Приключения Арсена Люпена Леблан Морис
Так он вернулся, не замеченный консьержами. Если возникнет опасность, отступление ему обеспечено.
Он спокойно снова преодолел шесть этажей. В передней, светя себе фонариком, положил на стул пальто и шляпу, присел на другой и надел войлочные шлепанцы поверх своих ботинок.
– Уф, готово… И до чего просто! Не могу понять, почему не все выбирают такое прекрасное ремесло грабителя? Что может быть лучше при известной ловкости и смекалке? Спокойное ремесло, подходит отцу семейства… на редкость удобное… иногда даже надоедает.
Он разложил перед собой подробный план квартиры.
– Нужно сориентироваться. Здесь я вижу треугольник, это вестибюль, где я сейчас нахожусь. Со стороны улицы – гостиная, будуар, столовая. Там не стоит терять время, похоже, у графини чудовищный вкус… Ни единой ценной безделушки!.. Итак, прямо к цели… Ага, здесь нарисован коридор, ведущий в спальни. Через три метра мне должна попасться дверь гардеробной, соединенной со спальней графини.
Он сложил план, погасил фонарик и направился в коридор, считая про себя:
– Метр… Два… Три метра… Вот дверь… Господи, как все точно! Простая задвижка, совсем маленькая, отделяет меня от спальни. Более того, я знаю, что эта задвижка находится на высоте одного метра сорока трех сантиметров от пола… И таким образом, если мы сделаем небольшие надрезы по краям, мы от нее избавимся…
Он достал из кармана нужные инструменты, но внезапно остановился, поскольку его осенила одна мысль.
– А вдруг эта задвижка случайно не закрыта? Нужно попытаться… Где наша не пропадала!
Он повернул ручку, и дверь открылась.
– Мой милый Люпен, удача явно на твоей стороне. Что тебе делать дальше? Ты знаешь топографию местности, где проводишь операцию, знаешь место, где графиня прячет черную жемчужину… Следовательно, чтобы завладеть ею, ты должен попросту быть тише воды и ниже травы.
Арсену Люпену потребовалось не меньше получаса, чтобы открыть вторую дверь, – застекленную, ведущую в спальню. Но он проделал это с такими предосторожностями, что, даже если бы графиня не спала, ее не потревожил бы ни один подозрительный шорох.
В соответствии с указаниями плана он должен был обогнуть шезлонг и оказаться возле кресла, а затем подойти к столику возле кровати. На столике стоит коробка с почтовой бумагой, а в ней и спрятана черная жемчужина. Только и всего.
Люпен лег плашмя на ковер и пополз, огибая шезлонг. Но затем остановился, пытаясь унять сердцебиение. И хотя он не испытывал ни малейшего страха, все равно не мог пересилить что-то похожее на панику, которая иногда возникает в мертвой тишине. Его самого это удивило, ведь ему не раз случалось переживать и более серьезные минуты. Ему не грозила опасность. Так почему же сердце колотится как бешеное? Может быть, его так напугала эта спящая женщина, эта жизнь, оказавшаяся так близко от его собственной?
Люпен прислушался, и ему показалось, что он уловил ритм дыхания. Он успокоился, словно почувствовал присутствие друга.
Поискал кресло, потом почти неслышно переместился к столику и вытянул правую руку, нащупывая его очертания. Рука уперлась в ножку стола.
Наконец-то! Оставалось лишь встать, забрать жемчужину и уйти. И как раз вовремя! Сердце снова запрыгало в груди, как загнанный зверь, и с таким грохотом, что ему показалось, оно непременно разбудит графиню.
Ему удалось унять его каким-то чудодейственным усилием воли, но в ту секунду, когда он пытался подняться, левая рука наткнулась на ковре на какой-то предмет, он сразу узнал – это опрокинутый на пол канделябр, и тут же подвернулось еще что-то – часы, небольшие дорожные часы, оправленные в кожаный футляр.
