Позови меня Соболева Ульяна
– Заберите КИ67, зарегистрируйте время и дату смерти. Ликвидирован по правилу номер 678, как угроза проводнику. Да, запрещенные прикосновения к собственности верховного Деуса, статья номер 791, сработал механизм уничтожения. НМ13 будет доставлена в закрытый сектор для дальнейшего рассмотрения. Видео с камер наблюдения прикрепите к делу и отправьте куда следует. Нет, пока не разглашать. Ждите моих указаний.
Нет! Только не это! Я попыталась вырваться из рук охраны, но наручники впились в запястья так сильно, что от боли из глаз брызнули слезы, меня крепко держали за волосы и толкали к двери, а я оглядывалась на тело и чувствовала, как внутри все корчится от осознания вины. Рииииз!
Со мной больше не церемонились. Охранники презрительно кривили губы, отпуская пошлые шуточки насчет того, дадут ли им попользовать меня перед казнью. Умею ли я брать в рот и буду ли сглатывать, когда они распнут меня на белом полу камеры и по очереди оттрахают. Потом кто-то из них сказал, что самого акта не произошло, и, скорее всего, меня просто накажут, а потом вернут обратно к обучению. Возможно, сбросят снова на первый уровень и усложнят его, как для Нихилов, которые проходят принудительное перевоспитание.
«Ты вещь, Лия. Ты все же вещь. Ты собственность верховного Деуса, и каждый, кто к тебе прикоснется, – умрет. Никакого права выбора. Никогда. Никакой альтернативы. Никто и ничего не решает. Только он. Твой Хозяин. Ты даже умереть не можешь по собственному желанию».
Первый урок. Болезненный, жестокий, фатальный.
Урок, который я никогда не забуду. Как и глаза Риза, полные ненависти ко мне.
Глава 17
Лязгнул замок, и я резко встала с кровати, кутаясь в тонкий халат. Сердце забилось быстрее. Нет, не от страха. Скорее, от волнения. Потому что я знала – должен приехать Нейл. Инстинкт самосохранения полностью отсутствовал, возможно, это тоже какая-то часть брака, потому что нас учили бояться Деусов, бояться, потому что Деус – высшее существо и имеет право отобрать жизнь, имеет право пытать и истязать так, как решит и захочет. От нас не скрывали их возможностей, наоборот, мы знали, насколько ничтожны по сравнению с бессмертными.
Вместо охраны вошла Илайза, в этот раз во всем черном, со свертком в руках. Она посмотрела на меня, чуть прищурив аккуратно подведенные карие глаза, и подождала, пока за ней закроется автоматическая дверь.
– Вы покидаете Резервацию, НМ13… – сообщила совершенно спокойно, словно речь шла о поездке на отдых.
Я сглотнула и сцепила пальцы за спиной.
– Куда меня отправляют?
Женщина слегка поджала губы. Мне казалось, что она пристально меня изучает. Совсем иным взглядом, с нездоровым любопытством, которое пытается скрыть, но ей это плохо удается. Она положила сверток на стол и облокотилась на спинку стула руками, подавшись вперед всем корпусом.
– За вас уплатили залог и штраф. Разбирательства не будет. Вы возвращаетесь к Хозяину, НМ13.
Я почувствовала, как сердце забилось быстрее, от волнения вспотели ладони. Илайза не торопилась уходить, а продолжала смотреть на меня. Потом резко выпрямилась и подтолкнула ко мне сверток.
– Протяните руки, мне приказано снять с вас наручники.
Я протянула запястья, и замок толстых блестящих браслетов щелкнул. На коже остались легкие следы, и я инстинктивно потерла их. Женщина спрятала наручники в карман.
– Это ваши вещи, идемте за мной. Вы примете душ, переоденетесь, и охрана сопроводит вас из Резервации.
Я взяла сверток, но все еще не решалась выйти.
– Вас ждала отличная карьера, Лия, а теперь… я не завидую вам. Ваш Хозяин один из самых жестоких Деусов Континента. Вы чуть не загубили проект и стоили ему целого состояния.
Мне захотелось усмехнуться в ее холеное лицо. Да что она понимает? Ради этого и был устроен весь фарс. Или смерть, или вернуться к нему, чтобы знал – я не бесхребетная вещь. Пусть и его собственность. Это была вторая победа, да, абсурдная, да, совершенно не понятная никому, кроме меня, но все же победа.
Я еще несколько секунд смотрела на Илайзу, а потом спросила:
– Риз… он… Его похоронили?
– Кто такой Риз, Лия? Я первый раз о нем слышу. И вам советую забыть.
Всю дорогу я проспала, после суток бодрствования меня сморил сон. Мною овладело странное спокойствие. Я добилась того, чего хотела, – возвращения в дом Нейла. Возможно, уже очень скоро я пожалею об этом. Но еще тогда я поняла, что сожалеть о содеянном меня не научили, а, точнее, я сама не умела.
Да и как сожалеть о принятых решениях, если их настолько мало, что можно сосчитать по пальцам, за меня все решают другие. И я гордилась каждым поступком, который совершила сама, по своему желанию, в свободной воле. Ни о чем не жалея. Даже смерть Риза, я не смирилась с ней, но она была неизбежна. Иначе я бы не выбралась с Резервации, иначе я бы не победила. Пусть он простит меня за цинизм, но это наша общая победа – пойти против системы и показать им, что мы не боимся. Не все одинаковые, не все безликие. И если есть мы, то найдутся еще такие же. Может быть, когда-нибудь Нихилы выйдут из-под контроля.
Когда машина въехала на территорию особняка, меня встретил Лиам. И я почему-то была рада его видеть. Так странно, я не знала никого здесь, этот дом не был моим домом, скорее, тюрьмой, и все же я обрадовалась Лиаму. А он избегал смотреть мне в глаза. Я задавала вопросы, а он молчал, игнорируя каждый из них. Когда я хотела подняться по лестнице к себе, резко взял меня под локоть.
– Хозяин ждет тебя… – бесстрастно, холодно, как приговор.
Его непроницаемые глаза делали во мне дыру, словно он злился. Впервые мне казалось, что он злится. Я одернула руку и пошла следом за Лиамом в левое крыло дома. Очень тихо для этого времени суток. Обычно вечером суетятся слуги, но сейчас не слышно ни звука, все притаились, и я не могла понять почему. Я пойму это потом…
Лиам открыл передо мной дверь просторного кабинета, и я вздрогнула, когда увидела Нейла. В помещении царил полумрак и беспорядок. Сквозняк поднимал в воздух листы бумаги, и они плавно скользили по полу в замысловатом танце смерти… потому что их неумолимо несло к камину, несколько из них, попав в огонь, моментально съеживались. Деус стоял у распахнутого окна. Я видела его прямую, широкую спину и развевающиеся длинные волосы. В одной руке бокал, а в другой бутылка спиртного. Тогда я еще не разбиралась в алкоголе и даже не представляла, какой ядовитый напиток пьют Деусы. Меня бы убили несколько глотков.
– Свободен!
Голос чуть ниже обычного, и по телу прошла волна дрожи, приливом и отливом. Когда кровь вдруг бросается в лицо, а потом стынет в жилах. Лиам вышел, и щелкнул замок – дверь заблокировалась. Шли секунды, и мое сердце билось все быстрее и громче, а он молчал. Потом отшвырнул бутылку, и она со звоном покатилась по полу, нарушая тишину. Нейл повернулся ко мне, и я шумно выдохнула. Смотреть на него – это все равно что стоять в метре от солнца и понимать, как быстро воспламеняется все тело и слепит глаза. Бледный, слегка зарос, в отличие от того, каким я видела его год назад, и взгляд – тяжелый. Физически невыносимый. И я слышу собственный отклик, в голове звенят кандалы, сжимая сильнее сознание, впиваясь, сдавливая волю, сковывая, лишая возможности шевелиться. Слышу, как внутри разбивается уверенность, как трещит по швам, раскалывается на куски и обломками падает к моим ногам. Чувствую его запах и невольно вздыхаю глубже, задерживая дыхание, как под водой. Кожу покалывает мелкими иглами наслаждения, схожего с кайфом от запрещенного порошка.
Ярость. Бешенство. Злость. Всех оттенков. Они играют перед глазами только от мысли о ней. Маленькая сучка, едва не лишившая меня одного из самых успешных проектов. Услышал звук ее шагов уже давно, и первым желанием – пригвоздить ее к входной двери и смотреть, как медленно вытекает из нее жизнь. Хотя нет… Это слишком незначительное наказание для такого проступка. Ладони невольно сжались. Сейчас я бы мог драть ее на части, разрывать белоснежную плоть когтями и смотреть на чистую боль в ее глазах. Я помнил, что ЕЕ боль невероятно вкусная. Ее страх… я не знал, каков бывает он, испытывает ли она его вообще, но сегодня я заставлю эту ничтожную дрянь пожалеть о каждом прикосновении того ублюдка…
Черт подери! Почему при воспоминаниях о том, как зашкаливали чипы двоих Нихилов, мне хочется впиваться в ее тело когтями… хочется слушать, как она кричит от боли, как умоляет пощадить?
Почему приходится напоминать себе, что она едва не испортила проект? Напоминать, потому что я забывал. На доли секунды забывал об этом и думал, что она, что МОЯ вещь, позволила лапать себя какому-то ничтожеству?
Зашла. Ее дыхание сбилось. И я снова вспоминаю, что это такое – недоумение. Лия не столь глупа, чтобы не знать, к кому ее привели… Но эта ее постоянная реакция на меня, на мое присутствие… Она сбивает с толку. Каждый раз. Потому что, дьявол, эта девочка не боится. Более того, запах похоти… Нет, желания. Не похоти. Потому что я не вижу в ее глазах тех блудливых, откровенных обещаний, которые привык ловить во взглядах других женщин.
Нечто другое. И мне до боли в костях хотелось узнать, что, б****, это такое!
Развернулся к ней лицом и… стиснул челюсти. Чтобы не выдохнуть. Чтобы не показать удивление. Нет, не удивление. Вашу мать… маленькая, хрупкая Нихилка, которую я помнил. Которую вспоминал не раз и не два, вдалбливаясь в соблазнительные тела десятка – сотни женщин, смертных и Деусов… Она не исчезла, нет. Я видел ее в огромных голубых глазах той женщины, что стояла передо мной. Юной, свежей, но, несомненно, женщины. Чувственной, соблазнительной. С молочной кожей. Бледная… С лихорадочным блеском во взгляде. Перевел взгляд на упругую грудь в вырезе декольте и выругался про себя.
Не просто красива – ослепительна. Вот почему тот урод не устоял. Знал, что ему грозит, но все же сдался. Будь она проклята, если бы не ценность проекта… Если бы не эти чертовы слухи о прямой связи между способностями Нихилов и их девственностью…
Руки в карманах снова сжимаются в кулаки. От желания сомкнуть ладони на тонком горле. Усмехнулся, демонстративно оглядев ее.
– Теперь понятно, за какую цену решил продать свою жизнь тот идиот. Повернись, хочу посмотреть, не продешевил ли он.
Осмотрел с ног до головы, и я судорожно сглотнула. Заглянула Нейлу в глаза и не увидела в них ничего. Полная непроницаемость. Тогда я еще не понимала, что если он захочет, то я никогда не пойму, что он чувствует на самом деле. Чувствует?… Нет, он не умеет чувствовать. Это я чувствую. Я! А ему наплевать на мои чувства, на мои эмоции. Приказ заставил напрячься. Словно внутри натянулась невидимая струна. Но я повернулась. Медленно, вокруг себя, чуть сжимая кулаки от нарастающего напряжения.
– Слишком дорого заплатил… – тихо сказала я и снова посмотрела в глаза Деуса. Нет, мне не было страшно. Я хотела, чтобы он понял, что не боюсь его. Чтобы понял, что не такая, как другие. Я бракованная. Я не стану выполнять все, что от меня хотят. Я не только проект. Я живая. И Риз был живой.
Дерзкая. Как всегда, не дрожит от испуга, не раскаивается в содеянном. Но и не срывается на истерику. Пока. Держит себя в руках изо всех сил. Так уже было не раз. При первой встрече. При первом испытании. При первом удачном переходе в другой мир. Молчаливый вызов. Она не произносит его губами, но он светится голубым огнем в широко распахнутых глазах. Он читается во вздернутом кверху подбородке. И прямой, открытый взгляд. Прямо в глаза. МНЕ! Деусу! Никто не мог выдержать, никто не осмеливался, зная, что я могу сделать одним взглядом, а она смотрела. Всегда… в глаза.
– Каждый, кто смеет трогать МОИ вещи, – выразительно посмотрел на нее, не без удовольствия отметив, как она невольно поморщилась, – поплатится жизнью. – Подошел вплотную. – Тебе понравилось наблюдать его смерть, Лия?
Я не могла понять, что я чувствую. Где-то в глубине, на уровне интуиции, я понимала, что это его спокойствие намного страшнее, чем если бы меня прямо сейчас приказали казнить или пытать. Только я не могла определить, почему внутри вместо страха нарастает ярость. Поднимает голову какое-то безрассудное желание закричать, что я не вещь. Закричать в лицо, в глаза.
Нейл подошел ко мне так близко, что я невольно сделала шаг назад.
– Вы ничего не понимаете, вы и не можете понять. Мне не понравилось смотреть на его смерть. Мне было больно смотреть на его смерть. Вы знаете, что такое больно? Не другим, а вам?
Не знает. И никогда не узнает, потому что ему не дано. Голос дрожал… я чувствовала, что говорю не то и не так. Возможно, мне стоило вымаливать прощение и говорить совсем иные вещи. Но я не умела иначе. Точнее, умела, но не хотела и не могла это сделать сейчас.
Больно… Вот тогда ей было больно, мать ее! Когда тот ублюдок подыхал… Что-то непонятное, совершенно новое царапнуло когтями по легким. На миг, на короткое мгновение, поразило их острой… болью? Это она и есть? Только от одной мысли, что какой-то Нихил дорог ей? Моей смертной игрушке?
– Послушай, дрянь. – Шаг вперед, и она снова отступает. – Мне наплевать, кому и когда было больно. – И на очередную долю секунды предательская мысль, что ее мучений я бы не хотел видеть. По крайней мере, тех, которые причиню не я. – Единственное, что важно, – еще шаг, и она упирается спиной в стену, – это то, что ты забыла, кому принадлежишь. – Положил ладонь ей на горло, стиснув зубы, успокаиваясь, чтобы не сжать пальцы сильнее. – Ты забыла, что только я могу распоряжаться этим, – оглядел ее с ног до головы, – телом. Я, и никто больше! Ты понимаешь, Лия? – Сжать слегка пальцы на тонкой шее и едва не улыбнуться, когда ее зрачки расширились… Волнение. Для начала подойдет. – Ты, дешевая шлюшка, едва не загубила МОЙ проект! МОИ планы!
Адреналин взорвался в крови и растекся под кожей. Быстро, обжигая, замедляя реакцию.
Его пальцы на моем горле, и контрастом лавина от прикосновения, от страха и снова от ярости. Его глаза полностью почернели. Ни радужки, ни зрачка. Страшные глаза, но тон сменился, в нем зазвенели нотки металла. Замерла, чувствуя, как учащается пульс, как начинает биться в висках и в горле. Я поняла, что это конец. Я не отведу взгляд, даже не смогу моргнуть. Черные бездны пронзают сознание насквозь, парализуя и гипнотизируя. «Не смотрите в глаза Деусу – там ваша смерть, там тот коридор, по которому вас протащат за волосы прямиком в Ад. Во взгляде высших самая сокрушительная сила. Всегда отводите глаза и смотрите в пол. Это знак уважения и покорности». Все самые ценные и значимые советы мы вспоминаем в моменты, когда они уже излишни.
