Страшно близко. Как перестать притворяться и решиться на настоящую близость Миллер Дональд
Иногда я задумываюсь, не в этом ли причина моего страха сцены? Я говорю не о том страхе, который возникает перед произнесением речи или чего-то в этом роде. Я говорю о том, что скорее предпочту побыть один или с близким другом, чем принять участие в светской беседе на вечеринке. Меня это утомляет, и каждый раз, когда мне приходится это делать, я чувствую себя будто в каком-то спектакле.
Я могу проследить свою потребность скрываться за ролью и производить впечатление на окружающих к самым ранним воспоминаниям. Папа ушел от нас, когда я только начинал взрослеть, и мы с мамой и сестрой чувствовали себя отвергнутыми и брошенными. Оставшись единственным мужчиной в семье, я чувствовал, что должен быть немного лучше, чем я был на самом деле. Это, конечно, было глупо, но дети не воспринимают реальность объективно.
Именно тогда у меня появилась странная потребность убеждать людей в том, что я умный. По какой-то причине мне было необходимо доказать маме и сестре, не говоря уже о друзьях семьи, что я очень смышленый и могу со всем справиться.
Но я не был особо умен. Я ненавидел школу, не интересовался книгами, никогда не делал уроки.
Я помню, как в «60 минутах»[8] рассказывали о ребенке-аутисте, который мог сыграть на пианино любую мелодию, услышав ее лишь один раз. Я безумно завидовал. После нескольких громких и неудачных попыток играть на пианино в церкви я понял, что лучше мне поискать другой путь.
Иногда мне задавали вопрос, и вместо того, чтобы ответить сразу, я закатывал глаза, будто пытаясь прочесть в голове какую-то информацию, хранящуюся в фотографической памяти.
– Какой сэндвич ты хочешь? – спрашивала няня.
Я широко раскрывал глаза, демонстрируя ей свой невероятный интеллект.
– С арахисовым маслом и желе, – говорил я, вернув глаза на место. Она стояла и смотрела на меня так, будто прямо здесь произошло что-то очень важное, что я не до конца понимал. Некоторые думали, что я одержим бесом.
Однажды утром, в день рождения сестры, я прибирался в своей комнате и нашел в шкафу старый магнитофон. Пока никто не пришел на вечеринку, я достал отвертку из ящика с разным хламом, разобрал магнитофон и разложил его детали по всей кровати. Я понятия не имел, как назывались эти детали или как из всех них получался магнитофон, но выложил их так, как будто все понимал, и когда пришли милейшие друзья моей сестры, я сделал вид, что собираю магнитофон. Я брал деталь, и они спрашивали что это, а я вертел отверткой, притворяясь, что они мне мешают. Я говорил, что им не понять, что это связано с электроникой. Они пожимали плечами и убегали, и лишь краем глаза я видел, как исчезают их прекрасные лица.
Это одно из первых воспоминаний о том, как я примерил ложную идентичность. С тех пор я ношу ее не снимая, с годами становясь все изощренней. Сегодня я на несколько недель запираюсь в хижине, где… где пишу и переписываю главы, чтобы они выглядели так, будто дались мне легко.
Частично в этом и заключается работа писателя. На самом деле писательство – это всегда тонкая форма манипуляции, не обязательно злонамеренная, но обычно предназначенная для двух целей: донести идею и произвести впечатление, чтобы показаться умным.
Намного больше о корнях моей боязни сцены я узнал благодаря психотерапевту, к которой ходил после Onsite. Билл сказал, что очень важно продолжать работать с тем, чего мы добились, и я продолжил.
Эту очаровательную женщину порекомендовал мне друг. Она была уже достаточно взрослой и вполне могла выйти на пенсию несколько лет назад, но любила людей и свою работу, поэтому брала столько клиентов, чтобы они с мужем могли ездить в круизы несколько раз в год. На каждой нашей встрече она едва сдерживалась, чтобы не говорить о предстоящем круизе. Они были в Терксе и Кайкосе, в Аляске, на Бермудских островах и четыре раза на Гавайях. Когда мы встретились во второй раз, она даже принесла мне брошюру. «Вы будете лет на тридцать моложе остальных пассажиров, – сказала она, – Но это правда того стоит». Честно говоря, звучало неплохо. Провести неделю в море, есть все, что захочется, играть на мелочь в блэкджек и ложиться спать в полдесятого – разве не чудесная жизнь? Особенно так, как она это описывала. Она и ее муж за свою жизнь достаточно поработали, физически и эмоционально, и будто наконец осознали тот факт, что мы родились для наслаждения жизнью, а не для борьбы с ней.
Как бы то ни было, когда мы перешли к терапевтической части, она помогла мне совершить прорыв. Психотерапевт повесила на стену огромный кусок плотной бумаги и нарисовала фигурку человека с большой головой и большим телом. Затем она нарисовала еще большую фигурку вокруг первой. Она сказала, что они представляют мое внутреннее и внешнее «я». Затем она попросила меня написать несколько прилагательных внутри каждой из них. Внутри меньшего себя я написал «нежный, спокойный, знающий, ответственный, мудрый» и так далее, и меня поразило, насколько позитивными были эти слова. Оказывается, у внутреннего меня все в порядке. А потом во внешнем человечке я написал «напыщенный, отчаявшийся, тревожный, забавный, очаровательный, уставший» – эти слова тоже меня удивили. Оказывается, мое внешнее «я» испытывало сильный стресс. Неудивительно, что одному мне было комфортнее, чем с людьми.
Я сел, и мы вместе посмотрели на рисунок. Казалось, она прекрасно понимала, на что мы смотрим. Она сказала:
– Разве ты не видишь, как это интересно?
Я ответил, что понятия не имею, что это значит.
Она встала, взяла два стула и повернула их лицом друг к другу. Она сказала, что один стул представляет меня внутреннего, а другой – внешнего. Она предложила мне сесть на стул, олицетворяющий внутреннего меня, и рассказать о своих ощущениях. Я сказал, что чувствую себя прекрасно, что я спокоен и умиротворен. Она спросила, сколько мне лет – не мой настоящий возраст, а который я ощущал, сидя на этом стуле. Я подумал пару секунд и сказал, что чувствую себя примерно на 35, достаточно взрослым, чтобы разбираться в жизни, и достаточно молодым, чтобы создать что-то, над чем можно работать десятилетиями.
– Отлично, – сказала она. – Потрясающе.
Затем она попросила меня пересесть на стул, который олицетворял внешнего меня. Я встал и сразу заметил, что чувствую тревогу, смятение и давление, и сказал ей об этом. Она спросила:
– Дон, сколько тебе лет на этом стуле?
– Мне девять, – ответил я. – Девять лет.
Она села и дала мне несколько секунд все обдумать. Я знаю, это звучит странно и глупо, но на одном стуле я действительно чувствовал себя полноценным взрослым, а на другом – напуганным ребенком.
– Дон, – сказала она, – ты понимаешь, что на сцену отправляешь именно девятилетнего ребенка?
Это не было лишено смысла. С самого детства, с тех пор, как я ошибочно решил, что должен быть взрослее и умнее, я пытался играть и убеждать людей, что я способен на большее, чем мог в действительности. Я выгонял на сцену того девятилетнего мальчика, который показушно разбирал магнитофон, чтобы говорить, играть роль и общаться с людьми.
Она попросила меня вернуться на стул со взрослым и сказать девятилетнему ребенку, что я о нем думаю. Я не знал, что сказать. Она предложила мне представить, как он выглядит, и я сразу вспомнил пухлого мальчика из фильма «Балбесы»[9]. Я улыбнулся. Парень мне понравился. Он был забавным и беззащитным, и ему было всего девять лет. Он казался одиноким и испуганным мальчиком, который нашел единственный способ привлечь внимание – убедить всех вокруг, что он умнее и сильнее, чем он есть на самом деле.
Терапевт снова попросила меня что-нибудь ему сказать. Я посмотрел на него, и он тоже смотрел на меня ищущими, широко раскрытыми глазами. Наконец, я заговорил и сказал, что он мне нравится. Я сказал, что считаю его забавным, обаятельным и умным.
– Что-нибудь еще? – сказала терапевт.
– Да, – ответил я. – Я также хочу попросить прощения. За то, что выталкивал тебя в мир, чтобы ты впечатлял людей за нас, сражался за нас и зарабатывал деньги за нас, пока я сидел тут и читал книги.
Это было мощно. Я полностью отделился от парня, который разобрал свой магнитофон. Я почти не знал его. Я не позволил ему вырасти, и последние тридцать лет он провел в одиночестве и отчаянно нуждался во внимании. Неудивительно, что я прятался от мира. Неудивительно, что вечеринки утомляли меня, выматывала и необходимость говорить с кем-то. Неудивительно, что я не воспринимал критику и слишком остро реагировал на неудачи. Думаю, что часть меня, которую я посылал взаимодействовать с миром, еще не успела достаточно развиться и пыталась казаться больше и умнее, чтобы выжить.
Я обожаю итальянский фильм Нанни Моретти «У нас есть Папа!». Это красивый неспешный фильм, действие разворачивается в Ватикане. В начале истории Коллегия кардиналов собирается вместе, чтобы выбрать нового Папу, поскольку нынешний скончался. Одно за другим идут голосования, но кардиналы не могут прийти к согласию. Наконец, они выбирают кардинала по имени Мелвилл, и в трогательной сцене он робко, почти неохотно, принимает на себя эту ношу.
Обремененный чувством собственной неполноценности, он отказывается выходить на балкон, где его официально должны объявить новым Папой. Вместо этого он едет домой, чтобы помолиться. Стотысячной толпе на площади Святого Петра сообщают, что объявление переносится на следующий день. Но новый Папа отказывается покидать свою квартиру. Его парализовал страх.
Кардиналы одевают нового Папу в обычную одежду и тайно вывозят его из Ватикана к психоаналитику, женщине, которая понятия не имеет, кто он такой и какая ответственность возложена на него.
Сцена очень деликатная, но потрясающая. Консультанта просят помочь этому человеку, но Папе Мелвиллу при этом не разрешают раскрыть свою истинную личность или свое положение. Она спрашивает, чем он зарабатывает на жизнь. Мелвилл молчит, пока не находит способ объяснить, чем он занимается, не раскрывая себя. Онговорит: «Я актер». Его ответ прекрасно передает суть его работы – уверенно играть роль, которая может иметь или не иметь отношения к его личности.
Сложно передать словами, насколько этот ответ подходит мне самому. Я актер. Я играю роль.
Выйдя из кабинета, Мелвилл сбегает от представителей Ватикана и ходит по улицам Рима. Он оказывается на открытом рынке и удивляется сложности мира, которому вскоре ему предстояло служить. Он пытается сбежать из пугающей реальности и идет на спектакль, но его находят. Представители Ватикана входят в театр, где он прячется, останавливают спектакль и выхватывают кардинала из толпы, чтобы вернуть его обратно.
В напряженной обстановке кардиналы готовят нового Папу к выходу. Они одевают его и перечитывают строки, которые ему предстоит произнести с балкона. Его руки дрожат. Остальные кардиналы молятся. Он не хочет идти.
Затем внезапно мы видим, что он успокаивается. На него снизошло откровение.
Толпа на площади Святого Петра – это океан прихожан, полных надежд. Новый Папа выходит на балкон, и толпа взрывается. Им оказался Мелвилл! Некоторое время он стоит молча, наблюдая за происходящим, а затем убирает свои записи, наклоняется к микрофону и отказывается от сана. Он говорит, что кардиналы выбрали не того лидера.
Остальные кардиналы шокированы и возмущены таким заявлением, но кардинал Мелвилл спокоен. Его решение ясно: он не хочет быть актером и не считает необходимым играть, чтобы служить Богу.
Нанни Моретти получил признание за этот фильм по всей Италии. Некоторые решили, что это критика папства. Но я так не считаю. Для меня это была человеческая история о том, какую цену нужно заплатить, чтобы быть собой, и какую награду за это можно получить. Быть самобытным нелегко, но взамен ты получаешь целостность, и под этим я подразумеваю душевную гармонию, когда между человеком и его поступками нет противоречий. Быть целостным – значит быть тем же человеком внутри, что и снаружи. Без этого жизнь становится тяжким грузом.
Многие люди соглашаются играть роль, запирая внутри настоящего себя, потому что это дает им определенные привилегии. Поначалу можно казаться больше и умнее, и какое-то время это работает, но потом все рушится. Действительно, людей привлекают ум, сила и даже деньги, но влечение – это не близость. То, что нас привлекает, не всегда нас связывает. Не сосчитать, сколько моих друзей, которых считают сексуальными, могущественными или очаровательными, бывают одиноки в отношениях. Одно дело впечатлять людей, а другое – любить их.
В Эшвилле, сидя на причале, смотря на дождь и слушая Бена Ректора, я понял, что Бетси нужен был именно я. И я должен был поверить, что меня достаточно. Ей не нужны были мои деньги, могущество или что-то еще. Кое-что из этого может быть временно привлекательным, но ничего из этого не создаст близости. Ей нужен был я.
Помню, как мы с Бетси впервые заговорили о помолвке и поняли, что должны строить планы, назначать даты и обдумывать весь следующий год. В этот серьезный момент Бетси сказала, что ей все равно, какое кольцо я куплю и как я сделаю предложение.
– Но, – сказала она, – пожалуйста, даже не думай делать мне предложение на стадионе.
Я засмеялся и сказал:
– Никогда.
Она улыбнулась и облегченно выдохнула.
После этого мы много раз оказывались на стадионе, и даже попали на игру Сихокс[10], когда те приехали поиграть против Редскинз[11]. Я всегда шутил, что в любой момент готов встать на колено. Она закатывала глаза и отвечала:
– Надеюсь, чтобы завязать шнурки.
Забавно, но, оглядываясь назад, я понимаю, что эти шутки на стадионе многое мне рассказали о женщине, на которой я собирался жениться.
Ей не хотелось превращать романтику в шоу. Она не играла. Бетси хотела близости. Любовь определялась для нее не деньгами, властью или славой. Скорее утренним звонком с пожеланием удачи в грядущем дне; сообщением, где я признаюсь, что не могу перестать о ней думать; открытками из городов, куда я уезжаю по работе; тем, что я знаю ее любимый напиток в баре; заинтересованностью в том, как дела у ее друзей, и отсутствием попыток отшутиться, когда дело доходит до серьезного разговора. На самом деле все это не сложно. Просто нужно быть вдумчивым и смотреть на мир, по крайней мере частично, ее глазами. Для этого не нужно притворяться. Для этого просто нужно быть собой и не бояться показать настоящего себя.
Я напрасно тратил так много времени, чтобы произвести впечатление на людей. В некотором смысле я благодарен этому времени, потому что моя неуверенность подпитывала мою карьеру, но я начинаю понимать, что взрослой и детской части меня нужно объединиться и создать целостного человека, способного к близости. Все это заставляет задуматься, не были ли беспокойство и сомнения в том, будут ли меня любить, беспочвенными.
Реальность такова, что людей впечатляют самые разные вещи: интеллект, власть, деньги, обаяние, талант и многое другое. Но в долгосрочной перспективе мы по-настоящему любим тех, кто справляется с тем, чтобы любить нас в ответ.
