Этюд на холме Хилл Сьюзен

Девятнадцать

– Ладно, Нейтан, скажи мне, что ты думаешь.

Перед констеблем Нейтаном Коутсом лежал раскрытый блокнот. Они с Фреей, сидящие под светом лампы на ее столе, были единственными людьми в офисе. Было уже далеко за восемь. Она посвятила его во все подробности истории Анджелы Рэндалл, но сразу сказала, что инспектор не позволит ему тратить свое рабочее время на очередного пропавшего человека.

– Я не могу выбить для тебя сверхурочные, Нейтан, я даже не могу устроить, чтобы ты в свое основное время этим занимался.

– Ничего, сержант, если вы думаете, что тут что-то есть, я с вами.

– Спасибо, но на всякий случай держи рот на замке, хорошо?

Они сидели над списками в полном одиночестве уже час. Кроме Анджелы Рэндалл и пропавшего велосипедиста, девятнадцатилетнего Тима Галловэя, Натан выделил еще три случая, между которыми, казалось, могла быть какая-то связь, пусть и самая призрачная.

Джеймс Бонд («Господи, бедный парень, что же с ним в школе-то было!» – прокомментировал Нейтан). Сорок восемь лет. Клерк. Холостяк, живет один. Пропал рано утром, у реки. Ни следов, ни тела не найдено. Имеется история психических заболеваний, однажды ушел из лечебницы, был найден на Эйлам-Мур три дня спустя. Через две недели исчез повторно.

Кэрри дель Санто. Девятнадцать лет. Зарабатывала проституцией. Последний раз видели бегущей куда-то в районе собора ранним утром в Великую пятницу 1997 года. Арестовывалась за вымогательство и два случая мелкой кражи и была выпущена под залог. О пропаже не сообщали несколько недель.

Филлис Синк, семьдесят восемь лет, пропала в 1999 году. Жила одна в богадельнях Святого Михаила. Имеет историю деменции и потери памяти.

– О’кей, ладно, давай разберем их по очереди. Что в каждом из них навело тебя на мысли об Анджеле Рэндалл?

– Так, мистер 007… Последний раз видели ранним утром, а дорожка к реке находится в той же части города, что и Холм.

– Слабовато.

– Да, знаю. И история депрессий плюс то, что он уже исчезал до этого, говорят, скорее всего, о том, что он ушел куда-то за много миль и покончил с собой, а его так и не нашли. Не все тела находят.

– Не все, но большинство, потому что, если ты совершаешь самоубийство, после смерти ты уже не контролируешь то, что происходит с твои телом.

– А вот когда тебя убивают, это контролирует кто-то другой.

– Да. Не убирай его пока, но я не думаю, что он подходит.

– Ладно… – Нейтан отхлебнул лимонада, который он пил из литровой бутылки, вытер рот тыльной стороной ладони и тихонько рыгнул, одарив после этого Фрею своей обезоруживающей улыбкой.

– Девица… тоже имечко на любителя, скажем так. Наверное, иностранка. Ее оформляли, так что повод смыться был. Она, наверное, перемахнула через океан, но я ее отложил, потому что тоже видели рано утром.

– Да, и она женщина. Оставь ее. Проверь, кто она была по национальности и, может быть, откуда конкретно родом, но много времени на это не трать. А теперь наша потерянная старушка.

– Миссис Синк. Тоже женщина.

– Но с расстройствами. Должно быть, убрела куда-нибудь прямо в ночной рубашке.

– Но тела нет.

– Ладно, ее тоже пока оставь. А теперь возвращаемся к велосипедисту.

– Тим Галловэй. Я его отобрал, потому что его тоже последний раз видели рано утром, и на Холме, и еще он был спортсменом, хотя велосипед – это, конечно, не бег.

– Но мужчина.

– Ну да. Извините, сержант, но остальные совсем никак не подходили. Куча тинейджеров, сбежавших от новых отчимов, или которых били в школе, бедняги, или с депрессией. Пара парней, которые явно просто сбежали от жен, несколько под подозрением в мелких преступлениях, мошенничестве, кражах на работе. Ничего, что могло бы связать их исчезновение с вашей мисс Рэндалл. И потом, мы ушли уже на пять лет назад. И все же удивительно, сколько Лаффертон растерял народу. Но все не так плохо. Извините, что не смог для вас толком ничего сделать.

Его юное приплюснутое лицо было угрюмым, а голос звучал совсем удрученно.

– Ты хорошо поработал, Нейтан. В таких делах приходится только гадать.

– Я хотел найти для вас идеальное совпадение, сержант.

Он выглядел как маленький мальчик, который хочет угодить учителю и получить хорошую оценку.

Она рассмеялась.

– Так это никогда не работает. Но это было полезно. Я еще раз просмотрю их дома и решу, какие стоит рассмотреть поподробнее… Да ладно тебе… Пошли я куплю тебе выпить.

Лицо констебля засияло. Непосредственность его реакций и абсолютная искренность, не позволявшая ему скрывать эмоции, были одними из причин того, что все в участке его так любили. Когда его хвалили, он светился от радости, когда что-то получалось хорошо, он весь день ходил с улыбкой от уха до уха, а если нет, то начинал напоминать грустного клоуна.

