Этюд на холме Хилл Сьюзен

Двадцать три

«– Наше радио вещает по Бевхэму, Лаффертону и области. Это Робби Манкастер с местными новостями и прогнозом погоды для вас в эту пятницу. Полиция Лаффертона обращается с просьбой о предоставлении любой информации о пропавшей девушке. Двадцатидвухлетняя Дебби Паркер, проживающая на Пимент-драйв, Лаффертон, ушла из дома около суток назад и не вернулась. Полиция проявляет повышенную обеспокоенность в связи с этим случаем. Слово предоставляется детективу Фрее Грэффхам из Уголовного розыска Лаффертона.

– Это исчезновение кажется нам нетипичным. Дебби Паркер никогда раньше не уходила из дома без предупреждения, и мы особо обеспокоены тем, что она оставила в квартире свою сумку со всеми личными вещами, а это значит, что у нее не было намерения далеко уезжать или оставаться где-то надолго. Мы убедительно просим граждан сообщать нам сведения о возможном местоположении Дебби Паркер и передавать нам любую информацию, которая, по их мнению, может относиться к делу, несмотря на то, какой незначительной она кажется. Если вы думаете, что видели ее, пожалуйста, свяжитесь с нами незамедлительно.

– Описание пропавшей девушки: примерно пять футов ростом, полная, с прямыми коричневыми волосами средней длины. Вероятнее всего, на ней надеты спортивные штаны и флисовая куртка. Полиция особенно заинтересована в сообщениях от граждан, которые видели девушку, отвечающую этому описанию, в районе Холма. Если вы обладаете какой-либо информацией, пожалуйста, звоните в уголовный розыск Лаффертона по номеру 01990 776776.

– Житель Бевхэма получил четыре тысячи фунтов в качестве компенсации от фирмы, в которой проработал семнадцать лет, «Вейкс Электрик», после того как…»

Сэнди Марш выключила радио, и на кухне стало тихо. Ничего этого просто не могло происходить. В любую минуту Дебби войдет в переднюю дверь, и кошмар закончится. В любую минуту она позвонит и станет спрашивать, из-за чего весь сыр-бор. В любую минуту.

Сэнди чувствовала себя виноватой, как будто из-за того, что она сходила в полицию, исчезновение Дебби стало чем-то зловещим и пугающим. Вот Дебби просто не пришла домой, а вот о ней уже говорит по радио полиция, и все совершенно вышло из-под контроля. Надо было просто сидеть тихо, – думала она, – и тогда Дебби уже вернулась бы. Надо было просто ждать ее здесь и… Конечно, не надо было. Она очередной раз поставила на огонь чайник, просто потому, что ей надо было что-то делать, что угодно, чтобы остановить этот нескончаемый поток мыслей.

Полчаса назад она позвонила отцу Дебби и ее мачехе в Стаффорде, но попросила их не приезжать сразу сюда, потому что Дебби может им позвонить, если не придет с минуты на минуту в квартиру, или даже к ним домой, решив сделать сюрприз. «Как будто бы может», – подумала Сэнди.

Она не сказала им о полицейском радиообращении.

Детектив звонила два или три раза, чтобы проверить, как она, а потом еще, чтобы зачитать ей то, что они собирались говорить. Она была очень милая, очень понимающая.

– Господи, Дебби, где же ты? Приходи домой, пожалуйста, просто приходи. Боже, прошу тебя, пусть она просто придет.

Она бросила пакетик чая в кружку и наполнила ее. Дебби была ее подругой и ее соседкой, и она волновалась за нее, но каково это, если это твой ребенок пропадает или муж? Она не могла пойти на работу, потому что знала, что там от нее не будет никакой пользы. Она рассказала им, что случилось, не став ничего придумывать про болезнь. Они были очень добры, и сказали даже не думать приходить, пока Дебби не вернется, и спросили, не прийти ли кому-нибудь к ней домой, чтобы составить ей компанию. На прошлой неделе ей пришло в голову, раз уже Дебби стало настолько лучше, не подыскать ли ей должность в «Маколей Прентис», хотя бы на полставки. Во время работы в строительной компании она могла получить неплохой опыт, чтобы теперь заниматься кредитным контролем.

Где она? Сэнди неожиданно ударила кулаком по столу. Где она?

Зазвонил телефон, и она подпрыгнула. Это была не Дебби, а ее отец, и он спрашивал, нет ли новостей. Сэнди пыталась говорить ободряюще, не пугать его, не драматизировать. Еще нет. Но если Дебби не объявится или не позвонит после публикации в «Эхо», детектив Грэффхам сказала, что надо будет спросить у членов семьи, не хотят ли они приехать сюда, в Лаффертон.

