Паучиха. Личное дело майора Самоваровой Елизарова Полина

Оперевшись о дверной косяк в коридоре, она с трудом стянула с ног ботинки.

«Хоть бы Анька пораньше пришла!» — промелькнуло в голове.

Борясь с тошнотой, добрела до кухни.

Содержимое конверта, как она чувствовала, не сулило ничего хорошего. Махнув рукой домашние правила, она первым делом закурила.

Доктор бы сейчас ее прибил — в таком состоянии еще и курить!

Только где он, этот доктор?!

Так же, как и полковник, поглощенный своими проблемами, он не желает ее слышать.

— Так вот он где! — вырвалось вслух у Самоваровой, и она разразилась громким нездоровым смехом.

На фото, что она извлекла из конверта, был запечатлен Валерий Павлович. Снимали со стороны улицы. Доктор сидел за столиком, напротив него — довольно молодая, не старше сорока, женщина.

Судя по тому, как эти двое склонились к друг к другу, беседовали они о чем-то личном. На нечетком фото темноволосая женщина выглядела довольно миловидной. Что-то в ее облике показалось Варваре Сергеевне неуловимо знакомым. Она ее вряд ли знала, но совершенно точно где-то видела.

В правом нижнем углу снимка стояло время: двадцать один ноль три.

Пошарив по кухонным ящикам, Варвара Сергеевна нашла в одном из них лупу.

На Валере была легкая кожаная куртка, которую они купили в прошедшем августе в Риме.

«Сложная пациентка…» — вспомнила она причину, по которой доктор вчера допоздна задержался на работе.

— Класс! — отбросив фото на стол, подмигнула она сидевшей в дверном проеме красавице Капе. — Видишь, как все просто… Пока один защищает больную жену, другой спасает сложную пациентку…

На мобильный раздался звонок с неопределившегося номера.

Нажав на кнопку приема вызова, Варвара Сергеевна, прислушиваясь, молчала.

На том конце тоже молчали.

Так прошло несколько минут.

Когда Самоварова оторвала телефон от уха, оказалось, что неизвестный уже отключился. Коротких гудков она почему-то не услышала.

Рассеянно оглядев кухню, она полезла в аптечный ящик за глицином, но успокоительного в обычном месте — все один к одному! — не оказалось.

Вывалив содержимое ящика на стол, Самоварова принесла из комнаты очки. Разглядывая даты на пузырьках и упаковках, раздраженно, не понятно к кому обращаясь, кричала:

— Анька, засранка! Здесь больше половины давно просрочено, а ей все некогда разобраться и выбросить!

Покидав в мусорное ведро добрую половину, заметила оставшуюся лежать на столе помятую пачку таблеток. Этот адский транквилизатор ей когда-то назначила врачиха из ведомственной поликлиники, где она наблюдалась, выписавшись из больницы. Попринимав его пару дней, Самоварова стала замечать чудеса — от нее вдруг стала «отъезжать» раковина, в левом углу ее комнаты завелся не утихавший днем и ночью сверчок, а в голове присутствовало постоянное ощущение карусели. Зато депрессия как будто сдалась и уползла, наблюдая за ней из-за угла — с таким изобилием тревожных чудес вокруг Варваре Сергеевне стало скучно лежать целыми днями на кровати.

Как только бросила принимать таблетки, депрессия — родненькая и настоящая — вернулась, а чудеса исчезли.

Самоварова выдавила из блистера таблетку и, давя в себе сомнения, сунула ее в рот.

Фильтр для воды был пуст.

Чертыхнувшись, она выплюнула таблетку в помойное ведро.

— Ладно, справимся без этого дерьма, — неуверенно пояснила она переместившейся на кухонный шкаф Капе.

Кое-как прибравшись на кухне, Самоварова, брезгливо, кончиками пальцев, прихватив фото, пошла к себе.

Упала в кресло, поправила на носу очки.

