Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник) Леблан Морис

Ничто не омрачило ее лица, ничто не выдало попытки солгать.

– Вас предупредили, – сказал он раздраженно, – иначе бы вы, по крайней мере, вздрогнули… О, вы сильнее, чем я думал… Но почему вы скрываете?

Он схватил букварь с картинками, который только что положил на соседний столик, и, открывая место с вырезанной страницей, сказал:

– Не могли бы вы сказать, в каком порядке следует расположить буквы, которых тут не хватает, чтобы узнать точное содержание записки, которую вы послали Брессону за четыре дня до кражи еврейской лампы?

– В каком порядке? Брессон? Кража еврейской лампы?

Она повторяла слова медленно, как будто желая понять их смысл.

Он настаивал.

– Да. Вот вырезанные буквы… на этом кусочке бумаги. Что вы хотели сказать Брессону?

– Вырезанные буквы… что я хотела сказать…

И вдруг она рассмеялась.

– Вот оно что! Понимаю, я – соучастница кражи! Существует некий господин Брессон, похитивший еврейскую лампу и покончивший с собой. А я – подруга этого господина. О, как это занятно!

– Кого же вы навещали вчера вечером на третьем этаже дома на авеню де Терн?

– Кого? Мою модистку, мадемуазель Ланже. А что, моя модистка и мой друг господин Брессон – одно и то же лицо?

Несмотря ни на что, Шолмс колебался. Можно притвориться, чтобы изобразить ужас, радость, удивление, любые чувства, но не безразличие, тем более не смех – веселый и беззаботный.

Однако он еще раз сказал:

– Последний раз спрашиваю: почему в тот вечер на Северном вокзале вы подошли ко мне? И почему уговаривали немедленно уехать и не заниматься кражей?

– Вы слишком любопытны, господин Шолмс, – ответила она с самым непринужденным смехом. – Чтобы наказать вас, я ничего не отвечу, вы ничего не узнаете, вдобавок ко всему вы останетесь сидеть с больным, пока я пойду в аптеку… срочно нужно получить лекарства по рецепту… я убегаю.

Она вышла.

– Я остался в дураках, – прошептал Шолмс. – Я не только ничего у нее не выудил, наоборот, она провела меня.

И он вспомнил дело с голубым бриллиантом и то, как он допрашивал Клотильду Детанж. Блондинка отвечала ему с таким же спокойствием. Видимо, и на этот раз перед ним снова оказалось одно из созданий, защищаемых Арсеном Люпеном, действующих под его непосредственным влиянием, сохраняющих даже в тревожной ситуации и опасности потрясающее спокойствие.

– Шолмс… Шолмс…

Он подошел к Вилсону и склонился над ним.

– Что с вами, старина? Вам нехорошо?

Вилсон шевелил губами, но не мог произнести ни слова. Наконец, сделав над собой усилие, он пролепетал:

– Нет, Шолмс… Это не она… не может быть, чтобы это была она…

– Да что вы выдумываете! А я вам говорю, что это она! Только перед вымуштрованной и воспитанной Люпеном особой я теряю голову и совершаю глупости… Вот и теперь: она знает всю эту историю с букварем… Бьюсь об заклад, и часа не пройдет, как Люпен будет предупрежден. Что я говорю? И часа не пройдет? Да сию же минуту! Аптекарь, срочный заказ по рецепту… Выдумки!

Он выбежал из дома на авеню де Мессин и увидел девушку, входившую в аптеку. Потом она снова появилась, десятью минутами позже, с флаконами и бутылкой, обернутыми белой бумагой. На обратном пути к девушке приблизился некий человек, следивший за ней, с фуражкой в руке. У него был заискивающий вид попрошайки.

Она остановилась, подала ему милостыню и снова пошла своей дорогой.

«Она сказала ему что-то», – подумал англичанин.

Это не было уверенностью – скорее, им руководила сильно развитая интуиция, заставившая поменять тактику. Поэтому он не стал следить за девушкой, а пустился по следу фальшивого попрошайки.

Они вышли на площадь Сен-Фердинан. Человек долго бродил около дома Брессона, иногда посматривая на окна третьего этажа и наблюдая за людьми, входившими в дом.

Через час он вскочил на империал трамвая, направлявшегося в Нейи. Шолмс тоже поднялся туда и сел позади этого человека, немного подальше, рядом с господином, закрывшимся развернутой газетой. При подъезде к окраине города господин опустил газету, и Шолмс увидел Ганимара. Тот шепнул ему на ухо, указывая на попрошайку:

– Это тот самый человек, который вчера вечером следил за Брессоном. Уже целый час он слоняется по площади.

– Есть новости о Брессоне? – спросил Шолмс.

– Да, сегодня утром на его адрес пришло письмо.

– Сегодня утром? Значит, оно было отослано вчера, до того, как отправитель узнал о смерти Брессона.

– Вот именно. Письмо находится у следователя. Но я запомнил следующее: «Он не соглашается ни на какую сделку. Он хочет получить все: и первую вещь, и другие – от второго дела. Иначе он будет действовать». И никакой подписи, – добавил Ганимар. – Как видите, эти несколько строчек нам ничего не дадут.

– Не могу с вами согласиться, господин Ганимар. Эти несколько строчек, напротив, кажутся очень интересными.

– Боже мой! Но почему?

– По известным мне причинам, – ответил Шолмс с дерзостью, с которой обычно разговаривал со своим коллегой.

Трамвай остановился на улице дю Шато, на конечной станции. Человек вышел и спокойно удалился.

Шолмс последовал за ним, приблизившись настолько, что Ганимар испугался:

– Если он обернется, мы будем изобличены.

– Он не обернется.

– Откуда вы знаете?

– Это сообщник Арсена Люпена. А тот факт, что сообщник Люпена уходит вот так, сунув руки в карманы, доказывает, что, во-первых, он знает о слежке, во-вторых, он ничего не боится.

– Однако мы так приблизились к нему…

– Не настолько, чтобы он не мог ускользнуть от нас. Он слишком уверен в себе.

– Полноте, полноте, вы меня разыгрываете. Смотрите, рядом с входом в кафе стоят два полицейских с велосипедами. Если я решу реквизировать велосипед и догнать этого типа, как он, спрашивается, сможет от нас ускользнуть?

– Этот тип, похоже, не слишком обеспокоен такой возможностью. Он и сам реквизирует велосипед!

– Каналья, – произнес Ганимар, – сколько у него апломба!

Субъект и в самом деле подошел к полицейским, когда те собирались сесть на велосипеды, переговорил с ними, сел на третий велосипед, стоявший у стены кафе, и укатил вместе с полицейскими.

Англичанин расхохотался.

– Ну и ну! Мог ли я предвидеть такое? Раз, два, три – и он похищен! И кем? Двумя вашими коллегами, господин Ганимар. О! Он неплохо устроился, этот Арсен Люпен! Два подкупленных им полицейских на велосипедах. Разве я не говорил вам, что наш персонаж слишком спокоен?

– Так что же, – воскликнул раздосадованный Ганимар, – что нам было делать? Хорошо вам смеяться!

– Ну ладно, ладно, не сердитесь. Мы ему отомстим. А сейчас нам нужно подкрепление.

– Фоланфан ждет меня в конце авеню де Нейи.

– Хорошо, забирайте его и возвращайтесь ко мне.

Ганимар удалился, а Шолмс пошел рассматривать следы от велосипедных шин, очень хорошо отпечатавшихся в дорожной пыли, тем более что покрышки были рифлеными. Вскоре он увидел, что следы вели на берег Сены, а три человека свернули в ту же сторону, что и Брессон накануне вечером. Так он дошел до ограды, возле которой сам прятался с Ганимаром. Немного дальше он заметил переплетение рифленых следов, которое говорило о том, что на этом месте велосипедисты останавливались. Как раз напротив находился маленький участок земли, уходивший к Сене, где была пришвартована старая лодка.

Именно там Брессон должен был бросить свой пакет или, скорее, выронить. Шолмс спустился с откоса и увидел, что берег реки постепенно уходит вниз, уровень воды невысокий, и ему было бы легко найти пакет… если только те трое еще не успели его забрать.

«Да нет, – подумал он, – у них не было времени… самое большее четверть часа… Однако почему они пошли по этому пути?»

В лодке сидел рыбак. Шолмс спросил у него:

– Вы не видели трех мужчин на велосипедах?

Рыбак сделал знак, что не видал.

Англичанин настаивал:

– Ну, как же… три человека… они только что останавливались в двух шагах от вас…

Рыбак отложил удочку в сторону, вынул из кармана блокнот, написал что-то, вырвал страничку и протянул Шолмсу.

Англичанин вздрогнул, как от удара молнией. Едва бросив взгляд на бумагу в руке, он увидал серию букв, вырезанных из букваря:

АВЕЙКОТЧЭ-237

Тяжелое солнце уходило за реку. Человек снова углубился в свое занятие, прикрывшись широкими полями соломенной шляпы-колокола. Сложенные сюртук и жилет лежали рядом. Он сосредоточенно удил рыбу, поплавок удочки держался на воде.

Прошла минута, целая минута торжественной и страшной тишины.

«Может быть, это он?» – подумал Шолмс с мучительным беспокойством.

И тут его осенило:

– Это он! Это он! Только он способен сидеть вот так, не вздрагивая от удивления, не шевелясь, не боясь того, что произойдет… Кто еще знал об этой истории с букварем? Алиса предупредила его запиской!

Англичанин вдруг почувствовал, что его рука, его собственная рука ухватилась за рукоятку револьвера, что его взгляд уперся в спину человека немного ниже затылка. Одно движение – и драма завершится, жизнь этого странного авантюриста бесславно оборвется.

Рыбак не шевелился.

Шолмс нервно вцепился в оружие, испытывая непреодолимое желание выстрелить и покончить с этим… В то же время такой ужасный поступок был противен его природе. Смерть неизбежна. Наступит конец.

«Ну же, – подумал он, – пусть он встанет, пусть защищается… или – тем хуже для него… еще секунда… и я стреляю».

Внезапный шум заставил Шолмса повернуть голову, и он увидел Ганимара, приближавшегося вместе с полицейскими.

Тогда, изменив свои намерения, он одним прыжком запрыгнул в лодку, якорь которой сломался от слишком сильного толчка, упал на рыбака и вцепился в него. Оба покатились на дно лодки.

– И что дальше? – прокричал Люпен, защищаясь. – Что вы докажете? Когда один из нас изобьет другого до беспамятства, намного ли он продвинется? Ни вам нечего будет делать со мной, ни мне с вами. Мы так и останемся тут, как два идиота…

Оба весла соскользнули в воду. Лодку начало уносить от берега. С набережной раздавались крики, а Люпен продолжал:

– Бог мой, ну что происходит?! Вы совсем утратили чувство реальности? Такие глупости в вашем возрасте! Такой большой мальчик! Фи, как вы несносны!

Наконец ему удалось вырваться.

Отчаявшись и решившись на крайнюю меру, Херлок Шолмс сунул руку в карман и выругался: Люпен вытащил его револьвер.

Тогда он упал на колени и попытался ухватить одно из весел, чтобы подгрести к берегу, в то время как Люпен старался схватить другое, чтобы отплыть подальше.

– Выйдет – не выйдет, – повторял Люпен. – к тому же ничего не изменится. Если у вас будет весло, то я помешаю вам им воспользоваться… как и вы мне. Так всегда в жизни: пытаешься действовать, а что толку, когда все решает судьба? Послушайте, вы же видите – судьба… судьба решает в пользу старины Люпена. Победа! Течение мне помогает!

Лодка действительно начала удаляться от берега.

– Берегитесь! – закричал Люпен.

На берегу кто-то из полицейских прицелился из револьвера. Шолмс пригнул голову, раздался выстрел, рядом с ними полетели брызги воды.

Люпен рассмеялся.

– Прости меня, Господи, это наш друг Ганимар! То, что вы делаете, – это плохо, Ганимар. Вы имеете право стрелять только в случае законной защиты. Неужели бедняга Арсен привел вас в такую ярость, что вы забыли о своем долге? Ну вот, он опять за свое! Несчастный, вы же застрелите нашего дорогого мэтра. – Он заслонил Шолмса собой и, встав во весь рост в лодке, крикнул, повернувшись к Ганимару: – Теперь я спокоен, цельтесь, Ганимар, прямо в сердце… выше… левее… Промазал! Чертов растяпа, еще выстрел! Да будете вы командовать? Хладнокровнее! Раз, два, три, огонь! Мимо! Черт возьми, вам что, правительство выдает игрушки вместо пистолетов?

Он вытащил револьвер – длинный, большой и плоский – и выстрелил, не целясь.

Инспектор поднес руку к шляпе: пуля проделала в ней дыру.

– Что скажете, Ганимар? О, это качественный выстрел. Поаплодируем, господа! Это револьвер моего благородного друга, мэтра Херлока Шолмса!

И одним взмахом руки он бросил оружие прямо к ногам Ганимара.

Шолмс не мог не улыбнуться и не восхититься. Какая жизненная энергия! Какая юношеская непосредственность и живость! Казалось, он развлекается. Можно было сказать, что чувство опасности доставляет ему физическую радость, что для этого необычного человека целью существования стал поиск опасностей, которые он, играючи, преодолевал.

На обоих берегах реки собралась толпа. Ганимар и его люди следили за лодкой, которая качалась на волнах, тихо увлекаемая течением. Это было неизбежное, математически рассчитанное задержание.

– Признайтесь, мэтр, – закричал Люпен, оборачиваясь к англичанину, – что вы не поменялись бы сейчас местом ни с кем, ни за какое золото Трансвааля! Вы же в первом ряду партера! Но прежде всего пролог, а после мы сразу же перейдем к пятому акту – задержанию или бегству Арсена Люпена. Так вот, дорогой мэтр, хочу задать один вопрос и умоляю вас, чтобы не было недоговоренностей, ответить только «да» или «нет». Откажитесь заниматься этим делом. Еще есть время, и я могу исправить зло, которое вы совершили. Позже я уже ничего не смогу. Договорились?

– Нет.

Лицо Люпена исказилось. Его явно раздражало такое упорство. Он повторил:

– Я настаиваю. Больше ради вас, чем ради себя, настаиваю, поскольку вы же первый пожалеете о своем вмешательстве. Последний раз спрашиваю: да или нет?

– Нет.

Люпен наклонился, отодвинул одну из досок на дне лодки и в течение нескольких минут производил какие-то манипуляции, смысл которых Шолмс не мог понять. Потом он поднялся, сел рядом с англичанином и произнес следующее:

– Полагаю, мэтр, мы пришли на берег реки с одной целью: найти предмет, от которого избавился Брессон. Что до меня, то я назначил свидание нескольким товарищам и уже готов был – об этом говорит мой костюм – произвести небольшое исследование глубин Сены, когда мои друзья сообщили о вашем приближении. Признаюсь вам, кстати, что меня это не удивило, так как я был заранее предупрежден о ходе, позволю себе так выразиться, вашего расследования. Все просто. Как только кто-то проходит по улице Мюрилло, мне тут же звонят по телефону, сообщают о малейших подробностях, которые могут меня заинтересовать, – и я предупрежден! Вы понимаете, что, учитывая обстоятельства… – Арсен Люпен замолчал. Отодвинутая им доска поднялась, и вода небольшими ручейками начала просачиваться в лодку. – Дьявольщина! Не знаю, как это получилось, но у меня есть все основания полагать, что в этой ветхой лодке появилась течь. Вы не боитесь, мэтр?

Шолмс пожал плечами.

Люпен продолжал:

– Сами понимаете, учитывая обстоятельства и зная заранее, что вы будете стремиться в бой тем яростнее, чем больше я буду стараться избежать его, мне было даже приятно сыграть с вами партию, исход которой предопределен, так как все козыри у меня в руках. И я хотел сделать нашу встречу как можно более шумной, чтобы о вашем поражении стало известно всем и никакая другая графиня де Крозон и никакой другой барон д’Эмблеваль не пытались с вашей помощью противостоять мне. Но не надо усматривать в этом, мой дорогой мэтр… – Он снова замолчал и, делая вид, что держит в руках бинокль, принялся осматривать берега. – Проклятие! Они наняли отличную лодку, прямо-таки военный корабль. Вот они уже налегли на весла. Еще минут пять, и они возьмут нас на абордаж. Тогда я пропал! Господин Шолмс, дам вам совет: вы бросаетесь на меня, связываете и отдаете в руки правосудия моей страны. Вам нравится такая программа? Если только мы не потерпим кораблекрушения – в таком случае нам остается только писать завещание. Ну, что вы думаете?

Их взгляды встретились. На этот раз Шолмс понял смысл манипуляций Люпена: тот пробил дно лодки. Вода поднималась. Оба и не пошевелились.

Когда вода поднялась выше щиколоток, англичанин достал кисет с табаком и закурил.

