Экспедитор. Наша игра Афанасьев Александр
– Чего психовать?
– Ну…
– Саша?!
И я увидел Элину.
– Папой-то смогу стать? Уй… ё…
– Если только римским.
– Да я уж чувствую…
Элина принялась меня лечить… по ее настоянию меня переложили на носилки и отнесли в здание. Там меня, понятное дело, ждали уколы. Причем немало уколов.
– Где ты так?
– Упал с фуры с четырехметровой высоты. Четыре с лишком даже. Из ружья по мне выстрелили.
– Вижу. Лежи.
Элина достала походный хирургический набор.
– Еще когда в лодку забирался, дернули…
– Лежи спокойно.
Первая дробина звякнула о кувез. Вторая.
– Что в Ижевске? Я что, в розыске?
– Не знаю. Я сбежала.
– Что значит – сбежала? – я не понимал происходящего, до меня еще не дошло, что если Элинка тут, то это не просто так.
– За мной пришли двое. Предъявили документы, сказали, что с тобой что-то, но пароля не сказали. Потом один на меня напасть попытался.
– И ты?
– Я их убила.
Я помолчал. Потом сказал:
– Молодец.
…
– Я опасался, что ты не сможешь.
– Смогу. Смогу, Саша.
…
– Я помню, как меня схватили. Больше этого не будет.
– Молодец.
Мелькнула мысль – в команду, что ли, ее взять? Из женщин получаются отличные снайперы. Я ее возил на стрельбище – результаты очень неплохие были. Если еще поднатаскать.
Опасно? Ну не опаснее, чем сейчас в гости приходят.
– Как они представились?
– Как сотрудники МВД.
– Диме сказала? Ты его видела?
– Видела. Он тут, со мной. Мы бежали вместе.
…
– Его пытались убить у подъезда. Меня они не заметили…
На следующий день я, хоть и с трудом и вопреки настоянию Элины, смог пройти с двумя палками несколько шагов. Получилось не очень, но… все же получилось. Больше всего я боялся обезножить – сейчас это смерть.
Еще через день, когда я лежал в домике, ко мне пришел Серый. Вид у него был весьма виноватый.
– Сань… – Серый не знал, куда глаза девать, – ты извини.
– За что?
– Да за мысли дурные. Ты же знаешь, что я про тебя… и про жену твою плохо думал. А оно вон как…
…
– Хорошо такую бабу найти. Которая не бросит, выходит…
– Хорошо, – сказал я, – вообще-то это ты меня извини. Встрял ты из-за меня с воронятами в блудняки.
– Это мы еще посмотрим. Если есть что предъявить – пусть попробуют. Заодно, пусть стрельбу на рынке обоснуют и все их заходы дикие. Как бы им не предъявили за беспределы все ихние.
– Серый, ты же знаешь, они не предъявлять, они мочить будут. Заныкаться бы тебе на время. Залечь.
– Посмотрим.
Мы оба знали, что я прав.
Гонец добрался до Тольятти на следующий день, после чего банда объявила мобилизацию. Тут дело было не только в том, что десять братанов дуба дали, но и в том, что их как лохов сделали. Если не отбиться – потом уважухи не будет, все кому ни попадя клевать начнут.
База воронят была на окраине, в одной из гостиниц. Сейчас там был полный переполох, люди надевали бронежилеты, садились в машины. На верхнем этаже старший – гнали его Клещом – разговаривал с Мобилой. Мобила – такая кликуха была у бывшего спецназовца ГРУ, который выжил и примкнул к банде. Помимо исполнения наиболее важных заказов, он тренировал воронят, вот почему у банды была такая зловещая слава. У него была своя бригада – десантура, морпехи, двое из спецназа.
– Короче, эти камбарские нас под молотки подвели, но с ними потом. Сейчас надо с Ганей за рынок развести, там непонятка. Но этим я займусь, тебе – задание особое.
…
– Серый есть такой. Из деловых, но бригада своя. Немой мне по рации передал – они его выпасали, он с этим ижевским…
…
– Короче, тихо его устанавливаешь, выпасаешь, берешь и сюда. Семью тоже. С ним отдельно разберемся – на кол его сажать или в рабство.
Сажать на кол – одна из публичных казней банды.
– Сделаем. Установочные есть у него?
– Серый. Завод у него свой, сыр вроде делает. Высокий, тощий…
Через несколько часов черный как уголь «Гелендваген» остановился около обваренного со всех сторон сеткой вагончика – закусочной. Мобила вышел, к нему в хвост привычно пристроился Бурка.
Дверь была открыта, только руку просунуть и засов поднять. Зомби так не сможет – местное изобретение.
Внутри было во многом так же, как и до всего этого, только ассортимент сильно победнее. Красивая девушка за стойкой, от зала место продавца тоже отгорожено сеткой.
– Здравствуй, хозяюшка…
– Здравствуйте…
– Чем покормишь?
– Макароны есть. С котлетами. Кетчуп, майонез. Все нормальное…
– Ну, давай…
Бурка прошелся по залу на восемь столиков…
– Чем платить будете?
– Патронами возьмешь?
– Возьму.
Мобила подмигнул.
– Обожаю девушек, разбирающихся в оружии, – он выстегнул магазин из «стечкина» – такие пойдут?
– Пойдут, у папы такой же…
– А сам папа где?
С кухни, словно чуя неладное, появился мужик. На поясе у него был «стечкин».
– Все в порядке?
– Да, пап, вот, патронами платят.
Мужик и Мобила смерили друг друга взглядами.
– Я человека одного ищу, – сказал Мобила, – говорят, он сыр делать наладил.
– Это не тут, дальше по дороге. Сергей Иванович.
– Хороший сыр?
– Хороший, мы у него берем. Можем отрезать.
Мобила кивнул.
– Вы бы лучше подсказали, как добраться. Заплутали мы.
– Сейчас нарисую.
Звякнула микроволновка.
– Все готово.
Мобила достал пачку патронов, барнаульскую, выложил на прилавок.
– Рисуй…
Оказалось совсем недалеко…
Там был съезд, на нем была стела – высокая, бетонная, на ней трактор и шестеренка. Не промахнешься.
Съехали, остановились. У них было два «Гелендвагена» и «бардак» – то есть БРДМ с переделанным моторным – поставили новенький дизель от газовского грузовика. За все машины было изрядно плачено кровью.
Мобила вышел первым, по лестнице забрался вверх, на крышу «гелика» – оглядеться.
– Карту! – бросил он.
И это были последние его слова.
Потому что земля рядом с памятником внезапно вздыбилась и бросилась в лицо…
Мобилу взрывом бросило через дорогу, метров на двадцать. Он не сразу пришел в себя.
Пришел в себя он от звуков одиночных выстрелов. Они были слышны как будто издалека.
– Там еще! – крикнул кто-то.
– Контроль!
Ах, как подловили…
Этот… в закусочной – он их и подвел прямиком к месту установки фугаса. Сирийский опыт – местные на другую сторону играют, поверишь им – заведут в засаду.
А сейчас расслабились.
Твою же мать…
Ладно… со всем с этим потом… главное – уцелеть. Потом он приведет сюда пацанов, девку на хор поставят на глазах отца, а самого отца на кол посадят. Или обольют бензином и подожгут.
Только еще уцелеть.
– Там проверяли?
– Нет там ни хрена…
– Тогда по коням.
– Все, уходим!
Зарычали моторы… звук удалялся, а он остался лежать тут.
Ништяк…
Ништя-як… не нашли, не убили, не добили, живой. Все остальное – туфта. Как говорил Винни-Пух все туфта, кроме меда.
Сейчас немного отлежаться, потом найти транспорт… это сложно, но вполне возможно. Добраться до города, там собрать пацанов… и вернуться сюда.
Или забрать все, что лежало на нычках, и дергать… дергать на хрен, пока не поняли, что он живой. Числиться мертвяком – тоже неплохо. Воронят боялись, но только до того момента, пока они казались неуязвимыми. Как только это стало не так, многие захотят посчитаться, очень многие. Оступившегося всегда затопчут.
Но это потом. Главное, он живой… а остальное приложится. Все фигня, кроме меда.
Он пополз. Метр за метром. Шаг за шагом. В какой-то момент что-то цапнуло его за палец, он отдернул руку – стекло, что ли, или гвоздь. Оказалось – мышь. Он вдарил кулаком… но мышь, вся в земле и какая-то мокрая что ли, продолжала разевать свою маленькую пасть.
И он понял, что мышь эта уже была дохлая…
Бывшая Россия
Близ Ижевска
Птицефабрика Вараксино
Тысяча тридцатый день Катастрофы
Говорят, что на родине и земля помогает. Фигня полная на самом-то деле. За пределами родных палестин тебя никто не знает, никому ты и на фиг не нужен, а тут ты в розыске, у тебя тут враги есть, есть люди, лично заинтересованные в том, чтобы тебя достать. И ходить надо осторожно – проблемы могут свалиться на тебя подобно тонне кирпичей с самосвала. Или ледышки с крыши по голове.
Но ходить надо…
Я понимал, что провал мой, скорее всего, начнется с того, что я выйду на кого-то из своих… на кого-то из группы. Потому что, пока я ныкаюсь, установить меня сложно, по сотовому меня не отследишь, не те времена, а прятаться я умею. Но как только я выйду на кого-то из своих, шансы быть обнаруженным растут в геометрической прогрессии. Особенно если тот, на кого я выйду, окажется гадом. Точнее, даже не гадом, а умным и предусмотрительным человеком, который решит, что на фиг ему связываться с опальным и обвиненным во всех смертных бывшим старшим экспедитором Ижмаша, бывшим депутатом Горсовета – а вот если он стуканет кому надо, то поимеет с этого вполне конкретные дивиденды. Потому что дружба – она дружба, но начальство больше всего на свете ценит верность. И правильно делает.
Усугубляло все еще то, что по моему настоянию мы все жили в одном месте. За городом, я имею в виду. Место называлось Вараксино, это за Малиновой Горой, которая раньше была деревней, а теперь стала заводским районом. И за Липовой Рощей – поселком Госсовета, куда до Катастрофы провели отличное шоссе, которым и сейчас приятно пользоваться. Вараксино было хорошо сразу по нескольким критериям. Во-первых, там место было, дома были, и инфраструктура какая-никакая, но была. Во-вторых, удобно, оно как бы на отшибе, что с основной площадки, что с четырехсотого производства: пара минут – и ты на Як-Бодьинском тракте, мало загруженном и неплохого качества как раз из-за Липовой Рощи. По городским забитым трассам совсем не надо ехать, сейчас, конечно, это значения не имеет, но… Потом там я просто все знал – там в свое время птицефабрика построила такой домик хороший – вроде как для персонала, но квартиры по девяносто, по сто двадцать метров, есть и двухэтажные. И он стоит почти буквой О, то есть для обороны хорош, перекрыл входы постами – и ни зомби, ни тварь не заберутся. Там люди жили, я по тихой хотел подъезд для своих откупить целиком, договаривался, но не успел. Там же рядом гаражный кооператив и там же дальше садовое товарищество с домами – то есть можно и жилье, и гараж, и огород иметь рядом. Ну чем не хорошо?
Если ехать дальше, к садо-огородам, то там, на повороте, есть небольшой песчаный карьер, и там есть хороший такой родник – а место там диковатое, потому что ниже пруд заросший. И в случае чего уйти можно в сады-огороды, а потом и в лес. Конечно, если примут за зомби и стрелять начнут, кончится плохо но может и повезти. Вот – я оставил комбяху, замаскировал ее и залег – дальше, у ручья, в зарослях. Сыро конечно, но потерплю.
Нужный человек появился часа через три – мне повезло, он не каждый день ходил. Когда он присел и начал наполнять пустые пластиковые сиськи, я негромко напел.
- – Дождь нам капал на рыло…
- И на дуло «нагана»…
Человек вскочил, лапнул пистолет, настороженно всматриваясь в заросли камыша. Потом негромко спросил:
– Вадимыч, ты?
Это и в самом деле был Сомяра. Какая-то недобрая ирония в том, что из всей группы я больше доверяюсь уголовнику, сидявому. Но если так подумать – на воле больше мерзости, чем на зоне, и Катастрофа это мало изменила. На зоне за всю гадость, подлость, гнилость рано или поздно приходится держать ответ – а на воле?
А на воле вовремя предать – это предвидеть…
Мы сидели в овражке у карьера, прямо на земле, чтобы не видно было с дороги. Приняли по пятьдесят коньяку, но больше не хотелось.
Молчали. Зэка вообще умеют молчать, а Сомяра тем более. В зоне он был «один на льдине» – есть такие расклады.
– Про меня чо говорят? – спросил я.
Сомяра зло усмехнулся.
– Что Родину предал.
– А конкретнее?
Сомяра сплюнул.
– Под себя шакалил, суетился. Крысняк в дом привел.
– А вы поверили?
– Я – нет, – веско сказал Сомяра, – а за других не скажу, каждый сам за себя ответчик в таком деле.
– Группа цела?
– Пока да.
– Кто вместо меня?
– Пока вертухай (это он так Саню-ВВ) называл – но это временно.
…
– Думаю, вообще разгонят.
Я удивился.
– А торговать как?
– А никак, – зло сказал Сомяра, – тема такая, что теперь мы теперь только до границы республики возить будем, если посуху, или до Камбарки, если водой. А там у нас забирать будут.
Я присвистнул.
– Здравствуй, жопа, Новый год. Кто – забирать?
– С торга.
– С Новгорода?
– Ага.
– Хрена! Сто пудов это либо канашские, либо зеленодольские, либо еще кто.
Сомяра пожал плечами.
– Может, и они.
Схема знакомая. До боли прямо. Не счесть заводов и вообще дел, которые так разорили. Тупо – на входе, либо на выходе ставят посредника – чаще всего там сын, зять, сват генерального. На входе – втридорога перепродаются комплектующие, на выходе – продукция покупается по одной цене, а перепродается по другой. И вот так за год, за два, за три нормально работающее производство превращается в полудохлое. Потому что с него высосали всю оборотку.
И если вы видите предприятие, которое годами в убытках, но работает – ищите рядом вот такую вот конторку.
Это, кстати, наше ноу-хау. Я до катастрофы много чем интересовался за границей, так вот могу сказать – нет там такого. Директора там за такое могут на пятьдесят лет посадить, не говоря уж о том, что и он сам и все, кто имел отношение к схеме, работы больше не найдут. Там – это защита прав собственников, акционеров. У нас же…
Но меня это все равно взбесило. Сильно.
– Сом. Скажи одну вещь: а чо вы молчите?
– Кому говорить? Депутата у нас нет, даже собрание не назначают.
– А вы потребуйте. Придите с автоматами и потребуйте.
– Вадимыч, сам знаешь, я за любой движняк кроме голодовки – но…
– Что – но? Что?
…
– У вас, ипать, завод отжимают! Не у республики – у вас. Хочешь, скажу, чо дальше будет?
…
– Сначала посредники на продажи и закупки присядут. Потом не станет хватать денег. Начнут резать социалку, которую я, б… как мог пробивал. Но это не поможет. Начнут увольнять и резать зарплаты. Снова не поможет. Потом знаешь, что?
…
– Потом решат, что слишком большая честь – зарплату вам платить. Времена вон какие. Перебьются. Пайками и тэ дэ. Ты же ездил, рабские плантации видел. Хочешь, чтобы и тебя так загнали?
– Меня не загонят.
– А чо? Свалишь?
…
– Эх, ты. Сомяра. Не понял ты одну вещь. Тебе – и всем остальным – выпал шанс. Такой шанс, какой никому в жизни не выпадал. Не сгинуть, а жить, и жить даже по-людски. Хоть по какой-то, но человеческой справедливости. А теперь у вас этот шанс отнимают, а вы на это тупо смотрите. Ну, ладно, может, и пронесет, может, и не будет ничего. Так и прощелкаете хлебалом всю свою жизнь вольную.
Сомяра помолчал, потом сказал:
– Споем, что ли?
– Ну, давай, веди…
И Сомяра запел:
- Это было весною, в зеленеющем мае,
- Когда тундра надела свой зеленый наряд,
- Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
- Опасаясь засады и криков солдат.
- Лебединые стаи нам навстречу летели,
- Нам на юг, им на север – каждый хочет в свой дом.
- Эта тундра без края, эти редкие ели,
- Этот день бесконечный, ног не чуя, бредем.
- А по тундре, по железной дороге,
- Мчится поезд курьерский Воркута-Ленинград.
- А по тундре, по железной дороге,
- Мчится поезд курьерский Воркута-Ленинград.
- Дождь нам капал на рыла и на дула «наганов»
- Суки нас окружили, «Руки в гору!» – кричат.
- Но они просчитались, окруженье пробито —
- Кто на смерть смотрит прямо, пули брать не хотят.
- Мы теперь на свободе, о которой мечтают,
- О которой так много в лагерях говорят.
- Перед нами открыты безмерные дали.
- Нас теперь не настигнет, автомата заряд;
- А по тундре, по железной дороге,
- Мчится поезд курьерский Воркута-Ленинград…
Спели. Сомяра помолчал, потом сказал:
– Эх, Вадимыч. Никогда актив не уважал, а вот день пришел – самому активистом быть. Говори, что делать-то будем.
Бывшая Россия
Ижевск, Устиновский район
Тысяча тридцать второй день Катастрофы
Подполковник Трошков был типичным продуктом милицейско-полицейской системы страны.
Что в ней было не так… сразу и не скажешь, скорее не так было со всей страной и уже давно. На Кавказе говорят, не стыдно зарабатывать деньги любым способом, стыдно денег не иметь… но тут было другое, совсем даже другое. Он не сказать чтобы коррумпирован насквозь, скорее наоборот. Проблема была в том, что у него не было никаких идеалов, никакой системы моральных ценностей, на которых бы он основывал свои поступки, никакой позитивной мотивации того, что он работал в правоохранительных органах. Если спросить его, зачем он пошел работать в полицию, он бы не ответил.
Читать бесплатно другие книги:
