Сто чувств. Справочник практического психолога Ефимкина Римма

11. Благодарность

Благодарность – это чувство признательности за оказанное внимание, услугу, сделанное добро, а также внутреннее пожелание добра, способность замечать и отмечать все хорошее, что есть у человека.

Слово благодарность образовано от глагола благодарить, толкование которого не вызывает особых затруднений: благо – общеславянское слово со значением «добро»; глагол дарить, как и существительное дар, тоже являются общеславянскими и понятны каждому. В буквальном смысле чувство благодарности – плата добром за добро.

Синоним: признательность.

Подбирая иллюстрации к чувству благодарности в романе Льва Толстого «Война и мир», я остановилась на двух самых ярких. Обе я уже использовала в качестве примеров для других чувств, но чувства нкогда не бывают в рафинированном виде, как правило люди испытывают одновременно букет чувств, как и герои Толстого.

«Благодарю тебя, Господи!»

Так, сильнейшее впечатление произвела на меня сцена, в которой Кутузов благодарит Господа Бога за спасение России. В одну из своих бессонных ночей командующий получает донесение о том, что Наполеон покинул Москву. Старый человек не может сдержать слез облегчения, ведь сдачу Москвы Наполеону он принял единолично на свою совесть. Но величие Кутузова в том, что благодарит Бога он не от себя лично, а от всего русского народа: «внял ты молитве нашей».

Вот этот волнующий момент в романе:

«Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. <…> Погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.

В ночь 11-го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.

В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.

– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал. Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.

– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.

– Не может быть сомнения, ваша светлость.

– Позови, позови его сюда.

Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.

– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А? <…> Говори, говори скорее, не томи душу. <…>

Толь начал было говорить что-то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что-то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.

– Господи, Создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, Господи! – И он заплакал» (Т. 4. Ч. 2. Гл. XVII. С. 446).

«Заплакала слезами благодарности»

Второй пример касается Наташи Ростовой, когда она благодарит Пьера за поддержку в момент ее отчаяния. Наташа, полная раскаяния, просит Пьера передать его другу князю Андрею Болконскому, чтобы он простил ее за измену. Она выглядит такой жалкой, что у Пьера пропадают упреки и появляются слезы жалости.

«– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.

Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.

– Не будем говорить, мой друг, я все скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому-нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе, – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.

– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что-то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.

– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.

– Для меня? Нет! Для меня все пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.

– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.

Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и, взглянув на Пьера, вышла из комнаты.

Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава, надел шубу и сел в сани.

– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.

«Куда? – спросил себя Пьер. – Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или в гости?» Все люди казались так жалки, так бедны <…> в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из-за слез взглянула на него» (Т. 2. Ч. 5. Гл. XXII. С. 646).

Искренняя благодарность – это добро в ответ на добро. Воспрянувшая Наташа своим чувством благодарности заставляет воспрянуть и Пьера – так «работает» это чувство.

Работа с благодарностью в психотерапии

В психотерапии мы зачастую имеем дело с теми клиентами, у кого не сформирована способность чувствовать благодарность. Самый распространенный вид неблагодарности – упреки родителям, что недодали, дали не то или не так.

Американский психолог Абрахам Маслоу рассматривает благодарность как способность ценить и радоваться чуду жизни и считает ее прерогативой самоактуализирующихся людей:

«Самоактуализирующиеся люди умеют быть „благодарными“. Они всегда помнят о дарованных им жизнью благах. Для них чудо всегда остается чудом, даже если они сталкиваются с ним вновь и вновь. Именно эта способность непрестанно осознавать ниспосланную им удачу, именно эта благодарность судьбе за возможность наслаждаться благами жизни служит гарантией того, что жизнь для них никогда не утратит свою ценность, привлекательность и новизну»20.

Другой психолог, Берт Хеллингер, своими разрешающими фразами показывает, в каком направлении следует развивать работу над взращиванием чувства благодарности. Вот, например, одна из разрешающих фраз: «Дорогая мамочка, я принимаю все, что ты даешь мне, все целиком, без исключений»21.