Глава седьмая
Кого мы выбираем любить
От Джона Коттона Ричмонда, моего друга из Министерства юстиции, я узнал одну простую истину – некоторые люди небезопасны. У Джона эмоционально сложная работа: он сажает в тюрьму серьезных преступников, но и эти преступники когда-то в своей жизни были жертвами. И хотя он сочувствует их историям, он также понимает, что должен защищать от них общество.
Я понятия не имею, почему один человек преодолевает трагическое прошлое и становится здоровым, пока другой выплескивает свою боль на других. Большинство самых прекрасных и бескорыстных людей, которых я встречал, пережили личную трагедию. Они напоминают мне деревья, которые я иногда вижу в каньоне реки Колумбия: они начинают расти под валунами и медленно огибают камень, чтобы найти свой путь к солнцу. Намного сложнее понять тех людей, которые сами становятся этими валунами. Они наверняка не безнадежны и могут исправиться, но это не меняет того факта, что они опасны.
Моя жизнь стала меняться к лучшему, когда я понял, что здоровые отношения лучше всего складываются между здоровыми людьми. Речь не только о романтике, но и о друзьях, соседях и людях, с которыми мы решаемся вести бизнес. Помню, как однажды я разговаривал со своим другом Беном о человеке, который меня обманул. Мы вместе работали над проектом, и этот человек солгал о некоторых финансовых аспектах. Бен на десять лет старше меня – это кинооператор с добрым сердцем, парень, которым, на первый взгляд, легко воспользоваться. Но когда я рассказал ему о своем друге, Бен ответил:
– Дон, я понял, что в жизни есть те, кто дает, и те, кто берет. Я стараюсь избавляться от тех, кто берет, и это приводит только к лучшему, – сказал он и продолжил. – Хорошо, если они начинают играть по правилам, тогда я снова открыт для них. Но мое сердце всегда будет начеку.
Поначалу было трудно действовать согласно заветам Бена. Я чувствовал себя придурком из-за того, что пытался избавиться от того друга. Но потом я осознал: наши отношения были нездоровыми с самого начала. Когда кто-то из двоих лжет, отношения нельзя назвать близкими. Я понял, что это не я уходил от друга – это мой друг не хотел играть по правилам и не подходил для здоровых отношений. И, что странно, после того, как я отдалился от него, он стал мне больше нравиться. Я держался от него подальше, и мой гнев ушел. Как только он перестал причинять мне боль, я, наконец, пришел к состраданию и прощению.
Это заставило меня задуматься: сколько людей навредили сами себе, используя отношения с другими исключительно ради личной выгоды?
Я помню, как несколько лет назад услышал в церкви библейский рассказ о супружеской паре, которая пыталась обмануть свою общину. Человек по имени Анания продал землю и пожертвовал часть прибыли церкви, но солгал и сказал, что отдал им все. Бог убил его на месте. Серьезно, он упал замертво сразу после того, как солгал общине. Позже, не зная о смерти мужа, вошла его жена, провернула ту же аферу и тоже упала замертво. Проблема была не в том, что они не отдали всю свою прибыль – многие люди, вероятно, этого не делали. Они солгали своей общине – вот в чем дело.
Недавно я увидел выпуск программы «60 минут», где Морли Сейфер брал интервью у актера и иллюзиониста Рики Джея – очень ловкого парня. Увидев его, вы бы сразу его узнали: он снялся в десятках фильмов, в основном в эпизодических ролях. Лучше всего он умеет сбивать людей с толку. Рики способен взорвать ваш мозг с помощью одной лишь колоды карт. Он собирает полные залы, выполняя один трюк за другим со своими 52 помощниками. В интервью Морли Сэйферу он заявил, что предсказал скандал с Берни Мейдоффом[12]. Он вытащил из папки какой-то листок и объяснил, что передал его властям за несколько месяцев до того, как Мейдоффа поймали. Он сказал, что посоветовал властям обратить внимание на три факта: на доходы с инвестиций, которые были намного выше среднего и приходили так часто, что инвесторы не торопились забирать свои капиталы; на предпринимателей, которые во многом полагались на религиозную, этническую или географическую общность со своими инвесторами; и, наконец, на тех, кто, притворяясь незаинтересованным в прибыли, манипулировал и заставлял людей самих нести им деньги.
Задолго до разоблачения Мейдоффа этот ловкач все предсказал. Почему? Потому что он был мастером манипуляций. Он знал уловки. Забавно, что Морли Сэйфер купился на это. Он решил, что Рики Джей – гений. Но Рики Джей поспешил признаться, что обманул Морли Сэйфера: он написал все это в ночь перед интервью, распечатал на листе бумаги и положил в файл. Рики Джей вовсе не предсказывал преступлений Берни Мейдоффа. Обманщик есть обманщик. Но Рики Джей хотя бы признался. Я уважаю Рики Джея, но не за талант проворачивать аферы. Я уважаю его, потому что он всегда хочет признаться, хочет раскрыть свои трюки и наладить связь с людьми.
Манипулятор – самый одинокий человек в мире. По степени одиночества за ним следует тот, кем манипулируют. Если мы не будем честны друг с другом, мы не сможем общаться, не сможем быть близки, не сможем построить здоровые отношения. Только Бог может проникнуть в сердце манипулятора, но даже Бог не проявит себя, пока тот не покончит со своим обманом.
Примерно год назад я прочитал статью, в которой говорилось, что через пять лет мы превратимся в смесь из тех людей, с которыми общаемся сегодня. Согласно этой статье, наш круг общения определяет будущих нас намного больше, чем спорт, диета или наши любимые медиа. Если задуматься, это имеет смысл. Пусть мы и независимые существа, идеи и опыт, которыми мы обмениваемся с другими, обвивают нас словно плющ и проявляются в наших манерах, языке и взглядах на жизнь. Прочитав эту статью, я стал внимательней относиться к тому, с кем провожу время. Я хотел быть рядом со скромными и целеустремленными людьми, которые строили здоровые отношения и работали над созданием нового и лучшего мира. Я хотел стать здоровым человеком.
Помню, как однажды я зашел в ресторан, чтобы поработать, и наткнулся на моего старого приятеля Тэда Кокрелла. Он рок-звезда или вроде того. Солист группы под названием League – мы с Бетси любим их музыку. Я подошел, поздоровался и спросил, как у него дела. Он был честен и сказал, что дела идут не очень.
– Почему? – спросил я. Тэд жестом пригласил меня присесть. Он вздохнул, усмехнулся и сказал:
– Дон, мне одиноко.
– Одиноко?
– Да, одиноко.
Это было немного странно. У парня была куча подружек, и он наверняка мог уйти с любой девушкой из этого ресторана. Но он сказал, что хочет большего, что хочет остепениться и найти кого-то, о ком нужно заботиться. Но это не так легко, сказал он. Большинство его отношений потерпели полный крах, и он оставался с разбитым сердцем.
– Это полезно для творчества, но очень болезненно для души, – сказал он.
Ситуация была мне знакома. Он был как я всего пару лет назад.
– Тэд, – сказал я, – могу я тебя о чем-то спросить?
– Конечно, – ответил он. – Только если это не попадет в твою книгу.
– Я поменяю твое имя на Ральф, – пообещал я.
– Спрашивай.
– Ральф, ты любишь драматизировать?
Едва я задал этот вопрос, он засмеялся.
– Это настолько очевидно?
Я сказал ему, что это не очевидно, но иногда, когда у человека раз за разом рушатся отношения, это может говорить о том, что он склонен драматизировать. Затем я сказал ему то, что однажды сказал мне мой друг Джон Коттон Ричмонд: человек может предотвратить 90 % своих проблем, если начнет доверять свое сердце только здоровым людям.
Ральф с любопытством посмотрел на меня.