Люпен продолжил:

– Мой дорогой мэтр, примите это всего лишь как смиренное признание моего бессилия перед вами. Преклоняясь перед вами, я соглашаюсь только на те баталии, где победа будет за мной, и избегаю тех, где место сражения выбираю не я. Это означает, что я признаю Херлока Шолмса единственным врагом, которого боюсь, и не скрываю своего беспокойства, когда он стоит на моем пути. Вот, дорогой мэтр, что я хотел сказать вам, потому что судьба оказывает мне честь беседовать с вами. Я жалею лишь об одном: что эта наша беседа происходит в месте, где мы принимаем ножную ванну. Признаюсь, ситуации недостает торжественности… Да что я говорю «ножная ванна»! Скорее, сидячая ванна!

В самом деле, вода уже доходила до уровня скамьи, на которой они сидели, а лодка все погружалась и погружалась.

Невозмутимый Шолмс, казалось, сосредоточился на созерцании неба. Ни за что на свете он не согласился бы показать этому человеку, постоянно подвергающемуся опасности, окруженному толпой, преследуемому сворой полицейских и сохраняющему при этом бодрость духа, ни за что на свете он не согласился бы выказать Люпену даже малейшего признака волнения.

Всем своим видом оба как будто говорили: «Что тут такого? Неужели мы будем волноваться из-за подобных пустяков? Разве не каждый день мы тонем в реке? Можно ли обращать внимание на такие мелочи?» Один из них о чем-то болтал, другой размышлял. И оба под одинаковой маской беспечности скрывали страшный удар, нанесенный по их самолюбию.

Еще минута – и они должны были пойти ко дну.

– Главное, – сформулировал Люпен, – знать, утонем ли мы до или после появления стражей правопорядка, вот в чем дело. Потому что речь даже не идет о кораблекрушении. Мэтр! Это торжественный час для составления завещания. Я завещаю все свое состояние Херлоку Шолмсу, английскому гражданину, с тем чтобы он… но, боже мой, пусть же они поторопятся, эти стражи правопорядка! Отважные ребята! Приятно на них посмотреть. Как слаженно они гребут веслами! Смотрите-ка, да это же бригадир Фоланфан! Браво! Затея с военным кораблем великолепна. Я буду ходатайствовать перед вашим начальством, бригадир Фоланфан. Вы хотели бы получить медаль? Договорились, считайте, что она у вас в кармане. А ваш товарищ Дьези, где же он? На левом берегу, не так ли, среди сотни местных жителей? Получается, если нам удастся избежать кораблекрушения, то на левом берегу меня встретят Дьези и его свита, или же на правом берегу – Ганимар и население Нейи. Тягостная дилемма…

Лодку закрутило, она начала вращаться, и Шолмсу пришлось ухватиться за уключину весла.

– Мэтр, – произнес Люпен, – умоляю вас снять сюртук. Вам легче будет плыть. Нет? Вы отказываетесь? Тогда и я наброшу свой. – Он натянул сюртук, застегнул его на все пуговицы, как Шолмс, и вздохнул: – Трудный же вы человек! Как жаль, что вы упорствуете насчет этого дела… Конечно, вы продемонстрируете все свои возможности, но только впустую! Вы просто понапрасну растрачиваете свою гениальность…

– Господин Люпен, – произнес Шолмс, прерывая наконец свое молчание, – вы слишком много говорите и частенько грешите избытком доверчивости и легкомыслием.

– Упрек суров.

– Вот так, сами того не ведая, всего минуту назад вы предоставили мне сведения, которых недоставало.

– Неужели вам недоставало каких-то сведений, а вы не обмолвились мне об этом?!

– Я ни в ком не нуждаюсь. Ровно через три часа я сообщу разгадку господину и госпоже д’Эмблеваль. Вот единственный ответ…

Он не успел закончить, как лодка пошла ко дну, увлекая их за собой. Потом она вдруг всплыла и перевернулась вверх дном. С обоих берегов раздались крики, потом наступила тревожная тишина, затем снова выкрики: один из тонувших вынырнул.

Это был Херлок Шолмс.

Отличный пловец, он мощными движениями греб к лодке Фоланфана.

– Смелее, господин Шолмс, – прокричал бригадир, – мы здесь! Не сдавайтесь! Им мы займемся потом, мы держим его. Давайте… еще небольшое усилие, господин Шолмс… хватайтесь!

Англичанин ухватился за брошенный канат. Когда он забирался на борт, чей-то голос окликнул его сзади:

– Дорогой мэтр, черт меня подери, вы узнаете ее, разгадку. Я даже удивляюсь, почему вы до сих пор ее не нашли. И что потом? Что вам это даст? Именно тогда вы и проиграете!

