо ее скомкалось.
- Я потеряла ее! О, Ганоэс, я потеряла ее!
Она упала ему на руки, легкая как ребенок. Паран крепко ее обнял. Положил руку на потные волосы, прижал лицо к плечу. Понял, что падает на колени, забирая ее с собой.
Поглядел на ее Охотников и увидел, что они нашли то, чего так ждали.
Как он и она, все вставали на колени. Они... сдавались.
Тому, что осталось в душах.
Всхлипывая, она глухо повторяла в плечо одно слово. Его имя. Снова и снова.
На дальнем холме высший водраз Мелест развернул джагского коня, стремясь сбежать; копье Маттока вошло в висок.
И последняя битва регулярной пехоты Охотников за Костями завершилась.
- Капрал! Иди к толстухе!
- Мертвы!
- Тогда к другой, чтоб тебя!
- Обе мертвы, я говорю!
Выругавшись, Хеллиан шагнула чуть в сторону от нападавшего и врезала ему коленом в зубы. Голова мужчины дернулась, тело зашаталось. Она ударила ножом по шее и обернулась, сверкая глазами на последнего солдата своего взвода. - А от тебя какой прок? Как имя?
- Тупая безмозглая корова! Я Навроде! С тобой с самого начала!
- И до сих пор. Какая удача. Я удержу проход, ты поищи кого на смену этим китихам. Почти все Сжигатели померли.
Навроде побежал, ругаясь.
Хеллиан утерла пот и кровь с ладоней, снова взяла меч. Где Урб? Если дурак умер, она его убьет. "Нет, неправильно. Да ладно..."
Внизу новые головы в шлемах мотались на узкой извитой тропке.
"Ну, идите. У одного должна быть фляжка. Ради милостей Худа! Видите, что бывает, когда я трезвая!"
Корабб услышал крик Навроде и обернулся - увидел блеск оружия, лезущих на вершину солдат Колансе. Морпехи отступали, сойдясь к Навроде - Досада, Мед... - Прорыв! - вопил тот. - Прорыв!
Корабб уже бежал.
Навроде пошатнулся, получив укол в голень. Присел, отражая другой удар щитом. Корабб видел, как Досада встала на карачки - и тут же секира размозжила ей череп. Женщина повалилась словно тряпичная кукла.
Он уже видел подножие холма. Обе женщины, сержанты Сжигателей, пали на тропе, которую защищали.
Корабб перескочил скованного бога.
Лица коланцев оборачивались - он был уже между ними, меч завел песню. Выпад топора сорвал с руки щит. Край лезвия глубоко вошел с бок. Он с воем прорезал кольчугу на вражьем плече - колечки покатились со звоном - и на обратном движении резанул другому по коленям.
Справа кто-то крякнул - это подоспел Курнос, оттесняя щитом двух противников. Они повалились на землю. Курнос подхватил топор и постарался навеки обезвредить оглушенных солдат.
К нему бежали новые.
Увечный Бог мог крутить головой, свидетельствуя яростную и безнадежную оборону двоих малазан. Враг на мгновение отступил, но тут же полез снова. Пот одного из защитников, перепрыгнувшего его, оросил каплями лицо - и казалось, это капли холодеющих слез.
Похоже, подкрепления ждать не приходится. Враг со всех сторон. Они наконец заметили скованное тело, и Форкрул Ассейл понял, ради чего затеяна война. Увечный Бог чувствовал алчность Ассейла.
"Я здесь почти целиком, в этом мешке кожи. И я остался в цепях.
Он может меня ранить. Может питаться силой, и никто не сумеет бросить ему вызов. Он изольет мой яд на мир".
Малазанин с обрубленным носом зашатался, пронзенный сразу двумя мечами. И тотчас же встал, взмахнув топором. Враги отшатнулись, падая в брызгах густой крови. Солдат шагнул вперед, и Увечный смог увидеть лицо в профиль: мужчина улыбался, падая на землю лицом вперед.
Оставив в одиночестве второго малазанина, сражавшегося сразу с тремя коланцами. Еще двое подкрадывались сзади.