«Неужели след ведет к Валерке?! Выходит, Маргарита Ивановна озвучила в нашу прошлую встречу не такую уж нелепую версию… Но при чем тут Никитин? При чем мусорные мешки? Если в поджоге, выжившем доктора из дома и заставившем его испытывать неудобства в чужой семье, присутствует логика, то во всем остальном ее нет…»

Логика. Царица всей ее жизни.

Логике она училась, разглядывая на первомайских демонстрациях чужих людей и выдавая удивленной матери свои предположения. Логика помогала ей решать необязательные для крепкой четверки задачи в школе, логике их учили в институте, логика была первейшим помощником в расследовании преступлений.

Но разве не логичными были некоторые самые сложные преступления?

В основном, они совершались психопатами. И дорожка, выходит, снова вела к доктору. Психопаты — по его части.

Дамочка на фото — какова ее цель?

Внести хаос в жизнь доктора, увести его из семьи?

Но для этого в женском арсенале имеется куча других, более надежных и доступных средств, чем поджигать, рискуя быть пойманной, квартиру, а затем набивать тухлятиной и волочить под дверь сопернице тяжелые мешки.

Что-то смутное и тщательно спрятанное билось в глубине сознания, не находя ни выхода, ни ответов.

Самоварова убрала фото в конверт и спрятала его в комоде, прикрыв своим бельем.

Подавив порыв немедленно обыскать Валерины вещи, она, не придумав ничего лучшего, разобрала диван.

Закутавшись в плед, дождалась, пока обе кошки примостились в ногах.

С прикроватного столика на нее поглядывала пачка глицина, лежавшая здесь с позавчерашего вечера. Засунув под язык сразу две таблетки, Варвара Сергеевна прикрыла глаза.

Интуиция. Вечная соперница Логики.

Навязчивые, как мелкая и кусачая мошкара, мысли крутились не вокруг доктора и миловидной женщины, воспоминания вновь отшвырнули ее далекий восемьдесят четвертый год.

…Про «пальчики-свирельки» он впервые шепнул ей в том мае.

Уставшие и разморенные, они лежали на чужой кровати.

Со стены напротив на них осуждающе поглядывал шерстяной, бордовый, с рисунком, чужой ковер. Одному Богу известно, где Никитин всякий раз добывал ключи от квартир приятелей… Да и чьи это были квартиры? Уже и не вспомнить.

В тот прозрачный, прохладный майский день, следующий после ее дня рождения, она поняла, что является для Сережи существенно большим, чем увлечение. Больше, чем компромисс между настырным зовом требующей разнообразия молодой плоти и чистоплотной совестью семьянина.

Капитан, горевший допоздна на работе и умудрявшийся добросовестно заботиться о семье, впустил ее в часть своей большой и щедрой души.

Никитин выбил для них с Анькой путевки в санаторий в Адлере и настоял на том, чтобы она взяла полагавшийся ей отпуск полностью. «Подумай о дочери! — убеждал он. — А мы в отделе с удовольствием от тебя отдохнем…» — напускал он на себя серьезность.

В санаторий они должны были выехать третьего августа. Путевка была с четвертого, на двадцать один день, но сутки съедала дорога в поезде, лететь самолетом было дорого.

Слушая вполуха жаловавшуюся на учеников Ольгу, Варя судорожно крутила в голове шальную мысль — вот бы Сережа прилетел к ней на юг, хоть на пару дней! Глядя мимо Регины, усаживавшей куклу на самодельный, из песка и веток трон, она представляла, как, уложив спать накупавшуюся и набегавшуюся за день непоседливую Анюту, мчится к любовнику на берег моря, над которым расстилается покрывало из сочных южных звезд.

Как они, наконец свободные от косых взглядов коллег, вязнут ногами в песке, вдыхают аромат раскрывшихся в ночи диковинных растений, как пьют вино из терпкого винограда и неторопливо целуются.

Когда, стыдясь своих дерзких фантазий, она предложила это Сереже, тот, не став ничего обещать, отвел глаза и сказал, что постарается что-то придумать.