С комфортом усевшись на перевернутой лодке и не переставая разглагольствовать, Арсен Люпен сопровождал свою речь торжественными жестами, словно надеясь убедить собеседника.

– Поймите же, дорогой мэтр, ничего тут не поделаешь, совершенно ничего… вы находитесь в жалком положении человека…

Фоланфан прервал его:

– Сдавайтесь, Люпен.

– Вы – грубиян, бригадир Фоланфан, и прервали меня на полуслове. Так вот, я говорил…

– Сдавайтесь, Люпен.

– Дьявол вас забери, бригадир Фоланфан, сдаются только тогда, когда находятся в опасности. Полагаю, вы не будете утверждать, что я подвергаюсь хотя бы минимальной опасности?

– Последний раз, Люпен, предлагаю вам сдаться.

– Бригадир Фоланфан, вы же не собираетесь убить или хотя бы ранить меня – настолько вы опасаетесь, что я ускользну. А если, по чистой случайности, ранение окажется смертельным? Подумайте хорошо, несчастный! Подумайте о старости, отравленной угрызениями совести!

Раздался выстрел.

Люпен пошатнулся, ухватился за лодку, а потом отпустил ее и исчез.

Было ровно три часа, когда все это случилось. Точно в шесть, как и обещал, Херлок Шолмс, облаченный в слишком короткие брюки и слишком узкий пиджак, позаимствованные у трактирщика из Нейи, в фуражке и фланелевой рубашке с шелковыми шнурками вошел в будуар на улице Мюрилло, заранее попросив господина и госпожу д’Эмблеваль назначить ему встречу.

Хозяева обнаружили его расхаживающим по комнате. Он выглядел настолько комично в своей странной одежде, что им еле удалось сдержать смех. С задумчивым видом, ссутулившись, он ходил как заведенный, делая в каждую сторону одинаковое количество шагов, каждый раз наклоняясь в ту же сторону.

Но вот он остановился, схватил какую-то безделушку, повертел ее и снова принялся шагать взад-вперед.

Наконец, остановившись перед ними, Шолмс спросил:

– Мадемуазель здесь?

– Да, она в саду, с детьми.

– Господин барон, поскольку наша сегодняшняя встреча последняя, я хотел бы, чтобы на ней присутствовала мадемуазель Демэн.

– Вот как, в самом деле?

– Погодите немного, мсье. Истина сама выйдет наружу благодаря фактам, которые я приведу, стараясь быть как можно более точным.

– Хорошо. Сюзанна, ты согласна?

Госпожа д’Эмблеваль вышла и тут же вернулась в сопровождении Алисы Демэн. Мадемуазель, выглядевшая бледнее обычного, осталась стоять, прислонившись к столу, и даже не спросила, почему ее позвали.

Шолмс, казалось, не замечал ее. Повернувшись к господину д’Эмблевалю, он произнес тоном, не допускавшим возражений:

– После нескольких дней расследования, мсье, несмотря на то, что определенные события меняли мой взгляд на вещи, повторю вам то, что сказал в первый же момент: еврейская лампа украдена кем-то, живущим в особняке.

– Имя виновного?

– Я знаю его.

– Есть доказательства?

– Тех, которыми я располагаю, хватит, чтобы заставить этого человека сознаться.

– Недостаточно его признания. Нужно, чтобы он вернул нам…

– Еврейскую лампу? Она у меня.

– А колье из опалов? Табакерка?

– Колье из опалов, табакерка, короче говоря, все, что у вас похитили во второй раз, тоже находится у меня.

Шолмс любил такие театральные эффекты и подобную, немного сдержанную, манеру сообщать о своих победах.

Барон и его супруга выглядели ошеломленными и смотрели на него с молчаливым любопытством, что само по себе было наивысшей похвалой.

Шолмс начал подробный рассказ о том, что проделал в течение этих трех дней. Он рассказал о букваре, написал на бумажке фразу, сложенную из вырезанных букв, затем сообщил о прогулке Брессона на берег Сены и о самоубийстве авантюриста, наконец поведал о борьбе, которую он, Херлок Шолмс, вел против Арсена Люпена, о потоплении лодки и исчезновении своего противника.

Когда он закончил, барон сказал:

– Вам остается только раскрыть нам имя виновного. Так кого же вы обвиняете?

– Я обвиняю человека, вырезавшего буквы из букваря и переписывавшегося таким образом с Арсеном Люпеном.

– Откуда вы знаете, что этот человек переписывался с Арсеном Люпеном?

– От самого Люпена.

Он протянул кусочек мятой и мокрой бумаги. Это была страница, вырванная из своего блокнота сидевшим в лодке Люпеном. На ней он и написал фразу.

– Заметьте, – добавил Шолмс с чувством удовлетворения, – никто не заставлял его отдавать эту страницу, обнаруживая себя. Простое ребячество с его стороны, благодаря которому я получил эти сведения.

– Вы получили эти сведения… – произнес барон. – Но я не понимаю….

Шолмс провел карандашом по буквам и цифрам.

АВЕЙКОТЧЭОТ-237.

– И что? – спросил господин д’Эмблеваль. – Это ребус, который вы нам уже показывали.

– Нет. Если вы вглядитесь в этот ребус, то сразу же поймете, как понял я, что он не похож на первый.

– И в чем именно?

– В нем на две буквы больше – «О» и «К».

– В самом деле, а я не заметил…

– Соедините эти две буквы «О» и «К», оставшиеся лишними после слова «отвечайте», и вы увидите, что единственное возможное слово – ЭКО.

– И что это значит?

– Это – «Эко де Франс», журнал Люпена, официальное издание, в котором он публикует свои сообщения. «Отвечайте в «Эко де Франс», в рубрике частных объявлений, номер 237». Это и было тем словом-загадкой, которое я столько времени искал. Именно его Люпен так любезно мне подсказал. Я отправился в контору «Эко де Франс».

– И что вы обнаружили?

– Обнаружил, причем во всех подробностях, историю переписки Арсена Люпена и его… сообщницы.

И Шолмс показал семь газет, открытых на четвертой странице, со следующими подчеркнутыми строчками:

1° АРС. ЛЮП. Дама умол. защит. 540.

2° 540. Жду объяснений. A. Л.

3° А. Л. Под власт. врага. Пропала.

4° 540. Пишите адрес. Проведу расследование.

5° А. Л. Мюрилло.

6° 540. Парк три часа. Фиалки.

7° 237. Договорились субб. Буду воскр. утр. парке.

– И вы называете это подробностями! – вскричал господин д’Эмблеваль.

– Господи, конечно же! Будьте внимательнее, и вы согласитесь со мной. Прежде всего, дама, подписавшаяся как «540», умоляет Арсена Люпена о защите, на что Люпен требует объясниться. Дама отвечает, что находится во власти врага. Безо всякого сомнения, это Брессон. И она пропала, если ей не придут на помощь. Люпен продолжает сомневаться, он еще не решается вступить в контакт с незнакомкой, требует адрес и предлагает провести расследование. Дама сомневается в течение четырех дней (сверьтесь с датами), наконец, подгоняемая обстоятельствами, под влиянием угроз Брессона сообщает название улицы: Мюрилло. На следующий день Арсен Люпен отвечает, что будет в парке Монсо в три часа и просит незнакомку держать в руках букет фиалок как условный знак. Затем восьмидневный перерыв в переписке. У Арсена Люпена и дамы не было необходимости переписываться через газету: они виделись или посылали письма лично. План составлен так, чтобы удовлетворить требования Брессона. Дама должна похитить еврейскую лампу. Остается только назначить день. Дама из осторожности пишет сообщение при помощи вырезанных букв. Она решается на субботу и добавляет: «Отвечайте Эко 237». Люпен подтверждает договоренность, а также то, что в воскресенье утром он будет в парке. В воскресенье утром состоялась кража.

– Действительно, выстраивается единая цепь, – подтвердил барон, – история завершена.

Шолмс продолжил:

– Итак, кража совершилась. Дама вышла в воскресенье утром, отчиталась Люпену о том, что сделала, и отнесла Брессону еврейскую лампу. Дела шли так, как предусматривал Люпен. Полиция, введенная в заблуждение открытым окном, четырьмя отметинами на земле и двумя царапинами на балконе, тут же выдвинула гипотезу о краже со взломом. Дама была спокойна.

– Хорошо, – сказал барон, – допускаю, что это очень логичное объяснение. Но вторая кража…

– Вторая кража была спровоцирована первой. После того как газеты рассказали об исчезновении еврейской лампы, кому-то пришла в голову мысль повторить кражу и присвоить то, что еще не унесли. На этот раз кража была не инсценированной, а настоящей, с настоящим взломом, проникновением и тому подобным.