Одинокий стойкий защитник сразил поющим лезвием одного. Потом искалечил второго, разрезав бедро до кости.
Топор коснулся его со стороны щита - но только щита у морпеха не было. Рука отвалилась от плеча. Полилась кровь, солдат отступил и зашатался. Второй выпад рассек ему шею.
Малазанину как-то удалось вонзить острие меча в горло своему убийце - кончик вышел из затылка. Они упали, почти обнявшись, и умерли одновременно.
Когда двое коланцев пошли к Увечному Богу, поднимая клинки, арбалетный болт свистнул, поразив обоих.
Бог услышал стук и шелест сапог, кто-то опустился рядом - бог повернул голову к коленопреклоненному спасителю, взглянул в глаза капитану Скрипачу.
- Они коснулись тебя, Повелитель?
Увечный покачал головой. - Капитан, ваши солдаты...
Скрипач отвернулся, словно раненый словом, и встал. Натянул тетиву арбалета, глядя на брешь. Глаза расширялись. - Еж! - крикнул он.
Еж наткнулся на изрубленные тела Шпигачки и Ромовой Бабы. Тропа под ними была завалена трупами, но дальше он видел солдат Колансе, расчищающих путь. Еще миг - и будут здесь.
"Слишком много. Так твою..."
Сколько они дерутся? Ни малейшего понятия. Сколько было атак? Похоже, сотни, хотя это невероятно - над головами еще солнце. Угасающее, да, но все же...
Следя за толпами внизу, за толпами, что были все ближе, он вытащил мешок из кучи вещичек у тела Скованного Бога. Взял долбашку. "Всегда храни одну. Всегда. Обет сапера. Уходя, забирай ублюдков с собой!"
Он поднял припас над головой.
Сзади Скрипач неистово выкрикнул его имя.
"Ах, дерьмо. Прости, Скрип".
Еж рванулся по тропе навстречу массе коланцев.
Услышал, что сзади кто-то бежит, и остановился. - Скрип, чтоб тебя! Нет! Назад!
Но друг бросился на него. Оба чуть не упали, долбашка вылетела из рук Ежа.
Саперы не стали приседать и прятаться - они стояли и смотрели, как припас лениво прорезает кривой путь над солдатской толпой - как летит над качающимися железными шлемами... Как ударяется об один, словно зрелый кокос.
И разбивается, вываливая бесполезный карминовый порошок.
Саперы уставились друг на друга - лица разделяла едва ли пядь - и одновременно крикнули: - Тю!
И тут же малазанин пробежал рядом, гремя доспехами - парень ростом ниже самого Релико, но бледнокожий и тощий. Уши торчали по сторонам узкой головы. Он явил им блеклую, кривозубую улыбку. - Защитю ваши спины, господа. Идите вверх!
Скрипач смотрел на него. - А ты кто, Худа ради?
Солдат ответил с обидой: - Я Непотребос Вздорр, сэр! Кем мне еще быть? Ну, идите наверх, я вас прикрою. Лады?
Скрипач повернулся и потащил Ежа по тропе. С вершины уже тянулись руки - там были Тарр, Бутыл, Улыба и Корик. Лица морпехов были необычайно бледными. Мертвяк тоже прибежал, упал на колени у тел Шпигачки и Ромовой Бабы - потом поднял голову и что-то буркнул Тарру.
Кивнув, сержант подтянул Ежа и Скрипача на обрыв. - Мы позаботимся о бреши, сэры.
Скрипач схватил Ежа за руку и отвел в сторонку.
- Скри...
- Заткни хлебало! - Он кипел от злости. - Думал еще раз?..
- Похоже было, что нам конец!
- Нам никогда не конец, чтоб тебя! Мы их отогнали, слышишь? Они отходят - мы снова их отогнали!
Ноги Ежа вдруг стали как бы жидкими, он плюхнулся на зад. Вокруг сгущался сумрак. Он слушал хрипы, ругань, резкий кашель. Огляделся: все вокруг тоже сидели, уже не на что ни способные. Он вздохнул, как всхлипнул. - Боги, сколько у тебя осталось солдат?
