Четвертый эшелон Хруцкий Эдуард

Данилов

Он поглядел на Игоря, стоявшего на пороге.

— Ну, что смотришь как монашка на мужика? Не узнал?

— Вы же в отпуске.

— Отдых, как тебе известно, состояние прекрасное, но временное.

— Отозвали?

— Угу. Садись, докладывай.

Игорь расстегнул планшет, вынул объяснение Литовской. Данилов направил лампу, чтобы свет падал лучше, и начал читать. Читал он медленно, по нескольку раз акцентируя внимание на каких-то фразах и подчеркивая их карандашом.

— Так, — он положил объяснение на стол, — поработали неплохо. Какое у тебя впечатление?

— Пока никакого, — честно сознался Игорь, — Баку, Белоруссия. Золото, деньги, морфий. Полковник-летчик. Пока туман.

— Так, что ли, и докладывать будем — «туман»?

— Устал я что-то. Хочу передохнуть часок.

— Ладно, майор, иди в свой новый кабинет. Да не забудь документы заменить согласно новому званию и должности. И подумай, кого послать в Баку.

— А чего думать, Сережу.

— А если Никитина?

— Я думаю, лучше Белова. Работать-то придется с женщиной. К ней, наверное, подходец нужен.

— Ладно. Согласен. Иди готовь приказ.

Муравьев вышел, а Данилов вновь раскрыл папку с делом. Жаль, что его не вызвали сразу утром. Он, конечно, доверял ребятам, но свой глаз, он вернее. Так что же мы имеем, уважаемый Иван Александрович, деньги 570 тысяч, забандероленные в стандартную банковскую упаковку… Дальше… Пластины желтого металла… Вот акт экспертов… Золото. Червонное. Госклеймо. Номер… Так… Далее… Ага… Вот что интересно, в обращении настоящие пластины не бывают… Читайте — нигде не продаются… «…Хранятся в отделении Госбанка и спецхранах…» Понятно… Это уже зацепка… Видно, где-то ограблен банк или напали на инкассаторов… Правда, может, это от немцев осталось… Выясним. Немедленно выясним. Морфий. Он — лекарство, снимающее боль, он же и наркотик… Где же акт медосмотра Кузымы… Вот он… «На руках и левом бедре следы уколов…» Понятно… «Состояние наркотической эйфории…» Наркоман… Знал, что у Судина морфий, и шел к нему… Откуда знал?.. Полковник-летчик… Стоял с ним у дома… Шел с ним по переулку… Его видели с покойным… Ох, не нравится мне этот полковник… Ниточка к нему одна — от Кузымы… Полковник… Это уже горячее.

Телефонный звонок прервал его рассуждения где-то на середине. Данилов поморщился и поднял трубку.

— Данилов.

— Товарищ подполковник, капитан Платонов докладывает.

— Слушаю вас.

— Убитый младший лейтенант Соколов вел служебные записи. Ну, что-то вроде дневника. Я взял их читать. Там много о «полковнике» этом, номера машин, на которых он приезжал.

— Где дневник?

— Выслал к вам с милиционером. Машиной.

— Спасибо, капитан, ваш Соколов был молодец.

Данилов повесил трубку и вдруг понял, что вот она, редкая, как говорят его «клиенты», «фрайерская» удача.

А что, собственно, такое удача? В тридцать девятом году он допрашивал бандита Сенечку Быка. Сенечка в преступном мире «ходил в авторитете», считался одним из некоронованных королей. Он сидел в его кабинете в кожаной коричневой куртке, шоколадных брюках и желтых ботинках на каучуке, ворот рубашки крученого шелка был оторван начисто, уж больно дергался Сенечка, когда его брали. Сидел он непринужденно, заложив ногу за ногу, и курил свои папиросы «Совьет юнион». Самые дорогие, в красной коробке, на которой была выдавлена знаменитая мухинская композиция. Поигрывая длинной папиросой под названием «метр курим, два бросаем», Сенечка жаловался Данилову:

— Вам этого, гражданин начальник, не понять, вы, извините, на жалованье живете, а вот мои все неприятности сегодня — сел играть в терц. И карта пошла, как никогда. Да что вы, Иван Александрович, вы-то знаете, что Бык всегда играет честно. Так вот я и говорю: пошла карта, и выиграл я семнадцать тысяч и рыжие бочата, — Сенечка ткнул папиросой в лежащие на столе часы, — представляете?

— Представляю, — кивнул головой Данилов. — С кем играл-то?

— Вы же меня знаете, гражданин начальник, я о таких вещах разговаривать не люблю. Так вот, мне все говорят: «Такой понт раз в десять лет подваливает, не ходи на дело». А я пошел. Значит, правда, что жадность фрайера губит. Как вы считаете?

— Да нет, Сеня, — ответил ему тогда Данилов, — не прав ты, мы тебя до той квартиры на Второй Мещанской довели. Дали тебе с Лебедевым в карты сыграть, а потом у сберкассы и взяли. Так что играй не играй, один конец.

— А какой он — мой конец? — хрипло спросил Бык, и глаза его словно выцвели от напряжения.

— Ты же знаешь сам, чего мне тебя учить?

— Значит, по совокупности пойду за всю масть?

— А ты как же хотел, только за азартные игры, незаконное хранение оружия и сопротивление работникам милиции?

— Конечно бы хотел, — горько вздохнул Сенечка, — но разве с вами сыграешь? В вашей колоде, гражданин начальник, всегда десять тузов. Видно, отпрыгался я.

Данилов вспомнил этот разговор, подумав о фрайерском счастье. Нет, их дело — это не карты. Здесь нет хорошего прикупа и длинной масти. Их удача — результат четкой и кропотливой работы многих людей, их отношение к ней. Если ты любишь, болеешь за нее душой, забываешь все остальное, кроме нее, — вот она, твоя удача. Видимо, таким человеком и был покойный младший лейтенант Соколов. Поэтому и вел он свой дневник. Даже убитый, он участвовал в розыске.

В дверь постучали.

— Войдите.

Вошел старшина милиции.

— Товарищ подполковник, капитан Платонов приказал передать вам планшет лично.

— Спасибо. Идите.

Старшина вышел. Иван Александрович щелкнул тугими кнопками застежки, вынул тетрадь в потрепанном коричневом переплете. Приблизительно посередине она была заложена листом бумаги с надписью: «Судин». Данилов раскрыл тетрадь.

Судин Илья Иосифович, год рождения 1897, беспартийный, несудимый, происходит из служащих, работает уполномоченным по снабжению (проверял в постпредстве АзССР: отзываются о нем неопределенно). Бывает в командировках в Баку и Белоруссии (проверял: командировочные правильные). Из Белоруссии ничего не привозит (со слов соседей), из Баку всегда сухофрукты и вино (проверял: не спекулирует). Факт положительный — сухофрукты раздает бесплатно соседям, особенно тем, у кого дети.

В личном деле записано: инвалид труда за Магнитку, туберкулез. Факт отрицательный — за два года ни разу не обратился к участковому врачу, в тубдиспансере на учете не состоит. Одевается хорошо. Карточки отоваривает вовремя. Знакомство в доме не ведет. Несколько раз в гостях была чернявая женщина нерусского склада, видно узбечка. Оставалась ночевать. Трижды видел с полковником авиации. Они ездили на машине «виллис» Д 107-02 (воинской части) один раз и четыре раза на «эмке» МТ 51–50.

С людьми приветлив, вежлив. Факт положительный. Но ни с кем не дружит, скрытен, о себе ничего не рассказывает, что есть факт отрицательный.

Доложил о нем начальнику отделения угрозыска капитану Платонову как о человеке подозрительном. Обещал разобраться. Квартплату вносит вовремя. Говорит по телефону с Минском, Брестом, Баку. Недавно купил трофейную радиолу и пластинки, отдал семь тысяч. Купил с рук. (Откуда такие деньги? Факт отрицательный.)

Все, на этом записи о Судине кончались. Данилов еще раз перечитал их и мысленно поблагодарил человека, которого никогда не видел. Эту тетрадь необходимо передать генералу, пусть покажет деятелям из отдела службы, как работает настоящий участковый. А то некоторые из них только за порядком в магазинах следят да паспортным режимом интересуются. В порядке паспорт — живи, делай, что хочешь. Спасибо тебе, Соколов, большое спасибо.

Данилов набрал номер ОРУДа.

— Воробьев, — ответила трубка.

— Боря, — сказал он замначальнику, — мне тут две машины установить нужно, только срочно.

— А у вас все срочно. Тут мне Муштаков звонил, прямо скандалил: мол, установи номер «эмки»-пикап. И что ты думаешь, на ней всего лишь с пивзавода бочку пива увезли. А мы два дня бегали.

— Боря, — устало сказал Иван Александрович, — ты же знаешь, что у нас пивом не интересуются.

— Да, твоя контора посерьезнее. Давай.

— «Виллис» Д 107-02 и «эмка» МТ 51–50.

— Так у тебя и номера есть, это дело минутное.

— Я жду.

— Жди, я быстро.

Данилов снова начал перечитывать документы, делая выписки в блокнот. Он обещал утром доложить начальнику МУРа свои соображения. Дневник убитого участкового стал именно той деталью, которая наконец соединила цепочку Судин — Валиева — Кузыма — «полковник». Теперь можно выстроить первоначальную версию и начать обработку оперативных данных. Он уже прикинул, кто из сотрудников займется каждым из фигурантов по делу. Надо немедленно подготовить спецсообщение в отношении номерных знаков денег и госклейм золотых пластин. Наверняка от них потянется ниточка, которая приведет поиск к тем, кто передал их Судину. И главное, версия «полковника», ею он сам займется, лично.

Воробьев позвонил через полчаса:

— Слушай, Иван, я все выяснил. С «виллисом» глухо.

— То есть?

— Машина эта отдельного инженерного батальона МВО. Водитель — старший сержант Луценко. Но, видишь ли ты, две недели назад, перед самым Новым годом, он погиб в катастрофе. Сбил ограждения моста и сорвался в Москву-реку в Ильинском.

— Причины?

— Экспертиза установила сильную форму опьянения.

— Ясно.

— «Эмка», тебя интересующая, из спецавтохозяйства Метро-строя. Шофер Калинин Владимир Данилович.

— Он давно работает на этой машине?

— Семь лет.

— Почему не в армии?

— Метрострой же бронированный. Записывай адрес.

«ГУББ НКВД МУР ОББ Данилову

СРОЧНО!

ВЧЕГРАММА

Машина „Дуглас“, бортовой знак 1276 Бакинского УГВФ. Командир — пилот II класса Рахимов Батыр Рахимович. Время вылета 10.00. Посадка для заправки в Астрахани. По нашим данным, никто во время заправки машину не покидал.

ГУББ НКВД Курин».

«УББ АзССР МУР ОББ Данилову.

СРОЧНО!

ВЧЕГРАММА

Машина „Дуглас“, бортовой знак 1276 — командир Рахимов Батыр Рахимович — совершила посадку в Баку в 0.15 местного времени. Гр. Валиева З.В. взята под наблюдение. Путем оперативных мероприятий устанавливаем связи. Ждем вашего сотрудника.

УББ АзССР Ибрагимбеков».

«ПИНСКИЙ ОУНКВД БСС МУР ОББ.

СРОЧНО!

СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Задержанный вами гр. Кузыма С.К. в нашем городе не проживает. Считаем паспорт фальшивым. По получении дополнительных данных, высланных вами, немедленно сообщим.

Пинский ОУНКВД БССР Грязновский».

Муравьев

Игорь просидел в кабинете около часа. Он находился в странном состоянии полудремы, в том самом, когда все становится расплывчатым и в реальность врываются какие-то странные картинки, появляются чьи-то лица, слышатся непонятные голоса. Он вдруг снова увидел кухню и лежащего Судина, а на подоконнике сидел Мишка Костров, веселый, наглый Мишка, но почему-то он был в очках и кутался в оренбургский платок.

— Ну что, Игорь, — хохотнул Костров, посверкивая золотой фиксой, — тяжело, брат, без меня… — Хохотнул и исчез. И кухня расплылась, осталось одно окно, а за ним бесконечные льды, уходящие к горизонту. Игорь с ужасом подумал, что стекло не выдержит напора, лопнет, и он останется один на один с ними. Лед за окном крошился с пронзительным и длинным звоном…

Муравьев тряхнул головой, открыл глаза. На столе заливался телефон.

— Муравьев.

— Игорь, — услышал он голос жены, — это я.

— Иннуля, ты что?

— Хочу узнать: ты домой придешь?

— Ты понимаешь…

— Я понимаю, но приехал Петя.

— Какой еще Петя?

— Сестры твоей, между прочим, муж. Он всего до утра. Мы собрались все. Может быть, ты хоть на минутку заглянешь? — В голосе жены слышалась надежда. Но вместе с тем Игорь уловил и металлические нотки. — Кстати, папа на что уж занят, и то приехал. Он с тобой поговорить хочет.

В начале войны его тесть, Александр Петрович Фролов, был директором оборонного завода. В прошлом году его назначили замнаркома, и жизнь у Игоря сразу же испортилась. По управлению немедленно пошли слушки, и его иначе, как «зять Межуев», за глаза не называли. Вот поэтому Муравьева и майорские погоны не очень обрадовали. Знал, что начнется опять: «Служишь как медный котелок, а все в капитаны не выбьешься, а тут без году неделя в МУРе, и уже нате вам — майор. Жениться надо с умом».

— Игорь, — прервал его мрачные раздумья голос тестя, — ну как ты там?

— Все нормально, Александр Петрович.

— У тебя всегда все нормально. А у нашей бабушки чуть карточки сегодня не украли, — засмеялся в трубку Фролов, — она тебя ждет не дождется. Имеет точные приметы злоумышленника. Ну ладно, ты приходи. Вся семья в сборе. Неудобно. Хочешь, я Маханькову позвоню?

«Вот оно, начинается», — с тоской подумал Игорь.

— Что молчишь, не бойся, шучу. Я же понимаю все. Но все-таки вырвись хоть на часок, я свою машину могу тебе прислать, — продолжал тесть.

— Александр Петрович, я постараюсь, а пока дайте Инне трубку. Слушай, малыш, я тут ход один придумал. Ты позвони шефу, пригласи его, а?

— Сейчас.

Данилов зашел минут через десять.

— Решил по мне из главного калибра ахнуть? Жену вперед пустил. Сам-то что?..

— Ох, Иван Александрович, муж сестры с фронта приехал, Петька. Ну, они там и устраивают какое-то гульбище.

— Это какой Петька? Карпунин?

— Он самый.

— Твой живой укор?

Игорь усмехнулся. Он вспомнил июль сорок первого и хилого очкарика Петьку в военной форме с петлицами старшего политрука. Встреча с ним оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения Игоря. Чуть не плача, он прибежал тогда в управление и написал рапорт начальнику МУРа с требованием немедленно отправить его на фронт.

— Ну, что замолчал? — Данилов вынул партсигар. — Помнишь, какую ты мне истерику тогда закатил? Теперь не жалеешь, что я тебя не отпустил?

— Теперь нет. У каждого своя война. — Игорь задумался, — у Петьки своя, у Мишки Кострова тоже своя, у пацанов, которые вместо взрослых на заводах к станкам стали, тоже своя. Я ведь помню, как вы сказали в сорок первом, что армия наступает тремя эшелонами. А мы четвертый, мы ее тыл охраняем. Нет, не жалею я. Мы в своей войне за других не прячемся.

— Вот и дожил я до светлого часа, — Данилов тяжело опустился на диван, — начали меня на старости лет цитировать. Ну что ты на меня так смотришь? Хоть в двадцать три часа по гостям не ходят, но, принимая во внимание военное время, можно зайти на пару часов. Погоди, ну погоди же ты. Ох и заматерел ты, Игорь, раздавишь начальника. На. — Данилов достал из кармана новенькие серебряные погоны с двумя просветами и желтыми звездочками. — Смени погоны-то. Пусть твой свояк видит, что и мы не зря командирский паек получаем. — Он встал, подошел к столу, снял телефонную трубку: — Дежурный? Это Данилов. Мы с Муравьевым будем по телефону Д1-31-19. Если что, немедленно звони туда. Ясно?

Иван Александрович повернулся к Игорю.

— Ты не думай, что я водку пить иду. У меня корысть своя есть. Тесть мне твой нужен, инженер-генерал-лейтенант, замнаркома Фролов.

— Зачем еще? — настороженно спросил Игорь.

— Руководить — значит предвидеть. Ясно?

— Пока нет.

— Ты вот проект приказа подготовил о командировании старшего лейтенанта Белова в Баку. Подготовил?

— Да.

— А как он туда добираться будет? На обычном-то поезде он больше недели по нынешним временам протрясется. А дело спешное.

— Все равно не понимаю.

— В наркомате твоего тестя своя авиация. Я выяснил, что в Баку они ежедневно летают.

— Понял теперь.

— А раз понял, мы с ним договориться должны, чтоб его летуны Сережу прихватили.

— Я…

— Ты сиди молча. Я говорить буду. Думаю, он не откажет. Не за урюком же мы его посылаем. А теперь звони домой. Инна что-то насчет машины говорила.

В городе начиналась метель. Снег крутился в темноте улиц, хлестал по стенам домов. Они стояли у входа в управление, спрятав лица в поднятые воротники полушубков. Наконец из крутящейся мглы вырвалась занесенная снегом большая черная машина. Данилов, прежде чем сесть в нее, посмотрел вверх. Неба не было. Все смешалось. Была только клубящаяся холодная темнота.

И как же приятно было после холодной улицы войти в чистую, теплую квартиру. После темноты свет в ней казался особенно ярким, а радостные лица встречающих — необыкновенно красивыми.

— Петька, — сказал Игорь и засмеялся, — собака, да тебя совсем не узнать. — Он сгреб Карпунина, прижал к своему мокрому полушубку. — Постой-ка!

Он с удивлением взглянул на его погоны с медицинскими эмблемами.

— Ты же политработник. С каких пор ты в доктора попал?

— А я и есть политработник, — смущенно ответил Карпунин, — меня после ранения замполитом санитарного поезда назначили, вот какие дела.

— Ну молодец! Майор. Ордена…

Игорь ревниво посмотрел на его китель. Два ордена Отечественной войны, орден Красной Звезды, четыре медали, нашивка за тяжелое ранение. Перед Игорем стоял совсем другой Карпунин. Не тот неловкий и застенчивый Петька, который упрашивал Таню не класть ему в вещмешок конфеты «Душистый горошек».

— Что смотришь? — Карпунин поправил очки.

— Подтянула тебя война, товарищ майор медицинской службы.

Карпунин посмотрел на Игоря, стаскивающего полушубок. Увидел его новые майорские погоны, орденскую колодку над карманом кителя. И ему стало тоскливо. Уж слишком привычно сидел на Игоре китель, слишком подчеркнуто светлой была портупея. И весь он словно родился для погон, оружия и наград. Нет, не таким хотел видеть Игоря он, Карпунин, когда женился на его сестре Татьяне, когда иногда, отрывая от себя, покупал ему, мальчишке, книги. Он хотел, чтобы Игорь пошел в университет. Выбрал себе профессию, связанную с умными книгами и добрыми людьми. Чтобы мысли у него были светлы и прекрасны. Нет, не он виноват в том, что брат жены пошел в училище НКВД. Он отговаривал тещу, сестру. И если Татьяна была согласна с ним, то теща, вступившая в партию еще под Перекопом, просто требовала, чтобы сын шел по стопам отца.

— Ну, здравствуй. — Петр приподнялся на носках и крепко поцеловал Игоря.

В прихожей Игоря целовали сестра, Инна, ее бабушка. На Данилова пока никто не обращал внимания. Он радовался этому, и на душе у него хорошо стало: все-таки очень здорово, когда такая дружная семья. Он вообще-то почти всю жизнь прожил один. Мать умерла давно, отец работал по сей день лесничим на Брянщине и ни за что не хотел бросать работу и переезжать в Москву. Женился Иван Александрович поздно, детей у него не было. А какая же семья без детей? И сейчас, глядя на чужую радость, он вдруг остро позавидовал Муравьеву и от этого почему-то смутился.

Наконец дошла очередь и до него. Он поцеловался с Инной, пожал руку бабушке, щелкнув каблуками, блеснул галантностью и приложился к пахнущей тестом ручке матери Инны.

— Знакомьтесь, — Игорь повел рукой в сторону Петра.

— Данилов. Иван Александрович.

— Карпунин. Петр Ильич.

Они крепко пожали руки друг другу. Петр понял, что этот человек и есть начальник Игоря. Знаменитый Данилов, о котором ему только что рассказывала взахлеб Инна. Карпунину этот человек представлялся другим. Скорее как Игорь. Стремительным, энергичным, властным. Теперь же он увидел иного Данилова. Высокий, седоватый, интересный, сдержанный. Данилов тоже был в форме, но сидела она на нем иначе, чем на Игоре, в нем все было в меру, и именно это придавало его облику особую элегантность.

— К столу, к столу! — В прихожую вошел отец Инны во всей красоте генеральского мундира. Он одобрительно взглянул на новые погоны Игоря, ничего не сказал, только хлопнул его по плечу и, широко улыбаясь, пошел навстречу Данилову.

— Рад, рад, гость редкий, вот уж действительно счастливый случай. Молодец, дочка, — он обнял Инну за плечи, — а то еще бы четыре года прошло, и не зашел бы.

Четыре года. Да, действительно. А много это или мало? В сорок первом они праздновали здесь свадьбу Игоря и Инны. Ваня Шарапов, Степа Полесов… Ваня погиб в сентябре, через несколько дней после свадьбы. Горячий кусок свинца, выпущенный из пистолета сволочью Широковым, оборвал его жизнь. Степу Полесова они похоронили в сорок втором на кладбище подмосковного райцентра. Данилов по сей день помнит тот жаркий день и сухую землю могилы. Нет, он давно уже разучился исчислять жизнь днями, месяцами, годами. Он исчислял ее потерями.

За столом было так же радостно. Все говорили только об Игоре и Петре. Данилов сидел в стороне и радовался, что о нем забыли. Он никак не мог отделаться от воспоминаний. Мертвые входили в эту комнату, садились рядом с живыми и вели свой, особый разговор, слышный только одному ему, Данилову.

Через некоторое время мужчины вышли покурить в кабинет Фролова.

— Александр Петрович, — Данилов присел поближе к Фролову, — у меня к вам дело есть.

— Всегда готов помочь.

— Ваши самолеты ходят до Баку?

— Конечно.

— Вот какой вопрос. Могли бы вы помочь улететь нашему сотруднику?

— Что, Иван Александрович, дело действительно срочное?

— Как вам сказать, от этой командировки зависит судьба очень сложной операции. А у нас, как у хирургов, каждая операция людей спасает.

— Понял. Сейчас прямо и позвоню. Только не обижайтесь, дорогие родственники и гости, мне надо в одиночестве это сделать.

Через несколько минут он вышел к ним в коридор.

— Плохо дело, Иван Александрович, пурга, нет летной погоды. Синоптики обещают не раньше чем через пять дней. Тогда первым рейсом отправлю вашего офицера.

— Пять многовато. Ну что ж, спасибо. Будем думать.

— Решайте и помните, что первый рейс ваш.

— Простите, — вмешался в разговор Карпунин, — завтра в семь уходит мой поезд. Как раз на Баку. Он литерный, пойдет почти без остановок. Через три дня будем на месте. Я мог бы прихватить вашего товарища.