Также Берт Хеллингер описывает благодарность в виде порядков «брать и давать», предписанных нам нашей совестью, которая регулирует равновесие и взаимообмен в отношениях:

«Как только мы берем или получаем что-то от кого-то, мы чувствуем себя обязанными дать ему что-то взамен и дать при этом нечто равноценное. Это значит: мы чувствуем себя в долгу перед ним, пока не отдадим ему нечто соответствующее и погасим тем самым долг. После мы чувствуем себя по отношению к нему вновь невиновными и свободными. Эта совесть не оставляет нас в покое, пока мы не установим равновесие. Все движения совести мы ощущаем как вину и невиновность, о какой бы области не шла речь»22.

12. Блаженство

Блаженство – в повседневном смысле состояние доброты и наслаждения, а в религиозном высшее состояние духовного и телесного бытия, достигаемое верующими на пути спасения. Одной из черт этого состояния является истинная радость.

Слово образовано от прилагательного блаженный, заимствованного из старославянского языка, где оно имело значение страдательного причастия глагола блажити «восхвалять, почитать». Этот глагол образован от старославянского существительного благо «добро, счастье». В буквальном смысле блаженство – состояние добра.

Синонимы: счастье; удовольствие; наслаждение; упоение; эйфория; нега; нирвана; услада. Фразеологизм: быть на верху блаженства.

В романе Льва Толстого «Война и мир» многие герои стремятся к блаженству, однако понимают его на разных уровнях: одни на духовном, другие на физическом.

«В обители вечного блаженства»

Для набожной княжны Марьи Болконской достичь блаженства можно, бродя по свету с котомкой.

«Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающею с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний, от угодников к угодникам, и в конце концов туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство» (Т. 2. Ч. 3. Гл. XXVI. С. 528).

Княжна Марья Болконская стремится к блаженству не только для себя, но и для близких. Озабоченная неверием брата Андрея, она беспокоится о спасении его души в случае смерти.

«Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. „Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?“ – думала она» (Т. 2. Ч. 1. Гл. VII. С. 352).

И князь Андрей, и княжна Марья обретут блаженство, но не на том свете, а на этом. Как это ни парадоксально, князь Андрей почувствует его, получив смертельную рану, и оно будет заключаться в одном лишь сознании жизни.

«После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня убаюкивая пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность» (Т. 3. Ч. 2. Гл. XXXVII. С. 225).

Княжна Марья останется верной своим идеалам, однако обретет блаженство в семейной жизни:

«– Никогда, никогда не поверила бы, – прошептала она сама с собой, – что можно быть так счастливой. – Лицо ее просияло улыбкой; но в то же самое время она вздохнула, и тихая грусть выразилась в ее глубоком взгляде. Как будто, кроме того счастья, которое она испытывала, было другое, недостижимое в этой жизни счастье, о котором она невольно вспомнила в эту минуту» (Эпилог. Ч. 1. Гл. IX. С. 580).

«Освежающий источник блаженства»

Красной нитью через роман проходит тема духовных поисков Пьера Безухова. Внутренний конфликт молодого человека в том, что он стремится быть хорошим, но склонен к плотским радостям. При вступлении в масонскую ложу ритор призывает Пьера отказаться от страстей и обратиться к внутреннему источнику блаженства.

«– Последний раз говорю вам: обратите все ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…» (Т. 2. Ч. 2. Гл. III. С. 392).

Пьеру кажется, что одним лишь намерением он уже достиг просветления, хотя его путь испытаний только начался.

«Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостию и умилением переполнявший его душу» (Т. 2. Ч. 2. Гл. III. С. 392).

Достижение блаженства для Пьера будет происходить через переживание лишений – французский плен и околосмертный опыт.

«Первобытное блаженство»

В более бытовом и приземленном смысле Лев Толстой называет блаженством праздную жизнь военных. Рассуждая о военном сословии (а писатель и сам был артиллеристом), он говорит, что именно в блаженстве праздности состоит привлекательность военной службы. Его герой Николай Ростов блаженствует, служа в Павлоградском полку командиром эскадрона.

«Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность – было условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие все тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором бы он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой-то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.

Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова» (Т. 2. Ч. 4. Гл. I. С. 529).

Однако блаженство военных весьма условно, потому что главное предназначение их профессии – умирать по приказу, если понадобится. И Ростов знает это не понаслышке, а на собственном боевом опыте.

«Никакие силы людские не помешают блаженству»

Наконец, под блаженством можно понимать удовлетворение страсти. Именно в этом значении употребляет слово отрицательный герой Анатоль Курагин в письме к Наташе Ростовой (продиктованном Долоховым).

«„Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода“, – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да, и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света» (Т. 2. Ч. 5. Гл. XIV. С. 621).

Анатолю неведомы другие пласты сознания, вершина его притязаний – блаженство одного момента.

«Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно, всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем так, как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отзываться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. <…>

Одно, что он любил, – это было веселье и женщины; и так как, по его понятиям, в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову» (Т. 2. Ч. 5. Гл. IX. С. 612).

Работа с блаженством в психотерапии

Если тема блаженства и поднимается в психотерапии, то как жалоба либо на его отсутствие, либо на его последствия. В этом смысле роман «Война и мир» – пособие по способам достижения героями блаженства, обнаруживающим как их положительные стороны, так и ограничения.

Как правило, незрелость человека сопровождается стремлением к примитивному блаженству – удовлетворению потребностей, лежащих на нижних ступенях пирамиды Маслоу. Дети и молодые люди при этом пользуются ресурсами своих родителей. Взрослея, человек сталкивается с необходимостью взять ответственность за свою жизнь, и на этом этапе блаженство сменяется протестом против трудностей жизни, которые не отменить. Некоторые взрослые люди отказываются расстаться с детством в любом возрасте.

Отрицательные герои Толстого как раз демонстрируют подобные стратегии. Так, Анатоль Курагин «на всю жизнь свою <…> смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто-то такой почему-то обязался устроить для него» (Т. 2. Ч. 3. Гл. III. С. 244).

Так же ведет себя беременная маленькая княгиня Лиза Болконская, перенесенная визитом Анатоля в другое время, «когда этого не было и ей все было легко и весело» (Т. 2. Ч. 3. Гл. V. С. 255).

Клиенты с установкой на вечное блаженство, «которое кто-то такой почему-то обязался устроить», обращаясь к психологу, бессознательно ожидают, что это сделает психолог. Поэтому работа с такими клиентами начинается с осознания их ответственности за собственную жизнь и ее качество.

13. Вдохновение

Вдохновение – творческое возбуждение, подъем духа, положительный настрой, божественное руководство. Многие творческие люди утверждают, что они как будто не сами творят, а кто-то помогает в этот момент или указывает им путь, а они служат только проводником. Это особое состояние человека, которое характеризуется, с одной стороны, высокой производительностью, с другой – огромным подъемом и концентрацией сил.

Слово заимствовано из старославянского языка, в которое попало из греческого, будучи образовано методом кальки с empnoia; первоначальная форма имела, видимо, значение «вдохнуть». В буквальном смысле слово вдохновение обозначает, что человек впустил в себя дух.

Синонимы: страсть; подъем; порыв; увлечение; энтузиазм; взлет; пафос; горение; воодушевление; одержимость; увлеченность; наитие; окрыление; озаренность.

«Так бы и полетела»

У Льва Толстого в романе «Война и мир» есть особенно поэтический эпизод, в котором Болконский, ночуя в доме Ростовых, нечаянно подслушивает вдохновенный ночной разговор Наташи и Сони. Как мы помним, Наташа обладала редким голосом и в этот раз она тоже пела под влиянием волшебной майской ночи.

Толстой не употребляет слова «вдохновение», но он описывает состояние вдохновения Наташи художественными средствами: через близкие вдохновению слова «дыхание» и «вздохи», через желание девушки взлететь, через ее возбуждение красотой, мимолетностью, неповторимостью ночи. Как всегда, картины природы у Толстого синхронны эмоциональному состоянию героев: лунный свет, который ворвался в комнату, предвосхищает также и состояние Андрея, в которое врывается «неожиданная путаница молодых мыслей и надежд».

«Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. <…>

Он услыхал сверху женский говор.

– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.

– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.

– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…

Два женских голоса запели какую-то музыкальную фразу, составлявшую конец чего-то.

– Ах, какая прелесть! Ну, теперь спать, и конец.

– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она, видимо, совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Все затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.

– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну, как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.

Соня неохотно что-то отвечала.

– Нет, ты посмотри, что за луна!.. Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки – туже, как можно туже, натужиться надо, – и полетела бы. Вот так!