Скрипач лежал, прислонившись спиной к упавшему камню. - Может, дюжина. У тебя?
Еж задрожал. - Сержанты были последними.
- Они не мертвы.
- Чего?
- Изрублены, да. Но только без сознания. Мертвяк думает, от теплового удара.
- Тепло... боги подлые, я велел выпить всё что есть!
- Они бабы крупные, Ежик.
- Последние Сжигатели Мостов.
- Да, Ежик, твои последние Сжигатели.
Еж открыл глаза, поглядел на друга - но глаза Скрипача были закрыты, лицо обращено к темнеющему небу. - Правда? Что ты сказал?
- Правда.
Еж опустился на землю. - Думаешь, мы снова сможем их остановить?
- Разумеется, сможем. Слышь, другой долбашки нет?
- Нет. Худ побери, я носил ее всю дорогу. И всю дорогу она была тухлой!
Лица мелькали за веками Скрипача. Спокойные в смерти, хотя память хранит так много живых черт - черт жизни, запертой отныне лишь в черепе Скрипача. И там они останутся, открой он глаза - а он еще не готов, ибо увидит лишь здешнюю тишину, лишь пустоту.
Он знал, в каком мире хотел бы жить. Но ведь людям выбора не дается, верно? Если только они сами не убьют искру в своей душе. Выпивкой, сладким дымом забвения... все это лишь ложные грезы, насмешка над грезами истинными, над жизнями ушедших.
Вокруг дыхание стало менее хриплым, стоны замолкли - всем перевязали раны. Даже те, что сохранили способность двигаться, сидели спинами к камню, как и он. Слишком утомленные.
По склонам доносились тихие, потерянные стоны и крики раненых коланцев. Малазане убили сотни, ранили еще больше, но нападающие не унялись. Холмик словно стал последним островом в мире мятежных морей.
"Нет. Не так. Это место, нами выбранное. Чтобы сделать то, что правильно. Но, похоже, именно потому нас хотят затопить, уничтожить".
Еж замолк, но не уснул - будь так, храп выгнал бы с холма всех, включая Увечного Бога, цепи там или не цепи. А со стороны осаждающей армии лишь сердитые отзвуки - солдаты отдыхают, проверяют оружие и доспехи. Готовят новый натиск.
"Последний натиск.
Двадцать и один солдат не остановят армию.
Даже такие солдаты".
Кто-то кашлянул из-за одной из каменных глыб и сказал: - Ну, с кем мы теперь деремся?
Скрипач не узнал голоса.
Не узнал и голоса, ответившего: - Со всеми.
Долгая пауза. - Не удивляюсь, что проигрываем.
Шесть, двенадцать ударов сердца, прежде чем кто-то фыркнул. Раздался рокочущий смех, кто-то еще забился в припадке веселья - и тотчас же изо всех темных мест на кургане полился смех, покатился, звеня и отскакивая.
Скрипач ощутил, что губы трескаются, изображая улыбку. Хохотнул раз, и еще. И не смог остановиться, хотя бока сжала боль. Еж вдруг впал в истерику, согнувшись и дергая ногами.
Слезы на глазах - Скрипач неистово утирал их - но смех звучал и звучал.
И звучал.
Улыба поглядела на собратьев по взводу, увидела, как они складываются пополам, как краснеют лица и текут слезы. Бутыл. Корик. Даже Тарр. И Улыба... улыбнулась.
Когда это заметили товарищи, задергались словно ножом в живот ударенные.
Каракатица лежал в трещине между валунами на треть пути вниз по склону, погребенный под трупами коланцев, чувствуя, как утекает кровь через смертельные раны в груди, и слушал их смех.
И возвращался назад и назад. В детство. К битвам, которые они устраивали, к высоким редутам, которые защищали, к солнечным пыльным дням с палками и мечами - бегай туда и сюда, ведь время - лишь слово без заднего смысла, и дни нескончаемы, и прекрасен камень в ладони, а если случился синяк или рассечена кожа, мчись с маме или папе, и они возьмут боль и обиду, сделав неважными. И тревога уйдет, уплывая во вчера, а впереди лишь солнце и яркий свет, и никогда мы не повзрослеем.
