Сосед сверху, сосед снизу Шэй Джина

2. Настя. Разбитая вдребезги

Вой рвется из груди снова и снова, пытаясь разодрать меня на части. Мне хочется думать, что люди так не воют. Волчицы – да. Голодная, одинокая волчица…

Так я хотя бы могу себя утешить, потому что в зеркало мне сейчас смотреть страшно. Я отражусь в нем красная, с всклокоченными, сбитыми в колтун волосами, которые я пыталась выдергать. Так. Кому они сейчас нужны, волосы эти? Женская краса, мать её! Остригу нахрен.Теперь-то не перед кем трепетать и уважать его мнение.

Боже, но больно-то как, почему-у-у-у!!!

И почему Назаров такая неверная мразь?

– Настен, – Алинка барабанит, – я принесла тебе платки и виски.

В этом вся она – сопли можно утереть, но запить их гораздо лучше. Обеззаразить сердечные раны, так сказать.

Сколько над этим издевался Дэн? Каждый раз жирно подчеркивая, что уж, мол, на такую-то дурную девку, да еще и с проблемами с алкоголем, точно никто не западет.

Дверь ванной комнаты я открываю рывком, пытаясь сделать вид, что нет, это не я тут выла как гребаная баньши, и не я даже убежала от Алинки, не в силах признаться ей, в чем дело.

– Ну, что, Назаров все-таки спалился со своим кобелизмом? – сухо интересуется подружка, когда я залпом сначала заглатываю свой виски из стакана, а уж потом зарываюсь лицом в полотенце.

А вот это удар под дых.

– Ты… Ты знала? – тихонько икаю я, высовывая нос из носового платка. – Знала и не сказала?

Да, мы не общались последние полгода, но все-таки, мы же не вдрызг разругались тогда… И если она видела его с кем-нибудь… С этой его Людочкой, например…

Неужели она разозлилась на меня настолько, что умалчивала такое?

– Нет, но до меня доходили слухи. – Алинка разочарованно морщит нос. – Я приглядывалась, но компрометирующего ничего не заметила. Настен, знай я точно, ты бы не смотрела ему в рот столько времени. И не позволяла закапывать себя в могилу.

– Я не позволяла, – всхлипываю я чуть тише, но это не потому, что я успокаиваюсь. Это потому что под придирчивым взглядом Алинки мне хочется втянуть голову в плечи.

А она же оглядывает меня с головы до ног и тихонько вздыхает.

– Скажи мне, что это за юбка?

– Нормальная юбка, – ощетиниваюсь я уже на привычную для меня тему, – обычная.

– Ну, да, как раз для бабки, которой на днях исполнилось восемьдесят восемь, – милостиво кивает мне Алинка, но поняв, что я точно не настроена разговаривать про шмотки, вздыхает и тянется ко мне с объятиями, – с кем хоть? Ты успела разглядеть?

Успела.

И разглядеть, и послушать – в те полчаса, что металась по нижнему этажу нашей квартиры и кидала в спортивную сумку все свои вещи, которые только попадались мне на глаза. В итоге – заглядывать в ту сумку я сейчас побоялась бы, потому что нечаянно выстрелившей оттуда расческой можно выбить кому-то глаз.

Я все успела!

– Она с работы, – тихо выдыхаю я, стараясь не вспоминать вызывающее декольте нашей драгоценной бухгалтерши.

А как же «Ну, что ты переживаешь, милая, разве ты не знаешь, что я куда больше ценю в женщинах скромность? И ревность тебе не к лицу, давай прекратим этот глупый разговор». Что стоят все эти громкие заявления?

Увы, спросить уже не у кого.

Дэн – этой кличкой из нашего с ним детства он не гордился, требуя называть его по полному имени, – спустился вниз, когда я уже трясущимися руками вставляла ключ в замочную скважину. Вышел за вином – я успела услышать, как его красотка просит его взять сразу бутылку и не забыть бокалы «как в прошлый раз».

– Ты сегодня рано…

– Как в прошлый раз?

Мы проговорили это почти разом, и уставились друг на друга.

Дэн смотрел на меня с каким-то усталым спокойным видом, будто ничего страшного и не происходит. Будто любовницы – это совершенно нормально для расписавшейся пары, живущей вместе пять лет. Для мужа и жены нормально, да!

Ну, да, измена настолько часто встречается, что стала обыденной вещью – так он как-то сказал.

Вот только от обыденной вещи нет такого ощущения, будто тебе между лопаток с размаху пристроили топор.

Нет, я понимаю Людмилу. Кто бы её понимал, если б не я – та самая, что с пятого класса школы была влюблена именно в Дэна. Чуть в обморок не упала, когда он пригласил меня на его выпускной бал, а после проводил домой. А с годами он не испортился, только приобрёл лоск, поднабрав мужественности и уверенности в себе. И как я гордилась, что он женился именно на мне. Вот он, да. Этот обаятельный мужчина, с известнейшим кулинарным видео-блогом. У него столько поклонниц, а он любит меня. Меня! Я из кожи была готова выпрыгнуть, лишь бы соответствовать.

Ради него я на многое была готова. Кроме, разве что, прощения измены.

– С мамой меня подменил отец, – кривлю я губы через лютейшую боль, бушующую за ребрами.

Я уезжала к приболевшей маме. Должна была вернуться завтра. Вернулась раньше – и получила классику из анекдотов «Муж возвращается из командировки». Только наоборот.

– Куда это ты собралась? – озадачился Дэн, заметив мою сумку в руках.

– Ты хочешь мне сказать, что вы там с Людмилой Михайловной, конечно, бюджет новой рекламной компании обсуждали? – саркастично откликаюсь я. – И я все неправильно поняла, да?

Именно эту секунду Людочка и выбирает, чтоб спуститься. Вот как она есть – абсолютно голая, при виде меня стушевавшаяся лишь на секунду. Признаться честно, триумфа на её лице проступило в три раза больше, чем неловкости. Даже хихикает, пряча свои голые сиськи за спиной Дэна и опуская подбородок ему на плечо.

Стерва…

Хотела бы я вцепиться в её физиономию когтями, да боюсь, было бы как в мюзикле Чикаго – «я пришла в себя, а вокруг меня – трупы!»

– Всего хорошего, – через силу тогда выдавила я и, вцепившись в ручку сумки покрепче, вылетела пробкой из этой чертовой квартиры.

Остановиться себе позволила только в метро. Когда от слез, застилающих глаза, совсем перестала видеть.

Шесть гребаных лет. Шесть! Смыты в канализацию!

Господи, да что он в ней нашел-то? Сиськи? Ноги? Губищи эти накачанные?

Алинка не отвечает на мои бессвязные вопросы. Просто гладит меня по волосам, прижимая голову к своему плечу.

Когда в моем организме заканчивается вся вода, пригодная для переработки в слезы, Алинка утаскивает меня на кухню, тыкает мне повелительным жестом в свой велюровый угловой диван, а сама отправляется к своим шкафчикам, колдовать над чайными чашками.

– Держи, – моя старая боевая подруга сует мне в ладони кружку с ярко-красным настоем своего любимого каркаде, – пей. А то у тебя точно уже обезвоживание.

– С-спасибо, – чай терпкий, чуть с кислинкой, я жутко тосковала по этому вкусу, который всегда сопровождал меня во время посиделок с Алинкой. Она вообще не переносила никаких чаев кроме этого, утверждая, что он, мол, и бодрит, и жутко полезный, и вкус у него не то что у всей этой китайской ерунды…

Из прихожей притаскивается Мандарин – Алинкин кот стервознейшего характера. Хозяйка, заметив его, ныряет в холодильник, чтобы найти там какую-нибудь котячью вкусняшку.

Что, кстати, сложно, полки в холодильнике пустые. Абсолютно.

Для вегетарианки Алинки, которая постоянно держит в холодильнике кучу овощей и зелени, – это несколько странно.

И кухня, кстати, подозрительно выдраена. Нет, Алинка чистюля, у неё в принципе всегда и везде порядок, но чтобы вот так – до блеска на каждой полочке… Нет, она точно драила перед кем-то.

– Ты куда-то уезжаешь? – я шмыгаю в единственную найденную на столе салфетку и с интересом гляжу на подругу.

– Переезжаю, – подружка неловко улыбается, прижимая подбородок к плечу, – мы с Акуром все-таки решили попробовать пожить вместе. А квартиру хочу сдать через агентство, чтобы меньше мороки было.

– Здорово, – честно улыбаюсь я. Хоть какой-то повод для радости. Мне нравился Акур – приятный черноглазый японец, приехавший тренировать мою подруженцию, сменивший страну проживания, только увидев Алинкино выступление с посвящением ему. Он был эксцентричный, очень своеобразный, но очень положительный мужчина. А уж когда он отказался уезжать обратно в Японию, когда Алинкина карьера фигуристки все-таки закончилась – его положительность в моих глазах достигла заоблачных высот.

Значит, все-таки он её дожал. По крайней мере – она решила все-таки с ним пожить. Преодолел Алинкино критичное недоверие к мужскому полу – герой, самый что ни на есть настоящий.

– Давай пока не обо мне, Настен, – Алинка падает на диван рядом со мной и сочувственно притягивает меня к себе, – ты как? И что будешь делать?

Вопрос на самом деле не в бровь, а в глаз. Меньше всего я хочу сейчас возвращаться “домой” – в квартиру, ипотеку за которую мы оплачивали вместе с Дэном. Но денег в наличии не так много, увы, вот только-только оплатили ипотечный и кредитный взносы…

С одним только пунктом в плане нет никаких сомнений.

– Буду разводиться, – я произношу это, глядя куда-то в сторону.

Развод. ЗАГС. Суд. Дележка ипотечной квартиры…

Господи, я ведь была уверена – это ни за что не будет про нас. У нас-то все по-настоящему. Я столько его ждала. И пыталась быть для него хорошей, правильной, какой он хотел. Не справилась.

– Ну вот только не начинай сейчас себя гнобить, – метко угадывая направление моих мыслей, припечатывает Алинка, – Дэн твой мудак. И точка. Больше никаких причин нет. Я это тебе говорила еще пять лет назад, когда ты из-за него ушла из танцев.

– Это было мое решение, – тихо возражаю я, – я хотела сосредоточиться на учебе.

– Ну конечно, – Алинка закатывает глаза, – на той учебе, которая самой тебе нафиг не упала. А с работой потом – к нему же и пошла? Блог ему вела, с комментаторами его общалась. А он тебе платил какое-то копье, по принципу “ну, мы же семья и деньги у нас общие”, да?

– Во многих семьях так делают, – мне снова хочется закуклиться. Про деньги я Алинке не говорила. Но она каким-то образом сама догадалась.

– В некоторых семьях жен за волосы таскают, с них тоже будешь пример брать? – ехидством Алинка может дать фору сто и одной ехидне. – Ты ведь уволишься?

Я просто представила, как завтра прихожу в студию, снова сажусь за рабочий стол, слышу насмешливое хихиканье гримерши Дэна, самой Людочки и всех тех, до кого уже дошли сплетни…

Меня затошнило.

Да, я уволюсь. Бесспорно.

– Ну и слава богу, – Алинка деловито всплескивает руками, – ты столько времени пахала на этого урода. Бумажки ему оформляла, блог вела, сценарии его роликам писала, шуточки ему придумывала. Все разгребала, пока он почивал на лаврах и делал вид, что он в вашей семье самый талантливый.

– Одна проблема, – я чуть покачиваю головой, – по диплому я не работала ни дня, да и не уверена, что кому-то нужен тот диплом знатока истории искусств. А в трудовой у меня числится банальный секретарь-делопроизводитель. Найти новое место будет не так-то просто…

– Между прочим, я знаю одну группу, которой очень не помешает хороший хореограф, – как бы между делом роняет Алинка, – и они готовы хорошо платить.

– Ты с ума сошла, – я залпом допиваю чай из чашки и отставляю её в сторону, – я пять лет не танцую вообще. Какой из меня хореограф?

– Охеренный, – емко отрезает Алинка, – и охеренно закомплексованный. Слушай, а можно я хоть сейчас пошлю Акура дать Дэнчику по морде? Оно, конечно, понятно, что это мой мужик, но за подругу навалять – я, так и быть, его тебе одолжу для этой цели.

– Не надо, – слабо улыбаюсь я, радуясь, что мы съехали с зыбкой танцевальной темы, – Алин, а ты почем квартиру хотела сдать?

Подружка смотрит на меня испытующе, кажется, уже поняв, с каким предложением я хочу к ней подкатить.

Нет, конечно, говорят, что друзей и денежные дела нужно разводить в стороны, но с Алинкой мы съели куда больше, чем пуд соли.

Да и идти мне сейчас некуда. Жить в нашей с Дэном квартире, пока нас не разведут? Может, еще и на “брачном ложе” спать? На том самом, на котором он Людочку так старательно наяривал!

– Ну, можем и договориться, – хмыкает Алинка задумчиво, и я понимаю, что мне таки есть где кинуть кости, – ты уверена? Точно к Дэнчику обратно не убежишь?

– Ты издеваешься, да? – хмуро интересуюсь я.

Конечно, да, она издевается.

А потом вытягивает из кармана джинс ключи и подталкивает ко мне.

– Живи, киса, только счета по коммуналке оплачивай, – фыркает она, – и Мандарин остается на тебе, я пока боюсь его перевозить. А вдруг передумаю? Чего коту стресс устраивать? Только вискасом его кормить не вздумай. Он у меня на холистиках сидит.

– Берешь аренду за квартиру кошачьим кормом? – я фыркаю, но потом поддаюсь скребущейся под дверью совести. – Алин, я так не могу, давай лучше ты нормальную цену назначишь. Я ведь не нищеброд, и…

– Вот когда я решу остаться у Акура насовсем – мы с тобой и поговорим за цену, – вздыхает моя чрезмерно щедрая подружка, – а пока… Я говорила – я боюсь. Если мне приспичит возвращаться, лучше будет, если это будет все-таки не в сданную квартиру. С тобой-то мы разберемся если что.

Ну, если так…

Совесть моя по-прежнему поскребывается, но уже не так настырно.

В конце концов, я знаю Алинку, навязать ей что-то, противоречащее ее капризу, нереально.

– Только учти, – Алинка щелкает по ручке своей чашки длинным ноготком, – неделю назад и сверху, и снизу сняли квартиры. Понятия не имею, кто там, гастролеры какие-то. Но они очень шумят по вечерам. По-очереди. То снизу, то сверху. Баб водят. За неделю ни разу не повторились. Так что, честно скажем – тихими соседями я похвастать не могу.

– Я переживу, – я устало пожимаю плечами.

Главное чтоб соседями не были Людочка и мой дорогой пока еще не бывший муж!

3. Эмиль. Заманчивый приз

– Смотри, смотри, Эмиль, там та девчонка!

Острый локоть Эрика тыкается Эмилю между ребер, и ему приходится бросить скучающий взгляд вниз. Иначе итальянец попросту не отвяжется.

Там, у ярко-синей, стильной, но такой бабьей тачки действительно обнимаются две девицы. По-дружески и весьма невинно. И чего в этом такого уж особенного, что нужно мешать друзьям курить?

Эмиль молчит, выдыхая из груди горьковатый дым сигареты. Паршивой сигареты, но на то, чтобы приглушить досаду от очередного облома, она Эмилю сгодилась.

– Зачетная же попка у нашей феи, – возмущенный такой сухой реакцией, продолжает Эрик.

Кажется, у русских есть поговорка «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Эмиль её адаптировал под себя – пусть себе Змей пускает слюни на баб, лишь бы мой мозг до конца не выклевывал.

Девчонки и вправду были очень даже. Обе – стройные, одна – уже знакомая Эмилю соседка снизу, приходила ругаться на слишком громкие громыхания гантелей об пол.

Полы в этих русских квартирках будто из бумаги склеивали. Один вопрос – как не проваливались.

Брюнеточка, та самая, на которую перевозбудился побратим Эмиля, стоит спиной к их балкону. И по спине по этой живописно рассыпались темно-русые волосы.

Нужно сказать, задница у этой девчонки и вправду была шикарная. Правда, чтобы разглядеть её под тем мешком, что она на себя напялила, Эмилю еще в лифте пришлось поднапрячь собственное зрение.

И кто позволил женщине с настолько красивой задницей выйти из дома, нацепив на бедра эту половую тряпку?

Мешковатая, из темно-синей джинсы юбка, способная испортить даже такую шикарную пятую точку.

Нет, Эмиль в курсе, что не все дамочки носят мини – и это они зря, тем более – жарким летом, но то, что надела эта мышка, было жесточайшим надругательством над женской одеждой.

– Давай, отдай должное моему хорошему вкусу, – теребит Эмиля за локоть неугомонный Змей, – скажи же, эта попка создана для постели.

– Ничего такая, – лениво роняет Эмиль, тем более что итальянец знает – большего одобрения от Эмиля он не получит. У шведа было с чем сравнивать, он для себя эталон избрал.

А Эрик… Этот вообще, по мнению Эмиля, страдал особой формой близорукости, затаскивая в постель буквально каждую смазливую бабу, что попадалась ему по пути.

Самый главный критерий пригодности для секса – чтоб были совершеннолетние. Уже это по меркам Эрико Лусито является поводом рассмотреть их как объекты для траха. Ему многого не надо было. Ему надо было многих. И желательно – при минимальном перерыве. Трехдневный недотрах для итальяшки всегда оказывается нестерпимой пыткой.

– Ничего? – Эрику, кажется, по-настоящему скучно, потому что в любой другой ситуации он в бутылку бы не полез, а сейчас вроде как вошел в раж. – Да ты просто надеешься сам её первый поиметь, вот и строишь из себя. Я бы засадил между этих булочек хоть сейчас.

– Ты еще погромче поори, чтобы она ничего не услышала, – ухмыляется Эмиль, сбрасывая окурок в консервную банку на углу балкона.

Предупреждает он, конечно, зря – весь разговор велся на итальянском, благо Эмиль его учил еще в школе. Не сказать, что хорошо знал, но для общения со старым другом ему хватало.

Эрик наблюдает за девчонками, вслушиваясь в их треп. Пристально. Придирчиво щурясь на брюнеточку, такую сейчас далекую.

– Она же не живет здесь, – резонно напоминает Эмиль, – вот сейчас она наобнимается с подружкой, сядет в машинку и свалит. И когда она здесь в следующий раз появится – у тебя уже член отсохнет от ожидания.

– Ну и за кого же ты меня держишь, Эмиль? За идиота? – покачивает головой итальянец. – И к твоему сведению, уедет сейчас она, – палец моего друга тыкает в блондинку, – а сеньорита Горячая Попка останется в её квартире, будет кормить кота и поливать кактусы. Так что я её отжарю. Не позднее, чем завтра.

Нет, дело не в том, что разговорный русский у Змея лучше, чем у Эмиля. А в том, что у него длиннее уши. Эмиль же был в глубокой прострации, не подслушивал болтовню баб у подъезда.

В списке осталось двенадцать фамилий. И если он не найдет лису этим летом – то придется признать – он совсем её потерял. И нет ни малейшего шанса её разыскать!

– Делать тебе нечего, да, Змей? – Эмиль покачивает головой, тяжело опираясь на балконные перила. – Мы ведь сюда не только на твои блядки приехали. Помнишь?

– Спасибо, что напомнил, – хохочет Эрик в ответ, – о, рыцарь печального образа, гоняющийся за светлым образом безымянной девчонки, которую “ты хотел как никого в жизни”?

– Паскуда ты, Змей, – кисло роняет Эмиль. Если бы этот мерзопакостейший персонаж не был его другом несколько лет кряду, он сейчас получил бы по зубам. Но он не получил, и точно знал, что не получит, потому и зубоскалил.

Та Самая. Лисица с рыжей гривой, в блестящем платье. Вертлявая девчонка из клуба в Берлине, которой хватило дерзости и запала целый танец разделить с Эриком и Эмилем. Он совершенно не помнил её лица, и это была самая большая проблема его поисков. Ему было плевать, впрочем. Её он был согласен искать хоть до старости. Её он не променяет ни на кого. Даже на эту, чрезвычайно горячую тихую мышку.

Обижаться на друзей было тупо. Потому Эмиль и не обижался.

И все же выпады в сторону его Лисы неизменно выводили из себя. Он и так помнил слишком мало о том вечере. Даже имени её не звал, прозвав про себя Лисой только за цвет волос, который еще и не сам вспомнил.

Хотя даже если бы Лиса тогда выбрала Змея… Эмиль бы добрался до неё позже. Или все-таки сломал итальянцу что-нибудь, обеспечив ему техническое поражение.

Только она предпочла сбежать.

– И кстати, в постели твоя Та Самая может быть тем же бревном, что и Фрида, – язвительно добавляет Змей, все-таки приближаясь к критичной границе непозволительно близко.

– Не бывает женщин, что плохи в постели, – философски пожимает плечами Эмиль, – бывают неискушенные и необученные. Я люблю… учить.

Не говоря уже о том, что одно из немногого, что сохранилось в памяти Эмиля о том вечере – это чувственность той дерзкой и такой хрупкой нахальной девчонки.

Хотя, было и кое что еще, куда более годное для того, чтобы считаться “особой приметой”