Сосед сверху, сосед снизу Шэй Джина

Нет, мне придется с ним поговорить, разумеется. Когда сегодня я подам ему заявление на увольнение. Но я очень хочу, чтобы разговора при этом было минимум. Иначе я сорвусь на унизительное «Почему?», и ничем хорошим для моей самооценки это не закончится.

Естественно, что с этой волокитой и судом на работу я опаздываю. Угрызения совести по этому поводу я ценой немаленьких усилий заталкиваю в самый дальний угол моего сознания. Я, конечно, должна была предупредить своего начальника об опоздании, но так и быть – прощаю себе эту "задолженность". Плевать.

Когда я выгребаюсь из метро – вижу на мобильнике четыре пропущенных от Назарова. Пятый в процессе сбрасываю уже своей рукой. Потерпит десять минут.

У дома, в котором Назаров арендует студию, я встречаю Наташку, нашего сменного гримера, мать-одиночку, не очень-то замороченную своим статусом. Стоит, курит.

– А ты чего здесь делаешь? – я припоминаю её расписание, и вообще-то у Натальи еще отпуск должен быть, три дня, до среды…

– Да так… – Наталья лукаво улыбается, – говорят, Назаров бомбического мужика себе для пятничного эфира подцепил. Должен сегодня приехать, обсудить детали. Вот я и приперлась посмотреть. Аленка в школе, могу себе позволить.

Дэн редко приводит гостей в обход меня, обычно именно я занимаюсь обзвоном и уламыванием интересных для Дэна личностей, которых он хотел бы заполучить для еженедельных пятничных эфиров "со знаменитостью", но все-таки я была у мамы, и мне было не до дел, так что новых гостей я воспринимаю как должное.

Новость о крутизне нового гостя я воспринимаю скептически. Мне лично все эти «бомбические мужики» до лампочки. К нам даже Маликов как-то приходил. А мужики… У меня теперь двое "бомбических" есть по соседству, бегай от них теперь, бойся, что выплывет наружу в их памяти та безумная дискотека. И все-таки права была Алинка: цвет волос очень меняет восприятие тех, кто на тебя смотрит. Вот сейчас, с моим родным цветом, есть шанс, что меня все-таки не узнают. А земля под моими ногами все равно слегка дымится.

– Нат, – я останавливаюсь у тяжелой подъездной двери, – а тебе разводиться не страшно было?

– Страшно, – пожимает плечами Наташка, – только терпеть закидоны Ермакова и дальше я была не согласна. Я у себя одна. И у Аленки тоже. А ты чего спрашиваешь-то, Насть?

Я сбегаю от этого вопроса, притворившись, что нырнула в подъезд раньше, чем расслышала.

Место для студии Дэна когда-то нашла я. Я же уломала хозяина той квартиры сдать её именно нам, у него были и более спокойные варианты квартирантов, чем какие-то там "видеоблоггеры". И место для студии было самым подходящим – не так далеко от центра, очень удобно для приглашения каких-нибудь гостей эфиров. Да и места в шикарной четырехкомнатной квартире нашлось буквально для всего. Просторная кухня, естественно, отдана во властвование Дэну, это его царство, в котором без него и вилку подвинуть нельзя.

В соседствующей с кухней комнате, с убранной для удобства съемок стеной, устроены оператор, монтажер и звуковик со всем их огромным количеством оборудования. Остальные комнаты распределены "по потребностям", среднюю – отдали бухгалтерии в лице приходящей Людочки и Олечки, занимающейся какими-то ежедневными мелочами, еще одну поменьше выделили под гримерную, и самую маленькую и дальнюю по расположению от входной двери – пожертвовали секретарю. То есть мне.

Дверь в бухгалтерию закрыта, и оттуда доносится хихиканье – Людочка сегодня на месте и явно рассказывает своей подружке что-то интересное. Очень интересно – что именно? Когда я прохожу мимо – меня снова начинает тошнить. Если бы я не дорожила памятью о вкусных коричных булочках Эмиля Бруха – я бы поддалась этому порыву. Но вот еще, расставаться с этой вкуснятиной из-за какой-то гадюки!

Я слышу шум и ругань в гримерной, Назаров готовится к эфиру, и треплет нервы своими бесконечными придирками гримерщице Маше. Терпит она его только из-за того, что он хорошо платит. Ну, что ж, его внимание занято, поэтому я могу без особых трепетаний пройти мимо раскрытой двери гримерки.

Увы, не все так проходит, как мне хочется.

– Настя! – голос Дэна настигает меня уже у самой двери. Приходится остановиться. Нацепить на губы самую стеклянную из моих улыбок. Развернуться.

Ради меня его величество даже вышел из гримерки. Белый фартук на голом торсе – по понедельникам у нас эфиры топлесс. Фартук сидит отлично. Плечи – тоже, что надо, спасибо антифитнесу, кроссфиту, и всему остальному, чем Дэн занимается, чтобы оставаться в форме. Жаль, что я не могу спустить кожу с этого мерзавца.

Господи, как же больно…

Я даже не понимаю, как мне сейчас дышать.

– Ты опоздала, – прохладно и невозмутимо сообщает мне Дэн. Будто бы это он на меня сердится и дает мне повод одуматься. И маленькая виноватая девочка, живущая в моей груди, начинает тихонько хныкать. Только черта с два я на это еще поведусь. В этот раз ему не удастся сделать вид, что у нас все хорошо, это я сама себе проблемы придумала.

– Я подавала на развод, Денис Викторович, – я скрещиваю руки на груди, игнорируя его тон, – а в метро не слышала звонка. Можете меня оштрафовать за опоздание.

Я почти по-армейски четко разворачиваюсь и ухожу в свой кабинет. Опускаюсь на свой стул, включаю компьютер, прикрывая глаза.

Заявление. Нужно написать заявление на увольнение и выбить себе право уйти сейчас.

– Где ты ночевала? С кем? – дверь за моей спиной сердито стукается об косяк второй раз.

И развернувшись, я наблюдаю его светлость Дениса Викторовича багровым от гнева.

– У тебя сейчас тоналка потечет, – холодно замечаю я и отворачиваюсь к прогружающемуся ноутбуку.

И пусть в том, что я ночевала у Алинки и даже договорилась с ней на временное использование её жилплощади как своей – нет ничего криминального, отчитываться Назарову я точно сейчас не буду.

– Где! Ты! Ночевала? – Назаров резко дергает мой стул за подлокотник, заставляя его развернуться вместе со мной. – Ты моя жена, Настя, не забыла?

А ты, ты не забыл? Видимо, Людочку трахал, чтобы память прояснить?

– Твоя жена я не до конца жизни, – парирую я, снова скрещивая руки на груди. От злости Дэна хочется защититься хоть чем-то. Он натурально кажется мне неадекватным.

Пальцы Назарова стискивают мой подбородок. Он буквально заставляет меня встретить его взгляд напрямую.

– Я спрашиваю в последний раз, – тихо рычит он, – где?

Угрожающе. Аж мороз по коже идет.

Нет, он не поднимал на меня руку, ни разу за пять лет нашей совместной жизни. Но…

Я могу припомнить несколько случаев, когда до этого почти доходило. Не доходило, потому что я отступала, и он спохватывался. Извинений я не дожидалась в этом случае, разумеется. Потому что предполагалось, что я виновата и сама его до такого довела.

– Спрашивай с Людмилы, – устало отрезаю я, выдерживая яростный взгляд Дэна, – ведь именно с ней тебе приятней исполнять супружеский долг, не так ли?

Вот он – тот самый момент, когда колет в кончиках пальцев, когда ощущаешь, что до самого паршивого исхода остается совсем немного, всего лишь какая-то паршивая горстка секунд.

Только сегодня я отступать не хочу. И если он только поднимет на меня руку – прокатится до ментовки, возьмет себе отпуск суток на четырнадцать. Вот его подписчицы-то опечалятся.

Пальцы Назарова разжимаются, я буквально слышу, как он поскрипывает зубами, заталкивая свой гнев поглубже.

– Извини, – хрипловато и даже с попыткой звучать виновато выдает Дэн, – ты так резко вчера убежала. Выключила телефон. Пропала.

– Только не ври, что ты волновался, – я снова поворачиваюсь к компу, касаюсь мышки и ощущаю, как на самом деле у меня вспотели ладони. Я терпеть не могу, когда Назаров вот так расходится, даже без последствий – он выглядит всегда жутковато в такие минуты, – неужели Людмиле не понравилось, что вы вскрыли карты? Или уже не так остренько без ощущения, что вас вот-вот застукают?

– Насть, ну прекрати, – Назаров выбирает другую стратегию, на этот раз пытается казаться милым и даже подлизывающимся, – у нас с ней ничего серьезного.

– Ну, точно, ничего серьезного кроме секса, – киваю я меланхолично, – Денис Викторович, вы мешаете мне работать. У вас, между прочим, эфир через полчаса, а грим теперь надо править. Опаздываете сегодня?

Опаздывать Дэн терпеть не может, это я прекрасно знаю.

– Мы еще поговорим, после эфира, – клятвенно обещает мне он, и это снова смахивает на угрозу, – только зря ты даже думаешь о разводе. Я его тебе не дам.

У меня внутри что-то боязливо подрагивает. А вдруг и вправду не даст?

Да нет, бред это все. Двадцать первый век на дворе, и для развода согласие мужа не обязательно.

Только вот, кажется, зря я даже рассчитываю на то, что мне удастся уйти с этой работы раньше оговоренного срока.

С ума сойти, сколько у нас, оказывается, персонала. Нет, я и до этого знала, разумеется, но за две недели моего отпуска я как-то отвыкла от этого постоянного зудежа, хлопков дверей, шепотков за спиной.

Да-да, за спиной.

Весь день отсиживаться у себя – идея не очень, особенно когда на тебе висит масса мелких организаторских задач, я хожу и до гримерки, и до студии, все по рабочим вопросам, хотя – если честно, от любопытных взглядов с удовольствием бы спряталась в самый дальний уголок.

Это я оставила напоследок – после обеда засяду за общение с подписчиками и обновление блога на сайте Дэна. Хоть так спрячусь.

Не знаю, что они знают, сколько успела растрепать Людочка, но такое ощущение, что знают все. И всем, мать его, интересно!

Действительно, это ж такое зрелище – Настя, у которой в груди вырубили дыру. Настя, которая понятия не имеет, как шагает по земле, потому что глаза вперед вообще не смотрят. Настя, которая с большим удовольствием сейчас вышла бы вон, хлопнув дверью так, чтобы точно запороть Назарову всю звуковую дорожку.

Где ж еще такое увидишь, не так ли?

О прибытии «того самого гостя» я узнаю по участившимся хлопкам дверей, и воплям звуковика, которому мешают чистить зуковую дорожку видео.

Ну, и Дэн по мою душу не является, хоть и обещал «продолжить наш разговор после эфира». Не явился – значит, занят. Значит, охмуряет своего гостя, оставив мои нервы на сладкое. Ну, если припрется ко мне во время моего зависания в его комментариях – эти комментарии станут его проблемой.

Сама я никуда не тороплюсь. Имя гостя я все равно узнаю, да и во время эфира наверняка смогу посмотреть.

Заявления на увольнение я распечатываю два. Одно подам Назарову лично, другое, если вздумает закозлить и встать в позу – отправлю по почте. Увы, мне уже не семнадцать, и давление такого рода уже несколько лет вызывает у меня только нервный тик.

Когда булькает рабочий мессенджер – я реагирую не сразу. Не люблю эту дурацкую программу, она ужасно неудобная. И поставлена по инициативе наших драгоценных бухгалтерш, которым она ужасно нужна для контроля выполнения рабочих задач. Много они на себя берут, ей богу.

Я замираю, когда вижу, от кого именно мне пришло сообщение.

Земцова Людмила.

И как много сообщений – аж полторы сотни сразу в счетчике. Это…

Это очень долгая переписка.

Её и Назарова. Самому первому сообщению больше года. Его сообщению, помеченного скромными инициалами.

Он это начал…

Д.В.: Милочка, а какой вы больше любите кофе?»

Д.В.: Я умею готовить кофе четырнадцатью способами, сомневаюсь, что не смогу вам угодить».

Д.В.: Сегодняшняя юбка – это суперсекс. Милочка, вас полиция нравов не останавливала по дороге на работу?»

Их много. Настолько много, что буквы смазываются в одно сплошное слово, и в нем нет ни единого цензурного звука.

Зачем я продолжаю читать это?

Наверное, потому, что просто не могу оторвать глаз от монитора. В какой момент они перешли на ты? Я это уже пропустила.

Д.В.: Я пятнадцать минут не в тебе, а уже снова тебя хочу. Чертовски рад, что мы перешли на этот уровень.

Не знаю, как я зацепилась за дату глазами. Наверное, просто потому, что просто невозможно было это проигнорировать. Семнадцатое декабря. Мой день рожденья.

Их первый раз случился в мой день рожденья.

И я помню этот день, я тогда столько сил потратила на гребаный праздничный ужин, на прическу, на макияж, на выбор платья, а Дэн приехал поздно вечером, посетовал, что выключение электричества запороло ему съемки, и пришлось переснимать.

Господи, какая ж я дура, а…

От прочитанного хочется только выть, желательно – выцарапав себе глаза попутно. Лишь бы не видеть. Лишь бы не продолжать читать.

Там есть и обо мне…

Л.М.: Котик, нам же так хорошо вдвоем, почему ты не разведешься?

Д.В.: Ты видела мою жену? Она же влюблена в меня с пятого класса, смотрит буквально в рот. У неё же ничего кроме меня нет, ни увлечений, ни профессии, ни жизни. Если я её брошу – она натурально покончит с собой. Я пока не готов к такому. Вот если бы…

Если бы…

Я проглядываю дальнейшие сообщения с одним только желанием – узнать, может ли быть хуже.

Может…

Жалобы на то, какая я утомительная, какая я бесполезная в семейной жизни, какая я унылая – «она даже не думает, что моим подписчикам странно видеть меня с ней», «где я и где она»

Самое поганое – Людочка поддакивает. Да-да, милый, я не понимаю, как ты с ней сошелся? Ах, первая любовь? Ну, она бывает зла, конечно!

Желание тушить об рожу Назарова сигареты становится все навязчивей. Никогда не курила, но ради этого процесса – начала бы, пожалуй.

«Зачем?»

Это короткое слово я просто набиваю в конце марафона сообщений от Людмилы. Не дочитывая все, что там осталось. Это сложно, но дальше травиться – выше моих сил. Я и так уже задыхаюсь.

«Чтоб ты знала о себе правду, Настенька».

Еще один острый спазм ненависти выкручивает мои внутренности. Так и хочется встать, преодолеть те несколько метров, что отделяют меня от бухгалтерии, и вцепиться этой сучке в её нарощенные, сухие от бесконечных высветлений космы.

Я тебе не Настенька, гадина!

Я встаю.

Нет, не для похода в бухгалтерию, вовсе нет. Руки марать и ногти ломать – не хочу, не буду, не желаю!

Мне просто очень нужно на воздух. И если Денис Викторович изволит попасться на моем пути… Ох! Как же я хочу сейчас, чтоб он мне попался.

Или не хочу…

Я совсем не хочу в тюрьму, а закончиться все может очень даже убийством…

На воздух, Настя, на воздух, срочно! У тебя уже в глазах кровавые мушки плывут. Прямо сейчас. Только заявление на увольнение на столе оставь…

На самом деле, нет ничего удивительного, что я в него врезалась.

Я с трудом разбираю мир вокруг себя, а он как раз выруливал из гримерки, возникнув на моем пути слишком резко, чтобы я успела как-то сориентироваься.

Оп…

И я второй раз за два дня утыкаюсь носом в крепкую мужскую грудь. На этот раз – облаченную в легкую белую рубашку. Но запах… Этот запах, кажется, отпечатался где-то у меня в подсознании.

Резкий шипр, пряный сандал, освежающее море…

– Крошка, у тебя хобби такое – постоянно в меня врезаться, или это между нами такое притяжение, что ему невозможно сопротивляться? – вкрадчиво и на своем чертовом итальянском мурлычет мне на ухо Эрик. Змей!

А он-то здесь откуда?!

8. Настя и Эрик. Игры для двоих

Я не раздумываю слишком долго над поставленным мной же вопросом. Он здесь – значит, похоже, бомбический гость, которого уболтал Назаров, он и есть. Что ж, это хороший подарок от судьбы, и почему бы мне сейчас им не воспользоваться?

– Serpente, – надеюсь, что восторг, с которым я повисаю на шее у итальянца выглядит достаточно естественным, – боже, как давно мы не виделись!

Зачем я это делаю – кто мне расскажет?

Не знаю. И тем не менее… Как отказаться от идеи напоследок двинуть Назарова по его ревнивым яйцам, да так, чтобы они зазвенели? Он сегодня психовал даже из-за того, что я ночевала где-то, где, о боже, могла предаваться разврату и содомии. Что будет, если я в его студии пообжимаюсь с симпатичным мужчиной? Я очень надеюсь, что его хватит инфаркт. Тогда он исчезнет с лица земли без моего на то участия.

– Разве вчера считается за давно? – на итальянском и с четким осознанием подвоха интересуется Змей, охотно переплетая на моей талии свои похотливые лапы. Почему похотливые? Потому что с талии они все-таки соскальзывают. Ну, хоть только соскальзывают.

Ох, лучше бы помалкивал он со своей педантичностью! В гримерке тихонько и восторженно охает Маша, а это значит, бухгалтерия тоже сегодня узнает. Мне в общем-то плевать, что они все подумают, хотя…

– Лучше подыграй мне, если хочешь, чтобы твои шансы выиграть в вашем идиотском пари поднялись выше нуля, – мурлычу я ему на ухо, и смеюсь, будто только что мы обменялись напоминаниями из «общего бурного прошлого». Все-таки как кстати я занималась именно итальянским…

Спасибо, Дэнчик, я отлично саморазвилась!

– Хорошо, чертовка, будь по-твоему, – Эрик принимает мои условия? Ну, кто бы сомневался.

– Вы знакомы? – голос Назарова, уже тоже шагнувшего к нам, просел на пару октав. И все же бить морду Эрику он не спешит, либо трусит, либо… Либо боится потерять выгодного гостя для эфира. Дэнчик на самом деле часто прогибается под своих гостей. Конечно, он же паразитирует за счет их популярности.

Я поворачиваюсь к мужу, ощутимо холодея лицом. Пара ложек его же микстуры, возвращенная по обратному адресу – это ничто, по сравнению с тем, что происходит внутри меня.

И все-таки видеть перекошенную и возмущенную морду Дэна – чуть-чуть приятно.

– Эрик – танцор, ты должен знать, – тоном, которым я разговариваю исключительно с идиотами возвещаю я, предоставляя Назарову самому сделать оставшиеся логические выкладки, – мы познакомились на одном из чемпионатов.

Судя по всему, ума Назарова хватает, чтобы все-таки сложить два и два. Не в таком он маразме, чтобы забыть это «грязное пятно на репутации» его жены.

Да-да, Дэнчик, помнишь, я вертела задом перед сотнями других мужиков, так ты это называл? И я была в этом одной из лучших!

Кто ты и кто я, да?

Нет, это не напоминание – по крайней мере, не для моего дорогого муженька, ему мне доказывать нечего. Для меня – о да. Мне не помешает вспомнить, кто я такая.

– Я не могу до тебя дозвониться вторую неделю, – уже на русском и с укоризной роняет Эрик, начиная творить какую-то непонятную мне пока что дичь, – но теперь ты просто обязана со мной пообедать, ciliegina3. Не отвертишься.

Ох-х, спасибо, Змей, ты просто волшебник.

Морда Назарова перекашивается еще сильнее.

Ну просто картина маслом, век бы любовалась. Или нет…

– Ты угощаешь? – мило улыбаюсь я, поворачиваясь и любуясь куда более приятным лицом Эрика. – Разумеется, как я могу тебе отказать.

Прощелыга-Змей оттопыривает локоть.

– Показывай, где тут у вас прилично кормят, ciliegina, – фыркает он удовлетворенно, – только не вздумай вести меня в пиццерию, ты знаешь, я их терпеть не могу.

Предложенный локоть я цапаю с большой охоткой.

– Настя! – Назаров преодолевает свой ступор, уже когда я почти прикоснулась к ручке входной двери. – У тебя рабочий день, вообще-то.

Вспомнил? Надо же, а я думала, так и простоит с окаменевшей мордой до вечера.

– У меня плавающий обеденный перерыв, Денис Викторович, – я даже не поворачиваюсь к нему лицом, – и если вы вдруг решили, что вправе его для меня запретить, повнимательнее почитайте Трудовой Кодекс, пожалуйста.

Дверь я закрываю спокойненько, воздержавшись от того, чтобы ею хлопнуть со всей дури, как хотелось десять минут назад.

Все вышло гораздо лучше, чем я ожидала.

– Спасибо, что подыграл, – это я произношу уже в лифте, на всякий случай – когда съехались створки, – импровизация это и вправду твой конек.

– Обращайся, крошка, – Эрик сверкает ослепительно-белой яркой улыбкой, а потом двигается ко мне, буквально зажимая меня между стеной и своим телом, – а теперь давай обсудим обещанный мне приз. Сегодня вечером, у меня. С меня ужин, с тебя вино, хотя… Нет, у вас паршивое вино, это я тоже возьму на себя. Просто надень стринги на свою шикарную попку. Вряд ли они есть у тебя в запасе, ты же играешь в скромницу. Так что купи их ради меня, договорились? Или мне все-таки помочь тебе выбрать?

На самом деле это не мужчина, это какой-то инкуб во плоти. Демон похоти и разврата. Никем другим ему просто не полагается быть. Потому что – даже с учетом того, что мои мысли заняты совсем не тем, и внутри меня происходит целое цунами из невырвавшихся наружу эмоций, даже так – у меня начинают пылать щеки и в животе начинает что-то шебуршиться. Уж очень вкрадчивый и эротичный Змей выбрал тон. Вот только не надо лезть к женщине в трусы, когда она не в настроении.

– Но-но, – фыркаю я, слушая, как медленно притихает горечь в моей груди, – я обещала тебе шанс на выигрыш. А не прыгнуть в твою постель прямо сегодня. Я, так и быть, рассмотрю твою кандидатуру поближе. Вот сейчас рассматриваю. Нет, ты не в моем вкусе. Все, мы в расчете. Arrivederci!

Я не дожидаюсь, пока итальянец поймет, что именно я сказала – ныряю под его рукой и выскакиваю из лифта, так кстати распахнувшего свои двери.

– Ах, ты, маленькая бестия, – судя по возмущенному возгласу Эрика за моей спиной – он уже настроился на быструю победу и не ожидал от меня такой изворотливости.

А если судить по быстрым шагам за моей спиной – лучше бы мне прибавить скорости, а то меня догонят. И, кажется – еще и покарают!

Я пролетаю двор на одном адреналине. Всему виной джинсы, которые я сегодня надела – маленький бунт против вечного назаровского «моя жена не будет ходить в штанах, она должна быть похожей на женщину». Вот только…

Ой, какая я все-таки оптимистка – надеялась от него убежать.

Змей настигает меня уже за аркой, ловит за руку и дергает к себе так резко, что мне было проще расстаться с кистью, чем оказать внятное сопротивление.

Будь я на каблуках и не будь я в прошлом танцовщицей – я бы потеряла равновесие и упала бы на него. В его длинные руки да на широкую грудь, разумеется. Идеальный расчет с точки зрения Эрика.

Только ноги бывшей чемпионки – никогда не забывают как стоять. Даже дома, у раковины я мыла посуду в первой позиции. Устояла я и сейчас. Четко развернув под нужным углом стопы, выгнув спину назад, чтобы не дай бог не смазать расстояния между мной и Змеем.

Близости между нами не случается.

Только глаза у Змея вспыхивают ярче. Он понял.

– Танцовщица, – хищно улыбается он так, будто только что поймал меня с поличным, – что ж ты сразу не сказала, ciliegina, что ты танцуешь? Ведь у нас получается гораздо больше общего, чем мне казалось раньше.

Мое сердце колотится где-то в горле – от быстрого забега, от этой слишком быстро прокрутившейся ситуации, да и от разоблачения тоже, да. Понял-то он понял. Только все равно не узнал.

Что у нас может быть общего, Змей, если у тебя на уме кроме секса и нет ничего? И все это – лишь бы побыстрее меня уломать, ни для чего больше.

– Я танцевала, – я хотела всего лишь его поправить, прояснить ситуацию, но голос почему-то вдруг начинает дрожать, – давно… Бросила…

Я не плакала тогда, когда читала переписку Назарова и Земцовой.

Я не плакала, осознав, что в мой день рождения мой муж подарил мне свой первый левак, хоть мне при этом открытии и хотелось ослепнуть.

А сказав эти четыре слова, я вдруг понимаю, что мир попросту тонет за водопадом моих раскаленных, совершенно неостановимых слез.

Я бросила.

Бросила танцевать.

Бро-си-ла!!!

Интересно, кто-нибудь раньше рыдал с такой отдачей в рубашку Эрика Лусито? Да? Нет? Впрочем, какая разница. Он ведь сам виноват – сам подставляет мне свое плечо сейчас…

9. Эрик и Настя. Светлая сторона Змея

– Вот дьявол…

Рыдающие женщины давно не были для Эрика Лусито слабостью. Слезы вообще были универсальным женским методом решения проблем, а уж каким удобным средством манипуляции…

Он был бы идиотом, если бы не научился их игнорировать.

Только вот в чем была принципиальная разница? Женщина, что рыдает и говорит, что ты разбил ей сердце, указав на дверь утром – понятна, как конфетный фантик. И ты видишь все: и излишний драматизм, и всю постановочность этой сцены, и мозжечком чувствуешь, в какие именно места тебе пытаются надавить.

А что делать с женщиной, которая плачет из-за чего-то своего, да так глубоко, так надрывно, будто ей сообщили о смерти любимого брата, не меньше.

Это выбивает из колеи и делает землю под ногами какой-то зыбкой.

А еще – это сбивает даже самый железобетонный настрой, заставляет притухнуть кипящий в крови азарт охотника.

Ну и хорошо, а то уж очень однозначно реагировала на эту девушку физиология Катанийского Змея.

– Ну что ты, ciliegina? —тихонько шепчет Эрик, осторожно проводя ладонью по подрагивающим лопаткам девушки. – Не плачь, ничего страшного ведь. Многие бросают. Не всем это дано и об этом печалиться не стоит.

Что уж говорить, некоторые – просто исчезают, даже если дано. И держись за этот мираж после этого всеми когтями собственных воспоминаний, убеждай себя, что она – была. По-настоящему была. Не привиделась. Хотя в какой-то момент начинаешь сомневаться и в этом.

Просто таких как она не бывает. Не было. И не будет, видимо. Кем же она может быть кроме как сном?

Настя нервно всхлипывает, хотя это больше похоже на похороненный в слезах язвительный смешок. Чему она смеется – она не поясняет. Как и прекращать плакать, уже глуше, тише, но все так же горько…

Эрик оглядывается. Он не так хорошо представлял, где находится, но… Есть! Взгляд все-таки цепляется за нужную вывеску. Не так уж он ошибся с местной географией. Ну, или этих кофеен в этом квартале две, что в принципе, тоже сейчас вполне устроит.

– Идем-ка, – Эрик тверже приобнимает девушку за плечи, заставляя её сдвинуться с места.

Первые шаги даются ей так непросто, будто её ноги вдруг стали деревянными, но в кофейню она заходит уже вполне ровно.

– Два яблочных пирога и чайник чая побольше, – бросает Эрик первой попавшейся официантке, и девушка, замечая Настю, по щекам которой все еще бегут беззвучные слезы, торопливо кивает.

– Ну и? – усаживать эту упрямую козу пришлось силком. – Что это было? Что с тобой происходит? Чтобы девушка в моем присутствии рыдала не из-за меня – детка, я начинаю сомневаться в своей славе последнего мерзавца. А я не люблю в себе сомневаться!

– Пф-ф-ф, – Настя болезненно фыркает, стирая слезы с лица бумажной салфеткой, – ты прости, я близко тебя не знаю…

– Погоди, погоди, мы это еще с тобой наверстаем, – вклинивается Эрик, снова заставляя Настю насмешливо закатить глаза. Но так она хотя бы не плачет и потихоньку начинает походить на человека. В чем, собственно, и была цель.

– Ты прости, – снова повторяет Настя, – но место первого мерзавца в моем личном топе тебе уже не светит, Змей. Оно занято. И поверь, тебе не выиграть у моего мужа, даже не старайся.

– Ну нет, – Эрик покачивает головой, – никогда не говори никогда, ciliegina. Моей славе уже не один год и я с ней уже сроднился. Чтобы я уступил её кому-то еще? Да ни в жизнь. Я тебя еще обязательно разочарую. Дай мне только время.

Девушка чуть покачивает головой, отводя взгляд в сторону. Она снова уходила в себя, снова втягивала все чувствительные места под колючий панцирь, и вот этого допускать нельзя было ни в коем случае.

Она была такая бледная, такая хрупкая, но так отчаянно пыталась выглядеть сильной.

И дикое желание взять её прямо сейчас, затолкав хоть куда – хоть в первый попавшийся туалет, чтобы стереть с этого нежного личика всю эту боль, всю горечь, шевельнулось внутри снова, снова прибавив тесноты в брюках.

Женщинам не шла усталость и печаль. А вот наслаждение красило любую из них. Эта же малышка в удовольствии должна быть подлинным произведением искусства.

– Твой муж – хозяин студии? – Эрик двинулся ближе к девушке, задевая её коленом. Близость лишней не бывает. И он припоминал, как тот поваришка смотрел на эту девушку, когда она обнималась с Эриком. Как на свою собственность. На стул, который внезапно взбрыкнул и пошел танцевать канкан, высоко задирая ножки. И в тот момент кулак Змея очень захотел познакомиться с челюстью этого типа.

– Ты плакала из-за него? – на этот вопрос девушка еле заметно качнула головой. – Значит, из-за того, что… бросила?

Эта догадка оказалась верной – губы Насти снова задрожали, но она справилась и постаралась равнодушно дернуть плечами. Мол, может, и из-за этого, но чего уж тут…

Нет, дорогая, так просто тебя никто отпускать не собирается.

Так не расстраиваются девочки, для которых танцы – способ пофлиртовать с парнем или просто “более приятный вид спорта”. Так расстраиваются те, для кого танец был жизнью, от которой внезапно пришлось отказаться.

Она смеялась, когда он сказал, что если ей не было дано – так не о чем и плакать. Значит…

– Ты сказала ему, что мы познакомились на чемпионате, – медленно проговаривает Эрик, – и мой разряд твоему поваренку тоже известен. Значит, ты выступала как профи? От страны?

– Я упрощу тебе задачу, Эрик, – Настя упрямо смотрит только в окно, и об её напряженные губы наверняка можно порезаться, – до того, как вышла замуж, я носила фамилию Варлей. Анастасия Варлей. Возможно, ты меня помнишь на паркете.

Возможно?!

Он бы сказал это вслух, он бы повторил это ей десяток-другой раз, чтобы она лишний раз поняла, насколько дурную вещь сейчас сморозила.

Жаль только дыхание перехватило напрочь. Именно этого имени он от этой смешной русской девчонки не ожидал.

10. Эрик и Эмиль. Та сторона Берлина

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

А Вы сегодня уже лакомились сэндвичем? Скорее всего, да! Ведь что может быть вкуснее и питательнее, ...
У Мии три старших брата, три младшие сестры и куча обязанностей. И две радости: море и старая книга ...
Любовь Фёдоровна Воронкова – классик детской литературы, замечательная детская писательница, обладаю...
Простой парень бросается под несущуюся на огромной скорости машину, пытаясь спасти незнакомца, котор...
Меня зовут Полина, я Провидица и зарабатываю на жизнь гаданиями. Однажды я увидела в будущем девушки...
С чем можно сравнить потерю близкого? Будь то смерть или развод? Вы как будто погружаетесь в пучину ...