Каракатица улыбнулся камню и крови и поту в последнем своем укрытии и мысленно шепнул: "Нужно было вам видеть наши решительные битвы. Это было что-то. Мы были..."
Тьма и потом свет - яркий, как бесконечный летний день. Он пошел туда не оглядываясь.
Лежавший под гнетом цепей Увечный Бог вслушивался - и наконец услышал. Давно забытые, давно ставшие непонятными чувства охватили его. Эмоции яростные и яркие. Он глубоко вздохнул, ощутив, как стиснуто горло. "Я это запомню. Я разверну свитки и выжгу имена Павших. Составлю священный том, и не нужно будет иных Писаний.
Слушайте их! Вот человечность раскрывшаяся, лежащая перед всеми - но кто осмелится взглянуть?
Будет Книга, написанная моей рукой. Повернитесь и поглядите в лица тысячи богов! Никто не сделает как я! Никто не даст голос священному творению!
Но это не бравада. Для Книги Павших годится лишь один бог, увечный бог. Сломанный бог. Не всегда ли так было?
Я никогда не скрывал боли.
Никогда не посылал ложных снов.
Никогда не сходил с пути.
Лишь павший может подняться вновь".
Он слушал смех, и вес цепей становился ничтожным. Ничем.
- Они восста... - Брат Грозный вдруг замолк, глядя на темный холм.
Глаза высшего водраза Хагграфа медленно расширялись - его солдаты смотрели на курган, опуская держащие оружие руки. Многие сделали шаг назад.
Смех катился на них.
Когда брат Грозный растолкал солдат, зашагав к усеянному трупами подножию холма, Хагграф пошел следом.
Чистый замер в пяти шагах от расстроенного войска и поднял голову. Метнул Хагграфу взгляд, полный тревоги и непонимания. - Кто эти иноземцы?
Водраз смог лишь мотнуть головой.
Лицо брата Грозного омрачилось. - Там едва пригоршня - в этот раз отступления не будет. Понял? Хочу, чтобы убили всех!
- Да, господин.
Форкрул Ассейл уставился на солдат. - Строиться! Готовить атаку!
Холм внезапно окутала полная, угрожающая тишина.
Брат Грозный ухмыльнулся: - Слышишь? Они знают, что все кончено!
Тихий свист в воздухе, Хагграф хрюкнул от боли, пошатнувшись - стрела вонзилась в левое плечо.
Брат Грозный удивленно повернулся.
Сжав зубы, Хагграф вырвал острие и чуть не упал от боли. Кровь хлынула потоком. Он смотрел на блестящий серебристый наконечник, понимая, что стрела коланская.
Зарычав, брат Грозный пошел назад, разгоняя солдат. Он лично возглавит атаку - он въедет на джагском жеребце на вершину, рубя всякого, кто дерзнет встать на дороге.
Разум ощущал доносящиеся со всех сторон шепотки страха и ужаса, а под слоем этой горечи было что-то еще - что-то, пробившее путь сквозь высший контроль над телами и волей.
Это были закаленные ветераны. Они несли гибель врагу оружному и безоружному, повинуясь приказам Форкрул Ассейлов. Они долгие годы были рабами. И все же, будто черное течение под камнем своей воли, Грозный ощутил эмоцию, ничего общего не имеющую с желанием истребить противника.
Они впали в... трепет.
Сама идея его разъярила.
"Молчать! Они смертны! У них не хватило мозгов, чтобы принять неизбежное! Вы будет биться и убьете всех до единого!" Он увидел, как поникают они под бичом приказа, и ощутил прилив удовлетворения.
- Я получу Увечного Бога, - прошипел он себе под нос, выйдя наконец за строй, к стреноженному коню. - Раню его, и Аграст Корвалайн возродится, и никто не сможет мне помешать. Никто!
Внимание привлекло какое-то движение слева. Он замер, вглядываясь в зеленоватый сумрак.