«Но тебя же могут отправить в командировку!» — испытывая жгучее чувство вины перед его семьей, убеждала она любовника.

В конце концов, вступив на путь лжи, терять уже было нечего…

В начале июня у Ольги заканчивались экзамены в музыкальной школе, и Варя втайне надеялась, что счастливица-соседка, отправившись следом за учениками на долгие летние каникулы, сможет хотя бы раз на рабочей неделе присмотреть по вечерам за Анютой, за неимением иных вариантов пристроенной в группу летнего детского сада.

Но Ольга вдруг перестала появляться во дворе.

Несколько раз, по вечерам, Варя набирала соседкин номер, но на звонки никто не отвечал.

Лето былом тяжелым. Как только под бывшего министра МВД Щелокова стали активно копать, в органах начались серьезные перестановки.

Все, от дежурных до генералов, боялись быть обвиненными в коррупции или несоответствии занимаемой должности. Отгулы и уходы со службы раньше окончания рабочего времени стали почти невозможны. Самоваровой приходилось нестись галопом в сад, чтобы успеть за дочкой.

В один из таких вечеров она с удивлением обнаружила в летней группе Регину.

Варя, попросив у вымотанной к концу дня воспитательницы разрешение позвонить с детсадовского телефона (мобильных-то тогда не было!), набрала Ольге, чтобы предложить ей забрать дочь.

Она трижды набирала соседке, но ответом были длинные гудки.

— До какого вы часа? — на всякий случай уточнила она у воспитательницы.

— Пока всех не разберут… Не оставлю же я их здесь без присмотра! — недобро и устало хмыкнула та.

Памятуя о том, что Ольга не раз ее выручала, Варя, договорившись с воспитательницей, решила сделать доброе дело и забрала вместе с Анютой Регину.

Ольга явилась к ней в дом в девятом часу вечера и, вместо приветствия и благодарности, с порога начала возмущаться:

— Как так можно?! Предупреждать же надо! Ворота в саду закрыты, пришлось в какую-то дырку лезть. На двери группы замок, все давно ушли.

— Конечно, ушли… Они же до семи! — растерялась Самоварова. — Не могла догадаться, что я забрала твою дочь? — вяло отбиваясь, она чувствовала себя виноватой.

— Догадалась, как видишь…

За те пару недель, что они не виделись, Ольга сильно изменилась.

На ней была длинная модная юбка на резинке и сочно-розовая, балахонистая кофта. Вместо жутковатых, сплетенных узелками макраме сов, которыми Ольга часто украшала свою безликую одежду, на шее у нее болтались яркие длинные бусы, с мочек ушей свисали желтые клипсы. На голове у нее теперь был «каскад», несколько прядей она вытравила.

— Регина, быстро домой! — стоя в коридоре, выкрикнула соседка. В руках у нее был пакет. — На, для Анюты! — Звякнув россыпью разноцветных пластмассовых браслетов, она выудила из пакета бутылку дефицитной газировки, которую и сунула ей не глядя.

Регина, смотревшая на кухне вместе с Анькой «Спокойной ночи, малыши!», уходить не хотела. Как пришли из садика, Самоварова быстро сварганила девчонкам лакомство — яблочную шарлотку, и Ольгина дочь, как маленький оголодавший щенок, воровато косясь на хозяек, с удовольствием проглотила целых три куска. Анюта, у которой уже разъехались по дачам подружки, в тот вечер была дружелюбней, чем обычно, и даже позволила нелюбимой соседке поиграть со своими куклами.

После того как Ольга с Региной ушли, Варя еще долго не могла избавиться от скверного осадка.

Весь июнь Регина ходила в летнюю группу и, со слов недовольной воспитательницы, Ольга частенько заставляла себя ждать до восьми вечера. Памятуя о вышедшей боком инициативе, Самоварова больше не порывалась забрать чужого ребенка и сама за помощью к соседке не обращалась.

