Введение в мифологию Баркова Александра

Добрыня Никитич

Мы перейдем к другим богатырям. И начнем с Добрыни. В трех былинах он главный герой, и еще в двух былинах он герой второго плана. Одна из них – это былина о Дюке. Главный герой он в первую очередь в былине «Добрыня и Змей». Эта былина весьма примечательна. Естественно, что историческая школа хотела видеть в ней крещение Киева, и только это, не замечая, что очень уж сложна и запутанна эта былина для того, чтобы быть просто отражением факта крещения Киева, тем более уж слишком символическим.

Добрыня выезжает из родного города, он может быть назван как угодно, но это не Киев. Он собирается купаться в Пучай-реке. Его матушка (заметим, что во всех былинах о Добрыне его матушка – достаточно устойчивый персонаж и во всех главных былинах о Добрыне она действует) предупреждает, чтобы он, купаясь в Пучай-реке, не заплывал за третью струйку, иначе прилетит Змей Горыныч. Добрыня, как все нормальные герои, маму не слушает, заплывает куда не надо, и прилетает «Змеишо-Горынишо, о двенадцати змея о хоботах». «Хоботы» – это диалектное название длинной шеи. Добрыня от Змея пытается спастись, гребет к берегу (иногда упоминается, что у него был слуга, которого он оставил с конем и платьем, а слуга испугался и убежал, иногда сказители этих тонкостей не касаются), а на берегу ни коня, ни одежды, только лежит шапка земли греческой, которую Добрыня насыпает песком и, запустив эту шапку в Змея Горыныча, отшибает ему все двенадцать хоботов. Змей от этого начинает просить пощады. Каковы трактовки этого эпизода? Для представителей исторической школы всё просто. Змей на Пучай-реке. Почему на ней? Да потому, что это киевская река Почайна, в которой и крестили киевлян. А «шапка земли греческой» – это не что иное, как монашеский клобук, поскольку христианство греческое, византийское. Соответственно, это символ победы над язычеством. Справедлива ли такая трактовка? Я думаю, что да, но с некоторыми оговорками. Она накладывается на гораздо более древний пласт былины, и Змей здесь выступает отнюдь не только символом язычества. Здесь Змей – хозяин источника, хозяин воды. Для Змея это чрезвычайно распространенный традиционный образ. Он нападает на Добрыню за то, что тот пересек границу владений Змея. Змей летает. Он властвует над стихией воздуха. Змей огнедышащий, и само имя «Горыныч» может трактоваться как отчество от слова «гора», то есть связанное с горами, а может трактоваться и как прилагательное «горячий», «горящий». Иными словами, Змей воплощает в себе четыре дикие стихии: воду, воздух, огонь и камень.

Добрыня побеждает его шапкой, которая наполнена землей. И здесь мы видим уже хорошо нам известное противостояние сил камня и земли, собственно между дикими стихиями и стихией, воплощающей в себе силы жизни. Далее Добрыня со Змеем заключают договор о том, что Змей не будет летать на Киев, а Добрыня, соответственно, его не тронет. После чего Добрыня едет в Киев, но Змей летит туда быстрее и немедленно нарушает этот договор, похищает племянницу Владимира, Забаву Путятишну, утаскивает ее к себе в пещеры, и когда Добрыня приезжает в Киев, то оказывается, что княжна похищена и Змей нарушил договор. Так как об этом договоре уже всем известно, то Добрыню отправляют сражаться со Змеем. Добрыня пытается отказаться на том основании, что если Змей нарушает договор, то это не повод самому Добрыне поступать так же. Заметим, что Добрыня здесь благородный герой, который действительно держит слово, и тот факт, что враг нарушает слово, не является основанием быть таким же. Но Владимир непреклонен, и Добрыня едет сражаться со Змеем. Причем предварительно он приезжает к матушке, плачет, жалуется на жизнь, на то, что его вынуждают себя так нехорошо вести… Матушка дает ему иногда волшебные предметы, которые помогут ему в этом по-единке, и Добрыня едет биться. Дальше происходит бой по всем законам жанра. Бой богатырским оружием, иногда когда конь Добрыни не может сдвинуться с места или же боится, то Добрыня бьет его волшебной плеточкой или платком между ушей, то есть волшебные предметы тоже используются. В итоге Добрыня убивает Змея, освобождает полоны русские, то есть пленников, освобождает Забаву Путятишну. Бывает мотив, что, когда Добрыня уже убивает Змея и хочет идти к пещерам, где у Змея находятся пленники, на коня нападают змееныши. Конь топчет и уничтожает змеенышей тоже. В некоторых вариантах Забава Путятишна хочет выйти замуж за Добрыню, поскольку он ее спаситель. Добрыня ей весьма решительно отказывает. И на этом былина завершается. Хотя там бывает еще один дополнительный эпизод, о котором мы поговорим позже.

Что мы можем сказать об этой былине в целом? Она является идеальным примером архаического поединка. Здесь два боя очень четко по этим законам построены. Вообще, ученые очень долго ломали голову над тем, почему в былине происходят два боя. По мнению Проппа, Добрыня изначально совершает этот подвиг вне привязанности к Киеву, а затем он должен убить Змея ради Киева. Борис Николаевич Путилов в своей книге «Русский и южнославянский героический эпос» пишет, что у южных славян очень четко противопоставлены два разных боя и, соответственно, два разных Змея: Змей – хозяин источника и Змей – похититель женщин. В русском варианте эти два вида Змея объединены в один, и существует сюжет, в котором фигурирует два типа Змея. Но я думаю, что удвоение боя законами архаического поединка – это наиболее продуктивный путь, поскольку тогда становится ясно, зачем же два типа Змея, зачем киевские и некиевские причины боя. Тогда вещи становятся на свои места.

Сюжет классический: муж на свадьбе жены. Пропп писал, что такие сюжеты возникали, когда обряд инициации уходил в прошлое, когда он совершался раз в несколько десятилетий, таким образом, на этот обряд уходили и юноши, и взрослые мужчины. И когда человек, пройдя инициацию, возвращался домой, то его не узнавали символически или даже фактически. Может быть, это и так, но, может быть, это связано с мотивом долгой отлучки. Владимир посылает Добрыню с маловразумительным посланием в дальние страны.

Момент, о котором я хотела сказать в связи с финалом былины «Добрыня и Змей». Добрыня или просто возвращается в Киев, или к матушке, или же он, одолев Змея, едет, гордый своей победой, и наезжает на след лошадиного копыта. Видит, что это огромный богатырь, едет за ним, убеждается, что это исполин, пытается его окликнуть, но тот его не слышит. Кидает ему в спину палицу, копье; богатырь ничего не замечает. Но в какой-то момент богатырь оборачивается и, не глядя, засовывает Добрыню вместе с конем себе в карман. Этим богатырем оказывается девушка – Настасья Микулишна, младшая дочь Микулы Селяниновича. Она начинает рассуждать о том, почему это она засунула в карман богатыря, даже не рассмотрев. Непорядок, нужно посмотреть, что за богатырь. «Если он мне не понравится, я ему голову срублю; если понравится, я за него замуж пойду». Достает Добрыню из кармана, рассматривает, он ей понравился, и она решает идти за него замуж. Этот сюжет не существует как самостоятельная былина, только как осколок былины. И я хочу заметить, что хотя в былине «Добрыня в отъезде» фигурирует его жена Настасья Микулишна, но она никакого отношения к этой богатырке не имеет. Она просто ее тезка. Это две совершенно разные героини, хотя и с одним и тем же именем. Для русских богатырок европейский мотив потери девственности, который приводит к утрате богатырской силы, никоим образом не характерен. Поэтому это две Настасьи, позднее мы убедимся в том, что их даже три. Потому что еще одна богатырка Настасья нам встретится в былине о сватовстве Дуная.

В былине «Добрыня в отъезде» его жена – это тихая и спокойная женщина, без всяких богатырских замашек, идеал верности. Хочу заметить, что эта былина относится к числу самых популярных в русском эпосе. Добрыня уезжает с какими-то малопонятными поручениями, жена обещает ждать его двенадцать лет, и Добрыня, уезжая, ей наказывает, что если пройдет двенадцать лет и он не вернется, то пусть она выходит замуж за кого угодно, хоть за князя, хоть за боярина, только не за Алешу Поповича, потому что он названый брат Добрыни, а названый брат пуще родного. Тем не менее, как только Добрыня уезжает, Алеша немедленно появляется тут как тут, предлагает Настасье выйти за него замуж, естественно, она категорически отказывает, и Алеша собирается ждать до конца назначенного Добрыней срока. Всё это время Добрыня вне поля зрения, о нем мы ничего не узнаем. Но когда проходит двенадцать лет, Алеша снова сватается к Настасье. Она говорит, что прождала двенадцать лет по мужнину слову, теперь она прождет еще двенадцать лет по своему женскому слову – в общем, Пенелопа классическая. И наконец, когда проходит в общей сложности двадцать четыре года, уже Владимир вынуждает Настасью идти за Алешу, и, когда ее уводят на свадебный пир, возвращается Добрыня. Его не узнает даже родная матушка, и только по какой-то приметной родинке она понимает, что это ее сын. Затем Добрыня в одежде скомороха приходит на свадебный пир, поет так, что ему разрешают поднести кубок невесте. Он кладет в кубок свой перстень, Настасья выпивает, перстень подкатывается к ее губам, она по этому перстню узнает Добрыню. После чего Добрыня открывается всем, хватает Алешу за желтые кудри и начинает таскать по горнице, но любопытно, что он ему ставит в вину отнюдь не то, что Алеша пытался жениться на его жене, а то, что он принес его матери ложную весть о смерти сына и заставил бедную женщину плакать и страдать. Добрыня наказывает Алешу, после чего возвращается к себе с Настасьей и живет долго и счастливо. Эта былина интересна тем, насколько Добрыня здесь предстает ревнителем нравственных норм, и его супруга – русская Пенелопа – точно так же становится воплощением нравственности. Я замечу, что пара Добрыня и Алеша по этой былине – пара достаточно известная. При этом в русских былинах мы не найдем трех богатырей как они изображены на картине Васнецова. Триаду Илья, Добрыня и Алеша придумал Васнецов. В русских былинах ее нет. Если на заставе стоят богатыри, то там будут стоять любые богатыри, которых помнит конкретный сказитель. Совершенно в любой произвольной последовательности. Опять-таки, если там Илья Муромец, он будет выделен. Но не более того. А так чтобы это была основная триада русского эпоса, то это мы слишком хорошо знаем наше искусство и гораздо хуже знаем наши былины.

Следующая былина, замечательная и малоизвестная, – это «Добрыня и Маринка». Кстати, былина, вдохновившая в свое время Марину Цветаеву на поэму «Переулочки». В Киеве живет киевская блудница Марина, которая завлекает мужчин, и матушка предостерегает Добрыню не ездить в Маринкины переулочки. Понятно, что Добрыня ее не слушает. Едет туда и видит на окошке терема Марины совершенно неприличную, порнографическую сцену – голубок с горлицею целуются. Русский эпос чрезвычайно целомудрен, и поэтому такая сцена воспринимается действительно как крайне неприличная, тем более что понятно, что там происходит в самом тереме. От столь похабного зрелища Добрыня приходит в ярость, хватает свой лук и стреляет по этим самым нехорошим голубкам. Видимо, от большого волнения у Добрыни дрогнула рука, в голубков он не попал, стрела улетела в терем и убила там лежащего в постели татарина – любовника Маринки. Маринка выскакивает на крыльцо, видимо, в чём была и предлагает Добрыне стать ее любовником взамен того, которого он убил. На что он, естественно, отвечает отказом. В тех выражениях, которые позволяет себе сказитель, иногда в текстах былин приходится просто точки ставить. Тогда рассвирепевшая Маринка превращает Добрыню в златорогого тура. Причем упоминается, что в поле у нее уже несколько златорогих туров бегает.

Тут в сюжете начинает действовать матушка Добрыни, которая бежит спасать своего сына, причем иногда бежит так, что буквально весь Киев трясется. Она требует от Маринки, чтобы та расколдовала Добрыню, и в итоге Маринка принуждена это сделать. После чего с некоторыми дополнительными ходами или без них Добрыня срубает Маринке голову и таким образом ее уничтожает, освободив Киев от распутства. Почему героиня Маринка? Самое первое объяснение, которое просится, – это естественные аналогии с Мариной Мнишек, которая сначала была женой одного Лжедмитрия, потом второго, и с нравственностью у нее было, прямо скажем, не ахти. И соответственно, воспоминания о ней. И это объяснение в качестве вторичного возможно, недаром всё-таки это былины XVI–XVII веков, поэтому историческое влияние Марины Мнишек на былинную Маринку, безусловно, возможно. Но не это главное. За образом Маринки с ее женихами, обращенными в туров, просматривается очень древний образ языческой богини зимы Морены. С ней Добрыня вступает в противоборство, и тогда становится понятно, почему он терпит поражение. Потому что такую богиню невозможно одолеть, по крайней мере мужчине. Это только женщина может. Я думаю, что здесь можно усматривать подтекст борьбы христианства с язычеством, но насколько в былинах, учитывая их поздний характер, это возможно делать?

Близкий аналог этой былины мы находим у соседнего с русским народа – у финнов. В финской Калевале герой Лемминкяйнен сватается к девушке из потустороннего мира, и ему дают различные трудные задания, одно из которых – поймать лебедь, плавающую по реке смерти, – он проваливает. Его убивают, рассекают его тело, и мать героя мчится ему на помощь и возвращает ему жизнь. Сходство не очень близкое, но тем не менее говорить о едином круге сюжетов и о каком-то влиянии можно. Это три былины, где Добрыня – главный герой, и можно к сказанному добавить, что он является образцом не только воинского умения. С ним часто связывается понятие «вежества», образования, хороших манер. И он выступает борцом за нравственность, правда не очень успешно.

Дунай – герой-чужак

Герой, которого в какой-то степени можно считать антиподом Добрыни, – это Дунай. С ним связывается былина о сватовстве Владимира к литовской царевне Апраксии. Дунай – герой-чужак. Если Добрыня – герой русский и служит только Руси-матушке, то Дунай служил самым разным правителям, и вот он приехал и на Русь тоже. На этом этапе Владимир еще не женат. На пиру он сидит грустный и на вопрос о причине грусти отвечает, что «все вы в Киеве поженены, только я, Владимир, не женат, живу да холостым слыву». Спрашивает, не знает ли кто достойной для него невесты. Ему указывают на то, что у литовского царя есть две дочери, старшая, Настасья Королевишна, богатырка, и она не годится в княгини, а младшая, Апраксия, скромная, рукодельница и обладает массой других достоинств, и из нее получилась бы хорошая русская княгиня. Владимир спрашивает, кто же может ему сосватать Апраксию, и ему указывают на Дуная. Как мы увидим в дальнейшем, Дунай и Добрыня очень схожи. Но Добрыня – свой, а Дунай – чужак. И одного этого достаточно, чтобы вынести Дунаю приговор. Любопытно, что в некоторых вариантах былины Дунай на начало истории не здесь, на пиру, сидит, а сидит в тюрьме у Владимира. Непонятно за что туда посаженный, и, соответственно, чтобы отправить Дуная на сватовство, его сначала нужно выпустить из темницы. Дунай себе в помощники берет Добрыню, и они скачут в Литву. В былине Литва – это город. Богатыри приезжают в хоробру Литву, перескакивают через стену, привязывают коней у крыльца. Дунай поднимается в палаты к литовскому королю, Добрыня остается с конями. Дунай объясняет причину своего сватовства, литовский король категорически против, потому что Владимир сватается к младшей дочери, а нужно сначала выдать старшую. Причины могут быть разными. Одним словом, не хочет выдавать дочь на Русь. Но тут Дунай так хлопает по столу, что тот просто рассыпается на щепки. Добрыня понимает, что нужно продемонстрировать силу, и начинает во дворе бедных татар истреблять. В былинной Литве живут татары. Или же народ недифференцируемой национальности. Для русского сказителя Литва – это место скорее мифическое и поэтому полувраждебное. Литовский король устрашен, он приказывает снарядить дочь, и ее выдают богатырям для того, чтобы они отвезли ее в Киев. Они едут, ночью в поле слышат топот, понимают, что их настигает погоня. Дунай остается сражаться с неизвестным богатырем, а Добрыне он поручает Апраксию, чтобы тот привез ее Владимиру. На следующий день появляется неизвестный богатырь, с которым Дунай сражается, побеждает его и обнаруживает, что это женщина, Настасья Королевишна, старшая дочь литовского короля. Они достаточно быстро приходят к соглашению, и Настасья изъявляет то ли желание, то ли согласие стать женой Дуная. Они догоняют Добрыню с Апраксией, все вместе приезжают к Владимиру, и женятся две пары. Дальше свадебный пир.

На пиру Настасья хвастает тем, что она такая искусная лучница, что может попасть в золотое кольцо, стоящее на голове у мужа. Дунай оскорбляется тем, что жена такая искусная, говорит, что и он может повторить то же самое. Им приносят луки, и они начинают стрелять. Настасья попадает в кольцо, Дунай хочет выстрелить, и тут Настасья говорит, что она уже ждет ребенка, и даже вот-вот он должен родиться (такой вот перенос во времени), и умоляет Дуная не стрелять, потому что он промажет, убьет и ее, и их еще не родившегося ребенка. Но Дунай упрям, он стреляет, попадает в жену. Затем он хочет узнать, правда ли у нее должен был родиться чудесный младенец. Настасья сказала, что ручки у него по локоть в золоте, ножки по колено в серебре. Он рассекает чрево жены, видит там этого чудесного младенца и понимает, что погубил и жену, и ребенка. И от горя бросается сам на свой меч. Вот так весьма мрачно заканчивается эта былина. При всевозможных изданиях для детей финал былины категорически опускают. Почему гибнут Дунай и Настасья? Потому что Дунай – чужак, ему нет места среди людей. Настасья тем более чужое существо. Заметим, что богатырки в русских былинах ни в коем случае не живут в Киеве, они Киеву чужды. И если встреча с такой богатыркой завершится без кровопролития, то будет считаться, что всем очень серьезно повезло. Мы четко видим, что существу из чужого мира в мире людей места нет. Это существо обречено на смерть по тем или иным причинам.

Василиса Микулишна

Теперь переходим к былине гораздо более оптимистичной и гораздо более приятной. Я имею в виду историю Василисы Микулишны. Мы уже упоминали, что у Микулы Селяниновича было две дочери, обе богатырки. Василиса – старшая, жена некоего Ставра Годиновича, который торговый гость. Он приезжает в Киев и на пиру хвастается выдающимися достоинствами своей жены. Это приводит Владимира в ярость. Он приказывает Ставра бросить в погреб и отправляет гонцов в Чернигов, чтобы те Василису Микулишну в качестве пленницы привезли в Киев. Василиса Микулишна узнает об этом раньше, переодевается татарским послом и едет выручать своего мужа. Былина отчетливо послемонгольская. При этом у нас здесь очень сильные и яркие параллели с ирландскими сказаниями конца первого тясячелетия нашей эры. Индоевропейское наследие здесь очень хорошо сохраняется.

Итак, Василиса Микулишна пытается спасти своего мужа. Она, будучи якобы татарским послом, требует от Владимира дань за двенадцать лет. Ее пытается разоблачить юная племянница Владимира Забава Путятишна, которая говорит, что это вовсе не мужчина, а женщина. Владимир начинает испытывать, какого же пола этот татарский посол. Версии для детей значительно смягченные, на самом деле былина не очень приличная. Владимир предлагает послу пойти попариться в бане, но пока Владимир в баню собирался, посол уже попарился, идет ему навстречу, говоря, что «ваше дело хозяйское, неспешное, а наше дело посольское, заезжее, давай мне дань и Забаву Путятишну в жены». Тогда Владимир пытается выяснить, какого же пола посол, следующим образом: он приказывает постелить послу самые мягкие перины, прекрасно зная, что если это мужчина, то основная вмятина будет на подушке, если же это женщина, то у нее центр тяжести существенно ниже, и основная вмятина на перине тоже будет гораздо ниже. Василиса Микулишна тоже очень хорошо осведомлена в анатомии, поэтому она на подушку ложится не головой и не плечами, и когда утром Владимир приходит посмотреть, то он убеждается, что велики и тяжелы плечи богатырские. Затем могут быть испытания игрой в шахматы, борьбой с абстрактными киевскими богатырями, которых Василиса тоже одолевает. В конце концов приходится отдавать Забаву Путятишну в жены за посла, тем более что посол даже готов дань простить, так он хочет жениться на этой племяннице. Но на свадебном пиру посол невесел, потому что очень плохие гусляры у Владимира. Выясняется, что в погребе есть Ставр, который, кстати сказать, и гусляр. Приказывают привести Ставра. В итоге посол требует, чтобы Ставра отдали ему в собственность, и со Ставром уезжает.

По дороге этот посол загадывает своему пленнику загадки, которые в переложении былины для детей выглядят очень мило и невинно: что мы с тобой, не помнишь ли, Ставр Годинович, вместе грамоте обучались или же вместе в игры играли? В оригинале былины загадки выглядят примерно так: не помнишь ли, я выставлял золотую чернильницу, ты серебряное перышко, и тому подобное, столь же неприличного содержания. Ставр не понимает смысла этих загадок, только потом Василиса ему открывается, и они благополучно уезжают к себе в Чернигов, в Киев не возвращаясь.

Ирландский аналог этого сказания выглядит следующим образом. Там история гораздо более трагична. Герой женится на богине, в том числе связанной с лошадьми, и на пиру у короля похваляется, что его жена может бежать быстрее всех здешних лошадей. Жену по требованию короля к нему приводят, а героя бросают в темницу за такие слова. По требованию короля жена должна бежать наперегонки с лошадьми. Она говорит, что беременна, и ей осталось совсем немного доносить дитя, но король непреклонен, требует, чтобы она наперегонки бежала. Она бежит, обгоняет лошадей, но падает, уже обогнав их, в схватках родов, затем рожает детей и проклинает короля, говоря, что на протяжении нескольких дней в году все мужчины здесь будут лежать в муках, подобных мукам рожающей женщины.

В обоих сказаниях мы видим мотив героя, который женат на женщине сверхъестественных качеств, в том числе и физических. Похвальба на пиру у короля и требование короля, чтобы эту женщину привели. Дальше она благодаря своим сверхъестественным качествам мужа вызволяет из темницы. Сказания хотя и не очень близки, но восходят к общим очень глубоким индоевропейским мифам.

В связи с Василисой Микулишной хочу обратить ваше внимание на несколько моментов. Наличие у русских богатырок всех богатырских способностей, несмотря на то что они отнюдь не девственницы. Я еще раз подчеркну, это очень важный момент, что в европейской культуре наличие у героини богатырской силы прямо связано с тем, что она девственница, в то время как в русской культуре этого категорически нет.

Еще один момент. Богатырка ни в коем случае не может жить в Киеве. Василиса Микулишна Киеву чужда, в Киеве она появляется, только чтобы выручить своего непутевого мужа. После чего они немедленно уезжают, и благодаря этому отъезду всё заканчивается благополучно, без кровопролитий и смертей.

Мы рассмотрели обеих дочерей Микулы. Что мы знаем о нем самом? Когда я была еще студенткой и делала доклад в семинаре Никиты Ильича Толстого, он задал мне вопрос: «В чём особенность русского эпоса по отношению к эпическим сказаниям других народов?» Я тогда ответила, и хотя это было очень давно, сейчас я подтвердила бы этот ответ. Особенность в образе Микулы, аналогов которому в таком виде нет. Исполины, которые на периферии мира бродят и могут заниматься крестьянским трудом, есть и в других сказаниях. Но такой богатырь, вся сила которого заключается в том, что он пахарь, образ специфически русский. Подвиги мирного труда, мирный труд как вполне достойный богатырский подвиг – это чисто русское явление. С Микулой связана былина о Святогоре и сумочке. Кроме того, с Микулой связана былина о Вольге, князе во главе дружины, который едет и слышит, как где-то пашет пахарь. Это специфика Русского Севера, потому что слышно, как лемешки о камешки почиркивают. Для горожанина эта фраза нуждается в переводе, потому что «лемех» – это острая металлическая часть сохи, а «о камешки почиркивают», потому что это Русский Север, где земля каменистая. Слышно, как пахарь пашет где-то неподалеку, Вольга едет, но ему нужно три дня, чтобы доехать до пахаря, настолько громкий звук его работы. Вольга предлагает Микуле ехать с ним, Микула соглашается, но потом вспоминает, что они оставили соху в борозде, это непорядок, надо, чтобы соху вытащили. Вольга посылает сначала трех дружинников вытащить соху, но те не могут свернуть ее с места. Тогда Вольга посылает десяток, затем всю дружину, сам тоже присоединяется, но они все вместе соху из борозды вытащить не могут. Тогда за дело берется сам Микула. Одной рукой вынимает сошку из борозды, называет ее именно «сошкой», то есть легкая для него эта соха, закидывает за ракитов куст, и они едут дальше. Образ пахаря Микулы, который сильнее, чем вся дружина князя, в высшей степени значимый, недаром его любят художники: у Васильева и других находим его изобразительное воплощение.

Алеша Попович

У нас остался как минимум еще один богатырь из общеизвестных, которого нельзя обойти, и это Алеша Попович. С ним, помимо былины «Добрыня в отъезде», где он один из главных героев, связана гораздо менее известная былина, то есть былина о бое с Тугарином. В сборниках былин для детей она занимает весьма заметное место, на самом деле в реальных записях русского эпоса встречается очень и очень редко. Тем не менее, поскольку старанием Васнецова мы получили трех богатырей, всех трех надо и рассмотреть.

Традиционно для русских былин Алеша приезжает в Киев и обнаруживает там некоторое непотребство, а именно: приехал Тугарин, который мало того что захватил Киев, заставляет Владимира себе прислуживать, а с Апраксией держит себя так, что и сказать неловко, как выражаются русские сказители, «засунул свои руки Апраксии за пазуху». Алеша в возмущение приходит от такого и оскорбляет Тугарина, намекая на его излишнюю полноту. Он говорит, что у его батюшки, ростовского попа, была коровище-обжорище, она жрала-жрала да и лопнула. Тугарин прямо здесь пытается убить Алешу, но, как правило, их поединок переносится в поле. Хотя Тугарин на своем первом появлении в былине предстает как огромный, грузный, неповоротливый, в бою он совершенно иначе себя ведет. Эта игра обликами, которой уже вас не удивишь, черта, которая присуща далеко не только русскому персонажу. Она представлена у ряда сибирских народов в их эпосах, где чудище, предстающее как насильник, вначале выглядит как грузное и неповоротливое, но затем в бою проявляет немалое проворство.

Бой с Тугариным любопытен, поскольку Алеша обнаруживает, что у коня Тугарина бумажные крылья. Бумага на Руси появляется с XVI века, эта былина при ее мифологичности и универсальности датируется именно этим временем. Алеша видит, что конь Тугарина парит в небесах, Тугарин сидит на коне. Алеша зовет тучу, велит ей смочить бумажные крылья коня Тугарина (то есть сказители прекрасно знают, что бумага не выдерживает влаги), отчего конь Тугарина падает на землю. Алеша подбегает к Тугарину со словами: «Обернись, сзади тебя войско!» Тугарин, доверчивый, послушно оборачивается, Алеша в этот момент срубает ему голову. Алеша назван Поповичем, и Поповичем он в том тексте был всегда, но обращает на себя внимание, что к поповскому сословию он никак не относится. Лихачев предполагал, что здесь сыграло роль имя. «Алеша» было уменьшительным от «Александр», в Куликовской битве участвовал Александр Попович, и поэтому, возможно, имя просто перешло к былинному герою, который уже ничего, кроме имени, от исторического лица не сохранил. И еще один момент. Поединок Алеши с Тугариным четко соответствует архаической схеме: бой с расстояния, где герой сражается посредством заклинания, и контактный бой, где герой срубает чудищу голову.

Мы переходим к изучению индийской мифологии и индийской культуры. Я хочу обратить ваше внимание на то, что на «Миф.ру» лежит книга Гусевой «Мифы Древней Индии». И я очень советую ее просмотреть до того, как слушать эти лекции. Хотя бы по той простой причине, что вы будете себе представлять, как пишутся имена. Иначе на слух это всё-таки идет очень тяжело. Имена непривычные, культура малознакомая; без предварительного знакомства может образоваться каша вместо знаний. И то же касается индийского эпоса, здесь чтение пересказов «Рамаяны» и «Махабхараты» до прослушивания лекций, я подчеркиваю: «до», – обязательно, потому что иначе на слух всё это идет более чем тяжело. После такого пугающего вступления мы переходим к изучению материала.

Итак, индийская культура уникальна тем, что она образовалась как сплав двух культур, совершенно разных, культур разных типов. Это культура арийская, индоевропейская, и более древняя культура, которая в современной Индии дала культуру дравидскую, неарийскую. Дравиды – это особая языковая и этническая группа, подробнее мы в эти тонкости уходить не будем. Я хочу обратить сразу ваше внимание на то, что наиболее яркие, наиболее известные памятники индийской культуры парадоксальным образом принадлежат к неарийскому субстрату. Если, конечно, мы не берем позднейшие, которые, между прочим, будут мусульманскими. Тот же самый Тадж-Махал к культуре классической Индии никакого отношения не имеет, это мусульманский памятник.

Итак, относительно «арийского» и «неарийского». Что по этому поводу пел Владимир Высоцкий? Он пел буквально следующее: «Чем славится индийская культура? Вот, скажем, Шива – многорук, клыкаст. Еще артиста знаем, Радж Капура, и касту йогов – странную из каст». Так вот, он великолепно перечислил нам неарийские по происхождению черты индийской культуры. Так что это его четверостишие служит прекрасным мнемоническим подспорьем для студента по тому, что, собственно, в индийской культуре неарийского. Еще раз и медленно. «Шива – многорук, клыкаст». Во-первых, шиваизм весь, в целом, уходит корнями в доарийские культуры, а во-вторых, многорукие боги опять же не арийского происхождения, более древнего. Клыкастость – значит, свирепость, так? Кровавые культы, весьма жестокие (подробности позже), тоже не арийского происхождения. «Артиста знаем – Радж Капура». Бог с ним, с Радж Капуром, но индийский театр полностью находится в русле шиваизма, смотри выше. «И касту йогов – странную из каст» – я замечу, что йоги, конечно, никакая не каста, йога – это род занятий, но таки действительно йога своими корнями уходит в неарийские практики.

Теперь о периодизации индийской культуры. Для нас она начинается с IV тысячелетия до нашей эры, это культура в долине Инда. Инд – это река, текущая на юго-запад Индии, соответственно, ограничивающая Индию с запада, поэтому все основные вторжения в Индию шли через долину Инда, с запада пришли арийцы (индоевропейцы), с запада потом было мусульманское вторжение, с запада вторгался несколько ранее Александр Македонский – в общем, практически все, кроме британцев, которые пришли по морю, вторгались в Индию с запада. Итак, в долине Инда с IV тысячелетия до нашей эры, как мы знаем, была высокая цивилизация. Ученые сейчас смогли провести хоть какие-то исследования на шельфе, то есть на морском дне, там, где Инд впадает в Индийский океан, и там, на морском дне, обнаружены следы более древних городов, о которых мы, естественно, ничего толком не знаем, потому что подводная археология у нас еще, прямо скажем, развита недостаточно. То есть были и более древние города южнее, но позже эти земли были поглощены морем. В конце II тысячелетия до нашей эры, с XV века, а в основном в XII веке, идет период арийского вторжения в Индию. К этому времени цивилизация долины Инда умирает естественной смертью. И арийцы, они, конечно, были свирепыми кочевниками, и города они на своем пути, конечно, сносили. Но дело в том, что это были города и так уже гибнущей цивилизации.

Дальше у нас идет период ведический, поскольку основной памятник арийской культуры (именно не просто литературы или мифологии, а вообще культуры, о чём будем подробней сегодня говорить), этот памятник – Веды. По ним период называется «ведическим», он длится несколько веков, и к VI веку до нашей эры он уже решительно завершен.

Тогда начинается эпоха формирования различных философских школ, среди которых наиболее на сегодняшний день известен буддизм. Далее идет довольно долгий буддистский период, но позже буддизм вытесняется за пределы Индии, опять же чуть позже выясним почему. В Индии поднимается и расцветает индуизм, причем, что любопытно, буддизм в Индии тоже остается, но он сосредоточивается в огромных городах-университетах, которые успешно доживают аж до мусульманского вторжения. И разгромлены они были отнюдь не индуистами, а разгромлены они были мусульманами. Более поздние эпохи нас не интересуют. Единственная дата, которую я прошу запомнить, – эта дата очень легко запоминаема: с IV века до нашей эры по IV век нашей эры – это период формирования индийского эпоса, двух великих эпопей «Рамаяна» и «Махабхарата».

Культура и мифология Хараппы

Теперь возвращаемся в долину Инда к древнейшей цивилизации. Цивилизация городская. По названию одного из двух крупнейших городов она называется хараппской. Ее крупнейшие города: Хараппа и Мохенджо-даро. Что мы о них знаем? Мы, во-первых, знаем их руины, их фундаменты. Это города с правильной планировкой улиц, города с мощеными мостовыми, с канавками для стока нечистот, и прочие санитарные условия по тому времени просто на высочайшем уровне. В этих городах не было обнаружено никаких зданий, которые могли бы быть аналогом дворцов или храмов, но при этом были обнаружены платформы, на которых, вероятно, совершались жертвоприношения и, как можно предполагать, на которых росли священные деревья. Относительно равенства/неравенства тут сложно сказать, но действительно, дворцов не обнаружено. Основное количество памятников культуры Хараппы – это печати, достаточно небольшие, на них видим очень выразительные изображения животных, изображения мифологических сцен, так что о мифологии Хараппы мы можем судить достаточно подробно и достаточно успешно. Итак, изображения богов, изображения животных… На этих печатях также есть тексты. И разумеется, хочется всё это прочесть, расшифровать, но, к сожалению, тут возникает очень серьезная проблема, которая мешает ученым, так что в ряде книг просто пишется, что письменность Хараппы не расшифрована. На самом деле это не совсем так, письменность дешифруется, но расшифровка идет очень медленно по причине того, что эти самые имеющиеся тексты не просто кратки, а это одно, два, три слова. И естественно, что в таких условиях даже выдающимся лингвистам работать, мягко говоря, сложно.

Итак, данные по мифологии Хараппы у нас двояки. С одной стороны, это уже упомянутые мной печати. С другой стороны, поскольку потомки хараппской цивилизации – это дравиды, то, хотя уровень культуры у них чрезвычайно упал по сравнению с былым взлетом, всё-таки можно проводить параллели, и дравидская культура служит своеобразным ключом к пониманию культуры Хараппы, в центре которой стояли образы богини-матери и мирового древа как ее ипостаси.

На печатях нам встречается изображение женщины в рогатом головном уборе, с длинной косой, причем точно сходные уборы, хотя и менее сложные, изображены на ряде женщин, то есть это, видимо, процессия жриц. Теперь важно! Рогатая женщина, рогатая богиня изображается в развилке ветвей дерева, или же на других печатях она изображается стоящей под деревом. Она всегда рогата. Рога, как правило, коровьи. Иногда она с хвостом, иногда она изображена обнаженной с великолепной фигурой – все фотомодели обзавидуются, – но при этом хвост и рога наличествуют. И действительно, о мифологии дравидов мы знаем, что у них центральную роль играет богиня-мать, которую они почитают в виде священного дерева, то есть в их дравидской деревне растет дерево, обнесенное специальным заборчиком (не столько даже это для людей нужно, сколько это нужно от неблагочестивых коз, потому что они объедят жилище богини, а она, извините, одновременно богиня черной оспы, представьте себе эту страшную болезнь; если она разгневается на какого-нибудь, извините, козла, то черную оспу она может наслать на всё селение, поэтому дерево вот так вот огорожено). И это дерево, повторю, почитается просто как сама богиня-мать или как минимум, как ее жилище. И как я уже сказала, корни этого культа уходят в хараппскую культуру.

Если сама богиня-мать имеет черты женщины с коровьими рогами, то вполне естественно, что ее супруг (насколько, конечно, у богини-матери может быть супруг) может иметь черты быка. И супруг, и противник, потому что, как уже говорилось, богиня-мать воплощает в себе и жизнь, и смерть; соответственно, она по отношению к богу-быку будет или супругой, или противницей. Данных о том, что это бог был ее супругом в хараппских мифах, у нас нет, а вот о противнике данные есть.

Сохранилось изображение, где богиня стоит, вонзая копье в холку демона-буйвола, и этот образ нам очень хорошо известен уже по общеиндуистскому мифу о богине Дурге. Миф гласит, что когда асуры, то есть индийские титаны (чуть-чуть позже я расскажу подробнее, кто это такие), когда они свергли в очередной раз богов с престолов, то боги решили, что, чтобы им вернуть власть, необходимо собрать свои все качества и из них сделать богиню, которая этого демона победит. И они действительно собирают все свои качества, – как тут не вспомнить миф о Пандоре? – но, как мы знаем, греки же были женоненавистниками, поэтому Пандора, собранная из качеств всех богов, создается во зло людям. А индийцы к женщине относились совершенно иначе, поэтому Дурга, собранная из качеств всех богов, сотворена, наоборот, на погибель демонам и на пользу богам. В итоге получилась богиня, красивая, рук у нее было или десять, или двадцать, или, как минимум, четыре – в общем, много. В каждой она держала какое-нибудь оружие и отправилась на битву с тем самым демоном-буйволом. В ключевой момент битвы она вскакивает ему на холку и, стоя на нем, пронзает его копьем. Это описывается в индуистских текстах, это зафиксировано на различных индийских священных изображениях многократно, и это образ, восходящий к хараппским печатям. Вот что мы о богине-матери – богине Хараппы знаем.

Далее. Есть одна из печатей с изображением рогатого бога. Его ученые просто называют «прото-Шива», поскольку действительно его образ очень близок к тому, как будет Шива потом восприниматься в индуизме. Разумеется, мы не знаем, как звали это божество. Как он выглядит? Это мужчина, он сидит на троне, сидит в позе сравнительно близкой к позе лотоса; он трехликий, центральное лицо – в фас, два боковых – в профиль, у него роскошные огромные буйволиные рога и высокий головной убор; под его троном стоят две козы, а вокруг несколько животных и человек. Ученые пишут о том, что это божество трехликое, подобно тому, как позже будет восприниматься трехликим Шива. И его три лика означают способность видеть прошлое, настоящее и будущее или видеть три мира: верхний, нижний, средний – в общем-то, любую триаду тут можно успешно подставить. Буйволиные рога. Мы знаем, что в мифологии изначально божество мыслится сочетающим в себе звериные и человечьи черты, а позже его зооморфные черты могут просто персонифицироваться в образе животного-спутника. Так вот спутником Шивы является бык Нандин.

Высокий головной убор сопоставляют с мировым древом. Сама поза – прообраз йогической; предполагается, что йога своими корнями уходит в Хараппу, и, видимо, действительно так. И я замечу, что йога, как сложная система тренировки не столько тела, сколько духа, она полностью находится в русле шиваизма.

Наконец, по количеству браслетов на руках этого бога, зарубок на его рогах и тому подобному его считают владыкой времени и пространства, поскольку шесть больших браслетов соответствуют шести сезонам индийского года, шестнадцать малых соответствуют шестнадцати направлениям сторон света, в зарубках на рогах усматривают связь с циклом обращения Юпитера и так далее. То, что под его троном находится две козы, видимо, указывает на его власть над силами плодородия. Здесь же отметим, что у этого божества обнаженный фаллос. О почитании Шивы в образе фаллоса мы будем говорить несколько позже. Так что шиваизм своими корнями тоже уходит в хараппскую культуру.

Каковы были причины гибели этой цивилизации? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Но есть мнение, что жители долины Инда слишком увлекались ирригацией. Слишком увлекались отводом воды и осушением болот, и это привело к засолению почвы. Выдвигаются и другие версии, но четкого ответа нет. И едва ли в ближайшее время он будет дан. Как бы то ни было, когда арийцы ворвались в Северную Индию, то, как я уже сказала, цивилизация Хараппы, цивилизация долины Инда, доживала свои последние дни. Это момент, который надо оговорить особо, потому что какое-то время в науке господствовала версия, что эта высокая цивилизация погибла под натиском некультурных варваров ариев. Так вот – это совершенно не так. И если встретится в литературе такое мнение, то надо понимать, что хараппская цивилизация медленно умерла за несколько столетий до арийского вторжения.

Веды и их создатели

Теперь мы переходим к ариям. Здесь ситуация весьма, я бы даже сказала, забавная. Мы с вами в рамках курса мифологии, нам просто: мы берем памятник арийской культуры – Веды, посвященный исключительно арийской мифологии, и его изучаем. Это предмет нашего изучения. Здесь нет никаких проблем. Что смешного? Смешно то, что если мы проходим курс истории изобразительного искусства и доходим до Индии, то в рамках искусства ариев мы изучаем ровно те же самые Веды, хотя это памятник литературы, памятник мифологии, но к изобразительному искусству никакого отношения не имеет. Почему? Почему в рамках изобразительного искусства не изучается от этой эпохи что-нибудь другое?

Представьте образ жизни кочевого народа. Есть шатры, в которых живут, телеги, на которых везут семью, детей, утварь, при наличии таковой. Есть быки, которые везут телеги. Есть стада коров, которые дают молоко и всё прочее. Есть колесницы, боевые колесницы, на которых воины мчатся вперед. Ну вот, собственно, и всё, что есть. И заметьте, что это народ, который вполне, как и любой другой народ на земном шаре, заслуживает и хочет иметь памятники религиозной культуры, по значимости сопоставимые, например, с Сикстинской капеллой в Ватикане или с Успенским собором в Москве. То есть он, естественно, хочет иметь памятники религиозного искусства. Но они кочевники, и им эти самые выдающиеся шедевры духовной культуры надо с собой возить. Вопрос: какой вид должен иметь памятник духовной культуры, чтобы он был наиболее транспортабелен?

Ответ, как вы прекрасно понимаете, один. Чтобы это действительно был шедевр мирового уровня, это должен быть памятник, который мы везем в собственной голове: место не занимает, колесницу не отягчает. Кроме того, распевание гимнов в качестве походной песни, понятно – «вместе весело шагать…» – про веренный тысячелетиями опыт. Вот поэтому от арийской культуры, от культуры, повторюсь, высочайшего уровня, не сохранилось ничего, кроме Вед, кроме священных гимнов. Причем я еще раз подчеркну, что священные тексты хранились не на бумаге – какая бумага во II тысячелетии до нашей эры?! – не на каком-нибудь пергаменте, не на пальмовых листьях, как потом будут писать, нет. Тексты Вед хранились исключительно в памяти. И я еще раз подчеркну, хотя мы об этом уже и говорили, что чем более сакрализован текст, тем позже он будет записан. Наиболее священные тексты, наиболее значимые хранятся исключительно в устной традиции. Как долго? Жрецы передавали это от отца к сыну, и, как я уже говорила, если ты хранишь данный конкретный раздел священных текстов, ты утром встал, совершил омовение и начинаешь их хранить, то есть начинаешь их распевать. Подряд, вразбивку, сзади наперед… Существовали особые мнемонические правила. Изо дня в день, из года в год, из поколения в поколение, от отца к сыну с точностью до звука. Оцените: не до слова, а до звука! И вот так, в абсолютно неизменной форме, с сохранением всех позабытых архаических звучаний, Веды были сохранены на протяжении более чем тысячи лет. Что значит «более»? О том, что Веды записаны, мы узнаем в XI веке нашей эры! Сложены они, напомню, в XII веке до нашей. Так что как максимум, две тысячи лет устной сохранности. А как минимум – одна тысяча, потому что на рубеже нашей эры начинается практика записи того, что раньше передавалось устно.

На русский язык Веды, точнее сказать, главная из них, Ригведа, «Книга гимнов», была переведена выдающимся человеком – Татьяной Яковлевной Елизаренковой. Сейчас, насколько я знаю, она всё еще жива[7], хотя я не скажу, что она здравствует, поскольку, чтобы осуществить полный перевод Вед на русский язык, нужно знать не только сами Веды, но и все комментарии к ним, написанные по-индийски, позже по-немецки, позже по-английски и на разных некоторых других языках за практически три тысячи лет существования памятника. Татьяна Яковлевна перенесла шесть или больше операций на глазах в ходе работы над полным изданием Ригведы. Причем первое издание Ригведы по-русски, «Избранные гимны», было ею осуществлено около пятидесяти лет назад. Это был один том. А полное русское издание Ригведы – это три огромных тома, причем половину тома составляет текст крупным шрифтом, а половину тома составляют примечания мелким шрифтом. Издание было осуществлено в страшные для нашей науки девяностые годы, первый том вышел в 1991 году, это было еще ничего, а вот дальше, когда научные институты лишались вообще какого-либо финансирования, действительно был страшный период по разрушительности сравнимый только со временем революции. Тем не менее Ригведа выходила, и в течение десяти лет все три тома увидели свет. Я всегда об этом рассказываю, чтобы для студентов наука была в лицах и всё-таки чтобы мы понимали, какая подчас титаническая работа стоит просто за, скажем так, книгой в зеленом переплете «Литературных памятников».

Теперь мы переходим к арийскому ритуалу. Итак, помимо грандиозных текстов, хранящихся в памяти, всё остальное у арийцев было весьма скромно. Как проводился ритуал? В первую очередь разжигали огонь. Огонь – самый главный объект ритуала, посредник между людьми и богами, о котором будем еще подробно говорить. Ставили жертвенный столб – символ мировой оси, – раскладывали жертвенную солому, на которую во время ритуала, как считалось, боги нисходят и просто вот тут сидят рядом с людьми и слушают. Один из жрецов поет гимн, второй совершает ритуальные действия, кидает в огонь лепешки. Значит, если это кровавая жертва, то убивает животное и часть его сжигает, льет напиток сому и т. д.

Теперь о структуре Вед. Веды состоят из четырех книг. Само слово «веда» означает «знание». И я, кстати, напомню, что в 90 годы у нас запустили понятие «Русские веды», но этот термин всё-таки индийский, хоть и этимологически однокоренной русскому, но слово-то индийское, отнюдь не русское. Итак, четыре Веды. Первая – Ригведа, «Книга гимнов», которой мы сейчас немного коснемся. Вторая – Самаведа, «Веда напевов». Третья – Яджурведа, «Веда жертвенных формул», и четвертая – Атхарваведа, самая поздняя, «Веда заклинаний». Четыре Веды связывались с четырьмя варнами индийского общества (здесь можно употребить более известное португальское слово «касты»). Я сразу хочу заметить, что арии принесли с собой в Индию кастовую культуру, жесткое разделение общества на четыре основных сословия и массу промежуточных; переход из сословия в сословие практически невозможен, но, правда, промежуточные всё-таки есть в результате хотя и запрещенных, но существовавших смешанных браков. Соответственно, Ригведа, как высшая из Вед, соотносится с высшей из каст – брахманами – жрецами, далее идут касты кшатриев-воинов, они же раджанья – цари, затем вайшьи – земледельцы и низшая каста – шудры, то есть исполнители некой тяжелой работы. Так вот соотношение Ригведы с брахманами вполне очевидно, потому что именно брахманы были хранителями Ригведы и исполнителями гимнов. И соотношение Атхарваведы – низшей из Вед – с шудрами тоже совершенно логично, поскольку Атхарваведа впитала в себя огромное количество народных фольклорных элементов, там очень много заговоров, там есть элементы неарийские по происхождению и т. д., то есть связь этой Веды с простонародьем действительно видна невооруженным глазом.

Пантеон Ригведы

Существует огромное количество классификаций ведического пантеона, но ни одна из них, честно говоря, мне не нравится, потому что берется за основу какой-либо признак, а абсолютное большинство богов не может быть классифицировано по одному и тому же признаку, и в итоге в одних и тех же категориях оказываются совершенно разные боги. Поэтому я вам предложу свою собственную, которая хотя и не столь стройна, но она, по крайней мере, несколько более практична. Итак, первую и главную группу богов Ригведы составляют боги грозы.

Индоевропейцы, как вы прекрасно знаете, в качестве высшего божества почитали бога грозы. В Ригведе это громовержец Индра, воин, бог вполне антропоморфный, имеющий характер и т. д. Об Индре подробнее чуть позже. Затем, сюда же входят малоизвестные боги, которым посвящено буквально один-два гимна, но они интересны с точки зрения сравнительной мифологии. Это боги ветра Ваю и Вата. Заметьте, что их имена однокоренные русскому слову «ветер». Ваю – это ветер более или менее антропоморфный, по крайней мере, нам известны два его сына, оба с весьма бурным характером, что неудивительно. Вата – это штормовой ветер, фактически ураган. Идем дальше. Есть Индра – громовержец антропоморфный, сюжетный, и есть второй, очень мало упоминаемый в Ригведе громовержец – Парджанья. Он интересен тем, что его имя этимологически родственно русскому «Перун». И наконец, к категории богов грозы с некоторой натяжкой, с оговоркой, с извинениями можно отнести бога Рудру, о котором, опять же, разговор отдельный.

Индра. Ему посвящено наибольшее количество гимнов в Ригведе, это действительно царь пантеона, что, опять-таки, совершенно естественно для общества, которое ведет кочевой образ жизни. Главный подвиг Индры – это убийство змея Вритры. Само имя «Вритра» означает «препятствие». В общем виде миф этот выглядит так: Вритра поглощает все семь рек тогдашнего севера Индостана. Это каменный змей, который лежит на горе и сам до некоторой степени горе подобен. Индра приходит с ним биться и разбивает его своей ваджрой. Слово «ваджра» – очень популярное в восточной культуре. Изначально это просто-напросто дубина Индры; слово это может означать «молнию», может означать «алмаз», поскольку уж очень крепкое. Позже в буддизме оно будет приобретать различны высокие символические смыслы, хотя изначально это просто дубина громовержца. Итак, Индра разбивает этого каменного змея, и семь рек оказываются освобожденными. Это его главный подвиг. Я замечу, что мы не найдем (это касается отнюдь не только Индры!), мы не найдем ни одного гимна, где бы любой из мифов был бы изложен внятно, подробно, доступно для читателя. Причина проста: главный слушатель гимна – это конечно же отнюдь не человек, это боги, а боги и так знают всё о своих деяниях, поэтому самое главное, что должен сделать жрец, – это напомнить богу о том, как он совершил тот или иной подвиг, и, например, попросить уничтожить наших врагов, подобно тому, как ты, о могучий Индра, уничтожил змея Вритру. Следующий по значимости подвиг Индры – это освобождение коров из пещеры Вала, которое мы уже неоднократно упоминали в связи с греческой мифологией, и сейчас я на нем останавливаться не буду.

Свита Индры – это Маруты, это некий обобщенный персонифицированный образ грозы, это его дружинники, у которых постоянно упоминаются сверкающие кольца, браслеты, ожерелья; понятно, что любой индийский воин носит на себе много украшений. У Марутов их очень много, они сверкают, громыхают, они поют боевые песни – словом, производят весьма бурное впечатление на всё мироздание.

Вторая большая группа богов «Ригведы» – чрезвычайно значима. Это боги ритуала. Группа, по значимости соперничающая с первой. Первый среди богов ритуала – бог Агни. Это бог огня, это и есть тот самый священный огонь, который горит вот здесь, сейчас, во время жертвоприношения. Первый гимн Ригведы – гимн к Агни, к нему первый гимн каждой мандалы – раздела Ригведы («мандала» буквально означает «круг», то есть круг гимнов), последний гимн «Ригведы» – гимн к Агни, и по частотности Агни только чуть-чуть уступает Индре. Почему? Потому что это главный посредник между людьми и богами, потому что если бы не было его, то не был бы возможен вообще акт коммуникации между людьми и богами, не было бы возможно жертвоприношение. Поэтому основная просьба к Агни – это привести сюда богов, установить эту связь. И неудивительно, что Агни славится как бог, который обладает качествами любого из богов и при этом превосходит их всех. Ведь только благодаря Агни все боги получают свою долю жертвоприношений. Степень антропоморфности относительная, поскольку Агни – это всё-таки именно огонь конкретного костра, но при этом упоминаются его, что логично, волосы, руки – художественное воплощение образов языков пламени.

С Агни связано и несколько мифов, все они – о его рождении. О нем говорится, что он возникает в водах, причем в некоторых случаях просто упоминается, что он дитя семи сестер, то есть семи рек севера Индостана. Вообще возникновение Агни в водах – этот миф, который в основном корпусе Ригведы еще не играет важной роли, а в поздних гимнах это будет ни больше ни меньше, как один из мифов творения: огонь, который возникает в первозданных водах.

Другой миф: Агни или рожден от двух родителей, или имеет двух человеческих жен. Речь идет об индийском способе добывания огня – трением двух кусочков дерева друг о друга. И позже уже Агни будет называться золотым зародышем, и в таком виде он будет действительно источником всего бытия как такового.

Следующий бог ритуала, который в Ригведе занимает отдельное место, – это Сома. Почему отдельное? Потому что на каком-то этапе все гимны, обращенные к Соме, были объединены в одну отдельную девятую мандалу (я напомню, что Ригведа состоит из десяти разделов-мандал), в других мандалах гимнов, обращенных к Соме, практически нет. Сома – это обожествленный напиток. Во время ритуала его приготовляли, его процеживали и разбавляли молоком, а затем его выливали в костер как подношение богам. Что мы знаем о Соме? Что он приготавливался из стеблей одноименного растения, причем у растения сомы с абсолютной точностью стебли есть, но нигде не упоминаются его плоды, корни, листья, цветы – только стебли. Мы знаем, что этот напиток называется резким, то есть он явно имел очень сильный вкус, и, по косвенным данным, можно судить, что напиток, приготовленный из стеблей растения сомы, был галлюциногеном. Кроме того, известно, что сома был принесен откуда-то с севера, и в одном из гимнов упоминается, что он был принесен с гор. На этом основании делается вывод, на мой взгляд совершенно логичный, что растение сома, не имеющее ни листьев, ни корней, ни цветов, ни плодов, – это гриб. Гриб, растущий на севере, в Гималаях, естественно, являющийся галлюциногеном, причем сок сомы подносится богам. В частности, Индра опьяняется сомой перед тем, как идти на битву, но и, видимо, в определенной ситуации жрецы, вероятно даже не в ходе ритуала, а при сложении гимнов, его так же использовали.

Процесс очищения сока сомы, выжимания, процеживания, особенно процеживания, разбавления молоком очень подробно описывается в гимнах. Почему? Потому что подобно тому, как очищается сок сомы в ходе ритуала, точно так же очищаются помыслы и устремления людей в ходе ритуала, и, благодаря этому, они очищенными попадают к богам. Идет прямое уподобление человеческих желаний – мирских и не особо возвышенных – очищению сока сомы. С сомой связан мотив его принесения с северных гор, который мы уже разбирали в связи со скандинавской мифологией.

Следующая группа богов «Ригведы» – это боги солнечные, и здесь первое место занимает бог Сурья, имя которого этимологически родственно русскому слову «солнце».

С Сурьей связан чрезвычайно любопытный образный ход, поскольку, с одной стороны, это солнце, катящееся по небу, а с другой стороны, это колесничий на колеснице, запряженной семью конями. Почему семью конями? Потому что, по представлениям ариев, солнце движется по небу благодаря тому, что исполняются гимны Ригведы. А гимны написаны семью основными размерами, соответственно, семь коней в колеснице Сурьи – это семь размеров Ригведы. И Сурья, соответственно, колесничий. С другой стороны, Сурья сам может представать конем в своей колеснице, и тогда его запрягают жрецы, или же божественные мудрецы, которые, собственно, исполняют гимны. И действительно, в одном из самых известных гимнов к Сурье говорится, что мудрецы «запрягают желтоватого пламенного, бродящего вокруг неподвижных», то есть они запрягают Солнце, пламенное Солнце, бродящее вокруг звезд. Это то, что касается Сурьи.

Второй бог, связанный со стихией солнца и света, это Савитар. Имя «Светар» буквально по корням своим соответствует корню «свет», и главное в образе Светара – это его светозарные руки. О сияющих руках мы говорили уже в связи с богиней-матерью, но здесь достаточно редкий случай, когда этот образ перенесен на мужское божество, а в остальном всё остается точно так же. И любопытно, что к солнечным богам, естественно, обращаются с просьбой о богатстве, но обращаются не «ниспошли богатство», а «воссвети богатство», «озари богатство» и тому подобное.

Самый красивый образ на всю Ригведу – это образ богини зари Ушас. Несмотря на то что ее имя для нас ассоциируется то ли с ужасом, то ли с чем-то ушастым, ничего подобного нет, оно этимологически родственно русскому слову «утро» и через очень сложную систему чередований – имени латинской богини зари Авроры. Ушас – единственная женщина в ведическом пантеоне, и поскольку она заря, а заря в мифах ассоциируется с образом груди (розовые тучи, как грудь), то здесь может возникнуть образ вымени коровы. Ушас может действительно сравниваться с коровой, она может быть названа матерью коров. В гимнах постоянно будет упоминаться ее обнаженная розовая грудь, и поскольку богиня грудь обнажает, то она будет сравниваться с гетерой, куртизанкой, о ней будет говориться в гимнах: «Подобно девице, не имеющей брата, она идет навстречу мужчинам», «Она подобна девице, вышедшей на подмостки, чтобы приобрести богатство», то есть она танцовщица, актриса – одним словом, девица очень легкого поведения, но при этом очень дорогой стоимости. Индра с Ушас, как ни странно, в конфликте. Он разбил ее колесницу, она бежала перед ним… подробности этого сюжета нам неизвестны. В целом гимны к Ушас весьма колоритны и весьма живописны, это, пожалуй, самый художественный образ Ригведы.

Следующая пара «солнечных» богов – это Ашвины. Ашвины, чье имя в буквальном переводе означает «конёвичи» – отчество от слова «конь», два брата на колеснице, божества рассветных и закатных сумерек. Они – наша великая трагедия: «наша» – в смысле ученых. Потому что нам известно, что было очень много мифов о том, как Ашвины помогали людям. Эти мифы нам известны по названиям, и только. Поскольку я уже сказала, что нет никакой необходимости богам пересказывать их деяния, то в конкретных гимнах к Ашвинам мы видим: «О Ашвины, помогите мне, как вы помогли такому-то, как вы помогли такому-то, такому-то и такому-то». И всё. Единственный более-менее внятный миф об Ашвинах – о том, как они помогли герою по имени Трита, «Третий». Это младший брат, который был двумя старшими брошен в колодец. Известно, что Ашвины его из этого колодца освободили. И уже говорилось о том, что образ Ашвинов, пары конских богов – защитников людей, в изобразительной форме очень хорошо известен был на Руси. Конечно, не самих Ашвинов, а славянских, соответвующих этим богам, поскольку образ индоевропейский.

Следующая категория богов – чрезвычайно значимая и чрезвычайно неоднородная. Это те, кого мы можем назвать «космические символы» или «космические принципы». В разное время почитались разные божества, и здесь наиболее архаичная пара – это небо и земля. Небо – древнейший бог Дьяус, имя которого этимологически родственно латинскому «deus», греческому «Зевс» и ряду других обозначений верховного бога. Все эти обозначения восходят к индоевропейскому корню со значением «высокое синее небо», то есть Дьяус – это и есть бог неба. Я обращаю на него ваше внимание особо, потому что потом, когда будем проходить «Махабхарату», у нас будет земное воплощение Дьяуса – весьма яркий, значимый и эффектный герой.

Его пара – земля, Притхиви. И этой паре – небу и земле – не посвящены гимны отдельно, но они регулярно упоминаются в составе других богов. Эта пара была почитаема широко в доведические времена, а на момент сложения основного корпуса Ригведы популярность ее уже уходит в прошлое.

Зато в Ригведе мы имеем во всей красе другую пару богов: Митра и Варуна. Что это за боги? Перед нами воплощение близнечного мифа, где Митра (имя «Митр» переводится как «друг», и иранское имя бога Митра – родственное, и они не очень далеко разошлись) – это воплощение благого и, я бы сказала, милосердного; Варуна же предстает как судья, столь же жестокий, сколь и справедливый, то есть абсолютное, весьма суровое воплощение справедливости. Обращение к Варуне: «Варуна, отпусти нам вину, как отпускают слабо затянутую петлю». Этот мотив – «вина как петля» – потом будет в индийской культуре, а через нее в тибетской культуре очень широко распространен, и атрибутом бога смерти будет именно петля, которой он грешников ловит.

Варуна предстает как сакральный царь. Как это согласуется с тем, что царь Ригведы – Индра? Очень просто. Индра – это военный вождь, Варуна воплощает в себе священную власть. В гимне говорится: «Вседержителем зовется один из вас, самодержцем – другой». При этом вседержитель – это, конечно, Варуна. Варуна предстает творцом мира, о нем говорится, что «он разостлал эту землю подобно тому, как расстилают шкуру жертвенного животного перед обрядом, и прибил ее (то есть землю) колышками гор по краям». Варуна вложил резвость в скакунов, молоко – в коров, солнце и луну поместил на небо, Сому на скалу, откуда потом Сому приносит орел. Кроме того, и самое интересное, Варуна, или Митра-Варуна, как двуединая пара, являются владыками мирового закона. Согласно Ригведе, всё сущее вообще возможно, и солнце движется, и год движется благодаря мировому закону – рита. И этот мировой закон предстает как некая золотая колонна, на которой стоит трон Варуны. Вот вам, пожалуйста, очередным образом имеем мировую ось. Или же этот закон предстает как тысяча колонн, они же уподобляются струям дождя, которые соединяют землю и небо. И здесь мы четко видим отождествление мировой оси и мировой ограды. Вот что такое власть Варуны.

Одни ученые предполагают, что Варуна был божеством, которое почиталось как царь пантеона до Индры. Но, честно говоря, я с таким утверждением не согласна, потому что Индра воплощает в себе военную власть, а Варуна – сакральную. И это принципиально два разных типа власти. И поэтому я всё-таки думаю, что надо говорить не о преемственности власти от Варуны по отношению к Индре, но именно об их сочетании. К сожалению, в дальнейшем этот яркий, колоритный образ забывается, Варуна превращается в просто морского бога. И затем ему достается во власть царство смерти, но не для людей (это бог смерти – Яма, который упоминается только в самых-самых поздних гимнах Ригведы), а Варуне достается царство смерти для асуров, для титанов. Понятно, что судить титанов может кто-то уж очень-очень могущественный.

К категории богов, воплощающих космические принципы, относится и еще один бог, который по отношению к основному корпусу Ригведы младший и, я бы сказала, только-только входящий в силу. Этому богу отдельно посвящено всего несколько гимнов, но при этом он очень часто упоминается в гимнах вместе с другими богами, и на него переносятся функции других богов, из чего следует, что во время сложения основного корпуса Ригведы этот бог медленно, но верно набирал популярность и могущество. Это бог Вишну. В Ригведе он одновременно относится и к категории солнечных богов (он связан с сиянием), но главный образ и главный миф с Вишну – другой. Это образ его трех шагов.

Мир Ригведы, как и многие другие миры, разделен на три уровня: верхний, нижний и средний. Верхний мир – это, понятное дело, небо, а вот дальше непривычно: Средний мир – воздушное пространство, Нижний мир – земля. Преисподней в мире Ригведы нет, на что я обращаю внимание. Она возникнет в индийской культуре значительно-значительно позже. Итак, Вишну совершает три священных шага, этими тремя шагами он покрывает всё мироздание, и говорится, что в третьем шаге Вишну живут все существа, то есть третий его шаг – это земной мир. Позже образ трех шагов Вишну мы увидим в индуизме, а корни этого ведические.

Мы разобрали практически весь основной пантеон Ригведы. И у нас осталось одно божество, о котором я сразу сказала, что о нем разговор отдельный, – это Рудра. Рудра с натяжкой, с некоторой условностью, относится к категории богов грозы, поскольку с грозой он тоже связан. Но дело сложнее и интереснее. В целом пантеон Ригведы чрезвычайно плотно спаян, так что даже существует понятие «все боги», то есть это некое единое, мощное, цельное сообщество богов. Так вот относительно Рудры говорится, что «мы не хотим оскорбить тебя, о Великий, ни тем-то, тем-то, тем-то, ни совместным упоминанием других богов». То есть это божество резко противопоставлено основному ведическому пантеону. Всем богам молились обернувшись на восток. Рудре молились обернувшись на север.

Обитает Рудра в горах. Может исцелить любого, но может и погубить любого, то есть он одновременно убийца и целитель. При этом он охотник, он убивает животных, но он же и владыка их размножения. Итак, это божество, воплощающее в себе одновременно силы жизни и смерти. Божество грозное и, в отличие от Варуны, который, как мы уже говорили, абсолютное воплощение закона, Рудра – прямая его противоположность. Рудра – стихия. Из гимнов к нему: «Да будет так, о бог, что ты не разгневаешься и не убьешь», – то есть его гнев и милость абсолютно не подконтрольны и, в общем говоря, никем не управляемы. При этом божество чрезвычайно могущественное. Всё это говорит о том, что Рудра – божество, не арийское по происхождению. И понятно, что, имея дело с таким богом, ему желательно почаще напоминать, что он вовсе даже не свирепый, а вовсе даже милостивый. Как будет «милостивый» на санскрите? «Милостивый» будет «шива». Так вот Рудра – этоведический прообраз Шивы. И позже, в послеведической литературе, «Шива», «милостивый», просто будет эпитетом Рудры.

Но есть еще особая категория гимнов «Ригведы» – это гимны философские.

Это гимны, сложенные примерно в X веке до нашей эры, когда ведическая культура зашла в некоторый кризис. Смотрите: жрецы регулярно, ежедневно совершают жертвоприношения. И возникает тогда представление о том, что порядок во Вселенной, миропорядок, поддерживается благодаря тому, что ежедневно совершаются жертвоприношения. Жрецы повторяют изо дня в день гимны на уже не понятном для них языке, языке уже слишком древнем для них. Тем не менее они постоянно это воспроизводят, и возникает представление о том, что божественная речь, что само произнесение гимнов – это самоцель, это акт, равносильный творению в высшем смысле. При этом в пантеоне богов жрецы, в общем-то, начинают разочаровываться, и начинаются поиски единого бога, поиски Абсолюта. И кто только не претендует на эту роль… Например, богиня Вач – богиня священной речи, имя которой этимологически родственно русскому, не очень возвышенному слову «вякать», то есть «говорить». И действительно, у нас есть гимн, написанный от имени богини Вач, которая восхваляет себя как творящую силу мироздания.

Дальше. На роль творца претендует Агни как изначальный золотой зародыш, возникающий в водах, теперь это уже универсальный акт творения. И соответственно, благодаря силе Агни вообще существует всё живое.

Возникает миф о космическом великане Пуруше – огромном человеке, которого боги рассекают на некоторое количество частей. Из тела Пуруши возникает Вселенная, возникают земля, солнце, луна и так далее. Из его тела возникают четыре сословия, четыре касты. Миф о том, что все элементы мироздания возникают из тела первочеловека, – это, понятно, миф универсальный, а индийский Пуруша – это одна из самых ярких реализаций этой мифологемы.

Но наиболее интересны гимны, которые мы можем назвать гимнами агностиков. Когда говорится о том, что есть божество, которое создало всё: и то, и это, и десятое, – и пересказывается в каждом стихе в трех его строфах деяния этого божества, и последняя фраза каждого стиха: «Какого бога почтим мы жертвенным возлиянием?» Иными словами, мы знаем, что есть творец, который всё создал, но кто он – мы не знаем. В гимне о Сотворении мира говорится, что «тогда дышало, не колебля воздуха», то есть дышало и одновременно не дышало, Нечто Одно, и ничего не было, кроме него. Заметьте, это очень высокая степень философской абстракции. И одновременно говорится, что «была вода – глубокая бездна», – прямо-таки на уровне начала «Книги Бытия». То есть образ мировых вод, которые были до бытия, – они вполне сосуществуют с вот такой философской абстракцией. «Что же это было за создание? Может, само оно создало себя, может, нет. Только мудрецы, обитающие на высшем небе, знают это или же не знают». Вот финал одного из философских гимнов. Одним словом, тут уже мы из мифологии переходим не столько в историю религии, сколько в историю философии. Но нас еще будет интересовать самый последний гимн «Ригведы» – это гимн «Космический жар». О понятии «жара» надо сказать особо. Это понятие специфически индийское, аналогов нет ни в одной другой культуре, зато в индийской оно играет едва ли не центральную роль.

Итак, «жар» по-индийски «тапас». Что это такое? Вот человек, у него возникают какие-то проблемы, большие или малые, желательно, конечно, большие. Он от этого начинает мучиться, терзаться, то есть в нем разгорается некий внутренний жар. И если этот жар в себе накапливать, а потом правильно использовать, то его можно использовать для обретения неких выдающихся способностей. Но если способности нужны уж очень выдающиеся, а естественных трудностей не хватает, то можно заняться чем? Правильно, заняться целенаправленным самоистязанием с целью накопления жара. Естественно, что самоистязание у нас больше будет по части мифических героев, и там мы с этим столкнемся во всей красе, а в обычной жизни, обычной практике обычных индийцев жар – это в первую очередь накопление сил от преодоления и, вообще говоря, и от претерпевания тех или иных трудностей. И потом, когда мы перейдем в индуизм, мы увидим, что сама идея жара оказывается центральной в индуистских сказаниях и, безусловно, сюжето-образующей.

Вернулись к финальному гимну Ригведы. Из космического жара рождаются, согласно этому гимну, закон и истина. То есть здесь жар понимается одновременно и как духовный (сила мученичества), и как физический. Но, заметьте, физический жар здесь не имеет материального носителя – мы об этом говорили, когда шла речь о творении мира. Вот вам чистый миф, когда холоду небытия противопоставляется жар бытия. И на эту мифологию накладывается философская идея о том, как из жара, из стихии преодоления страдания, рождаются закон и истина и впоследствии уже возникает всё мироздание.

Мы начинаем изучение индуизма. Первый вопрос, на который я хочу обратить ваше внимание, вот какой: любой из нас – он любит индийскую культуру, интересуется богами, знает обряд – может он стать индуистом или нет? Ответ – нет. Почему? Потому что индуизм полностью, всецело, сверху донизу построен на кастовой системе. Пример. Не вымышленный – документальный. В советское время женщина-индолог, очень большой специалист по индуизму, приезжает в Индию и живет там у некой местной жительницы, у них прекрасные отношения. Каждое утро эта местная жительница смачивает водой священные камни – это один из элементов культа Вишну. Наша индолог хочет сделать то же самое, и эта женщина, которая весьма доброжелательно к ней всегда относится, тут просто в полном ужасе, как будто та зарезать ее хочет, бросается защищать от нее эти камни. Потому что русская женщина не принадлежит ни к одной из каст и, соответственно, в священной иерархии индийского общества стоит ниже неприкасаемых, ниже самого низшего уровня. Поэтому, если вы сталкиваетесь с какими-нибудь проповедниками, которые предлагают индуизм для европейцев… вы уже поняли, да? Это из области «твердое молоко», «кошерная свинина». Индуизм для европейцев – это не индуизм. Я не хочу сразу так, не глядя, этих проповедников осуждать, может быть, они даже очень хорошие вещи несут, но как факт «индуизм для европейцев» это оксюморон. Это сочетание несочетаемого. Это уже явление культуры XX–XXI века, а не традиционной. Это первое.

Второе: несмотря на то что мы говорим об индуизме, этот термин фактически кабинетный. Реально индуизма не существует, есть две религии – это вишнуизм и шиваизм. Принадлежность к той или другой религии не является элементом выбора для индийцев. Как уже можно догадаться, это опять-таки связано с кастой, а я замечу, что при четырех основных кастах в Индии есть несметное множество всевозможных малых, и, кроме того, в определенных случаях определенные небольшие народности составляют отдельные касты. Да, кстати, о строгости кастовой системы в современной Индии говорит следующий пример, опять же из этнографической литературы. В Индии, как нетрудно догадаться, есть христиане (индийское христианство – это вообще отдельная история, но сейчас речь не о том). Итак, в христианской семье юноша хочет жениться на девушке из другой христианской же семьи, все родные категорически против. Почему? Ответ: мы же брахманы, а она из низкой касты – вот такое вот в Индии христианство.

Мы начнем с вишнуизма. Вишнуизм связан больше с кастами арийского происхождения; шиваизм, соответственно, тяготеет к народностям и к кастам дравидского происхождения. Когда мы говорим о вишнуизме, первое, что мы всегда вспоминаем, – это аватары Вишну, к списку которых мы сейчас перейдем.

Единственно, еще несколько вводных слов. Традиционно считается, что вишнуизм и шиваизм строится на концепции Тримурти («три облика», «три божества»): Брахма – творец мира, Вишну – хранитель и Шива – разрушитель. При этом почитание Вишну и Шивы – это самостоятельные религии, а с почитанием Брахмы дело обстоит так, что на всю Индию ему возведен один-единственный храм. И кстати, то, что называется в европейской литературе термином «брахманизм», – это отнюдь не религия почитания Брахмы, а это философское учение.

Почему в Индии не почитаем Брахма? За что так они не любят бога-творца? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть понятие Творения в индийской культуре. Собственно, мы этого вопроса уже отчасти касались в связи с, например, греческой культурой, когда речь шла о хаосе. Когда я говорила, что античный хаос – это мир в непроявленном состоянии, который проще всего определить словами русского поэта Тютчева: «Всё во мне, и я во всём». Вот это же восприятие мира до бытия, как я уже говорила, отличает восточные культуры, и в частности культуру индийскую. Любопытно, что для индийцев состояние безграничности (на санскрите «адити») – это состояние настолько ценное и настолько значимое, что в мифологии индуизма «адити» уже не философское понятие, а персонифицированное божество, мать всех богов, которые, соответственно, называются «адити». При этом идет мифологизация, персонификация образа, у Адити появляется старшая сестра Дити, то есть «ограниченность», «отмеренность» (в философии – те самые границы, которые разделяют всё и вся и на материальном и на духовном плане). И соответственно, дети Дити называются «дайтьи» и соответствуют титанам, старшим братьям богов, в мифологии это персонажи отрицательные (также они называются «асуры», уж я не буду тратить время на объяснения, откуда берется и этот термин, в конце концов, можно найти, если захотите).

От индийских богов и титанов вернулись к философии.

Что делает Брахма? Брахма творит мир. То есть он его из состоянии «адити» (безграничности, слиянности, единства) переводит в состояние «дити» (ограниченности, разъединенности). И естественно, что в таком случае Брахма ни в коей мере не почитается, а даже наоборот, странно, что он целый храм получил.

В свою очередь, Вишну, как хранитель мира, делает жизнь индийцев в мире ограниченности более сносной, а Шива, как разрушитель мира, переводит мироздание в состояние безграничности, слиянности, и потому он и почитаем.

Как уже было сказано, Вишну свою деятельность осуществляет посредством аватар. Сейчас мы перейдем к самому известному списку аватар Вишну. Это десять аватар. Но я хочу отметить два момента. Первое: списков аватар Вишну много, это списки разные. Список из десяти аватар наиболее известный, но есть и гораздо большие, доходящие до двадцати восьми аватар, есть промежуточные. Второе: хотя концепция аватар возникла именно в вишнуизме, позже она перешла и в шиваизм, уж больно популярной оказалась. И соответственно, таким образом, аватары есть не только у Вишну. Тем не менее концепция аватар, как я уже сказала, в вишнуизме центральная.

Аватары Вишну

Само по себе слово «аватара» означает «нисхождение», то есть воплощение божества в мире смертных в теле человека или животного. И последнее маленькое примечание, прежде чем мы перейдем к этому самому списку. Примечание вот какое: как любая русская сказка начинается со слов «жили-были», так практически каждый индийский миф начинается со слов «когда асуры свергли богов с их престолов» – это стандартное начало мифа. Это не должно удивлять и довольно быстро вызовет привыкание.

Итак, первая аватара Вишну – рыба. Миф гласит, что жил да был первый на земле человек, звали его Ману, поймал он рыбку, насчет золотой нам ничего не сообщается, но, в общем, рыбка попросила, чтоб ее не ели. И Ману над ней сжалился, сначала она у него в чашке плавала, потом в кувшин пересадил, потом в большой кувшин, потом в какую-то там бочку, потом выкопал пруд в саду, потом из пруда прорыл канал в море, и эта рыбина уплыла. Когда пришло время земле скрыться в водах потопа, то рыба уже размером с кита, с огромным рогом на лбу, приплывает к Ману и велит ему построить ящик. Ни в коем случае не корабль, поскольку корабль, как мы понимаем, – это, кроме всего прочего, еще и форма погребения, а ящик – это символ земли, квадрат, прямоугольник, то есть знак того, что всё-таки мир живых уцелеет в водах потопа. Итак, Ману должен построить ящик, взять, как и положено, разнообразных животных. И таким образом рыба спасает Ману от потопа.

Второй миф, вторая аватара – это царь черепах. Изначально и боги, и асуры не были бессмертны. И они решают добыть напиток бессмертия – «амриту» (понятно, «мр» – корень со значением «смерть», «а» – приставка со значением отрицания, вполне понятная форма слова). Чтобы добыть амриту, им надо начать взбивать воды океана, как взбивают масло. Царь черепах ложится в основание, выдирает гору Меру, то есть мировую гору, обвязывают ее мировым змеем, как веревкой, боги тянут за хвост, асуры тянут за голову, так они некое астрономическое количество лет трудятся, воды океана загустевают, превращаются сначала в молоко, потом в масло, и потом появляются различные чудесные предметы, предпоследним выходит бог врачевания – с чашей амриты в руках. А последним выходит страшный яд калакута, который грозит сжечь всё живое, и этот яд проглатывает Шива, отчего его шея синеет, и он получает эпитет «Нилагрива», то есть «синешеий», смотри в связи с Одином о символике синего цвета. А вот этим самым царем черепах, на спине которого взбивали океан, им и был Вишну.

Следующая аватара – кабан. Земля изнемогает от расплодившихся на ней живых существ и проваливается в воды океана. Вишну принимает обличье кабана и бежит туда ее выручать, поднимать, но по дороге на него нападает страшный асура. Они долго бьются, Вишну в конце концов его побеждает, землю отбивает и с ней поднимается наверх.

Следующая аватара – человеколев. Один из царей асуров (опять-таки, я не буду вас мучать многосложными именами). Итак, этот царь силой подвижничества добивается состояния, близкого к неуязвимости. И лирическое отступление о силе подвижничества. Мы, собственно, об этом уже говорили в связи с ведами о тапасе – силе подвижничества, силе мученичества, как основной энергетической, если угодно, силе в мироздании индийском.

В сказаниях регулярно тот или иной герой, причем не всегда положительный, чаще даже отрицательный, начинает подвижничать, то есть он начинает старательно, последовательно причинять себе различные мучения с корыстной целью обрести могущество. И поскольку всё это сверхъестественные существа и сроки у них тоже немереные, то он десять тысяч лет стоит на одной ноге, неотрывно глядя на солнце, отрубает себе головы, благо у него их много, и бросает в огонь. Для индийского сознания, для индийской мифологии и для индийской культуры сила подвижничества – это категория, которая стоит вне всех богов, над всеми богами, если угодно, категория просто наивысшей объективности. Одним словом, когда его сила подвижничества достигает уже немереной величины, то он уже как бы становится сильнее всех богов и к нему спускается Брахма, чтобы поторопиться обменять его силу подвижничества на какой-либо другой дар, чтобы эта великая мощь не раскачивала мироздание. И обычно отрицательные персонажи требуют неуязвимости. На это Брахма отвечает, что полной неуязвимости всё равно не существует, и тогда тот или иной отрицательный персонаж говорит, что пусть я буду неуязвим при таких-то условиях, считая, естественно, что все этими условиями исчерпываются все возможные. Естественно, как всегда, там, где магическая неуязвимость, там и уязвимость как ее обратная сторона. И дело, как всегда, кончается победой сил добра.

Итак, один из царей асуров подвижничал ради обретения неуязвимости и в итоге получил дар такой: он не мог быть убит ни днем, ни ночью, ни на суше, ни на море, ни человеком, ни животным, ни сухим, ни мокрым оружием. Чтобы его одолеть, Вишну принимает обличье человекольва, то есть получеловека-полуживотного, и в сумерки, то есть «ни днем, ни ночью», в полосе прибоя, то есть «ни на суше, ни на море», поражает его оружием, которое было смочено морской пеной, то есть «ни сухим, ни мокрым».

Следующая аватара Вишну – это карлик. Очередной царь асуров был очень благочестивым, и к власти над мирозданием он пришел силой благочестия. Но, однако ж, он всё равно враг, поскольку он асура, и его надо свергнуть. И поскольку он благочестивый, то к нему Вишну приходит в обличье карлика и просит его: дай мне столько земли, сколько я покрою тремя шагами. Естественно, что всегда во всех мифологиях противники глупы, это стандартная черта типового мифологического врага. И соответственно, царь асуров соглашается. Вишну тут же принимает свой божественный облик и тремя шагами покрывает всё мироздание. То есть мы видим включение еще ведического мифа в индуистский пантеон.

Следующая аватара – Парашурама, «Рама с топором», бешеный боец. Очень долгая история, я не буду сейчас ее пересказывать, но сводится она к тому, что волею судеб у одного из брахманов родился сын с душой кшатрия. Этим сыном был Парашурама, могучий, яростный боец. Кстати, с ним связан миф о том, как бог мудрости Ганеша лишился одного из своих бивней; дойдем до шиваизма – еще вспомним этот эпизод. Но случилось так, что злые кшатрии убили родителей Парашурамы, и тот решил отомстить всему сословию кшатриев. Он начал их всех истреблять и истреблял в таких количествах, что наполнил их кровью пять озер на Курукшетре, то есть на поле Куру. Это считается благим деянием, поскольку, дескать, тем самым была облегчена ноша Земле. В Индии очень остро стоит проблема демографического кризиса, поэтому тотальное истребление в мифах, в общем, воспринимается скорее как положительное явление, чем как отрицательное.

Следующая аватара Вишну – это Рама, главный герой «Рамаяны», который истребляет ракшасов. «Рамаяну» будем разбирать отдельно. Сейчас просто в двух словах я замечу, что ракшасы соответствуют на плане бытия людям, то есть это демоны, это черти, которые живут в лесах. Если мы посмотрим на структуру индийского мироздания, структуру живых существ, то богам будут соответствовать асуры (титаны), людям – ракшасы (лесные черти), предкам, то есть тем, кто упокоился с миром, – им будут соответствовать пишачи, то есть вампиры, упыри местные индийские, очень неэстетичные существа. Итак, Рама – это у нас уже благородный герой. И между прочим, царевич, то есть человек высокого не только духа, но и социального статуса.

Следующая аватара – это Кришна, герой многочисленных сказаний, один из главных героев Махабхараты – словом, человек божественный. О нем – много и отдельно.

И наконец, последние две аватары. Девятая аватара – это Будда. Как Будда попал в список аватар Вишну? Что он там делает? Дело в том, что буддизм в первые века своего существования был чрезвычайно популярен. А популярен он был потому, что Будда говорил: подобно тому, как четыре великие реки, впадая в океан, больше не носят своих имен, но все называются океаном, так и представители четырех главных варн (то есть каст), принимая мое учение, больше не носят названия варн, а все являются просто последователями. Итак, буддизм решительно отрицал кастовую систему, и это ему, с одной стороны, создавало популярность в народной среде, а с другой – заставляло жрецов крайне беспокоиться, и поэтому принятие Будды в число аватар Вишну – это не что иное, как просто попытка ассимилировать религиозное учение, с которым бороться более честными методами не получается. Поэтому в рамках кришнаизма считается, что Будда принес людям ложное учение, дабы испытать их благочестие, и те, кто поддался, – они не правы, а правы те, кто отверг его.

Грядущая аватара – это Калкин, белый всадник, или белый конь, или всадник на белом коне. С Калкином связаны идеи некой финальной войны, когда всё зло будет решительно и безоговорочно уничтожено. Кстати, образ Калкина как белого всадника популярен в Северной Индии, даже отчасти и в Тибете это будет. Это образ северный.

Мы в общих чертах пробежались по списку аватар Вишну. А теперь нечто более существенное. Мне еще в детстве попалась в одной книге, посвященной проблемам отнюдь не мифологии, а биологии, но книге, написанной индусом, трактовка аватар. Увы, я тогда была еще не очень взрослая и, к стыду своему, не запомнила имени автора. Но тем не менее хочу оговориться, что то, о чём я буду говорить дальше, – это не моя концепция, а это именно трактовка индийская. Так вот. Что мы видим? Еще раз пробежались по списку аватар: рыба, черепаха, кабан, человеколев, карлик. Что это такое? Перед нами нечто до слез узнаваемое, картинка из учебника биологии за какой-нибудь там восьмой класс – «Эволюция хордовых», биологическая эволюция существ: рыбы, земноводные, млекопитающие, дальше, так сказать, полуживотное-получеловек – выделение человека из животного мира, то есть человеколев (художественный образ, ну уж какой есть), и затем карлик, то есть человек какой-то очень первобытный. Я замечу, что в последние годы очень серьезно идет исследование так называемого хоббита. К толкинским хоббитам это никакого отношения не имеет, это действительно карликового роста человек, найденный на острове Флорес, и этот самый Homo Flores – карлик – очень интересно вписывается в историю эволюции и находит свое отражение и в индийских мифах. Смотрите: приложение списка аватар к теории эволюции было сделано в 1970-е годы или ранее, «хоббита» (его так и в науке зовут) нашли в 2000-е годы, он вписался в концепцию как родной.

Теперь смотрите дальше. Для нас, для европейцев, одно дело – биологическая эволюция живых существ и совершенно другое дело – эволюция социальная. Для индийца эти два понятия, эти две тенденции едины, это один поток. Список аватар Вишну продолжается. Итак, у нас есть карлик – первобытный человек, еще мало отличающийся от высших приматов. Дальше начинается социальная эволюция: необузданный дикарь, сверхсильный, но не способный управлять собой. Затем человек благородный – Рама, главный герой «Рамаяны». Далее – человек божественный. Ну а дальше, собственно, эволюция кончилась и начинается сплошная религиозная политика. И таким образом, список аватар Вишну – это очень красивая философская концепция. И я упоминала уже, когда мы выясняли, какие интересные вещи заложены в греческой мифологии, я обещала тогда как раз показать аналогичные вещи в мифологии индийской. Мы с вами видим, как на тысячу лет индийская философская мысль опережает европейскую науку.

Кришна

Теперь мы остановимся на культе Кришны. К сожалению, кришнаиты, бегающие по нашим улицам, очень сильно дискредитируют это учение[8], которое между тем в своей основе было чрезвычайно гуманистичным и действительно очень светлым. Какие у нас мифы о Кришне?

Это два комплекса сказаний. Первое – это детство и юность Кришны, которые мы сейчас и разберем. И второе – это Кришна как один из главных героев «Махабхараты», – это чуть позже. Нас интересует детство. В результате всевозможных династических сложностей мать Кришны бежала, и Кришна родился в стране, где для царевича пасти коров и жить вместе с пастухами и пастушками было самым нормальным делом. Условия жизни там были такими. Я уж не буду объяснять, как бедная царица дошла до жизни такой. Соответственно, детство Кришны проходит вот в таких вот крестьянских условиях. Он одновременно и бог в теле человека, и самый обычный ребенок. Он ворует масло, очень любят этот эпизод изображать на миниатюрах, но при этом, когда приходит демоница, чтобы его убить, он начинает сосать ее грудь и выпивает из нее всю жизненную силу. Его за многочисленные проказы привязывают к дереву, а он вдруг чувствует в себе божественную силу, вырывает огромное дерево с корнем. И тому подобные всевозможные детские его деяния. Дальше он подрастает. В реке, у которой они пасут своих коров, обитает змей, и Кришна побеждает его, причем он его не убивает, но пляшет на множестве голов этого змея. Как вы, наверное, знаете, в Индии змеи представляются многоглавыми, причем это кобры, это один хвост, один капюшон кобры, и с него, как гроздья, свисает энное количество голов. Кришна пляшет на голове этого змея, тем самым его подчиняя себе. И тому подобных подвигов у него много.

Кришна играет на свирели. И его свирель завораживает абсолютно всех: звуки его свирели – это такой своеобразный знак сопричастия человека божеству, и одновременно, когда он играет на свирели, все девушки-пастушки им буквально заслушиваются. В энциклопедии «Мифы народов мира» приведена прекрасная миниатюра «Хоровод Кришны с пастушками», на ней в центре стоит Кришна, играет на свирели, дальше хоровод: пастушка, Кришна, пастушка, Кришна. Когда Кришна совсем вырастает, то пастушки становятся его возлюбленными, причем абсолютно все, потому что его безумно любят, и любовь пастушек к Кришне трактуется как тяга человека к божеству, любовь человека к богу. Это же и символизирует упомянутая мною миниатюра: бог пребывает со всеми разом. В некоторых легендах из множества пастушек выделяется одна – Радха, избранная им. Но и тогда он любит всех, кто любит его.

Почему этот культ был таким значимым? В конкретной домашней практике жертвоприношение Кришне – это плоды, цветы, благовония, то есть то, что в Индии, вообще говоря, никакой стоимости не имеет. Вместо кровавых жертвоприношений ведической поры, когда убивали в честь богов животных (этот ритуал, заметим, мог проводить только брахман, которому надо было за ритуал платить), здесь мало того что ритуал становится бескровным и подносятся вещи, не имеющие материальной ценности, но ритуал совершается самим человеком. Это не просто дешевле и легче для простого индийца, здесь общение между человеком и богом становится личным. И в этом, конечно, очень высокая гуманистичность почитания Кришны.

Шива

Теперь мы переходим к шиваизму. Там будет ситуация прямо противоположная, потому что шиваизм впитал в себя огромное количество культов архаичных, весьма и весьма жестоких, связанных в том числе и с некромантией, с использованием атрибутов и каннибальских, и просто связанных с мертвецами и мертвыми телами. Одним словом, все вот эти архаические, достаточно страшные культы вобрал в себя шиваизм и несколько гармонизировал и упорядочил.

Я замечу, что по индийскому законодательству запрещено принесение детей в жертву, это карается уголовно. Действительно, детей в жертву приносить не надо, но, что характерно, в российском законодательстве особой статьи про жертвоприношения детей нет. Понятно, не потому, что в России это можно делать, а потому, что в России этой практики нет. В Индии это специально оговаривается, запрещенность не вообще убийства, а именно жертвоприношения (ну, убийства, видимо, тоже). Речь идет о том, что уже противозаконно, но практика всё равно продолжается.

В мифах о Шиве он предстает как наследник образа Рудры, то есть божество стихийное, карающее и милующее часто безо всякой причины и, в общем-то, далекое от справедливости. Есть соответствующий миф о том, что некий разбойник как-то ночью забрался на дерево, чтобы переночевать в безопасности, и с дерева упало несколько цветов, а внизу стояла скульптура Шивы, которую этот разбойник не заметил. Но поскольку на нее упали цветы, то Шива воспринял это как знак почитания и простил разбойнику все его грехи. Для Шивы такая стихийность, как я уже сказала, норма. Шива при этом великий аскет. Великий йог. Он величайший йог в истории человечества и, логично, покровитель йоги. Одновременно он, как уже упоминалось, покровитель танцев, покровитель театра. Заметим, что для индийского театра танец – это его неотъемлемая черта. Анекдот даже по этому поводу есть: если в индийском фильме в первой серии на стене висит ружье, то во второй серии оно непременно будет петь и танцевать. Нет, хороший анекдот и действительно вполне адекватный, передающий суть индийской культуры. Как покровитель танца Шива выступает в ипостаси Натараджа («Владыка танца»): четырехрукий, в одной из своих рук он держит барабанчик в форме песочных часов (такой барабанчик делается из двух крышек человеческого черепа, правда, для этого людей всё-таки не убивали, а брали черепа уже умерших, но тем не менее), и такой барабанчик символизирует первый звук мироздания. Соответственно, своим танцем Шива творит мир, и своим же танцем он его позже и разрушает. Один из мифов, связанных с Шивой-аскетом, повествует, как за него вышла замуж дочь владыки Гималаев Парвати. Она была в него влюблена, а богам необходимо было, чтобы у Шивы родился чудесный сын, способный в очередной раз повергнуть всех асуров (которые, как нетрудно догадаться, богов свергли с их престолов). И бедная Парвати пытается добиться хоть какого-то внимания Шивы, а он занимается йогой, он погружен в созерцание, ее он просто не замечает. Тогда из-за спины Парвати Кама – бог любви – выстреливает из своего цветочного лука цветочной стрелой, поражает Шиву, но, поскольку того отвлекли от медитации, он гневно взглянул на Каму, испепелил его, и с той поры индийский бог любви является бестелесным. Парвати, соответственно, выходит за Шиву замуж. У них рождается шестиглавый Сканда, бог войны. И в возрасте трех дней он сокрушает крепость асуров. Причем Сканда рождается довольно любопытным образом. А именно: Шива роняет свое семя в огонь, и из огня уже потом рождается при соответствующих поворотах сюжета бог войны.

Так мы подобрались к супруге Шивы и к его детям. Все мифы с Шивой я пересказывать не буду. Во-первых, это довольно трудно на слух, во-вторых, опять же, их все легко найти. А я хочу обратить ваше внимание на другое. Шива, как абсолютное воплощение мужской энергии, в том числе и сексуальной, абсолютно всех своих детей порождает сам, несмотря на наличие у него жены, она к его детям имеет весьма косвенное отношение. Собственно, со Скандой мы это уже увидели. Еще более милый вариант с Ганешей. Ганеша – бог мудрости, которому в Индии поклоняются абсолютно все учащиеся, независимо от вероисповедания, ставят его скульптурки на книги, на конспекты перед сессией. Очаровательное божество, толстяк с головой слона, с одним бивнем: голова слона, понятно, по принципу «пусть конь думает, у него голова больше», а у слона голова, понятное дело, еще больше. Как он появляется на свет? Супруга Шивы говорит ему, что очень хочет дитя, хочет его растить, пеленать и всячески с ним возиться. Шива снимает с себя одну из частей одежды, поскольку понятно, что индийский костюм – это ряд драпировок, вот одну из них он снимает, сворачивает в рулон, выдает ей и говорит: на, нянчи. И этот самый рулон одежды немедленно превращается в младенца. Дальше Парвати устраивает праздник, приглашает всех богов полюбоваться, какой у нее прекрасный сын. Среди всех прочих приходит бог с недобрым взглядом, и он хороший бог, деликатный, воспитанный, он говорит Парвати, что, пожалуй, он не будет смотреть на младенца, потому что боится, что для младенца это обернется плохо. Парвати заявляет, что ничего ее сыну и грозить не может, бог смотрит, и… у ребенка отваливается голова. Тогда возникает вопрос, как голову заменить. И решают взять голову того, кто спит головой на север. По индийским представлениям, говоря грубо, земля держится на четырех слонах. На самом деле, конечно, это не совсем так, а скорее просто четыре слона символизируют четыре стороны света. Как бы то ни было, у северного слона голова на север, поэтому у него голову забирают, отдают этому самому сыну Шивы, и таким образом он становится богом мудрости с головой слона. А бивня он лишается благодаря уже небезызвестному Парашураме, который пользовался милостью Шивы (еще бы, при таком-то характере!) и в какой-то момент захотел пообщаться с учителем, но Шива пребывал в медитации, беспокоить его было нельзя. Так что путь Парашураме преградил Ганеша и объяснил этому, гм, милому и спокойному отроку, что Шиву никак нельзя беспокоить. Парашурама взял свой топор, который был подарен Шивой, и отрубил Ганеше бивень. Спасибо, хоть не голову снес. Вот таким образом Ганеша остался с одним бивнем. А если мы попытаемся проанализировать этот миф, то изначален окажется именно визуальный образ: бог мудрости с магическим увечьем, но не одноглазый, как Один, а вот так, весьма оригинально, однобивенный. А история с Парашурамой – позднейшее объяснение образа. Я напомню, что в мифологии образ всегда первичен и регулярно воплощает универсальные представления, а миф о том, как бог обрел такую внешность, вторичен и имеет яркие национальные черты. Еще раз посмотрите на одноглазого Одина и на Ганешу с одним бивнем, оцените сходство, почувствуйте разницу.

Это сыновья Шивы – более-менее милостивые и положительные. Особо милостивым Сканду нельзя назвать, всё-таки бог войны, но он хотя бы несет добро. Одновременно у Шивы рождается некоторое количество весьма и весьма отрицательных сыновей, например, из гнева Шивы рождается весьма свирепый сын, который переходит на сторону асуров, во главе полчищ асуров нападает на богов, и в итоге мы имеем классический бой отца с сыном, когда только мощь Шивы повергает его. Позже такой сын становится предводителем всевозможных демонов и упырей в свите Шивы. Другой сын, не менее яростный, также воспитан асурами, также выходит против богов, и его Шива уничтожает. Одним словом, амбивалентность образа Шивы, сочетание ярости и, с другой стороны, благости в его образе – это всё всецело переходит на его сыновей и на его жен. Почему?

Собственно, жена у Шивы одна, но поскольку она, заметим, наследница образа богини-матери, то вследствие этого она предстает в двух ипостасях. Я уже упоминала, что для образа богини-матери очень характерно двуединство, а уж жизнь и смерть – это главное двуединство в представлениях о ней, главная снятая антиномия. Мы видели супругу Шивы в ее милостивой форме, теперь мы переходим к форме гневной.

Кали

С супругой Шивы в ее гневной ипостаси мы отчасти уже познакомились, когда разбирали мифологию Хараппы. Тогда мы говорили об образе Дурги, поражающей демона Махишу, и, повторюсь, это образ, которому не менее пяти тысяч лет на сегодняшний день; он практически без изменений из архаической мифологии, из мифологии дравидской, переходит в шиваизм. Но если Дурга – это богиня-защитница, которая спасает богов и повергает демонов, то другой образ супруги Шивы гораздо более мрачный и даже более жуткий, чем образ его самого. Это образ Кали.

Кали – богиня синетелая, многорукая, ее одежда – это всевозможные каннибальские атрибуты. Это набедренный пояс из отрубленных человеческих рук, это ожерелье из отрубленных голов, тела младенцев в качестве серег и так далее. Она пьет кровь из чаши, которая сделана из человеческого черепа, и стоит на Шиве. Согласно мифу, Кали, явившись в мир, начала свои бесчинства, стала уничтожать всё живое, и Шива, чтобы сдержать ее, лег ей под ноги. Когда она осознала, что топчет собственного супруга, то устыдилась, устрашилась и, в общем, перестала. Я замечу про чаши, которые делаются из человеческого черепа, – этот обычай перешагнул границы индуизма, он затем перешел в тибетский буддизм.

К слову, в пантеоне тибетского буддизма влияние шиваизма чрезвычайно велико, и, что интересно, именно иконография Кали дает уже тибетских грозных божеств, которые точно так же синетелые, они держат громовое оружие в руках, причем их пальцы сложены в мудре Шивы (мудра – это ритуальный жест), и, собственно говоря, они похожи на Кали настолько, что если в музее видишь изображение, то не сразу понимаешь, кто перед тобой – индийская богиня или тибетский бог. И ожерелья из отрубленных человеческих голов там тоже будут, и прочие жуткие атрибуты. Причем если в Индии эти атрибуты действительно понимаются буквально: богиня требует человеческих жертв, – то в Тибете, поскольку это уже буддизм с его неприятием материального мира, все эти жуткие атрибуты будут символизировать совершенно другую вещь: непривязанность к миру материального, который весь обречен на смерть.

Если брать принципиальное отличие Кали от наследников ее образа в Тибете, то это будет высунутый язык. Почему это важно? Дело в том, что высунутый язык – атрибут многих грозных форм богинь, восходящих к богине-матери. В Греции это Медуза Горгона, в Античности она изображается как женщина с крыльями и с высунутым языком. Высунутый язык в данном случае означает, так сказать, женскую притягательность, женскую сексуальность, причем гипертрофированную. Южнее (и тут, кстати, вполне возможно индийское влияние), в Индонезии, на острове Бали будет совершенно замечательная ведьма Рангда… то есть она не замечательная, она ужасная, она страшная, ей в жертву юноши проводят экстатические ритуалы, в ходе которых наносят себе весьма серьезные раны (ну, о том, что юноши любят наносить себе раны, мы говорили, когда речь шла об инициации), так вот, в Музее Востока в Москве висит маска этой самой ведьмы Рангды: у нее такой хороший язык, не меньше метра длиной при размере маски где-то вдвое больше человеческой головы. В общем, основательный язык. И в некоторых других случаях высунутый язык нам тоже встречается у богинь гневных и при этом подчеркнуто связанных с женской силой.

Раз мы заговорили об оргиастическом и эротическом аспекте в этом культе, то нельзя не сказать, возвращаясь собственно к Шиве, о том, что у него по части мужской эротики. В Индии одним из образов, одним из воплощений мировой оси предстает фаллос Шивы, называемый на санскрите «лингам». Более того, существует отдельная форма Шивы, а именно Шива Лингамурти, то есть Шива непосредственно в образе мужского органа. Соответствующий миф гласит, что Брахма и Вишну однажды заспорили о том, кто из них более могущественен, и Шива им в этот момент явился в образе лингама, Брахма отправился в обличье лебедя искать верхний конец, Вишну в обличье кабана – искать нижний конец, концов не нашли и убедились в могуществе Шивы. Поскольку лингам Шивы предстает как мировая ось, то он очень часто изображается сходно с римским Янусом, то есть столб с головами. Только у Януса, понятно, две головы, а тут голов будет, как правило, четыре, по всем сторонам света, или пять (пятая сверху). Надо сказать, в Индии отношение к этому не такое взволнованное, как у нас, потому что, как писал наш выдающийся ученый и писатель Иван Ефремов, в Индии плотскую любовь вознесли до молитвенного служения, в то время как европейская культура плотскую любовь всячески принижала, и это в итоге привело к гипертрофированному, очень нездоровому интересу.

И еще к вопросу об индийской эротике. Все, так или иначе, слышали сейчас уже до чрезвычайности опошленное слово «Камасутра», то есть «трактат о любви». Все, так или иначе, видели индийские эротические изображения. Наиболее известны из них храмы Кхаджурахо; я в свое время сделала небольшой очерк об этих храмах, его можно посмотреть на «Миф.ру» – и общий вид храмов, и знаменитые скульптуры, в том числе и эротические позы, и некоторый популярный текст. Как это всё воспринимать, как к этому относиться? Дело в том, что индийская ритуальная практика была построена (не то чтобы «была», а она и есть, до сих пор всё это существует), она построена на том, что энергия, которая возникает при соитии, при половом акте, с этой энергией европейцы ничего не делают; как шутили в одном из фильмов, если бы эту энергию собирать, то парочку электростанций можно было б отключить. Вот для европейца – это не более чем шутка, а в Индии всё дело обстоит принципиально иначе, и в Индии эта энергия, во-первых, специальным образом аккумулируется и, во-вторых, используется. Используется для чего? Для того, чтобы человек проходил энергетическую, духовную трансформацию.

Мне очень трудно, так сказать, на пальцах объяснить, как всё это дело работает. Но это действительно очень мощные ритуалы. Но при этом, поскольку они связаны с чрезвычайным напряжением и телесных, и душевных сил, то они, как следствие, очень и очень опасны. Эти ритуалы идут в русле тантрического учения. Собственно, учение тантры – это учение о тождестве макро- и микрокосма, как пишут в умных книгах. Иными словами, подобно тому, как люди делятся на мужчин и женщин, так в природе всё имеет свою активную и пассивную форму. Активная – это мужское начало, пассивная – это, естественно, женское. В тантре активная форма символически воспринимается как метод, посредством которого познается мудрость. Соответственно, женская форма – это мудрость, о которой мы уже говорили, та самая высшая единая, целостная мудрость, которая, по тантрическому учению, в природе существует имманентно, то есть сама по себе, и при определенных условиях, в определенных ритуалах мужчина способен эту мудрость познать. Я хочу обратить внимание на то, что в самых разных языках, и включая русский, «познать женщину», в смысле физического соития, и «познать мудрость» выражается одним и тем же глаголом. В европейской традиции это восходит к ивриту – переводу Ветхого Завета. В Индии это чрезвычайно разработанная традиция. Для тантристов, для тантрической пары, которая практикует такие ритуалы, они сами в момент соития не люди, а воплощение высших божественных сил. И действительно, эта сила через них проходит, и действительно, благодаря тантрическим ритуалам осуществляется духовное преображение.

Как я уже сказала, всё это очень и очень опасно. И если быть недостаточно подготовленным, в том числе и просто физически, то можно надорваться с самыми неприятными последствиями. И как раз для того, чтобы не надорваться, существует йога.

Что мы знаем о йоге? Йога у нас в свое время достаточно широко вошла в нашу культуру как просто набор физических упражнений. Но так ее делать скучно, неинтересно, потому что философскую и нравственную форму йоги из наших пособий, естественно, убирали. А назначение йоги совершенно другое. Скажем так, напряженная философская и энергетическая работа над собой – это практика, которая требует невероятного напряжения духовных сил, то есть напряжения нервной и сердечно-сосудистой систем. Кроме того, чтобы в человеке энергии циркулировали правильно, он должен соответствующим образом питаться, значит, тут еще начинают действовать другие системы нашего организма. Чтобы организм выдержал это напряжение, он должен быть подготовлен. И поэтому хатха-йога, то есть подготовка организма, – это не более чем начальный этап, за которым идет очень сложное и очень мощное преображение человека. Действительно преображение; если этим заниматься, если этому посвящать всю жизнь, если заниматься у соответствующего мастера, то это всё более чем работает. И «Камасутра», настоящая «Камастура», а не те книжки в ярких обложках, которые у нас можно встретить на развалах, служит той же самой практике.

Итак, эротические изображения, в частности Кхаджурахо, – это описание таким образным языком энергетического преображения человека. Понятно, что когда европейцы всё это увидели, то для них это было полной, крайней неприличностью, что могли – поуничтожали, остальное, по счастью, уцелело.

Мы в общих чертах коснулись основных форм индуизма, и теперь еще надо заметить вот что. И в вишнуизме, и в шиваизме возникает, естественно, представление о том, что наш бог (в каждом случае, конечно, свой бог) – это величайший бог в мироздании. То есть высшим божеством является Вишну, Шива и, забегая вперед, супруга Шивы. Наиболее известен этот образ в вишнуизме, где Вишну приобретает форму Вишну-Нараяна: Вишну, возлежащий на водах. Мифы рассказывают, что некоему мудрецу в видении представился Вишну, лежащий на беспредельных водах: лежит он на мировом змее Шеше, тело Вишну синего цвета, форма его четырехрука. Кстати, я замечу, что для вишнуизма, который всё-таки связан с арийскими культами, для него многорукость очень мало характерна; вот только в высшей форме, уже явно под влиянием шиваизма, Вишну представляется четырехруким. И применительно к Шиве, собственно, возникает такая же аналогичная, достаточно близкая универсальная форма. И кроме того, Шива как Натараджа, то есть Владыка танца, он создает танец не только создания мира, но и разрушения мира.

Аналогично и в почитании супруги Шивы. А почитание супруги Шивы, поскольку оно восходит к культам богини-матери, развивается даже в собственное направление индуизма, называемое «шактизм», от слова «шакти». Слово «шакти» означает женскую энергию божества, его, упрощенно говоря, супругу, а на философском плане речь идет именно о пассивной стороне той энергии, которую воплощает данное божество. В шактизме такой универсальной формой становится Деви, в буквальном переводе просто «богиня», супруга Шивы. И уже тут мы видим аналогичные мифы о ней как об абсолюте: когда она открывает глаз, то наступает бытие мира, когда она закрывает глаза, то мир уходит в небытие, она создает Шиву, который позже становится ее супругом, и когда будет разрушен мир, то она Шиву спасет, движимая своей супружеской любовью к нему. Вполне естественно, что каждое направление индуизма свое божество будет считать наиболее могучим.

«Рамаяна»

Теперь мы переходим к индийскому эпосу.

Итак, «Рамаяна». Сказание, которое вначале было вполне традиционной воинской поэмой, то есть традиционным эпосом, и которое позже было очень сильно обработано в плане эстетизации. И мы увидим, что постепенно эпическое сказание, фольклорное, народное, с характерными для народного эпоса сюжетными ходами, постепенно превращается именно в поэму, которая хотя и существует в устной традиции, но относится уже не к фольклору, а к литературе. Мы знаем, как прочно существовали в Индии устные традиции. И с какой высокой точностью запоминались тексты.

Ядро этого сказания мы уже упоминали, когда речь шла, между прочим, о Троянской войне. Ядро этого сказания: похищение богини плодородия демонами, которые живут где-то за морем, и герой, который идет ее возвращать обратно в мир людей. Теперь более подробно о персонажах. Начинаем мы здесь с персонажей отрицательных. Это изначально три персонажа: два брата и сестра. Позже к ним добавляется еще один брат – персонаж положительный. При двух отрицательных братьях есть один положительный. Почему? Потому что в Индии не продолжить свой род – это самое страшное, что может быть. И если человек умирал бездетным, то не то что его самого ждали адские муки, это даже мы не оговариваем за ясностью, но хуже того, его отец, который давным-давно умер и который ни в чём не виноват, он тоже попадал в соответствующую часть ада за то, что его сын не продолжил род. Всё было очень серьезно. И поэтому, если у нас есть три отрицательных персонажа, которых, естественно, надо уничтожить, потому что они злодеи, то как же так, их отец останется бездетным?! Нет, непорядок.

Значит, при двух плохих братьях, должен быть третий хороший, который нужен просто для продолжения рода их отца. Что это за братья? Первый и самый страшный из них – это Равана, милейший красавец с десятью головами, двадцатью руками, и характер у него тоже жуткий. Второй брат – Кумбхакарна, о котором я уже неоднократно говорила, что когда понадобилось его разбудить, то по нему пробежалась тысяча боевых слонов, соответственно, размеры себе представили, характер и всё прочее дорисует воображение. Как я уже сказала, к этим индоевропейским образам добавляется образ сугубо индийский – третий положительный брат Вибхишана. Но в сюжете, что, в общем, неудивительно, он никакой роли не играет. И наконец, сестра Шурпанакха, имя ее переводится «с ногтями как корзины». Маникюр красивый, внешность тоже ничуть не хуже, когда ей по ходу сюжета отрубают нос, то, как бы так сказать поделикатнее, ее красота от этого ничуть не уменьшилась. Они по своему происхождению асуры, я не буду здесь вас мучать тонкостями божественных генеалогий, но я хочу обратить ваше внимание, что хотя Равана – царь ракшасов, и войско его – ракшасы, и в народных традициях он будет называться ракшасом, всё-таки в индийском тексте он по своему происхождению стоит на уровень выше.

Кстати, раз уж я упомянула о народных традициях. Дело в том, что «Рамаяна», как произведение светское, чрезвычайно широко распространилось по каналам буддистским (чего не могло быть со сказаниями о богах), а буддизм распространился по огромной территории от Индонезии до Монголии и нашей Бурятии. И в итоге мы имеем индонезийскую «Рамаяну», китайскую «Рамаяну», монгольскую «Рамаяну»… сколько народов находится в том или ином контакте с индийской культурой, вот столько «Рамаян» мы и имеем. И иногда народные «Рамаяны» гораздо лучше сохраняют изначальный вариант сказаний, чем сама индийская «Рамаяна». Я еще раз напомню, что индийский эпос сформировался с IV века до нашей эры по IV век нашей эры и, соответственно, представляет собой такой хорошо слоеный пирог.

Еще буквально несколько слов о Раване. Во-первых, ему родным братом приходится Кубера – бог богатства, а во-вторых, Равана и его замечательные братья в какой-то момент начинают подвижничать ради обретения могущества. И почему нас это не удивляет?.. Естественно, они хотят неуязвимости. Вот как раз Равана в качестве квинтэссенции самоистязания начинает отрубать себе головы и бросать их в огонь. В итоге Равана получает неуязвимость от богов, демонов и так далее, и так далее – словом, ото всех, кроме людей и животных, потому что их он просто презирает, а святых подвижников он в случае чего ест.

Да, о святых подвижниках. Заниматься или созерцанием, или самоистязанием, кому что ближе, или и тем, и другим индийцы уходили в леса. Живет в шалаше, в лучшем случае, при нем есть какая-нибудь коровка, которую можно доить и, соответственно, пить молоко и делать прочие молочные продукты, в худшем случае нет и этого. И естественно, что такие святые подвижники были абсолютно не защищены от разных других обитателей леса, а в мифологии леса – это место, где кишмя кишат ракшасы. И поэтому ракшасы святыми подвижниками питаются. Равана, который становится царем ракшасов, тоже, естественно, этим злоупотребляет. Поэтому он презирает людей, считает их ничтожествами, и защиты от людей он не просит, он уверен, что любого человека он может сокрушить, а точнее, скушать. И поэтому Вишну, чтобы одолеть Равану, и принимает обличье человека.

Что касается Кумбхакарны-исполина, то его так уже все боялись, что боги пошли на обман и богиня Вач, богиня речи, проникла к нему в рот, и когда Кумбхакарна хотел попросить себе дар, то она ответила за него: «Да засну я на долгие годы». Я замечу, что образ такого исполина, спящего и просыпающегося только для битвы, универсальный, он достаточно хорошо представлен в мифологиях. И то, что мы здесь видим с обманом от богини Вач, с хитростью богов, – это не более чем рационализация этого мотива и, собственно, попытка объяснить, почему Кумбхакарна спит. На самом деле он спит исключительно по мифологической логике образа, такое существо слишком мощное, чтобы действовать больше чем в одном эпизоде, где его непременно надо убить, потому что иначе он разнесет всю Вселенную.

Дальше Равана начинает сражаться с локапалами. Локапалы – это хранители четырех сторон света или восьми сторон света, то есть боги, которые символизируют, собственно, мироздание. И одним из локапал является Индра-громовержец. Равана вызывает его на бой, и, естественно, громовержец не может не принять бой. Он выходит биться. Поскольку Равана уже получил дар неуязвимости от богов, то он без труда Индру одолевает, как же иначе? И более того, сын Раваны в честь этого боя получает прозвище Индраджит, то есть «Победитель Индры». К Индраджиту мы потом, сильно еще потом, вернемся.

Заметим, что Индра сражается не потому, что он такой глупый, дескать, не понимает, что не может одолеть Равану. Он всё это понимает, но он бог-воитель, поэтому он никак не может отсидеться. Вот другие боги – они не воинственны, и на вызов Раваны они вообще не реагируют, играют себе в шахматы и играют: а? что? Равана пришел? победил нас? ну хорошо, победил, играем дальше, твой ход – вот и всё. Поскольку Равана неуязвим для богов, то чего же с ним сражаться.

И таким образом, Равана, – царь ракшасов, победитель кучи богов – обосновывается на Золотой Ланке, острове за океаном. Не надо ее отождествлять со Шри-Ланкой. Это остров вполне мифический, и там Равана обосновывается с ракшасами и со своими женами, которых у него много (неотразимый мужчина – мы потом узнаем много о его гареме). С женским полом у Раваны вообще всё в порядке, но, в частности, одна маленькая незадача. А именно: он попытался силой овладеть одной из апсар. Апсары – это небесные танцовщицы, небесные красавицы. Ну как можно представить себе Индию без танцовщиц? Это абсурд. У богов танцовщицы тоже, естественно, есть. Одной из апсар Равана попытался овладеть силой, и за это он был проклят, что если в следующий раз он овладеет женщиной насильно, то его голова разлетится на тысячу кусков. Заметим: этот сюжет необходим как рациональное объяснение того, почему Равана не смог овладеть Ситой, когда она была у него в плену. К этому мотиву мы еще вернемся.

В числе богов, побежденных Раваной, его брат Кубера, бог богатства, у которого Равана похищает воздушную колесницу. Но она, в общем-то, колесницей только называется, а на самом деле это такое замечательное сооружение, которое больше всего похоже на летающую виллу. Там есть парки, бассейны, беседки, и всё это летает по воздуху. В общем, можно понять, почему Равана украл такое чудо. И когда «Рамаяна» именно из эпоса пойдет превращаться в поэму, тогда и идет эстетизация этой самой колесницы, и из собственно колесницы она превращается вот в это. И действительно, там всё это подробно будет описываться, украшаться до полной невозможности.

Это то, что касается отрицательных героев. Теперь переходим к героям положительным.

Жил-был царь Дашаратха, и было у него три жены, и не было у него детей. Нормальное начало сказки. Чтобы обрести детей, он должен был провести обряд, как ему брахманы указали: жены вдыхали дым жертвенного костра, они от этого дыхания зачали, и в их детях, во всех сразу, воплотился Вишну. Причем воплотился неравномерно: половина его силы досталась Раме, старшему, четверть – досталась младшему, Бхарате, благородному царевичу, и по осьмушке – сыновьям средней жены, Лакшмане и Шатругхне. Любопытно, что этот самый Шатругхна потом из сюжета совершенно выпадает, и во многих неиндийских «Рамаянах» его просто нет. Он нужен только для арифметики, только чтобы Лакшмана оказался меньшим воплощением Вишну, чем Бхарата.

Естественно, братья благородные обучаются всем положенным искусствам, и воинским, и наукам. И затем Рама должен жениться. В жены ему предлагают царевну Ситу, вернее, предлагают отправиться ему на сваямвару. Что такое «сваямвара»? Само это слово означает «свободный выбор», и суть его заключается в том, что когда некая царевна достигает брачного возраста, то собираются всевозможные женихи на состязания, ставится некое условие повышенной сложности, и если только один жених окажется способным выполнить это условие, то царевна выходит замуж за него. Если несколько, то тогда царевна может из победителей выбирать, кто из них больше понравится.

Заметим, что ничего такого непривычного для нас в этом обряде нет и мы его встречали у самых разных народов. Не совсем в такой форме, но очень близкой, из чего следует вывод, что, вероятно, это обычай, доставшийся индийцам еще от индоевропейской древности. Но здесь, поскольку для Индии выбор невестой жениха – это что-то из ряда вон выходящее, здесь это сугубо царский обычай. И вот объявлена сваямвара царевны Ситы.

Само слово «сита» в переводе означает «борозда». История ее появления на свет такова. В стране, где она жила (опять-таки, не хочу лишними названиями вас мучить), был голод. И царь обратился к брахманам с вопросом, что же нужно сделать, чтобы всё-таки земля стала плодоносить. И жрецы ответили, что для этого сам царь должен пойти в поле пахать. Как мы уже говорили, пахота символически тождественна половому акту, союзу с землей, и поэтому неудивительно, что когда царь проводит уже первую борозду, то из борозды появляется девочка несказанной красоты, дочь богини земли и этого царя. Логично, ее называют «борозда», «Сита».

Голод прекращается, а Сита вырастает, становится прекраснейшей из женщин и, естественно, должна достаться в жены самому достойному: тому, кто сможет поднять лук Шивы, натянуть и затем сломать. В народных версиях «Рамаяны», неиндийских, на сваямвару Ситы уже прибывает Равана, который на ее руку претендует. В поэме «Рамаяна» этого нет, и мотива состязания Рамы и Раваны за руку Ситы там нет. Просто Рама побеждает на сваямваре и привозит Ситу к себе в родной город уже как свою жену.

Дальше царь Дашаратха собирается короновать Раму, при своей жизни возвести его на престол, и эта практика, заметим, ничего удивительного из себя в тогдашней Индии не представляла. Но здесь и начинается интрига: младшая жена царя, третья его жена, Кайкейи, любимая жена, кстати сказать, хочет, чтобы царем был ее сын Бхарата, и требует этого от царя. Но царь, естественно, категорически против, тогда Кайкейи ему напоминает, что она некогда спасла ему жизнь, когда он лежал тяжело раненный, и он за это пообещал исполнить ей два желания. И вот она требует. Ее первое желание: Рама должен удалиться в леса на четырнадцать лет; второе желание – царем должен стать Бхарата. Об этом сообщают Раме, и Рама, как благородный сын, говорит, что для него счастье исполнить желание отца, точнее, сдержать слово, данное отцом (поскольку желания у отца, понятное дело, нет никакого). Но царь обязан сдержать слово, и Рама с радостью готов отправиться в изгнание в леса на четырнадцать лет. С ним отправляется его брат Лакшмана, и после долгих уговоров за ним следует Сита, то есть Ситу пытаются уговорить не делать этого, а она, как верная жена, категорически настаивает, что пойдет за мужем, а уговаривать, собственно, пришлось Раму.

Они восходят на колесницу, которая должна их отвезти к границе леса. Здесь мы в тексте индийской «Рамаяны» сталкиваемся с мотивом разлуки, который в «Рамаяне» именно как в поэме будет играть одну из центральных ролей. И мотив горя от разлуки и смерти от такого горя – здесь он будет развернут, как павлиний хвост. Все жители страны горюют оттого, что Рама изгнан. Они удаляются в леса, чтобы вести жизнь отшельников, пока не пройдет четырнадцать лет и Рама не вернется. Очень подробно описывается, как вслед колеснице уезжающего в леса Рамы несется стон и плач. Царь Дашаратха, его отец, умирает от горя. И более того, здесь идет еще и нагнетание волнения, потому что Рама уже отбыл в леса, но к нему возвращаются посланцы от благородного его брата Бхараты, который не согласен быть царем, он согласен быть только наместником Рамы, пока тот не вернется из леса. Так вот посланцы от Бхараты сообщают, что, дескать, наш отец мертв и ты не должен исполнять его слово, потому что нет того, чье слово ты держишь. Поэтому возвращайся, становись царем. Рама говорит: нет, я слово сдержу, и смерть отца здесь ничего не значит, я пробуду в лесах четырнадцать лет. Понятно, что это уже чисто литературный прием – затягивание сюжета. Итак, Рама у нас остается в лесах в изгнании, и его ждут четырнадцать лет пребывания в лесу.

В лесу их ждет приключение: к ним в обитель приходит Шурпанакха.

Она влюбляется в Раму, она хочет, чтоб он ее сделал своей женой. Здесь, что любопытно, сказители немедленно забывают, что для индийцев многоженство – это нормально.

Выясняется, что Рама женат, что у него есть Сита, и Шурпанакха хочет Ситу убить. Тогда Рама отрубает ей нос. Любая женщина, независимо от характера, такого, безусловно, не простит, и бедная Шурпанакха, обливаясь кровью и слезами, спешит к своему брату Раване и умоляет, чтобы тот отомстил за нее. Такие сложности нам нужны для долгожданного хода: похищения красавицы главным злодеем. Равана собирается в отместку Раме похитить Ситу, для чего он велит ракшасу по имени Марича (то есть «мираж») принять обличье золотого оленя. Золотой олень пробегает мимо хижины, где живут Рама и Лакшмана, Сита хочет получить шкуру этого оленя. Рама берет лук, бежит в лес, гоняется за оленем, но когда стрела поражает ракшаса, то тот кричит голосом Рамы: «Сита! Лакшмана!» – и, разумеется, Сита и Лакшмана считают, что с Рамой случилась беда. Сита требует от Лакшманы, чтобы тот помчался на помощь брату. Лакшмана вынужден оставить ее одну, он обводит вокруг ее ног магический круг, запрещая ей за пределы этого круга переступать.

И вот тут в обличье отшельника появляется Равана, он просит, чтобы Сита дала ему воды, и Сита, считая его отшельником, переходит границы круга, соответственно, выходит из-под защиты. Равана ее хватает, сажает на свою колесницу и увозит.

В некоторых версиях «Рамаяны» говорится, что Сита начинает сбрасывать с себя драгоценности. Представили себе, сколько драгоценностей на индийской женщине, и вот таким образом она, бросая драгоценности, отмечает путь для Рамы. Мотив, в общем, «Мальчика-с-пальчик».

Всё-таки лететь им довольно далеко, и, когда у нее кончаются драгоценности, она сбрасывает покрывало, которое попадает к нескольким обезьянам.

Рама возвращается, обнаруживает пропажу Ситы, и он вместе с Лакшманой отправляется на ее поиски.

Я не буду перечислять все их приключения, но в конце концов они приходят в царство обезьян, где обнаруживают, что один из двух царей обезьян – Сугрива – изгнан. Он живет в лесу, в пещере, вместе с частью своего народа и своим советником Хануманом.

Здесь мы останавливаемся и делаем большое лирическое отступлении о Ханумане. Он – один из самых колоритных персонажей в индийской культуре вообще и в «Рамаяне» в частности. Сын бога ветра Ваю и какой-то там прекрасной обезьяны, в которую бог ветра влюбился. Соответственно, сыночек весьма могучий получился. Но папа носится неизвестно где. Мама – обезьяна, воспитывать, как всегда, некому.

Так вот, я замечу «в примечаниях»: сэр Чарлз Дарвин никогда не говорил, что человек произошел от обезьяны, он говорил, что у человека и обезьяны был общий предок. Но то Дарвин. А идея, что человек от обезьяны произошел, – эта идея человечеству вполне себе присуща, и многие народы, как по ту сторону Гималаев, так и по эту, и в Северной Индии, и в Тибете, твердо уверены в том, что таки да, человек произошел именно от обезьяны. И этим обезьяном-первопредком для них является, в частности, Хануман. Он прародитель человечества, с точки зрения жителей Северной Индии.

Детство его было тяжелым, потому что сила есть, а что и как делать, он еще не очень знает. Увидел в небе что-то желтое, думал, апельсин, полетел, схватил… оказалось солнце. Ох, боги, когда увидели этого исполинского беснующегося обезьяныша, еле-еле смогли его скрутить всеми божественными армиями. Но дальше, с возрастом, Хануман все-таки научился себя вести и из буйного обезьяна стал гораздо более благовоспитанным, стал мудрым советчиком. Хотя мелкие шуточки и пакости продолжал устраивать – обезьяна всё-таки, хотя и мудрый, хотя и божественный.

Я замечу, что цикл, посвященный детству и юности Ханумана, – это отдельный совершенно комплекс мифологии Северной Индии, но, к сожалению, на подобное у нас нету времени.

Теперь о Сугриве. Собственно говоря, он изгнан своим братом Вали. Вали, ни много ни мало, сын Индры. Видимо, многие индийские боги очень засматривались на симпатичных обезьянок. Я не буду сейчас подробно рассказывать историю ссоры Вали и Сугривы, скажу только, что выяснить, кто прав, а кто виноват, очень сложно. В общем, там оба были хороши, но в итоге Вали изгнал Сугриву и отнял у него жену. Видимо, обезьяну красоты просто несказанной.

Когда Рама, сам тоскующий в разлуке с женой, узнает, что Сугриву не просто изгнали, не просто лишили царства, но и отняли жену, всё, тут для Рамы нет вопросов, кто из двух братьев прав, кто виноват. Он берет свой лук и собирается убивать Вали, он подговаривает Сугриву, чтоб тот вызвал брата на поединок. Сам Сугрива надевает гирлянду, потому что они же обезьяны, Раме трудно отличить одного обезьяна от другого. Рама из засады стреляет, убивает Вали.

Вали перед смертью говорит, мол, как же так, ты, Рама, славишься благородством на все миры, а меня убил подло из засады. На что Рама незамысловато отвечает: ты простая обезьяна, а я человек, могу стрелять в животных из засады, в кого захочу.

Действительно, этот эпизод для образа благородного Рамы нехарактерен и достаточно заметно выбивается (поэтому из сюжетов неиндийских «Рамаян» часто выпадает). Дальше Сугрива возвращает себе царство, возвращает себе жену и обещает Раме дать войско, чтобы помочь ему воевать. Но прежде – помочь ему в поисках жены, потому что до сих пор Рама точно не знает, кем именно она похищена, хотя предполагает, что это Равана.

Итак, Сугрива обещает ему помочь. Когда же он ему поможет? Когда пройдет сезон дождей, мы ведь в Индии. В Индии сезон дождей – это серьезно. И вот здесь используется прием, очень характерный для больших эпопей: если действие стоит, то чем-то должно быть заполнено время, время как внутри сюжета, так и время исполнения эпоса, чтобы слушатели ощутили, сколько же его прошло. В данном случае оно ничем сюжетным не заполняется, а идет «Слово Рамы о поре дождей».

Я советую дойти до хорошего перевода «Рамаяны» и насладиться этим текстом. Описания этого периода исключительно красивы. Затем идет «Слово Рамы об осени»: наступает сухой период, на многие-многие двустишия Рама рассказывает, как прекрасен мир, когда он в осенних красках после поры дождей сверкает. И кончается всё это тем, что дороги просохли, а Сугрива до сих пор не помог.

Наконец Сугрива вспоминает о своем обещании. Рассылает обезьян на все четыре стороны искать следы Ситы, и самая главная группа обезьян во главе с Хануманом движется на юг и доходит до берега океана. Хануман, поскольку он умеет летать, летит через океан.

Здесь мы сталкиваемся с очень хорошо известным нам мотивом. Когда герой первый раз преодолевает границу потустороннего мира, он должен ее магически снять, одолеть чудовище, которое сторожит границу, а дальше уже все остальные герои будут преодолевать эту границу без проблем. Мы это встречали в былинах и не только.

Описания пути Ханумана через океан – это его столкновение со всевозможными монстрами. Причем Хануман действует, естественно, хитростью и магией. Он в некоторых случаях сжимается до микроскопических размеров и проскакивает монстра насквозь. В других – он уменьшается, попадает в пасть к монстру, там увеличивается многократно и разрывает монстра пополам. Такой роскошный, в стиле фэнтези, эпизод, подробное описание всех этих схваток и несхваток с монстрами.

Так он попадает на Ланку и начинает там бродить в поисках Ситы. (Книга посвященная событиям, произошедшим на Ланке, называется «Прекраснейшая».) Это совершенно невозможно пересказать, только прочесть, когда описываются роскошные дворцы, где обитают ракшасы, их жены – в ряде случаев – красавицы, в ряде случаев – красавицы в больших кавычках.

Долго бродит Хануман по Ланке, любуется ее красотами, Ситы нигде не находит. Бродит он ночью, видит спящих ракшасов, видит спящего десятиглавого Равану, в покоях рядом с ним его старшую супругу, прочих супруг и так далее, но Ситы там, естественно, нет, потому что Сита верна своему мужу и никоим образом она не может находиться в покоях Раваны. Она томится в роще, окруженная отвратительными демоницами ракшаси, страдает по мужу, и Хануман наконец ее находит.

Он прячется на дереве. И тут появляется Равана и начинает в очередной раз домогаться любви Ситы, но, поскольку силой он ей овладеть не может, он ждет ее согласия. Чего, разумеется, не получит. Равана уходит, и Хануман начинает говорить с Ситой, ей не показываясь. Здесь очаровательная психологическая деталь: Хануман понимает, что Сита испугается, когда его увидит. Поэтому надо подготовить ее к собственному появлению. Затем он перед ней выскакивает и подает ей перстень Рамы в качестве доказательства того, что ее супруг ее ждет, ищет.

Дальше самый логичный ход таков: Хануман умеет летать, и он предлагает Сите, дескать, садись на меня, мы перелетим через океан, и ты сегодня же воссоединишься со своим супругом.

По поводу этого хода ученые пишут, совершенно справедливо пишут, что это отражение очень архаичного сюжета, память о котором в «Рамаяне» сохранилась, а именно: Ланка – фактически мир смерти, человек туда войти не может, и то, что Рама туда посылает Ханумана, – это вполне закономерный ход, это образ волшебного помощника, который может пройти в мир смерти вместо человека. Поэтому, вероятно, в какой-то доэпической версии Ситу возвращал Хануман. И сюжет на этом исчерпан.

Но только не в воинском эпосе: как так, без мощной финальной битвы?! Это ж просто непорядок!

Поэтому бедным сказителям приходится выкручиваться совершенно ужасным образом, а именно: в лучшем случае Сита просто боится упасть со спины Ханумана в океан, этим ее нежелание бежать с Хануманом хоть как-то объяснимо. Но есть объяснение и поинтересней: Сита до такой степени верна своему мужу, что не может допустить, чтобы другой мужчина к ней прикоснулся, будь то даже и Хануман-спаситель. И вот с такой истинно женской логикой она отказывается вернуться к Раме. Она будет ждать, пока он придет с войском ее освободить, а Хануман может лететь к Раме и доложить, что Сита найдена, с ней более-менее всё в порядке. Только это Хануману и остается сделать.

Далее мы переходим к батальной части: Рама во главе воинства обезьян и медведей. Медведи есть практически только в индийской версии, у других народов их обычно из сюжета убирают, считая их излишеством. Так вот, Рама во главе войска обезьян и медведей движется на юг, приближается к берегу океана. В числе обезьян оказывается еще один мудрый полубог, сын божества Вишвакармана. «Вишвакарман» буквально переводится как «творец всего». Его потомок-обезьяна строит мост через океан, таким образом Рама переправляется на берег Ланки, и закипает кровавая битва, которая, естественно, разбивается на несколько эпизодов.

Один из них такой – «Стрелы Индраджита». Индраджит – сын Раваны, победитель Индры – в бою осыпает Раму и Лакшману градом стрел, который их обоих поражает насмерть. Но стрелы Индраджита по природе своей – это змеи, и, на счастье Рамы и Лакшманы, в небе появляется исполинский орел Гаруда, лютый враг змей, герой многих отдельных мифов. Словом, едва этот орел появляется в небе, как стрелы Индраджита превращаются обратно в змей и уползают из тел героев, отчего те встают живыми и невредимыми. По этому поводу Павел Александрович Гринцер, замечательный, к сожалению, уже ныне покойный исследователь индийского эпоса, писал, что, безусловно, это мотив временной смерти, мотив инициатический: временная смерть в бою со змеем.

Другой, не менее знаменитый эпизод – это бой с Кумбхакарной. Посредством известной тысячи боевых слонов Кумбхакарну разбудили, он вступает в битву и начинает войско обезьян просто пожирать. Он засовывает их себе в рот, а наиболее сообразительные обезьяны вылезают у него из носа и ушей. Неэстетично, но зато остались в живых.

Против него выходит Лакшмана. Он поражает Кумбхакарну, но тот успевает зацепить его отравленным оружием, и Лакшмана – при смерти от яда. Здесь в сюжет вступает предводитель войска медведей Джамбаван, который говорит, что он способен исцелить Лакшману, если принести траву, которая находится в Гималаях. И тут в действие вступает Хануман.