Золотой дождь Гришэм Джон

Глава 22

Экзаменационная комиссия использует особые конверты, в которых сообщает о результатах экзаменов. В колледже ходит немало баек, как бедные кандидаты в адвокаты падали в обморок у почтового ящика от долгого ожидания. Или бегали, выпучив глаза, и размахивали, как идиоты, своими конвертами. Множество баек и россказней до экзаменов нам казались смешными, но сейчас мы не находим в них ничего комичного.

Прошло уже тридцать дней, а письма мне все нет. Я дал свой домашний адрес, я чертовски не хотел, чтобы кто-нибудь из адвокатов Брюзера распечатал конверт.

Тридцать первый день ожидания выпал на субботу, когда мне разрешается спать до девяти, прежде чем я слышу, как моя хозяйка стучит ручкой кисти ко мне в дверь. Вдруг мисс Берди решила, что гаражу под моей квартирой требуется свежая окраска, хотя, на мой взгляд, он и так выглядит отлично.

Она выманивает меня из постели сообщением, что уже приготовила яичницу с беконом и она остынет, так что надо поторапливаться.

Работа спорится. Окраска дает немедленные и очень приятные результаты. Я вижу, как дело идет на лад. Солнце заслоняют высокие облака, и я тружусь по возможности неторопливо.

В шесть вечера мисс Берди возглашает, что пора уходить, что я сегодня поработал достаточно и у неё есть распрекрасная новость — она приготовит овощную пиццу!

Я пробыл вчера в «Йогисе» до часу ночи, и мне не очень хочется опять туда идти. Так что сегодня вечером, в субботу, мне делать нечего. Но я не придумал себе никакого интересного занятия. Печально сознавать, что меня сейчас согревает даже перспектива поесть вегетарианской пиццы в обществе восьмидесятилетней женщины.

Я принимаю душ, надеваю свои солдатские брюки и кроссовки. Когда я вхожу в дом, из кухни доносится странный запах. Мисс Берди летает и жужжит, словно муха. Она никогда прежде не делала пиццу, признается она, как будто мне должно быть очень приятно слышать подобную новость.

Но пицца вовсе не дурна на вкус. Цуккини и желтый перец слегка жестковаты, но мисс Берди щедро сдобрила блюдо брынзой и грибами. А я умираю от голода. Мы съедаем пиццу в гостиной и потом смотрим фильм с Кэри Грантом и Одри Хепберн. И мисс Берди почти все время плачет.

Второй фильм — с участием Богарта и Бакалла. У меня болят все мышцы от сегодняшней работы, и меня клонит в сон. Однако мисс Берди, сидя на краешке дивана и затаив дыхание, жадно впитывает в себя каждое слово с экрана, хотя смотрит этот фильм пятьдесят лет подряд.

Вдруг она вскакивает.

— Я забыла! — восклицает она и спешит на кухню, где, я слышу, она шуршит бумагами. Она бегом возвращается в гостиную с листком в руке, останавливается передо мной и с пафосом объявляет: — Руди, вы сдали экзамен.

И показывает единственный белый листочек, которого я так томительно ожидаю больше месяца. Это из экзаменационной комиссии штата Теннесси, адресовано мне, конечно, и в центре листочка крупным шрифтом напечатаны магические слова:

НАШИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ. ВЫ СДАЛИ ЭКЗАМЕН НА ЗВАНИЕ АДВОКАТА.

Я резко поворачиваюсь и глазею на мисс Берди. Какую-то долю секунды мне хочется дать ей по физиономии за грубое вторжение в мои личные дела. Она должна была сказать мне сразу и, черт возьми, конечно, не имела права вскрывать мое письмо. Но широкая улыбка обнажает все её серо-желтые зубы. На глазах у неё блестят слезы, она сжимает щеки ладонями, она почти так же взволнована, как я. И мой гнев быстро уступает место совершенной, безмятежной радости.

— А когда пришло письмо? — спрашиваю я.

— Сегодня, когда вы красили гараж. Почтальон постучался ко мне, спросил вас, но я ответила, что вы сейчас заняты, и поэтому сама расписалась в получении.

Ну, что расписалась — это одно, а вот что вскрыла письмо — это совсем другое.

— Вам не следовало распечатывать письмо, — говорю я, но уже совсем не злюсь. Невозможно быть в ярости в такие минуты.

— Извините. Но мне казалось, что вы ничего не будете иметь против и даже сами захотите, чтобы я открыла его первой. Ну разве это не замечательно?

— Да, это так. — Я вплываю в кухню, улыбаясь, как законченный идиот, и глубоко, свободно вздыхаю. Все чудесно. Как хорош этот мир!

— Давайте отпразднуем событие, — предлагает она, озорно улыбаясь.

— Все, что угодно, — отвечаю я. Мне хочется бегать по дворику и кричать, глядя на звезды.

Она роется в буфете, что-то там нащупывает и медленно вынимает бутылку странной формы.

— Я берегу это для особых случаев.

— А что это? — спрашиваю я, беря бутылку. Я никогда ещё не видел ничего подобного в «Йогисе».

— Дынное бренди. Довольно крепкая штука. — Она хихикает.

Но я сейчас выпил бы что угодно. Мисс Берди достает две одинаковые кофейные чашечки и наливает их до половины. Жидкость густая и липкая. Аромат напоминает какой-то эликсир из зубоврачебного кабинета.

Мы провозглашаем тост за мое благополучие, чокаемся чашечками с эмблемой банка штата Теннесси и начинаем потягивать бренди. На вкус оно напоминает детский сироп от кашля и жжет, как неразбавленная водка. Она облизывает губы.

— Лучше сесть, — говорит мисс Берди.

После нескольких глотков она уже похрапывает на диване.

Я заглушаю звук телевизора и наливаю себе ещё чашечку. Сильный напиток, и после первоначального шока жидкость уже не кажется неприятной. Я потягиваю её во внутреннем дворике, под луной, все ещё улыбаясь, подняв глаза к небу, и от всего сердца благодарю Творца за столь божественные вести.

Воздействие дынного бренди долго сказывается и после восхода солнца. Я принимаю душ и выскальзываю из берложки, прокрадываюсь в машину и мчусь задним ходом по подъездной аллее, пока не выскакиваю на улицу. Я вбегаю в молодежный бар, наполненный запахами наступившего дня. Здесь подают кофе с лепешками. Я покупаю толстую воскресную газету и расстилаю её на последнем столике в углу. Несколько заголовков напоминают о недавних событиях.

Вот уже четвертый день подряд на первой странице полно сообщений и рассказов о крушении прогулочного парохода.

Погиб сорок один школьник. Адвокаты уже начали оформлять дела в суд.

Вторая тема, которая обсуждается на странице, посвященной событиям в стране, затрагивает последнюю по времени информацию о серии допросов насчет коррупции в полиции и более подробно касается взаимоотношений между порнобизнесом и юридической системой. Несколько раз упомянуто имя Брюзера как адвоката Бенни Томаса, по прозвищу Принс, местного владельца бара, прежде судимого федеральными властями на основании соответствующих показаний, но освобожденного из-под ареста. И ещё раз упомянуто имя Брюзера как возможной мишени федеральных властей, но уже за его собственные прегрешения.

Да, поезд тронулся. Уже целый месяц заседает федеральный суд присяжных, и в газете ежедневно сообщается разнообразная информация. Не случайно Дек с каждым днем все больше нервничает.

Третья тема таит для меня совершенный сюрприз. На последней странице в разделе «Бизнес» я вижу небольшое сообщение под заголовком «161 человек сдали экзамен». Это пресс-релиз на три строчки от экзаменационной комиссии, за которым следует список выдержавших экзамен в алфавитном порядке, набранный очень мелким шрифтом. Перечислены те, кто сдал.

Я приближаю страницу к глазам и жадно читаю. Вот он я! Все верно. Никакой ошибки. Я сдал экзамен! И стремительно пробегаю список. Многих из сдавших я хорошо узнал за три года.

Я ищу Букера Кейна, но его нет. Я проверяю, я трижды проверяю, и плечи мои опускаются. Я кладу газету на стол и громко прочитываю вслух каждое имя. Букера Кейна нет.

Вчера вечером я едва ему не позвонил, после того как память мисс Берди воспряла и она отдала мне письмо с чудесной новостью, но не смог. Так как я сдал, то решил подождать звонка от самого Букера. Я решил, что если от него несколько дней не будет вестей — значит провалился.

Теперь я не знаю, что делать. Я представляю, как именно в данный момент он помогает Чарлин одеть ребятишек перед выходом в церковь, как старается улыбаться и делать безмятежное и радостное лицо и пытается уверить себя и жену, что все это временная неудача и он, конечно, добьется своего в следующий раз.

Но я-то знаю, что он вне себя от расстройства, он уязвлен и зол на самого себя за провал. Он беспокоится, как отреагирует на сообщение Марвин Шэнкл, и ужасается при мысли, что ожидает его завтра на работе.

Букер невероятно гордый человек, который всегда верил в свои силы и способность добиться всего на свете. Я бы очень, очень хотел поехать сейчас к нему и горевать вместе, но из этого ничего бы не получилось. Он подобного не допускает.

Букер позвонит сам завтра и поздравит меня. Внешне будет подтянут и собран и поклянется, что в следующий раз обязательно сдаст экзамен.

Я снова читаю список, и вдруг меня осеняет мысль, что здесь отсутствует также Сара Плэнкмор Уилкокс. Мистер С. Тодд Уилкокс сдал, а его новобрачная провалилась.

И я громко смеюсь. Это низко и мелко и достойно презрения, это инфантильность, мстительность, даже ненависть. Но я не в состоянии удержаться. Она забеременела, поэтому сумела выскочить замуж, но, разумеется, все последние месяцы перед экзаменом жила в большом напряжении. Последние три месяца она была сама не своя, но планировала свадебное торжество и выбирала подходящий цвет обоев для детской. И наверное, мало занималась.

Ха-ха-ха. В конечном счете я посмеялся последним.

Пьяный водитель, который наехал на Дэна ван Лендела, признан виновным и должен уплатить по страховке не меньше сотни тысяч. Дек убедил виновника и его адвоката, что по заявлению ван Лендела им следует больше этого лимита, и совершенно прав. Ответчик согласился уплатить больше, помощь Брюзера потребовалась только в последний момент, чтобы постращать его судебным преследованием и тому подобным. Дек сделал восемьдесят процентов всей работы. Я по большей мере пятнадцать. Мы про себя полагаем, что оставшиеся пять принадлежат Брюзеру. Однако по условиям работы в фирме Брюзера мы с Деком не имеем права хоть на какую-то часть гонорара, и все потому, что Брюзер давно, ясно и недвусмысленно утвердил условия их получения и распределения. Таким образом, дело ван Лендела — сугубо его дело, потому что он первым узнал о наезде. Мы с Деком примчались тогда заключить с ван Ленделом договор, но мы и должны были это сделать, как служащие фирмы. Вот если бы мы первыми узнали о случившемся и сами подписали контракт, тогда мы имели бы право на какую-то часть.

Брюзер вызывает нас обоих к себе в кабинет и плотно закрывает дверь. Он поздравляет меня со сдачей экзамена. Он тоже сдал его с первой попытки, и я уверен, что, слыша это, Дек чувствует себя ещё большим дураком. Но Дек невозмутим, он просто сидит и облизывает губы, склонив голову набок. Брюзер ещё с минуту болтает о том, как уладилось дело ван Лендела. Сегодня утром он получил чек на сотню тысяч долларов, и ван Ленделы прибудут днем, чтобы рассчитаться за помощь. Он полагает, что и мы, очевидно, кое-что получим от этой сделки.

Мы с Деком обмениваемся нервными взглядами.

Брюзер говорит дальше, что у него, можно сказать, и так был удачный год, он заработал больше денег, чем все мы, вместе взятые, и он хочет, чтобы его служащие тоже были довольны. А кроме того, дело с ван Ленделом было улажено очень быстро. Сам он лично работал над ним меньше шести часов.

Мы с Деком недоумеваем, какую же работу он проделал в эти шесть часов.

Таким образом, от доброты сердечной Брюзер желает компенсировать нам наши труды. Его доля — треть всего гонорара, то есть тридцать три тысячи долларов, но он не собирается брать их все себе. Он хочет поделиться с нами.

— Я собираюсь отдать вам треть своей доли, разделив её между вами поровну.

Мы с Деком молча делаем подсчеты. Треть от тридцати трех — это одиннадцать тысяч. А половина равна пяти тысячам пятистам долларов.

Я пытаюсь не расплыться в улыбке и говорю:

— Спасибо, Брюзер, это чрезвычайно щедро с вашей стороны.

— Не стоит благодарности, — откликается он, словно быть щедрым — в его натуре. — Пусть это будет подарком за то, что ты сдал экзамен.

— Спасибо.

— Ага, спасибо, — говорит Дек.

Мы оба ошеломлены, но каждый при этом думает, что на долю самого Брюзера приходится двадцать две тысячи всего за шесть часов. То есть это приблизительно по три тысячи пятьсот долларов в час.

Но я не ожидал от него и полцента и поэтому чувствую себя богачом.

— Хорошая работа, парни. Давайте подписывайте побольше таких контрактов.

Мы одновременно киваем. Я подсчитываю и уже распределяю, сколько и на что потрачу. Не сомневаюсь, что Дек проделывает ту же мыслительную работу.

— Мы готовы к завтрашней встрече? — спрашивает меня Брюзер.

Мы оспариваем ходатайство «Дара жизни» с предложением отклонить иск Блейков. Заседание назначено на девять утра при участии и под началом его чести Харви Хейла. У Брюзера уже состоялся неприятный разговор с судьей относительно ходатайства. Мы не очень надеемся, что дело дойдет до слушания в суде присяжных.

— Полагаю, что да, — отвечаю я, и сердце у меня болезненно сжимается. Я приготовил и подал тридцатистраничное краткое опровержение, на которое Драммонд и компания выстрелили своим опровержением. Тогда Брюзер и позвонил Хейлу и состоялся этот неприятный разговор.

— Возможно, я предоставлю тебе возможность самому вести обсуждение, так что будь готов, — говорит Брюзер. Я с трудом глотаю комок, застрявший в горле. Мое беспокойство переходит в панический страх. — Принимайся за работу, — добавляет он. — Будет стыдно проиграть дело на этой стадии, даже не доведя до слушания в суде.

— Я тоже участвую в этом деле, — приходит мне на помощь Дек.

— Хорошо. Мы отправимся в суд втроем. У них же, Господи спаси, будет, наверное, человек двадцать, не меньше.

Внезапно богатство пробуждает вкус к радостям жизни.

Мы с Деком решаем пренебречь нашим обычным супом и сандвичем у Труди и вместо этого обедаем в ближайшей бифштексной. Мы заказываем ребрышки.

— Никогда прежде Брюзер не делился гонораром, — говорит Дек, дергаясь и судорожно поглядывая по сторонам. Мы сидим в отдельной кабинке в конце темного обеденного зала. Нас никто не может услышать, но он тем не менее беспокоится. — Что-то должно грянуть, Руди, — я уверен, что Токсер и Ридж вот-вот сбегут. Федеральные агенты обложили Брюзера со всех сторон. Вот он и отдает свои деньги. Я нервничаю, я очень из-за всего этого нервничаю.

— О'кей, но почему? Они же не могут нас арестовать.

— Я не поэтому беспокоюсь. Я беспокоюсь насчет своего места работы.

— Не понимаю. Если Брюзер будет обвинен и даже арестован, его могут, как бывало прежде, выпустить под залог, и фирма все равно сможет функционировать, пока они не закончат дела.

Мои слова его злят.

— Послушай, а что, если они заявятся с требованием немедленно предстать перед судом и с ордером на прекращение деятельности фирмы? Знаешь, они могут так сделать. Так бывало в случаях с рэкетом. Федеральные агенты любят напасть на юридическую контору, конфисковать все дела и увезти компьютеры. Им наплевать на нас с тобой.

Честно говоря, я об этом не думал, и, наверное, вид у меня довольно удивленный.

— Они, разумеется, смогут выставить его за дверь и лишить возможности работать, — продолжает Дек очень внушительно. — И с удовольствием это сделают. А мы с тобой попадем под перекрестный огонь, и никто, абсолютно никто не даст за наше благополучие и цента.

— Так что же нам делать?

— Надо удирать.

Я хочу спросить, что он имеет в виду, но и так все ясно. Дек теперь мой друг, но он хочет гораздо большего. Я сдал благополучно экзамен, так что могу обеспечить ему прикрытие. Ему нужен партнер! Прежде чем я успеваю что-либо возразить, он бросается в атаку:

— У тебя сколько всего денег?

— Э… пять тысяч пятьсот.

— У меня столько же. Это одиннадцать. Если мы сложимся по две, будет четыре. За пятьсот помесячно мы сможем снять маленькую контору, ещё пятьсот в месяц будут стоить телефон и удобства. Мы можем понабрать кое-какой мебели, ничего, конечно, замысловатого. Примерно полгода будем работать на общем капитале и посмотрим, что получится. Я буду суетиться насчет дел, ты будешь представительствовать в судах, прибыль поделим пополам. И все поровну: издержки, плата за помещение, прибыль, работа, часы присутствия.

Я в подвешенном состоянии, но соображаю быстро.

— А как насчет секретарши?

— Нам пока не потребуется, — быстро отвечает он. Дек уже все давно обдумал. — По крайней мере сейчас. Мы оба можем отвечать на телефонные звонки и, кроме того, использовать автоответчик. Я могу печатать на машинке. Ты тоже. Обойдемся. Вот когда заработаем деньжат, тогда найдем себе какую-нибудь девушку.

— А сколько будет стоить аренда?

— Меньше двух тысяч, и это все: арендная плата, телефон, удобства, канцелярские принадлежности, ксерокс и ещё сотня других, более мелких вещей. Но мы будем экономить, чтобы делопроизводство обходилось как можно дешевле. Мы будем по одежке протягивать ножки и стараться больше заработать. Все очень просто. — Дек внимательно вглядывается в меня, потягивая чай со льдом, затем опять наклоняется ближе. — Послушай, Руди, я так смотрю на это дело. Мы только что оставили на столе двадцать две тысячи долларов. Нам ведь полагается весь гонорар. Тогда мы покрыли бы все наши расходы за целый год. Давай организуем собственное «шоу» и будем оставлять все денежки себе.

Существует этический запрет на то, чтобы адвокаты создавали совместное предприятие с неадвокатами. Я открываю было рот, но понимаю, что все это ни к чему. Дек уже продумал десяток обходных маневров.

— Арендная плата как будто небольшая, — говорю я, только чтобы не молчать, а также выяснить, как далеко он продвинулся на пути поисков подходящего места.

Он подмигивает и улыбается. Зубы сверкают.

— Я уже подыскал одно местечко. Это в старом здании на Мэдисон-авеню над антикварной лавкой. Четыре комнаты, туалет, и здание расположено как раз на середине пути между городской тюрьмой и больницей Святого Петра.

Замечательное местоположение! Любой адвокат может о таком только мечтать.

— Но это опасная часть города, — замечаю я.

— А почему, как ты думаешь, там такая низкая арендная плата?

— Помещение в хорошем состоянии?

— Все в порядке. Но надо будет все заново покрасить.

— Ну, я теперь заправский маляр.

Нам приносят салат, и я набиваю рот зеленью. Дек ковыряется в тарелке вилкой, но ест мало. Слишком бурное течение мыслей не дает ему сосредоточиться на еде.

— Я должен делать ноги, Руди. Я знаю, что будет, хотя не понимаю почему. Ты просто поверь, что Брюзер скоро здорово шлепнется. Ему изменила удача. — Дек замолкает и выковыривает из салата орех. — Если ты не захочешь уйти со мной, то сегодня я поговорю с Никласом.

Никлас единственный, кто остался после ухода Токсера и Риджа, и мне известно, что Дек его недолюбливает. Я также сильно подозреваю, что он не ошибается насчет Брюзера. Достаточно читать газеты дважды в неделю, чтобы понять: у Брюзера очень серьезные неприятности. За последние несколько лет Дек был самым верным его служащим, и факт, что он готов сбежать, меня просто ранит.

Мы молча и медленно едим, и каждый раздумывает над тем, что предпринять в недалеком будущем. Четыре месяца назад сама идея заниматься юриспруденцией в компании с кем-то вроде Дека была для меня невыносима, даже смехотворна, а сейчас я не в состоянии придумать убедительный предлог, чтобы отказаться от сотрудничества.

— Ты что, не хочешь, чтобы я стал твоим партнером? — спрашивает он жалобно.

— Я просто все это обдумываю, Дек, дай мне хоть минуту. Ты меня просто ошеломил своей идеей.

— Извини, но действительно надо действовать быстро.

— Насколько точно ты знаешь положение?

— Достаточно, чтобы не сомневаться. И никаких вопросов больше не задавай.

— Дай мне несколько часов на раздумье.

— Ну что ж, это вполне справедливо. Завтра оба мы идем в суд, так что давай встретимся пораньше. У Труди. В офисе мы поговорить не сможем. Ты подумай ночью и завтра утром мне скажешь, что решил.

— Договорились.

— Сколько всего ты ведешь дел?

Я думал ровно секунду. У меня толстое дело Блейков, довольно тощее по проблеме мисс Берди и совершенно невыгодное о компенсации травмы рабочему, которое Брюзер сбагрил мне на прошлой неделе.

— Три.

— Все их забери из офиса. Отнеси домой.

— Сейчас?

— Сейчас. Сегодня же после обеда. И все остальное, что тебе может пригодиться, и сделай это поскорее. Но, смотри, не попадись, ладно?

— Разве кто-то за нами следит?

Он судорожно дергается и оглядывается, а затем осторожно кивает, дико вращая глазами за толстыми стеклами.

— Кто?

— Федеральные агенты, наверное. Контора под наблюдением.

Глава 23

Случайное замечание Брюзера, что он, возможно, поручит мне вести часть обсуждения по делу Блейков, не дает мне уснуть почти всю ночь. Не знаю, было ли это со стороны мудрого наставника только желанием попугать и заставить собраться с духом, но меня его замечание беспокоит больше, чем мысль начать совместное дело с Деком.

Еще темно, когда я приезжаю к Труди. Я её первый посетитель.

Кофе кипит, пончики горячие. Мы с минуту болтаем, но Труди есть чем заняться и кроме болтовни.

Мне также. Я пренебрегаю газетами и зарываюсь с головой в свои заметки. Время от времени я посматриваю в окно на пустующую площадку для парковки и напрягаю зрение, чтобы разглядеть агентов ФБР в машинах без номерных знаков, покуривающих сигареты с фильтром и пьющих несвежий кофе из термосов, совсем как это происходит в фильмах. По временам Деку можно довериться во всем, но иногда он действительно такой болван, каким кажется.

Он тоже приезжает пораньше. В самом начале восьмого он получает свой кофе и садится на стул напротив меня. Забегаловка уже наполовину заполнилась людьми.

— Ну? — Его первое слово.

— Давай попытаемся поработать с год, — отвечаю я. Я решил, что мы заключим с ним соглашение только на один год и я вставлю в договор пункт насчет месячного испытательного срока, после которого каждый может разорвать контракт, если он не будет его удовлетворять.

На свет быстро появляются его зубы, он не может скрыть волнения. Дек протягивает правую руку, словно палку, через стол, чтобы пожать мою. Момент для Дека очень важный. Хотел бы я испытывать такие же чувства.

Я решил также, что буду держать его в узде и слегка осаживать, чтобы он не бросался на добычу за каждым несчастным случаем. Усердно работая и честно обслуживая наших клиентов, мы сможем обеспечить себе неплохую жизнь и надежды на лучшее будущее. Я вдохну в Дека мужество, чтобы он ещё раз подготовился к экзаменам, получил лицензию, я привью ему уважение к нашей профессии.

Но все это, конечно, постепенно.

Я ведь не наивен. Ждать, что Дек будет держаться поодаль от больниц, все равно что рассчитывать, будто пьяница может обходить стороной бары. Но я по крайней мере постараюсь его облагородить.

— Ты унес из офиса свои дела? — шепчет он, поглядывая на дверь, в которую только что вошли два шофера грузовиков.

— Да. А ты?

— Я уж потаскиваю свое добро целую неделю.

Я бы с удовольствием не продолжал этот разговор. Я меняю тему и начинаю говорить о блейковском деле, но Дек опять возвращается к нашему новому замыслу. В восемь мы идем в офис, и Дек дотошно разглядывает каждый автомобиль на парковке, словно все они набиты вооруженной федеральной охраной.

Восемь пятнадцать, а Брюзер ещё не приехал. Мы с Деком обсуждаем пункты драммондовского ходатайства. Здесь, в конторе, где стены и телефоны напичканы «жучками», мы говорим только на юридические темы.

Восемь тридцать, а Брюзера все нет. Он ведь особо подчеркнул, что прибудет ровно в восемь, так как надо ещё раз просмотреть дело. Зал заседаний судьи Хейла расположен в главном здании суда округа Шелби. Это двадцать минут езды в непредсказуемых уличных условиях. Дек неохотно звонит Брюзеру домой. Ответа нет. Секретарша Дрю тоже подтверждает, что ждала его к восьми. Она пытается дозвониться по мобильному телефону, но безуспешно. Однако, может быть, он встретит нас прямо в суде, предполагает она.

Мы с Деком набиваем папками мой портфель и без четверти девять выезжаем. Он говорит, что знает кратчайший путь, и ведет машину, а я потею от волнения. Ладони у меня липкие, горло пересохло. Если Брюзер подставит меня на этом слушании, я ему никогда не прощу. Я по-настоящему его возненавижу, до конца своих дней.

— Расслабься, — замечает Дек, сгорбившись над рулем и летя на красный свет. Но даже Дек, взглянув на меня, понимает, что я сейчас отчаянно трушу. — Я уверен, что Брюзер уже там, — говорит он без малейшей уверенности. — А если его нет, ты сам прекрасно справишься. Ведь это просто ходатайство. Я хочу сказать, что присяжных не будет, ты же знаешь.

— Заткнись и рули, Дек, ладно? И постарайся, чтобы мы не попали в аварию и не погибли.

— Ох и нервный же ты!

Мы уже в самом городе, в гуще движения, и я с ужасом смотрю на наручные часы. Девять. Ровно девять. Дек жмет на газ, и двое прохожих в ужасе шарахаются в сторону. Он проносится прямо через крошечную площадку для парковки.

— Видишь вон ту дверь? — говорит он, показывая на угол суда округа Шелби, массивного здания, занимающего целый квартал.

— Ага.

— Иди туда, поднимись на этаж, зал за третьей дверью направо.

— Как ты думаешь, Брюзер там? — спрашиваю я еле слышно.

— Конечно, — отвечает он лицемерно. Он нажимает на тормоза, задевая кромку тротуара, я выпрыгиваю и приземляюсь на четвереньки. — Я приду скоро, только припаркуюсь! — кричит он.

Я лечу по бетонным ступенькам вверх, через дверь, на другой этаж и оказываюсь во Дворце правосудия.

Суд округа Шелби расположен в старом солидном и прекрасно сохранившемся здании. Полы и стены мраморные, двустворчатые двери из полированного красного дерева. Коридор широкий, темный, спокойный, по обе стороны его тянутся деревянные скамьи, а над ними висят портреты выдающихся юристов.

Я сбавляю шаг до трусцы и останавливаюсь у двери в зал, где председательствует его честь Харви Хейл.

Брюзера в коридоре не видно. Я тихонько отворяю дверь, заглядываю в зал и не вижу его огромной туши. Его нет.

Но зал не пустует. Я смотрю на левое крыло, устланное красной ковровой дорожкой, на ряды отполированных до блеска мягких скамей за низкими вращающимися на петлях железными створками. Я вижу, что моего прихода ожидает горстка людей. Возвышаясь над всеми в огромном, обитом темно-красной кожей кресле, восседает мужчина неприятной внешности в черной мантии. Он хмуро поглядывает в мою сторону. Я решаю, что это, очевидно, и есть судья Харви Хейл. Часы у него за спиной показывают, что уже двенадцать минут десятого. Одной рукой он придерживает подбородок, пальцами другой нетерпеливо постукивает по столу.

Слева от меня, за барьером, который отделяет скамьи для посетителей от места судьи, лож присяжных и столов для адвокатов, я вижу группу людей, и все они стараются получше меня разглядеть. Любопытно, что они одинаково выглядят и одинаково одеты — у всех короткая стрижка, темные костюмы, белые рубашки, галстуки в полоску, строгие лица и презрительные усмешки.

Все молчат. Я чувствую себя нарушителем частных владений. Даже судебная стенографистка и судебный пристав, кажется, смотрят неодобрительно.

Тяжелой походкой, с внезапно ослабевшими коленями, я очень неуверенно подхожу к железным воротцам и далее за барьер к месту, предназначенному для адвокатов. Горло у меня сухое, как пергамент. Голос тускл и слаб.

— Извините, сэр, но я прибыл на слушание ходатайства по делу Блейков.

Выражение лица у судьи все то же. Он продолжает барабанить пальцами.

— А кто вы такой?

— Э… меня зовут Руди Бейлор. Я работаю в фирме Брюзера Стоуна.

— А где сам мистер Стоун?

— Не могу сказать. Он должен был встретиться со мной в зале суда.

Слева внезапно оживляется кучка адвокатов, но я туда не смотрю. Судья Хейл перестает барабанить пальцами, поднимает подбородок и утомленно качает головой.

— Ничему не удивляюсь, — произносит он в микрофон.

Так как мы с Деком решили удирать из фирмы Стоуна, я твердо намерен прихватить дело Блейков, понадежнее его спрятав. Оно мое! Никто не имеет на него права. В данный момент судья Хейл ещё не знает, что адвокатом по этому делу, выступающим против «Дара жизни», буду я, а не Брюзер. Как бы я ни был этим потрясен и напуган, я быстро решаю, что сейчас самый подходящий момент утвердить свою репутацию.

— Полагаю, вы можете отложить слушание ходатайства, — говорит судья.

— Нет, сэр. Я готов его оспорить, — отвечаю я со всей внушительностью и твердостью, на которые только способен, и кладу свою папку на стол справа от себя.

— А вы адвокат?

— Э… я только что сдал экзамен.

— Но лицензии вы ещё не получили?

Не знаю, почему я раньше не подумал об этом. Наверное, я так возгордился, что это обстоятельство совершенно выпало у меня из памяти. К тому же Брюзер ведь сам собирался выступить, позволив мне что-нибудь промямлить для практики.

— Нет, сэр. На следующей неделе я присягаю на церемонии вручения лицензий.

Один из моих противников так громко откашливается, что судья смотрит в его сторону. Я оборачиваюсь и вижу импозантного джентльмена в темно-синем костюме в тот самый момент, как он торжественно встает.

— С позволения суда, — говорит он, как говорил уже тысячу раз, — для протокола: меня зовут Лео Ф. Драммонд из «Тинли Бритт», я выступаю как советник фирмы «Прекрасный дар жизни». — Он вещает сдержанно, солидно, и все это предназначено для ушей его давнего друга и йельского напарника. Стенографистка, запечатлев эти слова, возвращается к прерванному занятию — полировке ногтей. — Мы также возражаем против того, чтобы в деле участвовал этот молодой человек. — И он плавно простирает руки в мою сторону. Слова его медленны и весомы. И я уже ненавижу его. — Как! Он даже не получил ещё лицензии.