– А что такое здоровый человек? – спросил он.
Я сказал, что сам до сих пор пытаюсь в этом разобраться, но я не встречал здоровых людей, которые любят драматизировать. Такова реальность: нездоровый человек вместе со здоровым образуют нездоровую пару.
Кое-что о нас с Бетси я вам еще не рассказал. Когда мы впервые встретились, я ее совсем не заинтересовал, потому что она чувствовала, что я нездоров. Без шуток. Мы знали друг друга почти пять лет до того, как начали встречаться. Она мне сразу понравилась. Время от времени мы переписывались по электронной почте, а когда я был в Вашингтоне, мы встречались выпить кофе. Она была милой со мной, но никогда не обнадеживала, что я ей интересен. Потому что это было не так.
Только когда я начал меняться, Бетси начала воспринимать меня не только как друга. Как-то вечером мы вместе решили поужинать, и я рассказал ей о Onsite, о работе, которую я проделал, и о том, как я отдыхал от свиданий. Я сказал ей, что пытаюсь понять, что значит быть в здоровых отношениях. Не такими разговорами обычно привлекают женщин, но Бетси была заинтригована. Я думаю, что ее окружало столько парней, которые пытались произвести на нее впечатление, что правда пробудила в ней интерес.
Наконец, я решил закончить свой перерыв, позвонил ей и пригласил на свидание. Она согласилась. Несколько месяцев у нас были отношения на расстоянии. Один месяц я прилетал в Вашингтон на выходные, другой – она ко мне в Портленд. Но через некоторое время ко мне стали возвращаться старые привычки.
Когда-то я манипулировал женщинами, заговаривая о браке задолго до того, как эти отношения становились достаточно крепки. Я делал это, чтобы заманить девушку и почувствовать себя в безопасности, после чего терял к ней интерес. Но Бетси не попалась на это и не позволила напугать ее. Она лишь объяснила, что нам пока рано говорить о браке. Было искушение начать защищаться и драматизировать, но я понял, что она права. Рано или поздно все, что я узнавал о здоровых отношениях, оказывалось правдой. Я решил просто довериться этому плавному и естественному процессу, где учился по-настоящему любить и быть любимым другим человеком.
Не буду врать и утверждать, что наши отношения были такими же захватывающими, как мои прошлые нездоровые отношения. Но я потерял вкус к драме. Обратная сторона голливудских страстей – разочарование и одиночество, а еще обида и циничное отношение к самой природе любви. Мы с Бетси сочиняли не хит, а симфонию.
Не поймите меня неправильно – любовь прекрасна. Но чтобы полюбить друг друга, нам пришлось долго возделывать землю. Такова настоящая близость. Это урожай, который можно вырастить только на подготовленной почве. И, как и ко многим другим полезным вещам, к этому нужно привыкнуть.
Глава восьмая
Мания контроля
Осознав, что мы становимся похожи на людей, с которыми проводим время, я решил общаться только с самыми лучшими. На другом конце города жил мой друг по имени Дэвид Прайс, который был женат на замечательной женщине и имел собственный бизнес по анализу данных для крупных компаний. До анализа данных он работал на писателя из Колорадо по имени Джон Элдридж. Элдридж пишет книги о мужчинах и маскулинности, и я фанат его работ. То ли из-за того, что Дэвид работал на Джона, то ли просто в силу своего характера, Дэвиду были не интересны пустые разговоры, и мне это нравилось. Дэвид воспринимал жизнь как духовный путь, и его интересовало, куда направлялась моя душа. Если честно, иногда наши беседы меня утомляли. Но я знал, что уставал лишь потому, что пытался спрятаться. Я предпочитал поговорить о футболе или погоде, но не о своей душе. В конце концов, я сдался и начал открываться этому парню.
Мы не стали лучшими друзьями, но он был лучшим среди моих друзей. Он был лучшим человеком, с которым я мог поговорить. Каждый раз, когда я возвращался домой после нашего совместного обеда или похода в бар, я становился более сосредоточенным. Он никогда не позволял мне перенаправлять беседу. Он просто смеялся надо мной и повторял вопрос, от которого я пытался уйти.
У Дэвида только что родились близнецы, и он искал офис рядом с домом. Я понимал: чтобы наладить свою жизнь, мне следовало уделять Дэвиду больше времени. Поэтому я снял офис через дорогу от его квартиры, купил дополнительный стол и предложил ему это место бесплатно. Я знал, что мне нужно проводить больше времени с людьми, на которых я хотел стать похожим. И я решил действовать смелее.
В жизни растения наступает момент, когда его нужно подрезать. В жизни человека тоже бывают такие моменты. Оглядываясь назад, могу сказать, что наибольший рост происходит как раз после такой подрезки. Дэвид нашел самый искренний и добрый способ подрезать меня. Не думаю, что он делал это специально, но он был как зеркало, в котором всегда отражалась правда о том, кто я такой. Сомневаюсь, что без него я научился бы здоровым отношениям.
До того, как я научился серьезно относиться к отношениям, я использовал женщин для самоутверждения. Перебегал от одной девушки к другой, слишком быстро насыщаясь, пока, наконец, не терял способность что-либо чувствовать. Дэвиду не потребовалось много времени, чтобы заметить эту закономерность. По утрам, прежде чем мы приступали к работе, я слушал его рассказы о кормлении близнецов среди ночи, а он слушал мои – о любовных похождениях. Довольно скоро он раскусил меня.
Мы обедали в индийском ресторане, и я рассказывал ему о девушке, которую встретил в Мичигане. Но вместо того, чтобы расспросить о ней как обычно, он задал вопрос: помогает ли манипулирование этими девушками в поиске идентичности. Он сказал, что я действую слишком поспешно для влюбленного человека.
Я был ошеломлен и защищался.
– Не думаю, что я манипулирую. Может, она мне правда нравится.
– Возможно, но большинство мужчин не испытывают такие чувства к такому количеству девушек в год, Дон, – сказал он. – Буквально в прошлом месяце ты говорил то же самое о ком-то другом. Мне кажется, ты используешь этих девушек как обезболивающее для своих ран. Ты затерялся в какой-то романтической фантазии, но не можешь взглянуть в глаза реальности, где для любви требуется сделать выбор и придерживаться его.
Обезболивающее для ран? Дэвид не был злым, он просто говорил откровенно. Но все равно было больно. Особенно неприятно было то, что он не считал меня сильным или мужественным, глядя на мое поведение с девушками. Он считал меня слабаком. И он был прав.
Во всех отношениях, которые у меня были, я фантазировал о других женщинах. Одной женщины всегда было мало. Я хотел их всех. Отчасти это, конечно, были сексуальные фантазии, но многие из них были просто романтическими, вроде тех, где я завоевывал ее, покупал дом, и мы заводили детей.
Я встречал девушку, быстро влюблялся, а затем начинал мечтать о том, как стану ее героем. Это ужасно неловко признавать, но, клянусь, в моем мозгу всегда была камера, снимавшая воображаемое телешоу, где я играл роль весельчака и всеобщего любимчика. Участники могли меняться: иногда это была женщина, с которой я пересекся в кафе, или же девушка, которую я встретил на автограф-сессии. Но, к сожалению, ни одна из них ничего не значила для меня в реальной жизни. Я использовал их только как участниц моих фантазий. В тот момент я не осознавал, что делаю, но совесть меня точно не тревожила. Теперь я понимаю, как это ужасно. Я бы расстроился, если бы один из моих сыновей пошел по моим стопам.
