Приключения Арсена Люпена Леблан Морис

– Крупнейший английский сыщик Херлок Шолмс, для кого не существует загадок, кто способен разгадать все мыслимые тайны, необычайная личность, словно полностью созданная воображением писателя, так вот, этот самый Херлок Шолмс нанесет мне визит завтра в четыре часа дня.

Послышались восклицания. Херлок Шолмс в замке Тибермениль! Неужели это правда? Значит, Арсен Люпен действительно находится где-то в окрестностях?

– Да, Арсен Люпен со своей бандой неподалеку. Не считая дела Каорна, именно ему, нашему похитителю с национальной репутацией, остается приписать ограбления замков Монтиньи, Грюше, Красвиля? Сегодня очередь дошла до меня.

– И вас тоже предупредили, как раньше барона Каорна?

– Один и тот же трюк дважды не срабатывает.

– И как же тогда?

– Как же тогда?.. А вот как…

Он встал и указал на пустое пространство на полке книжного шкафа между двумя фолиантами:

– Здесь стоял том шестнадцатого века под названием «Летопись Тибермениля» – история замка с момента его строительства герцогом Роллоном на месте феодальной крепости. Внутри было три гравюры. Первая – общий вид владений с высоты птичьего полета, вторая – общий план строений, а третья – и тут я прошу вашего внимания – схема подземного хода, один выход из которого выводил на первую линию укреплений, а противоположный – сюда, в гвардейский зал, где мы сейчас находимся. Так вот, месяц назад эта книга исчезла.

– Черт возьми! – сказал Вельмон. – Это дурной знак. Но этого все-таки маловато, чтобы прибегнуть к вмешательству Херлока Шолмса.

– Согласен, этого было бы недостаточно, не случись второе происшествие, и оно придает значимость первому, о котором я вам рассказал. В Национальной библиотеке существовал второй экземпляр этой летописи, отличавшийся от моего издания деталями плана подземного хода, например расчетами поперечного сечения и масштабом, а также разными пояснениями, но не напечатанными, а написанными от руки чернилами и почти стершимися. Я знал об этих деталях, а также понимал, что окончательный план мог быть составлен только путем тщательнейшего сопоставления обоих чертежей. Однако на следующий день после пропажи моего экземпляра том, хранившийся в Национальной библиотеке, был затребован читателем и украден, причем так и не удалось установить, каким образом он был вынесен из здания библиотеки.

Эти слова были встречены громкими возгласами.

– На сей раз дело принимает серьезный оборот.

– Кроме того, – сказала Деван, – на сей раз полиция отреагировала и провела двойное расследование, которое, увы, не принесло никакого результата.

– Как и любое другое, где замешан Арсен Люпен.

– Именно так. И вот тогда мне пришла мысль пригласить Херлока Шолмса, а он ответил, что с большой радостью вступит в контакт с Арсеном Люпеном.

– Какая честь для Арсена Люпена! – сказал Вельмон. – Но если наш похититель с национальной репутацией, как вы его называете, не вынашивает планов касательно Тибермениля, то Херлоку Шолмсу придется уехать ни с чем?

– Нет, почему же? Он живо интересовался поисками подземного хода.

– Но вы же сказали, что один выход из подземелья ведет за пределы замка, а другой – прямо в этот зал!

– Да, но куда именно? В какое место в зале? Линия, изображающая подземный ход на картах, обычно заканчивается кружком, и рядом две заглавные буквы: Б. Г. Несомненно, это обозначение башни Гийома. Но башня круглой формы, и кто может установить, из какой именно точки исходит эта линия?

Деван раскурил вторую сигару и налил себе бенедиктина. Гости наперебой принялись задавать вопросы. Он улыбался, явно довольный, что тема вызвала такой интерес. Наконец произнес:

– Секрет утерян. Никто на свете его не знает. Легенда гласит, что могущественные сеньоры передавали его от отца к сыну на смертном одре вплоть до седьмого термидора второго года[35], когда последнему в роду, девятнадцатилетнему Жоффруа, отрубили голову на эшафоте.

– Но ведь в течение века этот секрет искали?

– Искали, но тщетно. Когда я купил замок у сына внучатого племянника члена Конвента Лерибура, то тоже занялся раскопками. Зачем? Представьте себе, что эта башня, окруженная водой, соединяется с замком только посредством моста, таким образом, получается, что подземелье проходит под бывшими оборонительными рвами. В плане книги из Национальной библиотеки обозначен спуск из четырех лестниц, насчитывающих сорок восемь ступенек, иначе говоря, можно предположить, что глубина достигает больше десяти метров. А масштаб, приведенный на другой карте, указывает расстояние в двести метров. В действительности секрет заключен где-то здесь – между полом, потолком и стенами. Но честное слово, признаюсь, мне не хочется их крушить.

– И никаких других подсказок?

– Никаких.

Аббат Жели возразил:

– Месье Деван, возможно, имеет смысл сослаться на две цитаты?

– О, – со смехом вскричал Деван, – наш месье кюре – большой знаток архивов, поклонник мемуаристики, все, имеющее отношение к замку Тибермениль, вызывает его глубокий интерес. Но объяснение, которое он имеет в виду, на самом деле еще больше все запутывает.

– И все-таки?

– Вы настаиваете?

– Решительно.

– Итак, в результате его штудий стало известно, что в эту тайну были посвящены два французских короля.

– Два короля!

– Генрих Четвертый и Людовик Шестнадцатый.

– Да, это не какие-то там первые встречные… А как же господин аббат узнал об этом?

– О, это очень просто! – продолжал Деван. – Накануне битвы при Арке[36] король Генрих Четвертый ужинал и ночевал в этом замке. В одиннадцать вечера герцог Эдгар привел к нему через подземный ход Луизу де Танкарвиль, первую красавицу Нормандии, раскрыв ради этого их семейный секрет. Позднее Генрих Четвертый выдал тайну своему министру Сюлли, а тот описал этот эпизод в своих мемуарах «Королевская экономика», снабдив таким малопонятным комментарием: «Топор повернется и воздух содрогнется, но распахнется крыло, и мы направимся прямо к Богу».

Все молчали, и Вельмон пошутил:

– Нельзя утверждать, что это ясно как день.

– Ведь правда? Господин кюре считает, что Сюлли приводит здесь разгадку, но так, чтобы не поняли писцы, которым он диктовал свои мемуары.

– Очень остроумная гипотеза.

– Допускаю. Но что это за топор, который крутится, и крыло, которое распахивается?

– И что идет прямо к Богу?

– Это тайна!

Вельмон продолжал:

– А славный Людовик Шестнадцатый велел воспользоваться подземным ходом тоже ради свидания с дамой?

– Этого я не знаю. Могу лишь сказать, что в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году Людовик Шестнадцатый останавливался в Тибермениле и что в знаменитом железном шкафу, найденном в Лувре по доносу Гамена, обнаружили лист бумаги с такой надписью: «Тибермениль: два-шесть-двенадцать».

Орас Вельмон расхохотался:

– Победа! Мрак отступает. Дважды шесть равно двенадцати.

– Смейтесь, сколько душе угодно, месье, – сказал аббат, – но не исключено, что в этих цитатах заключена разгадка, и придет день, когда кто-то сумеет истолковать ее.

– Прежде всего Херлок Шолмс, – сказал Деван, – если только Арсен Люпен не сумеет опередить его. Что вы думаете, Вельмон?

Вельмон встал, положил руку на плечо Девана и заявил:

– Я думаю, что в дополнение к данным, почерпнутым в вашей книге и в томе библиотеки, нужно было еще одно очень важное указание, которое вы сейчас любезно мне предоставили. Я весьма признателен.

– Таким образом?..

– Таким образом, когда топор повернется, крыло распахнется, а дважды шесть составит двенадцать, мне останется лишь приступить к действиям.

– Не теряя ни минуты.

– Не теряя ни секунды! Ведь мне нужно сегодня же ночью до прибытия Херлока Шолмса успеть ограбить ваш замок.

– Да, тогда время поджимает. Хотите, я подвезу вас?

– До Дьеппа?

– До Дьеппа. В любом случае мне нужно встретить на вокзале месье и мадам д’Андроль и дочь их друзей, они прибывают поездом в полночь.

И, обращаясь к офицерам, Деван добавил:

– Впрочем, мы встречаемся здесь утром за завтраком, господа, не правда ли? Я очень рассчитываю на вас, поскольку в одиннадцать часов ваши полки должны окружить замок и взять его штурмом.

Приглашение было принято, гости распрощались, и мгновения спустя автомобиль «Золотая звезда 20–30»[37] уносил Девана и Вельмона по направлению к Дьеппу. Деван высадил художника у казино и поехал на вокзал.

В полночь его друзья вышли из поезда. В половине первого автомобиль въехал в ворота Тибермениля. В час ночи после легкого ужина, поданного в зале, все разошлись по своим комнатам. Одна за другой гасли лампы. Глубокая ночная тишина окутала замок.

Но луна раздвинула скрывавшие ее тучи, заглянула в окна и наполнила гостиную белым светом. Это продолжалось лишь мгновенье. Она сразу же скрылась за линией холмов, и стало совсем темно. В полной темноте тишина казалась совсем глухой. Время от времени ее едва нарушал скрип мебели или шелест тростника в пруду, омывавшем зеленой водой стены старого замка.

Часы пересчитывали секунды, как бусины на четках. Пробило два часа. И снова торопливо и монотонно падали секунды в тяжелой ночной тишине. Потом пробило три.

И внезапно что-то щелкнуло, словно сработал откидной диск сигнала на железной дороге. Тонкий луч света, как стрела, прорезал зал из конца в конец, оставляя после себя сверкающий след. Он исходил из центральной каннелюры[38] в колонне, на которую справа опирался фронтон книжного шкафа. Сначала луч замер, распластавшись ярким кругом на противоположной панели, потом прошелся из стороны в сторону, словно встревоженный взгляд, всматривающийся во тьму, потом почти растаял и вспыхнул снова, а тем временем целый отсек книжного шкафа стал поворачиваться вокруг своей оси, приоткрывая большой сводчатый проем.

Оттуда вышел человек с электрическим фонарем в руке. Следом за ним второй и третий, они несли мотки веревок и разные инструменты. Первый осмотрел комнату, прислушался и сказал:

– Зовите остальных.

Из подземелья вышло восемь крепких парней с энергичными лицами и начали выносить мебель.

Все шло быстро. Арсен Люпен переходил от одного предмета к другому, осматривал его и в зависимости от его размеров или художественной ценности либо не трогал, либо командовал:

– Выносите.

И предмет уносили в зияющую пасть тоннеля, отправляя в чрево земли.

Так исчезли шесть кресел и шесть стульев в стиле Людовика XV, гобелены Обюссона[39], канделябры работы Гутьера, два Фрагонара, один Натье, один бюст работы Гудона и несколько статуэток. Иногда Люпен останавливался возле какого-то сундука или восхитительного холста и вздыхал:

– Слишком тяжелый, слишком большой… какая жалость!

И продолжал свой отбор.

За сорок минут зал, как сказал Люпен, был «расчищен». И все это с соблюдением идеального порядка, бесшумно, словно предметы, попавшие в руки сообщников, были укутаны толстым слоем ваты.

Тогда он сказал, обращаясь к последнему, уносившему стенные часы, подписанные Булем[40]:

– Больше не возвращайтесь. Как договорились, как только перенесете все в грузовик, гоните к амбару Рокфора.

– А вы, шеф?

– А мне оставьте мотоцикл.

Когда тот ушел, Люпен повернул на место отсек книжного шкафа, уничтожил все следы своего присутствия, стер отпечатки ног, а затем приподнял портьеру и вошел в галерею, соединявшую замок с башней. Посередине галереи стояла витрина, именно из-за нее Арсен Люпен продолжил свои поиски.

В ней хранились всякие чудесные поделки – уникальное собрание часов, табакерок, колец, ожерелий, миниатюры тончайшей работы. Он вскрыл замок клещами и испытал невероятное наслаждение, когда у него в руках оказались эти золотые и серебряные вещицы, произведения столь тонкого и изящного искусства.

Он повесил на шею большой холщовый мешок, специально приспособленный для столь удачной находки, и наполнил его. То, что не поместилось, он рассовал по карманам пиджака, брюк и жилета. Он уже опустил левую руку на лежавшие горкой ридикюли, расшитые жемчугом, столь любимым предыдущими поколениями женщин и так почитаемым современными модницами, как вдруг до него донесся легкий шум.

Он прислушался: нет, он не ошибся, шум усилился.

И внезапно он вспомнил: в конце галереи есть внутренняя лестница, ведущая в пустовавшую квартиру, туда сегодня вечером должны были поселить девушку, которую Деван ездил встречать в Дьепп, она приехала с его друзьями.

Быстрым движением он выключил фонарь и едва успел спрятаться в нише окна, как на верхней площадке лестницы открылась дверь и галерея озарилась слабым светом.

Ему показалось, поскольку, спрятавшись за портьерой, он ничего не видел, что кто-то осторожно спустился на несколько ступенек. Он надеялся, что дальше этот человек не пойдет. Однако этот кто-то продолжал спускаться и сделал несколько шагов по галерее. Затем раздался крик. Наверное, заметили разбитую и почти опустошенную витрину.

По запаху духов он понял, что рядом женщина. Ее одежда почти коснулась портьеры, за которой он спрятался, и ему почудилось, что он слышит, как бьется ее сердце. Наверное, она угадала чужое присутствие у себя за спиной, в темноте, на расстоянии вытянутой руки… Он сказал себе: «Ей страшно… Она уйдет… Она не может не уйти…» Но она не уходила. Пламя свечи, дрожавшей в ее руке, перестало колебаться. Она обернулась, секунду помедлила, вслушиваясь в пугавшую ее тишину, потом резким движением отдернула портьеру.

Они посмотрели друг на друга.

Арсен прошептал в потрясении:

– Вы… Вы… мадемуазель.

Это была мисс Нелли.

Мисс Нелли! Пассажирка с трансатлантического лайнера, та, с которой они вместе предавались грезам во время этого незабываемого плавания, которая присутствовала при его аресте и вместо того, чтобы выдать его, великолепным жестом бросила в море фотоаппарат, где были спрятаны драгоценности и банковские купюры… Мисс Нелли! Милое, приветливое создание, чей образ так часто то печалил, то радовал его в долгие тюремные дни!

Поворот судьбы, столкнувший их в замке в столь поздний час, казался настолько невероятным, что они замерли в изумлении, не в силах вымолвить ни слова, словно загипнотизированные чудесным явлением друг друга.

От волнения она едва стояла на ногах и должна была сесть.

Он остался стоять перед ней. И постепенно, пока тянулись мгновения, показавшиеся ему бесконечными, он осознал, какое впечатление должен был производить на нее сейчас – руки, полные безделушек, раздутые карманы и набитый до краев мешок. Его охватило страшное смущение, он горел от стыда при мысли, что она застала его с поличным на месте грабежа. И что бы ни случилось, отныне для нее он навсегда останется вором, который запускает руку в чужие карманы, отпирает отмычкой двери и залезает тайком в дома.

Сначала на ковер упали одни часы, потом другие. И еще какие-то вещи стали выпадать у него из рук, а он не мог их удержать. Тогда, внезапно решившись, он бросил часть предметов на кресло, опорожнил карманы и стащил с шеи мешок.

Теперь он чувствовал себя перед ней увереннее, сделал к ней шаг, собираясь заговорить. Но она отшатнулась, потом быстро встала, словно ее охватил страх, и бросилась в сторону зала. Она спряталась за портьеру, он подошел к ней. Она стояла, дрожа, не веря своим глазам, и с ужасом оглядывала огромную опустевшую комнату.

Он сказал ей:

– Завтра в три часа все будет стоять на своих местах… Мебель принесут обратно…

Она не отвечала, и он повторил:

– Завтра в три часа. Обещаю… Я сдержу свое слово, что бы ни случилось… Завтра в три…

Повисло долгое молчание. Он не осмеливался нарушить его, а эмоции, написанные на лице девушки, были для него мучительны. Тихо, не произнеся ни слова, он отошел.

И подумал: «Пусть она уйдет!.. Пусть чувствует себя свободной и уходит. Пусть меня не боится!..»

Но внезапно она вздрогнула и еле слышно прошептала:

– Слышите, шаги… Там кто-то ходит…

Он удивленно взглянул на нее. Она, казалось, была потрясена, словно ощущая приближение опасности.

– Я ничего не слышу, – ответил он, – и все-таки…

– Как не слышите? Нужно бежать… быстрее, бегите…

– Бежать? Но почему?

– Так надо… Надо… Нет, не стойте же…

В тот же миг она метнулась к двери в галерею и прислушалась. Нет, никого. А может быть, шум доносился снаружи?.. Она выждала мгновенье, потом вернулась успокоенная.

Арсен Люпен исчез.

Как только Деван обнаружил, что замок ограбили, он сразу же подумал, что это дело рук Вельмона, а Вельмон – это не кто иной, как Арсен Люпен. Тем самым все объяснялось, и другого объяснения быть не могло. И все же мысль эта лишь мелькнула у него в голове, настолько невероятным казалось, что Вельмон – вовсе не Вельмон, известный художник, хороший знакомый его кузена д’Эстевана. И когда явился тотчас уведомленный командир отделения жандармерии, Деван даже не стал излагать ему это абсурдное предположение.

Все утро в замке Тибермениль царила неописуемая суматоха. Жандармы, сельский полицейский, комиссар полиции из Дьеппа, жители деревни – все толкались в коридорах, в парке или слонялись вокруг замка. Стягивавшиеся для маневров воинские подразделения и выстрелы придавали происходящему особую живописность.

Первоначальный осмотр ничего не выявил. Окна целы, двери не взломаны, не оставалось сомнений, что мебель вынесли через потайной ход. Но на коврах не нашли отпечатков ног, никаких царапин на стенах.

Единственная неожиданность, которая прекрасно демонстрировала причудливое воображение Арсена Люпена: знаменитые летописи XVI века стояли на прежнем месте, а рядом – второй экземпляр, тот самый, украденный из Национальной библиотеки.

В одиннадцать явились офицеры. Деван радостно приветствовал их. И хотя он был сильно огорчен утратой таких сокровищ, но его несметное состояние позволяло перенести этот удар, не теряя присутствия духа. Спустились его друзья д’Андроль и Нелли.

Когда все были представлены друг другу, вдруг обратили внимание, что не хватает одного гостя – Ораса Вельмона. Неужели он не придет?

Его отсутствие вновь пробудило подозрения Жоржа Девана. Но Вельмон появился ровно в полдень. Деван воскликнул:

– А вот и вы! И даже вовремя!

– Разве я опоздал?

– Нет, но могли бы после столь бурной ночи! Вы, наверное, слышали новость?

– Какую новость?

– Вы ограбили замок!

– Бросьте!

– Я не шучу. Но сперва подайте руку мисс Андердаун, и пройдем к столу… Мадемуазель, позвольте…

Он замолчал, удивленный замешательством девушки. Потом неожиданно вспомнил:

– Ведь правда, вы путешествовали в обществе Арсена Люпена раньше… еще до его ареста… Вас удивило сходство, не так ли?

Она не ответила. Вельмон улыбался, стоя подле нее. Поклонился, она взяла его под руку. Он отвел ее на место и сел напротив.

Во время завтрака говорили только об Арсене Люпене, похищенной мебели, подземном ходе, Херлоке Шолмсе. И только в конце трапезы, когда перешли к другим темам, Вельмон включился в разговор. Он был то веселым, то серьезным, поражал то красноречием, то остроумием. И все это, казалось, только для того, чтобы произвести впечатление на девушку. Но она настолько ушла в себя, что, похоже, ничего не слышала.

Кофе подали на террасе, возвышавшейся над парадным двором и французским садом со стороны главного фасада. Посреди лужайки заиграл военный оркестр, и толпа крестьян и солдат растеклась по аллеям парка.

Внезапно Нелли вспомнила обещание Арсена Люпена: «Завтра в три часа все будет стоять на своих местах… Обещаю».

В три часа! А стрелки больших часов на правом крыле замка показывали два сорок. Она невольно все время поглядывала на них. А потом переводила взгляд на Вельмона, который спокойно покачивался в удобном кресле-качалке.

Два часа пятьдесят минут… Два часа пятьдесят пять… Нетерпеливое волнение охватило девушку. Неужели свершится чудо, свершится в точно назначенную минуту, когда замок, двор, окрестности полны людьми, и именно в это время следователь и республиканский прокурор ведут расследование?

И все же… все же Арсен Люпен так торжественно клялся! Будет так, как он обещал, подумала она, она уже была околдована исходившими от него волей, уверенностью, энергией. И это уже казалось ей не чудом, а естественным событием, которое должно было быть вполне в порядке вещей.

На мгновенье их взгляды встретились. Она покраснела и отвернулась.

Три часа… раздался первый удар, второй, третий… Орас Вельмон вытащил часы, взглянул на циферблат башенных и положил свои обратно в кармашек.

Прошло несколько секунд. И тут толпа на лужайке расступилась, в воротах парка появилась повозка, запряженная парой лошадей, за ней вторая. Это были обозы, которые сопровождают перемещение войск и перевозят солдатские ранцы и ящики с офицерским багажом. Они остановились возле лестницы. С повозки соскочил каптенармус[41] и попросил позвать месье Девана.

Деван бегом спустился к нему. Он увидел, что под чехлами лежали аккуратно сложенные и тщательно завернутые принадлежащие ему предметы мебели, картины и произведения искусства.

В ответ на вопросы сержант показал приказ, полученный от дежурного старшины, который тот, в свою очередь, получил на построении. Согласно этому приказу вторая рота четвертого полка должна обеспечить доставку движимого имущества, складированного на дорожном узле Аллё в Аркском лесу, и к трем часам пополудни передать его в распоряжение господина Жоржа Девана, владельца замка Тибермениль. Подпись: полковник Бовель.

– На дорожном узле, – пояснил сержант, – все было уже готово, разложено на траве и охранялось прохожими. Мне это показалось странным, но приказ есть приказ!

Один из офицеров взглянул на подпись: она была искусно скопирована, но поддельная.

Музыка замолчала, фургоны выгрузили, мебель водрузили на место.

Среди всей этой суматохи Нелли осталась стоять одна на краю террасы. Она выглядела крайне озабоченной, ее волновали какие-то непонятные мысли, которые она даже не пыталась сформулировать. Внезапно она заметила, что к ней приближается Вельмон. Она хотела было уклониться от встречи, но оказалась зажата с обеих сторон соединявшейся под углом балюстрадой террасы, а стоящие в ряд кадки с апельсиновыми деревцами, олеандром и бамбуком оставляли ей единственный отходной путь, по которому уже шел молодой человек. Она не шелохнулась. На ее золотых волосах дрожал солнечный луч, проникавший сквозь хрупкие листочки бамбука. Кто-то сказал шепотом:

– Я сдержал слово, данное ночью.

Арсен Люпен стоял рядом с ней, а вокруг не было ни души.

Он неуверенно и робко повторил:

– Я сдержал слово, данное ночью.

Он ждал хотя бы одного похвального слова, хотя бы жеста, подтверждающего ее интерес к его поступку. Она молчала.

Ее презрение разозлило Люпена, но в то же время он ощущал, какая пропасть разделяет их теперь, когда Нелли знает всю правду. Ему хотелось оправдаться, найти какие-то доводы, показать ей, что его жизни не чужды великие дела и отвага. Но он даже не успел произнести эти слова, как уже почувствовал их неуместность, абсурдность и дерзость любых объяснений. Тогда, охваченный воспоминаниями, он грустно прошептал:

– Как далеко от нас прошлое! Помните наши долгие часы на палубе «Прованс»? Да, как сейчас вижу, у вас в руке роза, такая же бледная, как эта… Я попросил вас подарить ее мне… Я думал, вы не услышали… И все же после вашего ухода я нашел розу, скорее всего забытую вами… Я храню ее…

Она по-прежнему молчала. Казалось, она витает в мыслях где-то очень далеко от него. Он продолжал:

– В память о тех часах, прошу вас, забудьте то, что вы узнали. Пусть сомкнутся прошлое и настоящее! Пусть я буду не тот, кого вы видели этой ночью, а другой, из былых времен, и пусть ваши глаза взглянут на меня, ну хотя бы на секунду, с тем же выражением, что и тогда… Прошу вас… Неужели я уже не тот?

Она подняла глаза, как он просил, и взглянула на него. Потом молча дотронулась рукой до кольца, которое было надето у него на указательном пальце ободком наружу. Камень в оправе – изумительный рубин – был повернут внутрь и не виден.

Арсен Люпен покраснел. Это было кольцо Жоржа Девана.

Он горько улыбнулся:

– Вы правы. Что есть, того не изменить. Арсен Люпен был и остается Арсеном Люпеном, и нас не могут связывать даже воспоминания. Простите меня… Я должен был понять, что одно мое присутствие оскорбляет вас…

И он скользнул к балюстраде, держа шляпу в руке. Нелли прошла мимо. Ему безумно хотелось удержать ее, молить о снисхождении. Но не хватило смелости, он проводил ее взглядом, как в тот далекий день, когда она шла по трапу в порту Нью-Йорка. Она поднялась по ступеням, ведущим в замок. Еще мгновенье ее изящный силуэт вырисовывался на мраморных стенах вестибюля. Больше он ее не видел.

Туча заслонила солнце. Арсен Люпен смотрел, не двигаясь, на крохотные следы, оставшиеся на песке. Внезапно он вздрогнул: на кадке с бамбуком, возле которой стояла Нелли, лежала роза – бледная роза, которую он не посмел у нее попросить. И эту тоже она, наверное, забыла? Но забыла нарочно или по рассеянности?

Он порывисто схватил ее. Лепестки опали. Он поднял их один за другим как реликвии…

«Хорошо, – подумал он, – больше нам здесь делать нечего. Подумаем об отступлении. Тем более если в дело вмешается Херлок Шолмс, оно может принять дурной оборот».

Парк опустел. Но у входа, возле павильона, стояла группа жандармов. Он скрылся в кустарнике, перелез через крепостную стену и двинулся по тропинке, вьющейся среди лугов, – самому короткому пути на вокзал. Не прошло и десяти минут, как тропинка выпрямилась и потянулась между откосами, и едва он углубился в этот узкий проход, появился человек, двигавшийся ему навстречу.

На вид ему было лет пятьдесят, довольно крупный, гладко выбритый, покрой костюма выдавал в нем иностранца. В руке он держал тяжелую трость, а на плече висела кожаная сумка.

Они встретились. Мужчина спросил с едва уловимым английским акцентом:

– Простите, месье, я правильно иду в замок?

– Прямо, месье, а когда дойдете до стены, то налево. Вас там с нетерпением ждут.

– Правда?

– Да, мой друг Деван еще вчера вечером сообщил о вашем приезде.

– Тем хуже для месье Девана, если он наговорил лишнего.

– Счастлив, что могу приветствовать вас первым. У Херлока Шолмса нет более восторженного почитателя, чем я.

В его голосе прозвучала едва заметная ироническая нотка, о которой он тут же пожалел, поскольку Херлок Шолмс так пронизывающе и оценивающе оглядел его с головы до ног, что Арсену Люпену показалось – одним этим взглядом его схватили, лишили свободы, зафиксировали так точно и обстоятельно, как не под силу ни одному фотоаппарату.

«Снимок готов, – подумал он, – с этим типом нет смысла притворяться. Разве что… интересно, он меня узнал?»

Они раскланялись. Но зазвучали новые шаги, вернее, стальное бряцание лошадиных сбруй, это гарцевали жандармы. Оба путника должны были прижаться к высокой траве откоса, чтобы их не задели. Жандармы проехали, но, поскольку они шли один за другим и растянулись на некоторое расстояние, двигалась эта кавалькада довольно долго. И Люпен подумал: «Все зависит от того, узнал ли он меня. Если да, то вполне вероятно, что он воспользуется этим шансом. Проблема серьезная».

Когда последний всадник проехал мимо, Херлок Шолмс поднялся и молча стал отряхивать пыль с одежды. Ремень сумки зацепился за колючий кустарник. Арсен Люпен ринулся помогать. Еще секунду они рассматривали друг друга. О, если бы кто-нибудь мог видеть их в эту минуту, наблюдать волнующую сцену первой встречи этих двоих – столь непохожих, владеющих столь мощным оружием, столь незаурядных, но обреченных благодаря своим исключительным способностям враждовать между собой – подобно двум равным силам, противопоставленным одна другой самим мироустройством.

Потом англичанин сказал:

– Благодарю вас, месье.

– К вашим услугам, – ответил Люпен.

И они разошлись. Люпен направился на вокзал, а Херлок Шолмс – в замок.

После бесплодных поисков следователь и прокурор удалились, и Херлока Шолмса ждали с любопытством, оправданным его высокой репутацией. Его вид добропорядочного буржуа несколько разочаровал, поскольку сильно отличался от образа, созданного в воображении. В нем не было ничего от героя романа, загадочного и демонического персонажа, который соседствует в нашем сознании с представлением о Херлоке Шолмсе. Однако Деван возбужденно воскликнул:

– Наконец, мэтр! Какое счастье! Я так давно надеялся… Я почти счастлив случившимся, ибо этим я обязан удовольствию видеть вас. Кстати, а как вы добрались сюда?

– Поездом.

– Какая досада! Я ведь послал мой автомобиль прямо к платформе.

– Официальный визит, не так ли? С барабанным боем и литаврами! Изумительная возможность облегчить мою задачу, – проворчал англичанин.

Его не слишком одобрительный тон обескуражил Девана, и, пытаясь перевести все в шутку, он продолжал:

– К счастью, ваша задача намного легче, чем я предполагал.

– Почему же?

– Потому что этой ночью произошла кража.

– Месье, если бы вы так громогласно не объявили бы о моем визите, то кража ночью, возможно бы, и не произошла.

– Но когда же?

– Завтра или чуть позже.

– И тогда бы?

– Люпен угодил бы в ловушку.

– А моя мебель?

– Не была бы украдена.

– Но моя мебель здесь.

– Здесь?

– Ее вернули в три часа.

– Кто, Люпен?