Кто-то шел навстречу по равнине.
"Теперь что?"
За сорок шагов фигура воздела руки.
Магия вырвалась ослепляющей, пламенной волной - серебряная, как в сердце молнии. Она пронеслась к флангу строя Колансе, сметая солдат словно серп.
Гневно заревев, брат Грозный закрылся руками за миг до удара.
Его понесло по воздуху, он ударился во что-то неподатливое - что-то, издавшее утробное кряхтение.
Силы покинули брата Грозного. Он смотрел вниз, на торчащие из груди кинжалы. Каждое лезвие пронзило одно из сердец.
Низкий голос раздался над ухом: - Комплименты от Калама Мекхара.
Ассасин позволил телу упасть, соскользнуть с длинных ножей. Потом перерезал путы жеребца. Подошел к голове зверя. - Знаешь, я не люблю лошадей. Но все же тебе лучше ускакать - даже тебе не понравится то, что будет. - Он шлепнул коня по крупу.
Белый как кость джагский жеребец метнулся, попытавшись лягнуть Калама - тот с трудом увернулся, сверкнул глазами вслед и повернулся к солдатам Колансе. Как раз чтобы увидеть новую волну грубой магии Быстрого Бена. Она уничтожила сотни солдат. Остальные смешались и побежали.
Да и сам маг бежал с криком: - Во врата, Калам! Спеши! К кургану! Беги, черт!
Ассасин зарычал и неловко зашагал. "Ненавижу лошадей, верно, но бегать ненавижу еще сильнее. Нужно было влезть на спину, было бы лучше. А еще лучше было бы оставить первого. Быстрый стал слишком вялым".
На пути возник полукровка, офицер Колансе. Он зажимал ладонью рану в плече.
Калам махнул кинжалами словно ножницами, лишив офицера головы, оттолкнул тело в сторону. Он знал этот тон Быстрого Бена. "Беги как треклятая газель, Калам!"
Впрочем, побежал он скорее как медведь.
При удаче и этого достаточно.
Еж узнал звук, узнал вспышку зловещего огня. Вскочил, поднимая и Скрипача. - Быстрый! Скрип, он здесь!
Немногие оставшиеся морпехи вставали, устало подхватывая оружие. На лицах читалось недоверие.
Еж показал пальцем: - Там! Я везде узнаю эту жалкую пародию на человека! А вон и Калам!
- Они разогнали коланцев. Почему они бегут?
Еж обернулся, как будто собирался отдать приказ морякам - и рука его вдруг стиснула запястье Скрипача.
Он поглядел вверх.
- Боги подлые!
Она умела отыскивать пути. Были в разных мирах тропы, ведомые только ей. Но ныне, заставляя раздвигаться вуали садков, она ощущала сзади давление, некую безответную жажду.
Инстинкт завел ее далеко, в незнакомый мир.
"Правильно ли я продвигалась? Или обманывала себя снова и снова, твердя, будто вселенная покорна моей воле?
Я обещала владыке столь многое.
Я вела его домой, вела к трону предков.
Я обещала ответы. Обещала раскрыть тайные планы отца. Обещала дать смысл всего.
И еще обещала ему мир".
Она появилась на закате дня, мокасины примяли мертвую траву. Небо над головой сходило с ума от зеленых комет, ядовитый свет слепил глаза. Они казались такими близкими, что можно коснуться; голоса лились вниз дождем.
Но через мгновение ядовитые дуги перестали быть единственными владыками небес. Длинные тени пересекли зеленое сияние, как будто справа образовались грозовые тучи. Кровь и мясо сыпались на землю.
Она повернулась в ту сторону.
Дыхание Апсал'ары прервалось.
Порча захватывала землю быстрее степного пожара, а сверху парил дракон, невероятно громадный. На него нападали меньшие сородичи.
"КОРАБАС!"
Она увидела, как приближается граница порчи.
Повернулась и побежала. Неистово потянулась к садкам, но пробуждения не было - все вокруг погибало. Все тропы, все врата. Мириады огней жизни гасли, словно угольки в кострище.
"Что я наделала?!