Паучиха. Личное дело майора Самоваровой Елизарова Полина

Был риск при выезде из города словить пробку и опоздать на свидание. К тому же Жаруа, хоть формально они и помирились, своим хронически хмурым видом мог испортить ей приподнятое настроение.

Инфанта решила пройтись по городу и найти какое-нибудь приличное кафе, где она могла бы, заперевшись в кабинке туалета, освежиться с помощью гигиенических салфеток и переодеться в обновку.

Напевая себе под нос незамысловатую мелодию, она бодро шла, на ходу изучая нарядные витрины.

Солидное, судя по входу и вывеске турагентство, манило рекламой Бали.

С яркого постера за неудачниками-прохожими следила надменная парочка: шоколадная, в раздельном розовом купальнике ОНА и мускулистый, в красных плавках ОН. Влюбленные, прикрытые бамбуковым зонтом, сидели на песке. В руках девушки была половинка кокоса, у парня — стакан с коктейлем янтарного цвета.

За их спинами манило синевой море.

Инфанта остановилась у витрины, чтобы прочесть «страстное», как выразился туроператор, предложение: всего за две тысячи пятьсот долларов на двоих.

Конечно, она сразу догадалась, что за эту цену можно получить только самый неудобный перелет и проживание в дешевой гостинице.

А если — в хорошей? С белоснежными, как ее новое белье, и хрустящим, как бумага, в которой оно лежало, простынями?

Охваченная приятным волнением, Инфанта приоткрыла дверь.

В небольшом, недавно отремонтированном помещении за офисными столами сидели шесть менеджеров. Заученными, притворно-радостными голосами они обрабатывали клиентов по телефону. Освободившийся парень приклеил к губам улыбку и, будто делая самому себе громадное одолжение, нехотя привстал из-за стола.

Подойдя к Инфанте, он окинул ее оценивающим взглядом.

Пальто из тонкой шерсти, дорогая сумка и пакет из славящегося своими заоблачными ценами «Женского рая» убедили его в том, что клиент стоящий.

— Чем я могу вам помочь?

— Хотела узнать про Бали. Предложение, которое на вашей рекламе, меня не интересует.

— Само собой, — понимающе усмехнулся парень. — Прошу вас, присаживайтесь. Чай или кофе? Что вы предпочитаете в это время суток?

— Стакан воды.

Через полчаса она узнала о самых роскошных, имеющих собственные идеально чистые пляжи отелях на острове. В некоторых из них цена начиналась от тысячи евро за ночь…

«А есть ли у Дани загранпаспорт?

Только у такой убогой, как я, его в наше время нет, а у любого, мало-мальски вменяемого человека должен быть».

Она ни разу не была не только заграницей — но вообще нигде, куда следовало добираться самолетом: панически боялась замкнутого пространства. И если с автомобилем сумела примириться достаточно быстро (его можно было в любой момент остановить или открыть окно), то при одной мысли о железяке, в чреве которой на огромной высоте люди добровольно запирались на несколько часов, ей становилось дурно.

Пока педерастичного вида паренек листал в компе и демонстрировал перед ней красочные картинки отелей, она представляла, как сидит в самолете рядом с Даней и почему-то это не вызвало у нее ни малейшей паники.

— Ну что, решились? Бронируем?

— Погодите. Мне это надо обсудить… с моим партнером…

Загранпаспорт мог бы в два дня организовать Петя, это решаемо.

Но как быть с тем, что за отдых заплатит она?

Она еще недостаточно хорошо изучила Даню, чтобы предвидеть его реакцию на ее предложение.

— Конечно! Держите мою визитку! Лучше звоните на мобильный. И можете писать в любое время, — двусмысленно хмыкнул паренек.

В ее второй, «шифрованный» мобильный, мгновенно подпортив настроение, совсем некстати постучалось сообщение от твари. Тварь хотела поговорить.

Инфанта придирчиво рассматривала себя в большое, висевшее над раковиной зеркало.

«Старею… Через пару лет пора будет грудь подтянуть…» — вздохнула она, натягивая водолазку.

Затем достала из сумочки небольшой флакончик арабских, подаренных Виолеттой Семеновной духов. Духами, убедив себя в том, что ее тело должно пахнуть чистотой, с едва уловимым, оставшимся после душа ароматом пачули, она не пользовалась. Но этот флакончик из разноцветного, тончайшего стекла носила при себе, чтобы при необходимости вдыхать их густой, способный перебить людские запахи восточный аромат.

От ее клиентов разило потом, замаскированным дезодорантом или туалетной водой, остатками застрявшей меж зубов еды, затхлыми шкафами, лекарствами и табаком. А если они были больны — их тусклая кожа едва уловимо источала запах подгнивающего плода.

По запаху ее воображение в минуты дорисовывало не озвученное, но очевидное — их место в пищевой цепочке, условия проживания, вредные привычки, наличие или отсутствие секса и спорта, даже заботу ближнего.

Открыв флакончик, Инфанта намочила тягучей эссенцией палец и с удовольствием вдохнула заигравший вдруг по-новому аромат. Отчего-то уверенная в том, что присутствующие в букете парфюмерной композиции растения цветут на далеком острове Бали, она нанесла по капельке за ушами и бережно убрала флакончик в сумку.

Выйдя из кабинки, наткнулась на высокого, статного, хорошо одетого молодого мужчину и с удовольствием отметила во встреченном на пути зеркале его жадный, обращенный ей во след взгляд.

— Ваш кофе уже остыл, — услужливый официант казался близнецом парня из турагенства. — Поменять?

Инфанта кокетливо пожала плечами. Расценив это как знак согласия, набриолиненный парень схватил со стола чашку и умчался.

Она достала переполненный сообщениями основной телефон.

Даня уточнял, все ли в силе на вечер. Петя спрашивал, бронировать ли коттедж под очередной сбор ордена, намечавшийся на середину декабря. В следующем сообщении Петя докладывал: назойливо стучавшийся к ним Вислаков, оказывается, косвенным образом связан с ее «объектом».

Приятная новость, обозначившая возможность получить новые, пока не вполне понятные рычаги давления, не вызвала особых эмоций.

Ответив Дане и проигнорировав Петю, она достала второй мобильный и дважды перечитала сообщение от твари.

Подошел официант и, рассыпаясь в извинениях, принес новый кофе. Подняв на него голову, она заметила, что молодой мужчина, уже другой, не тот, с которым она столкнулась, выходя из туалета, сидя за столиком, издали заинтересовано разглядывает ее.

«Неужели в наше время мужики еще способны видеть что-либо, кроме экрана своего мобилы? — улыбнулась Инфанта. — Или эта «Тайна Богини» — так, в переводе с арабского назывались духи, — действительно обладает магической силой?».

Скользнув по мужчине взглядом, за нарочитым безразличием скрывавшим ее смущение, она поймала себя на мысли, что впервые за все время тайного существования, до сего времени исправно подпитывавшего не только ее гордыню, но и общую кассу, она категорически никого не хочет видеть: ни Петю, ни Виолетту, ни Максима Тимофеевича, ни Игоря Петровича, ни даже Татьяну Федоровну, к которой всегда относилась с оттенком легкой жалости.

Хотелось одного: вложить свою руку в Данину и шагнуть с ним в картинку из постера; шагнуть из тени в свет.

Не зная, чем себя занять, чтобы не начать в ответ пялиться на мужика, Инфанта залезла в калькулятор.

Если лететь «бизнес-классом» и, ни в чем себе не отказывая, провести на Бали хотя бы дней десять дней, получалась весьма приличная сумма.

Мечта, тем более шальная и внезапная, всегда стоит дорого.

А впереди еще будет много мечт…

И это значит, что эти жалкие, алчные, трусливые люди, как ни крути, ей все еще нужны…

Рассчитавшись за кофе, оставив набриолиненному хорошие чаевые и неожиданно для себя на ходу подмигнув кафешному пикаперу, она вышла на улицу.

Моросил косой, мелкий, похожий на робкий вальс, дождик.

До свидания оставался час.

Она еще успевала забежать в кондитерскую, чтобы купить вкуснейший торт-суфле.

Даня, как выяснилось, был сладкоежкой.

Вспомнив его мягкий, с сочной родинкой живот и обоих мужиков из кафе, она ощутила себя до одури желанной, сочащейся и расслабленной, готовой немедленно осчастливить своей податливой готовностью любого встречного.

Чтобы, не расплескав, законтейнировать это мучительно-сладкое состояние, она достала из сумочки мобильный.

Не придумав ничего лучшего, набрала номер твари.

Варвара Сергеевна не стала делиться с дочерью всеми событиями прошедшего дня. Будь она откровенна, Анька, с ее эмоциональностью и обостренным чувством справедливости, так или иначе нашла бы повод испортить отношения с доктором.

А насчет полковника… Для того чтобы объяснить Аньке, что именно произошло сегодня у него в кабинете, пришлось бы признаться дочери в постыдно звучащих на слух вещах.

Мораль несовершенна до безобразия.

Одни и те же события, являющиеся для кого-то драгоценными воспоминаниями, у других, как ни странно, зачастую самых близких, способны вызвать только жгучее отторжение.

Для Аньки полковник был начальником ее матери, крепким профессионалом, имевшим вес и уважение в городе, надежным другом, всегда готовым прийти на помощь. И еще — устойчиво женатым человеком.

Разрушать этот надежный, как портрет вождя на стене, образ, мать не имела права.

С Валерой было еще сложнее — он был «спасателем», сумевшим сделать Анькину немолодую, со сложным характером мать счастливой.

Ларка, единственная подруга, была далеко, да и чем она может помочь?..

Самоварова понимала, сколь нелепо звучали бы на слух для прошедшей плен прокурорши размытые, связанные с глубоко личным жалобы на преследовавший ее злой дух…

Валокордин, наспех накапанный дочерью, подействовал: голова стала пустой и тяжелой. Кувыркавшаяся в ней истерика никуда не исчезла, но словно прилегла на время подремать.

Было только четыре дня.

Спать не хотелось, но и оторвать тело от дивана казалось непосильным подвигом.

Варвара Сергеевна открыла свою страничку в соцсети в когда-то подаренном Валерой дорогом мобильном. Вспомнилось, как он за ней ухаживал, как, прибегнув к помощи сына, прислал с ним телефон в эту квартиру, когда она, влюбленная и уязвимая, глупейшим образом на него обиделась, мысленно нагородив бог знает что.

Так ясно, будто было вчера, вспомнилось, как они жили на его даче, как доктор готовил завтраки и боролся с ее курением. Как бродили, держась за руки, по Риму.

В одной из витрин роскошных магазинов рядом с Piazza di Spagna она увидела черно-белый шелковый платок. Надев очки, разглядела и цену. Ахнув, махнула рукой и, рассмеявшись, сказала доктору, что под такой платок нужен кабриолет.

На следующий день, после завтрака, засела в летнем кафе с ноутбуком, кофе и папиросами. Доктор прошел прогуляться.

Когда вернулся, в руке у него был пакет, а в нем тот самый, дорогущий платок…

В горле завозился здоровенный мокрый ком.

— Ма, ну как ты? — осторожно приоткрыла дверь Анька. — Я там лазанью на ужин химичу. Нашла в морозилке готовое тесто и какой-то старый фарш. Ты попробуешь?

— Конечно! — через силу улыбнулась Самоварова. — Рецепт-то где взяла?

— Да ясно где, в инете. Мужик там и тесто сам делает, и фарш, но я, конечно, по упрощенке.

Варвара Сергеевна, не имея сил даже про себя иронизировать на счет кулинарных талантов дочери, послушно кивнула.

— Ну, подремли пока.

Анька прикрыла дверь.

Самоварова вернулась к просмотру страницы.

Она завела ее лет десять назад и использовала, когда в том возникала необходимость.

Назвала себя вымышленным именем — Василиса Соколова; никаких фотографий, из информации — только дата рождения.

Людское тщеславие частенько играет плохую службу — неукротимое желание увековечить себя нарядными фотками в Сети, похвастаться, поплакаться, пожаловаться и снова похвастаться — зачастую облегчало следователям работу.

Внимательно изучая странички причастных к тому или иному преступлению, было легко составить их психотип, вычленить круг контактов, изучить интересы, места обитания, иногда даже понять мотивы.

Особо умные и осторожные, само собой, здесь не светились.

Зато их ближний круг частенько давал подсказки.

В прошедшем августе, в Риме, расслабившаяся Варвара Сергеевна в один чудесный день вдруг символически закрыла страницу прошлой жизни — она расшифровалась, изменив в соцсети вымышленное имя на настоящее, и загрузила в профиль свое фото.

Этим она не ограничилась. Успокаивая себя тем, что давно отошла от дел и теперь имеет полное право быть как все, вывешивала на страничке фотки из Рима.

Вот она обнимается с доктором у фонтана де Треви.

Этот снимок был сделан в их первый, воистину волшебный вечер в Риме случайно подвернувшимся под руку добродушным, под хмельком, соотечественником.

А это — у входа в Ватикан. На ней тот самый новенький черно-белый платок, темные очки и льняной, свободного кроя, купленный перед поездкой на отдых, сарафан.

Ошеломляюще красивый вид с собора Петра, а еще — паннакота и два бокала искрящегося на солнце проссеко.

Под фотками — жидкие лайки обнаруживших ее страничку бывших сослуживцев и прочих знакомых, восторженные комментарии Аньки — ее первого в этой сети друга.

Обрадовавшись ее продвинутости, дочь начала пачками пересылать на мессенджер переснятые из старых альбомов фото.

«Ма, надо обязательно выложить вот эту, здесь ты молодая, — с обезоруживающей беспардонностью поясняла она в сообщениях. — А лучше даже эту».

Варвара Сергеевна, по несколько раз в день с умилением разглядывавшая забытые фото, остановила выбор на самом любимом.

Адлер, август восемьдесят четвертого.

В качестве доказательства, что мать и дочь загорели не на прополке дачных грядок, уверенно заняв место в кадре, рядом с ними красовалась нажористая южная пальма.

Пятилетняя шоколадка-Анюта в коротеньком платьице, смешно тараща в объектив свои карие, в обрамлении пушистых ресниц глазенки, сидит на коленях у матери. Ее пальчики вцепились в вафельный стаканчик с мороженым. Старший лейтенант милиции Самоварова, находящаяся в заслуженном отпуске, похожа на киноактрису — темные волосы собраны в «конский хвост», ресницы — и не лень же было! — прокрашены в два слоя дефицитной в те времена тушью «Луи Филипп». Еще молодое, еще упругое тело в белом сарафане, одна бретелька, не удержавшись на плече, манит загаром.

События прошлого как пройденные повороты реки.

Если бы память могла фильтровать их, храня лишь те, что наполнены счастьем!

Лежал бы тогда в памяти этот вечер, проведенный с дочкой в кафе на набережной, и еще много похожих, наполненных Анькиным смехом и баловством, густых южных вечеров.

Никитин так и не прилетел…

Раз в три дня Варя бегала на местную почту, заказывала разговор с Ленинградом.

В первую неделю Сережа еще давал скупую надежду словами «возможно» и «постараюсь». А потом его голос стал сухим, подчеркнуто вежливым, и этот чужой голос сообщил: «Ситуация поменялась».

Можно подумать, он в мае об этом не знал…

Андроповские чистки в рядах милиции, начатые еще Черненко в восемьдесят втором в рамках антикоррупционной кампании, хоть и поутихли, продолжались. Отделение, где Сережа был уже замом начальника по оперативной работе, до поры до времени не трогали, оно славилось «чистотой» и тщательным отбором кадров. Но по его чужому отрывистому голосу Варя поняла, что дело дошло и до них…

Каждый, даже честный милиционер, трясся тогда не только за свое место, но и за свободу.

Поездка на курорт к любовнице, еще и его подчиненной, могла мигом скомпрометировать целеустремленного, принципиального, далеко не всем удобного в прогнившей системе капитана.

Дерзкая мечта, подпитывавшая Варю с мая, к тому моменту, когда Никитин открытым текстом сообщил, что не приедет, успела сдуться.

Черпая радость в общении с дочерью, в их долгих прогулках вдоль берега моря, в придуманных на ходу сказках, рассказанных Анюте на ночь, в солнце и соленой воде, Варя излечилась от дурацких фантазий. Игриво и остроумно отбиваясь от симпатичных курортников, которых вовсе не смущало присутствие Анюты, Варя вдруг поняла, что больше не хочет зависеть от кучи обстоятельств и постоянно лгать.

В ней завозилось упрямое, горделивое желание порвать с женатым капитаном. Для того чтобы приехать домой на день раньше окончания отпуска и, встретившись где-то, объясниться с Сережей, Варя поменяла билеты. Да и Анька, насытившись отдыхом, уже рвалась домой — она была уверена, что все ее детсадовские подружки давно вернулись со своих дач и теперь играют без нее в «резиночку» и «секретики».

Но события, поджидавшие Варю по возращении, в очередной раз резко накренили лодку….

Мобильный, так и оставшийся зажатым в руке, начал настырно вибрировать.

«Валера!» — Сердце Варвары Сергеевны забилось, как у обманутой школьницы.

Оказалось, звонила Марина Николаевна…

— Вы что, приболели? Уж простите, что сразу не перезвонила. Закрутилась.

— Я задремала.

— Ой… Я вас разбудила?

Варвара Сергеевна с трудом вспомнила, что отправляла Марине эсэмэску.

— Все нормально… Наверное, хотела поинтересоваться, как вы побывали на приеме, — все еще находясь под воздействием валокордина, вяло ответила Самоварова.

— Знаете, я под таким впечатлением! — затараторила Марина. — Но это не телефонный разговор.

— Она что, использует какие-то противозаконные методы?

— Конечно, нет… Просто сейчас мне не очень удобно рассказывать, бегу по городу, да и увидеться, честно говоря, хотела, — запыхавшимся голосом пояснила она.

— Ясно.

В свете последних событий Варваре Сергеевне было не до Марины с ее гиперчувствительностью, с лихвой хватало и собственной рефлексии.

— Кстати, кричите «ура!». Невероятно, но мне удалось записать вашу дочь к «чудо-женщине» на следующую неделю.

— И время, конечно, уже назначено…

Нашарив под кроватью тапки, Варвара Сергеевна осторожно привстала с дивана. Голова по-прежнему была не на месте, но звонкий голос Марины постепенно возвращал ее в реальность.

— Да… — замялась собеседница, — среда, двенадцать дня.

— Знаете, я очень благодарна вам за хлопоты, но, боюсь, дочь в это время работает. Может быть, с ней можно как-то связаться и оговорить удобное для обеих время?

— Я же вам говорила… Это невозможно. Она никому не дает свой номер.

— Но она же должна была вам как-то представиться?!Да и на на приеме вы были в каком-то конкретном месте, не так ли?

— Принимает она в приличном салоне, в центре города. Насколько я поняла, арендует кабинет и появляется там только под запись.

— Дайте мне адрес салона. Я подъеду туда и познакомлюсь, прежде чем отправлять к ней дочь.

В зависшей паузе Варвара Сергеевна отчетливо расслышала истеричные гудки проезжавших рядом с Мариной автомобилей.

— Варвара Сергеевна, не стоит… Ей это категорически не понравится, да и не будет она с вами разговаривать. Перед визитом меня предупредили: клиент должен прийти на прием один.

— Чертовщина какая-то! — не выдержала Самоварова. — Эта женщина, судя по всему, вас как следует обработала, раз вы, аналитик, несете такую чушь! Подозреваю, что это гипноз. Но если его воздействие вам поможет в достижении цели, что же… желаю удачи. И приношу свои извинения, что заставила вас хлопотать.

— Ничего страшного… — разочарованно промямлила Марина.

— Еще раз простите меня. Моей дочери скоро сорок, думаю, она и сама в состоянии решить свои проблемы! — жестко подытожила Самоварова.

Любопытство по отношению к «чудо-женщине» по-прежнему не отпускало, но Ларкины недавние категоричные слова были, как ни крути, исполнены здравого смысла.

— Разумеется… Мы часто делаем непростой выбор. Знаете, мне тоже было страшно к ней идти, но я решила, что цель оправдывает средства. Наш знакомый, записавший меня на прием, буквально за пару сеансов вылечился от опухоли. На днях он был в клинике, и МРТ показало: он здоров! Эта чудесная новость развеяла мои сомнения.

— Дай Бог нам всем здоровья, но меня эти шпионские игры настораживают.

Варвара Сергеевна подошла к комоду и, открыв ящик с бельем, достала конверт с фотографиями.

«А может, лучше его оставить в комнате на видном месте? И посмотреть на реакцию доктора?..»

— Поймите, она опасается, отсюда такая секретность.

— Кого?

— Известно кого… Мафии, которая захватила систему здравоохранения. Вы же понимаете, насколько она им неудобна. Люди часто живут с неверным диагнозом, оставляют в клиниках целые состояния ради того, чтобы хоть как-то продлить себе жизнь. А она способна исцелить за один прием!

— Вы хоть имя-то ее знаете? — Самоварова металась по комнате, раздумывая, куда положить конверт.

— Ее называют Инфантой.

— Спасибо. Это очень информативно, — усмехнулась Самоварова.

— Вы все же подумайте… Если дочь не придет — не страшно, уверена, она закладывает подобные риски, поэтому и берет недешево. Но мою, казалось бы, неразрешимую проблему она убрала на раз-два. Голова словно очистилась от ненужного хлама. Я больше не приезжаю к вашему дому, вспоминаю об этом как о наваждении. А к мужу вспыхнули чувства! Вот, сейчас упорно работаем над продолжением рода!

Самоварова перемещалась по комнате в поисках шариковой ручки.

Черт побери, когда в этом не было необходимости, они постоянно попадались на глаза, а сейчас как назло все до единой куда-то исчезли!

— Мариночка, я еще раз желаю вам всего самого наилучшего. Будьте здоровы и счастливы.

Открыв косметичку, Самоварова достала из нее ярко-красный карандаш для губ.

«Инфанта» — крошившимся под нажимом руки карандашом написала она на обратной стороне злосчастного конверта. И тут же с горечью удивилась — выходит, она уже настолько не доверяла своей голове, что опасалась забыть простейшее, из трех слогов, слово.

Подумав, убрала конверт обратно в ящик и забросала сверху бельем.

Подбив свободной рукой стильную, уложенную в машине с помощью подручных средств стрижку, Инфанта позвонила в дверь. Подцепив пальцами лежавший в кармане пальто мобильный, бросила взгляд на экран — была ровно половина шестого.

Щекотливый разговор о поездке на Бали она решила завести после секса.

Щелкнув замком, он предстал перед ней на пороге в пиджаке, рубашке и джинсах.

Она ни разу не видела его ни в костюме, ни в брюках, но и в пиджаке он в своей квартире ее еще не встречал.

— Проходи, зайчик, — прильнул губами к ее холодной щеке.

— Я торт купила. Суфле. Не так давно пробовала такой, торт божественный.

Он молча взял из ее рук коробку и, ничего не ответив, понес на кухню.

«Так он доволен или нет?».

Когда не «слышишь» человека, его поведение можно расценить как угодно.

Кухонный стол, сервированный по всем правилам этикета, был накрыт на троих.

На контрасте с бедненькой обстановкой квартиры это выглядело и трогательно, и странно.

В центре стола стояли два салата — оливье и мимоза, — тарелочки с рыбной и мясной нарезкой, какое-то заливное.

— Ты купил это все в кулинарии? — улыбнулась Инфанта.

— Купил. В самой лучшей. Мой руки и садись за стол.

— Я мою руки чаще всех в этом городе, а может быть, и на этой планете! — рассмеялась она.

— Выпьешь водки? — спросил Даня, когда она вернулась. Его вопрос был больше похож на утверждение.

— А что сегодня за праздник?

Не ответив, он выудил из морозильника запотевшую бутылку отечественной водки.

— Дай-ка посмотрю! — подскочила к нему Инфанта, — Я и забыла, что есть такая водка!

— А по юности ты разве такую пила?

Не желая развивать тему про юность, она вместо ответа погладила его чуть ниже живота.

— Погоди… — мягко отстранил ее руку Даня, рассматривая водочную этикетку. — Она не хуже нынешних хваленных импортных.

— Да и я с той компанией особо дружбу не вожу, — кокетливо улыбалась Инфанта.

— А с кем водишь? — неожиданно серьезно спросил он.

— С тобой…

— А еще?

— Давай-ка поедим. Я, честно говоря, даже не помню, завтракала ли, — увернулась она от его взгляда и присела на одну из колченогих табуреток, придвинутых к столу.

Даня взял с захламленного банками и чахлыми цветами подоконника мобильный и бросил взгляд на экран.

— Потерпи еще пятнадцать минут, хорошо?

Она обиженно пожала плечами.

— Я так поняла, мы кого-то ждем?

— Да.

— И этот кто-то придет к шести?

— Минута в минуту.

Ей стало не по себе.

— У тебя есть… сигареты?

— Где-то лежали, но в этом доме не курят, — послышались в его голосе категоричные нотки.

— Так есть же лоджия.