Сэнди нашла снимок Дебби на катке, куда они ходили прошлой зимой, просто чтобы как-то повеселиться субботним днем; они увеличили его и разместили на первой полосе газеты. И это было по-настоящему. Это происходило на самом деле, и она не очнется от этого сна. Дебби не было уже – сколько? Когда она попыталась подсчитать, Сэнди впервые осознала, что, когда она встала и собиралась на работу накануне днем, она на самом деле не видела свою подругу. Раньше она всегда обязательно заходила к ней, отдергивала занавески, приносила ей чай и уговаривала начать новый день, но с тех пор, как она стала гораздо более жизнерадостной и Сэнди не волновалась о том, что она весь день пролежит в кровати, страдая, отвернувшись от всего мира, она больше этого не делала. Теперь Дебби чаще всего просыпалась в одно время с ней, но иногда позволяла себе поваляться, и Сэнди не возражала – она знала, что это не больше чем на полчаса. Теперь она не волновалась.

Спала ли Дебби в своей кровати вчера, когда она ушла на работу? Она была уверена в этом, но сейчас осознала, что не знала наверняка, не могла в этом поклясться. Но она определенно была дома предыдущим вечером, они вместе смотрели «Улицу Коронации», а потом «Двенадцать друзей Оушена» на видео.

Скорее всего, на следующее утро она спокойно спала в своей комнате, но дважды или трижды с тех пор, как она стала видеться с этим Давой, она отправлялась на свои длинные прогулки рано утром.

Сэнди пошла в гостиную, оттуда – в свою комнату, а потом снова вернулась на кухню, не в состоянии успокоиться и понять, что ей теперь делать и надо ли звонить в полицию, и не испортила ли она все, не подумав обо всем этом раньше. Не то что она что-то скрывала, просто это совсем не приходило ей в голову. В конце концов, она не знала, как было на самом деле, и не могла быть ни в чем уверена. Дебби могла и быть дома. Дебби могла и не быть дома. Дебби, скорее всего, была дома. Дебби…

Снова зазвонил телефон.

– Сэнди, это Фрея Грэффхам. Решила тебе сообщить, что к нам уже поступила масса звонков по поводу объявления по радио, и некоторые из них оказались довольно полезными. Мы уже идем по следу.

– Ее кто-то видел? Они знают, где она?

– Пока ничего конкретного. Некоторые – очевидные шутники, но они всегда есть, и мы уже научились их сразу отсеивать. Как ты?

Сэнди сглотнула.

– Нормально. Послушайте…

– Ты что-то вспомнила?

– Да, – сказала Сэнди. – Нет… просто…

– Подожди… Давай не будем говорить об этом по телефону, Сэнди, кажется, ты расстроена. Сейчас я приеду.

Через час, узнав то, что Сэнди Марш должна была ей сообщить, Фрея заехала на Холм и увидела, что поисковая операция в самом разгаре. Полицейские растянулись в одну длинную линию и медленно двигались вверх по крутым тропинкам, поднимая почву, а другие обшаривали палками кусты и заросли. Вся территория была оцеплена. Когда она вышла из машины, она увидела, как Саймон Серрэйлер разговаривает с инспектором, ответственным за проведение операции, и прошла мимо. Поиск Дебби Паркер был на переднем плане ее сознания, и сейчас вся ее энергия и все внимание были сосредоточены на этом, но какая-то ее часть при виде его содрогалась от удовольствия; она подавляла его, убирая свои чувства куда-то далеко внутрь, под замок, где она могла их игнорировать как можно дольше, во всяком случае пока продолжается расследование.

– Фрея? – Он тут же на нее обернулся. – Что-нибудь есть?

– Не уверена, – она кивнула инспектору, двинувшемуся к фургону, который был точкой сбора поисковой команды. –   Я только что виделась с Сэнди Марш, соседкой Дебби. Она была очень расстроена. Она только что поняла, что не видела Дебби вчера утром. Она точно была дома предыдущим вечером. Они весь вечер были в квартире и смотрели телевизор, а потом Сэнди зашла в ее комнату, чтобы одолжить салфеток где-то в пол-одиннадцатого. Дебби уже была в кровати и глубоко спала. Так что Сэнди незаметно проскользнула внутрь, а потом вышла, не будя ее. Но Сэнди думает, не могла ли Дебби на следующее утро проснуться раньше ее и отправиться на одну из своих длинных прогулок.

Серрэйлер нахмурился.

– Какая-нибудь реакция на радиосообщение?

– Звонков много, но в основном обычные болтуны, ничего конкретного. Сэр, я считаю, что мы должны сделать еще одно обращение и упомянуть также исчезновение Анджелы Рэндалл. С него прошло уже довольно много времени, но я уверена, что они связаны. Может быть, этим обращением мы заставим кого-нибудь вспомнить о той, другой, женщине.

– Можно, но лучше подождать, пока сюда не приедут родители Дебби и мы не введем их в курс дела. Я не хочу, чтобы они услышали по радио сообщение о пропаже еще одной женщины до того, как мы сами обрисуем им полную картину, и еще я не хочу, чтобы у прессы появился даже малейший повод начать печатать заголовки со словами «серийный убийца» гигантскими буквами.

– Понятно.

– Чем вы сейчас занимаетесь?

– Сейчас я вернусь в участок, захвачу Нейтана Коутса, и мы поедем в Старли искать того лекаря.

– Дава. – Старший инспектор скривил губы. – Хотелось бы мне услышать, что моя мать сказала бы об этом. – Они улыбнулись друг другу, потому что понимали, кто такая Мэриэл Серрэйлер.

– Ваша мама попросила меня помочь ей на весенней ярмарке, кстати.

– Что же, берегитесь. У нее мертвая хватка.

– Я даже не до конца поняла, для кого она организовывается… для какого-то центра?

– Да. Она попечитель. Это центр, где заботятся о пожилых людях с деменцией и смежными проблемами. Раз уж она привлекла к этому вас, то, видимо, это будет в хосписе Святого Михаила.

– И она его попечитель?

– Президент.

Это было приятно – вот так стоять под ярким зимним солнцем и разговаривать с ним в расслабленном, шутливом тоне, позабыв о том, что привело их сюда. Он как-то по-особому встречался с ней глазами и улыбался, не флиртуя, нет, но будто просто сообщая ей о том, что ему приятно с ней разговаривать о других вещах в их жизни, не касающихся работы. «Остановись, мгновение, – подумала Фрея, – остановись, мгновение».

– Я многим обязана вашей матери. Она приняла меня с распростертыми объятиями и представила меня людям, своим друзьям. Это непросто – начинать все сначала на новом месте.

– Могу представить. Но вы скоро поймете, что Лаффертон – это рассадник сплетен. На самом деле мы просто провинциальный городок с собором. Но, наверное, здесь все-таки проще заводить друзей, чем в Лондоне.

– Знаете, я не думаю, что захочу когда-нибудь снова увидеть Лондон.

– Захотите, захотите.

– Там нет никого, по кому бы я скучала.

Он снова встретился с ней взглядом. Он был прямой, как она заметила, он никогда его не отводил.

– Старли, детектив Грэффхам, – тут же сказал он.

– Да, сэр.

Его улыбка оставалась с ней до конца этого дня.

Двадцать четыре

– Колин…

Он никогда раньше не слышал, чтобы Энни кричала, и это был не тот крик, который ты можешь проигнорировать. Ощущение было такое, что у них дом загорелся.

– Колин… – Она вошла без стука: – Ты слышал новости по местному радио?

– Ну конечно же нет, у меня сегодня все утро были клиенты.

– Так вот, кое-кто из них пропал. Главная новость.

Колин Дэвисон, он же Дава, повесил на крючок свой халат и теперь натягивал джинсовую куртку. Он принимал клиентов одного за другим с девяти часов утра, прерываясь только на чашку кофе – нормального черного кофе, а не этой жижи из одуванчиков, и он был зол. Но то, что сейчас сказала его секретарша, его встревожило.

– О ком мы сейчас разговариваем, Энни? Успокойся.

– Она приходила в начале этой недели и еще один раз до этого. Я нашла ее в журнале. Дебби. Дебби Паркер.

– Ты же знаешь, что я забываю их через десять секунд после того, как они выходят из комнаты.

– Толстая девочка с прыщами.

А, ее он прекрасно помнил. Она была из тех, которые начинают тебе доверять с первого слова и впитывают все, что им дают, серьезно вознамерившись перевернуть свою жизнь. Во второе ее посещение изменения уже были заметны. Требовалось так мало, думал он, и ничего такого, чего они сами не смогли бы для себя сделать, но все же они шли к нему, и возвращались еще, потому что им нужно было разрешение, их надо было вести за ручку, ведь сами в себе они уверены не были. На самом деле ему было их и правда жаль.

– Так что с ней случилось? – Он проверил свои карманы. – У тебя есть пятерка?