В один их выходных, кажется, уже в июле, Самоварова, выйдя из подъезда, заметила Ольгу и Регину, гулявших во дворе.

Соседка, на сей раз в индийских джинсах и дефицитной кофточке «марлевке», как ни в чем ни бывало помахала ей рукой.

Самоварова подошла к лавочке, на которой лежал журнал «Бурда» и спицы — судя по яркой пряже, рассыпанной на пакете, соседка вязала что-то модное.

— Варь, вы когда на море? — выждав, пока Варвара Сергеевна с интересом полистала журнал и отложила его в сторону, обратилась к ней Ольга.

— В начале августа.

— Куда конкретно?

— В Адлер.

— Надолго?

— Двадцать один день плюс дорога.

— Дорогая путевка?

Самоварова, не понимая, к чему она клонит, замялась.

— Потяну… За меня профсоюз частично платит. Санаторий ведомственный, для сотрудников МВД и их семей.

— Слушай… Я вот думаю: а если мне с вами Регину отправить? — невозмутимо выдала соседка. — Готова выкупить путевку по полной стоимости, и доверенность на тебя, как положено, оформлю.

Варя опешила. Брать с собой в долгожданный отпуск чужого четырехлетнего ребенка?!

Да и все ее фантазии про юг продолжали крутиться вокруг Никитина.

— Это исключено. Я же сказала: санаторий для сотрудников и их семей.

— Неужели нельзя что-то придумать? Я была бы тебе по гроб жизни обязана! — Ольга, с горячечной мольбой во взгляде, вцепилась в рукав ее летней блузки. — Ты же вкалываешь как проклятая, ты, в конце концов, не какая-нибудь секретарша, а офицер! Неужели тебе не могут пойти на встречу?! Да и девчонкам вдвоем было бы веселей… Моя так просто мечтает поехать с вами!

Огорошенной Варе показалось, что Ольга глупейшим образом над ней издевается.

Но, вглядевшись в ее лицо, она с неприятным холодком внутри заметила, что соседка действительно загорелась этой нелепой идеей.

— Оля, это исключено! — отрезала Самоварова, — Если бы я и могла взять путевку, скажу прямо: я не готова брать на себя ответственность за твою дочь… — добавила она уже совсем тихо, заметив, что сидевшая возле них на корточках Регина внимательно прислушивается к разговору.

— Но я же тебя не раз выручала, когда ты решала… свои личные дела! — не отступала Ольга. Варя, привстав с лавки, отвела глаза. Не только наполненный болезненной страстью взгляд, но и голос соседки — нервный, мощный и тонкий одновременно — ее напугали.

— Мы выручали друг друга, но это не так сложно: посидеть с чужим ребенком пару часов. А то, что просишь ты — как уже сказано, прости, неприемлемо.

— Ладно, я поняла… — многозначительно протянула Ольга и наконец отцепилась от Вариного рукава.

Воздух, обдавший удушливым городским летним жаром, пропитала неясная угроза.

«Жалко, конечно, Регинку. — Повернувшись спиной к соседке, Варя перевела взгляд на девочку. — Правильно соседи судачат: после гибели родителей Ольга стала особенно странной… Как же я раньше не замечала? И этот ее новый модный образ… Так сильно перемениться за пару недель! Неужели снова влюбилась? Но… пытаться устроить за мой счет свою личную жизнь?! Мне бы со своим ребенком и мужчиной разобраться…»

После этого разговора их отношения были окончательно разрушены.

Через несколько дней, когда Варя немного отошла, в ней завозилось неясное чувство вины. Не перед Ольгой, скорее перед Региной.

Перед глазами стоял образ серьезной не по годам, молчаливой большеглазой девчонки, которая с важным видом тщательно намывала руки в ее ванной, жадно поедала посредственную шарлотку и с отчаянной надеждой, которая, словно птичка, готова была выпорхнуть из ее тщедушного тельца, прислушивалась к нелепому разговору про отпуск.

В надежде прояснить и как-то сгладить отношения, в один из вечеров Варя набрала соседке, но на звонок снова не ответили.

Во второй половине июля Регина вдруг перестала ходить в летнюю группу.

Варя поинтересовалась у воспитательницы, и та ответила, что мать, написав заявление, забрала ее до осени, отправив на дачу к тете и дяде.

Насколько было известно Варе, у Ольги, часто сетовавшей на то, что не с кем оставить дочь, после смерти родителей родни не осталось…

Кошки спрыгнули с кровати и бросились в коридор, на несколько секунд опередив дверной звонок.

Характер звонков безошибочно оповещал Самоварову о том, кто пришел.

Валера нажимал один раз — коротко, до отказа вдавливая кнопку.

Олег, ценивший не только свой, но и чужой отдых, звонил осторожно.

Анька же с детства трезвонила так, будто вот-вот описается.

А тварь, подкинувшая на днях под их дверь мусорный мешок, звонила воровато и зло.

Это была Анька.

Самоварова накинула халат и вышла из комнаты.

— Ма, ты что, приболела?

Одним из самых лучших качеств дочери была ее отходчивость. Взрывная и эгоистичная, она, в отличие от Самоваровой, привыкшей с детства существовать в родительском доме в состоянии холодной войны, так жить не умела.

— Немного устала, — солгала Самоварова.

— На курсы сегодня ходила?

— Угу, — снова соврала мать.

— А что там с камерой-то с вашей? Куда она делась?

— Исчезла, — беспомощно и тихо уронила Самоварова.

— Я так и знала, эта затея — дурацкая! — безапелляционно заявила Анька. — Такие дела всем подъездом решаются, единоличников никто не любит. Вот Маргарита-то ее и выдрала! — раздеваясь, беспечным голоском глумилась она.

— Господи, да не городи ты чушь! — с трудом сдержала себя Варвара Сергеевна, чтобы не перейти на крик.

— А я, знаешь, решила отказаться от приема гормонов! — не глядя на мать, продолжала тарахтеть дочь. — Вчера весь день мутило, будто три дня бухала. Возможно, ты права, не надо в себя всякую химию пихать!

— И что ты будешь делать? — равнодушно поинтересовалась Варвара Сергеевна.

Скверные события сегодняшнего дня отбросили переживания о дочери на второй план. Права Ларка, пусть делают, что хотят! Потерпеть осталось месяца два, молдаване клятвенно заверяли: даже с учетом того, что Валера решил потратиться на ремонт в санузле и ванной, до середины декабря закончат.

— Ой, мам, не знаю… Надо поискать хорошего остеопата, может, у меня опущение матки. А может, экстрасенса. Только не говори, что это полный бред!

— Я и не говорю… — обомлела Самоварова.

Упрямая Анька сама пришла к тому, о чем размышляла Самоварова, не зная, с какой стороны к ней подступиться.

— Если найти имеющего хорошие рекомендации специалиста, вполне возможно, он поможет. Попытаться нормализовать в твоем организме потоки энергии намного безопасней, чем травить себя гормонами.

О «чудо-женщине» она, конечно, промолчала. Прежде чем добиваться приема для Аньки, эту знахарку надо пробить. Все же, Калинина, пытаясь загасить ее порыв, в целом была права: не следует доверять здоровье дочери непонятно кому, опираясь на слова случайной знакомой.

Никитин, увы, ей больше не помощник.

Придется задействовать другие каналы, например, ту же Ларку.

Вспомнив о Калининой и Никитине, Варвара Сергеевна вновь помрачнела.

Что за «жесть», как сказал бы Олег, происходит вокруг?!

Единственная подруга и близкий друг именно сейчас, когда ей так нужна поддержка, поворачиваются к ней кто — боком, кто — спиной!

— Мам, еда какая-нибудь есть? — Дочь подошла к Самоваровой и ласково потерлась о ее щеку.

— Я сегодня не в форме. Можно сварганить омлет с колбасой.

Анька внимательно вглядывалась в ее лицо:

— Иди, полежи… Ты очень бледная.

— Надо бы чайку заварить покрепче, с лимоном.

— Я заварю… Вот, зацени!

Анька, изображая балерину, встала на цыпочки, вытянула левую руку и начала махать ею перед материным носом.

Через несколько взмахов Самоваровой наконец удалось разглядеть блестевшее на среднем пальце дочери кольцо.

— Олег утром подарил!

Теперь было ясно, с чего так светилась Анька.

Несмотря на свое удрученное состояние, Самоварова невольно разулыбалась.

Если сама она, как частенько говорил Валера, осталась любопытным ребенком в глубине души, то у ее почти сорокалетней дочери ребячество лежало на поверхности и, похоже, сдаваться «взрослости» совсем не собиралось.

— А что, сегодня праздник какой-то? — Варвара Сергеевна поймала Аньку за руку и принялась разглядывать кольцо. Олег явно потратился — колечко хоть и было на первый взгляд нежным и девичьим, сапфир в середине, ограненный россыпью бриллиантов, выглядел солидно и серьезно.

— Сегодня праздник любви!

— Неужели?! — Варвара Сергеевна вспомнила про фото с Валерой, спрятанные в комоде с бельем.

— Собачились мы с Олегом постоянно… А сегодня проснулась под утро, смотрю на него и думаю — зачем? Ну, не хочет идти к врачу, я же насильно его туда не затащу! Обняла его, поцеловала, ну, а дальше… сама знаешь, как бывает, — Анька драматично вздохнула и опустила голову, пытаясь изобразить смущение. — Думаю, он заранее прикупил его, чтобы подарить на Новый год, да вот не выдержал и вручил просто так! — Она подняла голову и раскинула в стороны руки. — В честь дня любви! Теперь и на Новый год что-нибудь подарит! — пританцовывая на месте, веселилась она.

— Класс! — захлопала в ладоши Самоварова и все же не удержалась от колкости: — Почаще бы такие дни любви, тогда и к врачам ходить не надо.

— Иди, отдохни. Я сама что-нибудь приготовлю, — не став цепляться к словам, великодушно заявила дочь.

Варвара Сергеевна с трудом подавила беззлобную усмешку: готовить ее дочь никогда не умела. До их с доктором переезда в квартиру, как выяснила Самоварова у Олега, питались влюбленные в основном полуфабрикатами или заказывали пиццу и суши.

— Ладно, пойду полежу.

Есть Самоваровой совсем не хотелось.

Минут через десять Анька зашла в ее комнату. В руке у нее была пачка опрометчиво забытого на кухонном столе транквилизатора.

— Мам, это что?! — нахмурилась дочь.

Варвара Сергеевна, безо всякого интереса прокручивавшая новостную ленту, приподняла голову с подушки.

— А… Так я лекарства разбирала.

— И нашла именно это.

— Нашла! — Самоварова, отложив мобильный в сторону, пыталась смотреть дочери прямо в глаза. — А почему бы мне его не найти?

— Понятно… — удрученно протянула Анька. — И потому ты такая странная.

— Но я его не принимала! — Варвара Сергеевна привстала с дивана.

— Здесь не хватает трех таблеток, — констатировала дочь.

— Так это еще в лихом году было! Ты, наверное, не помнишь, мне их врачиха прописала, я пару дней принимала, потом бросила. От них эффект, что от твоих гормонов — будто бухала три дня, — затягивая пояс на халате, вяло пошутила она.

С брезгливым видом покрутив пачку в руках, Анька сунула ее в карман брюк.

Заметив недовольный взгляд матери, бросила:

— Коли не принимаешь, пусть побудет у меня до тех пор, пока твой Палыч не скажет, рекомендует он их тебе или нет. Твой чай, кстати, готов. Тебе сюда принести?

— Почему же? Пойдем на кухню.

Пока Самоварова медленно отхлебывала горячий, казавшийся ей совсем безвкусным чай, Анька, жуя свой «колхозный» бутерброд — два ломтя бездрожжевого хлеба, между которыми был наспех засунут нежирный сыр, — не сводила с нее глаз.

— Мам… — наконец заговорила она, — что у тебя стряслось? Только не говори мне, что полоумная Маргарита действительно сняла камеру и снова подкинула мусор. — На сей раз в ее голосе не слышалось ни тени сарказма.

— Маргарита Ивановна никогда нам мусор не подкидывала. — Не глядя на дочь, Варвара Сергеевна ложкой выудила из чая толстенный ломоть лимона и отложила его на блюдечко.

— Тогда что? — продолжала пялиться Анька.

— Все нормально… Говорю тебе — немного устала. Да и погода скачет вместе с моим давлением.

— Мам… Почему у нас всю жизнь — вот так? — нахмурилась дочь.

— Что ты имеешь ввиду?

— То, что ты, сколько я помню, пытаешься строить из себя железную леди! Ничего ни с кем не проговариваешь, все носишь в себе. Это губительно для твоей психики.

«Все ясно. Начиталась интернетных психологов…» — Самоварова, не имея ни сил, ни желания спорить, молчала.

— Ну что ты молчишь-то опять?! Всегда у тебя все нормально. А потом — раз, и ты в больнице!

— Аня, это запрещенный прием. В прошлую нашу беседу ты его уже пыталась применить, сама помнишь, дело закончилось бессмысленной ссорой. — По-прежнему не глядя на дочь, тихо ответила Самоварова.

— Мам, — не выдержав, Анька вскочила со стула и подошла к ней вплотную. Глаза ее горели. — Я больше не хочу тебя потерять! Тогда ты несколько месяцев тихушничала и не рассказывала о том, что происходило на твоей гребаной работе. Ты хоть раз подумала, каково было мне?! Я же все прекрасно чувствовала! И сейчас чувствую… Что-то не так!

Варвара Сергеевна поймала руку дочери и осторожно прижала ее к груди:

— С тех пор кое-что изменилось. У меня появился мужчина, я многое с ним проговариваю, — сама себе не веря, отбивалась она.

— Я понимаю, что перегнула палку насчет Олега, — без тени сожаления продолжила Анька. — Но дело же не в моих с ним отношениях? — упорствовала она. — У вас сгорела квартира, но ты, как и всегда, держалась молодцом. Что происходит, мам? Неужели все дело в том, что из-за нашего совместного проживания у тебя испортились отношения с доктором? Поделись со мной, я пойму! — Анька накрыла своей мягкой и теплой ладонью руку матери.

Перед глазами Самоваровой застыла картинка — доктор и миловидная шатенка интимничают в уютном кафе. А в ушах так и ухали злые шаги Никитина, ходившего взад-вперед по кабинету в бездушном — стекло и металл — офисном центре.

По-прежнему прижимая к груди руку дочери, Варвара Сергеевна беззвучно разрыдалась.

С приятным волнением в груди она наблюдала, как продавщица с накачанными силиконовыми губами ловкими пальчиками с неестественным зеленовато-желтым маникюром заворачивает в хрустящую, пахнущую роскошью бумагу, белье.

Через пятнадцать минут, проведенных в «Женском рае», Инфанта наконец остановила выбор на белом кружевном комплекте.

Она привыкла носить черное.

А сегодня, воодушевленно рассматривая разнообразные варианты, поняла, что черный — это грустно и банально.

Утром Даня прислал ей необычную эсэмэску, без рубленых, ставших для нее привычными фраз.

Расплатившись наличными и приняв из рук продавщицы пакет, Инфанта, прежде чем покинуть магазин, еще раз перечитала: «Сегодня особенный вечер. Жду у себя к 17.30».

Часы показывали без четверти три, но домой ей возвращаться не хотелось.