– Полно, ты упадешь.

Послышалась борьба и недовольный голос Сони:

– Ведь второй час.

– Ах, ты только все портишь мне. Ну, иди, иди. Опять все замолкло, но князь Андрей знал, что она все еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.

– Ах, Боже мой! Боже мой! что же это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно» (Т. 2. Ч. 3. Гл. II. С. 458).

Вдохновение, как и другие чувства, передается от одного человека другому. Став невольным свидетелем ночного разговора, князь Андрей «заражается» состоянием Наташи, и с этого момента меняется вся его жизнь.

«И дела нет до моего существования!» – подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему-то ожидая и боясь, что она скажет что-нибудь про него. «И опять она! И как нарочно!» – думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул» (Т. 2. Ч. 3. Гл. II. С. 458).

«Страшная противоположность между великим и телесным»

Вдохновение – это впускание в себя чего-то высшего, того, что вне нас и больше нас; это ощущение духа в себе. Еще один эпизод, в котором вдохновение Наташи не оставляет равнодушным князя Андрея, посвящен визиту в дом Ростовых после бала. Услышав пение Наташи, князь неожиданно ощущает подступающие к горлу слезы от осознания себя частью бесконечного. Его сердце открывается любви, и в этом состоянии «узкий и телесный» человек, каким был князь Андрей (и даже Наташа), чувствует «великое и неопределимое».

«После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и счастливое. Он был счастлив, и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не о чем было плакать, но он готов был плакать? О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?.. О своих надеждах на будущее? Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противоположность между чем-то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем-то узким и телесным, чем был он сам и даже была она. Эта противоположность томила и радовала его во время ее пения» (Т. 2. Ч. 3. Гл. XIX. С. 506).

«И это что-то было выше всего в мире»

Наконец, третий эпизод романа также связан с пением Наташи. Это особенно драматический момент, когда Николай Ростов проигрывает Долохову сорок три тысячи и возвращается домой, чтобы сообщить об этом отцу. Ожидая возвращения отца из клуба, Николай в мрачнейшем расположении духа, с мыслью пустить себе пулю в лоб, видит, что Наташа собирается петь, и думает про себя:

«Что она может петь? И ничего тут нет веселого» (Т. 2. Ч. 1. Гл. XV. С. 374).

Но когда он слышит ее пение, в его душе просыпается что-то лучшее, надличностное, не определимое словами. То, что мы называем сакральным в противовес профанному, подразумевая чувство вдохновения.

«Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать. <…>

«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и все в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto…23 Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. – Все это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь, – все это вздор… а вот оно – настоящее… Ну, Наташа, ну, голубчик! ну, матушка!.. Как она этот si возьмет… Взяла? Слава Богу. – И он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. – Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» – подумал он.

О, как задрожала эта терция и как тронулось что-то лучшее, что было в душе Ростова. И это что-то было независимо от всего в мире и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!.. Все вздор! Можно зарезать, украсть и все-таки быть счастливым…» (Т. 2. Ч. 1. Гл. XV. С. 374).

Чувство радости и обновления

Кроме того, что чувство вдохновения означает вдох, оно еще несет в себе значение постороннего влияния. Вдохновлять – это еще и заражать, приглашать разделить свои ценности. Именно это произошло с князем Андреем: вдохновленный юной восторженностью Наташи, он снова захотел жить после всех перенесенных страданий. Возвращаясь домой рощей из Отрадного, он ищет глазами дуб, который всего лишь две недели назад поразил его своей мрачностью. Все мы помним этот дуб с тех времен, когда по школьной программе должны были заучивать наизусть его красноречивое описание.

«На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще, и в два раза выше каждой березы. Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломанными, давно, видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюже, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.

«Весна, и любовь, и счастие! – как будто говорил этот дуб. – И как не надоест вам все один и тот же глупый бессмысленный обман! Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков. Как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам». <…> Цветы и трава были и под дубом, но он все так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.

«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, – думал князь Андрей, – пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – — жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно-приятных в связи с этим дубом возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь и пришел к тому же прежнему, успокоительному и безнадежному, заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая» (Т. 2. Ч. 3. Гл. I. С. 457).

Теперь, всего лишь две недели спустя, вдохновленный Болконский ищет глазами дуб и не находит, потому что не узнает его. А узнав, не верит своим глазам: дуб обновлен и живет новой, молодой жизнью.

«Да, здесь, в этом лесу, был этот дуб, с которым мы были согласны, – подумал князь Андрей. – Да где он?» – подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого горя и недоверия – ничего не было видно. Сквозь столетнюю жесткую кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что это старик произвел их. «Да это тот самый дуб», – подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна – и все это вдруг вспомнилось ему» (Т. 2. Ч. 3. Гл. III. С. 460).

Как дуб без листвы разительно отличается от себя же, но покрытого клейкой весенней листвой – так и человек без вдохновенья разительно отличается от себя же, но окрыленного этим божественным чувством. Андрей принимает решение жить созидательной творческой жизнью.

«„Нет, жизнь не кончена и тридцать один год, – вдруг окончательно беспеременно решил князь Андрей. – Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтобы не жили они так, как эта девочка, независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!“» (Т. 2. Ч. 3. Гл. III. С. 460).

Работа с вдохновением в психотерапии

Жалобы на отсутствие вдохновения достаточно частотны в моей психологической практике. Люди ошибочно думают, что вдохновение приходит само. У меня на этот счет свой взгляд. Я считаю, что вдохновение можно стимулировать, если понимать, что лежит в его основе. А в основе, как показывает этимология, лежит вдох.

Когда мы вдыхаем, мы в буквальном смысле берем извне внутрь себя что-то нужное. В физическом смысле это свежий воздух, чтобы получить кислород для жизнеобеспечения, а в метафизическом – тоже нужное, но не для тела, а для души. Если человек испытывает затруднение с вдохновением (или с дыханием), то это означает, что его душа не согласна брать извне это «что-то». Это несогласие зафиксировано и в устойчивых речевых оборотах: «на дух не переносит», то есть «не хочет вдыхать».

Далее выясняем, с чем не согласен клиент. Студент может быть не согласен, например, с темой дипломной работы, которую выбрал не сам, а получил от руководителя; или с тем, что он вообще не умеет (как он считает) писать тексты и т. д. Эти утверждения есть не что иное, как блокирующие установки сознания.

Как только в ходе терапевтической беседы обнаружим блокирующую установку, спрашиваем у клиента: а как бы он хотел, чтобы было? Например, он может сам выбрать тему, освещающую вопрос, который его давно интересовал. Клиент, считающий, что не умеет писать, может заказать работу профессионалу или попробовать писать сам, сказав себе, что не боги горшки обжигают.

Главное в поисках вдохновения – выйти на актуальную потребность личности. Все постороннее будет вызывать у нас легкое раздражение и отвращение (ощущается как тошнота). Но если мы начнем делать то, чего хочет душа, мы тут же испытаем радость освобождения от подавленных чувств. Мы буквально начнем вдыхать то, что нам сейчас необходимо, делать тот самый «вдох», у которого тот же корень, что и у вдохновения.

14. Вина

Вина – это угрызения совести (муки совести) по поводу поступка, который является (или кажется человеку) причиной негативных последствий для других людей.

Слово вина общеславянское, образовано с помощью суффикса -на от той же основы, что и старославянское възвить «добыча, война».

Чувство вины часто путают со стыдом. Отличие в том, что стыд публичное явление, вина – личное. Вина может возникать независимо от того, были ли у поступка свидетели или нет, а стыд возникает только в случае наличия свидетелей. Поэтому вина возникает из-за мук совести, а стыд – из-за публичного осуждения. Вина связывается с негативной оценкой своего поведения, а стыд – с негативной оценкой собственной личности.

В романе Льва Толстого «Война и мир» я подобрала примеры для иллюстрации трех разновидностей вины: 1) вина, вызванная манипуляцией другого; 2) истинная вина; 3) ложная вина.

«Вы сами виноваты»

Первый вид – вина, в основе которой лежит подавленный гнев, так как она вызвана манипуляцией другого. Ярчайшим примером служит женитьба Пьера на Элен Курагиной. Этот поступок Пьера обусловлен чувством вины, которую хитростью вызвал отец Элен князь Василий Курагин. Последний почти искренне считает Пьера виноватым в том, что тот не делает предложение его дочери.

«Князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, то есть у князя Василья, у которого он жил, и был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но все еще не делал предложения.

«Tout a est bel et bon, mais il faut que a finisse24, – сказал себе раз уром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!) не совсем хорошо поступает в этом деле. „Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту, – mais il faut que a finisse25. Послезавтра Лелины именины, я позову кое-кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!“» (Т. 1. Ч. 3. Гл. II. С. 233).

Князь Василий намеренно публично сводит Пьера и дочь на ее именинах, сначала посадив их рядом за стол, а после вечеринки оставив наедине в маленькой гостиной. Пьер, понимающий, что он него ожидают предложения, все же не может решиться сделать этот ужасный для него шаг. И тогда князь Василий ставит его в безвыходное положение, вынуждая действовать.

«Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго-вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. <…> Князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его <…>, вдруг пробурлил что-то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущения этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: „Что ж, вы сами виноваты“» (Т. 1. Ч. 3. Гл. II. С. 238).

Пьеру как благородному человеку не остается ничего другого, как сказать ожидаемые от него слова.

«Решился быть прекрасным человеком»

Второй вид – вина по поводу поступка, который реально является причиной негативных последствий для других людей. Так, Илья Андреевич Ростов знает, что своими пороками и попустительством в управлении имением жены он разорил детей. Он умирает с раскаянием: «В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение имения – главную вину, которую он за собой чувствовал» (Эпилог. Ч. 1. Гл. V. С. 564).

Николай Ростов тоже реально виноват в том, что обещал отцу экономно расходовать выданные ему две тысячи рублей, а сам проигрывает в карты сорок три тысячи.

«В воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну две тысячи рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много и что он дает честное слово не брать больше денег до весны» (Т. 2. Ч. 1. Гл. XIII. С. 369).

Николай, проигравший огромные деньги Курагину, не сразу решается признать свою вину перед отцом. Это сцена, помимо высочайшего эмоционального накала, несет для психолога важную информацию о том, как передается из поколения в поколение семейный сценарий.

«Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.

– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.

«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу:

– Папа, я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.

– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что недостанет. Много ли?

– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, то есть много, даже очень много, сорок три тысячи.

– Что? Кому?.. Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.

– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.

– Ну!.. – сказал старый граф, разводя руками, и бессильно опустился на диван.

– Что же делать! С кем это не случалось, – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целою жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.

Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына, и заторопился, отыскивая что-то.

– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать… с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.

– Папенька! па… пенька! – закричал он ему вслед, рыдая, – простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал» (Т. 2. Ч. 1. Гл. XVI. С. 376).

Как ни ужасен поступок Николая Ростова, все же для читателя он остается положительным героем, потому что, во-первых, он способен к искреннему раскаянию, во-вторых, он готов компенсировать ущерб.

«Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, то есть прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.

Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по десяти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга» (Т. 2. Ч. 2. Гл. XV. С. 432).

«Виноват в вине, которую не поправить»

Третий вид вины тоже ложный, как и первый, но вызван он не манипуляцией другого человека, а скорее социальными нормами. Это вина за неравенство в положении, например, богатство-бедность, жизнь-смерть. Из множества примеров в романе я выбрала те эпизоды, в которых Лев Толстой описывает чувство вины перед умирающими и умершими. Такая вина – самая мучительная из всех видов вины, потому что ее не исправить – как не возместить ущерб человеку, которого больше нет.

Так, непоправима вина князя Андрея Болконского перед женой, умершей в родах. Ему тем более тяжело осознавать это, так как он не успевает выразить ей чувство любви, с которым он вернулся с войны.

«Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. „Ах, что вы со мной сделали?“ – все говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что-то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежавшую на другой, и ему ее лицо сказало: „Ах, что и за что вы это со мной сделали?“ И старик сердито отвернулся, увидав это лицо» (Т. 2. Ч. 1. Гл. IX. С. 359).

Этот вид вины является характерным для людей, перенесших потерю близких. Даже если человек ни в чем не виноват, вина его в том, что один умирает, а другой остается жить. Лев Толстой передает это чувство в описании княжны Марии Болконской у постели умирающего брата.

«Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.

«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный строгий взгляд» (Т. 4. Ч. 1. Гл. XV. С. 398).

«Я думала сосем другое»

Эмоциональное восстановление после смерти близких длится примерно год и включает в себя проживание вины. Тому, кто остается жить, все время кажется, что он сделал для умершего не все, что мог, он возвращается в памяти назад и ищет поводы обвинить себя за то, что уже не исправить. Так, автор подробно описывает фантазии Наташи Ростовой после смерти жениха Андрея Болконского: она вспоминает их диалоги и переиначивает неправильно сказанные слова:

«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».

Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.

«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием» (Т. 4. Ч. 4. Гл. I. С. 500).

Работа с виной в психотерапии

Лев Толстой не только художественно описал в романе три вида чувства вины, но и показал выходы из них, тем самым проложив практикующим психологам пути к оказанию помощи клиентам. Рассмотрим из по очереди.

1. Работа с виной, вызванной манипуляцией

Так, все мы в первой половине жизни подвержены манипуляциям, особенно в детстве, когда вызывание чувства вины в ребенке родителем едва ли не самый популярный и эффективный инструмент. Двадцатилетний Пьер Безухов, подталкиваемый к женитьбе опытным манипулятором, ведет себя если не как ребенок, то уж точно как незрелая личность с неразвитой волей, плохо осознающая собственные потребности. Пьер повзрослел, пережив околосмертный опыт во время казни и в плену у французов, который вызвал у него переоценку ценностей. Теперь в нем появился «центр тяжести, которого не было прежде».

«В <…> недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.

Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким-то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XIII. С. 531).

Психологи в случае вины, вызванной у клиента манипуляцией другого человека, помогают ему осознать скрытое за виной чувство гнева, выразить его в безопасной обстановке кабинета и обучиться смелости отвечать на манипуляции словом «нет». Для этого нужны качества зрелой личности, которые клиенту предстоит постепенно взращивать в процессе психотерапии: воля, смелость, независимость, способность самому решать свои проблемы и задачи.

2. Работа с реальной виной

Вина реальная представляет собой агрессию, направленную человеком на самого себя. Самообвинение и самоосуждение разрушительны, а потому вредны. Что делать вместо этого?

Если маленький ребенок обидел другого (отобрал или сломал игрушку и т. п.), то родителям следует научить его раскаиваться и возмещать ущерб: «Ты виноват, но ты это сделал нечаянно; ты хороший мальчик, поэтому тебе нужно сказать, что тебе жаль, вернуть игрушку (дать свою) и помириться. Я буду с тобой и помогу тебе». Примерно это же самое делает психотерапевт – обучает клиента восстановлению баланса в отношениях в три шага: 1) признание вины; 2) искреннее раскаяние; 3) возмещение ущерба тем способом, который подходит пострадавшему.

В нашей культуре в случае реальной вины принято просить прощения. Это непродуктивный путь, потому что снимает ответственность с виноватого и переносит ее на пострадавшего. Берт Хеллингер считает, что просить прощения у обиженного человека неприемлемо:

«Нельзя просить о прощении. У человека нет права на то, чтобы прощать. <…> Но если мы говорим другому человеку: „Мне жаль“, два индивидуума оказываются на равных друг с другом. Тогда каждый из них сохраняет собственное достоинство, и каждому будет гораздо легче иметь нормальные отношения друг с другом, чем в случае, когда кто-то просит о прощении»26.

Искреннее раскаяние выражает уважение к человеку, перед которым виноват клиент, и этого иногда достаточно для решения проблемы. Баланс в таких случаях достигается переговорами, в которых важно прояснить у пострадавшей стороны, чем можно компенсировать нанесенный ущерб.

3. Работа с ложной виной

В случае вины перед умершими исцеление происходит через восстановление порядка. Нарушение порядка здесь в том, что человек из лояльности к мертвому тоже перестает жить (иногда в буквальном смысле умирает). Лев Толстой в тексте романа дает ключ к исцелению живых, описывая их «правоту». Например, он неоднократно делает это через описание их физиологических потребностей.

«Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.

– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XVII. С. 540).

Также о «правоте» живых открыто заявляет Пьер Безухов в диалоге с Наташей Ростовой после потери родных и близких.

«– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали; хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради Бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.

– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.

Пьер внимательно посмотрел на нее.

– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.

– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже» (Т. 4. Ч. 4. Гл. XVII. С. 543).

Страницы: «« « 12345 » »»