– В ящике у меня в столе, но послушай… это громкая новость, говорю тебе. Полиция ищет кого-нибудь, кто ее видел. Она не вернулась домой.

– Ну да, люди не любят возвращаться домой, дома воняет, они по горло сыты домом, их за это винить нельзя.

Он вышел из своей комнаты, зашел в закуток, где Энни оборудовала себе кабинет, и достал жестянку из ящика. Семьдесят пять фунтов.

– Последние двое заплатили наличными, – сказала Энни, входя вслед за ним, – но не бери все, Колин, надо еще оплатить счета за электричество.

Он взял тридцать.

– Ты не думаешь, что тебе стоит позвонить им? Сказать, что она была здесь?

– Зачем? Не думаю, что я был последним, кто ее видел.

– Они просят о любой информации.

– Мы ничего не можем им дать.

Он посмотрел в журнал встреч. Только одна, причем в три дня, и завтра тоже всего одна утром. Нехорошо.

– Надо бы разместить побольше рекламы, – сказал он Энни. – Я поразмыслю над этим за обедом.

Колин Дэвисон выглядел совершенно обычно, неспешно шагая вниз по улице к «Органическому Кафе Грин Мэн», это был непримечательный человек между сорока и пятьюдесятью, и в нем не было ничего от харизматичного Давы. Что-то происходило, когда он выключал свет и надевал свой халат, что-то снисходило на него и придавало его облику мощь и внушительность в тот самый момент, когда к нему входил клиент. Он чувствовал это и знал, что это работает. Колин не был циником. По-своему он верил в то, что делал, хотя уж совсем никак – в то, что говорил. Посмотреть только на эту девочку, Дебби… Сколько она уже от него получила. Он делал то, что не удавалось другим людям – докторам, психиатрам, даже косметологам.

Если все правильно преподать, то вреда нет никакого, а помогают на самом деле – синие карточки, время встреч «наиболее благоприятное для вас», музыка, которую он ставил, фразы, которые он предлагал заучивать. Он был нужен.

В кафе было довольно много народа, и когда он зашел, Стивен Гарлик увидел его и указал на свободное место рядом с собой у окна. Колин взял пирог с сыром и томатами, салат и кекс с корицей, и сел вместе с подносом за стол. Ему нравился Стивен, он владел магазином и еле сводил концы с концами, продавая ароматические свечки, палочки с благовониями, ветряные колокольчики и ловцы снов, экологичные моющие средства и косметику, которая не тестировалась на животных, а также книги обо всем, начиная с фэншуя и заканчивая вегетарианскими рецептами. Он был немного мечтательным и на все сто процентов принципиальным – поборник раздельного сбора отходов и защитник прав животных, честный и неподкупный. Иногда, когда он общался со Стивенсом, Колину становилось немного стыдно.

– Привет.

– Всех благ, – сказал Стив. – Я надеялся, что тебя поймаю.

– Проблемы?

– Да, но не у меня. Ты слышал, кто занял дом 12 по Хен-лейн?

Колин покачал головой с полным ртом теплого и очень вкусного пирога. Они тут умели готовить, особенно выпечку. Нужно было только избегать каких-то совсем странных штук.

– Его зовут Энтони Орфорд.

Лицо Колина по-прежнему ничего не выражало.

– Никто не знает наверняка, откуда он, вроде откуда-то с севера Англии, хотя кто-то говорит, что из Брайтона. Он переезжает раз в несколько лет, наверное, когда для него ситуация становится слишком напряженной.

– Господи, да ты не испорченный телефон, ты совершенно исправный телефон! Кто этот парень?

– Занимается лекарством.

Колин опустил вилку.

– Это не очень здорово. Нас здесь и так довольно много, а клиентов появляется слишком мало. А какая у него специальность?

– Он называет себя хилером.

– О боже. Я слышал о нем. Он открывается, к нему приходит огромная толпа народу, слухи мгновенно распространяются, и к нему начинают съезжаться со всей страны.

– А что именно он делает?

– Говорит, что в нем живет дух какого-то доктора, жившего сотни лет назад, и проводит операции… хотя на самом деле нет. Но людям кажется, что да.

– Это как, еще раз?

– Я не знаю точно, как он это делает, но его слава идет впереди него. Он лечит людей от серьезных заболеваний… опухоли, язвы, склероз… Как только люди узнают, что он здесь, к нему выстроится очередь, а наши конторы опустеют.

– Мне от него никакого вреда не будет… как и этому месту, – Стивен оглянулся вокруг. – И я не думаю, что тебе стоит волноваться, это совсем непохоже на то, что ты делаешь.

– Да, но люди выбирают между нами, немногие из них могут позволить себе несколько заходов.