Ежедневные утренние беседы с Дэвидом помогли мне понять, что девушки, в которых я влюблялся, были одинаковыми: похожими на девочек, которых я не интересовал в старшей школе. Вот что я делал – возвращался назад в прошлое и переписывал неудачи, которые претерпел в юности. Я рос в бедности, поэтому большинство девушек, в которых я влюблялся, были из солидных семей. Я никогда не был крутым и не занимался спортом, поэтому девушки, в которых я влюблялся, обычно были популярными или чирлидершами. И я не узнавал этого о них, пока мы не начинали встречаться, но что-то во мне чувствовало это и охотилось на них. Будто в поисках потерянной идентичности я пытался соотнести себя с определенным классом людей.
Конечно, ничего из этого не срабатывало. Мои проблемы с идентичностью превратили меня в манипулятора, и моя личная жизнь выглядела как одно из тех телешоу о рыбалке, игра в «поймай и отпусти»: я держал девушку совсем недолго, только чтобы сделать победоносное фото.
Однажды утром Дэвид заметил, что мне стоит прекратить эти короткие отношения. Как только он это произнес, прямо за столом у меня началась небольшая паническая атака. Сомневаюсь, что он заметил. Я продолжал двигать мышкой и смотрел на пробковую доску, параллельно представляя, как Дэвид, его красавица-жена и их дочки машут мне из окна космической станции, где болеют за сумасшедшего дядю Дона, который плавает посреди холодного космоса в белом мешковатом скафандре одиночества.
– Возможно, тебе будет полезен своего рода детокс, – сказал он. – Очиститься от всей этой драмы.
Детокс? Я что, наркоман? Я не сказал этого вслух, но мечтал запустить в него степлером.
В конце концов, я последовал совету Дэвида. Я решил прожить без свиданий полгода. Не буду врать – было нелегко. Несколько недель спустя я был на автограф-сессии и встретил симпатичную девушку из светских кругов, дядя которой был сенатором. Она наклонилась ко мне и сказала, что у нас очень много общего. Губы, которыми она это произнесла, были для меня словно доза для наркомана. Все, что я мог сделать, это перестать пожимать ее руку. Я пялился на ее затылок, когда она пошла к выходу, и надеялся, что мы таинственным образом встретимся снова, как только я освобожусь из тюрьмы, в которую меня заточил Дэвид.
В ту ночь в своем гостиничном номере я мечтал об этой девушке, как бы ее ни звали. Буквально за полчаса мы поженились, у нас родились дети, и однажды, когда нам было уже за шестьдесят, мы с ее дядей сидели в моей шикарной библиотеке, потягивали скотч, и он предложил мне баллотироваться на его место в сенате. Блестяще.
Я так сильно ненавидел Дэвида. Он все разрушил.
Но в то же время я чувствовал, как все это нелепо. Большинство моих романтических свершений происходило в моей голове. В этих фантазиях я ничем не рисковал, и не было никаких волнений, только сладостный комфорт. Именно поэтому мой персонаж не эволюционировал. Изменения происходят только когда мы лицом к лицу сталкиваемся с трудностями жизни. Фантазии ничего не меняют в реальности. Вернувшись в реальность, мы чувствуем, будто лишились всего достигнутого.
Я отдыхал от свиданий больше полугода. Прошел почти год, прежде чем я снова начал с кем-то встречаться. В каком-то смысле детокс сработал. Через несколько месяцев у меня появились силы бороться с искушениями. Но только когда я начал встречаться с Бетси, я осознал, насколько моя вымышленная жизнь вредила отношениям.
Вот что произошло. Я переехал в Вашингтон, чтобы ухаживать за Бетси, и тут же начал расписывать нашу историю любви в своей голове. Бетси в ней играла красивую, утонченную девушку, которая считала меня героем, а я был милым, трудолюбивым и очень влиятельным.
В прошлом, как только девушка не подходила под ту роль, в которой я себе ее представлял, эти отношения начинали казаться мне слишком сложными, и я переключался на очередную недолговечную фантазию. Бетси была не такой, какой я ее себе представлял. У нее была чудесная семья и она работала с конгрессменами и сенаторами на Капитолийском холме, но у нее не было особого желания выходить замуж за кого-либо из них. Она считала их слишком занятыми и видела, как нелегко им эмоционально поддерживать свои семьи. А больше всего на свете она хотела здоровую семью. Для нее отношения были больше связаны с общими воспоминаниями и ценностями, чем со стратегическим партнерством и помощью друг другу на пути к успеху. Меня это убивало.
Я спрашивал, почему мы идем на какую-то странную встречу с какими-то людьми, а она отвечала, что они не виделись уже сто лет. Однажды они с друзьями не спали всю ночь, курили сигареты на лужайке и болтали о парнях. Такой вид дружбы не вписывался в мои категории. Я не понимал, какой в ней смысл. Что они пытались построить? Против кого сражались? Какие были правила игры и как они собирались побеждать? Это ведь важные жизненные вопросы, верно?
– Не спать всю ночь, курить сигареты и болтать о парнях – это пустая трата времени, – ласково сказал я. Бетси закатила глаза.
– Иногда настоящая дружба возникает из разговоров ни о чем, Дон, – сказала она. – Иногда желание говорить ни о чем показывает, как сильно мы хотим быть друг с другом. Это мощная штука.
Возможно, она права. Не хочу говорить наверняка. Видит Бог, сейчас я не готов обменять сон на посиделки на лужайке и болтовню ни о чем. Бетси сказала, что я пойму, если у нас появятся дети. Наверное, так и будет. Забавно, что с тобой происходит, когда часть твоего сердца перерождается в нового человека. Я верю, что буду совершать безумные поступки родителей, и они не будут казаться мне безумными.
Однажды я прошел тест DISC, который оценивает стиль работы человека и дает понять, как с ним лучше взаимодействовать. В моем отчете говорилось: «Никогда не говорите с Доном о том, что не способствует достижению его цели». С таким же успехом можно было бы сказать: «Дон – чудовище. Не смотрите ему в глаза». Но было что-то прекрасное в том, что делала Бетси. Она вела меня к чему-то. Я знал достаточно пожилых мужчин, которые посвятили карьере всю свою жизнь, и в конце у них оставалась лишь куча денег, власти и одиночества. Поэтому Бетси была права. Отношения важны. Они важны, как упражнения и правильное питание. И не все отношения помогают нам достичь наших целей. Бог дает нам детей, кричащих и писающихся, не для того, чтобы карьера лучше продвигалась. Он дает их нам по той же причине, по которой перепутал все языки в истории о Вавилонской башне, – чтобы создать хаос и не позволить нам тратить слишком много энергии на прожорливых идолов самолюбования.
Так что на этот раз мне пришлось остаться. Я не мог убежать от Бетси как от всех остальных девушек. Мне пришлось столкнуться с реальностью, где я никогда не стану режиссером собственной искаженной истории любви. Я должен был понять, что Бетси никогда не станет актрисой, читающей мой сценарий. Она была собой со своими желаниями, влечениями и страстями, и я ничего не мог сделать, чтобы контролировать ее.
У меня есть друг-пастор, который говорит, что грех коренится в желании контроля. Думаю, в этом есть доля правды. Я бы добавил, что желание контроля коренится в страхе. Моя жизнь была полна богатых фантазий отчасти потому, что это давало мне чувство контроля. В фантазиях не было риска, а риска я боялся больше всего. В конце концов, любить кого-то – значит давать ему возможность причинить боль, и никто не сможет причинить вам боль, если вы единственный, кто пишет сценарий. Но это не работает. Люди, которые все контролируют – самые одинокие люди в мире.
Некоторые удовлетворяют свою необходимость в контроле за счет запугивания или агрессии. По крайней мере, я так делал. Эта же необходимость подталкивала меня выдумывать жизнь, быть автором чужого сценария и контролировать все аспекты истории. Грустно. Даже Бог не контролирует истории людей, а он единственный, кто действительно способен на это.