Что? Что тут произошло? Он не понимал. Этот канделябр… часы… Почему они не стоят на привычных местах? Но что же случилось в этой пугающей тьме? Он дотронулся до… Боже, до чего-то странного, невообразимого! Нет, не может быть! Страх сковал ему разум. Двадцать секунд, тридцать, он не мог пошевелиться от страха, на лбу выступил пот. А в пальцах сохранялось ощущение этого прикосновения.
Пересилив себя, он снова протянул руку. Снова дотронулся до какого-то странного, немыслимого предмета. Ощупал его. Заставил себя ощупать и осознать, что это за предмет. Это была копна волос, лицо… и оно было холодным, почти ледяным!
Какой бы ужасающей ни была реальность, люди, подобные Арсену Люпену, способны справиться с любой ситуацией, если понимают, что именно происходит. Он быстро включил фонарь. Перед ним лежала женщина, залитая кровью. Страшные раны обезобразили ее шею и плечи. Он наклонился и осмотрел ее. Она была мертва.
– Мертва, мертва! – повторял он в оцепенении.
Он вглядывался в ее глаза, устремленные в одну точку, в искаженный гримасой рот, мертвенно-бледную кожу и черные сгустки крови на ковре.
Привстав, он повернул выключатель, и комната наполнилась светом; тогда он смог увидеть следы отчаянной борьбы. Кровать была разворочена, одеяла и простыни сдернуты на пол. Там же валялся канделябр и часы, стрелки которых показывали одиннадцать двадцать, чуть дальше – перевернутый стул, и повсюду кровь, лужи крови.
– А где же черная жемчужина? – пробормотал он.
Коробка с почтовой бумагой стояла на месте. Он быстро открыл ее. В ней лежал футляр, но он был пуст.
– Черт возьми, – сказал он, обращаясь к самому себе, – ты слишком рано радовался, что тебе повезло, Арсен Люпен… Графиня убита, жемчужина пропала… Да, положение не из блестящих! Нужно убираться восвояси, иначе ты сильно рискуешь нарваться на крупные неприятности.
И все же он не шевелился.
– Бежать? Да, другой бы на моем месте сбежал. Но Арсен Люпен? Может быть, есть варианты получше? Хорошо, рассмотрим все по порядку. Во-первых, твоя совесть чиста… Предположим, что ты комиссар полиции и должен приступить к расследованию… Да, но для этого нужно, чтобы голова ясно работала. А моя сейчас плохо соображает, что к чему!
И он рухнул в кресло, подперев кулаками пылающий лоб.
Дело авеню Ош относится к разряду тех дел, которые возбуждали самое живое любопытство за последнее время, но я не стал бы рассказывать о нем, если бы участие Арсена Люпена не внесло бы в него большую ясность. О его роли мало кому известно. В любом случае никто до конца не осведомлен об удивительной подноготной этой истории.
Кто из гулявших в Булонском лесу не знал Леонтину Залти, бывшую певицу, супругу и вдову графа д’Андийо, знаменитую Залти, роскошь которой еще каких-нибудь двадцать лет назад ослепляла весь Париж? Залти, графиню д’Андийо, чьи бриллианты и жемчуг славились по всей Европе. Поговаривали, что ее декольте вмещает капиталы нескольких банкирских контор и золотых австралийских приисков. Самые известные ювелиры работали на Залти, как некогда – на королевский двор.
А кто не помнит о катастрофе, поглотившей все ее сокровища? Банковские конторы и золотые прииски – все поглотила бездна. И от чудесных драгоценностей, разошедшихся по аукционам, осталась только одна прославленная черная жемчужина. Черная жемчужина! Целое состояние, если бы графиня надумала с ней расстаться.
Но она не захотела. Она предпочла скорее ограничить себя во всем, жить в скромной квартире с компаньонкой, кухаркой и лакеем, чем продать бесценный камень. И за этим крылась причина, которую графиня не боялась придать огласке: черная жемчужина была подарком императора! И почти полностью разорившаяся, обреченная на самое скромное существование, она оставалась верна свидетельнице своих лучших времен.