Паб «Кросс Кис» находился всего в нескольких ярдах от участка, на противоположном конце улицы. Когда они прошли во вращающиеся двери, черный полицейский «Ровер» старшего инспектора Саймона Серрэйлера свернул на стоянку. Фрея почувствовала, как у нее внутри все сжалось. Черт. Черт, он увидит ее с молодым констеблем Коутсом и подумает, что между ними что-то есть, что они вместе, что…

Ради бога, женщина!

Серрэйлер шел широкими шагами и кивнул им в знак приветствия. Фрея глянула через плечо и увидела, как копна его светлых волос исчезает из вида в темноте внутренней лестницы.

Несколько секунд спустя еще две машины старших офицеров, одна с полицейским за рулем, въехали во внутренний двор.

– Что-то происходит, – сказала Фрея.

– Операция «Мерлин».

– Прошу прощения?

– Большая облава на притоны… с патрульными и отделом по наркотикам.

– Как так получается, что ты знаешь о том, о чем даже я не знаю, а, Нейтан?

Он постучал себя по носу и хитро улыбнулся.

«Нет, – подумала она, когда они проталкивались внутрь забитого паба, – не хочу я знать ничего об этих наркоманских облавах. Их в Лондоне у меня было столько, что на всю жизнь хватит».

– Что ты будешь?

– Нет, сержант, я сам себе возьму.

– Ни за что. Тем более это твоя оплата сверхурочных, так что попытайся выжать максимум.

– Ладно, спасибо, я буду лимонад.

– Ой, ну хватит.

– И запью его виски.

– Если я буду растягивать и съем упаковку чипсов, мне можно немного белого вина.

Нейтан резво развернулся, когда двое мужчин освободили столик в углу, и быстро пошел его занимать, пока Фрея дожидается напитков.

– Думаю, если все пройдет успешно, завтра мы услышим об этой операции.

Нейтан покачал головой.

– Она еще не закончена, все только начинается.

– Черт побери, у тебя там что, горячая линия в офицерском кабинете?

– Просто держу ухо востро, и все.

Он сделал большой глоток лимонада, а потом опрокинул весь свой виски в один присест.

– Как вам Серрэйлер? – спросил он так неожиданно, что Фрея не успела опомниться и покраснела. Она быстро опустила голову и некоторое время рылась в своей сумке, но когда села прямо, Нейтан Коутс все еще смотрел на нее поверх своего стакана.

– Прости, – сказала она. – Старший инспектор? Кажется, он ничего. Я толком с ним и не общалась. А вот Камерон… Боже, сколько еще таких Билли Камеронов осталось в Лондоне… такие крутые, все с лишним весом, все дымят как паровозы, но, если они окажутся на твоей стороне и тебе будет нужно прикрыть спину, лучше не найдешь. Камерон из этой компании.

Нейтан пожал плечами.

– Что?

– Мне кажется, сейчас он просто дотягивает до пенсии. Хотя, конечно, он настоящий мужик.

– А это уже о чем-то да говорит.

– Серрэйлер не такой.

– Ты что, хочешь сказать, что он не мужик?

– Господи, нет! Я имею в виду, он другой. Не просто обычный коп.

Фрея поднялась.

– Еще пару капель и этой твоей ядовитой шипучки? Чипсы, сосиски в тесте, соленый бекон… а, гурман?

– Не, Эм готовит ужин, сегодня ее очередь. У нее пара дней выходных, и она сейчас в режиме готовки. Печень с луком. Так что мне пора. Но все равно спасибо, – он допил свой стакан. – И я не пытаюсь вас остановить.

– Знаешь, мне как-то не улыбается пить в одиночестве в «Кросс Кис». У людей могут появиться вопросы.

– Конечно, могут, такая-то красотка, как вы, сержант… – Нейтан открыл перед ней дверь с веселой улыбкой и поклоном.

Когда они подошли к участку, Фрея повернула к своей машине, а Нейтан к велосипедной парковке. Они с Эммой жили в квартире всего в нескольких кварталах отсюда.

– Спасибо за выпивку, сержант. Увидимся завтра.

– Спокойной ночи, Нейтан.

Фрея окинула взглядом машины, припаркованные в первом ряду. «Ровер» Саймона Серрэйлера все еще стоял здесь, и в его офисе на втором этаже горел свет. Она хотела подождать, погулять во внутреннем дворе, надеясь, что он скоро соберется домой и выйдет, и что она сможет встретить его у дверей участка, что они обменяются парой слов, что он, может…

Черт. Черт, черт, мать твою, мать твою, проклятье, черт.

Черт.

Нейтан медленно развернулся на своем велосипеде, глядя на нее. Потом он остановился и поставил одну ногу на землю. Фрея обернулась.

– Все нормально?

Он ничего не сказал, пока она не подошла к нему на несколько шагов ближе. Она думала, что он хочет сказать ей что-то по делу о пропавших, и поняла, что сама бы предпочла, чтобы он не кричал, несмотря на то что на стоянке они были одни. На нем был велосипедный шлем – сверкающий доспех цвета электрик, в котором его шишковатое лицо и рыжие волосы смотрелись еще более несуразно. Но он выглядел каким-то озабоченным.

– Серрэйлер, – сказал он.

Она отступила на полшага назад, в тень.

– Его дорога ведет в никуда, сержант. Понимаете, о чем я?

А потом он резко сорвался и быстро укатил прочь.

Двадцать

Дебби сидела в кровати, подложив под спину три взбитые подушки, а перед ней лежала небольшая стопка карточек. Дава дал их ей накануне. Эта встреча с ним оказала на нее еще большее воздействие, чем первая; он уложил ее на диван и снова отправил в духовное путешествие, но на этот раз он провел ее через так называемые Пять Порталов, проходов в уникальный мир ее внутреннего «я». Она описывала ему что видела – прекрасные образы садов с магическими цветами, прозрачные пещеры, расцвеченные радугой и наполненные крылатыми ангелами и другими созданиями света. Она чувствовала себя восхитительно, паря на облаке мира и гармонии, а голос Давы мягко звучал у нее в ушах, будто бы на фоне журчащего водопада, и его руки дотрагивались до ее бровей и гладили по волосам, но где-то очень, очень далеко.

Он сказал, что с ней все уже гораздо лучше, что ее энергии постепенно становятся более сбалансированными, а негативные силы медленно, но верно растворяются.

– Мы не сражаемся, Дебби, мы не используем терминов боя. Я не говорю о преодолении и уничтожении, я говорю о растворении и ослаблении. Негативные силы, которые так тебя угнетали, сейчас истощаются и растворяются. Скоро они совсем отступят и перестанут существовать.

Он сказал ей, что над ней установлена особая защита; что куда бы она ни пошла, она может целиком и полностью полагаться на ангела, который встретился ей, чтобы спасти.

– Это была редкая и необычайная встреча, Дебби. Это особая привилегия. Быть спасенной таким образом и получить помощь от одного из многочисленных ангелов, принимающих человеческий облик, чтобы поддерживать нас, это то, за что надо быть глубоко и искренне благодарной.

– О, я благодарна, – горячо заверила Дебби. – Действительно благодарна.

– Теперь ты знаешь, что ты под защитой, и в ближайший день или два ты получишь знак, что так и есть. Ты найдешь белое перо, и когда увидишь его, подними и всегда держи при себе. Это будет символом твоего защитника. Теперь глубоко и медленно вдохни. Я хочу, чтобы ты сфокусировала свое сознание на своем цвете, на синем. Синий, но с мерцающим золотым оттенком. Взгляни в сердце и в центр своего синего, Дебби. Я буду называть тебе определенные слова и фразы. Ты их не забудешь, но я дам тебе несколько карточек в качестве подсказок. Перечитывай их снова и снова. Каждая карточка – это талисман.

Карточки были разных цветов, и на каждой были напечатаны фразы Давы. Он подписал каждую из них.

СИНИЙ

Умиротворяющий. Музыкальный. Духовно исцеляющий. Артистический. Чувствительный. Искренний.

СИНИЙ

Приносит мир, покой, веру в себя.

СИНИЙ

Побуждает к спокойствию, вере, доверию.

СИНИЙ

Это знак твоей гармонии с миром.

На других карточках были напечатаны диаграммы чакр и рисунки ее персональных лечебных трав и растений, а также особенные для нее даты в будущем году, отмеченные на календаре. Она зачитывала их, пока не выучила наизусть. Сейчас она смотрела на карточку, в которой были указаны благоприятные для нее периоды суток. Первым таким периодом значилось семь тридцать пять вечера, странное время, с которым Дебби было сложно себя идентифицировать, несмотря на запутанные описания фаз Солнца и Луны и ссылки на астрологические карты. А вот второй период сразу же показался ей «ее» временем. Ее имя встречалось в карточке несколько раз, так что, рассматривая ее, она чувствовала внутреннюю связь с Давой, потому что он лично вписал его туда своим красивым, летящим почерком.

РАССВЕТ

Час между первым лучом на утреннем небе и восходом солнца – это твое самое благодатное время. Именно тогда, ДЕБОРА… ты становишься наиболее живой и наиболее созвучной Вселенной. В этот час, ДЕБОРА… ты более всего восприимчива и полна надежд. Твои энергии идеально настроены, твоя аура, совершенно необыкновенная и прекрасная, ДЕБОРА, ярко расцвечена и поет от полноты жизни. В этот час ты должна возносить хвалы создателю Вселенной, этот час наиболее благоприятен для принятия новых решений, это твой самый творческий час. Вставай рано утром и радостно приветствуй свои рассветные часы, и засыпай, когда твои энергии начинают угасать, после захода солнца.

Еще у нее была карта с несколькими фразами, которые ей было предложено читать в выбранном ею самой «священном месте» на рассвете, а также с молитвами, которые ей нужно было произносить.

Она читала до тех пор, пока не устала так, что не могла продолжать, и тогда она выключила свет и легла на спину, поражаясь тому, насколько иначе она начала чувствовать себя с тех пор, как встретила Даву, насколько она стала счастливее, увереннее и оптимистичнее в своих мыслях о будущем. Ее кожа тоже стала выглядеть гораздо лучше, и темнота, которую она ощущала внутри себя по утрам несколько месяцев подряд, сейчас стала скорее тонкой вуалью, через которую она могла ясно видеть, а не грозной густой тучей.

Если она продолжит двигаться вперед такими же темпами, то вскоре ей должно уже настолько полегчать, что она сможет начать искать новую работу, сначала хотя бы на полставки, и это, в свою очередь, позволит ей расширить свой круг общения. Она записала названия нескольких групп, которые собирались в Старли, чтобы обсуждать вопросы экологии, астрологии, исцеления и нью-эйдж-практик, потому что скоро, как она чувствовала, она сможет отважиться и записаться в одну из них. Но она планировала следовать совету Давы. Если она и тратила большую часть своего пособия на встречи с ним и на записи и книги, которые она также покупала у него, то это были траты на благое дело, инвестиции в ее будущее здоровье и счастье.

Она позволила себе расслабиться, почувствовала, как ее дыхание становится более глубоким и медленным, и стала сосредотачиваться на круге вибрирующего синего цвета, который она вызвала в своем воображении, с мерцающей золотой каемкой и глубочайшим фиалковым центром.

Его исцеляющая сила заполнила ее мозг и полилась по ее венам.

Она заснула.

Этим днем Сэнди случайно опрокинула сумку Дебби с кухонного стола и, поспешив извиниться и собрать обратно ее содержимое, наткнулась на письмо о второй ее встрече с Давой.

– О Дебс.

– Спасибо, я сама, – натянуто буркнула Дебби, почти что оттолкнув соседку, потому что боялась, что та увидит другие карточки и посмеется над ней.

– Слушай, это не мое дело…

– Точно.

– Ладно, но… ведь есть одно но, и ты это знаешь.

– Я больше ничего не принимала и не пользовалась никакими мазями, если ты об этом.

– Но тебе снова пришлось заплатить, ведь так?

Дебби запихнула последние пару вещей в сумку, застегнула на ней молнию одним резким движением. Готовность защищаться на ее лице говорила больше, чем слова. Сэнди села за стол и посмотрела на нее.

– Я волнуюсь за тебя, Дебс, я переживаю за тебя, я забочусь о тебе, черт возьми!

– Не нужно. Со мной все хорошо, спасибо.

– А было нехорошо.

Дебби задумалась. Голос Сэнди был полон неподдельной тревоги. Она действительно волновалась, она была ее другом. Дебби села напротив нее.

– Неужели ты не видишь, насколько мне лучше?

– Это же таблетки доктора Дирбон, разве нет? Ты же понимаешь.

– Я не имею в виду кожу. Я полагаю, что насчет этого ты права, но я имею в виду себя. Я виделась с ним всего дважды, и он полностью поменял все, Сэнди, он заставил меня думать иначе, чувствовать иначе, иначе смотреть на себя. Я больше не несчастлива, я рада вставать по утрам и скоро я начну искать работу на полставки. Тебе не о чем волноваться, честно.

Сэнди вздохнула. Она все еще хмурилась.

– Но все-таки это слишком дорого стоит. Мне просто интересно, не можешь ли ты ходить на какие-нибудь консультации в государственном учреждении?

– Это не консультации.

– А что это тогда?

Слова вертелись в голове у Дебби, слова Давы, слова на карточках, слова, которые были новыми для нее и значение которых невозможно было донести до прямолинейной, здравомыслящей и рассудительной Сэнди. Гармония… аура… вибрации… энергия… мир… защита… ангел…

Она не могла произнести их вслух, боясь прозвучать глупо, быть высмеянной и непонятой. Эти слова стали священными, как слова из Библии или молитвы в церкви, это были не те слова, которыми можно было так просто обменяться, сидя за столом с потрескавшимся покрытием в своей квартире.

– Я честно говорю тебе, что все хорошо. Я знаю, что я делаю. Если бы я не чувствовала, что все идет как надо и если бы от этого мне не стало настолько лучше, я туда бы больше не пошла. Но в любом случае спасибо. Правда. Спасибо.

Она обошла стол и обняла Сэнди, надеясь, что теперь между ними все наладится и Сэнди больше не будет донимать ее разговорами. Потому что в этом действительно не было никакой необходимости. Она знала, что она делает. Все было хорошо. Действительно хорошо.

Ее будильник, поставленный на слабую вибрацию, включился в шесть часов следующим утром. Больше всего она волновалась, как бы не разбудить Сэнди. В окне на кухне она увидела только темноту, но дождя не было, и когда она открыла заднюю дверь, навстречу ей подул приятный ветерок. Она ограничилась стаканом апельсинового сока, чтобы не ставить чайник, который просто оглушительно свистел, когда закипал, съела соевый йогурт и положила два мягких печенья в карман своей флисовой куртки. Она аккуратно выключила свет и еще более аккуратно закрыла за собой дверь. Выйдя на улицу, она остановилась и оглянулась назад. В квартире все еще было темно. В этот момент она с нежностью подумала о Сэнди, которая сейчас глубоко спала в своей белой в цветочек спальне, где рядом с кроватью лежал пушистый коврик, а две голландские куколки в широкополых шляпах и фартуках в розовую и белую полосочку сидели на узкой полке, свесив вниз свои деревянные ноги. Она увидела косметику Сэнди, аккуратно разложенную на туалетном столике, накрытом белой салфеткой с желтой бахромой, ее журналы, сложенные в стопку и упорядоченные по дате между двумя держателями для книг, фотографии Сэнди на стене – каждая была в отдельной овальной рамке, а все их вместе обрамляла одна большая: Сэнди и ее сестра в младенчестве, в детстве, переодетые в ангелов для какой-то постановки, в отряде скаутов, на пони, в бикини на солнечном пляже, родители Сэнди, многочисленные кошки и собаки Сэнди. Каждое субботнее утро Сэнди убирала, протирала пыль, подметала и мыла в своей комнате и ставила все в точности на свои места на полках и стеллажах. Однажды она создаст фантастический дом для молодоженов, в котором она лично сошьет каждую занавеску и оборку, покрасит каждую стену, выберет каждый порожек, следуя советам из своих журналов. Неожиданно Дебби почувствовала приступ паники. Это же случится, конечно случится, рано или поздно Сэнди покинет ее ради этого нового дома, встретив Эндрю или Марка, Стива или Кева, или Фила, и когда это произойдет, Дебби останется одна. Она понятия не имела, как с этим справится.

Улицы были пусты, как и за минуту до этого. Вдалеке, на главной дороге, слышалось движение – одинокий грузовик, первый автобус, – но она не видела никого, кто бы еще прогуливался по улице или хотя бы ехал на велосипеде на утреннюю смену. Две специальные карточки Давы были у нее в кармане, а еще у нее с собой был фонарик, который по размеру и форме был как кредитка, но давал очень яркий луч света на удивительно дальнее расстояние. Она увидела его в сувенирном магазине в Старли, где покупала ароматическую свечку, которая, по словам Давы, должна была очистить ее комнату и помочь ей сконцентрироваться и сфокусировать свои мысли.

На улицах и перекрестках города он ей, разумеется, не понадобился, но как только она ступила на тропинку у подножия Холма, сразу же его включила, чтобы не быть застигнутой врасплох и напуганной до смерти кроликами или бродячими собаками, как в прошлый раз.

Но ничто этим утром не напоминало ей прошлый раз. Воздух был мягким и свежим, она чувствовала, что крепко стоит ногами на земле, и легко поднималась вверх по дорожке. Как только в свет ее фонарика попали Камни Верна, она с энтузиазмом направилась к ним и, дойдя до одного из них, вытянула руку и дотронулась до холодной влажной поверхности, а потом провела рукой вниз, где на нем были небольшие неровности и шероховатости. Древние камни стояли здесь сотни лет, никто не знал, как и насколько давно они появились, но Дебби представляла, что они находились в этом месте еще со времен создания мира. Она чувствовала, как они всей своей тяжестью давят на землю и как сила веков проникает в нее через них. Как она могла испугаться тогда, когда стояла в зачарованном круге Камней Верна? Она повернулась и посмотрела на небо. На горизонте появилась тонкая полоска света. Неожиданно она почувствовала странное возбуждение. Можно было только представить, как выглядит Старли-Тор или Стоунхендж на рассвете в день летнего солнцестояния. Ну ничего, она увидит это в июне, когда будет там вместе со всеми остальными плясать и праздновать рождение света. Откуда-то снизу раздался свист. Собачники тоже приходили сюда рано, но было слишком темно, чтобы различить какие-то фигуры.

Она начала подниматься, проходя сквозь кустарники и заросли, среди которых ей было так страшно тогда, но сейчас, направив прямо в них луч света от своего фонарика, она видела только безобидные спутанные корни и ветки, ягоды, колючки и шишки, и кроличьи норы. Она поднималась все выше. Она уже начала задыхаться. Дава сказал ей, что ей надо научиться чувствовать, когда с ее телом все в порядке, когда ее вес соответствует ее росту, ее эмоциям, ее духу, научиться понимать себя для себя же. После перехода на диету из органической и полезной пищи она уже похудела на несколько фунтов, хотя так и не смогла отказаться от шоколадок и печенья, одно из которых сейчас нащупала в кармане, освободила от блестящей упаковки и жадно откусила. Доктор Дирбон сказала, что ни ей, ни кому-либо еще доподлинно неизвестно, усугубляет ли шоколад проблемы с кожей или нет, но все же предложила Дебби постепенно сокращать его потребление. Ну, она сократила. Немножечко.

Неумолимо светало. Она почти дошла до вершины Холма, где в огромный круг выстроились древние дубы, ориентиры для всего Лаффертона. Их голые ветви слегка соприкасались друг с другом, издавая тихий шелест, и легкий ветер растрепал волосы Дебби. Тут была каменная скамейка – просто одна плоская глыба, положенная сверху на две другие, – и она села на нее и посмотрела на восток, на светлеющее небо, которое теперь окрасилось ярко-розовым по тонкой кромке, где соприкасалось с темной землей. Она испытала абсолютную, будоражащую уверенность в том, что это действительно было ее особенное время, когда она пребывала в предельном созвучии с силами природы, со Вселенной, с естественным миром, с гармонией сфер… с вещами, которые она не могла до конца понять, но, как она теперь полагала, могла почувствовать. В рассветах она всегда сможет черпать силу и утешение, в это время она будет обновлять свои энергии и планировать будущее, доверившись направляющей руке света. Она могла слышать голос Давы, который все продолжал и продолжал тихо звучать у нее в ушах, когда она ложилась на диван, словно текущий поток, никогда не останавливающийся, никогда не меняющий свой ритм.

Свет разлился по небу, наползая на темноту и растворяя ее, а затем макушка солнца и красно-розовое зарево стали постепенно подниматься из-за края земли. Дебби задержала дыхание. Где-то прямо над ней начала петь птица, хотя она не имела ни малейшего понятия, кто это. Она знала, что позже, весной, тут будет петь целый хор птиц, и люди будут подниматься сюда, только чтобы их послушать. Она не была уверена, что ей это понравится. Она хотела, чтобы это место, в это время, существовало только для нее.

Где-то на нижних склонах, очень далеко, она услышала свист. Теперь она могла ясно различить собор, его каменные стены, тронутые восходящим солнцем. Это было потрясающе. Мир создавался заново на ее глазах, как будто он был мертв, а теперь возвращался к жизни, или как будто невидимый художник писал картину, а она за этим наблюдала.

Она достала карточки и прочитала их, а потом зачитала фразы вслух, хотя и тихо, потому что чувствовала себя немного глупо.

– Мое время, – сказала она радостно, – это мое время.

Сэнди, наверное, уже встала и плетется в ванную в своей яркой и свежей лимонно-желтой ночной рубашке, чтобы начать сражение с их капризным горячим краном и принять душ. Начинался обычный день. «Для обычных людей», – внезапно для самой себя подумала Дебби, ведь она испытала неожиданное, странное чувство, что она – не обычная, не такая, как другие, как все эти люди в их маленьких домиках, квартирках, машинках или бунгало, как у ее соседей в Лаффертоне, что она другая, избранная, призванная для получения особого знания, способная на необычайные озарения. Она была не той прежней несчастной толстой Дебби Паркер с плохой кожей, она была избранницей Давы, на нее были возложены руки, и она преобразилась.

Ей хотелось петь.

А еще ей хотелось есть и в туалет. Солнце встало, ее особенное время кончилось. Она сунула фонарик обратно в карман и весело зашагала вниз по тропинке.

В самом низу, выйдя на широкую дорогу, она заметила знакомый белый фургон, стоявший к ней под каким-то странным углом. Ее сердце подпрыгнуло в груди. Она была уверена, совершенно уверена, что это был фургон мужчины, который тогда пришел ей на помощь, который уехал на нем и исчез, не как человек, а как ангел. Она остановилась.

Кто-то, как ей показалось, сидел на переднем сиденье сильно согнувшись, почти вываливаясь из открытой двери фургона. И совсем не двигался.

Либо этот человек так скрючился, чтобы починить что-нибудь рядом с педалями, а значит, его фургон сломался, либо ему стало плохо или он сильно поранился.

Она подошла ближе и протиснулась между кустами и открытой дверью фургона, пытаясь быстро сообразить, стоит ли ей бежать за помощью и кричать, и сможет ли она оказать первую помощь. То, что она должна помочь ему, было вне всяких сомнений, ведь он помог ей. Он пришел спасти ее, и убедился, что она вне опасности, а сейчас она видит его в таком положении.

Она наконец отодвинула ветки кустарника и оказалась прямо рядом с его ногами, потому что он полулежал на переднем сиденье фургона; но потом он резко дернулся и мгновенно откинулся на спинку одним быстрым и мощным движением. Значит, беда была с фургоном, а не с ним. Она почувствовала огромное облегчение, осознав, что до ужаса боялась того, что могла там обнаружить, – кровь или, например, его самого, умершего от сердечного приступа.

Он выпрыгнул из фургона, встал и посмотрел прямо на нее, улыбаясь. Это был он.

– Здравствуй, Дебби, – сказал он.

У нее не было ни единого шанса, он застал ее врасплох и вывел из равновесия, как и рассчитывал. Вот она стоит, разволновавшись и готовясь заговорить, а через секунду он берет ее в неожиданный сильный захват. Он откидывает ей голову назад, сворачивая шею, и поднимает над землей одним отточенным, уверенным движением. На мгновение Дебби испытала удивление, на мгновение – невыносимую боль, а потом небо превратилось в черную воронку с пылающими звездами, а ее тело стало подниматься и опускаться, подниматься и опускаться. Вся она стала болью, и двигалась она в темноту. Единственное, чего она не испытала, чего у нее не было шанса испытать перед тем, как все закончилось, был страх.

Три минуты спустя ее тело охлаждалось в морозильной камере фургона, который медленно и размеренно уехал прочь, свернул с дороги и выехал на главную улицу.

Бизнес-парк «Уиппл-Драйв» на окраине Лаффертона был выстроен год назад и состоял из спроектированных лучшими архитекторами и разнесенных в пространстве кварталов разного назначения, включая блоки с полностью оборудованными офисами в двухэтажных зданиях, более компактные территории складских помещений и крытых гаражей. Здесь был приятный ландшафт с пологими склонами, покрытыми газоном, и молодыми, недавно высаженными рябинами.

Белый фургон проехал по еще пустой в этот час дороге для служебного транспорта и повернул направо в ее дальнем конце, к рабочему кварталу, который примыкал к забору по периметру парка и даже выходил за его пределы, занимая пустое пространство рядом с главной железной дорогой. Последний квартал был самым большим, и туда организовали отдельный въезд. Здесь располагался один небольшой офис, а за ним – огромное крытое хранилище, к которому и подъехал фургон. Его двери открылись, как и двери хранилища, из которых выехали длинные стальные рельсы, куда был погружен холодильник с телом Дебби Паркер и отправлен внутрь. А потом двери закрылись и вновь были заперты на двойной замок, а фургон поехал в гараж.

Отсюда в хранилище вела внутренняя дверь.

В офисе, на двери которого висела табличка «Европейские представительства Флетчер», он включил верхний флуоресцентный свет и кофеварку.

Пока готовился кофе, он снял куртку и обувь, открыл стальной шкафчик и достал оттуда зеленый комплект рабочей одежды и пару резиновых сапог. Кремовые жалюзи всегда были опущены, скрывая офис и всех, кто в нем находился, от взглядов снаружи, хотя там редко кто-то появлялся.

Он спокойно уселся за стол, попивая горячую арабику. Было десять минут восьмого. У него был час, чтобы сделать кое-какие приготовления, а потом, до того, как ему необходимо будет покинуть хранилище на целый день, – работу, которой ему не терпелось заняться. Отчасти именно поэтому он каждый раз проводил ритуал варки кофе – чтобы стряхнуть с себя острое возбуждение, а также чтобы успокоиться после опасных моментов на дороге у подножия Холма. Здесь он чувствовал себя в безопасности, здесь он был на своей собственной территории, где действовали его правила. Там же могло пойти не по плану что угодно и в любую секунду; впрочем, это редко случалось, хотя с молодым велосипедистом пришлось непросто, он был сильным и проворным. Он заставил его попотеть.

С толстой девчонкой было легко, она оказалась доверчивой и дружелюбной, и он застал ее врасплох. В этот раз он все тщательно спланировал, ничто не оставил на волю случая, и все прошло как по нотам. Он был горд собой. Но он никогда не станет настолько безрассудным, чтобы подумать, что теперь ему все будет даваться так легко, что он не сможет совершить ошибку. Гордость всегда предшествует фатальному падению. Он не может позволить этому случиться.

Потому что он не закончил, еще нет.

Он отпер боковой ящик металлического стола и достал папку. Внутри нее лежал листок с напечатанным текстом. Он зачитал его, просто ради удовольствия.

Молодой мужчина, 18–30

Взрослый мужчина, 40–70

Пожилой мужчина, 70 плюс

Молодая женщина, 18–30

Женщина средних лет, 40–60

Пожилая женщина, 60 плюс

Он так и не добавил слово «собака». Собака не была частью плана, собака появилась под влиянием момента, потому что встреча с собакой заставила вновь закипеть в нем жестокую ревность, и все из-за воспоминания о той собаке, ее собаке, ненавистной собаке. Она выглядела точно так же: та же порода, размер, цвет, все точно такое же. Собака, казалось, была клоном той собаки. Он забрал собаку, не успев осознать что делает.

С собакой было покончено.

Рядом с двумя пунктами, напечатанными на листе, были проставлены красные галочки, и теперь он взял ту же ручку из ящичка, и на секунду ее кончик застыл над пунктом «Молодая женщина, 18–30». Он снова почувствовал прикосновение к ее толстой шее, когда его руки сомкнулись на ней и свернули. Она не издала ни одного звука, только утробное захлебывающееся бульканье.

Он опустил кончик ручки на бумагу и сделал жирную отметку, сначала проведя короткую линию вниз, а потом длинную – наверх.

Три галочки. Шесть пунктов.

Он сомневался, что шести хватит. Но торопиться было некуда, и потом, поиски подходящего кандидата могли занять месяцы. Вряд ли ему снова так повезет и все случится так скоро, все-таки именно отбор и планирование были самыми важными элементами, которые помогали не совершать ошибок.

Маленькие часы на столе показывали семь тридцать. Он положил листок обратно в папку и запер ящик, а потом прошел через внутреннюю дверь офиса в хранилище. Он включил верхний свет, и в мгновение ока это место осветилось точно так же, как были освещены все кабинеты патологоанатомов, которые он видел в своей жизни. В одном углу стояла стальная раковина, а в прорезиненном полу был проделан слив, уходящий в основную канализацию. У противоположной стены ящики, напоминавшие огромные стеллажи для документов, мерцали зеленовато-серым светом. Рядом с ними стоял металлический стол. Он выкатил его на середину комнаты, под самый свет и прямо к сливу, и сорвал с него простыню. Металлическую тележку с резиновыми колесиками он расположил рядом, сбоку к ней с помощью болтов и крючков был прикреплен выдвижной ящичек. Ящичек располагался под таким углом, чтобы было видно, как разложены все инструменты, и все это выглядело как на картинке, которая радует глаз своей симметрией и упорядоченностью.

Он сделал шаг назад, проверяя, все ли на своих местах.

Удовлетворившись, он подошел к тому месту, где на стальных рельсах стоял квадратный ящик, и начал поднимать его с помощью рычага до того момента, пока он не сравнялся со столом.

Тело Дебби Паркер уже было холодным на ощупь. Острые хирургические ножницы разрезали ее флисовую куртку, брюки, джемпер и нижнее белье, и все это было выброшено в большой мусорный пакет – с этим он разберется позже. Ее наручные часы, ключи от дома и фонарик размером с кредитку были помещены в отдельную коробочку. В одном из ее карманов было три карточки. Он несколько секунд изучал, что там было написано, счел нью-эйджерскую ерунду малоинтересной и кинул карточки в мусорный мешок, на кучу одежды.

Потом он встал рядом с металлическим столом, вглядываясь в заплывшее голое тело девушки, в ее лицо в рытвинах и обсыпанные акне плечи. Он ничего не чувствовал. Это было правильно. При посмертном обследовании патологоанатом не чувствует ничего, никаких эмоций, ни скорби, ни сочувствия, только любопытство и интеллектуальный и профессиональный интерес. Первичные удовольствия, которые сопровождали охоту, засаду и убийство, были позади. Остальные еще предстояли, и они были другими, более стерильными, холодными и более медленными. Те были неуловимыми, быстрыми и пугающими. У него росло давление, его сердце колотилось в груди, он потел. Он шел на головокружительный риск. Сейчас он был уверен, что никакого риска не было, потому что все планировалось долго и как следует, да и практика помогала.

Он медленно прохаживался вокруг стола, глядя на тело, и в какой-то момент начал надиктовывать, как делали все патологоанатомы, отмечая каждую особенность тела, лежащего на столе под его пытливым взглядом, тихо и профессионально, тем самым тоном, которым он так восхищался, когда слышал, и который пытался имитировать сам нескончаемое количество раз. Теперь он гордился своей собственной экспертизой и был уверен, что, возьми он сейчас любого из них, лучшего из лучших, сможет доказать ему, что ублюдки ошибались. У них была власть уничтожить его, осудить его как недостойного вступить в их ряды, но теперь он был сам по себе.

Когда он был готов, он взялся за скальпель. У него было совсем мало времени, но он не мог ждать, и сегодня вечером он сможет вернуться и провести столько времени, сколько он только захочет, здесь, в центре своего мироздания, профессионально разбирая Молодую женщину, 18–30, на части. С того момента, как он схватил ее за шею, Дебби Паркер перестала существовать как человеческое существо с личностью, именем и с жизнью. Вот почему он мог бесстрастно проводить над ней любые операции. Они все могли. Это была их работа. Она была образцом, представителем своего пола и возраста, не больше.

Он нагнулся и сделал первый тонкий надрез.

Двадцать один

Кэт Дирбон удалось сохранить одну комнату в доме свободной от тирании детей и собак. В результате ее прозвали Гостиной для Умников и именно здесь, на двух диванах и в глубоких креслах, обитых светлой кожей, они и расположились. Обед был съеден, и с собой они взяли только по бокалу вина. Еще на низком стеклянном столике стояли чашки с блюдцами и чайник чая. Кэт нечасто имела возможность организовывать встречи дома, но были каникулы, и Мэриэл Серрэйлер взяла Сэма и Ханну в Лондон с ночевкой, чтобы успеть сходить куда только можно, включая колесо обозрения, планетарий и «Хард Рок Кафе». У Кэт появилась возможность приготовить приличную еду, привести дом и себя в презентабельный вид и подготовить некоторые материалы, которые сейчас лежали перед ней в распечатанном виде.

Помимо нее в комнате со своими бокалами и кофе расположились Крис, остеопат Ник Гайдн, иглотерапевт Эйдан Шарп и Джеральд Тейт, старший терапевт в клинике из другой части Лаффертона, которого одинаково уважали оба супруга Дирбон. Он был представителем старшего поколения, но при этом человеком передовых взглядов и широкого кругозора.

За обедом беседы велись на медицинские темы, но в основном в общем ключе. Сейчас разговор должен был стать более конкретным.

Кэт поставила свой бокал.