Было время, когда мое желание все контролировать чуть не стоило мне отношений с Бетси. Это был наш самый мрачный период. Вот что произошло: мы с Бетси обручились в Вашингтоне и планировали переехать в Нэшвилл после свадьбы в Новом Орлеане, где живет ее семья. Мы начали говорить о покупке дома, и я, поскольку знал Нэшвилл лучше нее, ограничил районы теми, в которых хотел бы жить сам. Не спрашивая мнения Бетси, я встретился с риелтором и попросил его уведомлять нас о тех вариантах, которые я предварительно одобрил. Я начал строить свою железную дорогу: то есть проложил длинные, стальные, несгибаемые пути в наше будущее, которые она никогда не сможет изменить. Я бы получил тот дом, который хотел, а она бы в нем жила.
Конечно, все разрушилось, когда мы с Бетси поехали в Нэшвилл, чтобы лично посмотреть дома. На карте были целые участки, куда я не заезжал. Я делал все, разве что не придумывал истории о свалках ядерных отходов или охраняемых территориях обитания редких птиц.
– В том доме произошло двойное убийство, – говорил я.
– Это совершенно новое здание, – возражала Бетси. – Здесь не могли кого-то убить!
Но правда была в том, что я уже нашел дом. Довольно большой дом в нескольких километрах от моего офиса. Там был хороший внутренний двор, а за ним – огромная лужайка для собаки. Было два отдельных гаража, и я намеревался превратить один из них в домашний спортзал. В нем был большой офис, который можно было использовать как домашнюю библиотеку, и гостиная, оборудованная для большого телевизора, где можно было смотреть спорт. Гостевые комнаты были достаточно далеко от основных, так что мне бы не пришлось сталкиваться с друзьями Бетси. И дом был новым, так что мне не пришлось бы тратить остаток жизни на просмотр роликов о том, как починить протекающие трубы. Идеально.
Риелтор сначала показал нам дом поменьше, оставив тот, который я хотел, напоследок. Все остальные дома были намеренно ущербными, чтобы «мой» выглядел лучше всех. Моя стратегия была безупречна.
Во время прогулки по дому моей мечты я продолжал говорить о мелочах, которые могли понравиться Бэтси. Здесь много места для гостей. Двор достаточно большой для сада. Старые деревья. Крыльцо, на котором можно ужинать, держась за руки. Она тихо прошла по дому, заглянув во все уголки. Она не замедляла шаг, как это обычно делают люди, когда с ними происходит что-то особенное. Я начал беспокоиться. Я жестом попросил нашего агента отойти и дать нам посовещаться. Он вышел на задний двор, а мы с Бетси стояли на кухне.
– Мне здесь не нравится, – сказала она.
– Ты с ума сошла, – ответил я.
– Я не сошла с ума. Я думаю, нам следует вернуться к нашему списку. Это не то.
– То, – сказал я. – Это именно то, что нужно. Тут есть все, что тебе нужно, Бетси, раковина на кухне и все такое.
– Ты даже не спрашивал, чего я хочу, – прямо сказала она.
– Что же, скажи на милость, ты такого хочешь, чего нет в этом доме? Вертолетную площадку? Водные горки? Да что с тобой не так?
В глазах Бетси было такое выражение, которого я раньше не видел. Она тихо стояла, положив руку на кухонный стол. Во взгляде точно не было гнева. Это было больше похоже на печаль, смешанную со страхом. Это был взгляд пойманного в ловушку животного, гадающего, что собирается сделать его похититель и не будет ли его жизнь в клетке хуже смерти.
– Я хочу, чтобы ты сказала, что не так с этим домом, – потребовал я. В этот момент я потерял способность к эмпатии. Все шло не так, как должно было, и я чувствовал, что мой план разрушают.
– Я не знаю, что не так с этим домом, Дон. Не могу точно сказать, – ее рука на стойке дрожала. Она спрятала ее в карман флисовой куртки. – Ты ведешь себя как тиран.
– Тиран, – сказал я с нажимом, как бы обвиняя ее в драматизировании.
Бывают моменты в жизни мужчины, когда он произносит слова, которые уже никогда не сможет вернуть. Это правда, что иногда слова имеют физическую силу. Словами можно оглушить. Слова могут сработать быстро, как ловушка в лесу, и заставить жертву неделями корчиться от боли.
– Когда у тебя будут деньги на первоначальный взнос или ипотеку, твое мнение будет значить немного больше, – сказал я.
Глаза Бетси наполнились слезами. Она повернулась и вышла за дверь.
Ей понадобилось много времени, чтобы простить меня. Уверяю, я больше никогда не говорил таких слов. Это было нечестно и несправедливо. Я рассказал эту историю, чтобы покаяться. Я был неправ. Кроме того, Бетси занимала важную должность в большой компании в Вашингтоне. Ее карьера только начиналась, но ни я, ни мои деньги ей не были нужны. Больше всего она боялась, что в отношениях со мной потеряет свою свободу и идентичность. Она была готова пожертвовать карьерой ради семьи, но идентичность терять не хотела. Она хотела быть Бетси, хотела иметь свою одежду, свои вещи и свой дом, и она хотела всего этого как со мной, так и без меня.
Когда вы с самого рождения помешаны на контроле, никто не предупреждает, что это может стоить вам здоровых отношений. Но это правда. Вы не можете контролировать кого-то и одновременно быть с ним близки. Да, люди могут оставаться рядом с вами, потому что боятся вас, но настоящая любовь не уживается со страхом.
Мы с Бетси больше не чувствовали близость, пока не уехали из Вашингтона и не переехали в Новый Орлеан, чтобы подготовиться к свадьбе. Потребовалось много времени и разговоров, чтобы залечить ту рану, которую я ей нанес. Я должен был найти ее в лесу и аккуратно выпустить из ловушки. Невероятно, но она не заставила меня поплатиться за мою ошибку. Она не играла жертву, и это позволило мне заняться рефлексией.
Какое-то время я скучал по контролю. Это напомнило мне разницу между написанием книги и съемкой фильма. Когда вы пишете книгу, вы контролируете каждое слово, но снимая фильм, вы разделяете контроль с продюсером, оператором и даже с актерами. Каждый, кто прикасается к сценарию, интерпретирует его по-своему, и к тому моменту, когда фильм попадает в кинотеатры, он уже выглядит не так, как вы себе представляли. Тем не менее, во многих отношениях он выглядит лучше. Режиссеру удалось сгладить ваши недостатки, а актеры перенесли ваших персонажей в новое измерение, сделав их живыми и прекрасными.
Но я не знал, смогу ли разделить свободу действий с Бетси. Готов ли я не иметь точного представления о том, как будет развиваться наша история? Смогу ли я отказаться от своей мечты, чтобы считаться с ее мечтами, успокоиться и, возможно, быть готовым к сюрпризам совместной жизни?
В итоге мы с Бетси нашли дом, который подошел нам обоим. Гараж был недостаточно большим, чтобы превратить его в домашний спортзал, а офис был меньше, чем я хотел, но гостевые комнаты были достаточно далеко от основных, чтобы обеспечить уединение для наших гостей. И мы оба хотели, чтобы гостей было много. Нашлось и место для гигантского телевизора, немного большего, чем хотела бы Бетси, но, знаете ли, все мы чем-то жертвуем. Зато Бетси понравился задний двор. Здесь нашлось достаточно места для сада. Она хочет научиться готовить из того, что мы будем выращивать в собственном дворе. Я нашел место недалеко от города, где продаются железнодорожные шпалы, и посмотрел на YouTube видео о том, как сделать приподнятую грядку для овощей. И вы не поверите, но та же компания, с которой она работала в Вашингтоне, наняла ее удаленно на проектной основе, так что она основала собственную компанию, консультируясь со старыми коллегами.