Ему на ум пришла Дебби Паркер. Она была у других, она сама ему говорила, но все они были в Лаффертоне.

– Ты слышал дневные новости по местному радио? Энни так и набросилась на меня, услышав их. И все из-за этого объявления полиции по поводу пропавшей девочки.

– А что, ты ее знаешь?

– Она приходила ко мне. Толстая девочка с плохой кожей. Милая. Такая невинная. Я бы не хотел, чтобы с ней случилось что-то плохое.

Стивен осушил свою кружку и поднялся.

– Мне еще нужно установить новые колодки на велосипед, перед тем как я откроюсь. – Стивен был категорически против автомобилей, хотя и примирился с тем фактом, что Дава пользовался старым фургоном, чтобы преодолевать семнадцать миль от своего дома до Старли каждый день.

– Ты не знаешь, когда этот парень открывается?

– Хилер? Без понятия. Но они сейчас уже там работают, декораторы и так далее. Должно быть, скоро.

Колин вздохнул. Он читал достаточно про Энтони Орфорда, чтобы понять, что он представляет серьезную опасность для его собственного бизнеса. Он точно не знал, как он заслужил свою репутацию и была ли она действительно на чем-то основана, хотя он подозревал, что нет, и ему явно не нравилось, как все это звучало. Разговаривать с людьми, заставлять их расслабляться, медитировать и фокусироваться на чем-то, что не касалось их самих, даже прописывать витамины и лечебные травы – все то, что делал он сам, – казалось ему вполне допустимым, но он никогда не притворялся врачевателем, никогда не утверждал, что исцеляет какие-либо болезни, хотя был уверен, что многие, кто приходил к нему, избавлялись от разнообразных симптомов, связанных со стрессом. Головные боли, усталость и даже синдром раздраженного кишечника, вызванные избыточным напряжением, могли исчезнуть, хотя он и не давал никаких обещаний. Рак и сердечные заболевания или рассеянный склероз были уже совсем из другой лиги, а притворяться, что ты делаешь хирургическую операцию, казалось ему чем-то переходящим все границы. Это его шокировало. Из-за таких персонажей порядочные целители типа него, просто пытающиеся заработать на жизнь и оказать несчастным людям хотя бы небольшую помощь, выглядели по-настоящему плохо.

Он доел свой обед, спустился к газетному киоску, чтобы взять «Гардиан», а потом отправился на свою обычную прогулку в три четверти мили вокруг города; это было единственное упражнение, которое он готов был делать в течение дня. Когда он свернул на улицу, которая вела к его конторе, он увидел черный «Ровер 45», припаркованный на улице. Из машины вышли мужчина и женщина, и, поискав недолго, как все обычно и делали, нашли звонок и нажали на него. Колин оставался где стоял и наблюдал, как Энни открыла дверь и впустила их внутрь.

У него не было клиентов до трех, так что это было? Он спустился по холму и посмотрел на машину. В ней не было ничего особенного, ничего не лежало на сиденьях или на приборной панели, а в отделениях на дверях не было ничего, кроме сложенной дорожной карты. Что за люди могли ездить в абсолютно чистой и пустой машине? Он вставил ключ в дверь.

– Колин? Вот и ты! – У Энни было трагическое выражение лица. – Тут полиция.

Ну конечно. Он прошел в закуток, который служил также комнатой для переодевания, вымыл руки, протер рот и поправил свой хвост. Лучше ему оставаться так, в обычном виде, а не в своем халате и с развевающимися волосами. Энни провела их в его комнату, где мужчина разглядывал схемы с чакрами и астрологическими знаками, висящие на стене, а женщина сидела, положив ногу на ногу, – красивые ноги, заметил он, – и что-то записывала.

– Извините, я был на обеденном перерыве. Я Колин Дэвисон.

Он верил в то, что с полицией всегда надо быть очаровательным, даже если они остановили тебя только за то, что фургон дает слишком сильный выхлоп. Удивительно, как часто его это выручало.

– Детектив Фрея Грэффхам, а это констебль Нейтан Коутс.

Колин пожал им обоим руки и уселся за свой стол. Он решил, что не было смысла делать вид, что он не понимает, о чем будет идти речь.

– Я так понимаю, что вы здесь из-за Дебби Паркер?

Если женщина-полицейский и была удивлена его прямотой, то она совершенно не подала виду.

– Верно. Как вы узнали о ней?

– На самом деле не я, это была моя ассистентка, Энни, – она услышала выпуск новостей по радио и сразу же сообщила мне. Это ужасно.

– Дебби была вашей пациенткой?

– Я называю их клиентами, сержант. Я не врач. Да, она приходила ко мне дважды. Второй раз – как раз на этой неделе. Милая девушка.

– Не могли бы вы сказать, почему она приходила к вам? Она была больна?

– Ну, как я уже сказал, я не врач. Если у человека есть настоящее физическое недомогание и он еще не обращался к своему лечащему врачу, я отправляю его сразу к нему. Если он уже у него побывал, и ему просто нужна какая-то духовная поддержка и помощь в том, чтобы проникнуть в глубины своего существа и ускорить исцеление, то это для меня приемлемо, и мы можем работать.

– И Дебби сказала, что она уже была у доктора?

– Да. – Ему показалось, что здесь лучше соврать. Они все равно не узнают. – Ее настоящей проблемой была низкая самооценка. Ей нужно было серьезно над этим поработать. Я начал обучать ее, как взглянуть глубоко внутрь себя, найти свою подлинную природу, подлинный путь. Она и понятия не имела, какие ориентиры я могу ей дать, и была очень открыта для всего.

«Словоблудие» – вот что она думала. Это с тем же успехом могло быть написано у нее на лбу.

– Какой она вам показалась, когда приходила последний раз? – Это был уже молодой человек, у которого было одно из самых уродливых лиц, что он когда-либо видел. Он и эта девочка, Дебби, прекрасно подошли бы друг другу.

– Ну, как я вам уже сказал, мы с ней работали над некоторыми таящимися глубоко у нее внутри…

– Да, да, но показалась ли она вам смертельно несчастной? Вы понимаете, о чем я: как если бы она могла просто попытаться убежать от всего этого?

– Если вы имеете в виду, подумал ли я, что она склонна к суициду, то нет. Ничего похожего.

– Есть ли у вас какой-то доступ к деталям личной жизни ваших клиентов, мистер Дэвисон?

Ему очень нравилась женщина. Она была такая прямая, никогда не задавала один вопрос, рассчитывая услышать ответ на другой. Он одарил ее одной из тех улыбок, которая никогда не била мимо цели.

– На самом деле нет. Я много чего узнаю, когда начинаю знакомиться с ними поближе… многое интуитивно, многое – медитируя вместе с ними, а что-то они и сами решают рассказать мне. Очевидно, у меня есть имена и адреса, и еще часто становится известно семейное положение, когда оно вносит дисгармонию. Я всегда это чувствую. Но формальные факты о братьях и сестрах, родителях и так далее я никогда не фиксирую.

– Говорила ли Дебби что-нибудь во время ваших сессий, что могло бы, по вашему мнению, подсказать нам, куда она могла отправиться?

Он сидел, глядя на свой стол, довольно долгое время. В комнате было тихо. Никто из детективов не двигался и не мешал ему.

В конце концов он сказал:

– Мне нужно помедитировать, чтобы ответить. Дебби многое нужно было прояснить и проработать для себя, кое-что из ее детства, что до сих пор оказывало на нее сильное влияние… Я не психиатр, вы понимаете, но люди вспоминают события, произошедшие с ними очень давно, но до сих пор закрывающие им дорогу к здоровой и счастливой жизни, а медитации и другие практики помогают их устранить. Дебби не была полностью довольна собой, но она начала становиться гармоничнее, позитивнее, начала видеть свой путь. Время, когда это происходит, очень волнующее. Она начала двигаться вперед.

– То есть еще менее склонна убежать от всего, чем до этого.

– У нее был свой способ убегать – она бежала внутрь себя, в темноту.

– Она упоминала каких-нибудь друзей – кого-нибудь, кого она хотела бы увидеть?

– Нет.

– Какого рода лечение вы ей предлагали? – Снова мужчина.

Колин вздохнул.

– Я предложил ей изменить свою диету. Только полезная пища, фрукты, овощи и цельные злаки, много минеральной воды. Никаких молочных жиров, сахара и кофеина.

– Строгий пост, значит. – Констебль ему улыбнулся. Это сделало его лицо приятнее в тысячу раз.

– Большинству людей это идет на пользу.

– Не сомневаюсь. Еще что-нибудь?

– Упражнения. Дебби вообще никаких не делала, ну или почти никаких. Опять же, это совет, который можно дать большинству людей, и он, как правило, оказывается полезен. Зачастую все, что я делаю, – это просто предлагаю внести совершенно очевидные изменения в свой образ жизни, и одновременно работаю с духовными энергиями и внутренней гармонией.

– Какого рода упражнения?

– Она явно была не готова к тому, чтобы заниматься бегом или даже просто делать легкую пробежку, а чтобы плавать, что, конечно, лучше всего, ей надо было бы ездить в Бевхэм. Я предложил ей начать с ходьбы, каждый день проходить немного больше, совершать приятные динамичные прогулки. Ей нужно было как можно больше находиться на свежем воздухе, лучше всего в окружении природы.

– Знаете ли вы, куда она ходила гулять?

– Она упоминала дорожку у реки, но я этого не одобрил. Прогулки у воды оказывают невероятный терапевтический эффект, но рядом с реками почему-то постоянно шастают эксгибиционисты и другого рода нездоровые люди. Не лучшее место для одинокой молодой девушки.

– Вы знаете Лаффертон?

– Да, хотя и не живу там.

– Есть ли какие-то другие места, куда бы она захотела пойти?

– Ну, очевидно, Холм. Камни Верна на его верхушке имеют древнее происхождение, это место скопления самых позитивных энергий. А еще он обеспечивает бодрящий и очень неплохой подъем.

– Значит, вы предложили ей ходить на Холм?

– Я не помню точно, предлагал ли его я, – я имею в виду, может быть, идея была ее. Она живет рядом с ним – ведь так? – и это самая известная достопримечательность Лаффертона, не считая собора, так что это было бы очевидно, разве нет?

– Говорила ли она вам, что действительно ходила туда? Может быть, когда была у вас во второй раз?

– Я не помню. У меня много клиентов, вы знаете, мой журнал с приемами заполнен на несколько недель вперед. Думаю, она точно сказала, что начала гулять… и я это отметил – ты всегда видишь, когда кто-то начинает двигаться в одном ритме с естественным миром.

– Значит, при вас она не упоминала походы на Холм?

Ему это не понравилось. Он говорил открыто и прямо, тратил свое время, а они все продолжали копать и копать, задавали одни и те же вопросы. Что они о себе думали?

– Я уже сказал…

– Вы сказали, что у вас много клиентов, да, это понятно.

Женщина внезапно показалась ему более мягкой и терпеливой, чем до этого, когда она чуть-чуть наклонилась вперед и поймала его взгляд.

– Все, что вы нам уже сказали, мистер Дэвисон, кажется действительно полезным. Но это очень важно. Даже самая маленькая деталь, которую кто-то вспомнит, может очень сильно нам помочь. В данный момент мы проводим масштабную полицейскую поисковую операцию на Холме.

Атмосфера в комнате изменилась. Внезапно их разговор коснулся жизни и смерти. Он представил себе картину, как люди в форме, растянувшись в длинную линию, шарят палками тут и там, тут и там, медленно продвигаясь вперед.

– Я понимаю, – сказал он тихо, взглянув женщине в глаза. – Я точно знаю, что Холм обсуждался в качестве места, куда она могла бы ходить вместо речного берега, но я правда не помню, я ей это предложил или она сама. Там ее видели последний раз?

– Мы пока продолжаем собирать информацию, мистер Дэвис, – сержант поднялась. Ее лицо снова стало непроницаемым в тот момент, как она перешла на холодный профессиональный язык, мгновение их интимного взаимопонимания прошло.

Она дала ему свою визитку.

– Я бы попросила вас еще раз как следует подумать об обеих ваших встречах с Дебби Паркер. Если это возможно, проверьте записи, которые вы, может быть, делали. И если что-нибудь, любой незначительный факт, всплывет в вашей памяти, то срочно позвоните нам. Неважно, если это покажется пустяком, – об этом уже нам судить.

– Конечно. Я обязательно помедитирую сегодня с мыслями об этом, когда закончу свои встречи.

– Мы вам будем очень за это признательны. – Тон молодого человека показался ему ироничным, но, когда Колин посмотрел на него, его лицо не смеялось.

Двадцать пять

– Лучше, уже гораздо лучше! Теперь давайте пройдемся по этому куску еще один раз, с самого начала.

По хору пронесся вздох недовольства. Этим вечером они работали усерднее, чем, как им казалось, когда-либо раньше, и было уже девять тридцать – время, когда пора бы промочить горло.

– Когда вы будете готовы, леди и джентльмены.

– Садист, – сказал кто-то еле слышно.

Хормейстер Дэвид Лейстер улыбнулся:

– Спасибо. Так, Dona nobis pacem…[12] Paaaa… cem – и помните, пожалуйста, что это слово значит «мир». Баритоны, не надо так устрашающе греметь… собираемся, и… три, четыре…

– Dona nobis pacem…

Несмотря на усталость и пересохшие горла, музыка все еще лилась из них, вдохновляя петь лучше, чем когда-либо. Фрея никогда не чувствовала себя настолько растворенной в музыке, и ее никогда так не трогало то, что она пела, хотя для нее это и было сложно. Она услышала, как альты остановились на несколько тактов, и представила, как могучая оратория Бриттена будет звучать, когда вместе с ними в соборе будет целый оркестр, а не только хормейстер со своим пианино, как бы он ни был хорош.

Звук медленно утихал. Никто не кашлял и не прочищал горло еще какое-то время. Дэвид Лейстер слегка нахмурился. Они ждали, что он скажет, чтобы они спели еще раз, и еще раз, и еще…

– Я всегда удивляюсь, почему мне каждый раз приходится дожидаться глубокого вечера, чтобы получить лучший результат. На этом все. Спасибо, хор.

Они зашумели, отодвигая стулья и пюпитры.

– Увидимся в «Кис»? – Джоан Янгер, певшая рядом с ней альтовую партию, коснулась ее руки.

– Не уверена. Я выжата как лимон.

– Я слышала о пропавшей девочке.

– Да. Большая операция.

– Еще одна причина, почему тебе надо расслабиться.

– Может быть.

Фрея убрала свою партитуру в старый черный футляр, который был у нее еще со школы, и начала выбираться из толпы. Она не соврала, когда сказала, что устала, а еще у нее болела голова. Дни типа этого были тяжелыми для всех, даже для самых закаленных. Она пришла на репетицию хора Святого Михаила, вместо того чтобы залезть дома в горячую ванну и рано лечь спать, потому что знала, что музыка не просто ее отвлечет, но прольет настоящий бальзам на ее душу, а сам процесс пения обязательно поднимет ей настроение. И она не ошиблась. Внутри нее воцарился мир, но она совсем не была настроена еще час с лишним пить и разговаривать, перекрикивая шумную толпу в прокуренном баре. Она пришла после семи тридцати, и ей пришлось пробираться между рядами тех, кто пришел вовремя. Дэвид Лейстер остановился и с раздражением указал на то, какую суматоху создают опаздывающие. И сейчас она в одиночестве вышла навстречу холодной звездной ночи, радуясь тому, что снова оказалась на свежем воздухе. Ее машина была припаркована с другой стороны собора, потому что, когда она приехала, все места ближе уже были заняты, и, когда она зашла за поворот, оставив позади главный западный вход, вокруг стало удивительно тихо. Дома вокруг были темными, но на улицах стояли фонари – старомодные, как в сказочных книгах, – и из них на мостовую лились топазовые лужицы.

Такой ночью одно удовольствие было медленно прогуляться по этим древним местам, но по пути голову Фреи вновь заполонили мысли о двух пропавших женщинах. Они прогуливались или бежали куда-то в одиночестве – но что происходило потом и где они были сейчас, живые или мертвые, в безопасности или под угрозой? Она вздрогнула, но не потому, что ей было страшно, только не в этом священном и оберегаемом месте, но потому, что в силу профессиональных знаний ее ум стал рисовать картины насилия и его последствий. Это было первое ее дело в Лаффертоне, которое потребовало от нее той же степени вовлеченности, что и лондонские дела. Сама того не желая, она начала ассоциировать себя с этими женщинами. Она чувствовала личную ответственность перед ними. Она должна сделать для них то, что они не могут сделать для себя сами.

Поиски на Холме приостановили, когда стемнело. Найдено ничего не было. Они возобновятся, как только наступит день, и будут продолжаться либо до тех пор, пока они что-нибудь не найдут, либо вся территория будет прочесана безрезультатно.

Она прошла последние два ярда, которые отделяли ее от машины. Она хотела бы избавиться от этих мыслей, но не могла, и не стала бы, пока все как-то не разрешится. Это было сутью ее работы и сутью ее самой. Однажды инспектор в Лондоне сказал ей, что это ее слабость:

«Чтобы подниматься вверх и занимать высокие должности, нужно научиться отстраняться, Фрея, и, кажется, ты на это неспособна. Ты не можешь оставлять все дела, когда заканчивается день. Ты берешь их домой. Ты ужинаешь вместе с ними, ты берешь их с собой в постель. Ты выгоришь».

В каком-то смысле это было именно то, что с ней произошло в Лондоне – она выгорела. Но Лаффертон подарил ей новую жизнь и воскресил в ней решимость. Она знала, что позволяет некоторым делам завладеть собой, проникнуть в сны, но она была тем, кем была, и попытки переделать себя насильно казались ей предательством. И еще они сделали бы ее худшим офицером, в этом она была уверена.