Я схватилась за его запястье, пытаясь инстинктивно сбросить, но хватка была железной. Секунда для вздоха, и снова короткое замыкание под жестокими пальцами.
– Я не только проект, – хрипом из пересохшего горла, – я живая. Вы, – попыталась сглотнуть и не смогла – пальцы сжались сильнее, – понимаете? Живая!
Он сказал, что принадлежу ему… Я бы хотела ему принадлежать, но не как проект, не как предмет мебели. Я хотела бы быть ЕГО в другом понимании. И сейчас, когда горячие пальцы давят на мою сонную артерию, вместе с яростью по телу пробегают тысячи электрических разрядов, и мне тяжело дышать не только потому, что он сжимает мое горло. Мне тяжело дышать, потому что он прикасается ко мне. Неужели он не чувствует?… Или ему и на это наплевать?… Он привык. Привык к тому, что женщины так на него реагируют, и я всего лишь одна из них. Притом самая жалкая, ничтожная и недостойная.
Засмеялся…
– Смешно, Лия… Лия… Даже твое имя принадлежит МНЕ! А жизнь, – когтем вспарывая фарфоровую кожу, – твоя жизнь настолько ничтожна, что мне достаточно только подумать, и ты будешь корчиться у моих ног в мучительной агонии, харкая кровью и умоляя отобрать у тебя эту самую жизнь и прекратить пытку!
Сердце… Ее сердце словно в моей ладони. Стучит. Прыгает. Неистовая пляска. И мне хочется сжать руку сильнее, чтобы поймать его. Чтобы не отпускать. ЕЕ частичка… И злость резким порывом ветра по сознанию. На нее. На себя. За эти эмоции. Моя бракованная вещь, которая пытается оживить чувства у бездушного. И самое хреновое, у нее начинает это, черт бы ее побрал, получаться.
Вздрогнула, когда почувствовала, как засаднило плечо под его когтями. Больно, но это ничто в сравнении с его словами. Потому что да – это так! Да, даже мое имя придумал он, а я безликая НМ13. Всего лишь порядковый номер в веренице таких же, как я, ничтожеств.
– Лучше харкать кровью и сдохнуть, – прохрипела я, глядя ему в глаза, – чем быть никем, чем быть вашей НИКЕМ! Их… тоже звали Лия8, Лия10, Лия12? Я хотела этого! Хотела, чтобы меня казнили… Чтобы не принадлежать вам! Чтобы не быть вашим НИКЕМ!
В горле запершило… Только не заплакать. Не хочу, чтоб он видел мои слезы.
Ударить наотмашь. Чтобы голова дернулась в сторону. Услышать ее вскрик. И увидеть тонкую полоску крови на подбородке из разбитой губы. Через пелену ярости. И злость за то, что она эту ярость видит. Еще одна пощечина, чтобы смаковать ее боль снова и снова. Ничтожество, которое слишком много о себе возомнило…
Рывком поднять ее за шею вверх по стене. Чтобы захрипела. Чтобы не смогла сделать даже вздоха. Невесомая. Бесправная. Никто. Никто, которая посмела дерзить мне. Нет, хуже. Покусилась на мою собственность. И эти слова… Не мне. Черта с два! Моя! Моя вещь!
Зарычать, когда затрепетали ноздри от запаха ее крови, от страха. Да, мать вашу! Наконец-то от страха! И я вдыхаю его полной грудью. Вкусно. С ней мне вкусно все. И мало. Гораздо позже я пойму, что с ней мне всегда мучительно мало. Всего.
– Послушай меня, сучка, – слезы на глазах, ее испуг, ее боль – мой чистый триумф, – то, что ты нужна мне… – глаза в глаза, и я слишком поздно понимаю, что бездна напротив засасывает без права на спасение. Судорожно сглотнуть, собираясь с мыслями, – пока нужна мне, не значит, что я не перегрызу твою красивую шею прямо сейчас. – Перевел взгляд на ее губы и полетел в ту самую долбаную пропасть. Полетел, чтобы разбиться, набрасываясь на ее рот, сминая пухлые губы с привкусом соли своими. Не выпуская горла. Прижался к ее телу и зарычал, почувствовав, какое оно упругое, горячее. От запаха, который кружит голову. Ее запах. Ее возбуждение. Для меня.
От пощечин зашумело в голове, и на глазах выступили слезы, во рту появился вкус собственной крови. Всхлипнула, глядя ему в глаза… они вспыхнули. Секундная молния, яркая, ослепительная и обжигающая ярость. Уже его ярость. Она ощутима на физическом уровне, как живая… страшная, рвется на волю из черных зрачков. Поднял выше за горло… Не могу вздохнуть, чувствуя, как по подбородку стекает кровь, а через секунду легкие разрывает от его дыхания. Оно врезается мне в грудную клетку и взрывает бешеным восторгом. За доли мгновений из боли в огонь острого безумия. Его губы на моих губах. Они такие мягкие, они горячие, они жестокие, они безжалостные и такие желанные, до боли в груди. С пересохшего, сжатого его пальцами горла громким стоном наслаждение, переплетаясь с шумным дыханием Нейла. Голод взорвал мозг, заглушая иные эмоции, затмевая все. Его язык у меня во рту, вкус моей крови на его губах. Ударяясь зубами о его зубы, отвечать инстинктивно, дико и чувствовать, как контрастом по телу: то слабость, то сумасшедшее напряжение… Неверие… непонимание… Но больше ничего нет. Время остановилось. Жизнь замерла вокруг, чтобы забиться внутри меня. Только его рот. И уже не чувствую пальцы на горле, и разбитые губы… я дышу голодом. Я впервые почувствовала его и поняла, что он нарастал годами, и сейчас он сильнее меня самой. Сильнее всего, что я когда-либо чувствовала. Голод по нему. Это мой собственный зверь, который жил внутри меня и обгладывал мои кости, пожирал меня каждый день, каждую секунду. Он получил первую порцию… первый кусок выдранного с болью мяса, свежего, ароматного, вкусного, и жадно проглотил…
Отвечает. Отвечает так дико, так страстно, так умело. Умело, б****! И второй волной злости схватить ее за волосы, оттягивая назад голову, наказывая, впиваясь в шею поцелуем-укусом. Потому что хочу чувствовать ее кровь на языке. Так же, как ощущаю упругую грудь в ладони, безжалостно сминая ее, оттянув вниз декольте платья и играя с твердым камушком соска. Оторваться на секунду, чтобы впитать в себя ее затуманенный взгляд и опухшие, искусанные губы, позволяя цепляться за мои плечи. Дьявол, разрываясь от удовольствия, когда она царапает их ногтями, когда впивается пальцами в ткань рубашки.
Склониться к вершинке груди, прикусывая, чувствуя, как мгновенно окаменел член в брюках, отзываясь на ее громкий стон. Как словно прострелило по позвоночнику волной дикой похоти. Потребности ворваться в нее прямо здесь, заставить кричать мое имя, признавая, что принадлежит мне.
И запах ее возбуждения… черт возьми… Я перетрахал тысячи… сотни тысяч женщин, но ни от одной не срывало планки так, как с ней. Извивается, словно красивая бабочка на оконном стекле, а я сатанею от каждого движения, от каждого ее полустона, полувздоха. И бешеное, нездоровое желание оторвать ей крылья и смотреть, как крошатся они под пальцами.
Закинуть на свое бедро стройную ногу и провести пальцами по мокрой ткани ее белья.
Такое поймет только мужчина. Настоящая мужская победа на ощупь обязательно мокрая. Когда твоя женщина хочет тебя… И словно обухом по голове. Не женщина. Не моя женщина. Мой Нихил. Моя собственность. Проект.
Проект, в который вложено слишком много, с которым связаны все мои надежды… И молнией в сознание, что она стоит того. Будь я проклят, одна ночь с ней стоит долгих лет испытаний. Хотя бы потому, что нельзя, мать ее! Потому что запрет – самое большое искушение. Слишком сладкое, чтобы противостоять.
Но молния исчезает с первыми проблесками в сознании, и я, стиснув зубы до скрежета, резко отпускаю ее, глядя, как она сползает вниз по стене. К моим ногам. Туда, где ей и место.
Я хотела его слишком долго, слишком безумно и безнадежно. Хотела всего, что он мог бы отобрать у меня. Отдавать ему безгранично много. Я хотела невозможного, хотела вырвать, выгрызть с яростью возбужденного, голодного животного, доведенного до отчаяния в ненормальной жажде, когда измученное оно само бросается в лапы охотнику. Все, что угодно, от него, все, что он мне позволит получить. Никаких иллюзий, я представляла его именно таким в страсти… Вот так властно, дико, жестоко, и боль в волосах, смятых безжалостными пальцами, и укус в шею нетерпеливый, алчный с рычанием. Так хищник набрасывается на добычу и, раздирая ее на куски, рычит от удовольствия, и его удовольствие впивается раскаленными иглами в сознание. Хочу глубже, хочу насквозь, стежками похоти. Резонансом по всему телу, лихорадкой, ознобом. Даже зубы стучат от нетерпения, от сумасшествия. Там, где он прикасается, обгорает кожа, дымится, плавится, стекает каплями испарины по груди, по животу, между бедер. Нейл терзает сосок пальцами, губами, прикусывая, а я вскрикиваю от остроты наслаждения, цепляясь за его плечи, чувствуя под ладонями металл его напряжения, срываясь на жалобный, безумный стон изнеможения, извиваясь, закатывая глаза, оплетая его бедро ногой, чувствуя скольжение требовательных пальцев по шелку трусиков, липнущих к пульсирующей плоти. Невольно тереться об его руку в первобытной жажде проникновения. Нет стыда, мне хочется раскрыться для него насколько это возможно, бессовестно подставляя зудящие соски под горячие, влажные губы. Мне нужно большего… намного большего. Хочу боли от его объятий, хочу знать, что это такое: быть под ним и смотреть на его лицо, когда он возьмет меня, хочу синяков, отметин, ссадин и следов от клыков, чтобы завтра быть уверенной, что это не сон и не фантазии.
И вдруг все прекратилось, от слабости подогнулись колени, сползла на пол к носкам его сапог. Дрожащая, пьяная, готовая зарыдать от разочарования. Подняла голову и увидела, как яростно сжаты его челюсти, как сверкают глаза и трепещут ноздри, как он дышит со свистом, сквозь стиснутые зубы, как быстро вздымается и опадает грудная клетка и дергается кадык. И я физически ощущаю его возбуждение. Оно дрожит в воздухе, раскалив его до предела, сжигая кислород.
Ударом в солнечное сплетение осознание – брезгует. Хочет… но не возьмет, потому что я ничтожество и замарать об меня руки недостойно верховного Деуса. Слезы застряли в горле и сорвались хриплым криком.
– Жаль, что я принадлежу вам… Вас жаль. Не меня, – проглотила ком в пересохшем горле и, пошатываясь, поднялась с пола, – нет ничего невозможного для Деуса? – усмехнулась болезненными губами и с вызовом посмотрела в горящие глаза. – Оказывается, есть.
Сучка… Маленькая сучка! Нагло дразнит. Дрожащая. Еле стоит, держась за стену… В глазах разочарование, смешанное с обидой. И злость. Очень вкусный коктейль. Острый настолько, что, кажется, может порезать язык, которым хочется слизывать мелкие бусинки испарины на ее коже.
Растрепанная, тяжело дышит, с нарочитой усмешкой на губах. Лихорадочный румянец, окрасивший щеки и спустившийся по шее вниз. Взгляд выцепил следы моих укусов на нежной коже, и странное удовольствие дрожью по телу. Видеть МОИ отметины на ней. Бешеное удовольствие инъекцией триумфа в кровь, со скоростью пятьсот километров в час. Впервые, мать вашу, за тысячелетие! И только потому, что женщина, простая смертная, носит мои знаки на себе. И это не сухие НМ13… Это не чип, введенный под кожу. Это ее стоны в виде синяков на бедрах, это мое рычание следами клыков на ее теле…
Это желание плюнуть на все и опрокинуть ее к чертям собачьим на пол и ворваться в нее. По-настоящему. Утолить жажду, которая охватила всю сущность. Жажду ее крови, жажду горячего тела подо мной, жажду ее страстных стонов. Б****, теперь я знал, какие они сладкие, пьянящие на вкус! Жажду эмоций. Ее. Чистых. Эмоций.
И в висках пульсацией: Мортифер, кажется, ты приобрел свою персональную слабость.
Засмеялся в ответ на ее реплику.
– Нет, смертная, для Деуса нет ничего невозможного. Если он действительно чего-то хочет, он это получает.
И острой стрелой в голове: ложь. Ты бы многое отдал за возможность трахнуть эту девочку.
– Нет… не получает. В отличие от жалкого Нихила, который захотел взять и взял бы, несмотря на угрозу смерти, готов был заплатить любую цену… Но для Деусов она, наверное, слишком высокая. Деусу не по карману.
Мне не было страшно. Я дошла до той степени отчаяния, когда ничего не пугает. Я злила его и провоцировала. Понимала, что убьет или измучает зверскими пытками. Но что мне терять? Жизнь? У меня ее и так нет. Я могу погибнуть в любую минуту ради его проекта. И он прекрасно об этом знает. Так какая разница: сегодня, или через неделю, или через год?.. Разница одна – если он убьет меня сегодня, то я победила. Да, по-идиотски, безрассудно, глупо, но победила. Проекта не будет. Или будет, но уже не со мной и не так скоро.
Глава 18
Темнота. Абсолютная. Исчезло все. Только она. Ярость. Неистовая. Тяжелая. Я чувствую, как ее щупальца оплетают все тело, лишая мыслей, лишая любых чувств. Только желание наказать за дерзость. Разодрать на части.
Посмела сравнить меня с ничтожеством. Со смертным. Унизить. И не только сравнением.
От мысли, что предпочла бы его, в голове взрыв на атомы злости. Чистейшей ненависти. С примесью дикой похоти.
Налетел на нее, не давая опомниться. Пригвоздил к стене, перехватив ладонью ее запястья, задирая руки вверх, впиваясь клыками в губы. Кусая, заставляя всхлипывать от боли, рыча, когда она начала отвечать, проникая языком в мякоть приоткрытого рта, сдерживая стоны, сходя ума от ее всхлипов, от ее запаха.
Спускаясь губами по шее к груди, кусая соски, ладонью сжимая бедра и потираясь членом о ее лоно. Чувствуешь, как сильно хочу тебя, малыш? Чувствуешь, как унесло крышу. От тебя. К дьяволу выдержка, контроль. Голые инстинкты. Обладать. Моя. Хочу!
От неожиданности захватило дух, сердце резко ухнуло вниз и подскочило к горлу. Всхлипнула, когда его клыки прокусили воспаленные губы, и лихорадка вернулась с бешеной силой. Пригвоздил к стене, задрав мои руки над головой, сжимая запястья до хруста костей. А мне плевать, потому что его язык у меня во рту, переплетается с моим языком, нападает, наказывает, утверждая свое право на обладание. Его дыхание наполняет мои легкие, вырывая стоны. Выгибаюсь навстречу жадному рту. И первое понимание – он не сдержался, и не может сдержаться, триумфом, адреналином, ядом. Чувствую, как в низ живота упирается его эрекция, то самое свидетельство моей власти над ним и в тот же момент моей слабости перед мужской похотью. И где-то в глубине пульсирует инстинктивный страх неизведанного и безрассудное желание узнать каково это почувствовать его в себе. Закричать от боли и от самого желанного проникновения, от полной принадлежности ему. Пусть потом я стану не нужна… пусть потом меня не останется… завтра… завтра я буду опять никем. Сейчас я хочу быть с ним.