Мы оба независимы и свободны, но мы независимы и свободны вместе. Парадокс, но это работает. Все это напомнило мне слова моего друга Генри Клауда: когда два человека полностью и абсолютно разделены, они, в конце концов, становятся единым целым. Ничья самооценка не зависит от другого человека. Близость означает, что мы независимы друг от друга.
Не знаю, почему любить женщину страшнее, чем взбираться на гору или плавать в океане, но это так. Гора может уничтожить ваше тело, а океан – утопить, но, в конце концов, вы все равно останетесь мужчиной, который их покорил. Живой или мертвый, вы все еще мужчина. А женщина может лишить вас всего мужского и превратить вас в мальчика в мгновение ока. Неудивительно, что мы все пытаемся контролировать друг друга. Иногда отношения ощущаются так, будто мы пытаемся эмоционально прижаться друг к другу и в то же время разорвать друг друга на кусочки.
Но любовь не знает контроля, и поэтому, я полагаю, в ней заключается высший риск. Нам приходится надеяться, что человек, которому мы отдаем свое сердце, не разобьет его. А если и разобьет, то нам придется простить его точно так же, как мы бы хотели, чтобы он простил нас. В по-настоящему близких отношениях нет диктаторов. Любовь – это изменчивая, сложная и уникальная приключенческая история, которая предлагает целый мир, но ничего не гарантирует. Возможно, именно поэтому настоящая близость так пугает: это единственное, чего мы все хотим, но для получения чего придется отказаться от контроля.
Глава девятая
Пять видов манипуляторов
Во время моего воздержания от свиданий я прочел несколько книг о людях-манипуляторах. Лучшими из них мне показались работы Генри Клауда и Джона Таунсенда «Надежные люди»[13] и Харриет Брейкер «Кто дергает за ваши ниточки?»[14]. Обе книги приходят к одному и тому же выводу: у вас никогда не будет здоровых отношений с человеком, который обманывает или манипулирует.
В этих книгах я обнаружил то же, что осознал, пока мы с Бетси встречались: здоровый человек не сможет создать здоровые отношения вместе с нездоровым человеком. Тем из нас, кто еще не отказался от простых уловок, но уже втянулся в тяжелую, тонкую работу по созданию близости, приходится нелегко.
Я старался во всем разобраться. Пока я не был здоров окончательно, но продвинулся достаточно далеко, чтобы начать искать совершенного другого партнера. Я хотел кого-то честного, доброго, преданного и всепрощающего. Книги Клауда и Таунсенда и Харриет Брейкер подсказали мне, кто главный враг любых отношений. Это нечестность, особенно та нечестность, которая связана с желанием манипулировать.
Я бывал ужасен в отношениях, но никогда не называл это манипуляцией. Хищник, например, не осознает, что он хищник – он просто ищет способы добыть пищу. Стать здоровым в отношениях – это все равно, что превратиться в человека после того, как всю жизнь был волком и преследовал жертв.
Примерно в то же время, когда я читал книги о надежных людях, я начал вести бизнес с одним парнем. Мне пришлось расспросить его о некоторых деталях его биографии, которые казались мне сомнительными. Его обвиняли в краже денег у предыдущего работодателя. Сначала он был честен со мной, признав все, в чем его уличили. Он клялся, что изменился. Он давил на слово «честность», будто хотел сделать из него свой собственный бренд.
Когда я спросил, почему он изначально пошел на это, какие проблемы подтолкнули его к такому коварству, ему было нечего ответить. Он что-то мямлил и продолжал повторять это слово – «честность». Не думаю, что этот парень был готов измениться. У всех, кто на моей памяти смог излечиться от своих проблем и стать здоровым человеком, была история о падении на дно, об осмыслении собственной жизни и глубоком раскаянии. Этот парень только говорил о работе над собой, но за его словами не было истории. Он не был героем, который прошел свой тернистый путь, и я решил не вести с ним дела.
Я смог уловить неискренность в его истории, потому что сам когда-то был таким. Сейчас я не осуждаю неискренность, ведь она может быть этапом на пути к исправлению. Но больше я не принимаю утаивание правды за норму – мне не нужна лишняя драма. Неподалеку от драмы частенько обитает манипуляция.
Буквально на прошлой неделе я смотрел, как ведущий новостей берет интервью у президента, и оно меня поразило. Интервьюер будто не хотел вывести президента на честный разговор или обсудить какую-нибудь актуальную тему. Вместо этого он пытался заманить президента в ловушку, а тот отвечал уклончиво. Не думаю, что в итоге американцы узнали что-то новое о президенте и его планах по развитию страны. Полчаса нас просто развлекали два парня, которые упражнялись в риторике.
Иногда манипуляция – это довольно забавно, она помогает контролировать и подчинять людей, но в отношениях она не приносит ничего хорошего. Недавно у нас с Бетси произошел разговор, который вернул меня с небес на землю. Она заметила, что после рабочего дня я часто отчитывался о нем более радужно, чем все было на самом деле. У меня есть довольно крупный бизнес, где я помогаю брендам рассказывать свою историю, и как-то я хвалился, что мы работаем с новым крупным клиентом… а через час объяснил, что мы лишь познакомились по телефону. Но я ничего не мог поделать. Я хотел, чтобы Бэтси знала, как я воодушевлен и как хорошо у нас все продвигается. Бетси сказала, что я делал так уже не первый раз, и в последнее время она заметила, что ей приходится радоваться за меня слишком рано – еще до того, как она узнает «всю правду». Ух. После этого я старался быть скромнее, рассказывая о новом бизнесе, и не упускать детали. И она всегда радовалась, узнавая, что дела идут лучше, чем я ожидал. Это помогло ей больше доверять мне.
В своей книге «Надежные люди» Генри Клауд и Джон Таунсенд убедили меня в том, что обман в любой форме убивает близость. Поскольку близость основана на доверии, любая форма манипуляции со временем разрушает это доверие. Манипуляция – наш враг. Мы с Бетси заметили это, когда смотрели телевизор, особенно новостные каналы. Мы заметили, что выпуски новостей вызвали страх перед будущим, стыдили любого, кто не согласен с ведущим, а тот запугивал гостей, чтобы взять над ними верх. Это был перебор.
В какой-то момент для нас все это превратилось в игру. Мы выделили пять видов манипуляций и без каких-либо упреков отмечали, когда кто-то из нас двоих к ним прибегал. Если начать делать это, трудно потом остановиться. Похоже, что манипуляция – это стандартный механизм человеческого взаимодействия. Иногда, в более серьезных разговорах, мы ловили друг друга на всех пяти видах манипуляций. Нам не хотелось, чтобы они присутствовали в наших отношениях.
Вот пять видов манипуляторов, которые выявили мы с Бетси. Мы оба бывали разными манипуляторами, но теперь стараемся контролировать себя.
Соперник
Когда отношения превращаются в соревнование, они начинают медленно умирать. Манипулятор-соперник превращает жизнь в игру, в которой невозможно победить. Он ведет счет и подделывает его как угодно, лишь бы выходить победителем.
Я согласен с Харриет Брейкер, которая говорит, что манипулятор не верит в беспроигрышные ситуации. Если кто-то другой выигрывает, значит, он проигрывает, а он не хочет проигрывать. Соперник следит за всеми услугами, которыми вы ему обязаны, и напоминает о них, когда хочет заполучить контроль. При этом он подчеркивает, что вы ему ничего не должны. Например: «Ты мне ничего не должен за то, что я подбросил тебя тогда до аэропорта, но на следующей неделе я улетаю, и…».
Будучи писателем, я постоянно слышу такую фразу: «Я купил вашу книгу всем своим друзьям, так что не могли бы вы прийти на следующее собрание моего книжного клуба…». Если бы они не сформулировали просьбу как предложение о бартере, я бы пошел. Но я знаю: если я уступлю Сопернику, то попаду в сумеречную зону, где придется подчиниться правилам какой-то выдуманной игры. В настоящих близких отношениях люди не ведут счет.
Судья
Как-то давно я ужинал с подругой. Я еще не был знаком с ее семьей, мы только начинали узнавать друг друга. Не прошло и получаса, как она сказала кое-что странное:
– Возможно, наступит день, когда ты познакомишься с моей матерью. Я просто хочу, чтобы ты знал: я согласна с большинством ее суждений. И мне не хотелось бы, чтобы ты с ней спорил.
– Уверен, она мудрая и замечательная женщина, но кто знает, сойдемся ли мы во мнениях? Время покажет, – ответил я. В ответ она заплакала.
– Ты не понимаешь, я хочу, чтобы ты был согласен с ней во всем, – сказала она, вытирая слезы.
Позже, познакомившись с ее матерью, я все понял: она контролирует людей, осуждая их. С ранних лет моя подруга усвоила, что ее безопасность, еда, кров и даже любовь зависели от одного – от правоты ее матери. И она просто не могла сблизиться с кем-либо, кто угрожал этой системе.
Манипуляторы-судьи твердо верят в существование добра и зла, и это здорово, но они также уверены, что именно они решают, что добро, а что зло, и вершат справедливость, чтобы сохранить власть и авторитет. Добро и зло – это не столько моральный кодекс, сколько ошейник и поводок, на которые они прицепляют других, чтобы вести их за собой. Если судья религиозен, он будет использовать Библию, чтобы контролировать других. Библия становится книгой правил, которые они используют, чтобы доказать свою правоту, а не книгой, знакомящей людей с Богом.
Нормальные, здоровые люди не любят ошибаться, но они готовы признать свою ошибку. Судьям очень сложно объяснить, что они ошиблись. Они не верят, что ошибаются. Ошибаться – значит отказаться от контроля, а манипуляторы не отступают от контроля. Но невозможно построить близких отношений с людьми, которых вы контролируете. Контроль – это страх. Близость – это риск потерять контроль.
Ложный герой
Ложный герой манипулирует, убеждая других, будто он лучше, чем есть на самом деле. Этот тип особенно упрямый, мне ли не знать, ведь это моя привычная форма манипуляции.
Как минимум с тремя моими девушками я заговаривал о браке и детях задолго до того, как был уверен, что именно на них я хотел жениться. Игра в Ложного героя была моим способом занять безопасное положение до того, как станет действительно безопасно, и я делал это за счет других.
Когда у нас с Бетси стало все серьезно, я объяснил, что это один из моих способов манипулирования. Конечно, в личности Ложного героя есть и хорошая сторона. Я люблю говорить о будущем. Я люблю мечтать, строить планы и двигаться к определенной точке на горизонте. Но у таких дальновидных людей есть и темная сторона – они могут заставить людей поверить в то, что у них есть совместное будущее, хотя это видение может оказаться нереалистичным.
Возможно, вы имеете дело с Ложным героем, когда описываемое им будущее кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой. Если бы я мог вернуться в прошлое и оказаться рядом с некоторыми из моих сотрудников или девушек, я бы шепнул им на ухо, чтобы они держались от меня подальше.
Устрашитель
Несколько лет назад я был в Уганде и встретился там с членами судебной комиссии, которая по кусочкам создавала новую конституцию и новую демократию. Они все еще отходили после правления Устрашителя, возможно, самого смертоносного и опасного из манипуляторов. Иди Амин Дада правил страной почти десять лет, избавляясь от политических врагов без суда и следствия. По разным оценкам, при правлении Амина было убито от 100 до 500 000 угандийцев.
Устрашители правят, заставляя людей страдать от последствий неподчинения. Мантра Устрашителя: если ты не подчинишься мне, я превращу твою жизнь в ад.
Устрашители манипулируют, заставляя людей поверить в их силу. Они никогда не проявляют чувств и боятся, что их сочтут слабыми. Устрашители совершенно неспособны к чувствительности и, соответственно, к близости.
Недавно я посмотрел документальный фильм о нынешнем кризисе, охватившем католическую церковь. Сотни священников по всему миру обвинили и даже признали виновными в растлении мальчиков. Многие психологи считают, что эти домогательства не имеют ничего общего с гомосексуальностью, а основаны на потребности определенных типов личности доминировать над другими. По мнению некоторых психологов, психически нездоровые священники приставали к мальчикам, чтобы утвердить свое господство и удовлетвориться доминированием над слабыми, даже в сексуальном плане.
Вы поймете, что находитесь рядом с Устрашителем, когда он начнет чрезмерно давить на понятие верности. Конечно, верность – это хорошо, но то, что Устрашитель называет верностью, скорее похоже на полное и безоговорочное подчинение. Устрашители окружают себя только теми людьми, которые подчиняются. В обмен на ваше подчинение они предлагают силу и защиту, что для многих синонимично безопасности, на которую они готовы обменять собственную свободу. Найдите Устрашителя, и рядом с ним вы сразу увидите группу пугливых и покорных людей, исполняющих его волю.
Помню, когда я был ребенком, в нашей маленькой церкви появился новый пастор, грозный человек с раскатистым голосом, который любил проповедовать о Божьем гневе и муках ада. Его первая проповедь называлась «Выбирайте тех, кому доверяете, и доверяйте тем, кого выбираете». Этим он хотел сказать: «Никогда не подвергайте сомнению и не оспаривайте мою власть». За следующие несколько лет он разрушил нашу общину. Он избавился от всех старейшин, а затем и от всех служащих. Единственного старейшину, который усомнился в нем, жестоко и публично гнобили, пока тот не покончил жизнь самоубийством. У входа новый пастор развесил списки членов, которые платят и не платят десятину, чтобы все могли видеть, кто не дает денег Церкви. Его жена не могла работать, а дети были вечно запуганы. В конце концов, его попросили уйти. Позже он основал организацию, которая пыталась объединить христиан, чтобы захватить государство. Его семья была разрушена, но ничто не могло его остановить. Он продолжает сеять хаос и по сей день.
Когда вы боитесь не соглашаться с кем-то или оспаривать его авторитет, скорее всего, вы столкнулись с Устрашителем.
Симулянт
Вы когда-нибудь смотрели европейский футбол, где игроки драматично падают, чтобы заработать сопернику желтую карточку? Или другой пример: вы смотрели игру НБА[15], где игрока едва касаются, но он извивается на полу так, будто его сбила машина? Если да, то вы видели симулянта в действии.
Симулянт – это тот, кто чрезмерно драматизирует, изображая жертву, чтобы завоевать сочувствие и внимание. Симулянты играют роль жертвы при любой возможности. Это мощная и разрушительная форма манипуляции. Чтобы быть жертвой, человеку нужен угнетатель. Если вы вступите в отношения с Симулянтом, рано или поздно этим угнетателем окажетесь вы.
Симулирование может показаться достаточно невинным, но это не так. Люди, которые терпят неудачи из-за симулянтов, это самые настоящие жертвы. Есть люди, которыми пользуются каждый день, а Симулянты забирают у них последние ресурсы и симулируют эмоциональные травмы, чтобы получить контроль. Внутренняя мантра Симулянта звучит примерно так: если люди причиняют мне боль, они у меня в долгу, и я могу пользоваться этим, чтобы получить все, что мне нужно.
Ложные жертвы сами являются пассивными угнетателями. Они ищут контроля, заставляя вас чувствовать вину за то, что вы сделали. Им нужно не перемирие, а именно контроль. И опять же, они забирают силу у людей, которые действительно страдают и беспомощны.
Читать бесплатно другие книги:
