Сосед сверху, сосед снизу Шэй Джина

– Ну-ну, – Змей скалится во всю свою наглую белозубую пасть, – ты хоть помнишь, что именно скрывается у сеньорит под юбкой? Сколько лет ты носишься за своим миражом? Да, девчонка была незабываемая, но она уже наверняка второй раз замуж вышла, третьего ребенка под сердцем носит, ни о тебе, ни обо мне и не думает. Какой смысл в том, что до остальных женщин ты снисходишь раз в месяц, и то по острой нужде? Какие уж тут умения, или ты до сих пор предполагаешь, что женщина – как велосипед, с одной научился – с другими проблем не будет?

Нет, итальянец так старательно нарывался, что игнорировать это становилось все сложнее. Раз в год и Эмиля Эрику удавалось доконать.

– Знаешь что, ты уже охренел до крайности, – раздраженно бросает Эмиль, разворачиваясь к этому наглому ублюдку, который каким-то образом затесался в его друзья, – так что я тебя, пожалуй, хочу наказать. Поимею эту твою Горячую Попку раньше, чем ты. И можешь валить в монастырь, оплакивать весь свой нахрен никому не нужный опыт.

– А как же твоя Та Самая, кроме которой ты никого не хочешь? – язвительно ухмыляется Эрик, явно уже прикидывающий, какие именно методы совращения применить к той брюнеточке.

– Она мне точно не предъявит за то, о чем не узнает, – отрезает Эмиль, – хотя, если ты не отвечаешь за свой базар, Змей, я, так и быть, тебя пожалею. Только сразу признай весь свой треп петушиным кукареканьем и ничем другим.

– Иди ты в задницу, – огрызается раздосадованный Эрик и тянет Эмилю руку, чтобы скрепить пари.

Девчонки там внизу наконец расклеиваются и расцеловываются.

Эмиль же пристально смотрю на фигурку ежащейся брюнеточки в темно-синем свитерочке, провожающей взглядом отъезжающую тачку. Ничего, мышонок, скоро отогреешься. В постели Эмиля Бруха, разумеется.

4. Настя и Эрик. Этот наглый Змей.

Нет, ну какие же наглецы!

Слов никаких не хватает.

Они стоят не выше третьего этажа и во весь голос обсуждают меня, мою пятую точку, и то, как быстро они меня поделят пополам. Да еще так страстно, громко, не приглушая голосов – аж эхо раскатывается по небольшому дворику Алинки.

Так и хочется развернуться, чтобы вслух, на русском разговорном послать их к чертовой бабушке, да как-нибудь с подвыподвертом, чтоб не простая бабушка, а пятиюродная. Чтоб подальше идти пришлось!

Поспорили они на меня, ага.

Еще расписание, небось, составят, когда ко мне заходить, мозг выносить. И прибили бы его на дверь подъезда, чтобы все соседи смогли с ним ознакомиться, так же как и с их гнусными планами на мою пятую точку.

Мне приходится себе напомнить, что делают это два наглых типа хоть и вслух, но все-таки на итальянском. Его довольно сложно понять вот так, слету. Да что там, даже я, три года потратившая на изучение этого языка, понимаю его не так хорошо, как хотела бы, особенно когда мой собеседник говорит с настоящей итальянской экспрессией. Половину слов этих мудаков с балкона я не разбираю, но ключевое все-таки выхватываю.

Моя попа – класс. Меня надо срочно трахать. И они не могут договориться, кто из них это будет делать первым, поэтому готовы поспорить! Волшебно, не так ли?

Язык я учила в рамках саморазвития, чтобы не выслушивать возмущенное ворчание Дэна. Его ведь не устраивало, такого крутого блогера, известного повара и «мечты любой женщины» такая посредственная жена, без нормального хобби и стремления к этому самому саморазвитию.

Танцы за хобби не считались. Тем более – за нормальное. Да и не было их в моей жизни к тому времени, как Дэн озаботился моим саморазвитием. Не было и не светило вернуться обратно. А вот изучение языка Дэн одобрил и даже разыскал мне учителя – древнего старичка, к которому ему, видимо, не получилось приревновать. Не так далеко от дома, но все равно, полчаса на автобусе туда, полчаса обратно, и два часа занятия.

Почему я выбрала для изучения именно итальянский? Ну… Потому что. Так захотелось. Просто так! А я говорю, просто так!

Дэн находил, что испанский перспективнее, но в общем и целом, и итальянский его тоже устроил. Жена саморазвивается – уже спасибо. Что еще надо?

Интересно. Получается, по три часа три раза в неделю меня по вечерам дома не было. И если так припомнить – он иногда в такие дни менял постельное белье, ругаясь на мою нерачительность. Мог ли он уже тогда?..

Мог! Так утверждает внутренняя ревнивая гадина, которая готова видеть измену в каждом случайном лайке какой-нибудь крашеной сучке из инсты. А уж три часа вне дома, да еще и сам муж спровадил. Да что же это, как не залет?

Это же только догадка!

Но зато какая!

Спрошу на досуге. У Людочки. Она-то, поди, не соврет побежденной сопернице. Главное, чтоб не приукрасила.

Я забываю о двух наглецах с балкона. Я даже не смотрю на них, мне не интересно, как они выглядят. Оба пойдут в самом нецензурном направлении, если вздумают ко мне подойти.

Вот им будет облом-то, в их споре.

Никому не дам выиграть. Пошлю всех. И пусть мальчики обломятся и за себя, и за Дэна.

Именно такие мысли меня и занимают, когда я, с ненавистью вытаптывая ступеньки своего нового пристанища, так отчетливо представляя вместо бетона под своими ногами лицо сучки-Людочки, что аж шумит в ушах, поднимаюсь в Алинкину квартиру. Вперед, конечно, не смотрю. Зачем? Я этот подъезд еще со школы дотошно знаю, даже сколько ступенек в каждом лестничном пролете…

Ох-х…

Впилиться с размаху в твердую мужскую грудь своей… своим… недоразумением едва-едва второго размера – оказывается не столько больно, сколько внезапно.

Нашла коса на камень, и все такое. Он сбегал вниз и тоже не подумал притормозить.

Я отшатываюсь от неожиданности, чуть не оступаюсь на ступеньке, и…

Крепкие, сильные руки в лучших традициях жанра ловят меня за талию.

– Фея, моя фея, не стоит так буквально падать к моим ногам, мне будет достаточно, если ты аккуратненько встанешь на коленочки, – нахально заявляет итальянец, второй раз за эти сутки прижимая меня к себе.

Ох-х…

Ох-х, как много я хочу ему сказать – этому озабоченному, что так скабрезно отзывался о моих тылах! О моих! Скромных! Тылах! О которых вообще не полагается говорить таких пошлостей!

Ух, я ему сейчас как скажу! Все скажу! И куда ему запихнуть эти свои бицепсы… Красивые, кстати. Рельефные абсолютно естественно, как…

Как у танцора, который просто живет в спортивном ритме, и подбрасывает свою партнершу в воздух над собой, и крутит её в своих руках всеми возможными способами по четыре часа из восьми ежедневных тренировочных.

Коим собственно Эрик Лусито и является…

Горбатого могила исправит – а у меня тут же перед глазами пронеслись все те поддержки и танцевальные связки, что мог проделать этот парень с девушкой. И это неожиданно прокатывается по крови горячим шумом…

Дэнчик тоже держал себя в форме – больше половины подписчиц его канала приходили посмотреть на мужика на кухне, который еще и готовит в майке с отличным видом на рельефные плечи…

Да что там, я тоже любила на него пускать слюну. Он с девятого класса был самый горячий парень в школе, которого хотели даже до того, как это одобрялось законом.

Только… Дэн был не танцор. Это было другое.

– Сеньорита?

– А?

Я понимаю, что самым безнадежным образом зависла, таращась в одну точку.

Так, долой из головы Назарова!

И чертова итальянца тоже… К черту! Сейчас только в глаза его посмотрю, и как пошлю…

Ага, сейчас. Ступор продолжается, и моя оторопь продолжается.

Он так близко! Он же не может меня не узнать!

– Ты ведь узнала меня в лифте, так, фея? – тем временем итальянец вдруг решает припомнить детали нашей первой встречи и рокового щипка и начать атаку. – Возможно, мы знакомы?

На него я смотрю долгим и испытующим взором.

Нет, ну, конечно, чего я ожидала? Что он будет помнить всякую пьяненькую танцовщицу, с которой когда-то зажигал? Шесть лет – слишком долгий срок, чтобы держать случайные интрижки в памяти. Тем более, секса не было, помнить нечего. Надо принять как факт – забыли. Бывает.

Эх. Хотелось бы, чтобы хоть один из них запомнил меня так же сильно, как их обоих запомнила я.

Честно говоря, мне становится настолько обидно, что я даже не желаю договаривать. Просто молча разворачиваюсь и шагаю к синей двери Алинкиной квартиры, которая теперь перешла в мое пользование.

Ужасно грустно ощущать себя такой дурочкой. Кто бы мне сказал, зачем я-то их помню? Еще бы не помнить – так часто мне снились. Да еще и заходя дальше, чем у нас зашло тогда.

Поди потом объясни дорогому мужу, чего это я проснулась среди ночи такая возбужденная и хочу прямо сейчас, и можно без прелюдий…

Ну и…

Ну и плевать на них на всех. И на этого чертового Змея особенно. Не узнал – так не узнал, тоже мне горе. И что бы я ему сказала, если бы узнал? А сколько скабрезных шуточек он смог бы отпустить по этому поводу? Вот то-то и оно!

Я вожусь с ключами – основной замок очень тугой и категорически не желает проворачиваться. И все это время, пытаясь не пыхтеть при проворачивании ключа, я искренне надеюсь услышать за спиной шаги убирающегося итальянца. И я их слышу. Только не удаляющимися, а наоборот.

– Ах, какая невоспитанная сеньорита, – насмешливо цокает за моим плечом, чтоб ему провалиться в свою родную Катанию, чертов Змей, – ни поздороваться, ни представиться, ни даже поблагодарить спасителя. Дай угадаю, крошка, помощи просить ты тоже не умеешь?

Я высокомерно его игнорирую, но мою ладонь накрывают жесткие пальцы.

Да, в отличии от меня Змей с танцами не завязывал. Это ощущается в плавности и жесткой непоколебимости его движений. Ох, я знаю этот тип партнеров – диктаторы, парализующие одним только взглядом.

Он всегда держит тебя жестко, высасывая душу впившимися в твое лицо глазами, всегда диктует тебе свои условия. Да, он подаст тебя. Продаст по самой дорогой цене, которую только можно взять за тебя. Да, все будут тебе рукоплескать. Но только если все будет так, как захочет он…

Его пальцы крепко сжимают мои, а потом надавливают сильнее и… Ключ проворачивается, и замок предательски щелкает – не мог открыться парой минут раньше, да? Теперь придется оборачиваться и хотя бы говорить дурацкое спасибо.

Или не придется…

Змей остается за моей спиной, склоняется ближе к самому уху, переходя на горячий шепот.

– Ну вот, я снова тебе помог, сеньорита, – сладко шипит мне этот аспид, – и ты даже не скажешь, кто ты такая и откуда меня знаешь? Позволишь мне самому тебя вспомнить?

Нет. О нет, я бы все-таки этого не хотела!

– Ты любишь танцы, да, крошка? – это он даже не спрашивает, он это утверждает. – Любишь, конечно, откуда еще ты можешь меня знать. А может, ты моя фанатка? Из тех, что бросают мне трусики на паркет после окончания выступления? Знаешь, я оставляю на память самые красивые. Какие были твои? Я уверен, мы с тобой их вместе разыщем в моей коллекции. И даже договоримся о цене за их возвращение. Ну же, признавайся. Хотя можешь просто кивнуть. Я понимаю, ты стесняешься такой страсти…

Его вкрадчивый шепот как яд, пробирается в кожу, проникает в кровь, заставляет мои щеки не просто краснеть, а пылать, с таким жаром, что можно обжечься.

Боже, какой же он извращенец… И те дурынды, что расстаются с нижним бельем таким эксцентричным способом.

Но…

Он думает, что и я такая?

Я резко разворачиваюсь на каблуках, чтобы высказать этому наглецу все, что я о нем думаю, но сразу нужные слова не находятся, а пока я возмущенно хватаю ртом воздух – Эрик все понимает и сам.

– Нет? Ты не из плохих девчонок, крошка? – он ловит длинными, такими чувственными пальцами мой подбородок и задумчиво заглядывает мне в лицо. – Знаешь, так сразу и не скажешь, что ты из хороших. В тебе есть потенциал. Очень большой потенциал.

Можно ли считать за проявление потенциала тот танец в Берлине? Или я слишком прямо все трактую?

– Уберите от меня руки, – я топаю ногой и с огромным удовольствием приземляю туфлю на носок итальянца. Наступить танцору на ногу – это все равно, что дать в поддых, даже, возможно, эффективнее. Наши стопы гибче, пластичнее, и как следствие – и чувствительней.

– Мы даже не познакомились, крошка, – Эрик укоризненно морщится, игнорируя боль и продолжает задумчиво вглядываться в мое лицо, – скажи мне имя, будет проще вспомнить, где же я с тобой пересекался раньше. Я ведь не мог забыть тебя с прошлого лета. У тебя слишком красивые глаза, чтобы я их взял и забыл.

Ну, забыл же.

Он был здесь прошлым летом?

Интересно, чем же он тут занимается второй год подряд?

Выступает? Но разве в этом случае не гудела бы вся танцевальная тусовка? Эрик Лусито, Катанийский Змей – чемпион последних двух лет во всех танцевальных турнирах Европы и Америки. Он снимался в нескольких клипах самых горячих американских певичек, отыгрывая их партнера. Говорят, кто-то из голливудских режиссеров очень хочет опробовать его и как актера. И о его приезде в Москву молчат?

– У меня обычные глаза, – сухо отрезаю я, пытаясь увернуться от прикосновений его пальцев, – оставьте меня в покое, пожалуйста, я не собираюсь с вами…

Я не успеваю договорить свое «Даже знакомиться», потому что Эрик меня самым вопиющим образом перебивает. Причем так убежденно, что даже вклиниться в его речь не представляется возможным.

– У твоих глаз, крошка, редкий оттенок, как у моря в Кала-Лунго. В них виден твой характер и хорошо читается чувственная сущность. Когда ты вот так щуришься – видно, что ты чрезвычайно упрямая и терпеть не можешь проигрывать. У тебя длинные ресницы, и я вижу, ты не пользуешься этой косметической дрянью, чтобы их подкрасить, так что эти реснички – твое естественное богатство. Крошка, если я говорю, что у женщины красивые глаза…

– Значит, ничего другого красивого ей не досталось? – перебиваю я, пытаясь хоть на секунду перехватить руль в этой беседе, но Эрик укоризненно покачивает головой.

– Неправильный ответ, сеньорита, – мягко отзывается он, – это значит, что глаза у этой женщины по-настоящему бесподобны. А все остальное… – Змей опускает глаза и нагло ухмыляется, – я еще просто не оценивал.

– Эй, – я снова краснею и торопливо скрещиваю руки на груди, – лучше смотрите в глаза!

– Стесняешься? – мужчина склоняет голову набок и милостиво переводит свой взгляд обратно. – Хочешь, расскажу тебе, чем хороша твоя грудь, сеньорита? И что бы я с ней сделал прямо сейчас? Или…

Теплый большой палец его ладони, касается моих губ и у них же замирает. Будто в ожидании моего разрешения.

– Может, мне лучше тебе все это сразу и показать, а, крошка? – снова склоняясь к моему уху, шепчет этот наглец.

Боже, сколько мурашек бежит по коже.

И…

Нет, не пошел бы он?

Я впиваюсь зубами в мужской палец, тот самый, что остался у моих губ, с одной только целью их раздразнить. И прикусываю его достаточно сильно, чтобы мужчина от неожиданности все-таки отшатнулся.

– Vaffanculo, Serpente2! – рычу я, надеясь, что этого итальянского посыла достаточно, чтобы он все понял. А потом все-таки нажимаю на ручку, бросаюсь в прохладу спасительной квартиры и со всей кипящей в моей крови злостью хлопаю дверью.

Покажет он мне, ага. Он меня даже не помнит!

5. Эрик. Бежать некуда, крошка

Ладонь Эрика врезается в косяк, но поздно – дверь захлопывается перед самым его носом. Триумфально щелкает замок, пряча девчонку за надежной преградой.

Ускользнула!

Тяпнула за палец как маленькая кусачая собачонка и нырнула в свое убежище быстрее ящерицы с оторванным хвостом.

И чего она этим добьется, если ближайшие три недели Эрик все равно будет тут, этажом ниже, и никуда-то она от него за это время не денется? А может, малышка таким образом пытается набить себе цену? Ну, конечно. Известное женское убеждение утверждает, что если откажешь мужчине раза три – он будет исходить на слюни и виться у её ног послушной веревкой. Две из трех рассчитывают, что уж они-то окрутят Эрика Лусито насовсем, заставят остепениться. И эта туда же.

Столько баб Змей в своей постели сменил, а этой вдруг внезапно должен проникнуться?

Ну-ну, крошка, мечтай и дальше, это не вредно.

Сколько бы она ни строила из себя невесть что, а места дальше постели в жизни Эрика Лусито ей не полагалось.

Сейчас она сбежала, но времени у Эрика будет предостаточно. И ох, как она поплатится за этот свой укус, Змей будет не Змей, если не вытрахает из этой дерзкой бамбины последние звуки, на которые она только будет способна.

Чтобы неделю не смогла разговаривать.

Только это обещание, данное самому себе, и помогает пережить сам факт того, что с сегодняшним стояком Эрика разбираться придется не губкам упрямой девчонки. Вот ведь…

Нашло же, как только увидел её гибкую спину, и плавный абрис шикарных ягодиц. Такую женщину только на кровати выгибать, да любоваться её шикарной фигурой при всяком толчке в жаркое тело. Под мягкую симфонию её развратных стонов.

Нашло и никак не может отхлынуть.

Увы, увы.

Симфонический концерт для местных соседей сегодня давать никто не будет. Господа слушатели могут выдохнуть, они сегодня выспятся.

За спиной Эрика в драматичной тишине и величавой поступью спускается его светлость, первейший мерзавец города Гетеборга. Разумеется – он все это время стоял на своей площадке, двумя пролетами выше и слушал, к чему же придет его соперник по пари с их секси-закладом. Еще и курил – по крайней мере спускается он с сигаретой.

Нет. Он не смеется. Он выше этого. Но, мадонна, какая же у него сияющая морда. Как он доволен поражению Эрика! Лучший друг, ни больше не меньше.

– Если ты только хмыкнешь, я дам тебе по морде, – предупреждает Эрик, все еще ошалело растирая прокушенный девчонкой палец. Один смешок Эмиля стоит долгого хохота за спиной у многих других.

– Ну что ты, друг, – скалится Эмиль, приостанавливаясь посередине пролета и сминая в пальцах остаток своей дотлевающей сигареты, – как можно радоваться твоей беде? Я всего лишь восхищаюсь этой отважной мышкой. Я бы твои пальцы кусать не стал. Сначала бы спросил справочку от врача, вдруг ты заразный?

Нет, все-таки так лучше, стократ. Так Эмиль хоть походил на живого человека, а не на мертвеца, которого забыли закопать, и он так и бродит неупокоенным среди людей. В последнее время он все сильнее становился именно таким. Как и всегда, когда мы возвращались в Россию и он снова брался за свои поиски. Но в этот раз как-то острее.

Эрик надеялся, что со временем его друга отпустит эта навязчивая мысль, одержимость той девчонкой. В конце концов, Эмиль и Эрик были друзьями слишком долго, и Эмиль Брух мог выбрать себе любую, ни одна бы не отказала, и забыться мог с любой.

Но в его списке оставалось все меньше фамилий, все больше кандидаток оказывались не теми, а сам Эмиль мрачнел день ото дня, будто та девчонка на самом деле оказалась какой-то сиреной, приворожившей шведа этим танцем и высасывающей из него душу на расстоянии.

Это пари и затевалось только для развлечения, ни для чего больше. Если бы Эрик натурально просто хотел эту конкретную малышку – он бы Эмилю её даже не показывал. А тут девчонка попалась сочная, интересная, непростая, было бы хорошо, если бы Эмиля она смогла развлечь. Может, тогда он сможет уже принять как факт – если не судьба ему найти ту свою Лисицу, то и черт бы с ней. Свет клином не сошелся.

– Ну, что скажешь? – Эмиль усаживается на ступеньку, покручивая в пальцах зажигалку. – Успел что-то понять о нашей цели?

– Тебе нужны мой подсказки, друг? – язвительно хмыкает Змей, опираясь локтем на перила. – Все-таки хочешь сдаться?

– Что-то принципиальное, – Эмиль ухмыляется, в своей выразительной манере одной только игрой бровей договаривая, куда Эрику стоит запихнуть все свои подсказки. В плане обольщения женщин методы друзей разнились в корне.

– Ну, она замужем, – неторопливо пожимает плечами Эрик, – кольцо на правой руке я успел заметить.

Возможно, для кого-то иного это был бы повод отказаться от пари, проявить чудеса моральных принципов. Но Эмиль, как и Эрик, подобной гадостью особо обременен не был. Не говоря уже об его жестком убеждении, что если у его огненной лисички – той самой, что он еще не нашел, но она уже была его, по непоколебимому убеждению Эмиля – вдруг найдется муж, любовник, жених, или любой другой мужчина, занимающий место в её постели – то он и подвинется?

И подвинется, и из жизни девушки вылетит, как пробка от шампанского.

Так же дела обстояли и с новой целью Эрика. Ему было плевать на обнаруженную на пальце девушки обручалку. Её мужу придется потерпеть. Все, что Эрик мог ему предложить, – пару мастер-классов на тему, как эффективнее ублажать его женушку. Но пока сам Змей с ней не наиграется, этот лузер обойдется и собственной рукой. Да хоть обеими – сам тупица, раз выпустил женщину с такой шикарной попкой из дома.

– Ах, да, девчонка – моя фанатка, – добавляет Эрик, пихая Эмиля кулаком в плечо, – она знает меня в лицо, знает мое прозвище, знает мой язык. Сдавайся, друг, я все равно её выиграю…

– А еще она знает о нашем с тобой споре, баран, – язвительным эхом откликается Эмиль, – и, судя по всему обиделась. Я же тебе говорил – ори потише. Смотри, какая умница нам попалась. С любовью к языкам.

– Надеюсь, её язык окажется таким же любвеобильным, – с ухмылкой откликается Эрик, а потом косится на друга, – ты ведь не предлагаешь мне отменить наш с тобой спор, раз девчонка в курсе?

– Не-е-ет, – швед неторопливо покачивает головой, – так даже интереснее. И потом – я с ней еще даже не познакомился.

В глазах Эмиля горят предвкушающие огоньки…

6. Настя и Эмиль. Завтрак для мышки

Утро.

Мерзопакостное, серое, промозглое. Отвратительное, как мое настроение.

Работа.

Нужно идти на работу. Делать хорошую мину, и хотя бы не швыряться в Назарова всеми вещами, что мне попадаются под руку. Жаль. На моем рабочем столе есть такой крутой дырокол!

Зубы я чищу с таким остервенением, будто пытаюсь через рот вычистить всю пакость, происходящую в моей голове.

У нас столько всего было! Мы через столько вместе прошли. Я думала…

А, к черту. Не буду я думать, что я о нас думала.

Нас нет.

Денис Викторович изволили нас угробить.

И бла-бла-бла, в любом конфликте виноваты оба, но не было у нас такого конфликта, после которого было бы нормой пойти и с кем-нибудь просто потрахаться.

Когда я выхожу из ванной, до кухни дойти не успеваю – что-то стукает в оконное стекло со стороны балкона в спальне. Что там? Птица в стекло врезалась?

Мандарин, перепутав себя со сторожевой собакой истошно вопит у балконной двери, мне мерещится какое-то мельтешение, но пока я вожусь с раздергиванием тяжелых штор – птица ли, гаргулья ли – кто бы это ни был успевают с балкона свалить.

Я выхожу наружу, в промозглое утреннее лето, зябко кутаясь поглубже в свою длинную полосатую пижаму. Что это все-таки было? И что за запах? Выпечка? На третьем этаже? Не припоминаю в такой близости от Алинкиного дома никакой пекарни.

Алинка ремонтировала свой балкон так, чтобы теплым летом на нем можно было встречать рассвет и провожать закат. Тут милые кованные перильца, плитка под моими босыми ногами напоминает о том, что мои любимые меховые тапочки остались в «семейной» квартире, и столик есть в углу, со стульчиком. Чтоб почитать, или в ноут потупить. Только сейчас на столике…

Откуда? Аист принес?

Я недоверчиво шагаю ближе к столику. Белая чашка с брутальным черепом дымится и соблазняет меня свежим кофе – то ли с молоком, то ли со сливками, а на белом блюдечке рядом лежат три аккуратных розочки из сдобного теста, на весь балкон источающих запах корицы. Я трогаю пальчиком осторожно – теплые. Еще теплые? Серьезно?

Под чашкой лежит аккуратная визиточка. Точнее – просто кусок белого картона, и на ней красиво и от руки выведено «Emil» и десять цифр под ним.

Так странно знать , что я ни за что не признаюсь ему, откуда именно я знаю и его, и Змея. Ну, как вы себе это представляете?

Эй, привет, помнишь меня, мы в Берлине чуть прямо на танцполе тройничок не устроили? Да-да, та самая, что крутила задом и перед тобой, и перед тем итальяшкой.

Уф-ф, не! Алинка бы так сказала. Она еще бы и расхохоталась в довесок, и локтем собеседника пихнула, мол, у нас есть общее прошлое, давай скрепим его еще и общей попойкой. Алинке было не сложно махнуть автостопом в другой город, и пусть папа по возвращении полдня гоняет непутевую едва-едва справившую совершеннолетие доченьку ремнем по двору. И со мной на соревнования она ездила всегда. Всегда! Без исключения. До самого последнего моего конкурса, за три недели до моей свадьбы. Того, из-за которого и свадьбу-то чуть не отменили. Только в последний момент Дэн у меня вымолил прощения за тот скандал, когда разнес мою комнату в хлам, за размитый попутно привезенный мной с этого соревнования хрустальный кубок.

Упрашивал не рушить то, что мы столько времени строили.

Почему я повелась? Почему все-таки отказалась от того, что делало меня мной?

От того кубка осталась только золотистая крышечка с танцующей парочкой. Её я оставила у мамы. От греха подальше. Тем более, что скандалы о моем “непристойном прошлом” повторялись с завидной регулярностью.

Булочки пахнут просто изумительно. И кофе…

По уму, надо все это вернуть этому мерзавцу, он ведь тоже на меня поспорил, но…

Но в холодильнике повесилась мышь. Вчера я весь вечер провалялась, слепо таращась во включенный телевизор. Было какое-то шоу, но я не помню ни слова, что они там говорили. Когда вспомнила про еду – ближайший супермаркет был уже закрыт.

Ну, если не вернуть – можно сказать спасибо. А заодно узнать, как он это провернул.

Я возвращаюсь в квартиру, быстренько переодеваюсь – если уж мне накрыли стол на балконе, там я и буду завтракать, и беру с собой телефон. Немножко замираю перед тем, как набрать номер.

Кстати наш, русский. Нет, оно правильно, зачем тратить деньги на международный роуминг если можно достать местную симкарту?

– С добрым утром, мышонок, – мягко перекатывается у моего уха густой мужской голос. С акцентом, но все равно такой глубокий, аж до пяточек пробирает.

– Мне казалось, Карлсон должен съедать все мое варенье, а не забывать свои булочки на моем балконе.

В трубке раздается тихий смешок.

– Карлсон может и повзрослеть, и в этом случае ему уже нужно будет исхитриться, чтобы заполучить номер девушки, а варенье – варенье он и сам может сварить. По бабушкиному рецепту. Да и булочки испечь – это не землю спасти от метеорита. Так, только пораньше встать.

Но ведь встал же. Наверное, именно поэтому я и не отнесла его кофе с этими коричными завитушками ему под дверь.

За пять лет супружеской жизни Дэн не заморачивался даже яичницей на завтрак. Максимум – бутерброд намажет. А тут булочки. Теплые. На халяву. А добавки можно?

– Ну что ж, с миссией достать мой номер ты справился. Какой пункт по соблазнению дальше в твоем плане? – интересуюсь я деловито, украдкой отщипывая самый краешек коричного теста. Маленький, чтобы не чавкать в трубку. Нет все-таки у меня слипнется. И попа этого не переживет и от обиды разбухнет. Но как же вкусно…

– Начать с извинений, например? – спокойно откликается мой собеседник. – Ты ведь наверняка дуешься, мышонок.

– Настя, – по инерции поправляю я и тут же прикусываю кончик языка. Ах, ты ж, прощелыга! И ведь я четко уловила еще один смешок с той стороны трубки. Значит, все идет по его плану. И в отличии от своего бесстыжего приятеля, у шведа, что идет в обход, есть уже и мой номер, и мое имя.

– Значит, прими мои извинения, Настя, – мягко и слегка снисходительно продолжает Эмиль, – меня и моего друга вчера занесло, ты ведь не хочешь быть никаким призом ни в каких играх, не так ли?

Все-таки этот голос ему дали тролли. Или фэйри. Или кто там очаровывает несчастных смертных в Швеции и уводит их в Страну за радугой?

– Сейчас ты пригласишь меня на ужин? – булочка под моими пальцами тает ужасающе быстро. – Разумеется, чтобы компенсировать мне непоправимый моральный ущерб, нанесенный тобой и твоим другом.

– М-м-м, – я ставлю себе галочку, по скольку Эмиль все-таки теряется. В этой части диалога, видимо, девушка начинала набивать себе цену и отчаянно изображать страдающую, – вообще-то хотел пригласить тебя на мастер-класс. Кулинарный. Научу тебя печь эти самые булочки.

– Тоже по рецепту твоей дорогой бабушки? – хихикаю я. – Только на этот раз с папиной стороны?

– Бабушка у меня одна, – серьезно ответствует швед, – с папиной стороны меня застала только младенчиком. Ох…

Я снова фыркаю и ставлю себе еще одну галочку. Я умудрилась снова вывести этого самоуверенного нахала за рамки его планов.

– Так что на счет мастер-класса, Настя? – возвращается к своему вопросу Эмиль. – Позволишь мне извиниться перед тобой подобным образом? Исключительно в целях установления дружбы между нами.

Я чуть прикрываю глаза, представляя. Это не так уж и сложно. Вечер на его кухне, где будет полно случайных прикосновений, переглядок…

И его извинения ведь не означают, что мальчики взяли и отказались от своего пари. Но прикинуться виноватыми – выгодно, как ни крути.

И потом…

А если он меня все-таки узнает? Я же не смогу дальше жить в этой квартире, хоть сбегай. А мне пока и бежать-то некуда.

Нет, конечно, с чего бы ему меня узнавать, вряд ли он чем-то отличается от Эрика, но все-таки…

– Спасибо за завтрак, Эмиль, было очень вкусно, – чуть облизывая сладкий палец произношу я, – я думаю, в больших извинениях никакой необходимости нет. И не надо больше лазить на мой балкон. Больше рисковать свернуть шею тебе не обязательно.

Вешая трубку, я снова позволяю тишине меня окутать, захлестнуть.

Это было мило. Чертовски мило и чертовски не к месту, но это дало мне хотя бы пять минут хорошего настроения этим утром.

Лишь выйдя из квартиры я торопливым шагом взлетаю на этаж выше и оставляю чашку с блюдечком на тумбочке у двери квартиры, расположенной над квартирой Алинки. И тут же бегом пускаюсь обратно – вдруг хозяин караулит меня под дверью? Да, бред, а вдруг?

Выбегаю из дома и только тогда выдыхаю. Вот теперь мне точно пора на работу. И в ЗАГС, разумеется. Развод сам на себя не подаст.

7. Настя. Пути назад не будет

– Вот делать ей нечего, семью свою под нож пустить решила, – ворчит хмурая тетка, разбираясь в моих документах. В ЗАГСе мне оказываются не рады. Я же изо всех сил стараюсь удержать лицо.

– Вы заявление примете или нет?

– Развод в одностороннем порядке оформляется через суд, – мрачно откликается тетка.

А сразу сказать нельзя было?

– И где у нас суд, который занимается этими вопросами, адрес не подскажете? – терпеливо спрашиваю я.

Можно было бы, конечно, пойти к Назарову, сесть за мирный стол переговоров, обсудить нашу ситуацию, принять это решение обоюдно, но…

У меня к горлу подкатывает ком, когда я начинаю об этом думать.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

А Вы сегодня уже лакомились сэндвичем? Скорее всего, да! Ведь что может быть вкуснее и питательнее, ...
У Мии три старших брата, три младшие сестры и куча обязанностей. И две радости: море и старая книга ...
Любовь Фёдоровна Воронкова – классик детской литературы, замечательная детская писательница, обладаю...
Простой парень бросается под несущуюся на огромной скорости машину, пытаясь спасти незнакомца, котор...
Меня зовут Полина, я Провидица и зарабатываю на жизнь гаданиями. Однажды я увидела в будущем девушки...
С чем можно сравнить потерю близкого? Будь то смерть или развод? Вы как будто погружаетесь в пучину ...