– Нейл. – Его имя… оно растворяется эхом в воздухе, и искусанные губы ищут его губы в поиске новых укусов, в поиске его дыхания… потому что я задыхаюсь.
Вздрогнул, оторвавшись на мгновение. На бесконечное мгновение потерявшись в ее потемневшем взгляде. И болезненное, до трясучки, понимание, насколько правильно звучит мое имя на ее губах. Так и должно быть. Она выдыхает его… неосознанно, словно в бреду, а я качусь в пропасть от осознания, что хочу слышать его еще. Ее голосом. Хочу знать, что она дышит только им. И я готов вырвать его силой, я хочу впитать его вместе с ее дыханием. Впервые. Снова впервые. С ней.
Пройтись ладонью по стройной ноге вверх, к лону, надавить на него, утробно зарычав в ее искусанные губы. Одним движением сорвать мокрые трусики и сцепить зубы, прикоснувшись к горячей, влажной плоти. Чтобы не сорваться. Чтобы не причинить боль.
Именно сейчас я не хотел ее боли. Это безумие. И оно скачет между нами в поцелуях, оно передается в прикосновениях, срывается с губ бессвязными словами и тихими стонами.
Погладил пальцем влажные лепестки, чувствуя, как разрывает от желания войти в нее прямо сейчас, как пульсирует член от потребности оказаться в ней, ощутить, как она сжимает меня изнутри.
Языком очертить ракушку уха, прикусить мочку, выжидая, не проникая. Только кончиками пальцев. Уловил, как она напряглась, и тут же склонился к груди, ударил по соску языком и втянул его в рот. Отпустил ее руки. Чтобы схватила за плечи, чтобы зарылась пальцами в волосы.
Оторваться в очередной раз, чтобы приникнуть к губам, уже не кусая, но сплетая вместе языки, ощущая, как она расслабляется.
Трясет от ожидания. Тело колотит крупной дрожью. Мое тело. Впервые.
Скользнуть пальцем в тесную глубину и резко выдохнуть. Маленькая. Такая маленькая. Тугая девочка. В жадном поцелуе к губам, не позволяя думать, выскальзывая из ее лона, чтобы дразнить клитор, который пульсирует под кончиком пальца, и тут же проникая снова. Больно. Физически больно удерживать зверя на поводке, не позволить чудовищу вырваться и растерзать свою добычу.
Что-то меняется, и я не понимаю, что именно… Меняется все: и поцелуи, и его ласки. Отпустил запястья, и я зарываюсь в его волосы. Пронзительное удовольствие трогать их руками, иметь право трогать. Прикасаться к нему. Вздрагивая и чувствуя, как Нейл сам дрожит. Триумфом осознание власти. Такой эфемерной, недолговечной. От стонов саднит в горле, а мужские ладони скользят по бедрам, слышу треск материи и прикосновение к пульсирующей, ноющей плоти. Меня выгибает, как тетиву лука, я инстинктивно подставляю грудь ласкам, запрокидываю голову, сжимаюсь от напряжения, слышу его рычание. От осознания, что зверь замер, замерла сама. Задыхаясь, открывая пьяные глаза, притягивая Нейла за волосы к себе. Его губы, они настолько красивые… чувственные, порочные. От одной мысли, что они только что жадно впивались в мой рот, в мои напряженные соски, захватывает дух. Мне страшно и в тот же момент я на грани безумия, на грани сумасшествия. Мне больно… от желания получить больше, больно до такой степени, что хочется рыдать громко и оглушительно. И пальцы Нейла скользят там, где никто не касался, заставляя закусить губы и вздрогнуть от утонченного удовольствия, утонуть в черном взгляде обезумевших глаз. Пронзительное осознание его опыта и собственной неопытности… Улавливая контроль. Его полный контроль надо мной и над собой. Да, контроль там, где его уже нет. Точка невозврата пройдена. И мной и им. Легкое проникновение пальца, и я чувствую, как открывается мой рот в немом крике, как искажается мое лицо, как рвется дыхание, каждый вздох – мучительный стон.
Нейл отбирает его жадно, властно, и я впиваюсь сильнее в его длинные волосы, путаясь, наслаждаясь собственной вседозволенностью.
Слышу свой самый первый крик, еще слабый и жалобный, когда проникает в меня пальцем на всю длину, и тело начинает биться в лихорадке. Я чувствую изнутри каждую фалангу и от осознания, что это ОН так ласкает меня, сводит скулы и дрожат губы. Медленно. Мучительно медленно. Дразня и играя, заставляя изгибаться каждый раз, когда дотрагивается до ноющего узелка плоти и снова проникает вовнутрь. Неизведанное… сумасшедшее, невыносимое наслаждение. Я изнемогаю в его руках, и мне хочется умолять о чем-то, просить чего-то.
Но с губ только его имя и «пожалуйста»… это так естественно сейчас просить… «пожалуйста» бессчетное количество раз, в такт проникновению пальца, глаза в глаза и снова закрыть невыносимо тяжелые от кайфа веки. Внутри нарастает шквал, торнадо. Я хочу в эпицентр, я хочу в сам эпицентр, в водоворот, и я знаю, что Нейл ведет меня именно туда… в эту бездну дикого удовольствия.
Непроизвольно, подаваясь бедрами вперед, и я уже на краю. Я плачу… чувствую соль своих слез на щеках, и тело на мгновение замирает, чтобы взорваться с яростной силой, впервые под мужскими руками. Я кричу или рыдаю… Мне кажется, я умираю, меня трясет, и я чувствую, как сокращаюсь вокруг его пальца. Сжимая его волосы все сильнее, ударяясь головой о стену, закрывая глаза в изнеможении… с последним «пожалуйста» переходящим в протяжный стон облегчения.
Наблюдал. Жадно. Боясь упустить малейший миг ее взлета. Вдыхая в себя ее крик. Слизывая свое имя с ее губ. И понимая, что теряю контроль, что сошел с ума только от того, что она обмякла в моих руках, и запах ее оргазма. Терпкий. Остросладкий. Он кружит голову, он срывает все планки, и я дрожащими от нетерпения пальцами, расстегиваю ширинку, освобождая пульсирующий член.
Приподнял Лию, прижавшись к ее рту губами, дразня языком. Чувствуя, как сгорает заживо в пламени желания тело, когда коснулся ее лона членом.
Распахнула глаза, впиваясь пальцами в плечи. Невинная. Черта с два, невинная. Она скручивала внутренности своей чувственностью похлеще любой опытной шлюхи. Ее хотелось брать до исступления. Хотелось полностью отдаться тому огню, который тек по венам, разбавляя кровь, превращая в кислоту.
Резкое движение вперед бедрами, и тут же губами поймать ее вскрик, остановившись. Позволяя привыкнуть к себе. Дрожа от удовольствия. И адской боли от потребности двигаться в ней, поглотить в то же пекло, в котором подыхал сам.
Такая горячая моя девочка. Такая узкая. Маленькая.
– Тшшш… малыш… – вырывается невольно, скатываясь в тишину комнаты, разбивая ее вдребезги, на осколки, тут же впившиеся в тело.
Отстраниться от нее, удерживая взгляд, чтобы сделать первый толчок. Второй. И третий. И сорваться с цепи. Содрать ошейник запрета с горла и слышать, как он с лязгом падает на пол.
Приподняв Лию под колени долбиться в нее, не позволяя закрыть глаз, теряя ощущение реальности. Сжимая ладонью грудь, оттягивая соски, шумно выдыхая в ее губы.
Смотрю в его глаза, своими затуманенными от слез и понимаю… что ДО – это еще не было рабством. ДО еще была свобода. Свобода сердца, души. Больше я не свободна. Я зависима… потому что, глядя в его глаза, прочла свой приговор, и это не тот приговор, который читали Нихилы в глазах своих Хозяев, я прочла приговор своей воле. Рабство начинается не с метки на одежде и чипа под кожей, рабство начинается тогда, когда понимаешь, что готова сама стать на колени и склонить голову… когда твоя душа уже на коленях. Я поняла это, когда открыла глаза после своего первого оргазма с ним… осознавая, что теперь я буду подыхать от голода сильнее, чем раньше. Ведь я уже попробовала на вкус… что значит быть с НИМ, быть ЕГО и что он может мне дать.
Приподнял вверх, и я впиваюсь в его плечи, задыхаясь в ожидании. Боль и тихий крик, не отрывая взгляда, почувствовать всего в себе, такого твердого, разрывающего на части. В губы всхлипнуть его имя… в какой раз, притягивая к себе, чувствуя, как окаменели его мышцы, как его трясет.
– Тшшш… малыш, – заставляет обхватить его шею руками и самой ответить на поцелуй. Он чувствует, какие соленые мои губы? Чувствует, что это не слезы боли… это слезы первого счастья? Моего. Самого. Первого. Счастья.
Вместе с первым толчком сильнее впиться в плечи, сжимаясь. Необратимо. Уже не избежать. Уже полностью в его власти. Второй толчок – впиться зубами в его губы. Неосознанно, невольно поделиться болью. И я чувствую, как взорвался контроль, как выпущен зверь на волю. Я сама его выпустила. И теперь он сожрет… и от осознания этого противоестественный стон наслаждения, уже иного, незнакомого, яростного. Выше, впечатывая в стену, глубже и яростнее… и боль сменяет волна за волной. Накрывают всплесками новых диких ощущений. Я больше не я, а стонущее, воющее животное, которое отвечает зверю на рычание инстинктивно. В самом примитивном танце, в самом первобытном. Больно и сладко, и не хочется ни мгновения передышки… смотреть в его глаза и чувствовать, как он берет меня не только плотью, но и взглядом. Отдает звериную похоть и жажду, заражая, отравляя его собственной дикостью, сминая мою грудь ладонями, сжимая соски, заставляя кричать… громко, надсадно, захлебываться криками, чувствовать, как снова по краю, по лезвию. Снова на грани шквала и взрыва…
Оторвал ее рывком от стены и опрокинул на пол, распахивая в стороны длинные ноги и вонзаясь в нее резким движением. Впиваясь пальцами в белоснежные бедра, с удовольствием глядя, как появляются синяки на коже. Как она сама сгорает в тысячах оттенков разных эмоций. Такая яркая палитра, что от нее слепит глаза. И я не согласен делить их ни с кем. Мое! Ее эмоции для меня. Голос. Только мое тело. Юное тело подо мной. И дикое желание разорвать его на части. Уступить ему, нависая над ней, вгрызаясь в горло клыками. Первый глоток, и неистовое желание выпить ее всю. Досуха. Оплетает бедра ногами, вынуждая мысленно выругаться. Сумасшествие. Оно накатывает быстро и резко. Лизнул рану на шее, отстранившись. Чувствуя, как сжимается пружина внутри, кажется, еще чуть-чуть, и она выпрямится, вырвавшись из тела.
Провел языком по ее дрожащим губам и тихим приказом:
– Кричи, малыш…
Боль смешивается с эйфорией, переплетается вместе с дикостью. Быть под ним, смотреть на него, когда он врезается в меня, когда берет не только плотью, когда впивается клыками в шею, делая глотки моей крови, и я уже понимаю почему его жертвы закатывали глаза от удовольствия. Боль взрывается в венах наслаждением, тягучим, вместе с глотками и касаниями кончика языка. Удерживает взгляд и проникает еще глубже… в меня саму, туда, где моя душа, берет ее так же яростно, толчками, заражая хаосом вожделения. Лезвие граней перед падением остро, очень остро, погружаясь в черные зрачки, слыша властное:
– Кричи, малыш…
И я понимаю, что меня разрывает на части, я кричу… я слышу свой собственный крик, и от наслаждения сводит судорогой все тело, еще сильнее чувствовать его в себе, сжимая изнутри, до боли внизу живота, до оглушительно-чистого экстаза, который взрывается не только в теле, но и в голове. Потому что заполнил меня всю. Без остатка, просочился в каждую пору на теле, пробивая насквозь безумным оргазмом, от которого крошится сознание.
Громкий крик ее наслаждения отдается в моем теле первой судорогой наступающего оргазма. Лихорадочно сжимает член изнутри, а я в который раз сжимаю зубы, сдерживаясь. Тогда я впервые заставил ее кончить. Одна из приятных способностей Деусов. Почему-то стало невероятно важным, чтобы она испытала наслаждение. Увидеть это выражение ослепительного кайфа на ее лице снова, почувствовать его быстрыми сокращениями, сожрать на ментальном уровне каждую эмоцию… Слабость, в которой не смог себе отказать.
Закинул ее ноги на свои плечи, проникая еще глубже, понимая, что уже причиняю боль… Но чудовище скалится в требовании настоящего удовольствия, и я не хочу противостоять ему, позволяя, когтями вспарывать кожу, до боли сжимая упругую грудь.
Зверь рычит, все сильнее тараня податливое тело, он слишком долго шел за своей жертвой, чтобы отпустить ее так просто.
Но жертва не сжимается в ужасе, не хрипит от боли. Она раскрывается все больше, она охотно подставляется под клыки животного, не переставая то ласкать его, то неистово отвечать на его поцелуи. И это ломает психику покруче любого эксперимента. Это вынуждает все сильнее долбиться в нее, рыча, ругаясь сквозь зубы, чтобы вдруг ощутить, как проткнула ребра спираль стальной пружины, вспоров кожу, вырвавшись из тела, разорвав на части легкие. И уже невозможно дышать. И я выгибаюсь, изливаясь в нее, стискивая ладонями хрупкие бедра.
Безумие вылетело наружу, оставив после себя пустоту. Не освобождение, а затягивающую, засасывающую в глухую пропасть пустоту.
Проект полетел к чертям. Долгие годы опытов. Огромные финансовые средства. Но единственное имело значение сейчас – это то, что не хотелось сломать ее тут же. Как я делал это всегда. Игрушки. Зачем они, если знаешь, что больше не будешь играть в них? Отдать другим нельзя. Поэтому лучше разбить. Разодрать. И чем больше осколков получится, тем острее будет послевкусие.
Но с ней… я вдруг четко осознал, что не наигрался. Тогда я еще верил, что играю.
Глава 19
Холодная вода размеренно била по коже крупными каплями, а мне все еще казалось, что я горю и не остываю. Словно от капель шел пар, когда они касались воспаленной кожи. И там, где остались следы от нашей бешеной страсти, щипало и саднило. Я смотрела на жидкое мыло и думала о том, что смою с себя его запах… Мне кажется, я просидела там несколько часов, не решаясь намылиться, вымыть волосы и всю себя. На внутренней стороне бедер следы моей крови и его спермы. Принадлежность обрела четкие формы, объем. Перестала быть просто фактом, стала осознанной… я ее приняла, как принимала его в себя, извиваясь под жилистым, мускулистым телом, и впервые в жизни кричала от наслаждения.
Осталось послевкусие, терпкое, острое. Везде. Я все еще чувствовала прикосновения Нейла и жестокие, сумасшедшие ласки. Если бы не умирать так скоро, то я уверена, что мне этих воспоминаний хватило бы на несколько жизней вперед. Каждый стон, рычание, хриплый голос, неумолимые толчки плоти.
Я не спрашивала себя, почему он набросился на меня, как голодный зверь, почему наплевал на проект. Мне не хотелось думать ни о чем. Нейл хотел меня. И это самое безумное ощущение – быть желанной тем, кого сама хочешь до дикости.
Я думала о том, как ничтожно звучит слово «хочу» и как безлико слово «люблю». Неужели можно назвать желанием острую необходимость, жизненно важную потребность, которую можно сравнить с дыханием или сердцебиением? Когда прикосновение несет боль от жажды новых прикосновений. Никогда не думала, что жестокость может быть нежной, а нежность болезненной, но каждая ласка Нейла была одновременно и нежной, и грубой. Я знала, на что способны Деусы. Нас этому учили, я знала, ЧТО он мог сделать со мной, в какую пытку превратить каждое проникновение и касание – я бы выла в агонии дикой боли. Он мог разодрать меня части и трахнуть каждую из них изощренно, жестоко, получая свою основную пищу – чужую боль, самое вкусное ментальное лакомство таких, как он. Я же орала от наслаждения, от ненормального сумасшедшего наслаждения. Нейл был со мной нежен настолько, насколько мог бы быть нежным Деус. И это сводило меня с ума от непонимания… это связывало сильнее страха, сильнее фанатизма, сильнее поклонения.
Я не хотела ничего анализировать, ничего не хотела сейчас, кроме как закрывать глаза… и снова, и снова возвращаться в эти минуты и секунды бешеного счастья. И за каждое мгновение последует расплата, за каждый осколок эйфории – боль. Тогда я еще этого не понимала. Тогда я вообще ничего не понимала. Куда лезу и что хочу получить, в ком хочу разбудить чувства.
Вы когда-нибудь хотели дотронуться до солнца? Или сжать пальцами пламя?
Я сделала и то и другое. Обожглась, теперь вся покрыта ожогами изнутри и снаружи, но я трогала это солнце и сжимала в своих руках пламя, оно лизало мое тело, я могу потрогать каждую метку, оставленную им, в виде тонких царапин на бедрах, следов от клыков на плечах, на груди. Трогая кончиками пальцев губы, я улыбалась… они настолько чувствительны, настолько болезненны, истерзаны его жестокими поцелуями, опухшие, саднящие. Как и там, между ног, где все ноет и болит от его вторжения. Но я бы ни за что не согласилась, чтобы было иначе. Я готова драться за каждую метку на моем теле, если бы их захотели свести. Это лучшие украшения из всех, что я когда-либо видела в своей жизни.
Но ведь каждый, кто приблизится к солнцу, обязательно погибнет. Я не жалела ни о чем… даже хуже – я понимала, что это лучший выход. Жить дальше и больше никогда не прикоснуться к пламени – слишком мучительно и больно. Человек создан желать большего, чем он имеет. Стремиться дальше, иногда в полный крах, в болото, которое кажется ему раем, а на самом деле это замаскированный Ад. Я шла в свой Ад сама, добровольно, в руки самого жестокого палача. Это были всего лишь первые шаги.
Зависимость уже вошла под кожу, дальше жестокая ломка, ни с чем не сравнимое мучение. Я по-прежнему жалкий Нихил, а Нейл по-прежнему недостижимое солнце. Он ясно дал это понять, когда поднялся с пола, застегнул ширинку и, не глядя на меня, вышел из кабинета. Возможно, немедленно принять душ и смыть с себя прикосновения к недостойному ничтожеству. Я ни на что и не рассчитывала. Слишком хорошо понимала пропасть, которая нас разделяет, и свою собственную участь. Прошло полчаса после его ухода, а я все еще лежала на полу и смотрела в потолок, скрестив ноги, одернув подол платья. Я улыбалась. От улыбки болели губы, а я все равно улыбалась. Еще через несколько минут вошел Лиам. Я медленно повернула голову и… никогда не забуду выражение его лица. Обычно всегда бесстрастного. На нем было удивление и полное непонимание. Более того, я увидела на его руках латексные перчатки и маячивших за его спиной слуг. Потом, позже, когда я смогу все обдумывать, вспоминать, я пойму, что Лиам пришел «убрать» после развлечения хозяина. Убрать мой труп или то, что от него осталось. Он кивнул слугам и склонился ко мне, поднял на руки, очень бережно, и отнес в мою комнату, прямо в душ. Не сказал ни слова. Тихо прикрыл за собой дверь… И только посмотрев в зеркало, я поняла, что все еще улыбаюсь.
Как скоро меня заберут отсюда? Какой будет моя смерть? Это будет быстро и безболезненно?
Я была готова ко всему.
За мной не приходили, а в доме ничего не происходило, кроме привычной тихой суеты слуг, снующих, как призраки, по темным комнатам. Словно я и не уезжала отсюда. Более того, вечером мне принесли ужин. А потом пришла помощница Клэр. Я помню, как приготовилась к очередному унижению, но она принесла с собой несколько пластиковых баночек. Поставила на стол.
– Если помазать ссадины – завтра от них ничего не останется. Это особая мазь, она залечивает следы от когтей и клыков Деуса.
Я кивнула и снова увидела взгляд… так похожий на взгляд Илайзы и Лиама – недоумение. Они, видно, все недоумевают, почему я до сих пор жива. Ничего, их разочарование долго не продлится.
Поужинав, я легла в постель. К мазям так и не прикоснулась. Я хотела, чтобы на мне оставались его следы. Какая разница. Все равно никто не увидит, а завтра меня ликвидируют. Я закрыла глаза и провалилась в сон.
Вокруг темнота, кромешная тьма. Настоящая, без проблеска света, и я знаю, что должна идти вперед, не сворачивая, бежать. Очень быстро бежать, потому что позади меня крадется нечто готовое меня сожрать, нечто нематериальное и жуткое. Оно хочет наказать меня за то, что я нахожусь там, где мне быть не положено… но, если я успею, если я пойду быстрее, оно не успеет меня схватить.
Темнота и ни одного шороха. Так мне кажется в самом начале, а потом я начинаю различать звуки… потому что тишина умеет разговаривать… у тишины свой язык, и вы никогда не слышали ничего ужаснее. Она говорит вашими страхами и фантазиями, она воспроизводит то, чего вы больше всего боитесь. И я слышала дикие крики умирающих, завывание ветра, треск пламени, я даже чувствовала тошнотворный запах гари. Наконец-то впереди показался источник света, и я побежала к нему, побежала так быстро, что мои ступни стирались в кровь. Я падала и поднималась, не оглядываясь. Туда, где свет. Но кто сказал, что свет несет добро? Иногда темнота укрывает намного надежнее, обнимая и пряча от всего, что видно на свету. От грязи, от порока, от ужаса и от смерти. Разве Смерть прячется во мраке? Нет, иногда она блестит и сверкает лучами обжигающего света.
Нейла звать бесполезно… он больше не слышит свою испорченную игрушку, я здесь совсем одна. Может, это и есть та самая казнь? Может, вот так умирают Нихилы? Выбежала на пустырь, похожий на бескрайнюю равнину, испещренную зигзагами на потрескавшейся земле.
И вдруг с ужасом увидела, как по земле ко мне ползут страшные твари. Они лысые, безглазые и безротые, они перемещаются, как гигантские пауки с человеческими головами. И я слышу их шипение, отступаю назад, упираясь спиной в стену, глядя расширенными глазами на мерзкие создания, в горле дрожит вопль ужаса. И я точно знаю, что когда они доберутся до меня, то растерзают на ошметки.
От ужаса замирает сердце, и я не могу дышать. Закрываю глаза, чтобы не видеть, когда они подползут ко мне растерзать.
Я не понимаю, как тихо шепчу пересохшими губами только одно слово… только одно имя. Нет, я не зову. Я просто хочу умереть с его именем на губах. И я кричу. Громко, оглушительно. Так громко, что от звука моего голоса трещит земля и поднимаются смерчи из пыли и песка.
А потом меня сжимают горячие руки, и от запаха земля уходит из-под ног, кружится голова. Я открываю глаза и погружаюсь в синеву, быстро, на бешеной скорости. Дух захватывает от восторга. Услышал! Он меня услышал! Руки сжимают так сильно, что хрустят кости, и я рывком обнимаю Нейла за шею, пряча лицо у него на груди, всхлипывая от раздирающей меня радости.
– Я заберу тебя отсюда.
Зачем? Можно остаться и здесь, если он рядом мне уже не страшно. Я уверена, что каждая гадская тварь боится его унизительным липким, паническим ужасом, потому что он сильнее и страшнее, потому что он и есть источник самого зла. Потому что я тоже должна бояться, а не любить его… Должна…
Распахнула глаза и подскочила на постели, задыхаясь, сбрасывая с себя невидимую паутину. Оглядываясь по сторонам… Это был сон. Просто кошмар, Лия. Просто кошмар. Жуткий, очень реалистичный ночной кошмар, после которого все еще трясет в лихорадке. Прижимая руки к лицу, вытираю слезы и на секунду замираю – потому что чувствую на них его запах.
Встала с постели и подошла к окну, отодвинула шторы и вздрогнула, как раз в этот момент открылись ворота, впуская на территорию машину Нейла. Сердце подпрыгнуло внутри, задрожало вместе с ворохом ненормальных бабочек внизу живота, прижалась к стеклу, всматриваясь в его силуэт, в то, как вышел из автомобиля, как захлопнул дверцу и пошел к дому. Вдруг Нейл поднял голову и посмотрел прямо на меня. Стиснула на груди халат, поправляя волосы за ухо.
Вернулся. Мне осталось совсем немного… Как глупо, как безрассудно продолжать радоваться в тот момент, когда за тобой пришла твоя Смерть.
– Это рискованный переход, Господин. Слишком рискованный с плохо обученным Нихилом. Это не тест, а настоящий вход в портал.
Я смотрела то на Клэр, то на Нейла.
Сразу после его возвращения мне приказали переодеться в довольно странную одежду, больше похожую на военную форму, и вывезли с территории особняка. Около двух часов мы ехали в машине, а потом мне завязали глаза и куда-то отвели. Когда сняли повязку, я оказалась на пустыре очень похожем на тот, который видела во сне. Только этот пустырь окружали высокие деревья.
Я внутренне сжалась, готовая к тому, что сейчас меня приговорят и казнят прямо здесь. Наверное, так это происходит. Нихила вывозят за черту города и уничтожают. Никаких свидетелей, потому что здесь только Нейл, Клэр и Лиам, а также несколько людей из личной охраны Деуса, при полном вооружении. Меня расстреляют? Как казнят Нихилов?
– Это необходимо сделать сейчас. И мне некогда слушать о риске.
– Насколько мне известно, ваша игрушка потеряла свои уникальные способности! Почему она до сих пор жива, мне совершенно не понятно!
Клэр сказала это очень тихо, но услышали все. Кровь бросилась мне в лицо, и я медленно выдохнула, когда услышала ответ Нейла:
– Моя игрушка не касается тебя никоим образом, кроме стандартных проверок, которые я приказал проводить. Как и не касается, кого и когда я трахаю. Трахаю до смерти или оставляю в живых. Займись делом, Клэр. Готовьтесь к переходу.
– Мне не нужно готовиться. У меня все готово. Это риск. Не для нее, она и так всегда рискует. Риск для вас. Если зов будет тихим или ошибочным, ложным, фальшивым. Вы можете не вернуться!
Нейл сжал челюсти и посмотрел на Клэр.
– Сегодня я слышал ее более чем отчетливо. Она не утратила способностей. И у меня нет времени. Приступаем.
Он повернулся ко мне.
– Смотри мне в глаза, Лия, смотри, куда тебе нужно попасть и провести меня. Ты должна сосредоточиться и представить себя именно там. Я покажу тебе весь путь, покажу, где ты окажешься, когда нужно будет провести меня. Смотри и запоминай, потому что, если не запомнишь, я уже не подскажу тебе. Ты знаешь, что портал открывается и закрывается по времени. Ты узнаешь, сколько минут есть у тебя, с помощью секундомера. Стрелка изменит цвет на синий, когда появится возможность перехода, затем на оранжевый, когда останется несколько секунд до закрытия портала, и на красный в момент пик, а потом снова почернеет.
Нейл взял меня за руку и надел мне на запястье своеобразные часы с очень тонким ремешком и прямоугольным циферблатом. Потом вдруг повернул мою руку ладонью вверх, застегивая замок. Он смотрел на три тонкие полоски чуть ниже локтя.
«Почему не свела?»
Опустила ресницы, чувствуя, как его большой палец касается одной из царапин.
«На память».
Зрачки Деуса слегка расширились, и я судорожно сглотнула, перевела взгляд на его губы, и мои собственные начало покалывать… Снова эта едва уловимая улыбка, от которой прострелило все тело током. Мне казалось, мое сердце остановилось, потому что я поняла – это не казнь, это переход. Мой первый настоящий переход.
Все чужое, враждебное. Вокруг люди или существа, похожие на людей. Улицы залиты серым туманом и моросит дождь. На меня не обращают внимания, наверное, потому что я похожа на них самих. В такой же странной одежде, больше напоминающей некое подобие формы – юбка до колен, рубашка строгого покроя, застегнутая на все пуговицы, на плечах погоны, на поясе оружие. Военный город. Здесь все одеты так же, как и я. Волнение зашкаливает, но я стараюсь быть спокойной. Иду по улице, сворачивая в переулок между высоченными домами. Здесь меня должна ждать машина, и уже спустя несколько минут я сажусь за руль. Впервые по-настоящему, а не на тренажере.
Мне знакома система, и я автоматически вставляю ключ в зажигание. Срываюсь с места, придерживаясь определенной скорости. Я отчетливо знаю, как нужно себя вести в этом мире. На учениях делала это не раз.
Дождь бьет в лобовое стекло, и фары выхватывают покосившиеся указатели.
Быстрый взгляд на часы – стрелка по-прежнему черная. Уверенно жму на газ, сильнее сжимая руль. Впереди блок-пост и шлагбаум. Сбрасываю скорость, равняясь с охраной, вооруженной до зубов. Невозмутимо опускаю стекло, достаю из бардачка документы и протягиваю военному.
Мужчина с непроницаемым выражением лица смотрит на пластиковую карточку, потом на меня.
– Вы можете проехать!
Отдал мне честь, и шлагбаум поднялся. Медленно выдыхая, чувствуя, как от волнения потеют ладони, въехала на закрытую территорию, обнесенную колючей проволокой, выруливая к служебной стоянке.
Место напоминает военный полигон. Выхожу из машины, взгляд на часы – черная стрелка.
Подхожу к двери высокого здания и провожу карточкой по монитору дисплея справа от двери. Цвет монитора меняется с черного на зеленый. Щелчок – и я вхожу в здание. Каблуки стучат по зеркальному полу, отмечаю краем глаза несколько вооруженных охранников, они тоже меня видят, но их заинтересованность носит совсем иной характер. Нарочито виляя бедрами прохожу к лифту. Они не запомнят мое лицо, они запомнят ноги, туфли и мою задницу, а также волосы, собранные в конский хвост на затылке.
Спускаюсь вниз в первый закрытый сектор. Карточка открывает дверь за дверью, пока я не оказываюсь в помещении, где меня ожидают трое одетых в военную форму мужчин. Один из них кивает головой.
– Госпожа Милантэ. Мы ждали вас. Дождь прекратится через два часа. Надеемся, вы не промокли?
– Через два часа – это слишком долго. Я бы не отказалась от крепкого чая без сахара.
Пароль произнесен. Снова кивок – и я вхожу в помещение. Дверь за мной закрывается. Взгляд на часы – стрелка стала синего цвета.
Набрав в легкие побольше воздуха:
«Нейл! Я на месте!»
Доля секунды, и я вижу, как вытянулись лица мужчин, как они выпрямили спины.
А мое сердцебиение зашкалило, когда я услышала голос Нейла:
– Вот и состоялась встреча. К делу! Без имен!
– Она может обождать в смежной комнате, – сказал один из мужчин, но Нейл тут же возразил:
– Проводник остается со мной.
Он даже не посмотрел на меня, я оставалась за его спиной, ближе к двери.