6
Убедитесь на собственном опыте

«В основе всего – перемены. Постоянно используя одну только часть своего ума, человек может износить ее точно так же, как локти рукавов сюртука».

«Размышления и приключения», 1932

Если вас попросят быстро набросать перечень основных лидерских качеств, вам вряд ли придет в голову включить в их число любопытство. А вероятность того, что вы поставите его во главе списка, еще меньше. Однако за примерами того, к чему может привести отсутствие этого качества у руководителя, не надо ходить очень далеко. Английский король Георг III не отличался интересом к народным волнениям в «своих» американских колониях и не делал ничего, чтобы предотвратить революцию. В результате колоний он лишился. Совсем недавно другой Джордж – на сей раз сорок третий президент Соединенных Штатов – постоянно подвергался критике за отсутствие «разумной любознательности», поскольку он втянул страну в ненужную войну и неумело ею руководил. Его неудачи не в последнюю очередь объясняются нежеланием подвергать сомнению правильность собственных политических решений и компетентность своих советников.

Но вернемся к Уинстону Черчиллю. Какие бы лидерские качества вы ни включили в свой краткий список, можно смело ручаться, что он обладал ими в избытке. Но именно любопытство, которое скорее всего не вошло в ваш список, ярко выделяло его как выдающегося руководителя.

«Я всегда готов учиться, но мне не всегда нравится, когда меня учат».

Речь в Палате общин 21 мая 1952 года

Черчилль интересовался практически всем: географией, политикой, наукой, техникой, литературой, историей и жизнеописаниями. Любознательность отразилась в многосторонности его занятий: военный, журналист, историк, лауреат Нобелевской премии по литературе, жадный читатель, политик, художник, каменщик, ценитель виски и сигар. Любознательность Черчилля была не праздной. Она заставляла его вникать в каждую мелочь того дела, которое он считал важным. При этом он старался в минимальной степени полагаться на сторонние оценки. Его последней правительственной должностью во время Первой мировой войны был пост министра вооружений, то есть чиновника, отвечающего за создание, производство и поставку оружия и боеприпасов. Для большинства членов правительства это стало бы обычной кабинетной работой. Однако Черчилль не мог спокойно сидеть на месте и выезжал на Западный фронт при любой возможности. Он считал, что в таких вопросах, как действенность различных видов вооружений и расход боеприпасов, нельзя полагаться только на отчетные данные, а следует лично увидеть происходящее.

С приближением конца войны осенью 1918 года Черчилль лично выезжал на фронт при каждом наступлении британских войск. Невзирая на опасность, он занимался оценкой эффективности применения артиллерийских систем, иприта^[8] и оружия, которое, по его личному убеждению, должно было обеспечивать победу в войнах будущего, – танков.

Он старался, чтобы его оценки очевидца были максимально объективными. Он лично проводил инвентаризации использованного и наличного боезапаса и предупреждал премьер-министра Ллойд Джорджа о том, что чрезмерный расход артиллерийских снарядов грозит их нехваткой к началу 1919 года. Черчилль ни в коей мере не призывал к экономии боеприпасов – напротив, он был убежден, что их активное применение ускорит окончание войны. Но он считал необходимым наращивать производство на случай худшего сценария, который заключался в продолжении длящейся уже четыре года войны и в 1919 году.

«Я всегда любил бабочек. Бабочка – нечто сияющее, трепещущее, устремленное с расправленными крыльями навстречу солнцу, а в следующее мгновение – исчезающее в сумраке леса».

«Мои ранние годы», 1930

Собственноручно

Многие высшие руководители предпочли бы обвинение в незаконном обогащении обвинению в микроменеджменте^[9], который считается смертным грехом при управлении компанией. Действительно, нельзя одновременно находиться везде, да это и не требуется. В то же время лучше в некотором смысле заниматься микроменеджментом, чем выстраивать множество барьеров между собой и повседневной операционной деятельностью. В конечном итоге любое важное управленческое решение должно основываться на личном знании происходящего в той области, которую оно будет затрагивать. Собирайте информацию, впечатления, мнения и аналитические выводы других людей, но не полагайтесь только на них. Спуститесь в окопы и поработайте руками. Помимо того, что вы получите неискаженную картину происходящего, ваше появление на передовой поднимет боевой дух людей – они поймут, что вы с ними на связи.

Черчилль не только считал снаряды и воронки. Горячий сторонник использования танков (в отличие от многих других военачальников, которые относились к этому виду вооружений скептически), 10 сентября он направил Ллойд Джорджу взволнованное письмо. Он описал, какие последствия вызывает недостаток этих боевых машин. Когда наступающие пехотинцы отрывались на слишком большое расстояние от танков, они становились полностью уязвимыми для вражеского пулеметного огня. Черчилль наблюдал, как на участке фронта шириной всего 380 ярдов погибли 400 канадских солдат и всего не более сотни немецких. «Вы были бы шокированы, – писал он премьер-министру, – видом поля боя, на котором время от времени захлебывалась наша атака. Это было похоже на полосу водорослей и морского мусора, который оставляет после себя откатившийся на время прибой». С помощью яркой картины, описать которую мог только непосредственный свидетель, Черчилль доказывал необходимость наращивания производства танков и более серьезного обучения танкистов. Кроме того, он призывал к созданию быстроходных машин, способных поддерживать любую скорость атаки пехотинцев, обеспечивая им необходимую поддержку и защиту.

Поездки Черчилля давали ему возможность приобрести и другие знания. 9 сентября он писал своей супруге Клементине, что «сельская местность лежит в руинах» и описывал «боль, грязь и мерзость запустения», которые царили повсюду. Такие зрелища не просто убедили его в том, что война – «мерзость» (в отличие от многих других британских политиков Черчилль живо поддержал идею создания Лиги Наций, считая, что это даст больше возможностей для предотвращения войн в будущем), но и способствовали его стремлению всеми силами содействовать ее скорейшему прекращению. Поэтому 12 сентября он писал Клементине о своем желании «угостить немцев хорошей порцией иприта», который в тот момент только что пополнил британский арсенал. На самом деле это был даже не газ, а тонкая воздушно-капельная взвесь, которая при контакте с кожей причиняла острую боль и вызывала сильные ожоги. Попадание высоких концентраций иприта в легкие вызывало обильное выделение внутренних секреций, приводящее к смерти. Иприт мог превращаться в конденсат и падать на землю в виде легкого дождика, собираясь в лужи на дне окопов и траншей, которые не испарялись долгое время после окончания боя. Несчастный солдат, ступивший в зараженный окоп или прыгнувший в него в поисках укрытия, ощущал себя заживо сожженным. По указанию министерства вооружений британские специалисты по химическому оружию создали особо мощную форму иприта, «и, как я думаю, у нас его достаточно, чтобы произвести нужный эффект. Слышать стоны погибающих немцев будет очень приятно». Черчилль надеялся, что новый отравляющий газ заставит уставших и деморализованных немецких солдат сдаваться. 15 сентября он писал Клементине, что газ уже в пути к линии фронта. «Надеюсь, что почти тысяча тонн этого дьявольского зелья выльется на варваров до конца текущего месяца». Конечно, это выглядит ужасным. Но еще ужаснее было месяцами наблюдать растущие горы трупов английских солдат. Черчиллю понравилось лично наблюдать за ходом сражений и лично заниматься военными вопросами. В письме к жене он признавался, что более ничуть не сожалеет о том, что «не может заниматься общеполитическими вопросами» в составе Военного кабинета. Он видел, что его труд оказывает конкретное позитивное влияние на развитие ситуации в войне. И признавался: «Я доволен тем, что мое имя связывается с блестящим техническим оснащением британской армии и рад понимать, что могу быть ей полезен множеством различных способов».

Эффективный руководитель безгранично любознателен. Он хочет увидеть все своими глазами. Он хочет знать детали каждой операции своего предприятия. Он нуждается в прямом, неискаженном восприятии происходящего и готов рискнуть быть обвиненным в микроменеджменте ради удовлетворения собственной любознательности.

7
Будьте справедливы

«Прежде чем проявлять доброту, надо проявить справедливость»

Речь в Манчестере 6 декабря 1947 года

Сразу же после наступления перемирия, ознаменовавшего собой конец Первой мировой войны, премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж попросил Черчилля оставить пост министра вооружений и возглавить объединенные военное министерство и министерство авиации с 9 января 1919 года. В новом ведомстве Черчилль отвечал за управление демобилизацией британской армии, насчитывавшей около трех с половиной миллионов человек. Сама по себе эта цифра уже говорила о сложности задачи. Но оказалось, что все значительно труднее, чем можно было ожидать. Управление военным министерством потребовало много большего, чем расформирование армии. Несмотря на окончание войны, потребность в значительном количестве военной силы не исчезла из повестки дня. Нужно было ввести оккупационные войска в Германию, нуждались в помощи и антибольшевистские силы России. Ближний Восток также представлял собой «горячую точку» вооруженного конфликта. Но даже если бы Британия была в состоянии просто распустить армию и отправить ветеранов по домам, что могло ждать их там? Резкое сокращение производства для военных нужд привело бы к тому, что в Англии оказалось бы значительно больше мужчин, чем средств для поддержания их существования.

Бунты в армии и беспорядки начались за два дня до того, как Черчилль приступил к исполнению новых обязанностей. Тысячи солдат собрались у лондонской правительственной резиденции Уайтхолл с криками о том, что война закончена, они выполнили свои обязанности и хотят домой. Некоторые просто отказывались выполнять приказ отправиться в Германию для продолжения службы в оккупационных войсках. Другие начинали бунтовать, когда получали направление в далекую Россию, раздираемую гражданской войной.

«Только Ленин мог бы вывести русских из того болота, куда он сам их завел. Он видел это, он повернул туда, но он умер… Русские остались погибать в болоте. Первая трагедия России – рождение Ленина; вторая – его смерть».

«Мировой кризис», 1923–1931

Черчилль начал изучать ситуацию за день до официального вступления в должность министра. Он задал вопрос генералу, отвечавшему за Лондонский военный округ, о том, сколько у него войск для подавления бунтовщиков. Получив ответ, он спросил: «Они лояльны?» Генерал ответил: «Полагаю, да». «Можем ли мы арестовать бунтовщиков?» – спросил Черчилль, на что генерал сказал: «Мы не уверены в этом». Не вступая в дискуссию, Черчилль поинтересовался, есть ли у генерала какие-то другие предложения. Их не последовало, и Черчилль отдал лаконичный приказ: «Арестуйте бунтовщиков».

Классический Черчилль

В ситуации с «уайтхолльскими бунтовщиками» мы видим классического Черчилля, у которого есть чему поучиться любому управленцу. Изучите ситуацию, посоветуйтесь с человеком, отвечающим за данный участок, узнайте его точку зрения. И если события не предвещают улучшения, действуйте так, как считаете необходимым. Если надо что-то делать, выбирайте лучшее из возможных решений. А затем действуйте – именно так поступал Черчилль.

Он не рассчитывал, что аресты пройдут гладко, но, к удивлению, бунтовщики не оказывали сопротивления и сдались добровольно. Их покорность навела Черчилля на мысль о возможности разрядить напряженную ситуацию. Он совершенно не хотел закручивать гайки, тем более в отношении тех, кто теперь подчинялся приказам. Вместо того чтобы применять строгие меры, он решил поощрить соблюдение дисциплины, предложив урегулировать вопрос не только по-настоящему справедливым, но и впечатляющим образом. Он хотел не только разрешить текущий кризис, но и продемонстрировать эту возможность миллионам людей, с нетерпением ожидавших демобилизации.

Главная сила – это сила самоограничения

Под руководством Черчилля демобилизация проходила спокойно везде, за исключением Кале. Там взбунтовались 5000 военнослужащих, не уволенных в запас. Фельдмаршал сэр Дуглас Хэйг руководил силами подавления мятежников. Он арестовал троих солдат, признанных подстрекателями, и доложил Черчиллю, что их нужно расстрелять в качестве средства устрашения. Черчилль немедленно отреагировал, телеграфировав Хэйгу, что, если эти люди не запятнали себя кровопролитием, он «не считает применение смертной казни обоснованным». Казнь не только будет несправедливой, но и плохо повлияет на общественное мнение. Он приказал Хэйгу найти наказание, в большей степени соразмерное содеянному. По мнению Черчилля, главная сила лидера заключается в самоограничении.

В соответствии с действовавшими на тот момент предписаниями военного министерства, любой солдат, прослуживший не менее четырех месяцев, имел право вернуться домой, но только если мог доказать наличие ожидающего его рабочего места. В противном случае даже военнослужащие, прошедшие все четыре долгих и мучительных года войны, не подлежали демобилизации. Всего через четыре дня после разгона бунтовщиков на Уайтхолл Черчилль объявил о серьезных изменениях действующих правил. Те, кто служил на фронте в составе действующей армии, подлежали демобилизации в порядке, основанном на сроке службы. Это не зависело от наличия или отсутствия рабочего места. В первую очередь это были мужчины, зачисленные на действительную военную службу до 1916 года. Следующими подлежали демобилизации те, кто прослужил два года или меньше, опять же, вне зависимости от ситуации с рабочими местами в гражданской жизни. И наконец, предусматривалась особая очередность демобилизации для тех, кто прослужил два года или менее, но получил боевые ранения.

Страна горячо приветствовала справедливость введенной Черчиллем системы. И сам он очень гордился, заметив в разговоре с одним из друзей: «Это одна из лучших вещей, которые мне удалось сделать». Тем не менее для оккупации Рейнской области нужны были военные силы, и эта проблема оставалась актуальной. Черчилль считал необходимым поддержать призывную систему для того, чтобы сохранять численность армии в один миллион человек. Убедить в этом премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа было непросто. Но в конечном итоге Черчиллю разрешили призвать его миллион.

«Когда он в ударе, он способен уговорить птицу упасть с дерева».

О Ллойд Джордже в книге «Размышления и приключения», 1932

Это был первый британский призыв в условиях мирного времени. Черчилль считал, что оккупационные войска в Рейнской области абсолютно необходимы для контроля за соблюдением условий перемирия. По сути, они представляют собой продолжение воинской обязанности военного времени. Поэтому он не испытывал сожалений, направляя туда новобранцев. В то же время Черчилль считал совершенно неправильным направлять призывников в далекую Россию для подкрепления антибольшевистских сил. К тому же он полагал, что британское общественное мнение будет против этого. Также он был уверен, что массу возражений встретит идея отправить в Россию профессиональных военных. Поэтому на борьбу с большевиками в Россию он решил направлять только добровольцев, которые ясно выразили свое желание. В качестве военного министра Черчилль имел право направить любого военнослужащего к любому месту несения службы, но он верил в то, что честные и справедливые решения только укрепляют авторитет его власти.

Несправедливое применение власти является тиранией. Уинстон Черчилль не был тираном и считал, что народы Великобритании никогда не потерпят тирании. В разные периоды времени и в различных ситуациях лидер может быть способен или неспособен предоставить подопечным пищу, кров, одежду или защиту, в которой они могут нуждаться. Но, сознательно ограничивая применение своей власти, он всегда может действовать разумно и справедливо. В использовании этого ресурса – справедливости – лидер не должен быть экономным.

8
Обозначьте черту

«Мы скорее предпочтем увидеть Лондон в руинах и пожарищах, чем в позорном рабстве у неприятеля».

Из выступления по радио, Лондон, 14 июля 1940 года

Компании и люди, лишенные гибкости, не реагируют на изменения и поэтому обречены. В зависимости от вида организации, общего состояния рынка, конкурентной среды и отрасли эта обреченность может выразиться в мгновенной гибели или в медленном, продолжительном умирании. Или же упереться в жесткий потолок. Как говорил Ральф Уолдо Эмерсон^[10], «безрассудное упорство – злой дух недалекого ума». В то же время чересчур гибкие компании, как и слишком гибких людей, заслуженно называют бесхребетными. У них нет собственного «я» и собственных принципов, и это порождает вакуум. Природа не терпит пустоты. И если ваша компания не заняла свою нишу, ее постараются заполнить собой другие. И весьма вероятно, что это не принесет вам пользы и не понравится вам.

Для успеха любого мероприятия жизненно важно умение импровизировать, творчески реагировать на изменения и создавать их самому. Однако существует предел, линия, которая обозначает границу главных свойств личности и ключевых принципов, которыми она руководствуется. Черчилль всегда обладал четким и ясным представлением о таком пределе и на всех этапах своей карьеры умел недвусмысленно обозначить линию, по которой он проходит. Например, на должности военного министра и министра авиации он одобрил использование авиации для «рассеивания» Шинн Фейн (военного крыла организации ирландских националистов) с помощью пулеметного огня и бомбежек, но он жестко положил конец тому, что происходило в другой части империи, индийском Амритсаре. Генерал Реджинальд Дайер заслужил прозвще «Амритсарский мясник», отдав приказ о расстреле мирных жителей, в числе которых были женщины и дети. Они собрались в парке Джаллианвала Багх на ежегодный праздник Байсахи – важнейший культурно-религиозный фестиваль жителей Пенджаба. Парк Джаллианвала представлял собой огороженную стеной площадь, к которой вели всего пять проходов. Четыре из них были очень узкими, а пятый блокировали солдаты Дайера и два броневика с установленными на них пулеметами.

«Ответственность – чудесное средство, если его применяют на трезвую голову».

Комментарий по поводу ненасильственных действий полиции во время разгона протестующих ирландских республиканцев в Дублине в сентябре 1922 года; цитируется по книге Мартина Джилберта «Черчилль: жизнь», 1991

Желая преподать индийцам урок после того, как английская учительница подверглась жестокому избиению антибритански настроенной толпой, Дайер приказал солдатам открыть огонь прямо по площади, где шел оживленный праздник. За десять минут было израсходовано около 1650 патронов. Дайер лично руководил расправой, направляя огонь по местам наибольшего скопления народа. Сначала шел обстрел площади, а затем – узких выходов, чтобы истребить как можно большее количество ищущих спасения людей. Официально сообщалось о 379 убитых и 1200 раненых среди гражданского населения. Неофициальные данные, в том числе и данные английских гражданских активистов, говорили о более чем тысяче убитых. Черчилль всегда неодобрительно относился к применению войск против гражданского населения. И в первую очередь позаботившись о лишении Дайера всех командных постов, он осудил бойню в Амритсаре, назвав ее «чудовищным событием». Затем он провозгласил так называемый единственный полный запрет, который должны были соблюдать командиры в случае народных волнений или бунтов:

«Я имею в виду запрет на то, что называется устрашением». Это был предел, который он установил, и он подробно объяснил, что это значит: «Под устрашением я подразумеваю массовое уничтожение или избиение определенной группы людей с целью запугать не только остальную толпу, но и население всей округи или даже целой страны. Этот метод неприемлем для нас ни в каком виде. Устрашение – средство, неизвестное в британской фармакопее»^[11].

Он установил этот предел не только следуя личным моральным установкам, но и в качестве производной национальных ценностей. Меры устрашения были неприемлемы по целому ряду причин, и в первую очередь потому, что они совершенно не соответствовали британской традиции.

Происшедшее в Амритсаре привело Черчилля в бешенство. Но он сумел подавить свой гнев, чтобы сформулировать возмущение общества и установить предел от лица всей британской нации. Он выразил это красноречиво и недвусмысленно изложенным правилом. Черчилль никогда не подставлял вторую щеку в случаях, если считал, что нанесено оскорбление. Он одобрял решительные действия по подавлению общественных беспорядков, но всегда делал это исходя из необходимости сохранения человеческих жизней. И никогда не поступался базовыми принципами морали, нравственности и гуманизма.

Обозначьте пределы

Как руководитель предприятия вы являетесь его «лицом» во внешнем мире. И действовать необходимо соответственно. При принятии решений вы не можете не учитывать собственные моральные ценности, но не стоит основываться только на них. Сопоставляйте политику компании со своими этическими принципами. Ваша задача как руководителя заключается в том, чтобы они не противоречили друг другу.

Через шесть лет Черчилль, находясь на посту канцлера казначейства в кабинете премьер-министра Стэнли Болдуина, живо поддерживал решение о направлении военных подкреплений в Китай после двух случаев нападения местных боевиков на англичан в портах. Он писал премьер-министру:

«Хуже смирения перед оскорблениями и насилием из страха перед военными действиями может быть лишь полная сдача на милость завоевателя. Как только вы приняли яд полной неспособности защищать свои права перед лицом агрессии со стороны определенной группы людей, требованиям, которым придется уступать, и унижениям, которые придется терпеть, не будет конца».

Здесь Черчилль впервые выступает как противник политики умиротворения, то есть уступок неправому делу ради поддержания мира. Это происходило за двенадцать лет до его знаменитого спора с премьер-министром Невиллом Чемберленом, который предлагал «умиротворить» Адольфа Гитлера, согласившись на аннексию Судетской области Чехословакии. Действительно, несогласие с политикой умиротворения составляло принципиальную позицию Черчилля, которая не претерпела заметных изменений в период между 1926 и 1938 годами. Готовность без колебаний обозначить четкий предел и замечательное умение пояснить природу и смысл такого предела сослужили Черчиллю и народу его страны великую службу в период Второй мировой войны. Особенно в моменты, когда, как казалось, британцы были не в состоянии защитить эти пределы. Например, 10 июля 1940 года Адольф Гитлер отдал приказ о первой из множества массированных бомбардировок Великобритании, известных под названием «Блиц». Он намеревался подготовить почву для операции «Морской лев» – полномасштабного вторжения на Британские острова. 14 июля, через четыре дня после начала «Блица», премьер-министр Черчилль выступил с радиообращением к нации из лондонской студии Би-би-си. От внимания Черчилля не ускользнуло, что день обращения совпал с Днем Бастилии, французским государственным праздником. И он рассказал аудитории, что год назад в Париже наблюдал, как французская армия и французская империя проходили с парадом по Елисейским Полям. «Кто мог предвидеть, что им уготовано в ближайшем будущем?» Это было признание неопределенности в период пугающей неуверенности. Однако Черчилль быстро перешел от ужаса и тревоги к вере: «Вера дана нам как помощь и утешение в моменты, когда мы с трепетом взираем за тем, как разворачивается свиток человеческих судеб. И я во всеуслышание заявляю, что верю, что среди нас есть те, кто увидит день Четырнадцатого июля в освобожденной Франции, вновь обретшей свое величие и славу, вновь вставшей в первые ряды поборников свободы и прав человека. Мгла рассеется. Как всегда, придет рассвет, и душа Франции с пониманием и нежностью обратится к французам и француженкам, которые, где бы они ни находились, в самый грозный час не утратили веры в Республику».

Как и в предыдущих речах, и во множестве последующих, Черчилль использует образы, которые невозможно в данный конкретный момент обнаружить в окружающей действительности. Всего пара предложений нужна ему для того, чтобы увести своих слушателей от пугающей неопределенности к полной уверенности («Мгла рассеется. Как всегда, придет рассвет») и нарисовать перед ними картину того, как будут вознаграждены граждане Франции, не поддавшиеся отчаянию. Послание к британцам звучало понятно: Берите пример с таких французов и француженок. Сохраняйте уверенность. Не отчаивайтесь, каким бы грозным ни был нынешний час.

Премьер-министр продолжил выступление обещанием помощи Франции, «другу Британии… сраженному наповал ошеломительным ударом». И поклялся от лица британцев «поступать так, чтобы каждое истинно французское сердце отзывалось радостью на известия о нашей борьбе; и чтобы не только Франция, но и все угнетенные страны Европы могли почувствовать, что каждая британская победа является шагом к освобождению континента от самого подлого рабства, в котором ему когда-либо доводилось оказаться». Это спасение не только Франции и Англии, но и всей Европы являлось «долгом» нации. Для Черчилля долг был главенствующим из всех принципов. Конкретное содержание этого понятия могло меняться в зависимости от обстоятельств, но сам принцип оставался неизменным.

Исполнить свой долг может оказаться непросто. «Все идет к тому, что война будет долгой и тяжелой», – признавал Черчилль. Кроме того, тяготит бремя неизвестности («Никто не знает, как развернутся события»), однако «точно известно одно: нацистское гестапо недолго будет править народами Европы. А мир не принесет себя в жертву гитлеровской доктрине ненависти, неумеренной жажды власти и подавления».

Так, от призыва к исполнению сурового долга, через упоминание о предстоящей долгой и трудной борьбе в условиях неизвестности, Черчилль приводит своих слушателей прямо к триумфу твердой уверенности в общем успехе – победе над Адольфом Гитлером. Но в самом начале этого пути необходимо «встретить бурю лицом к лицу и быть готовыми к худшему из того, что может замыслить тиран и исполнить враждебная сила».

– Смиренно отдаваясь на милость Господа, но сознавая, что служим делу освобождения, мы готовы защитить свою родную землю от нашествия, которым ей угрожают. Мы сражаемся сами по себе, но мы сражаемся не только за себя. Здесь, в этом величественном Городе-Убежище, который свято хранит свидетельства прогресса человечества и глубоко воспринял традиции христианства, здесь, среди морей и океанов, на просторах которых царит наш Военно-морской флот, под сенью небес, защищенных нашими доблестными и самоотверженными авиаторами, мы бесстрашно ждем угрожающего нам нападения. Возможно, оно случится этой ночью. Возможно, оно случится на следующей неделе. Возможно, оно не случится никогда. Мы должны быть равным образом готовы и к неожиданному яростному удару, и, что, наверное, еще труднее, к продолжительному боевому дежурству. Но будет ли предстоящее нам испытание кратким или долгим, или и тем и другим, мы не будем искать поблажек, мы не пойдем на переговоры; мы можем пощадить, но никогда не попросим о пощаде.

Вот где в итоге Черчилль устанавливает предел. Какой бы трудной ни оказалась предстоящая битва, не будет ни сдачи, ни переговоров, ни унизительной просьбы о пощаде.

Черчилль отлично понимал, что одно дело – установить предел, и совершенно другое – обеспечить его соблюдение в условиях бомбежек, которым подвергался Лондон, и на фоне победного марша гитлеровских войск по большей части Европы.

– Я хорошо могу понять испуг, который испытывают сочувствующие нам наблюдатели по ту сторону Атлантики или наши встревоженные друзья в странах Европы, пока не попавших под удар. Они не могут измерить наши ресурсы или нашу решимость и опасаются за нашу судьбу, видя, как многие государства и королевства разрушались под чудовищными ударами нацистской военной машины до основания за считаные недели или даже дни. Но Гитлеру пока не противостояла великая нация, обладающая такой же силой воли. Многие из захваченных им стран пали жертвой внутренних интриг прежде, чем попасть под удар агрессора. Их подтачивали изнутри, прежде чем сразить извне. Как еще вы объясните случившееся во Франции? Ее солдатам? Ее народу? Лидерам этого народа?

Но здесь, на нашем Острове, мы находимся в добром здравии и бодрости духа. Мы видели, с какой научной тщательностью Гитлер готовил планы разрушения соседних с Германией стран. Мы видели, как подтачивали изнутри и низвергали французов. Поэтому мы можем быть уверены, что существует – вполне возможно, уже многие годы, – план разрушения Великобритании, которая, ко всему, имеет честь быть его главным и первоочередным врагом. Я могу лишь сообщить, что любой план вторжения в Англию, который имелся у Гитлера два месяца назад, должен быть полностью пересмотрен в соответствии с нашей новой позицией. Еще два месяца, нет, даже месяц назад, наши главные усилия были направлены на то, чтобы оставить главные силы нашей армии во Франции. Все регулярные войска, все производимые боеприпасы и большая часть наших военно-воздушных сил должны были направляться во Францию для ведения боев там. Но теперь все это вернулось на родину. Никогда в ходе последней войны – или в ходе этой – на нашем Острове не находилась армия, сравнимая по своему мастерству, техническому оснащению и количеству людей с той, которая охраняет нас сегодняшним вечером. Сейчас под ружьем в британской армии состоит полтора миллиона человек, и от недели к неделе в течение июня и июля их организованность, обороноспособность и ударная сила нарастали лавинообразно…

Установив предел, Черчилль прилагал невероятные усилия к тому, чтобы показать, что он реален, что его возможно удержать. И даже если Королевскому военно-морскому флоту и Королевским военно-воздушным силам не удастся остановить вторжение, «народ не подчинится ему, склонившись в безразличии, как это можно было, к нашему сожалению, видеть в других странах».

– Мы будем защищать каждую деревню и каждый город, большой или малый. Сама по себе громада Лондона, в котором сражение будет идти за каждую улицу, сможет поглотить вражескую армию целиком: и мы скорее увидим Лондон в руинах и пожарищах, чем в позорном рабстве у неприятеля. Я буду говорить об этом, потому что необходимо информировать наш народ о наших намерениях и таким образом вернуть ему уверенность.

Рассказав о худшем сценарии – уличных боях в Лондоне, Черчилль перешел к детальному рассказу о том, что он назвал «великой неделей для Королевских военно-воздушных сил и Командования истребительной авиации. Они успешно сбили подавляющее большинство немецких самолетов, пытавшихся бомбить наши конвои в Ла-Манше или нарушать границы нашего воздушного пространства». Кроме того, он похвалил «мощь Королевского военно-морского флота. Более тысячи боевых кораблей, выполняющих боевое патрулирование под английским военно-морским флагом, способны максимально быстро направить необходимые силы на защиту любой части Британской империи, оказавшейся под угрозой. А также обеспечить постоянную связь с Новым Светом, откуда, по мере углубления конфликта, будет поступать все более значительная помощь». Не возьмет ли Гитлер Британию измором? «Не правда ли, замечательно, что после десяти месяцев бесконечных нападений вражеских подводных лодок и самолетов на наши торговые суда, резервы продовольствия велики, как никогда прежде, а тоннаж нашего собственного торгового флота существенно возрос по сравнению с предвоенным периодом, при том, что мы контролируем еще и огромное число иностранных судов?»

«Зачем я так подробно рассказываю обо всем этом? – риторически спрашивает Черчилль. – Ни в коем случае не затем, чтобы побудить к ослаблению бдительности. Напротив, наши усилия в этом отношении должны быть удвоены. Я так подробно останавливаюсь на этих составных частях нашей мощи, на этих ресурсах, которые мы мобилизовали и контролируем, для того, чтобы показать, что правое дело обеспечено средствами для поддержания жизни. И что, упорно пробираясь сквозь темное ущелье, мы можем видеть солнечный свет, освещающий далекие нагорья».

Черчилль признал, что Британская империя огромна и разнообразна, но «есть нечто одно, что объединяет всех нас и поддерживает нас перед лицом общественности, а именно (как это становится все более известно) – что мы готовы к любым трудностям, выдержим их и возобладаем над ними…» Как обычно, от величественных, широких мазков Черчилль перешел к деталям: «Теперь все зависит от жизненных сил представителей британской нации во всех частях света, а также от всех наших присоединенных народов и доброжелателей в каждой стране, которые ежедневно и еженощно делают все от них зависящее, жертвуют всем, пренебрегают любыми опасностями, переносят все невзгоды ради самого главного и до самого конца».

Он установил предел, но сделал это по поручению своего народа. По его объяснению, это была не война «кланов, князей, династий или национальных амбиций» и уж точно не война премьер-министра Уинстона Черчилля. Это была «война людей и идей. Существует огромное число людей, не только на этом Острове, но и в других странах, которые преданно выполняют свой долг на этой войне, при том что их имена навсегда останутся в безвестности, а дела не будут замечены. Это война Неизвестных Воинов. Но давайте все вместе стремиться безупречно выполнять наш долг и следовать своим убеждениям, и тогда темное проклятие Гитлера будет стерто со страниц нашей эпохи».

В высказывании Эмерсона «Безрассудное упорство – злой дух недалекого ума» ключевое слово – первое прилагательное, «безрассудное». Гибкость и восприимчивость важны для любой организации или руководителя, но в основе любого вашего дела должен быть прочный фундамент. Назовите этот фундамент как хотите – политикой, принципами, ценностями или идентичностью, – но он формирует абсолютный незыблемый предел, черту, которую ни вы, ни ваше предприятие не должны пересекать ни при каких обстоятельствах. Проведите ее, определите ее, возвестите о ней и объясните ее значение.

9
Всегда оставайтесь собой

«Никогда не сдавайтесь, никогда не уступайте, никогда, никогда, никогда и ни в чем – ни в большом, ни в малом, ни в великом, ни в мелком – никогда не уступайте ничему, кроме свой чести и здравого смысла».

Речь в школе Хэрроу, Лондон, 29 октября 1941 года

В 1924 году, в возрасте сорока девяти лет, Уинстон Черчилль оставил Либеральную партию, которую считал угасающей, и перешел к консерваторам. Он получил место в Палате общин от Консервативной партии. Но поскольку его «переход на другую сторону» был неожиданным, он не думал, что «получит приглашение присоединиться к правительству», то есть предложение занять министерский пост. Как оказалось, в этом случае он ошибался. Его дезертирство в ряды консерваторов рассматривалось ими как весьма ценное приобретение. И, перебрав многочисленные должности, которые могли подойти Черчиллю (включая посты министра торговли, военного министра, министра по делам колоний, возвращение в Адмиралтейство и прочие), премьер-министр Стэнли Болдуин попросил его подумать над возможностью стать канцлером казначейства.

Черчилль счел это предложением, от которого невозможно отказаться. «Это исполнение моих амбиций, – ответил он. – Я храню мантию, которую носил мой отец. Я буду гордиться возможностью служить вам на этой прекрасной должности».

Если бы Стэнли Болдуин получше разбирался в вопросах управления персоналом, такие комментарии заставили бы его призадуматься. Черчилль мог ответить Болдуину по-разному. К примеру, сказать о том, что очень интересуется вопросами экономики, что было бы вполне уместно для человека, направляющегося на должность, эквивалентную должности министра финансов США. На самом деле экономика интересовала его мало. За исключением идеи о том, что налоги на незаработанное богатство (в основном унаследованные состояния) должны быть высокими, а налоги на заработанное богатство (то есть полученное производительным трудом) – низкими. Считая, что такое перераспределение налогов будет стимулировать рост производства и как минимум не будет поощрять безделье, Черчилль в чем-то был похож на радикального американского экономиста Генри Джорджа. Однако сама эта идея свидетельствовала о том, что ее автор мыслит не экономическими, а скорее моральными категориями.

Как бы то ни было, но, отвечая на предложение, Черчилль ничего не сказал об экономической политике. Вместо этого он сослался на личные амбиции, которые подразумевали выполнение обета, данного им после смерти отца. А именно: вернуть лорду Рэндолфу его славное имя.

Пост канцлера казначейства был последней ступенькой к креслу премьер-министра, что было еще одной веской причиной согласиться на эту службу. В основном же Черчиллю просто не терпелось примерить на себя отцовскую мантию – и в прямом, и в переносном смысле. Однако он не очень-то подходил для такого рода работы.

Уинстон Черчилль, несомненно, был современным воплощением человека эпохи Возрождения. Его отличала потрясающая широта интересов и достижений в самых разных областях человеческой деятельности. Однако среди этих интересов и достижений никогда не значились финансы. Хотя он заработал очень приличные деньги как журналист и популярный писатель, он был не очень осмотрителен в отношении своего состояния, жил на широкую ногу и почти всегда тратил намного больше, чем мог себе позволить. Во всех других областях деятельности, которыми ему приходилось заниматься, от военного дела до социального обеспечения, Черчилль либо уже обладал обширными практическими познаниями, либо приобретал их, что служило хорошим фундаментом его стратегическому видению. Но для должности канцлера казначейства этого самого фундамента ему не хватало. Черчилль был очень силен в оригинальном мышлении. Почти всегда он глубоко прорабатывал идею, прежде чем попытаться дать ей практический ход. Любое предложение тщательно прокручивалось перед его мысленным взором. Однако в казначействе он совершил фатальную ошибку, согласившись с неоригинальной чужой идеей, в которой он не только недостаточно хорошо разобрался, но еще и не продумал все последствия ее воплощения.

По обстоятельствам?

В 1968 году д-р Лоуренс Дж. Питер и Рэймонд Холл опубликовали бестселлер «Принцип Питера». Это ироническое исследование иерархической организации, основанное на Принципе Питера, гласящем: «В иерархической системе любой работник поднимается до уровня своей некомпетентности». То есть: иерархические системы отмечают достижения своих сотрудников продвижением вверх по служебной лестнице, и в конечном итоге каждый из сотрудников оказывается на месте, где он недостаточно компетентен для того, чтобы выполнять свои обязанности. Таким образом, в иерархиях люди поднимаются до уровня своей некомпетентности.

Вопрос состоит в том, насколько обязателен Принцип Питера. В любой иерархической системе сотруднику трудно отказаться от повышения со словами: «Для этой работы мне не хватает квалификации». И конечно, в ответ на подобные речи чаще всего можно услышать рекомендацию поднапрячься. Справедливо и то, что многие люди вырастают до уровня своей ответственности. Когда президент Франклин Д. Рузвельт скоропостижно скончался 12 апреля 1945 года, многие опасались, что вице-президент Гарри С. Трумэн не готов занять его место. А больше всех этого опасался сам Трумэн. Но исполняя свой долг, он быстро вырос до уровня, который потребовала от него эта должность. Тем не менее в некоторых случаях отказ от позиции, которую вы считаете неподходящей для себя или к которой вы не готовы, может оказаться настоящим испытанием лидерского характера. Это обязательно затормозит вашу карьеру, но для нее будет еще хуже, если вы не справитесь или окажетесь во главе провального политического курса. «Пан или пропал» – прекрасный девиз, но только если вы не считаете, что второй вариант намного вероятнее, чем первый.

Казначейство приняло решение о возвращении к золотому стандарту денежного обращения еще до прихода Черчилля на пост канцлера. С началом Первой мировой войны в 1914 году английское правительство отменило золотой стандарт. То есть отказалось обеспечивать золотом бумажные деньги, выпускаемые Банком Англии, чтобы увеличить денежную массу, необходимую для финансирования военных расходов. Это была обычная практика для всех правительств в военное время. После перемирия Британия не возвращалась к золотому стандарту, что способствовало росту инфляции, но создавало атмосферу «доступности денег», благоприятную для роста промышленности и в целом для всех, чьи доходы определялись производительностью труда. Иными словами – для заработанных, а не унаследованных благосостояний. Именно первую из упомянутых категорий собирался поощрять и поддерживать Черчилль. Поэтому он был настроен против денежной политики казначейства и отказывался утверждать возвращение к золотому стандарту. Он аргументировал свою позицию тем, что «это благоприятствует особым интересам финансистов и наносит ущерб интересам производителей», и объявил, что ему «хотелось бы видеть менее самодовольные Финансы и более счастливую Промышленность». 17 марта 1925 года он пригласил на совместный ужин выдающегося экономиста Дж. М. Кейнса, который тоже был противником золотого стандарта, и руководителей казначейства, надеясь, что авторитетная риторика первого поможет убедить вторых поменять свою позицию. На этом этапе в дело вмешался премьер-министр Болдуин, в прошлом канцлер казначейства, который, как пишет в своей книге биограф Мартин Джилберт, рекомендовал Черчиллю «не раскачивать лодку, которая уже практически спущена на воду, и не оспаривать позицию, которую уже подтвердил Банк Англии».

Черчилль оказался в ситуации, до боли напоминающей ситуацию с его решением по операции в Дарданеллах во время Первой мировой войны. Ему было отказано в полных полномочиях по принятию решения, ответственность за последствия которого целиком возлагалась на него.

Ситуации были схожими, но не полностью идентичными друг другу. В 1915 году первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль столкнулся с бюрократией, которая не давала ему возможности использовать свои властные полномочия для принятия решений. Но в 1924–1925 годах у него был полный контроль над происходящим. И он мог занять твердую позицию вне зависимости от того, насколько это могло быть неприятно казначейству и Банку Англии. И даже вопреки пожеланиям премьер-министра.

Тогда почему же в итоге он уступил? Самый вероятный ответ на этот вопрос заключается в том, что, не очень хорошо разбираясь в экономике, он чувствовал себя недостаточно уверенным перед таким количеством авторитетных специалистов.

Это вполне уважительная причина для того, чтобы изменить свою точку зрения. Но это было бы еще более уважительной причиной для того, чтобы вообще не принимать предложение занять пост канцлера казначейства. Тем не менее, к лучшему или к худшему, взявшись за это дело, Черчиллю стоило бы прислушаться к интуиции, подсказывавшей, что золотой стандарт – плохая идея.

Отдавая должное Черчиллю, стоит заметить, что возврат к золотому стандарту был в определенной степени обоснован с теоретической точки зрения. Оторванная от золотого эквивалента денежная масса предоставляет возможность искусственного регулирования рыночных цен. Однако война и ее последствия нивелировали эту возможность и полностью исказили ситуацию свободного рынка. Если страна может своевременно выплачивать свои займы военного времени, то это является достаточным практическим и теоретическим обоснованием для немедленного восстановления привязки денежной массы к золотому запасу. Но многие страны не хотели или не имели возможности расплачиваться по долгам. В качестве ответной меры британское правительство попыталось частично компенсировать предоставленные во время войны займы и одновременно стимулировать собственную промышленность, резко увеличив налогообложение ввозимых товаров. На это страны-должники отреагировали высокими налогами на английские экспортные товары.

Выйти из создавшейся тупиковой ситуации казначейство и его советники хотели с помощью возврата к золотому стандарту денежного обращения, который должен был привести к установлению цен на международных рынках на базе единого стоимостного эквивалента.

В теории это выглядело вполне разумно. Но на практике не получилось, поскольку остальные европейские страны не последовали примеру Великобритании и, в отличие от нее, не спешили возвращаться к золотому стандарту. Это означало, что цены на британские товары выросли до уровня, нежелательного или непосильного для импортеров. Попавшие под удар английские производители стали компенсировать потери широкомасштабным снижением уровня оплаты труда, которое, охватив практически весь промышленный сектор страны, привело в мае 1926 года к общенациональной всеобщей забастовке.

«Врожденный порок капитализма – неравенство в благосостоянии; врожденная добродетель социализма – равенство в нищете».

Речь в Палате общин 22 октября 1945 года

Резкое сокращение зарплат шахтеров вызвало всеобщую забастовку. Черчилль отреагировал обвинениями в адрес владельцев шахт. Но помимо этого взялся редактировать правительственный печатный орган The British Gazette, в котором публиковал раздраженные и невыдержанные претензии в адрес забастовщиков, заслужив тем самым устойчивую неприязнь со стороны профсоюзов. Это было прямой противоположностью его отношению к лидерам забастовочного движения во времена руководства министерством вооружений, и такое изменение непросто объяснить. Его первоначальное неприятие идеи золотого стандарта было основано именно на защите интересов людей труда. Поэтому разумно предположить, что несдержанность по отношению к профсоюзам стала результатом личной неудовлетворенности ситуацией вынужденной защиты решения, в которое он сам не верил.

Забастовку удалось прекратить в течение недели, но низкий уровень оплаты труда сохранился, поскольку высокие экспортные цены ограничили объемы производства. А в некоторых регионах Англии это привело еще и к резкому скачку безработицы. Своим следующим шагом Черчилль только усугубил эти депрессивные явления.

Отмена золотого стандарта в военный период способствовала инфляции и росту цен на золото. Традиционно в послевоенный период обменный курс золота восстанавливали на его довоенном значении. Недолго думая и не посоветовавшись с независимыми специалистами, Черчилль последовал традиции.

Возвращение к золотому стандарту на основе обменного курса, существовавшего до войны, моментально привело к дефляции на всей территории Британской империи. В условиях, когда остальные европейские страны начали заново вводить золотой стандарт, спрос на золото резко возрос по сравнению со спросом на товары. Это в еще большей степени снизило цены на продукцию, углубив экономический спад, в котором обвиняли Уинстона Черчилля и Консервативную партию. В 1929 году лейбористы наголову разбили консерваторов на всеобщих выборах, и Черчилль лишился своего поста в правительстве. Он остался заседать в Парламенте, но не возвращался на государственные посты вплоть до начала Второй мировой войны.

«Можно очень по-разному представлять себе демократию, но лучше всего на практике познакомиться с ее жесткой и грязной изнанкой».

«Великие современники», 1937

Впоследствии Черчилль признавал уступку давлению в вопросе о возвращении к золотому стандарту величайшей ошибкой своей жизни. Однако на протяжении всей длительной карьеры неоднократно выступал в защиту принятого решения, указывая, что последовал совету всех финансовых экспертов в составе правительства и что в конечном итоге было важно увязать денежную политику с «реальностью» цен на золото, чтобы остановить инфляцию и обесценение национальной валюты.

Но невзирая на публичную защиту своего решения, он извлек из происшедшего глубокие личные выводы на всю жизнь. О них он сказал в речи, с которой выступал перед учениками своей alma mater, школы Хэрроу, 29 октября 1941 года:

– Вы не можете судить о том, что произойдет, по внешним признакам. Иногда воображение представляет все хуже, чем есть на самом деле. Но все же без воображения многого не сделаешь. Люди с воображением видят куда больше опасностей и бед, чем их существует в действительности. И, конечно, намного больше, чем произойдет на самом деле. Они должны молиться о дополнительном мужестве, чтобы справляться с таким богатым воображением. Но для каждого из нас то, что мы пережили за это время, – эти десять месяцев безусловно дают каждому урок: никогда не сдавайтесь, никогда не уступайте, никогда, никогда, никогда и ни в чем – ни в большом, ни в малом, ни в великом, ни в мелком – никогда не уступайте ничему, кроме свой чести и здравого смысла. Никогда не уступайте силе; никогда не поддавайтесь иллюзии превосходящей мощи врага. Год назад мы были в полном одиночестве, и во многих странах считали, что нас не стоит принимать в расчет, что с нами покончено. Покончено со всеми нашими традициями, нашими песнями, историей нашей школы и нынешней частью истории нашей страны.

Совсем не то настроение сегодня. Британия, как думали в других странах, стерла самое себя с повестки дня. А на самом деле мы устояли перед врагом. Мы не уклонялись и не думали уступать. Для тех, кто находится за пределами наших Островов, это может показаться чудом. Но мы сами никогда не сомневались, что будет именно так. И исходя из нашего сегодняшнего положения, я могу сказать: теперь мы можем быть уверены, что для победы нам нужно только проявить упорство.

Ошибки, если нам удается их пережить, имеют высокую ценность. Мы спотыкаемся, но если, спотыкаясь, идем вперед, прогресс налицо.

Урок, который Черчилль вынес из опыта нехарактерных для него ошибок 1924–1925 годов, был таков: никогда, никогда, никогда не позволять повториться ничему подобному. С этим уроком он, его страна и весь свободный мир прошли через самый тяжелый период современной истории.

Понимание, где стоит проявить твердость (даже перед волнами сокрушительной силы), а где (и насколько) можно уступить – одна из сложнейших проблем в руководстве. Бывает, что упорство – не более чем простое упрямство, непродуктивное, а возможно, и губительное. Но уступка давлению и отказ от того, что подсказывают интуиция и собственный здравый смысл, редко оказывается хорошей идеей. Если есть сомнения в правильности решения, скорее всего оно будет неудачным. Сомневаясь, не позволяйте никому подталкивать вас в каком-либо направлении. Обдумайте причины сомнений. Внимательно изучите суть предложений. Если вы по-прежнему колеблетесь, не уступайте давлению, чтобы потом не обнаружить, что вы отвечаете за последствия решения, с которым были не согласны с самого начала.

10
Говорите правду в глаза

«Нельзя спастись от летающей опасности. Ведь мы не можем просто взять и передвинуть Лондон в другое место».

Речь в Палате общин 28 ноября 1934 года

Уинстона Черчилля отличала природная честность. В декабре 1931 года, совершая лекционное турне по Соединенным Штатам (таким образом он стремился вернуть деньги, потерянные во время американского биржевого краха 1929 года), он приехал в Нью-Йорк. 13 декабря он собирался перейти Пятую авеню, в то время еще улицу с двухполосным движением, где оказался в поисках дома финансиста и президентского советника Бернарда Баруха, пригласившего Черчилля на светское мероприятие. Посмотрев налево и убедившись в отсутствии транспорта, он начал переходить проезжую часть и был сбит машиной, ехавшей справа.

Пятидесятисемилетнему Черчиллю пришлось несладко: он получил серьезные травмы головы и ног. Полицейский, бросившийся ему на помощь, спросил, как это произошло. Черчиллю было очень больно. Но несмотря на это, он совершенно спокойно объяснил, что он англичанин, который забыл, что движение в Америке правостороннее, и при переходе улицы посмотрел не в ту сторону. Он настаивал на том, что происшествие случилось по его вине. Это действительно было так, и он не мог не сказать ничего, кроме правды.

«Все кончается, и, к счастью, ничто не исчезает так же быстро, как память о перенесенной физической боли».

«Мои ранние годы», 1930

Ему не оставалось ничего, кроме как говорить правду и тогда, когда речь зашла о зловещих силах, растущих в Германии. Он говорил эту правду в течение всего десятилетия 1930-х годов, когда Гитлер крепко взял за горло собственную страну, сформировал армию, построил военную авиацию и начал хищно поглядывать на остальной мир. Это была трудная правда, поскольку никто из членов правительства не хотел ее слушать, а когда их все же удавалось убедить прислушаться, они отвечали настойчивой и резкой отповедью.

В 1932 году правительство Стэнли Болдуина всерьез занялось разоружением, желая на примере Британии показать всему миру, как надо это делать. Английские представители с увлечением принимали участие в работе постоянной Всемирной конференции по разоружению, организованной в Женеве.

Пока в Швейцарии заседали, в Германии прошли президентские выборы, на которых Адольф Гитлер стал вторым, уступив первенство фельдмаршалу Паулю фон Гинденбургу. Последний назначил Гитлера рейхсканцлером – главой правительства, сделав вторым по уровню власти лицом в стране. Гитлер яростно противился европейской моде на разоружение, требуя пересмотра Версальского договора и возможности перевооружения Германии. Черчилль предупреждал своих благодушно настроенных соотечественников, что новый рейхсканцлер стремительно идет к власти и очень скоро сменит умеренного, но одряхлевшего Гинденбурга. Он говорил, что Гитлер не успокоится, пока не ремилитаризует Германию и не вооружит ее до зубов.

Ответ на предостережения Черчилля последовал от министра иностранных дел сэра Джона Саймона. Он настаивал, что приход Гитлера к власти является еще одним доводом в пользу быстрого и всеобъемлющего разоружения. Его аргумент в пользу этого соображения состоял в том, что отказ Англии и Франции сократить военную мощь побудит Германию наращивать свои вооруженные силы перед лицом угрозы. Давайте сократим французские и английские вооруженные силы, предлагал он, и Германия наверняка последует нашему примеру.

«История человечества представляет собой Войну. За исключением кратких и хрупких передышек мира во всем мире не было никогда».

«Мировой кризис», 1923–1931

Уинстон Черчилль счел мнение Саймона плодом сознательного самообмана и благих пожеланий. Правда заключалась в том, что реакцией Гитлера на англо-французское разоружение было не сокращение, а наращивание своих вооруженных сил. В ответ на призыв Саймона к разоружению в целях достижения военного паритета Франции и Германии Черчилль спросил: «Хотел бы спросить у тех, кто желает видеть Германию и Францию равновооруженными: «Вы стремитесь к войне?»

Вооружение Германии было неприятным фактом, который Черчилль ясно видел и не боялся признавать. Естественным выводом из этого была великая истина о том, что страна не может предотвратить войну или избежать участия в ней, намеренно ослабляя себя. Разоружение никак не могло помочь устранить угрозу войны, напротив, оно способствовало ее нарастанию.

В статье для London Daily Mail, опубликованной 26 мая 1932 года, Черчилль писал, что ему понятно, что Великая война «породила такой ужас перед угрозой войны… что любое заявление или публичное выступление против наращивания вооружений, даже если в нем не содержалось ничего, кроме общих мест и плодов воображения, всегда приветствовалось аплодисментами. А любое выступление или суждение, основанное на конкретных фактах, сразу же относили к категории разжигания войны.

Он писал, что понимает это, но сочувствие к эмоциям сограждан не останавливает его перед тем, чтобы сказать правду: на фоне продолжающейся Конференции по разоружению каждое из государств-участников ограничивается призывами к сокращению арсеналов в других странах, поддерживая собственные на прежнем уровне или даже наращивая их. Черчилль отмечал, что нереалистично ожидать от Франции с населением в 40 миллионов человек сокращения военного флота и авиации при том, что Германия с населением в 60 миллионов человек всегда будет способна выставить против нее более многочисленную армию. Кроме того, вновь образованные вследствие Версальских соглашений государства испытывают постоянную угрозу поглощения со стороны Советской России. Можно ли ждать от них отказа от использования современных вооружений?

Черчилль охарактеризовал меры, которыми британское правительство надеялось стимулировать разоружение в Европе, как «чушь, вздор и сентиментальное словоблудие». По его словам, это было бесполезно. Разоружение «может достигаться медленным постепенным сокращением флотов и армий по мере роста уверенности в устойчивом долгосрочном мире». Разоружение и мир не могут достигаться слабостью и идеалистической болтовней.

Главным средством сдерживания военной угрозы остается внушительная мощь армии и флота. Только страна, готовая воевать, способна призывать остальные страны к миролюбию.

Не поддавайтесь доброжелательной болтовне

Не стоит недооценивать мощную привлекательность разговоров о том, что люди хотят слышать. Сладкие речи вызывают зависимость, оказывая одновременно успокаивающее и гибельное воздействие. Правда может оказаться куда менее удобоваримой, но от нее зависит жизнеспособность вашего предприятия.

А в это же время германское правительство продолжало яростно настаивать на «равном статусе» своих вооруженных сил. И требовало разрешения довооружиться для достижения паритета со своим наиболее сильным в военном отношении соседом в лице Франции. Удивительно, но теперь сэр Джон Саймон категорически возражал немецким притязаниям, настаивая на необходимости соблюдения Германией Версальского договора. В ответ на это немецкие представители временно покинули Конференцию по разоружению.

Такое развитие событий выглядело в глазах Черчилля угрожающим, но вряд ли неожиданным. На самом деле его потрясла реакция британской общественности на точку зрения Саймона. В прессе и на улицах раздавались многочисленные протесты против несправедливого отношения к Германии. 17 октября 1932 года Черчилль отреагировал на это еще одной статьей в Daily Mail. Приветствуя твердую позицию Саймона, он писал, что она «сделала для укрепления мира в Европе больше любых других слов, произносившихся от лица Великобритании в течение многих лет». Кроме того, он указал на заявление германского министра по делам перевооружения о том, что, вне зависимости от итогов Конференции по разоружению, Германия пойдет своим путем, ориентируясь на собственные нужды. Таким образом, даже твердого заявления Саймона будет совершенно недостаточно, чтобы противостоять росту немецкой угрозы. Жесткую риторику необходимо подкрепить мощным арсеналом.

Реакция Саймона на требования Германии ободрила Черчилля, но очень скоро ее затмила резолюция Палаты общин в пользу «непредвзятого рассмотрения просьбы Германии о применимости к ней принципа равенства». Еще более обескураживающими были слова премьер-министра Болдуина, использованные им для поддержки этой позиции: «Думаю, что обычному человеку пора осознать, что никакая сила на свете не защитит его от возможности попасть под бомбежку». Англию и Францию поразил общий недуг – смесь фатализма и беспомощности, который оставлял каждую из стран на милость любого агрессора.

Черчилль, выздоравливавший после изнурительного приступа паратифа, собрал все свои силы для выступления в Палате общин 23 ноября 1932 года. Он предупредил о «воинственных умонастроениях», которые распространялись в Германии, и заявил, что «не припоминает, чтобы когда-либо еще пропасть между тем, что говорят государственные деятели, и тем, что в действительности происходит во многих странах, была настолько широка, как сейчас».

Он поиздевался над «привычкой говорить приятное и изрекать высокопарные благоглупости в надежде заработать аплодисменты, не опираясь хоть на какие-нибудь факты». Что же касается его самого, он предпочел бы другой курс:

– Точно так же, как покойный лорд Биркенхед говорил в отношении Индии, – а я думаю, что в этом заключена глубокая прозорливость по отношению к происходящему там, – «Скажите Индии правду», я бы сейчас сказал: «Скажите правду британскому народу». Это твердые, сильные люди. Сейчас они могут быть немного раздражены. Но если вы честно расскажете им о происходящем, вы сможете избежать горьких упреков и осуждения, которые бывают крайне неприятны, когда являются следствием внезапной утраты иллюзий.

Правда, которую следовало сказать, заключалась в ускоренной ремилитаризации Германии, которая будет происходить даже на фоне разоружения Англии и ее союзницы – Франции. Правда, которую следовало сказать, «даже если это шокирует Палату», звучала так: «Я предпочел бы видеть еще десять или двадцать лет односторонне поддерживаемый мир, чем войну между равными между собой великими державами».

«Скажите правду британскому народу. Это твердые, сильные люди».

Речь в Палате общин 23 ноября 1932 года

Это было честное и смелое заявление о приоритете национальных интересов своей страны. Но Черчилль был достаточно опытным государственным деятелем, чтобы понимать, что само по себе соблюдение национальных интересов не является гарантией мира. Далее он заявил, что верит в «огоньки доброй воли и примирения» во всей Европе. Но «раздуть эти огоньки» с помощью стремительного разоружения нельзя. Прежде чем европейцы ринутся ослаблять сами себя, им следует предпринять необходимые шаги к избавлению от того, что Черчилль обозначил как «справедливое недовольство побежденных». Если этого удастся достичь, поводов для новой войны будет меньше или даже они вообще будут устранены. И только тогда, на фоне минимальной вероятности войны, можно приступать к обсуждению «разоружения победителей». Поступать по-другому, «способствовать чему-то вроде равенства вооружений… при том, что эти проявления недовольства не утихают, означало бы почти то же, что назначить дату начала новой европейской войны – так же, как назначают дату призового боксерского поединка».

Черчилль никогда не одобрял карательный уклон Версальского договора и искренне считал, что у Германии есть поводы для обид. Но основная мысль заключалась в том, что договор можно пересматривать только с позиции силы, на фоне существенного военного превосходства Англии и Франции, а не отступая перед лицом требований поднимающего голову неприятеля.

Переговоры с позиции силы

Когда-то Марк Твен огорчался по поводу банков, которые дают деньги только если вы можете доказать, что не нуждаетесь в них. Печально, но это действительно так. Ваши шансы получить то, что нужно, значительно повышаются, если вы ведете переговоры с позиции силы, а не слабости, наличия, а не потребности, и достаточности, а не недостатка. Правила честной игры диктуют, что лежачего не бьют. Однако не стоит рассчитывать на то, что ваши конкуренты будут придерживаться этих правил. Обычно самый суровый удар наносят именно тогда, когда вы уже находитесь в лежачем положении. Лучший момент для переговоров наступает, когда все идет хорошо, вы понимаете, что сильны, и у вас есть множество вариантов действий, в том числе вариант отказаться от сделки или принудить к выполнению ее условий. Трудно убеждать или настаивать, если вы зажаты в угол.

Это была речь, поражающая своим очевидным здравомыслием. Удивительна реакция правительства, безрассудно настаивавшего на продолжении движения к разоружению в Европе. Палате было предложено поддержать сокращение Королевских военно-воздушных сил в качестве жеста доброй воли, призванного вдохновить остальные европейские страны на аналогичные действия. Заместитель министра авиации сэр Филипп Сэссун жизнерадостно сообщил, что правительство «будет готово мириться с наличием серьезного отставания Королевских военно-воздушных сил от военной авиации других великих держав» до момента окончания Конференции по разоружению. Другими словами, военно-воздушные силы будут оставаться слабыми и недоукомплектованными техникой и людьми до тех пор, пока провал политики разоружения не станет свершившимся фактом. Черчилль возразил, что расчет на то, что Франция сократит свою военную авиацию в два раза, – «явление из области небылиц». Без достаточного военно-воздушного флота ни одна миролюбиво настроенная страна не может надеяться на поддержание собственного нейтралитета или на «сохранение своей свободы и независимости».

«Для войны в воздухе лучшей формой обороны, безусловно, является атака».

Речь в Палате общин 21 марта 1922 года

В этот период времени Черчилль, не имевший доступа к секретным разведданным, приобрел союзника в лице Десмонда Мортона, главы отдела экономической разведки имперского комитета обороны. Мортон стал снабжать Черчилля точными данными о состоянии немецкой военной промышленности, в том числе о разработке и производстве авиатехники. Этими данными располагало правительство, но они умышленно не доводились до сведения членов Парламента и общественности. Очень осторожно, чтобы не подвести своего информатора, Черчилль распространил часть этой статистики в надежде подвести Палату общин к пониманию серьезной опасности, нависающей над Великобританией.

В дополнение к цифрам и фактам Черчилль проанализировал личность Адольфа Гитлера и состояние высших эшелонов власти Германии. 13 апреля 1933 года он заявлял: «После окончания Великой войны нам обещали, в частности, что безопасность будет гарантирована наличием в Германии демократической формы правления и парламентских институтов». Указывая на то, что Гитлер только что установил прямое нацистское правление во всей стране, полностью упразднил региональные власти и избавился от последних признаков демократии в правительстве, он продолжал: «Всего этого больше нет. Мы имеем дело с диктатурой в самой мрачной из ее форм». 23 апреля в транслировавшейся по радио речи на собрании Королевского общества Св. Георгия Черчилль прямо обратился к общественности:

– Ничто не спасет Англию, если она не спасет себя сама. Как только мы потеряем веру в себя, в свою способность руководить и направлять, потеряем волю к жизни, на этом наша история, безусловно, закончится. Если на фоне того, что окружающие нас со всех сторон государства день ото дня укрепляются в своем агрессивном и воинственном национализме при помощи оружия и торговли, мы останемся в параличе доморощенных теоретических догм или в ступоре послевоенного утомления, то предсказания злопыхателей сбудутся, и нас постигнет скорая и окончательная гибель.

14 октября 1933 года Гитлер решил, что Германия больше не будет участвовать в работе Конференции по разоружению. Это было не объявление войны, но совершенно очевидная декларация готовности воевать. Тем не менее в высших эшелонах британской власти это не восприняли как сигнал тревоги, руководство страны стало еще более решительно отрицать очевидное. В ответ на отказ Германии участвовать в Конференции британское правительство заявило, что удвоит свои усилия в деле разоружения. После этого Черчилль предал огласке дополнительный объем секретных сведений о наращивании вооружений Германией. Выступая в Палате общин 7 февраля 1934 года, он говорил: «Учитывая текущее состояние дел и наше положение на карте Европы, я не в состоянии понять, каким образом мы можем и далее откладывать принципиальное решение вопроса о нашей военной авиации. Она должна быть как минимум настолько же сильной, как авиация любой державы, способной напасть на нас». Он предупреждал, предвидя предстоящие ужасы, что «звуки рвущихся в Лондоне бомб, лавины огня, дыма и каменных обломков будут оповещать нас о каждом промахе, допущенном в решении вопроса о военной авиации».

За яркую образность речи Черчилля называли паникером и поджигателем войны, однако эти эпитеты мало волновали его: «Нам нельзя терять ни часа».

Но для Стэнли Болдуина ситуация выглядела иначе. Он вновь подтвердил курс, которого его правительство придерживалось даже перед лицом очевидной угрозы упорно: Наращивание английских вооруженных сил начнется только в том случае, если Конференция по разоружению окончится неудачей. После речи Черчилля 7 февраля Болдуин заметил в адрес Палаты общин: «Я не думаю, что нам следует готовиться к войне».

В самом начале 1934 года правительство выступило с так называемым обязательством по поддержанию паритета. И пообещало, что британская военная авиация будет развиваться наравне с авиациями других стран, но не превосходить их. Оставшийся в одиночестве Черчилль (формально – член Парламента от консерваторов, но лишенный партийной поддержки) расценил это решение как «игнорирующее неприглядную реальность ситуации в Европе». Он предупреждал, что политика паритета ничего не дает, поскольку Германия способна очень быстро произвести большое количество современных самолетов выдающегося качества. Черчилль заявил, что хочет не «политики паритета», а настоящего паритета. Причем срочно, так, чтобы Британия была в состоянии догнать или даже превзойти объемы производства Германии. Когда Болдуин попытался дистанцироваться от него, заявив, что правительство обязано считаться с общественным мнением, Черчилль обратился непосредственно к нему: «Вам не следует обращаться к общественности и спрашивать, что она думает по этому поводу. Такие вопросы должны решать Парламент и кабинет, а народ будет судить о том, насколько правильно они действовали в качестве его поверенных. Премьер-министр наделен властью, а раз так, то он наделен и тем, что всегда сопутствует власти, – ответственностью. Страна ждет от него информации и руководства».

В ответ Болдуин еще раз подтвердил, что рост производства самолетов возможен только в случае, если усилия Британии, направленные на всеобщее разоружение, окончатся неудачей. Однако Черчилль продолжал настаивать на удвоении Королевских ВВС.

Это была утомительная многомесячная битва, которую он вел в одиночестве. Когда у правительства иссякали достойные аргументы против позиции Черчилля, оно прибегало к прямой обструкции. Черчилль упорствовал, предавая гласности секретную информацию по мере ее получения, и постепенно развеивал туман самообольщения. Министр авиации в правительстве Болдуина Суинтон представил план, согласно которому численность авиации передового базирования Королевских ВВС должен был увеличиться до 1750 единиц к 1939 году. На первый взгляд это выглядело впечатляюще, и правительство надеялось таким образом слегка успокоить или даже вообще удовлетворить надоедливого Черчилля. К великому огорчению Болдуина, Черчилль заявил, что новый план означает, что «к 1939 году состояние ВВС Британии будет хуже относительно того, что у нас есть сейчас, и ключевое слово здесь – относительно. Он нарисовал удручающую картину гонки вооружений, сообщив, что к концу следующего, 1935 года, Германия догонит по числу самолетов Королевские ВВС, а к 1936 году, несомненно, будет превосходить их.

В течение всего лета и осени 1934 года Уинстон Черчилль продолжал говорить о воздушной мощи, не скрывая правды и оперируя фактами с целью «вынудить к более энергичным действиям» правительство Болдуина. Выбор глагола в приведенной цитате Черчилля показателен. В большинстве случаев цель состоит в убеждении. В критических ситуациях бывает действительно необходимо вынудить с помощью подавляющего превосходства аргументов и фактов, которые в итоге заставляют противную сторону капитулировать. Черчилль вел свою кампанию по вынуждению, перемежая изложение фактических данных с заявлениями, направленными на то, чтобы подтолкнуть к тому или иному решению. 16 ноября 1934 года он в обход Парламента выступил по радио с речью, адресованной непосредственно британскому народу, в которой он просил людей подумать о предстоящем периоде времени:

– Пристально взглянув на угрозу, надвигающуюся на Великобританию, вы, боюсь, увидите, что остается единственный зловещий выбор, который часто вставал перед нашими пращурами: покориться или подготовиться. Покоримся ли мы воле более сильной нации или подготовимся к защите наших прав, свобод и, естественно, жизней? Если мы покоряемся, то надо выказать свою готовность к этому вовремя. А если мы подготавливаемся, надо с этим не опоздать. Покорность будет как минимум означать гибель и дележку Британской империи. А народ ждет та же участь, что и малые страны вроде Норвегии, Швеции, Дании, Голландии, Бельгии и Швейцарии под пятой тевтонского превосходства в Европе.

Болдуин постоянно ссылался на общественное мнение. Черчилль считал это попыткой уйти от ответственности. Но поскольку такой пиетет перед общественным мнением был излюбленной тактикой премьер-министра, он решил изменить общественное мнение. Его радиообращение стало прелюдией к серьезной атаке в Парламенте, хорошо подготовленной при помощи секретной правительственной информации, которой его снабжали Мортон и молодой чиновник Министерства иностранных дел по имени Ралф Уиграм. Поддержанный изменившимся настроением общественности и вооруженный огромной массой данных о деятельности врага, Черчилль смог заставить Болдуина скрепя сердце согласиться начать расширение Королевских ВВС.

Эта победа помогла укрепить обороноспособность страны, но вряд ли ее можно было считать триумфом. Усилий Черчилля оказалось недостаточно, чтобы заставить правительство действовать с размахом, к которому он призывал. Когда в 1938 году преемник Болдуина Невилл Чемберлен, стараясь «умиротворить» Гитлера, подписал Мюнхенские соглашения, отдававшие последнему Судетскую область Чехословакии, Черчилль окончательно рассорился с Консервативной партией. Он громко заявил, что это фиаско, позор и приглашение на войну. Собратья по партии возмущались действиями Черчилля, «дискредитирующими» консервативное правительство, – сэр Гарри Гошен злобно заметил, что «было бы намного лучше, если бы он заткнулся».

Заткнуться! Для человека, больше всего любившего две вещи – свою страну и правду, это было невозможно. И именно эта двойная любовь поддерживала его в течение десятилетия, которое сам он называл политическим забвением. Тогда за ним шли очень и очень немногие, но душой и разумом он по-прежнему оставался истинным лидером.

Говорить правду нужно не потому, что так учила мама и это считается правильным. А потому, что это лучший способ руководства любой организацией. В противном случае вряд ли можно ждать хороших результатов от её деятельности. Это простой совет (как говорил Черчилль, «все величайшие вещи просты»). Но следовать ему бывает трудно и даже очень трудно. Ведь слышать правду хотят далеко не все. И, высказав ее, можно оказаться в одиночестве на трудной и долгой дороге.

11
Ориентируйтесь по своему компасу

«Нет ничего опаснее, чем жить в суетливой обстановке Гэллаповских опросов общественного мнения, постоянно щупая чей-то пульс и измеряя температуру».

Речь в Палате общин 30 сентября 1941 года

Черчилль называл 1930-е годы своими «годами забвения». Оставаясь вполне успешным писателем и журналистом, он страдал от политического одиночества и пережил целую череду личных неприятностей. Сначала американский биржевой крах 1929 года лишил его большей части накоплений. Затем он получил серьезные травмы, попав под машину в Нью-Йорке. Оправляясь от травм, он подхватил паратифоидную лихорадку и пережил два ее приступа, прежде чем окончательно выздоровел. Его мучила хроническая депрессия, приступы которой он называл «тоской зеленой». И все же Черчилля-человека и Черчилля-лидера отличала выдающаяся стойкость. Какие бы удары ни наносила ему судьба, ему всегда удавалось не просто оправиться от них, но и дать сдачи.

«Да, все мы – букашки. И я уверен, что лично я – светлячок».

Цитируется по книге Вайолет Бонэм Картер «Черчилль, каким я его знала (Неофициальный портрет)», 1965

И все же в течение всех этих долгих десяти лет Уинстон Черчилль находился на политических задворках. Как и жителей большинства других стран, внимание британцев было сосредоточено на ситуации в экономике. Великая депрессия не затронула Великобританию так же сильно, как Соединенные Штаты и многие другие страны. Хотя в некоторых местностях и отраслях (угледобывающие предприятия в Уэльсе, часть областей Шотландии или судостроение) царили удручающая бедность и безработица, в целом страна переживала период скромного достатка. Несмотря на это, умонастроения британцев оставались тревожными.

Тревожился и Уинстон Черчилль, но его опасения не относились к экономике. Пока его соотечественники и коллеги по Парламенту сосредоточенно изучали проблемы занятости и инвестиционного климата, он пристально наблюдал за возвышением Адольфа Гитлера и делал все, что было в его силах, для того чтобы власти также обратили на это внимание. Первая мировая война закончилась подписанием Версальского договора, который оставил Германию без военной авиации, запрещал ей иметь и строить большие боевые корабли и подводные лодки и ограничил численность ее армии символическим количеством в 100 000 человек без танков и тяжелой артиллерии. Став рейхсканцлером при угасающем президенте Германской республики Гинденбурге в 1933 году и заняв пост главы государства после его смерти в 1934 году, Гитлер начал реализовывать программу вооружений. И она не просто нарушала положения Версальского договора, а вообще не принимала его во внимание. Осенью 1934 года Германия начала производить танки. Ранней весной 1935 года Гитлер санкционировал создание люфтваффе (немецкой военной авиации) и снова ввел военный призыв, начав резко увеличивать численность армии. Англо-германский морской договор 1935 года позволил Германии строить подводные лодки (которые и до этого тайно строились в нарушение Версальского договора). К сентябрю 1938 года, несмотря на ограничения, наложенные Версальским договором, армия Германии насчитывала 600 тыяч человек, 46 пехотных дивизий и пять танковых соединений (панцердивизий). В британской армии в тот период служили около 200 тысяч человек, многие из которых направлялись на охрану отдаленных рубежей империи. Хотя английская армия (во многом благодаря усилиям Уинстона Черчилля) была первой, всерьез занявшейся развитием танкостроения в ходе Первой мировой войны, в 1938 году в ее составе была всего одна более или менее боеспособная танковая дивизия. Что касается еще одного рода войск, который договор запрещал иметь Германии, то к осени 1938 года люфтваффе имела в своем распоряжении 3000 современных самолетов – больше, чем было у британских или французских ВВС.

Когда нужно раскачивать лодку

Люди в любой организации боятся «раскачивать лодку», потому что это оказывается неприятно для всех. Но делать это нужно. Определите, когда для этого наступит подходящий момент, и начинайте действовать.

Правительство под руководством сначала Рамсея Макдональда, а затем и Стэнли Болдуина решительно сосредоточилось на экономической работе. Горя желанием сократить налоговое бремя, оно резко сокращало военный бюджет, особенно целевое финансирование ВВС. Черчилль реагировал на это, потребовав не возвращения к прежним объемам, а удвоения мощи Королевских военно-воздушных сил в кратчайшие сроки и последующего удвоения на более отдаленном этапе планирования. Он указывал на стремительный рост германской люфтваффе, которая вот-вот должна была превзойти британскую военную авиацию. Не получив поддержки в Парламенте, он призвал на помощь радиоволны и 16 ноября 1934 года обратился к британскому народу с речью, в которой попытался положить конец благодушным общественным настроениям. Он говорил: «На расстоянии всего нескольких часов полета располагается страна, населенная семьюдесятью миллионами образованных, трудолюбивых, дотошных и дисциплинированных людей, которых со школы приучали к мысли о том, что захватнические войны являются благородным занятием, а смерть в бою – самым почетным уделом мужчины. Эта нация отказалась от всех свобод ради возможности умножить свою коллективную мощь». Черчилль предупреждал, что эта страна «…наращивает свои вооружения с небывалой скоростью. И уже имеет в своем распоряжении это достойное сожаления новое средство поражения с воздуха, от которого нас не защитят моряки, которое представляет равную и грозную опасность для женщин и детей, слабых и немощных, пацифистов и шовинистов, военных и гражданских, фронтовых окопов и загородных коттеджей».

«По сравнению с большинством других людей он обладает особым талантом заключать в максимум слов минимум смысла».

О Рамсее Макдональде, Речь в Палате общин 23 марта 1933 года

Такая радиопередача была уникальным событием. В управляемой государством Би-би-си целиком поддерживали правительственную политику. Одним из ее ключевых пунктов было то, что важнейшей проблемой Великобритании является экономика, и эта проблема не идет в сравнение ни с какими другими. Именно поэтому правительство стремилось сократить военный бюджет, который составлял наиболее существенную по сравнению со всеми другими статью государственных расходов. Прежде всего Великобритания поддерживала идею всеобщего разоружения и одобряла созыв Всемирной конференции по разоружению в 1933 году. Бесцеремонный отказ Германии от участия в ней в октябре того же года не встревожил британское правительство. Оно отреагировало еще большим стремлением продемонстрировать свою приверженность делу разоружения. В радиообращении 1934 года Черчилль взял под прицел это упорное нежелание считаться с реальностью:

– Некоторые говорят – а случается, и исходят диким криком – что мы должны взять на себя риск одностороннего разоружения, чтобы показать пример всем остальным. Мы занимаемся этим вот уже пятый год, но наш пример остается без подражателей. Наоборот, он привел к обратному результату. Все остальные страны принялись вооружаться еще усерднее. А ссоры и интриги, вызванные этим вопросом, породили еще большую взаимную неприязнь среди государств.

Идея международного разоружения потерпела крах. Но британское правительство не останавливалось. В ход пошла та самая политика умиротворения, получившая свое название с легкой руки Невилла Чемберлена. Теперь надеялись на то, что британский пример, который нисколько не убавил количества оружия в мире, хотя бы убедит Германию и Италию в том, что им не угрожает агрессия со стороны Великобритании, и поэтому курс на разоружение следует продолжать. Британскому правительству удалось уговорить французов, что и им надо разоружаться.

Черчилль, продолжая оставаться почти в полном одиночестве, снова возражал. Для него подобная политика выглядела национальным самоубийством.

Подавляющее большинство членов английского правительства вполне осознанно не обращали внимания на предупреждения Черчилля. Существовало твердое убеждение в том, что Британия просто не может позволить себе наращивать военную мощь, и вера в то, что перевооружение английской армии подхлестнет милитаризацию в Германии и Италии. Кроме того, опасались, что такое перевооружение может спровоцировать Гитлера и Муссолини на превентивную войну, к которой Великобритания не готова. Трагический парадокс состоял в том, что эта неготовность как раз и являлась прямым следствием нежелания правительства заниматься военным вопросом.

Память об ужасах недавней Великой войны побуждала британское правительство к самообольщению (с точки зрения Черчилля, самоубийственному). Оно продолжало политику сознательного ослабления армии с целью предотвращения войны, считая, что это может умиротворить тех, кто вооружается в ее преддверии, то есть Гитлера и Муссолини. Великобритания и ее ближайший союзник Франция закрывали глаза на последовательные нарушения Гитлером положений Версальского договора – наращивание вооружений, милитаризацию Рейнской области, аннексию Австрии и, наконец, захват Судетской области Чехословакии в сентябре 1938 года.

Черчилль оказался в затруднительном положении. Не входя в правительство, он не мог оказывать прямого влияния на проводимую им политику. А его непримиримая критика означала, что в состав правительства его не пригласят. Но молчание в отношении политики, которую он считал самоубийственной, могло быть воспринято как ее одобрение. А это никак не могло способствовать его цели – призвать правительство к порядку, можно сказать, «умиротворить» его. Ему требовалось найти способ разграничить между собой критику и поиск взаимного согласия.

Сила без власти

То, что у вас нет властных полномочий, не означает, что вы бессильны. Если вы находитесь вне происходящего, ищите любые способы проникнуть внутрь. Даже если для этого придется нарушить общепринятые правила. Обзаведитесь новыми друзьями. Обеспечьте себе поддержку. Продолжайте говорить. Вы не проиграли, пока не сдались.

Черчилль решил действовать в обход официальной бюрократии. За частоколом, которым оградилось от него правительство, его выступления продолжали бы оставаться гласом вопиющего в пустыне. Необходимо было найти возможность получать информацию и оперативные данные, доступные только для служебного пользования. Тогда у него появятся инструменты, доступные узкому кругу правительственных чиновников, и он сможет сделать то, чего не хочет делать правительство: наглядно продемонстрировать обществу серьезную и усугубляющуюся опасность международной военной обстановки. И Черчилль принялся обхаживать ряд чиновников из высоких правительственных кругов, взывая к их собственным нарастающим ощущениям тревоги в связи с курсом высшего руководства во главе с премьер-министром. Целью Черчилля были не только те, кто симпатизировал его точке зрения, но и те, кто обладал достаточной властью, чтобы оказать ему помощь в получении нужной информации. Среди тех, кто не смог устоять перед силой личности Черчилля, его аргументацией и умением убеждать, были: руководитель сектора экономической разведки Комитета национальной обороны майор Десмонд Мортон, чиновники Министерства иностранных дел Ралф Уигам и Орми Сарджент, командиры эскадрилий Королевских ВВС Чарлз Андерсон и Герберт Роулз, командующий танковым корпусом бригадный генерал Перси Хобарт. Рискуя потерять свои посты и, возможно, быть обвиненными в разглашении государственной тайны, они снабжали Черчилля секретными сведениями о состоянии военной промышленности, технологических разработок и военной мощи Германии. Правительство не делилось этой информацией ни с Парламентом, ни с общественностью, считая их опасными в условиях проводимой политики умиротворения.

«Я наблюдал, как этот великий Остров быстро и неуклонно спускается по лестнице, ведущей в темную бездну. Шаги по первым широким ступеням этой лестницы весьма приятны, но затем устилавший ее ковер исчезает. Еще немного – и ступени превращаются в булыжные плиты, а затем эти плиты начинают рушиться под ногами».

Речь в Палате общин 24 марта 1938 года

Благодаря своим тайным связям с высокопоставленными правительственными чиновниками и военными Черчилль мог выступать в Парламенте более убедительно и приводить в своих речах многочисленные факты и цифры. Это делало его предупреждения о катастрофическом отставании Великобритании в гонке вооружений значительно более весомыми. Количество его сторонников постепенно росло. К моменту, когда 28 мая 1937 года Невилл Чемберлен сменил Болдуина на посту премьер-министра, правительство уже перешло к осознанию необходимости укрепления обороноспособности Великобритании. При этом политика умиротоворения теперь была направлена не на призыв к всемирному разоружению или на окончательное предотвращение будущих вооруженных конфликтов. Теперь ее целью было не более чем стремление отложить начало новой большой войны для того, чтобы получить возможность лучше подготовить к ней британские армию, авиацию и флот. Но несмотря на то что умиротворение при Чемберлене стало выглядеть несколько иначе, чем при Макдональде или Болдуине, оно продолжало оставаться умиротворением. Его кульминацией стало, разумеется, Мюнхенское соглашение 30 сентября 1938 года. Чемберлен хотел «умиротворить» Гитлера, отдав ему чехословацкие Судеты в обмен на обещание отказаться от ведения войн и территориальных претензий.

Моральный выбор

Может ли достойный результат оправдывать не вполне достойные средства его достижения? Этот вопрос часто встает перед руководителями самых разных организаций. Ответ на него всегда будет заключаться в простой констатации факта: результат неотделим от средств, использованных для его получения. Политика умиротворения предпринималась с целью достижения мира. Черчилль разделял эту цель. Но он рассматривал умиротворение как средство поддержания иллюзии мира, которая гарантировала прямо противоположный результат.

По возвращении в Лондон после подписания Мюнхенского соглашения премьер-министр, сжимая в руке лист бумаги, провозгласил, что привез «мир нашему времени». В ответ и общественность, и Парламент рассыпались в похвалах. Черчилль в окружении немногочисленных сторонников оставался аутсайдером на политическом поле. С этой позиции он и обратился с речью к Палате общин 5 октября 1938 года. Он сразу же решительным образом дистанцировался от большинства своих коллег: «Если я начну мое сегодняшнее выступление не с привычных и поистине неизменных похвал в адрес премьер-министра в связи с его подходом к разрешению кризиса, то это совершенно не говорит о недостатке моего личного уважения к нему». Он предупредил, что намерен «начать с самого нелюбимого и неприятного. Я скажу то, о чем все предпочли бы не знать или забыть, но о чем тем не менее необходимо сказать во всеуслышание. Увы, мы потерпели полное и безоговорочное поражение, а Франция пострадала еще больше, чем мы».

На это Нэнси Астор, виконтесса Асторская, первая женщина британской истории, ставшая членом Парламента, крикнула: «Чушь!»

Черчилль парировал: «Крик “Чушь!”» из уст благородной дамы может свидетельствовать о том, что она не расслышала того, что говорил здесь канцлер казначейства. Именно за счет своего нынешнего рывка герр Гитлер существенно продвинулся в достижении желаемых целей. Вместо того чтобы пытаться украдкой урывать со стола сладкие кусочки, германский диктатор остался доволен торжественно поданными ему переменами блюд. Черчилль подчеркнул, что «Гитлер требовал 1 фунт стерлингов под дулом пистолета. Он его получил и под дулом пистолета стал требовать 2 фунта стерлингов. В конце концов диктатор удовлетворился 1 фунтом 17 шиллингами и шестью пенсами и обещанием доброго отношения к нему в будущем».

Но Черчилль не ограничился метафорами. Так же, как и прежде, когда он усиливал свои речи фактами, касающимися нарастающей гонки вооружений (которыми, не считаясь с риском, снабжали его немногочисленные преданные друзья из властных структур), сейчас он углубился в описание деталей катастрофы, приведенной в движение Мюнхенским соглашением:

– Мы находимся перед лицом бедствия огромного размаха, постигшего Великобританию и Францию. Не будем закрывать на это глаза. Следует признать, что теперь все страны Центральной и Восточной Европы постараются сделать все, чтобы выторговать возможно лучшие условия у празднующей триумф нацистской державы. Система военно-политических альянсов Центральной Европы, на которую могла опираться Франция в обеспечении своей безопасности, развалена, и я не вижу никаких возможностей для ее воссоздания. Путь через долину Дуная к Черному морю, зерновым и нефтяным ресурсам, путь, пролегающий до самой Турции, теперь свободен. Я действительно… считаю, что все среднеевропейские страны будут… втянуты в обширную систему силовых методов политики, центром которой является Берлин. И я уверен в том, что это будет достигнуто без единого выстрела…

Затем Черчилль прочно увязал «среднеевропейские» события (печально известной стала характеристика, данная премьер-министром Чемберленом странам Центральной Европы, – «далекие страны, о которых нам ничего неизвестно») с происходящим у себя дома: «Я нахожу невыносимым осознание того, что наша страна входит в орбиту нацистской Германии, подпадает под ее власть и влияние. И что наше существование начинает зависеть от ее доброй воли или прихоти. Именно чтобы помешать этому, я всеми силами настаивал на удержании всех твердынь обороны…. Все оказалось тщетным».

«Ничто не спасет Англию, если мы не позаботимся о своем спасении сами. Если мы утратим веру в себя, в свою способность руководить и направлять, потеряем волю к жизни, наша история непременно закончится».

Цитируется по книге Денниса Бэрдена «Черчилль в Парламенте», 1967

Переживающий десятилетнюю политическую изоляцию Черчилль смог обратить свое разочарование в собственную пользу в мрачной, но ставшей заслуженно известной концовке своей речи:

– Я не могу обижаться на наш преданный и отважный народ, который был готов выполнить свой долг любой ценой и не дрогнул под напряжением событий последней недели. Я не могу обвинять людей за их естественный и понятный взрыв радости, когда они узнали, что сейчас от них не потребуются суровые испытания. Но они должны знать правду. Они должны знать, что нашей обороной недопустимо пренебрегали и что она полна недостатков. Они должны знать, что мы без войны потерпели поражение, последствия которого будем испытывать очень долго. Они должны знать, что мы пережили ужасный этап нашей истории, когда было нарушено все равновесие Европы и когда на время западным демократиям вынесен ужасный приговор: «Ты взвешен на весах и найден очень легким»^[12]. И не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это только первый глоток, первое предвкушение чаши горечи, которую мы будем пить год за годом. Если только мы не встанем, как встарь, на защиту свободы, вновь обретя могучим усилием нравственное здоровье и воинский дух.

Черчилль, в переносном смысле накинувший мантию ветхозаветного пророка, отказался присоединиться к восторгу обманувшегося большинства или хоть как-то смягчить тональность своего одинокого предупреждения. Вместо этого он продолжал твердо придерживаться нелегкого, но необходимого курса, указанного ему его моральным компасом.

У лидеров не всегда бывают последователи, особенно если по тем или иным причинам они сворачивают на малоизведанные тропы. Да, это чревато трудностями и одиночеством. Прежде чем выбрать такой путь, обретите уверенность. Но если вы убеждены в своей правоте, следуйте этим курсом, убеждая остальных присоединиться к вам, невзирая на риск. Настаивайте и не успокаивайтесь, вне зависимости от того, сколько времени потребуется другим, чтобы пойти следом.

12
Отвергайте сделки с тиранами

«Диктаторы ездят верхом на тиграх, боясь с них слезть. А тигры между тем начинают испытывать голод».

«Пока Британия спала», 1938

К осени 1938 года британское руководство в большинстве своем наконец, хотя и с опозданием, убедилось в неизбежности новой войны в Европе. В период руководства премьер-министра Стэнли Болдуина существовала надежда – а Черчилль делал все возможное, чтобы убедить Палату общин и британский народ в ее тщетности – на долгий и устойчивый мир. К 1937 году, когда Болдуина сменил Невилл Чемберлен, эта надежда почти угасла. Однако Чемберлен считал необходимым любыми способами добиваться разрядки напряженности в Европе, чтобы оттянуть начало войны и дать возможность так долго находившейся в состоянии разоружения Великобритании надлежащим образом подготовиться к ней. Он вступил в переговоры с двумя самыми воинственными европейскими диктаторами, Муссолини в Италии и Гитлером в Германии. Чемберлен пытался нащупать способы «умиротворения» обоих в надежде предотвратить или хотя бы отложить начало войны.

Политика умиротворения никак не умерила кровожадные аппетиты диктаторов. Напротив, лишь распалила их. В 1938 году Гитлер стал угрожать вторжением в Чехословакию с целью аннексии Судетской области, преимущественно населенной этническими немцами. Согласно Версальскому договору Великобритания и Франция были обязаны защищать чехословацкий суверенитет, так что германское вторжение означало бы начало новой европейской войны. Тогда Чемберлен отправился в Мюнхен и 30 сентября 1938 года заключил с Гитлером договор о передаче Судетской области Германии. Многие британцы с облегчением вздохнули, посчитав, что Чемберлен действительно привез им «почетный мир» и «мир нашему поколению».

«Все кончено. Молчаливая, скорбная, покинутая, сломленная Чехословакия скрывается во мраке… Мы потерпели поражение без боя».

Речь в Палате общин 5 октября 1938 года

«Сколь ужасной, фантастичной и неправдоподобной представляется сама мысль о том, что мы должны здесь, у себя, рыть траншеи и примерять противогазы лишь потому, что в одной далекой стране поссорились люди, о которых нам ничего неизвестно», – так прозвучало знаменитое высказывание Чемберлена в разгар Судетского кризиса. Для его стараний избежать начала войны именно в этот период имелась уважительная причина: Великобритания была совершенно неспособна сражаться в одиночестве. Вместе с тем это замечание является наглядной иллюстрацией узости его взгляда. Вопреки представлению Чемберлена, считавшему чехословацкий кризис лишь «ссорой» в далекой местности, почти не имеющей отношения к интересам Великобритании, Черчилль предсказывал, что нацистский режим вскоре поглотит всю Чехословакию. А с этой потерей Англия и Франция лишатся важного оборонительного рубежа. В своей речи в Палате общин 5 октября Черчилль указывал, что с переходом Чехословакии под контроль нацистов у Гитлера высвободится значительное количество войск, которые он сможет бросить на Запад.

– Многие искренне убеждены в том, что мы пожертвовали всего лишь интересами Чехословакии. Тогда как я опасаюсь, что мы нанесли глубочайший урон и, вполне возможно, подвергли смертельному риску безопасность и независимость Великобритании и Франции. Вопрос не сводится просто к возвращению германских колониальных владений, чего, я уверен, от нас очень скоро потребуют. Вопрос не сводится также к потере влияния в Европе. Все намного глубже. Задумайтесь о самом характере нацизма и способах правления, которые он использует.

Последствия были очевидны: Британии предстояло ожесточенно сопротивляться наглым завоевателям. Прогноз Черчилля основывался на «самом характере нацистского режима», и этого было вполне достаточно. Но он мог бы обосновать его самой природой любых попыток договоренностей с тиранами. Перед тем как вступить с Гитлером в переговоры, Чемберлен говорил: «Всеми силами мы должны стремиться избежать войны: анализировать возможные поводы, пытаться устранять их, вести обсуждения в духе сотрудничества и доброй воли. Я не верю, что такая программа действий может быть отвергнута жителями нашей страны, даже если для ее воплощения придется устанавливать личный контакт с диктаторами». Чемберлен не понимал, что переговоры с диктатором, угрожающим начать войну, – сделка с шантажистом. А это почти наверняка означает, что, получив желаемое, шантажист вернется с требованием большего. Шантажиста невозможно умиротворить.

Ловушка практической целесообразности

Компромисс – основа переговорного процесса и, следовательно, составляющая бизнеса. Но одно дело – настоящий компромисс, то есть уступка для получения чего-либо взамен. И совсем другое – целенаправленная сдача позиции перед лицом угрозы. Истинный компромисс усиливает бизнес, поскольку создает продуктивные взаимоотношения между партнерами. Односторонняя уступка – всегда сделка с дьяволом. Ее последствия – это отношения гонителя и жертвы, шантажиста и шантажируемого. Не становитесь жертвой. Избегайте вымогателей или сопротивляйтесь им до победы. Продуктивно договориться с ними невозможно. Им нет места в цивилизованном бизнесе.

Дипломатия и коммерция похожи в том, что и там, и там происходит обмен ценностями. Это основа любой цивилизованной сделки. Все остальное – воровство, запугивание, вымогательство, шантаж – является инструментарием тиранов и диктаторов. Попытка договориться с тираном – первый шаг на скользкую дорожку. И Черчилль ясно дал это понять своим коллегам по Парламенту:

– Премьер-министр желает видеть сердечные отношения между нашей страной и Германией. Сердечные отношения между народами не составляют никакой трудности. Наши сердца открыты немцам. Но они бессильны. А дружба с нынешними немецкими властями невозможна ни при каких обстоятельствах. Могут быть корректные дипломатические отношения. Но никогда не будет дружбы между британской демократией и нацистским режимом, который отверг христианскую мораль, опирается на варварское язычество, превозносит агрессию, черпает силу и извращенное наслаждение в репрессиях и, как мы смогли убедиться, с неумолимой жестокостью прибегает к угрозам массового убийства. Такой режим никогда не сможет быть надежным другом британской демократии.

Я нахожу невыносимым осознание того, что наша страна входит в орбиту нацистской Германии, подпадает под ее власть и влияние. И что наше существование начинает зависеть от ее доброй воли или прихоти. Именно чтобы помешать этому, я всеми силами настаивал на удержании всех твердынь обороны… Все оказалось тщетным. Каждую позицию целеустремленно и последовательно сдавали под благовидными и правдоподобными предлогами.

Мы не желаем, чтобы нас направили по пути превращения в одного из сателлитов Германии, которая стремится к порабощению Европы. Пройдет совсем немного лет, а возможно, и совсем немного месяцев, и перед нами поставят требования с предложением принять их. Они могут коснуться уступок наших территорий или свобод. Я предвижу и предсказываю, что политика уступок принесет с собой ограничения на свободу слова и обсуждений в Парламенте, с общественных трибун и в прессе. Поскольку будет сказано – а я слышу, как это иногда говорят уже сейчас – что критиковать диктаторский нацистский режим обычным британским политикам непозволительно. И тогда, при прямо или косвенно подконтрольной прессе, когда все общественное мнение будет убаюкано и одурманено до состояния бессловесной покорности, нас поведут дальше через все этапы такого пути.

Чемберлен рассматривал политику умиротворения как средство выиграть время для того, чтобы у Великобритании появилось больше возможностей для обороны. Черчилль считал сделку премьер-министра с шантажистом резким ограничением возможностей страны. Так происходит, когда примиряются с грабежом. «Я размышлял над тем, что можно сделать, чтобы защититься от наступления нацизма и сохранить тот образ жизни, которым мы столь дорожим, – пояснил Черчилль. – Какое единственное средство осталось у нас? Это восстановление нашей островной независимости путем обретения обещанного нам превосходства в воздухе и уверенности в нашей противовоздушной обороне, в наличии которой нас заверяли. Таким образом, мы смогли бы снова стать Островом. Этот неоспоримый факт выглядит как луч надежды, сверкающий в окружившем нас мраке». Единственной возможной альтернативой было то, что британские дипломаты XIX века называли «блестящая изоляция», которую обеспечивало бы превосходство в вооружениях. «Необходимо немедленно предпринять доселе невиданные усилия по наращиванию военной мощи. Решению этой задачи должны быть подчинены все ресурсы нашей страны и весь ее могучий потенциал». Считая, что он достиг «мира для поколения», Чемберлен заставил Великобританию в срочном порядке начать программу перевооружения. Он заставил свою страну превращаться в современное подобие средневекового города, жители которого окружают себя кажущейся им неприступной стеной и выставляют охрану у всех зарешеченных ворот. Сделка с тираном переводит стрелки часов назад – в примитивное и жестокое время, в котором все виды современной цивилизованной деятельности, и в том числе коммерция и торговля, подразумевающие обмен ценностями, становятся невозможны. А характер любых отношений диктуется силой и только силой.

Любые договоренности, основанные на вероломстве, обречены на провал. Сделка, которую нельзя считать обменом ценностями, является грабежом или вымогательством, но никак не бизнесом. Тираны, воры и вымогатели – по сути, одно и то же. Они выдвигают требования, не предлагая истинных ценностей взамен. Когда хотя бы одно их требование удовлетворяют, они начинают требовать большего. Считать, что с тираном существует договоренность – иллюзия при любых обстоятельствах.

13
Примите неизвестность

«Я не могу предсказать действий России. Это загадка, завернутая в загадку, помещенную внутрь загадки».

Выступление по радио, Лондон, 1 октября 1939 года

По мере того как весной и в начале лета 1939 года над Европой сгущались военные тучи, западные демократии, в том числе и Британия, начали обретать драгоценный покой. Они увидели неумолимую оппозицию германскому нацизму в лице советского режима. Понятно, что Иосиф Сталин не являлся большим поклонником демократии, но в «эпоху великих диктаторов», как ее называли, он, бесспорно, был антиподом Гитлеру. Это представлялось вполне очевидным. И пока у Гитлера оставались основания опасаться Сталина и Советов на Восточном фронте, он почти наверняка будет воздерживаться от начала военных действий на Западе.

«Русских всегда недооценивали. А между тем они умеют хранить секреты не только от врагов, но и от друзей».

Страницы: «« « 12345 » »»

Читать бесплатно другие книги:

Осколки хрустальной мечты

Володарская Ольга

Клуб «Хрусталь» считался лучшим в городе. Матвей Абрамов хотел отдохнуть, выпить и, если повезет, с ...

Шаг второй. Баланс сил

Демченко Антон

С момента появления в Хольмграде некоего Виталия Родионовича Старицкого прошёл не один десяток лет. ...

Недвижная гроза

Саган Франсуаза

Франсуазу Саган называли Мадемуазель Шанель от литературы. Начиная с самого первого романа «Здравств...

Счастливый брак по-космически

Черчень Александра

«– Лена, – с придыханием проговорил здоровенный брюнет, ласково поглаживая меня по руке. – У тебя по...

Взлетая над пропастью

Сергеев Олег

Представляю вашему вниманию вторую часть второго тома или четвёртую часть книги из цикла Мир Танария...

Никого не жаль

Крамер Марина

В Москве погибает писательница Анастасия Ромашкина. Казалось бы, какое отношение это имеет к обычной...