Живи и давай жить другим Грун Хендрик
© Peter de Smet en Meulenhoff Boekererij bv, Amsterdam, 2018
© Э. Венгерова, перевод на русский язык, 2022
© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2022
© ООО «Издательство Аст», 2022
Издательство CORPUS ®
1
«Я сижу на туалетной бумаге».
Так невразумительно я отвечаю, когда меня спрашивают, как я зарабатываю на жизнь. Дело в том, что вот уже двадцать три года я работаю в оптовой фирме, торгующей сантехникой и моющими средствами. Тридцать шесть часов в неделю. С понедельника по четверг с 8.00 до 17.45, перерыв на обед – сорок пять минут. Из них двадцать минут трачу на поглощение бутербродов и яблока, а остальное время – на прогулку по промзоне Брёкелен. Проходя мимо киоска «Фриты от Пита», я покупаю телячий крокет. Сам Пит давно умер. В один несчастный день у него случился сердечный приступ, и он свалился в витрину с мясными салатами и крокетами. Единственным посетителем оказался шофер польского грузовика. Он сразу же позвонил в скорую, но не знал ни слова по-голландски. А дежурная в диспетчерской не знала ни слова по-польски. Так что разговор затянулся. Когда через тридцать пять минут скорая все-таки приехала, Питу уже ничем нельзя было помочь. Торговлей занялась Трес, жена Пита. Жаль, что ее имя не Йет. «Крокет от Йет» – неплохо рифмуется. Я на самом деле немного обеспокоен тем, что на крыше до сих пор красуется большая вывеска «Фриты от Пита». Трес говорит, это дань уважения Питу. Понятие «дань уважения» не слишком вяжется с Трес. Впрочем, и с Питом тоже.
За пять минут до конца обеденного перерыва я снова усаживаюсь за свой стол и начинаю проверять сообщения о новых заказах. За столом напротив работает Беренд, он рассылает счета и называет себя финансистом компании. В нескольких метрах от него располагается Марике, секретарша директора. Сам директор, господин Хертог, имеет отдельный кабинет со столом орехового дерева. Когда к нему приезжают новые клиенты, Хертог, ласково поглаживая стол, приговаривает: «Недурно, правда? Настоящий орех». Раньше стол принадлежал его отцу, Хертогу-старшему. Он до сих пор раз в неделю посещает офис, сидит, тычет в свой айфон с таким видом, словно заявляет: «Посмотрите, в свои восемьдесят я иду в ногу со временем!»
В пятницу у меня выходной. По пятницам я играю в гольф с тремя лучшими друзьями.
2
Меня зовут Артур Опхоф. Вот уж двадцать четыре года я живу в аккуратном таунхаусе в Пюрмеренде, в квартале новостроек восьмидесятых годов. Его строили в то время, когда в моду стремительно входили дворики, закрытые для машин.
В то время моя жена Афра была от них в восторге:
– Значит, через несколько лет наши дети смогут спокойно играть во дворе.
Только детей у нас нет. Мы много лет старались их заиметь, но безуспешно.
– Это создает некоторую напряженность в сексуальном партнерстве, – сказала Афра семейному психологу.
Этих слов вполне достаточно, чтобы сделать из меня импотента. Афра – единственная из моих знакомых, кто рассуждает о «сексуальном партнерстве». Да еще с учетом менструального календаря.
– На самом деле это смертельно для сексуального партнерства, – сказал я психологу.
У Афры отвалилась челюсть.
Психолог задумчиво кивнул. Кивки были самым ценным его вкладом в наши беседы. Однажды я подсчитал, почем мне обходится один кивок, и подсчеты меня не обрадовали.
Еще через несколько лет, после долгих мытарств, выяснилось, что у Афры что-то не в порядке с яичниками и она не может иметь детей.
Таким образом, отпала главная причина жить в Пюрмеренде, а именно с упомянутым двориком без автомобилей у подъезда. Я подумывал перебраться в Брёкелен, где тоже имелись вполне красивые таунхаусы и откуда было на час ближе к моей работе, но Афра этой идеей не вдохновилась.
– Я прямо прикипела к Пюрмеренду, дорогой, – уверяла она.
– Прикипела – не прикипела, что за слова такие? Я-то не прикипел к Брёкелену, – возражал я.
– Вот именно. Вот и прекрасно. И незачем переезжать в Брёкелен, уж лучше останемся здесь.
Сам себя подвел. Оставил все как есть и вот уж двадцать третий год четыре раза в неделю езжу по утрам из Пюрмеренда в Брёкелен, а по вечерам из Брёкелена в Пюрмеренд.
3
Если разобраться, друзей у меня не так уж много. Собственно говоря, трое: Стейн, Йост и Ваутер. Мы дружили еще в школе. Делили радость и горе, а бывало, что и девчонку.
В последние годы мы встречаемся в основном по пятницам. Играем в гольф, в любую погоду. На прошлой неделе Стейн заметил, что это «всегда особенно приятное начало конца недели».
– Не слишком удачное словосочетание, Стейн, – отозвался Йост.
Стейн работает учителем в средней школе. Преподает немецкий и, как прежде, считается самым примерным мальчиком в нашей гольф-компании. Среди нас он немного белая ворона, но мы ему это прощаем, ведь он всегда был такой. Мы дружим с ним скорее по привычке, чем по убеждению.
Они с Йостом совсем разные. Йоста никак не назовешь пай-мальчиком. Он адвокат и имеет обширную клиентуру, состоящую из мошенников, злостных неплательщиков налогов и жуликоватых белых воротничков. Он и сам вполне под стать своим клиентам и наверняка замешан не в одну аферу.
– Вы единственные, кому я говорю правду, – признался он недавно. – По крайней мере большей частью. В деловых контактах я в основном тяну резину, а если это не срабатывает, то стараюсь врать как можно ближе к истине.
– А как с женой? – спросил Стейн.
– О, я и с ней всегда предельно честен, – с ухмылкой ответствовал Йост.
Стейн посмотрел на него с недоверием:
– Ну-ну.
Йост ловкач, он решает проблемы, играя на грани фола, но почти всегда выходит сухим из воды.
Ваутер, мой третий друг, тоже не ангел, однако свои дела в области информатики ведет основательно. Когда-то я пытался выяснить, чем именно занимается его фирма, но он ушел от ответа: «Кое-чем. Программированием. Тебе не понять». Пожалуй, мне и впрямь не понять. У Ваутера красивая жена, красивый дом и красивый автомобиль (в порядке значимости). И в своих дорогих, сшитых на заказ костюмах он всегда выглядит безупречно. Для его образа жизни необходимо одно немаловажное условие – иметь деньги. И они у него есть. Сколько? Об этом он не распространяется.
«Скажем так: вполне достаточно», – отвечает он, когда его спрашивают.
А я сам? Всегда мечтал жить интересной жизнью, с размахом, только вот по тем или иным причинам ничего из этого не вышло, разве что живу в спальном районе Пюрмеренд да торгую туалетной бумагой в Брёкелене.
«По-моему, для бурной жизни ты слишком ленив, – заметил Йост на прошлой неделе. – Или слишком труслив. Или то и другое разом».
Я хотел было возмутиться, возразить, но в тот момент не сумел подыскать аргументов. И потом не сумел, хотя подыскивал их несколько дней. Я в самом деле довольно ленив. Может, и не трус, но по меньшей мере очень осторожен. Противное ощущение, словно сосет под ложечкой.
4
О мертвых – либо хорошо, либо ничего. По-моему, это перебор. Недавно померли Йохан Кройф, Дэвид Боуи, Принс и Мохаммед Али, и всех четверых чуть ли не причислили к лику святых. Я тщательно проследил и обратил внимание, что в бесконечном ряду газетных статей и телепередач не нашлось почти ни единой критической строчки о покойных знаменитостях. Зато каждый раз объявлялся рой самозваных друзей, которые вещали о том, как они лично обожали своих героев, пока те были живы.
Никто не сказал, что Кройф, пусть и фантастически одаренный футболист, был упрямым и самодовольным типом. Или что Али был глуп настолько, что довел себя до болезни Паркинсона: слишком долго оставался в боксе, и все ради денег. Ему бы приберечь хвастливые разговоры о пике своей карьеры до выхода на пенсию – не так были бы заметны провалы в памяти. И при всем тщеславии Боуи и Принса лучше бы им иногда помолчать в тряпочку.
«Кройфа любят сравнивать с богом, но меня это не колышет. Я имею в виду, что бог – это хорошо, но он, конечно, не Кройф».
Прочтя этот твит Кройфа, я расхохотался. Уход из жизни той или иной знаменитости редко огорчает меня или потрясает, и я не тороплюсь возлагать цветы на могилу или зажигать поминальную свечку.
I
А вообще ты счастлива, Афра? – спросила меня вчера подруга Хелен на занятиях йогой. Ее вопрос застал меня врасплох в позе лотоса.
– Ну-у… думаю, да. Более-менее.
– Думаешь или знаешь? И что значит более-менее? На четыре с плюсом? Или на тройку с минусом?
– Господи, Хелен, прямо сейчас отвечать? Я же пытаюсь уйти в нирвану, – попробовала я отшутиться.
К счастью, она больше не задавала этот вопрос. Но он застрял у меня в голове, и застрял прочно. Подозреваю, что в течение многих лет я старалась обходить его, но раз уж он поставлен, его не обойдешь.
Я решала его несколько дней и теперь, как это ни больно, как ни трудно, признаюсь, что честный ответ: на тройку с минусом. Иногда на тройку, но бывает, что и на четверку. Хотя и тройка с минусом, возможно, ответ не совсем честный, потому что ставить своей жизни неуд – это слишком.
Раньше было лучше.
Когда мы с Артуром познакомились, я была счастлива. И первые несколько лет в Пюрмеренде мы жили очень весело и беззаботно и ездили по всему свету. В Египет, например, и в Мексику.
Правда, за границей с нами происходили разные неприятности. В Мехико, например, нас обокрали, и пришлось несколько дней ждать, пока нам выдали новые паспорта. А в Египте мы заболели.
С тех пор я панически боюсь путешествий. И этот жуткий страх не проходит, к моей собственной досаде. Хотя я вроде бы застрахована от всего, от чего можно застраховаться. Но разве от всего застрахуешься? Во всяком случае, страсть к путешествиям остыла. Теперь мне хватает велосипедных прогулок по красивым местам в Нидерландах. Германия тоже красива. Да, знаю, это вроде бы малодушие, но оно сильнее меня. При мысли, что в отпуск нужно ехать куда-то в Африку или в Китай, меня прошибает холодный пот. Артур хотел бы в Японию, но я – ни за что. Хотя бы потому, что там совсем рядом Северная Корея.
Пусть я обедняю собственную жизнь, но, по-моему, неделька в Дренте или на Терсхеллинге ничуть не хуже. Подведем итог: тройка с плюсом.
5
Лично я предпочел бы не отмечать свое пятидесятилетие, но Афра настаивает, чтобы я отпраздновал юбилей с размахом.
– Ты не можешь пропустить такое событие, – твердит она.
– Почему?
– Потому!
– Железобетонный аргумент. На него не возразишь.
– Ну конечно, хочешь в свой юбилей сидеть дома? Хоть раз в жизни подумай о других людях. Доставь им радость, побудь в центре внимания.
Я собрался было сказать, что много лет предпочитаю держаться в тени, да еще намазавшись кремом от солнца с фактором защиты, жаль только, от людей он не защищает.
Впрочем, Афра на это возразила бы: «И опять мы насмешим народ».
Насмешим? Забавно. Я уж и не припомню, когда она смешила меня в последний раз. Кажется, когда вместе со складным стулом свалилась в надувной бассейн. Это была ее лучшая шутка, я не смог удержаться от хохота. Она тогда с удовольствием утопила бы меня прямо на месте, в этом детском бассейне.
Нет, насчет ее чувства юмора я точно промахнулся. Собственно говоря, очень странно, что в первые несколько лет наших отношений я почти не сознавал этого. Невнимательность при знакомстве со временем приводит к разрыву многие супружеские пары.
Что касается празднования моего юбилея: что ж, я сдал позиции. На следующей неделе устраиваю вечеринку в саду. Собственно, ее устраивает Афра.
Прежде всего она пригласила соседей. Не потому, что они такие уж милые люди, но чтобы пресечь в зародыше возможные жалобы на шум. Потом позвала своих родных, друзей по занятиям йогой и по клубу пешего туризма, двух коллег с работы, а также некоторых моих знакомых. Йоста, Стейна и Ваутера она «упустила из виду». Они ей не по душе. Я сам пригласил их после гольфа.
Чем ближе этот праздник, тем больше возражений он у меня вызывает.
– Как только вечеринка начнется, ты войдешь во вкус, – утешил меня Йост. – И оглянуться не успеешь, как все закончится.
6
В пробке на пути в Брёкелен я предаюсь мрачным мыслям. В последнее время увязаю в них все глубже. С тех пор как Йост заметил, что я слишком ленив и/или слишком труслив для жизни с размахом, не могу от них отделаться. В самом деле, из планов, которые я строил в двадцать лет, мало что осуществилось. Я почти не повидал мира, не испытал отчаянных приключений и не завел широкого круга очаровательных и интересных друзей.
Едва я собрался жить с размахом, как влюбился в Афру. Втрескался по уши. Это немного спутало мои планы.
Тогда она говорила, что обожает путешествовать. Наш первый совместный отпуск мы провели в Египте. И там пять дней из десяти Афра просидела на унитазе. Через год мы отправились в Мексику, и на второй день у нее на рынке украли сумочку. Целую неделю пришлось ждать временного паспорта. С тех пор ее любовь к дальним странствиям погибла безвозвратно. «Зачем ездить так далеко, если поблизости столько красоты? Ведь ты ее пока не видел?» – это стало ее заклинанием против приключений. Говоря «поблизости», она имела в виду Бенилюкс и, возможно, Германию. Франция, конечно, тоже красива, но язык у них…
Вот почему каждый год в сентябре я отправляюсь в Дренте, в Люксембург или в Шварцвальд.
«И лучше не в курортный сезон, так дешевле и спокойней».
А меня тянет в Патагонию и Лапландию, в Японию и Китай. Но при одной мысли о еде палочками Афру бросает в дрожь.
Пробка затянулась. Уже пятнадцать минут я стою за фургоном рыбного магазина из Волендама. «За вкусную рыбу скажи нам спасибо!» – начертано на задней двери фургона. Да они там, в Волендаме, настоящие поэты.
7
В последнее время по электронной почте все чаще приходит назойливая реклама подъемников, скутмобилей и подгузников для лиц, страдающих недержанием. Специально запрограммированный компьютер по моей истории поиска заключил, что мне пора на свалку. Так же регулярно предлагается страхование похорон. Видимо, там не знают, что Афра застрахована от всего на свете. Например, у нас есть постоянная страховка, действующая при пеших прогулках по Дренте и окрестностям. На случай, если на нас свалится какой-нибудь мегалит.
У одной подруги Афры в прошлом году украли в кемпинге мобильник, и та обратилась в страховую компанию, но компенсации не получила. Компания заявила, что клиентка была обязана хранить свою «нокию» в сейфе туристической палатки. Афра тогда чуть не отказалась от страховки, но раздумала; по ее словам, никогда не угадаешь, где солому стелить.
– Например? – спросил я.
– Нашему Артуру подавай научные обоснования. Нет, Артур, я не собираюсь приводить тебе целый ряд всевозможных несчастных случаев.
– Мне и не нужен целый ряд. Приведи хоть один-единственный.
– Теракт, например.
Я кивнул, как будто это здравое рассуждение. Не стал ей напоминать, что теракты не подпадают под страхование путешествий. От них вообще не застрахуешься, как и от атомных ударов.
8
Вчера был на кремации отца моего соседа. Он не дожил неделю до своего девяностолетия. Я пошел туда из вежливости, ради соседа, а не ради покойника. Да я почти и не знал его. Видел несколько раз, как он сидит в саду под зонтиком, держа в дрожащих руках какую-то книгу. Я тогда еще удивился, как ему, с таким паркинсоном, удается различать пляшущие перед глазами буквы, но потом мне рассказали, что вот уже много лет он держит одну и ту же книгу.
Когда не испытываешь горя, чувствуешь себя в траурном зале крематория все-таки по-другому. Я там обычно изумляюсь. Изумление вызывает теплая атмосфера, которую умеют создать сотрудники крематория, их радушие, неформальная обстановка и приятный декор зала. Сразу чувствуешь себя как дома.
Нет уж. Спасибо. То ли дело веселые африканские похороны, с музыкой, пением и танцами. Пожалуй, даже патетические вопли и крики арабов лучше вежливого радушия, с которым средний голландский крематорий принимает мертвых и живых гостей.
Кладбища куда предпочтительней, если, конечно, светит солнце.
Сорок семь человек пришли отдать последний долг покойнику. А возможно, сочли, что порядочность не позволяет им остаться в стороне от события. Это число значительно ниже среднего. Я всегда подсчитываю, сколько людей присутствует на похоронах. Рекордная цифра – двести пятьдесят пять. А сколько придет ко мне? Надеюсь, все-таки больше сорока семи.
Под сводами зала гремел хит Андреа Бочелли и Сары Брайтман[1] «Time to Say Goodbye». Песня занимает первое место в топ-десятке шлягеров, исполняемых на похоронах. В нем значатся, например, хиты Паула де Леу, Марко Борсато и Клаудии де Брей[2]. А им это нравится? Или для них главное – роялти за исполнение? Самая популярная песенка Клаудии де Брей «Можно мне с тобой?». Что довольно странно, поскольку тот, к кому она хочет присоединиться, насколько я понимаю, лежит в гробу. Вера Линн и Мике Телкамп[3] исчезли из первой десятки. Жаль. Может, всем на удивление, они возглавят мой личный похоронный списочек. А еще лучше, если на моих похоронах Андре ван Дёйн[4] исполнит свой шедевр «В коридоре конь стоит».
«Последняя дурацкая выходка, граждане, инициатива самого покойника».
Когда предстоят чьи-то похороны или кремация, у Афры всегда разыгрывается мигрень. И очень кстати, потому что я предпочитаю ходить на похороны один. Иначе мне пришлось бы, особенно на кладбищах, шествовать под ручку с ней, выражая соболезнование всем и каждому.
II
Я изучала психологию в Амстердамском университете. Теперь я думаю, это были самые веселые годы моей жизни. На втором курсе на какой-то студенческой вечеринке я познакомилась с Артуром. Он был остроумен и очарователен. С тех пор от его очарования и остроумия мало что осталось. Разве что иногда он меня смешит.
Если честно, должна признать, что и я не стала привлекательней, я имею в виду даже не внешность.
– Время тебя щадит, – недавно сказал мне Артур.
Это мне польстило, хотя потом он добавил, что не сам сочинил комплимент, а позаимствовал у Йоста, одного из своих друзей. Тот постоянно повторяет его своей жене.
Я и в самом деле выгляжу привлекательной для своего возраста. Одно из немногих преимуществ бездетности. Со мной еще иногда флиртуют мужчины. В основном те, кому за шестьдесят, но все же…
Когда мы познакомились, Артур изучал культурную антропологию. Наверное, он выбрал факультет из-за интересного названия, потому что увлечения экзотическими народами я никогда за ним не замечала. Из этого ничего и не вышло. Два курса он одолел за пять лет, после чего его отец перестал платить за учебу и Артур устроился на работу. Сначала в магазин велосипедов в Амстелвене, потом в оптовую фирму, торгующую туалетной бумагой в Брёкелене. Не ближний свет, но рабочие места на дороге не валяются. Он служит там уже двадцать лет и дослужился до завотделом купли-продажи.
По-моему, ему в Брёкелене, среди рулонов туалетной бумаги, нравится. Хотя он злится, когда я острю на эту тему.
9
Сегодня исполняется одиннадцать лет с того дня, когда я впервые увидел Эстер. Она работала у поставщика автоматов, продающих бумажные полотенца и туалетную бумагу. И подменяла представителя фирмы, который из-за нервного срыва сидел дома. Вместо лысеющей седой головы с усами в нашей конторе появилась копна веселых светлых кудряшек.
– Добрый день, я ищу господина Опхофа, – сказала она.
Может быть, я слишком долго простоял с открытым ртом.
– Я заменяю господина Схулца. Он временно на больничном, из-за небольшого переутомления, – пояснила она ко всеобщему изумлению.
– Передайте господину Схулцу, пусть не спешит выздоравливать. – Кажется, я брякнул что-то в этом роде. Не бог весть какая шутка, но Эстер она рассмешила.
Продолжение тоже не блистало остроумием:
– Вот уже двенадцать лет я занимаюсь туалетной бумагой, но никогда еще не видел в своей конторе столь красивую женщину при автоматах.
– Вы так всем женщинам с автоматами говорите? – сказала Эстер с озорной искоркой в глазах, от которой у меня захватило дух.
С того дня я стал регулярно заказывать один-два автомата в неделю, хотя прежде закупал оптом по сорок штук. Таким образом, у меня появилась уважительная причина звонить ей.
– Судя по вашим заказам, вы немного изменили стратегию купли-продажи с тех пор, как заболел господин Схулц.
– Королева автоматов заслуживает иного подхода, чем переутомленный господин Схулц.
Мы висели на телефоне уже четверть часа. Я видел, что мой коллега Беренд навострил уши. И сообразил, что мы оказались на сомнительной грани флирта.
– У меня в ассортименте есть новый держатель туалетной бумаги, Артур. Может, приехать в ближайшее время, показать его? – спросила Эстер.
Я предложил организовать знакомство с держателем в каком-нибудь ресторане. Эстер одобрила идею.
Когда я повесил трубку, Беренд прошипел:
– Эх, хороша баба!
Почти год мы встречались в ресторанах, в кино, на пляже и, наконец, в постели. Это был рай. Я совсем потерял голову. Эстер тоже, но она опомнилась. На другой чаше весов были порядочный муж и трое маленьких детей – двух, четырех и семи лет. Я не мог поставить ей в вину, что она сделала выбор в их пользу. Она дезертировала под знамя безрассудной страсти, но действительность взяла свое.
– Я не смогу любить настолько, чтобы бросить троих детей.
Она отказалась общаться. Мы расстались. Если не навсегда, то во всяком случае надолго.
– Можно я позвоню тебе через десять лет? – спросил я тогда.
Она кивнула и погладила меня по щеке.
Несколько секунд мы неподвижно стояли друг против друга. Потом она поцеловала меня в губы, повернулась и ушла.
Я смотрел ей вслед, надеясь, что она оглянется. Но она не оглянулась. Мне показалось, она провела рукой по глазам.
Ровно десять лет исполнится через двадцать один день.
10
В машине у меня есть время для размышлений. Например, о самоубийстве. Нет, сам я не столь амбициозен. Но мои мысли занимают люди, которые довели дело до конца, вероятно, придя к выводу, что жизнь ничего больше не может им предложить. Йост Звагерман, Антони Камерлинг[5], богач-немец – примеров полно. Поклонники, деньги, здоровье, красивые женщины – на первый взгляд, этих причин более чем достаточно, чтобы желать дожить до старости, и все-таки тяга к смерти оказалась сильнее. Где-то в их головах торчали крошечные нейропроводнички, которые сбились с пути, отчего их обладатели, как ни старались быть веселыми и довольными, стали смертельно несчастными. Дурацкое невезение.
Иногда и мне жизнь становится поперек горла. Жизнь, которую я веду, но не жизнь как таковая. Так было с Брёкеленом и Пюрмерендом, с туалетной бумагой и спальными районами. Я мечтаю о Нью-Йорке и Тоскане, но в следующем месяце придется четыре дня колесить на велосипеде по Северной Голландии. Афра желает, чтобы мы крутили педали в одинаковых спортивных костюмах. У нее на руле держатель с картой местности. Я часто ловлю себя на том, что стараюсь держаться позади и как можно дальше от нее. Делаю вид, что мы не вместе.
Это не ее вина. Это не ее вина. Это не ее вина. Я повторяю это как заведенный. Она такая, какая есть. А я слабак, не такой, каким хочу быть.
11
Аренда поля для гольфа в Пюрмеренде – дорогое удовольствие. Допустим, для меня деньги не играют большой роли, но в принципе с полями для гольфа дело такое: чем они дороже, тем поганее. В Пюрмеренде клуб был слишком большой, обставленный с напускным шиком, из тех, где вам подадут чиабатту с карпаччо из тунца и руколу под трюфельным майонезом за 11,75 евро. В столовых, где сэндвич с крокетом стоит два с половиной евро, кормят, по-моему, вкуснее. А эти, в Пюрмеренде, изображают из себя «курорт», так что с ними нужно держать ухо востро. В том же клубном доме обосновался конференц-центр для самодовольных бизнесменов. Собственно говоря, мы предпочитаем играть там, где паркуются машины подешевле, а люди не демонстрируют простому народу своего превосходства, например, на поле в районе Амстердам-Норд. Туда мы обычно и ездим по пятницам. Но если мест нет, поневоле отправляемся в Пюрмеренд.
Когда Стейн загоняет мяч в аут, он говорит: «Не повезло!» Когда то же самое делает Йост, он возмущается: «Проклятье!» Ваутер в таких случаях констатирует: «Промазал!» А я просто ворчу. У каждого свой стиль.
Наши разговоры вертятся вокруг гольфа, женщин, работы, денег и новостей. Йост и Ваутер единодушно полагают, что мир был бы намного лучше, если бы в нем распоряжались они. Для каждой проблемы у них имеется готовое решение. Стейн куда тоньше, больше интересуют нюансы, но ему, мягко выражаясь, не по силам переспорить Йоста и Ваутера. Я обретаюсь где-то между этими двумя стилями.
Вчера Йост сообщил, что собирается купить домик в Италии. Точнее, в Тоскане. И любезно пригласил нас со временем воспользоваться его гостеприимством. «Нас» – это меня и Ваутера. Йост затеял разговор, когда Стейн уже ушел.
– Один мой клиент хочет избавиться от дома, так как не сможет пользоваться им в ближайшие годы. Получил срок восемь лет. И я могу купить очаровательную виллу по очень сходной цене. Заделаюсь гордым домовладельцем в Маццолле, недалеко от Вольтерры.
– А не рискованно покупать дом у уголовника? – спросил я.
Ничуть, пояснил Йост. Он хорошо все продумал. Дом формально записан на какого-то итальянца. Йост купит дом у него. А упомянутый итальянец за небольшое вознаграждение будет присматривать за хозяйством и за порядком. Комар носу не подточит.
– А кто вообще знает о нем? – спросил Ваутер.
– Никто, только вы.
– А твоя жена?
– Не знает. Во всяком случае пока. Иначе придется ездить туда с ней. Скажу ей как-нибудь позже.
– В этом что-то есть. Стоит использовать такой шанс. И без жены. И чтобы не ставить никого в известность, – непроизвольно вырвалось у меня.
– Милости прошу в гости, дорогой друг, – ответил Йост.
12
В данный момент меня занимает число 1729. Хорошо бы поговорить о нем в интересном обществе. Если оно ненароком всплывет, я, словно невзначай, обмолвлюсь, что 1729 – число особое. Кто-нибудь спросит почему, а я как можно небрежнее отвечу, что 1729 – самое малое простое число, которое можно записать двумя способами: как сумму кубов чисел 1 и 12 или 9 и 10.
Будто я что-то смыслю в математике.
Очень мне любопытно, какие физиономии будут у окружающих. Увы, вероятность, что 1729 выпадет само собой, чрезвычайно мала. А если я сам заговорю о нем, то буду выглядеть довольно глупо. Я не нашел в интернете никаких значительных событий, случившихся в 1729 году. Разве что изобретение особых облицовочных камней. А Википедия сообщает о каких-то водяных лесопилках.
Это число я взял из газеты. Сидя в машине, наизусть выучил, чем оно замечательно. Чем только в пробках не займешься. Неужели мне больше нечего делать?
Много лет я лелеял мечту использовать время в пробках для изучения иностранного языка. И не какого-то простого, близкого, а трудного, например русского, китайского или японского. Языка, владея которым, можно произвести впечатление. Но и этот план, как и большинство прочих, я не стал воплощать. Я долго мирился с этим, но будущее становится все короче, и я начинаю все больше злиться на себя. Моя безвольная нерешительность и вечное «ну и пусть!» здорово меня бесят. «Ну и пусть!» – красная нить моей жизни. Если я еще хочу сделать из нее нечто крупное и захватывающее, пора потихоньку начинать.
13
Итальянский домишко Йоста не выходит у меня из головы. Йост прислал мне на мобильный несколько фотографий. Белый домик на холме, красивый сад, виноградник и даже маленький бассейн. Чуть на отшибе от деревни и недалеко от Вольтерры, городка с ресторанами, террасами и магазинами.
Я как можно небрежнее поинтересовался у Афры, не прокатиться ли нам летом в Италию. Нет, ей неохота. Там слишком жарко, и язык такой непонятный, и каждый день спагетти, это не для нее. А почему я спрашиваю?
– Так просто.
– Ты ничего не делаешь так просто.
– А на этот раз сделал.
– Ну-ну.
Ее «ну-ну» – обычный финал наших бесед.
14
Мой пятидесятилетний юбилей прошел вполне предсказуемо. После кофе с тортом произошло классическое разделение: женщины, старики и зануды расположились в гостиной, а большинство мужчин и единственная компанейская женщина устремились на кухню. Не знаю, какой механизм лежит в основе этого традиционного расщепления, но близость холодильника, безусловно, играет в нем важную роль. В гостиной беседуют чинно и пьют умеренно, а в кухне выпивают в быстром темпе и по мере развития праздника беседуют и смеются все громче. В ход идут старые шутки и бородатые анекдоты, и никого это не смущает.
Обычно я торчу на кухне, но в этот раз, на моем собственном юбилее, ожидалось, что я поведу себя как человек светский, то есть буду учтиво беседовать в гостиной с соседями и подругами Афры. Несколько попыток бегства были решительно пресечены моей супругой. Застукав меня на кухне, она совала мне в руки тарелку с сыром или ливерной колбасой и просила отнести ее в гостиную. Для подруг из клуба, где они занимаются йогой, Афра приготовила целое корыто сырых овощей. Короче говоря, вечер полностью соответствовал карикатурам на классический юбилей. В довершение всего Ваутер наблевал в саду в ящик с бархатцами:
– Уфф, как хорошо!
Я не знаю никого, кто может так беззаботно сблевать и снова напиться, как Ваутер. Йост почел за благо вышвырнуть ящик со всем содержимым.
На следующий день Афра обошла соседей в поисках своих бархатцев, но Йосту хватило ума сунуть ящик в багажник своей машины и по дороге домой выбросить его в мусорный контейнер.
Несколько дней Афра не находила себе места:
– Во имя всего святого, как мог исчезнуть целый ящик с бархатцами?
– Может, кто-то его выбросил? – только и сказал я. – Наверно, решил, что они страшно воняют.
Она сочла это предположение смешным.
15
Пенсионный возраст увеличен на три месяца. Это третье или четвертое повышение пенсионного возраста за примерно шесть лет. Ничего не попишешь: придется работать, пока мне не стукнет шестьдесят семь лет и три месяца. По крайней мере, если в ближайшие семнадцать лет и три месяца не произойдет еще несколько повышений, что кажется мне вполне вероятным.
Арифметика проста. Люди стареют и в среднем все дольше получают пенсию по возрасту, а число пенсионеров все увеличивается по сравнению с числом работающих. Минус плюс минус – двойной минус. Хенк Крол, глава партии «50 плюс», полагает, что «речь идет о тех людях, которые сделали эту страну великой», поэтому решать проблему за их счет нельзя. Выходит, страну сделали великой Хенк и его «пятьдесятплюсники». Но это не повод доверять им кошелек всей страны.
Даже не знаю, что хуже: еще семнадцать лет и три месяца торчать в конторе напротив бухгалтера Беренда или еще семнадцать лет и три месяца по два с половиной часа в день торчать в пробках.
Эти дополнительные три месяца переполнили психологическую чашу моего оппортунизма.
Еще семнадцать лет сантехоборудования, еще семнадцать лет маршрута Пюрмеренд – Брёкелен – Пюрмеренд…
Что-то должно произойти.
16
Фредерика, соседская девочка семи лет, играет в футбол. Она пришла ко мне в гости, чтобы с гордостью показать список команд, поскольку ее команда занимает в нем верхнюю строку. А нижнюю строку занимает команда «Ф-5» из футбольного клуба Алмере – сыграно 9 матчей: 0 побед, 0 ничьих, 9 поражений; забито 4 гола, пропущено 117.
У меня сжалось сердце. Средний счет проигранных матчей – 13:1/2.
Сто семнадцать раз семилетняя девчушка-вратарь (вероятно, с конским хвостиком и в огромных перчатках) вынимала мяч из сетки ворот. Говорят, командный спорт формирует характер, но как приведенная статистика влияет на девочек из команды «Ф-5», Алмере? Вопрос остается открытым.
– У них мы выиграли со счетом 18:0, – гордо сообщила моя маленькая соседка.
Я кивнул, думая о малышке-вратаре. По-моему, все это очень печально.
17
Моя мать давно умерла, а с отцом мы поладили, только когда он впал в маразм; в таких случаях приятно, что с тестем и тещей дело обстоит чуть получше. В итоге: стакан полон наполовину. Моя теща Герда – милейшая женщина. Мой тесть Пит – препротивный мужик.
Однажды Герда, уговорив полторы бутылки вина, призналась мне тет-а-тет:
– Ума не приложу, как это моя дочь выросла такой занудой. Я честно старалась сделать из нее что-то хорошее.
– Наверно, гены Пита оказались слишком доминантными, – предположил я.
– Кстати, ума не приложу, почему я вообще вышла за Пита. – Она задумалась. – Хотя… понимаю. Он был видный мужчина, а я так хотела вырваться из дома. Как говорится, сама виновата. Потому, вероятно, и осталась с ним. А иногда… в нем все-таки было что-то трогательное.
– Хорошо, что эти двое не слишком тебя доставали, Герда, – подбодрил я ее.
Она хотела что-то добавить, но тут вошла Афра с травяным чаем.
Пит каждый божий день жалуется на всевозможные недомогания, но ничего у него нет. У Герды несколько месяцев назад диагностировали рак легких, ее дела плохи, но она редко жалуется. Сорок семь лет подряд она выкуривала пачку в день. Все это время она была убежденным курильщиком: наслаждалась каждой затяжкой.
– Досадно, что рак легких, зато я выкурила почти четверть миллиона роскошных сигарет, а это тоже чего-то стоит. Люди почему-то забывают об этом, – сказала она, усмехаясь.
– Да, а мы из-за тебя дышим отравой, – ввернул Пит.
Я прикинул, как бы запустить вазой в его тупую башку. Герда увидела, что я набычился, и сказала:
Читать бесплатно другие книги:
