Арсен Люпен – джентльмен-грабитель (сборник) Леблан Морис

Сейф госпожи Эмбер

В три часа утра перед одним из особнячков художников, образовывавших единственную сторону бульвара Бертье, еще стояло с полдюжины экипажей. Дверь особняка открылась, и на улицу вышла группа гостей – мужчины и женщины. Четыре экипажа разъехались направо и налево. На авеню остались лишь два господина. На углу улицы Курсель, где жил один из них, они расстались. Второй решил идти пешком до ворот Майо.

Он пересек авеню Вилье и зашагал по тротуару, шедшему параллельно крепостной стене. В эту прекрасную зимнюю ночь, такую холодную и свежую, прогулка доставляла истинное удовольствие. Дышалось легко. Звук шагов весело раздавался в ночной тишине.

Но через несколько шагов у мужчины возникло неприятное ощущение, что за ним кто-то идет следом. Обернувшись, он заметил тень человека, мелькнувшую между деревьев. Он был не из трусливых, однако ускорил шаг, чтобы как можно быстрее добраться до Тернской заставы. Но тот, другой, пустился бегом. Разволновавшись, он решил дать отпор преследователю и вытащил револьвер.

Но выстрелить он не успел. Мужчина набросился на него. На безлюдном бульваре завязалась борьба, рукопашная схватка. Он сразу почувствовал, что сила на стороне нападавшего, и принялся звать на помощь. Он отчаянно отбивался, но противник повалил его на груду камней, схватил за горло и заткнул рот носовым платком. Его глаза закрылись, в ушах зазвенело. Он чуть не потерял сознание, но вдруг хватка ослабела. Мужчина, всем телом навалившийся на него, вскочил, чтобы в свою очередь защититься от неожиданного нападения.

Удар тростью по запястью, удар сапогом по щиколотке… Мужчина дважды взвыл от боли и убежал, хромая и ругаясь.

Незнакомец, не собиравшийся преследовать его, наклонился и спросил:

– Вы ранены, сударь?

Он был не ранен, а сильно оглушен и не мог держаться на ногах. К счастью, на крики прибежал один из служащих заставы. Нашли экипаж. Господин сел в него вместе со своим спасителем. Экипаж отвез их до особняка на улице Великой Армии.

На пороге хозяин особняка, полностью пришедший в себя, рассыпался в благодарностях.

– Я обязан вам жизнью, сударь. Поверьте, я никогда об этом не забуду. Сейчас я не хочу пугать жену, но я настаиваю, чтобы она сегодня же могла выразить вам нашу признательность.

И он, пригласив незнакомца на обед, назвал свое имя: Людовик Эмбер. Потом добавил:

– Могу ли я узнать, с кем имею честь…

– Разумеется, – ответил незнакомец и представился: – Арсен Люпен.

В то время Арсен Люпен еще не обладал широкой известностью, которую принесли ему дело Каорна, побег из тюрьмы Санте и множество других не менее громких подвигов. Он даже не был Арсеном Люпеном. Это имя, которому будущее готовило ослепительную славу, специально придумал для своего спасителя господин Эмбер. Можно сказать, что именно в этом деле оно получило боевое крещение. Всегда готовый к борьбе, полностью вооруженный, но, по правде говоря, без средств к существованию, без власти, которую приносит успех, Арсен Люпен был всего лишь учеником в профессии, которой вскоре мастерски овладеет.

Как же он дрожал от радости, когда, проснувшись, вспомнил о ночном приглашении! Наконец-то он приблизился к своей цели! Наконец-то он займется делом, достойным его сил и таланта! Миллионы Эмберов! Какая восхитительная добыча для его аппетитов!

Он оделся должным образом: потертый редингот, поношенные брюки, немного порыжевшая шелковая шляпа, обтрепанные манжеты и пристежные воротнички. Одежда была чистой, но от нее так и веяло бедностью. Вместо галстука он надел черный бант, заколотый булавкой с большим фальшивым бриллиантом, который ювелиры называют «крупный орех». Облачившись таким образом, он спустился по лестнице дома на Монмартре, где и жил. На четвертом этаже, не останавливаясь, он постучал набалдашником трости по створке закрытой двери. Выйдя на улицу, он направился к внешнему кольцу бульваров. Мимо шел трамвай. Он взобрался в салон. Некто, шедший следом, а именно жилец с четвертого этаж, сел рядом.

Через секунду мужчина спросил:

– Как дела, патрон?

– Прекрасно, дело сделано.

– Как?

– Я у них обедаю.

– Вы обедаете у них?!

– Надеюсь, тебе не хотелось бы, чтобы я тратил свое драгоценное время впустую? Я вырвал господина Людовика Эмбера из лап смерти, которую ты ему уготовил. Господин Людовик Эмбер – человек признательный, и он пригласил меня отобедать у них.

Воцарилось молчание, потом мужчина спросил:

– Так вы не отказались от этой затеи?

– Малыш, – ответил Арсен, – если сегодня ночью я подстроил это жалкое нападение, если я взял на себя труд в три часа утра недалеко от крепостной стены огреть тебя тростью по запястью и дать пинка по ноге, рискуя нанести увечье своему единственному другу, то делал это, разумеется, не для того, чтобы сейчас отказываться от преимуществ, которые сулит мне столь хорошо организованное спасение.

– Но об их состоянии ходят нехорошие слухи…

– Ну и пусть ходят. Я занимаюсь этим делом вот уже на протяжении шести месяцев, и все это время собираю сведения, изучаю, расставляю сети, расспрашиваю слуг, заимодавцев и подставных лиц. Все эти шесть месяцев я живу в тени супружеской четы. И знаю, какой линии поведения мне следует придерживаться. Неважно, досталось ли им это состояние от старика Брофорда, как они утверждают, или происходит из другого источника. Я пребываю в полной уверенности, что оно существует. А раз оно существует, значит, принадлежит мне.

– Черт, сто миллионов!

– Положим, десять или даже пять, велика важность! В сейфе лежат толстые пачки ценных бумаг. Разрази меня гром, если в один прекрасный день я не доберусь до ключа.

Трамвай остановился на площади Звезды. Мужчина прошептал:

– А что сейчас делать?

– Пока ничего. Я дам тебе знать. У нас еще есть время.

Через пять минут Арсен Люпен поднимался по величественной лестнице особняка Эмберов. Людовик представил его жене. Жервеза оказалась добродушной дамой, пухленькой, очень болтливой. Она приняла Арсена Люпена с сердечной любезностью.

– Я настояла, чтобы на торжестве, устроенном в честь нашего спасителя, больше никого не было, – сказала она.

С самого начала они относились к «нашему спасителю», как к старинному другу. Арсен Люпен рассказал им о своей жизни и о жизни отца – неподкупного магистрата, о детских горестях, о трудностях, которые ему ныне приходится преодолевать. Жервеза же вспоминала о своей молодости, о замужестве, о доброте старика Брофорда, об унаследованных ею ста миллионах, о препятствиях, мешавших незамедлительно вступить в права наследства, о займах, которые она была вынуждена взять под баснословные проценты, о бесконечных тяжбах с племянниками Брофорда. А все эти конфликты! Секвестры! И тому подобное…

– Представьте себе, господин Люпен, бумаги здесь, рядом, в кабинете моего мужа, но если мы возьмем хотя бы один купон, то потеряем все! Они там, в нашем сейфе, а мы не имеем права дотрагиваться до них!

Господин Люпен слегка вздрогнул, услышав о таком соседстве. И явственно осознал, что душа господина Люпена никогда не поднимется до таких высот, чтобы испытать щепетильность, свойственную этой славной даме.

– А-а, они здесь, – прошептал он. Во рту у него пересохло.

– Да, они здесь.

Отношения, начавшиеся при столь благоприятных обстоятельствах, не могли не завязаться в более прочный узел. После нескольких деликатных вопросов Арсен Люпен признался, что живет в нищете. И тут же несчастный молодой человек получил должность личного секретаря обоих супругов с ежемесячным жалованьем в сто пятьдесят франков от каждого из них. Он будет жить у себя дома, но ему вменяется в обязанность приходить каждый день за распоряжениями. Для удобства ему выделят одну из комнат третьего этажа под рабочий кабинет.

Комнату он выбрал сам. По какой-то невероятной случайности она оказалась над кабинетом Людовика.

Арсен Люпен сразу же заметил, что должность секретаря сильно смахивает на синекуру. За два месяца он переписал два незначительных письма, и только один раз патрон вызвал его к себе в кабинет, что позволило молодому человеку на законных основаниях рассмотреть сейф. Кроме того, он также заметил, что обладатель этой синекуры считался недостойным чести находиться в обществе депутата Анкети или председателя коллегии адвокатов Грувеля, поскольку его забывали приглашать на знаменитые светские приемы.

Однако он на это не жаловался, предпочитая не предавать огласке свое скромное положение и держаться в тени. Впрочем, даром времени он не терял. Прежде всего, он несколько раз тайком наведывался в кабинет Людовика, чтобы засвидетельствовать свое почтение сейфу, который, к сожалению, так и оставался наглухо закрытым. Сейф представлял собой огромную, с виду неприступную, глыбу из чугуна и стали, которую нельзя было одолеть ни напильником, ни буром, ни фомкой.

Но Арсен Люпен не был ограниченным человеком.

– Где сила терпит поражение, там побеждает хитрость, – сказал он себе. – Главное, надо навострить глаза и уши.

И Арсен Люпен принял все необходимые меры. После тщательного, трудоемкого осмотра пола в своей комнате он просунул свинцовую трубку в отверстие между двумя лепными узорами на потолке кабинета. Через эту трубку, служившую ему слуховой и одновременно подзорной трубой, он надеялся все видеть и слышать.

Отныне Арсен Люпен жил, распластавшись на полу. Он часто видел, как Эмберы что-то обсуждали, стоя около сейфа, проверяли регистровые книги, перебирали бумаги. Когда они последовательно поворачивали четыре рукоятки, закрывающие замок, он старался угадать цифры, считая количество перемещающихся рисок. Он вглядывался в жесты Эмберов, вслушивался в их слова. Но куда они девали ключ? Где прятали его?

Однажды Арсен Люпен, увидев, что Эмберы вышли из кабинета, не закрыв сейф, поспешно спустился вниз и решительным шагом вошел. Но они уже вернулись.

– О, простите! – извинился он. – Я ошибся дверью.

Но Жервеза бросилась к нему, увлекая за собой.

– Входите же, господин Люпен, входите же. Разве вы не у себя дома? Вы сможете дать нам совет. Какие ценные бумаги лучше продать? Акции иностранных компаний или правительственные облигации?

– Но запрет? – удивившись, возразил Арсен Люпен.

– О, он касается не всех бумаг.

Жервеза приоткрыла створку. На полках лежали папки, перевязанные ремешками. Жервеза схватила одну из папок. Но муж возразил:

– Нет, нет, Жервеза! Это безумие – продавать акции зарубежных компаний! Они еще повысятся в цене. А вот правительственные облигации достигли своего потолка. Что вы об этом думаете, дорогой друг?

Дорогой друг ничего не думал, но посоветовал пожертвовать правительственными облигациями. Тогда Жервеза взяла другую связку и наугад вытащила оттуда лист бумаги. Это была трехпроцентная акция стоимостью в 1374 франка. Людовик положил ее в карман. Во второй половине дня он вместе со своим секретарем продал ее маклеру и получил сорок шесть тысяч франков.

Но что бы ни говорила Жервеза, Арсен Люпен не чувствовал себя как дома. Напротив, его не переставало удивлять положение, которое он занимал в особняке Эмберов. Много раз ему приходилось убеждаться, что слуги не знают его имени. Они называли его просто господином. Людовик всегда говорил так: «Предупредите господина… Господин пришел?» К чему такая загадочность?

Впрочем, утихли и первоначальные восторги. Эмберы почти не разговаривали с ним. Конечно, они обращались с ним учтиво, как и подобает обращаться с благодетелем, но практически не обращали на него внимания. Складывалось впечатление, что они считают его оригиналом, который не любит, когда ему надоедают. Они уважали его уединение, словно он сам установил такие правила игры, словно это было его прихотью. Однажды, проходя по вестибюлю, Арсен Люпен услышал, как Жервеза говорила каким-то двум мужчинам:

– Он такой дикарь!

«Ну и пусть! – подумал Арсен Люпен. – Да, дикарь».

Не собираясь докапываться до сути столь странного поведения этих людей, Арсен Люпен продолжал претворять в жизнь свой план. Он убедился, что не стоит рассчитывать ни на случай, ни на забывчивость Жервезы, которая всегда носила ключ от сейфа с собой. Более того, Жервеза никогда не уносила ключа, не переставив буквы в замке. Значит, ему надо было действовать.

Но тут произошло событие, ускорившее ход событий: газеты развернули яростную кампанию против Эмберов. Их обвиняли в мошенничестве. Арсен Люпен пристально наблюдал за перипетиями драмы и поведением супругов. И понял, что потеряет все, если будет медлить.

Пять дней подряд Арсен Люпен запирался в своей комнате, вместо того чтобы, как обычно, уходить домой в шесть часов. Но все думали, что он ушел. Он же, распластавшись на полу, следил за кабинетом Людовика.

За все эти пять дней благоприятного случая, на который так надеялся Арсен Люпен, не представилось, и он ночью уходил через маленькую дверь, ведшую во двор. Ключ от нее у него был.

Но на шестой день Арсен Люпен узнал, что Эмберы в ответ на злобные инсинуации своих врагов решили открыть сейф, чтобы составить полную опись его содержимого.

«Все решится сегодня вечером», – подумал он.

И действительно после ужина Людовик ушел в свой кабинет. К нему присоединилась Жервеза. Они вместе начали листать регистрационные книги.

Прошел час, другой… Арсен Люпен слышал, как слуги ложились спать. Теперь на втором этаже никого не осталось. Пробила полночь. Эмберы продолжали заниматься своим делом.

– Пора, – прошептал Арсен Люпен.

Он открыл окно, выходившее во двор. На небе не было ни луны, ни звезд. Двор окутывала кромешная темнота. Арсен Люпен вытащил из шкафа веревку с узлами и привязал к балконной ограде, перелез через нее и медленно спустился, держась одной рукой за водосточный желоб, до окна, расположенного под окном его комнаты. Это было окно кабинета, зашторенное плотными шерстяными занавесями. Несколько минут он неподвижно стоял на балконе, чутко прислушиваясь и всматриваясь в темноту.

Все было тихо. Успокоившись, он слегка толкнул створки окна. Если никто не удосужился проверить, заперто ли окно, оно должно было открыться, поскольку вечером он повернул шпингалет так, чтобы тот не вошел в паз.

Окно поддалось. Тогда с величайшей осторожностью Арсен Люпен растворил его шире. Просунув голову в проем, он замер. Через щель между неплотно сдвинутых занавесей струился слабый свет. Он увидел Жервезу и Людовика, сидящих около сейфа.

Они изредка очень тихо обменивались словами, поглощенные своей работой. Арсен Люпен прикинул расстояние, отделявшее его, точно рассчитал движения, которые ему понадобится сделать, чтобы обездвижить обоих, не дать возможности позвать на помощь. Он уже собирался броситься вперед, как Жервеза сказала:

– Как вдруг холодно стало! Пойду, пожалуй, лягу. А ты?

– Мне хотелось бы закончить.

– Закончить? Да тут работы на целую ночь!

– Да нет, на один час, не больше.

Жервеза ушла. Прошло двадцать минут, тридцать. Арсен Люпен распахнул окно шире. Занавеси заколыхались. Он сильнее толкнул створки. Людовик обернулся и, увидев раздувшиеся от ветра занавески, встал, чтобы закрыть окно…

Не было ни криков, ни даже подобия борьбы. Несколькими точными ударами, не причинив своему сопернику никакой боли, Арсен Люпен оглушил его, замотал голову занавеской и связал. И он все это проделал так ловко, что Людовик даже не успел заметить лица нападавшего.

Затем Арсен Люпен быстро направился к сейфу, схватил две папки, сунул их под мышку, спустился по лестнице, пересек двор и открыл заднюю калитку. На улице стоял экипаж.

– Возьми это, – обратился Арсен Люпен к кучеру, – а потом иди за мной.

Он вернулся в кабинет. Они вместе опустошили сейф за два приема. Затем Арсен Люпен поднялся в свою комнату, отвязал веревку и уничтожил следы своего присутствия. Все было кончено.

Через несколько часов Арсен Люпен с помощью сообщника принялся разбирать папки. Он не испытал ни малейшего разочарования, удостоверившись, что состояние Эмберов было не так велико, как считалось. Он это предвидел. Миллионы не исчислялись сотнями и даже десятками. Но в целом состояние Эмберов оценивалось в кругленькую сумму. Деньги были вложены в ценные бумаги, облигации железнодорожных компаний, государственные облигации, фондовые бумаги Парижской биржи, акции Суэцкого канала, рудников Севера и так далее.

Арсен Люпен удовлетворенным тоном заметил:

– Разумеется, убытки будут значительными, когда придет время торговаться. Мы столкнемся с трудностями, нам не раз и не два придется продавать бумаги по смешным ценам. Но это не имеет значения. Благодаря этому первоначальному капиталу я смогу жить так, как хочу… и воплотить в жизнь кое-какие мечты, столь любезные моему сердцу.

– А остальное?

– Можешь сжечь, малыш. Эта груда бумаг производила впечатление лишь в сейфе. Нам же они не нужны. Что касается акций, то мы спокойненько запрем их в стенному шкафу и будем ждать благоприятного момента.

На следующий день Арсен Люпен подумал, что ему ничто не мешает вернуться в особняк Эмберов. Но из газет он узнал совершенно неожиданную новость: Людовик и Жервеза исчезли.

Сейф открывали в торжественной обстановке. Магистраты нашли в нем то, что оставил Арсен Люпен… практически ничего.

Таковы факты и объяснение некоторых из них в интерпретации Арсена Люпена. Этот рассказ я услышал из его собственных уст в день, когда он разоткровенничался.

В тот день он ходил взад-вперед по моему кабинету, и в его глазах сверкали гневные искорки, которых я прежде не замечал.

– Одним словом, – спросил я, – это ваше самое блестящее дельце?

Уклонившись от прямого ответа, он сказал:

– В этом деле есть неразгаданные загадки. И даже после моих объяснений остается столько темных мест! Почему они сбежали? Почему не воспользовались помощью, которую я невольно им предоставил? Было ведь так легко сказать: «Сто тысяч миллионов лежали в этом сейфе. Сейчас их там нет, потому что их украли»!

– Эмберы потеряли голову.

– Да, вот именно, потеряли голову… С другой стороны, правда…

– Что?

– Нет, ничего.

Что скрывалось за этой недомолвкой? Арсен Люпен не говорил всей правды, это было очевидно. И ему было трудно признаться в том, что он недоговаривал. Я был заинтригован. Вероятно, речь шла о чем-то очень серьезном, если такой человек, как Арсен Люпен, засомневался.

Я стал наугад задавать ему вопросы.

– Вы с ними больше не встречались?

– Нет.

– А вы не испытываете нечто вроде жалости к этим несчастным?

– Я?! – воскликнул он, так и подскочив.

Его возмущение удивило меня. Неужели я попал в цель? Тогда я продолжил:

– Разумеется. Если бы не вы, они, возможно, сумели бы противостоять опасности… или, по крайней мере, уехать с полными карманами.

– Угрызения совести… Именно этого вы добиваетесь от меня, не правда ли?

– Разумеется!

Арсен Люпен с силой ударил кулаком по столу.

– И я, по вашему мнению, должен испытывать угрызения совести?

– Называйте это угрызениями или сожалением… словом, хотя бы какое-нибудь чувство…

– Какие-нибудь чувства к людям…

– К людям, у которых вы отняли целое состояние.

– Какое состояние?

– Ну… Эти две-три пачки акций…

– Две-три пачки акций! Я украл у них пачки акций, так? Часть их наследства? В этом моя вина? В этом мое преступление? Но, черт возьми, мой дорогой, вам не приходило в голову, что они были фальшивыми, эти акции?.. Понимаете? ОНИ БЫЛИ ФАЛЬШИВЫМИ!

Я с изумлением посмотрел на Арсена Люпена.

– Фальшивые… четыре или пять миллионов…

– Фальшивые! – в ярости закричал он. – Сверхфальшивые! Фондовые бумаги Парижской биржи, государственные облигации, все это было обыкновенной бумагой! Простой бумагой! Ни одного су, я не получил ни одного су за все эти пачки! И вы требуете, чтобы я терзался угрызениями совести? Да это они должны терзаться! Они провели меня, как последнего простофилю! Обобрали до нитки, одурачили меня!

Арсен Люпен не на шутку взбесился. Он был раздосадован, его самолюбие было задето за живое.

– Да я проиграл с самого начала! С самой первой минуты! Знаете, какую роль я играл в этой комедии? Вернее, какую роль они заставили меня играть? Роль Андре Брофорда! Да, мой дорогой, а я за деревьями не увидел леса! И только потом, читая газеты, сопоставляя отдельные детали, я все понял. В то время как я изображал из себя благодетеля, господина, который, рискуя жизнью, вырвал Эмбера из когтей апаша, они выдавали меня за одного из Брофордов! Восхитительно, не правда ли? Благодаря мне, благодаря доверию, которое я внушал под фамилией Брофорд, банкиры давали им ссуды, а нотариусы убеждали своих клиентов открывать им кредиты! О, какая школа для новичка! Да, клянусь вам, урок пошел мне на пользу!

Арсен Люпен внезапно замолчал, а потом отчаянным тоном, в котором, впрочем, было легко уловить нотки иронии и восхищения, произнес эту немыслимую фразу:

– Мой дорогой, в настоящее время Жервеза Эмбер должна мне полторы тысячи франков!

На этот раз я не смог удержаться от смеха. Вот уж действительно остроумная выходка! Арсен Люпен тоже развеселился от души.

– Да, мой дорогой, полторы тысячи франков! Я не только не получил ни су из обещанного жалованья, но еще дал ей в долг полторы тысячи франков! Все сбережения, которые я скопил в юности. И знаете, на что предназначались эти деньги? Ни за что не угадаете… На помощь беднякам! Да, именно так! На помощь так называемым обездоленным людям, которым она помогала тайком от Людовика! И я попался на удочку. Смешно, не правда ли? У Арсена Люпена увели полторы тысячи франков, и сделала это славная дама, у которой он украл фальшивые ценные бумаги на сумму в четыре миллиона франков! И к каким только комбинациям, усилиям и гениальным хитростям мне пришлось прибегнуть, чтобы добиться столь блестящего результата! Это был единственный раз, когда я потерпел поражение. Черт возьми! Они ловко обвели меня вокруг пальца, поставив все на кон!

Черная жемчужина

Настойчивый звон колокольчика разбудил консьержку дома № 9 по авеню Ош. Она дернула за шнур, проворчав:

– Я думала, что все уже вернулись. Ведь уже три часа ночи, не меньше!

Ее муж пробормотал:

– Может, пришли к доктору.

И действительно кто-то спросил:

– Доктор Арель… на каком этаже?

– Четвертый налево. Но доктор просит не беспокоить его по ночам.

– Придется побеспокоить.

Мужчина вошел в вестибюль, поднялся на второй, затем на третий этаж и, не остановившись на лестничной площадке, где жил доктор Арель, добрался до шестого этажа. Там он опробовал два ключа. Первым он открыл замок, вторым отодвинул задвижку.

– Прекрасно, – прошептал он, – это значительно облегчает дело. Но прежде чем действовать, надо обеспечить путь к отступлению. Так, посмотрим… Если рассуждать логически, было ли у меня время позвонить доктору, чтобы он выпроводил меня? Нет… Наберемся терпения.

Минут через десять мужчина спустился и постучал в окошко привратницкой, ругая доктора. Ему открыли, и он хлопнул за собой дверью. Однако дверь не закрылась, поскольку мужчина ловко вставил железку в личинку замка, чтобы язычок не вошел внутрь.

Мужчина снова вошел – тихо, бесшумно, так, что консьержи его не заметили. В случае тревоги путь к бегству был свободен.

Он спокойно поднялся на шестой этаж. В прихожей, при свете электрического фонарика, он положил пальто и шляпу на один стул, сел на другой и надел на ботинки толстые фетровые домашние туфли.

– Уф! Готово… И как легко! Интересно все-таки, почему мало кто выбирает столь удобную профессию грабителя? При наличии ловкости и здравого смысла нет ничего более приятного. Профессия любого бездельника… Профессия отца семейства… Даже слишком удобная… так что со временем надоедает.

Он развернул подробный план квартиры.

– Сначала надо сориентироваться. Здесь я вижу прямоугольник. Это прихожая, где я, собственно, и нахожусь. Со стороны улицы – гостиная, будуар и столовая. Не стоит терять время даром, похоже, вкус у графини отвратительный… ни одной стящей вещицы! Итак, идем прямо к цели… А-а, вот план коридора, который ведет в комнаты. Через три метра я должен наткнуться на дверь гардеробной, сообщающейся со спальней графини.

Он свернул план, погасил фонарик и пошел по коридору, отсчитывая вслух:

– Метр… Два метра… Три метра… Вот дверь. Боже, как все удачно складывается! Простая задвижка, такая маленькая задвижка, отделяет меня от спальни. Более того, я знаю, что эта задвижка находится на высоте в один метр сорок три сантиметра от пола. Таким образом, надо немного надрезать вокруг, и я от нее избавлюсь…

Он вытащил из кармана нужные инструменты, но вдруг его осенило:

– А что, если по чистой случайности дверь не заперта на задвижку? Стоит попытаться… И будь что будет!

Он повернул ручку, и дверь открылась.

– Мой славный Люпен, решительно удача тебе улыбается. Что еще нужно? Ты знаешь топографию места, где будешь действовать, знаешь, где графиня прячет черную жемчужину… Следовательно, чтобы завладеть жемчужиной, надо быть просто тише тишины и слиться с темной ночью.

Арсену Люпену понадобилось полчаса, чтобы открыть вторую дверь, ту самую стеклянную дверь, которая вела в спальню. Но он действовал так осторожно, что даже если бы графиня не спала, она все равно бы не встревожилась, поскольку не услышала никаких непривычных звуков.

Согласно плану ему оставалось только обогнуть шезлонг. Маршрут вел к креслу, а затем к небольшому столику, стоявшему около кровати. На столике находилась шкатулка для почтовой бумаги, и в этой коробке, не запертой, лежала черная жемчужина.

Он распластался на ковре и пополз, огибая шезлонг. Но вдруг замер, пытаясь сдержать биение сердца. Хотя он не испытывал ни капли страха, все же никак не мог совладать с некой нервной тревогой, которую люди обычно испытывают в мертвой тишине. Он удивился, поскольку ему приходилось переживать и более торжественные мгновения. Никакая опасность ему не угрожала. Но почему сердце билось, словно набатный колокол? Неужели на него так подействовала спящая женщина, жизнь, протекавшая рядом с его жизнью?

Он прислушался. Ему показалось, что он расслышал ритмичное дыхание. Это его успокоило, как присутствие друга.

Он нашел кресло, потом едва заметными движениями пополз к столику, шаря в темноте. Наконец его правая рука коснулась ножки столика.

Свершилось! Теперь ему оставалось лишь приподняться, взять жемчужину и ретироваться. Какое счастье! А то его сердце было готово выпрыгнуть из груди, словно загнанный зверь, и билось так громко, что, казалось, его стук может разбудить графиню.

Невероятным усилием воли он заставил сердце успокоиться. Но в тот момент, когда он собирался привстать, его левая рука наткнулась на ковре на какой-то предмет. По очертаниям он сразу понял, что это подсвечник. Кто-то явно его уронил. И тут же он нащупал другой предмет – часы, маленькие дорожные часы в кожаном футляре.

Но что все это означает? Что здесь произошло? Он ничего не понимал. Подсвечник… Часы… Почему эти предметы не на своих обычных местах? Что же произошло в этой кромешной мгле?

Вдруг из его груди вырвался крик. Он дотронулся… о! до какого-то странного, почти немыслимого предмета. Нет, нет! Просто от страха у него помутился рассудок. Прошло двадцать секунд, тридцать… Его сковал страх, он лежал неподвижно. Лицо покрылось птом. А пальцы еще ощущали это прикосновение.

Собрав все силы, он вновь протянул руку. И снова рука наткнулась на этот странный, немыслимый предмет. Он ощупал его. Он потребовал, чтобы рука ощупала его. И тут он все понял. Это были волосы, лицо… И лицо было холодным, почти ледяным.

Какой бы жуткой ни была реальность, такой человек, как Арсен Люпен, способен ей противостоять, едва оценив ситуацию. Он быстро включил фонарь. Перед ним в крови лежала женщина. Страшные раны покрывали ее шею и плечи. Он нагнулся и пристально посмотрел на нее. Женщина была мертва.

– Мертва, мертва… – в ужасе повторял Арсен Люпен, глядя на застывшие глаза, искаженный рот, мертвенно-бледную кожу и на кровь, ту самую кровь, которая вытекла на ковер и уже засохла, став густой и черной.

Встав на ноги, Арсен Люпен повернул выключатель. Свет залил комнату. И тогда он увидел признаки отчаянной борьбы. Постель была разворочена, одеяла и простыни сорваны. На полу валялись подсвечник, часы – стрелки показывали двадцать минут двенадцатого, – чуть дальше опрокинутый стул. И всюду кровь, пятна крови.