– Пока я жива, – говорила она, – я с ней не расстанусь.
С утра до вечера она носила ее на шее. На ночь прятала в тайник, известный ей одной.
Все эти факты, смакуемые прессой, подстегивали любопытство, и, что уж совсем странно, хотя легко объяснимо для тех, кто знает разгадку, именно арест предполагаемого убийцы еще больше запутал дело и накалил страсти. И действительно, на следующий день в газетах появилась следующая новость:
Стало известно об аресте Виктора Данэгра, лакея графини д’Андийо. Против него выдвинуты неоспоримые обвинения. На люстриновом рукаве его ливреи, найденной начальником сыскной полиции господином Дюдуи в мансарде слуги между пружинной сеткой и матрасом, обнаружили следы крови. К тому же на ливрее отсутствует пуговица, обтянутая материей. Но именно такая пуговица была извлечена из-под кровати жертвы во время обыска.
Вероятно, после ужина вместо того, чтобы подняться к себе в мансарду, Данэгр спрятался в гардеробной и через стеклянную дверь подсмотрел, куда графиня прячет жемчужину.
Следует добавить, что это остается лишь предположением, поскольку до сих пор не найдено никаких доказательств. К тому же существует еще одно непонятное обстоятельство. В семь часов утра Данэгр заходил в табачный магазин на бульваре де Курсель: это подтверждают консьержка и продавец. Но с другой стороны, и кухарка графини, и ее компаньонка, комнаты которых находятся в конце коридора, заявили, что в восемь утра, когда они встали, двери, ведущие в вестибюль и на кухню, были заперты на двойной оборот. Обе женщины, прослужившие графине два десятка лет, находятся вне подозрений. Тогда возникает вопрос, каким образом Данэгр мог выйти из квартиры. Имел ли он копию ключа? Следствие должно прояснить эти моменты.
Но следствие абсолютно ничего не прояснило, скорее, напротив, запутало дело еще больше. Было установлено, что Виктор Данэгр был опасным рецидивистом, алкоголиком и дебоширом и легко мог схватиться за нож. Но по мере расследования тайна становилась еще более непроницаемой, а противоречия – еще более необъяснимыми.
Начать с того, чтомадемуазель де Синклев, кузина и единственная наследница жертвы, заявила, что графиня раскрыла ей в одном из писем, написанном за месяц до смерти, потайное место, где она хранила жемчужину. На следующий день после того, как мадемуазель получила это письмо, она обнаружила, что оно исчезло. Кто его украл?
Консьержи рассказали, что открыли дверь какому-то человеку, который поднялся к доктору Арелю. Вызвали доктора. Но ночью к нему в квартиру никто не звонил. Кто же тогда этот человек? Сообщник?
Эта гипотеза о существовании сообщника была подхвачена прессой и публикой. Старый инспектор Ганимар поддерживал ее, и не без оснований.
– В этом замешан Люпен, – говорил он следователю.
– Бросьте, – возражал тот, – вам повсюду мерещится один Люпен.
– Повсюду мерещится, потому что он действительно вездесущий.
– Скажите лучше, что он мерещится вам всякий раз, когда дело заходит в тупик. К тому же в данном конкретном случае заметьте следующее: преступление было совершено в одиннадцать часов двадцать минут вечера, как указывают часы, а ночной визит, о котором сообщили консьержи, произошел только в три часа ночи.
Правосудие часто отступает под тяжестью улик и подгоняет факты под первую выдвинутую версию. Темное прошлое Виктора Данэгра, рецидивиста, пьяницы и дебошира, оказало воздействие на следователя, и хотя не обнаружилось никаких новых доказательств, подтверждающих две или три первоначально обнаруженные улики, он остался непоколебим. И следствие было закрыто. Несколько недель спустя начались судебные слушания.
Они были путаные и неубедительные. Судья не выражал никаких эмоций. Доводы прокурора выглядели довольно слабыми. В таких условиях адвокат Данэгра оказался в прекрасном положении. Он указал на все пробелы и несостыковки в обвинениях. Не существовало ни единой убедительной материальной улики. Кто сделал копию ключа, она должна существовать, ведь без него Данэгр, выйдя из квартиры, не смог бы запереть дверь на два оборота? Кто видел этот ключ и что с ним стало? Кто видел нож убийцы и что стало с ним?
– В любом случае, – заключил адвокат, – докажите, что убил мой клиент. Докажите, что кражу и убийство совершил не тот таинственный персонаж, который вошел в дом в три часа ночи. А часы показывали одиннадцать, возразите вы? И что с того? Стрелки можно перевести на любое нужное вам время.
Виктор Данэгр был оправдан.
Он вышел из тюрьмы в пятницу на исходе дня – похудевший, подавленный шестимесячным пребыванием в тюрьме. Следствие, одиночное заключение, судебные слушания, решение присяжных – все это наполнило его паническим страхом. По ночам его мучили чудовищные кошмары, постоянно снилась виселица. Он дрожал от лихорадки и ужаса.
Назвавшись Анатолем Дюфуром, он снял комнатушку на самой вершине Монмартра и жил, перебиваясь случайными разовыми заработками.
Жалкое существование! Трижды его брали на работу, и трижды хозяева, узнав, кто он, тут же его выгоняли.
Часто он замечал или ему так казалось, что за ним ведется слежка, что это полиция: он не сомневался, что его хотят заманить в ловушку, и уже предчувствовал, как твердая рука хватает его за шиворот.
Как-то вечером он ужинал в трактирчике недалеко от дома, когда напротив него сел какой-то человек лет сорока в черном сюртуке сомнительной свежести. Он заказал суп, овощи и литр вина.
Доев суп, он поднял глаза на Данэгра и долго смотрел на него.
Данэгр побледнел. Наверняка этот тип был из тех, кто следит за ним уже много недель подряд. Что ему нужно? Данэгр попытался встать. Но не смог. У него подкашивались ноги.
Человек налил вина себе и наполнил бокал Данэгра:
– Чокнемся, приятель?
Виктор пролепетал:
– Да… конечно… ваше здоровье, приятель.
– Ваше здоровье, Виктор Данэгр.
Тот подскочил:
– Я!.. Я!.. Нет, клянусь вам…
– В чем вы клянетесь? Что вы – это не вы? Не слуга графини?
– Какой слуга? Меня зовут Дюфур. Спросите хозяина.
– Ну да, для хозяина вы Анатоль Дюфур, но для правосудия Виктор Данэгр.
– Неправда! Неправда! Вас обманули.
Незнакомец достал из кармана карточку и протянул ее. Виктор прочел: «Гримодан, бывший инспектор сыскной полиции. Частный детектив». Он вздрогнул.
– Вы из полиции?
– Уже нет, но я любил это ремесло и продолжаю им заниматься… только получаю побольше. Время от времени всплывают такие вот дела – просто на вес золота… как ваше.
– Мое?
– Да, ваше. Уникальное дело, если вы пожелаете быть более сговорчивым.
– А если нет?
– Придется. Вы находитесь в таком положении, когда не можете мне отказать.
Виктором Данэгром овладело дурное предчувствие. Он спросил:
– В чем дело? Я слушаю.
– Хорошо, – ответил тот, – давайте по существу. В двух словах – меня прислала к вам мадемуазель де Синклев.
– Синклев?
– Наследница графини д’Андийо.
– Зачем?
– Затем, что мадемуазель де Синклев поручила мне потребовать у вас черную жемчужину.
– Черную жемчужину?
– Которую вы украли.
– Я не крал.
– Неправда.
– Если я украл, значит я и убил.
– Вы и убили.
Данэгр натужно рассмеялся:
– К счастью, любезнейший, суд присяжных пришел к другому мнению. Все присяжные, слышите, все как один, признали меня невиновным. А когда совесть чиста и вы заслужили доверие двенадцати порядочных людей…
Бывший инспектор схватил его за руку:
– Не надо пышных слов, милейший. Внимательно выслушайте меня и подумайте над моими словами, они того стоят. За три недели до убийства вы, Данэгр, украли у кухарки ключ от черного хода и заказали дубликат у слесаря Утара, дом 244 по улице Оберкампф.
– Вовсе нет, – проворчал Виктор, – никто этого ключа не видел, потому что его не существует.
– Вот он.
Выдержав паузу, Гримодан продолжил:
– Вы убили графиню складным ножом, который купили на рынке на площади Республики в тот же день, когда заказали ключ. Лезвие треугольной формы с бороздкой.
– Все это трепотня, вы говорите наобум. Никто не видел этого ножа.
– Вот он.
Виктор Данэгр отшатнулся. Бывший инспектор продолжил:
– На нем видны следы ржавчины. Я должен объяснять вам, откуда она взялась?
– И что с того? Вы раздобыли ключ и нож… А кто может доказать, что они мои?
– Прежде всего слесарь, а потом продавец, у которого вы купили нож. Я уже освежил их память. Когда они увидят вас, то непременно вспомнят.
Он говорил сухо и жестко, с убийственной определенностью. Данэгр сжался от страха. Ни следователь, ни председатель суда присяжных, ни помощник генерального прокурора не вникали в дело так глубоко, не видели его так отчетливо, да он и сам уже многое забыл.
И все-таки он постарался напустить на себя безразличный вид:
– И это все ваши доказательства?
– Есть еще одно. Совершив преступление, вы ушли тем же путем. Но когда очутились в гардеробной, вас охватил страх и, чтобы не упасть, вам пришлось опереться о стену.
– Откуда вы знаете? – прошептал, заикаясь, Виктор. – Этого знать никто не может.
– Правосудие не может, потому что никому из этих господ не пришло в голову взять свечку и хорошенько осмотреть стены. Но если бы они потрудились, то увидели бы на белой штукатурке бледное красное пятнышко, правда достаточно четкое, чтобы обнаружить отпечаток вашего большого пальца, измазанного кровью, которым вы прикоснулись к стене. Надеюсь, вы не станете отрицать, что в антропометрии это один из главных способов идентификации.
Виктор Данэгр побледнел как полотно. Капли пота стекали по его лбу и падали на стол. Он смотрел безумными глазами на этого странного человека, который описывал его преступление, словно присутствовал при нем, как невидимый свидетель.
Он опустил голову, бессильно признавая свое поражение. Уже много месяцев он сражался со всем миром. Но сейчас почувствовал, что против этого человека он не выстоит.
– Если я верну жемчужину, – пробормотал он, – сколько вы мне дадите?
– Ничего!
– Вы что, смеетесь? Я отдам вам вещь, которая стоит тысячи или даже сотни тысяч, и не получу ничего взамен?
– Почему же? Получите свою жизнь.
Несчастный содрогнулся. Гримодан добавил почти мягко:
– Послушайте, Данэгр, эта жемчужина для вас не имеет никакой цены. Вы не сможете ее продать. К чему ее хранить?
– Есть же скупщики… и когда-нибудь по любой цене…
– Когда-нибудь будет поздно.
– Почему?
– Да потому, что правосудие снова заинтересуется вами, и на сей раз, имея улики, которые я им представлю: нож, ключ, отпечаток пальца, – вы пропали, дружище.
Виктор обхватил голову руками и задумался. Он чувствовал, что пропал, окончательно пропал, и одновременно на него навалилась огромная усталость, неистребимая потребность в отдыхе и покое.
Он прошептал:
– Когда она нужна вам?
– Сегодня. Даю не больше часа.
– Или?
– Или я отправлю государственному прокурору письмо мадемуазель де Синклев, в котором она разоблачает вас.
Данэгр налил себе и выпил залпом бокал вина, затем другой, потом сказал, поднимаясь:
– Заплатите по счету и пойдем… Хватит с меня этого гнусного дела.
Наступила ночь. Они шли по улице Лепик, потом по бульварам к площади Этуаль. Они шли молча, Виктор – сгорбившись, усталой походкой.
У парка Монсо он сказал:
– Я жил рядом…
– Черт возьми! Перед арестом вы выходили из дома только в табачный магазин.
– Это здесь, – произнес Данэгр глухим голосом.
Они прошли вдоль садовой решетки и пересекли улицу, на углу которой находился табачный магазинчик. Данэгр остановился в нескольких шагах от него. У него дрожали ноги. Он рухнул на скамейку.
– В чем дело? – спросил его спутник.
– Это здесь.
– Здесь? Что вы мне заливаете?
– Здесь, перед нами.
– Перед нами! Послушайте, Данэгр, не стоило…
– Повторяю, она здесь.
– Где?
– Спрятана между булыжниками.
– Какими?
– Ищите.
– Какими? – повторил Гримодан.
Виктор не ответил.
– Прекрасно, ты решил меня провести, дружище.
– Нет… Но я сдохну в нищете.
– Значит, ты все еще сомневаешься? Так и быть, поступлю по-царски. Сколько ты хочешь?
– Чтобы хватило на билет в Америку, пусть даже на нижней палубе.
– Договорились.
– И сто франков на первые расходы.
– Получишь двести. Говори.
– Посчитайте булыжники вправо от водостока. Она между двенадцатым и тринадцатым.
– В сточной канавке?
– Да, за тротуаром.
Гримодан огляделся. Проезжали трамваи, проходили люди. Но, черт возьми, кому такое могло бы прийти в голову?..
Он раскрыл свой перочинный нож и воткнул его между двенадцатым и тринадцатым булыжником.
– А если ее там нет?
– Если никто не видел, как я нагнулся и засунул ее туда, то она должна быть там.
Неужели она могла лежать там? Черная жемчужина, брошенная в грязь, в сточной канавке, так что ее мог бы найти кто попало? Черная жемчужина… целое состояние!
– На какой глубине?
– Примерно десять сантиметров.
Он начал рыть влажный песок. Кончик ножа во что-то уперся. Он пальцами расширил ямку.
И увидел черную жемчужину.
– Держи, вот твои двести франков. Билет в Америку я пришлю.
На следующий день «Эко де Франс» опубликовала заметку, которую перепечатали газеты во всем мире:
Со вчерашнего дня знаменитая черная жемчужина находится в руках Арсена Люпена, который забрал ее у убийцы графини д’Андийо. Скоро точные копии этой уникальной драгоценности будут выставлены в Лондоне, Санкт-Петербурге, Калькутте, Буэнос-Айресе и Нью-Йорке.
Арсен Люпен ждет предложений, которые пожелают сделать ему его корреспонденты.
– И вот выходит, что преступление всегда наказуемо, а добродетель вознаграждена, – заключил Арсен Люпен, посвятив меня во всю подноготную этого дела.
– И вот выходит, что вы были посланы провидением под именем бывшего инспектора сыскной полиции Гримодана, чтобы помешать преступнику насладиться плодами своего злодеяния.
– Именно так. И должен признаться, что это одно из тех приключений, которыми я больше всего горжусь. Сорок минут, проведенные в квартире графини после того, как я констатировал, что она мертва, были самыми удивительными и самыми насыщенными в моей жизни. Оказавшись в почти безвыходной ситуации, я за сорок минут сумел с помощью некоторых улик реконструировать преступление и пришел к выводу, что совершить его мог только слуга графини. И наконец, я понял, что смогу получить жемчужину, только если арестуют этого слугу (и я подбросил пуговицу его ливреи), но что доказательств его вины должно быть недостаточно (и я унес нож, брошенный на ковре, и ключ, оставленный в замочной скважине). Я закрыл дверь на два оборота и стер отпечатки пальцев со стены гардеробной. Мне кажется, это было озарением…
– Гениальности, – прервал его я.
– Гениальности, если хотите, и оно вряд ли посетило бы кого попало. За одну секунду решить два условия задачи – арест и оправдание, – воспользоваться машиной правосудия, чтобы сбить с толку моего подопечного, одурачить его, другими словами, довести его до такого состояния, чтобы, освободившись, он обязательно, непременно попал бы в довольно примитивную ловушку, которую я ему расставил!
– Довольно примитивную? Самую что ни на есть примитивную! Ведь ему вообще не угрожала никакая опасность.
– Правильно, не угрожала! Всем известно, что оправдательный приговор не подлежит пересмотру.
– Бедняга!
– Бедняга… Виктор Данэгр! Вы забыли, что он убийца? Оставить ему черную жемчужину было бы верхом несправедливости. Он ведь остался в живых, этот Виктор Данэгр!
– А черная жемчужина осталась у вас!
Он вынул ее из потайного кармашка своего бумажника, внимательно и бережно оглядел, нежно погладил и вздохнул:
– Какой богач, какой безмозглый и спесивый раджа завладеет этим сокровищем? Какому американскому миллиардеру уготована эта крупица красоты и роскоши, украшавшая белоснежную шею Леонтины Залти, графини д’Андийо?
Херлок Шолмс явился слишком поздно
– Вельмон, ну до чего же вы похожи на Арсена Люпена!
– Вы разве с ним знакомы?
– Ну, как все на свете – по фотографиям, и, хотя он везде выглядит по-разному, создается общее впечатление, что, по сути, это одно лицо… Ваше…
Орас Вельмон, казалось, был уязвлен.
– Неужели, дорогой Деван? Вы, кстати, не первый, кто это замечает, уж поверьте мне!
– Причем настолько похожи, – продолжал Деван, – что если бы вы не были представлены мне моим кузеном д’Эстеваном как известный художник, чьими прекрасными морскими пейзажами я действительно восхищаюсь, то, боюсь, я известил бы полицию о вашем пребывании в Дьеппе.
Шутка была встречена общим смехом. Кроме Вельмона, в большой столовой замка Тибермениль находились деревенский кюре аббат Жели и дюжина офицеров – в окрестностях проходили маневры их полков. Все они пришли сюда по приглашению Жоржа Девана и его матери. Один из них воскликнул:
– Но ведь настоящего Арсена Люпена видели на побережье после знаменитого происшествия в экспрессе Париж – Гавр, это правда?
– Именно так, это случилось три месяца назад, а через неделю после этого я познакомился в казино с нашим чудесным Вельмоном, который с тех пор удостоил меня несколькими визитами – приятная прелюдия к более основательному визиту, которым он почтит мой дом в ближайшие дни… или, скорее, в ближайшие ночи!
Снова раздался смех, и гости перешли в бывший гвардейский зал, просторную комнату с высоченными потолками, занимавшую все внутреннее пространство башни Гийом, где Жорж Деван разместил свои несравненные богатства, собранные поколениями владельцев замка Тибермениль. Сундуки и серванты, жирандоли и напольные светильники украшали ее. Каменные стены были задрапированы дивными гобеленами. Глубокие ниши четырех стрельчатой формы окон с витражами в свинцовой оправе были оснащены скамейками. Между дверью и левым окном возвышался монументальный книжный шкаф в стиле ренессанс, на фронтоне которого золотыми буквами сияла надпись: «Тибермениль», а ниже – гордый фамильный девиз: «Делай что пожелаешь».
И поскольку настало время сигар, Деван продолжал:
– Только поспешите, Вельмон, осталась последняя ночь.
– И почему? – спросил художник, явно приняв это за шутку.
Деван хотел было ответить, но мать знаком остановила его. И все же возбуждение, царившее за ужином, желание заинтриговать гостей взяли верх.
– Ба, – прошептал он, – теперь я могу говорить. Болтунов можно не бояться.
Все расселись вокруг него, с трудом сдерживая любопытство, и он объявил с довольным видом, сознавая, что сообщает важную новость: