Паучиха. Личное дело майора Самоваровой Елизарова Полина

— Было бы лучше налить фильтрованной…

— Спасибо, капитан Очевидность. Я не воду в него наливаю, а мою!

— Ты ходишь на курсы вождения? — наблюдая за ее действиями, словно невзначай спросил доктор.

— Ты намекаешь, что мне нечего делать? — продолжала злиться Самоварова.

Доктор привстал из-за стола и, мягко отодвинув Варвару Сергеевну, достал из шкафчика, висевшего над раковиной, чистый стакан.

— Так ты видела сегодня Аню? — наливая в него фильтрованной воды из кувшина, спросил он.

— Видела. Мы вместе ужинали.

Доктор жадно пил воду и глядел на нее в упор. В его взгляде Варвара Сергеевна уловила такое же внимательное напряжение, что читалось час назад во взгляде Аньки.

— И о чем разговаривали? — докапывался Валерий Павлович. — Неужели тоже о мусоре? — продолжал иронизировать он.

Варвара Сергеевна выключила воду и с грохотом поставила мокрый чайник на столешницу.

Доктор отставил стакан и поймал ее за руку.

— Варь… Твоя дочь сегодня была у моего хорошего приятеля, репродуктолога.

— И что? — Выдернув руку, она схватила кухонное полотенце и принялась вытирать подмокшее дно и корпус чайника.

— Она решилась на ЭКО.

— Это недопустимо! — залив в чайник воду и плюхнув его на нагревательный круг, воскликнула Самоварова. — Сначала надо проработать остальные, не опасные для здоровья способы!

— Потише… Варь, ей прежде всего надо успокоиться… И ты как мать, как самый близкий человек, можешь помочь, сохранив благоприятную обстановку в доме.

Варвара Сергеевна бросилась к одному из кухонных ящиков и достала оттуда пачку глицина.

— Ты намекаешь, что я хреновая мать? — положив под язык сразу две таблетки, выдохнула она.

— Го-о-споди! — снисходительно и оттого еще более неприятно усмехнулся доктор, как бы не обратив внимания на блистер таблеток в ее руке. — У тебя включилась типичная женская логика. Любите вы с ходу все обобщать! Я ни на что не намекаю, а прямо говорю о том, что тебе, вместо твоего «мусорного» расследования, лучше быть повнимательнее к единственной дочери.

Рассасывая глицин, Самоварова тупо смотрела, как доктор, передвигаясь по кухне, периодически трогал нагревающийся чайник, открывал непочатую коробку с рассыпным иранским, кем-то подаренным чаем, доставал из шкафчика чашку, всем своим видом демонстрируя, что добавить к сказанному ему больше нечего.

Она почувствовала скверный, вызванный переполнявшим ее безвыходным гневом, озноб.

Не придумав ничего лучшего, Самоварова ретировалась с кухни. Наскоро одевшись и прихватив мобильный и папиросы, она вышла из квартиры.

Варвара Сергеевна сидела на лавочке во дворе дома и без всякого удовольствия пускала в темноту промозглого вечера дым уже третьей по счету папиросы.

Октябрьский воздух лизал настоящим холодом, но листья, которыми была густо усыпана земля небольшого дворика с установленными буквой «п» лавочками, казались еще живыми, теплыми.

Все это время она почти не отрывала взгляда от своих окон на втором этаже.

За те полчаса, что она провела на улице, ни Анька, ни Валерий Павлович не показались ни в одном из окон квартиры…

«Они прекрасно обходятся без меня!» — подумала она с какой-то детской обидой.

В глубине души ей было, конечно, стыдно, что она не почувствовала желание дочери поделиться с ней важной информацией. Но ведь, ей-богу, поведи себя несносная Анька по-другому, их кофепитие могло закончиться совсем иначе! Да и как можно принимать столь важное решение, не посоветовавшись с матерью, по-стариковски рассудила Самоварова, на минуту забыв о том, как сложно складывались их отношения.

Все эти новомодные центры, заманивающие возможностью счастливого материнства, имели, по мнению Варвары Сергеевны, вполне понятную цель: выкачать из отчаявшихся возрастных клиенток как можно больше денег.

Самоварова взяла в руки мобильный и нашла в контактах номер Марины Николаевны.

Она не умела и не любила просить.

Но когда речь шла не о собственных нуждах, а о помощи близким людям, в ней будто оживал другой, настойчивый и даже хитрый человек.

В уголке зеленой иконки ватсапа краснело оповещение о непрочитанных сообщениях.

Ларка Калинина, единственная подруга, поинтересовалась, как у нее дела, и прислала открытку с коротким и довольно остроумным анекдотом.

Еще пришло сообщение от магазина, в котором она сегодня приоделась, о том, что на следующую покупку ей предоставят десятипроцентную скидку.

Надо же, Марина сама ей написала!

Вот уж поистине незримые нити, связывающие нас, работают со скоростью мысли!

«Привет) Как ваши дела?) Я сегодня вас не сильно припарила?)»

Не особо раздумывая, она быстро набрала ответ:

«Привет, Мариночка! Все хорошо. Нет, не сильно, мне не привыкать))) Если все же получится попасть на прием к «чудо-женщине», я буду Вам очень признательна, если Вы не забудете узнать, возьмется ли она помочь моей дочери».

Подумав, добавила вдогонку: «Деньги не проблема».

Как только сообщения улетели, Варвара Сергеевна принялась себя уговаривать:

«А что такого?! Марина вне работы особо ничем не занята, сама предложила похлопотать. В конце концов, за спрос денег не берут. Даже если эта неизвестная дама окажется аферисткой, хуже точно не будет! Это же не агрессивная гормональная терапия, а эффект внушения. Анька в своем нынешнем состоянии готова поверить чему угодно… а мысли, как известно, материальны. Да и не больна она ничем серьезным, Потапова бы мне лгать не стала…».

Самоварова уж было привстала с лавочки, но охватившее ее беспокойство настойчиво зашептало о том, что было бы опрометчивым строить серьезные планы на одном только доверии к словам Марины Николаевны.

Усевшись обратно на лавку, она вновь полезла в мобильный и написала сообщение полковнику Никитину, бывшему любовнику, а ныне — другу, с которым не виделась уже больше года. Как раз вскоре после ее встречи с Валерой полковник, начальник отделения полиции, где она оттрубила много лет, наконец подал в отставку. Теперь у него было собственное небольшое сыскное бюро.

«Сереж, набери завтра, как будет удобно».

Если честно, она сама не вполне понимала, о какой конкретно помощи хочет его просить — в голове мешалось «мусорное», как это обозначил доктор, расследование, и вполне оправданные опасения относительно «чудо-женщины», к которой она, все еще сомневаясь, хотела пристроить Аньку на прием.

«Утро вечера мудренее», — выдохнула Самоварова, и, прежде чем набрать код и зайти в подъезд, достала из кармана плаща небольшой флакончик винтажных, подаренных дочерью духов с восточным ароматом.

Доктор терпеть не мог, когда от нее «разило табаком».

Инфанта плохо помнила, что они ели на ужин.

Так же она плохо помнила, как добралась ночью до дома. В ее голове одной длинной, непрекращающейся нотой тянулось послевкусие их поцелуя.

Ну как, как это было?!

Они вышли из ресторанчика, он проводил ее до машины, сказал, что уже вызвал по приложению такси.

В октябрьском холодке, подсвеченном уличными фонарями и неоновыми вывесками соседних заведений, он неожиданно взял ее за лицо и, прежде чем приблизить свое, целую вечность смотрел на него, будто на редкую картину.

Совсем не так отстраненно, как смотрел на то полотно с одинокой вороной. Он вглядывался так глубоко, будто пытался через бледную кожу лица подцепить на крючок ее душу.

А потом прильнул своими жадными красивыми губами к ее послушному рту. И лодка, заблудившаяся во тьме неизвестной реки, качнулась, накренилась, начала заполняться тягучей водой…

Целиком отдавшись наваждению, они сумели попрать пространство и время, сумели выдернуть из вечности осколок потерянного, без слов и мыслей, рая, в котором не было ничего, кроме слияния двух начал.

Его сила была нежна, ее податливость имела силу.

Когда он наконец отстранился, и она приоткрыла глаза, Инфанта еще долго не могла ощутить под ногами землю.

Он приоткрыл для нее дверцу ее машины.

— Как тебя зовут?

Не успев вспомнить, на каком именно из множества красивых женских имен она остановила свой выбор по дороге в музей, Инфанта назвала настоящее.

— Я тебе позвоню?

Рассыпающимся на хрустальные осколки голосом она продиктовала ему свой номер.

Проезжая мимо Адмиралтейства, она чувствовала себя бездонным, сумеречным небом, без спросу и без сомнений пронзенным шпилем.

А ночью случилось вот что.

Жаруа, этот помоечный найденыш, обиженный ее поздним возвращением, не удосужился встретить хозяйку и отсиживался у себя в каморке. Она знала — во сколько бы ни пришла домой, слуга не засыпал до ее возвращения.

Впрочем, в этот вечер она его видеть не хотела, равно как и отвечать на падавшие в мобильный сообщения проявившего наконец активность Пети.

А ведь каких-то пару дней назад Инфанта только и делала, что ждала от этого борова любой, даже самой незначительной информации по «объекту»!

Скиллы самостоятельности за те три года, что жила с помощником, она не утратила. Приготовить себе чай, расстелить постель и открыть в спальне окна ей было вполне по силам. Даже обрадовавшись тому, что хмурый Жаруа не путался у нее под ногами, она наскоро заварила на кухне пакетированный ромашковый чай и поднялась к себе.

В душевой кабине пахло хлоркой, немой слуга успел поменять почти закончившийся гель для душа на новый, ее любимый, с терпким ароматом пачули, тапочки, подогретые электрическим полом, были теплыми, а халат — безупречно чистым.

Выйдя из душа и все еще не чувствуя устойчивости под ногами, она, как пьяная студентка, дорвавшаяся до халявного шампанского, упала на кровать.

Проваливаясь в волшебство поцелуя, Инфанта начала дремать. В какой-то момент дверь в спальню приоткрылась, и вошел Жаруа.

Поведя носом над ее постелью, он не навалился, а как собака напрыгнул и точным движением вошел в ее вдруг ставшее влажным лоно.

Гаденыш сделал несколько коротких движений, во время которых она успела отметить, что лоно зажило самостоятельной, почти не контролируемой разумом жизнью.

Когда он, фыркнув, скатился на бок, она, нащупав в темноте светильник на прикроватном столике, схватила его и изо всей силы ударила слугу по голове. На его счастье, светильник был не тяжелый — плетеный колпачок на ножке из легкого дешевого металла. Живя в съемном доме, Инфанта не считала нужным что-либо менять в предметах его скудного и лаконичного, приобретенного хозяевами в недорогом мебельном магазине интерьера.

От неожиданности пес громко рыкнул и, держась за голову, поспешил убраться восвояси.

Инфанта, свернувшись калачиком на маленькой луже, оставшейся от их минутного соития, испытывала два несовместимых ощущения — привычный, но в разы усилившийся гнев и спасительное освобождение от него же.

Проснувшись, она услышала за окном скрежет граблей, загребавших опавшие на участке листья.

Шелудивый пес как ни в чем не бывало занимался обычными делами.

Произошедшее ночью казалось ей бредовым сном. Встав с постели, она первым делом нашла в отдаленном уголке шкафа выкидной, самодельный, оставшийся в наследство от одного из приятелей юности нож.

Инфанта выглянула в окно и долго смотрела, как сгибалась и разгибалась над зеленой тележкой с подгнившими листьями крепкая, обтянутая старенькой рваной курткой спина Жаруа.

Покрутив нож в руках, она сунула его под матрас кровати.

Варвара Сергеевна встала позже обычного — в десятом часу.

Ее организм всегда был крайне чувствителен к тому, что переживала психика.

Невозможность высказать свое мнение неизменно вызывала сухой кашель, злость — неприятные ощущение в области желудка, а тяжелые мысли — головную боль и упадок давления.

За ее оправдывавшим саму себя «что-то я разоспалась, потому что испортилась погода» скрывалось нежелание столкнуться с Анькой и доктором, на которых после вчерашнего в ней засела обида.

И если дочь она еще могла как-то оправдать эмоциональной неуравновешенностью, то доктора, вмешавшегося в ее отношения с дочерью и принявшего не ее сторону, Варвара Сергеевна оправдывать не хотела.

Оба, не сговариваясь, демонстрировали ей одно: она — фантазерка-бездельница, к тому же еще и эгоистка, и последнее ранило Самоварову до глубины души, поскольку совершенно не соответствовало истине.

Олег, судя по всему, еще дрых после ночной смены.

Потянувшись, Варвара Сергеевна вдруг с радостью поняла, что у нее в ногах, как и прежде, спит Пресли.

«Кошки существуют на более тонких, нежели люди, настройках, они способны остро чувствовать несправедливость! — с благодарностью прильнув щекой к круглой мордочке, успокаивала себя Самоварова. — Была бы я выжившей из ума эгоисткой, Пресли бы ко мне ни в жизнь не пришел!».

Варвара Сергеевна встала с кровати и, схватив в охапку сонного кота, подошла к окну.

Было пасмурно, с неба падал редкий, безразличный снег.

Она попыталась в деталях восстановить свой сон.

В нем снова был вокзал неизвестного суетливого маленького города.

Пестрые, как заплатки на сером покрывале, торговые развалы — от вазочек и потрепанных книг до дешевых китайских халатов и ангоровых, пахнущих химией, немыслимой расцветки кофточек. В закоулках чернявые, в длинных платьях неместные женщины торговали самодельной помадой. Их быстрые, как острый нож, взгляды пугали проходивших мимо. Вдали сновали жадные до смятых купюр мужчины в милицейской, старого образца, форме. Людская масса, спешившая верх-вниз по лестницам, словно выполняла одну на всех безрадостную кропотливую работу.

Воздух ранней весны был пропитан неизбежностью перемен, но они, желанные лишь жадным до внезапно нахлынувшего изобилия воронам и наиболее удачливым торгашам, скорее пугали.

Во сне она знала: ей нужно кого-то отыскать. Не по велению сердца — по приказу совести.

Ее внимание привлекали дети.

Замотанные в колючие шарфы, неуклюжие в своих одинаковых, некрасивых пальтишках и ботинках, хныкавшие или насупленно молчавшие… Любые дети, кроме тех, кого цепко держали за руку бесцветно одетые неулыбчивые матери.

В том, как напряженно она выискивала взглядом одиноких детей, крылось что-то очень важное…

В Варваре Сергеевне будто расправилась какая-то упрямая жилка, запрещавшая подсознанию следовать дальше.

«Сон-сон, уйди вон!» — приказала она и, спустив на пол Пресли, задернула занавеску на окне.

По ее шее стекала тонкая струйка пота.

Пройдя на кухню, она первым делом открыла створку под раковиной. В мусорном ведре лежал пустой синий пакет.

Самоварова бросилась в коридор и открыла входную дверь — на площадке мусора не было.

Тяжело дыша, присела на обувную тумбу в коридоре и закашлялась.

«А мои не так уж неправы! Похоже, у меня прогрессирует самый настоящий психоз…»

Настроение было препоганым.

Чтобы чем-то себя порадовать, Варвара Сергеевна решила сварганить сложный, конвертиком, с сыром внутри, омлет.

А когда подошел кофе, нарушая тишину дома, дернулся мобильный. Звонила Марина Николаевна.

— Варвара Сергеевна! Просто праздник какой-то! Вы опять будто мысли мои читаете! — радостно затараторила она. — Я сегодня иду к «чудо-женщине», мой знакомый только что прислал подтверждение. У нее образовалось окно, и она согласилась меня принять!

— Круто! — растерявшись от такого эмоционального напора, откликнулась Самоварова.

— Я ваш вчерашний ответ на сообщение только утром увидела, вчера устала, рано легла. Представьте: я его читаю — и тут звонит знакомый мужа с предложением сегодня же идти на прием!

— Знакомый… Он что, ее личный ассистент?

— Я разве не сказала? Она никому не дает свой номер. Запись происходит через посредника, оказавшегося у нее на приеме. Она назначает время в одностороннем порядке.

— Вы говорили, она не всех берет. Она же может отказать! — Самоварова почувствовала, как у нее участился пульс. — Или я вас неправильно поняла?

— Точно не знаю… — протянула Марина Николаевна. — Думаю, если ей чем-то не понравится тот, кто пришел на прием, она просто не возьмет его протеже.

— Ясно, — хмыкнула Самоварова, — Просто тайная ложа какая-то!

— Именно! — все с тем же ребячьим восторгом воскликнула собеседница.

С момента их знакомства Варвара Сергеевна еще ни разу не наблюдала у Марины такого приподнятого настроения.

— Позволю себе набраться наглости и заметить, что вряд ли смогу ей чем-то не понравиться, — продолжала тараторить, будто убеждая саму себя, Марина Николаевна.

— Уверена, понравитесь…

— Само собой, я буду хлопотать за вашу дочь, я же обещала! — выпалила Марина на одном дыхании. — А там — как выгорит!

— Спасибо. Буду ждать вестей. И вот что, Мариночка, в любом случае расскажите мне после о своих впечатлениях. Лучше не по телефону. Найдете время — буду рада увидеться.

— Я тоже буду рада. В том кафе, да? Десерт был чудесный!

— Заметано.

— Целую! — совсем уж неожиданно прощебетала напоследок Марина Николаевна и первая нажала отбой.

Как раз после завершения разговора на кухне появился Олег в надетой задом наперед футболке. Яркий принт с популярным мультяшным героем красовался у него на спине. Олежка явно еще не проснулся.

— Завтракать собираетесь? — Сонно улыбаясь, он потянулся, затем кивнул на еще не остывший аппетитный омлет на сковородке.

— Будешь? — охотно предложила Варвара Сергеевна. — На двоих вполне хватит. И кофеек как раз горяченький.

Глядя на симпатичного ей Олега, похожего на невысокого сказочного богатыря с простым и добрым, беззащитным после пробуждения лицом, Самоварова вдруг поняла то, что опрометчиво упустила из вида. Ох и рассеянная она стала… Дурацкие сны и потоки беспокойных мыслей выбили ее из колеи.

В случае согласия «чудо-женщины» взять Аньку на прием она даже не представляла, как преподнести это дочери!

По складу характера Анька была чем-то похожа на мать — любопытная, жадная до всего нового. Да и для цели, которую преследовала (как вчера выяснилось после разговора Самоваровой с доктором), дочь считала, что все средства хороши.

Но вот приплетать сюда Марину Николаевну…

Рассказать Аньке, что за нее хлопочет чужая, незнакомая женщина?

Тогда придется объяснять, как и почему она сблизилась со случайной свидетельницей пожара.

Зная ее собственнический характер, Варвара Сергеевна была уверенна, что откровенный рассказ вызовет у дочери моментальную антипатию к незнакомке, чьи душевные проблемы вдруг стали значимы для матери. А ревность, в свою очередь, вызовет недоверие ко всей затее.

«Если у Марины получится, свалю все на Ларку Калинину, а ее, в свою очередь, предупрежу! Анька Ларку любит, ей доверяет. А иногда и соврать не грех…» — решила Самоварова и, немного успокоившись, переключила внимание на Олега.

Судя по его беспечной болтовне за завтраком, он про ЭКО пока ничего не знал.

Олег, как и большинство русских мужчин, был устойчиво самолюбив.

Стоило ли говорить о том, как он мог воспринять обвинения Аньки в его мужской несостоятельности?

Унизительные анализы на жизнеспособность сперматозоидов, походы по врачам, сдача семени в случае, если Анька убедит его в необходимости искусственного оплодотворения…

Глядя на довольную физиономию Олега, суетившегося с тарелками у стола, Варвара Сергеевна заранее знала: Анькин сомнительный, вызванный ее неустойчивым психическим состоянием план привнесет негатив и ссоры в отношения молодой семьи.

Поели молча, изредка поглядывая друг на друга и улыбаясь.

Снег, как будто понарошку попугавший, перестал валиться с неба, на кухне было солнечно и тепло ногам от присутствия под столом Пресли и Капы, двух наглецов, по-собачьи примостившихся рядом с хозяйкой в надежде получить со стола какое-нибудь лакомство.

— Как обстоят дела с мусором? — покончив с завтраком, спросил Олег.

В устах этого позитивного во всех смыслах человека даже столь болезненный вопрос не смог испортить Варваре Сергеевне улучшившегося настроения.

А может, все дело в личных границах?

В отношениях с дочерью ее границы были уязвимы, и каждый раз, при попытке их нарушения, Самоваровой приходилось их отстаивать.

С доктором же, едва закончился конфетно-букетный период, границы не стерлись, но незаметно размылись.

Он даже счел себя вправе открыто намекнуть ей, майору полиции, на причину, благодаря которой они и познакомились — на ее неприкаянность! Горела бы она, как прежде, на службе, откуда бы взялся в ее жизни Валерий Павлович?

Вспомнив его вчерашний сдержанно-покровительственный тон, каким она сама частенько разговаривала с подследственными, Самоварова почувствовала, как снова начала заводиться.

— Варвара Сергеевна, все хорошо? — выдернул ее в реальность голос Олега.

— Да, Олежка. Мусор утром вынес либо доктор, либо Аня.

Олег взглянул на нее с удивлением:

— Я про другой мусор спросил… — замялся он.

— После нашего с тобой разговора была еще собака с оторванной головой, набитая пакетиками из-под сока, — ответила она, как если бы речь шла о чем-то привычном и будничном.

— Почему же вы мне не рассказали?! — с неподдельным возмущением воскликнул Олег.

— Так ты работал. А Ане и доктору я сказала.

— И что они говорят?

— Намекают, что у меня поехала крыша.

Олег нахмурился и достал из кармана треников зарядное устройство с мундштуком и пачку стиков.

Вставив стик в мундштук и затянувшись, он посмотрел ей в глаза. Самоварова почувствовала — его тоже гложут сомнения.

— Какой торговой марки были пакетики из-под сока? — после паузы спросил Олег.

Варвара Сергеевна закрыла глаза и попыталась восстановить перед глазами ту скверную картину.

— «Карапуз».

— Детское питание?

— Да.

— В мешках всегда были игрушки?

— Да.

— Ну что ж… Если кто-то действительно пытается нас извести, у этого психа либо есть в доме маленький ребенок, либо…

— Либо он кому-то из нас мстит за то, что ребенка у него нет, — слетело с языка у Самоваровой.

Бездетная Анька, бездетная Марина…

Да мало ли в наше время женщин, которые лишь к сорока начали задумываться о своем главном предназначении? Сейчас этим никого не удивишь.

После сорока давно уже активно рожают.

Кстати, а что насчет прошлого Олега?

Не отличился ли он сам, оставив в душе какой-нибудь девчонки незаживающую рану?

Все мы, осознанно или нет, оставляем в прошлом обиженных, и не одни только отпетые злодеи способны причинять другим боль.

Олег выудил из мундштука и положил на стол закончившийся стик и сразу заправил новый. Ставший тяжелым и задумчивым взгляд Варвары Сергеевны без слов выдавал ее мысли.

— Я никогда никого не склонял к аборту, — спокойно ответил Олег. — И внебрачных детей у меня быть не должно, — смущенно, но твердо сказал он и встал из-за стола. Открыв настежь форточку, он повернулся к Самоваровой полубоком. Обоим было не по себе.

— Но послания появляются, когда тебя нет дома, — теперь уже вслух продолжала рассуждать Самоварова.

Олег едва заметно кивнул.

— Не забывай, я следователь. И основным моим инструментом всегда была интуиция. Девяносто девять процентов, что послания адресованы мне! — горячилась она, будто пыталась доказать кому-то третьему, что Олег здесь точно ни при чем. — Все остальное — лишь попытки разума хоть как-то это рационально объяснить. Прицепиться ни к кому из вас, к счастью, не за что… В эти моменты дома бываю я одна. А меня будто что-то заставляет немедленно избавляться от этой мерзости! Да, я могла бы начать звонить по квартирам, чтобы привлечь в свидетели соседей, могла хотя бы сфотографировать это безобразие, но я ничего не предпринимала… И мне сложно тебе объяснить — почему…

Добив за пару затяжек стик, Олег вытащил его губами из мундштука и машинально положил в карман треников. Затем подошел к Варваре Сергеевне.

— Я с вами, — сказал он, крепко приобняв ее сзади за плечи. — Не сомневайтесь, я вам верю. Знаете что? — отстранился он от нее. — Ради спокойствия в доме я хочу повесить над нашей дверью камеру.

Глаза Варвары Сергеевны увлажнились. Преисполненная нахлынувшей на нее благодарностью, она улыбнулась:

— Да брось ты…

Полковник Никитин на вчерашнее сообщение так и не ответил, хотя на ватсап — она проверила — утром уже побывал.

— А как еще этого психа отследишь? — утвердительно спросил Олег.

— Никак. И это точно не Маргарита Ивановна! Я была у нее вчера. Она, хоть и бодрится, еле ноги таскает. И стрелки на веках из-за тремора рук уже не может ровно подвести. Мешки были тяжелые, аккуратно разрезать и набить собаку пакетиками… Для нее это была бы сложно выполнимая работа. Да и не злится она на нас из-за потолка. Насколько я поняла, ей по фиг.

Олег, вернувшись к распахнутой форточке, принялся разминать тело — крутил по сторонам шеей и одновременно делал полуприсяд.

— Не побежишь сегодня? — спросила Самоварова.

— Почему? Побегу, как завтрак уляжется.

Варвара Сергеевна поняла, что ради нее он нарушил свои правила — обычно Олег бегал до завтрака.

И этот, казалось бы, пустячок, и его эмпатия, и солнце, вдруг показавшееся за окошком, и радостный голос Марины Николаевны — все это вновь наполнило ее надеждой на лучшее.

Во благо своей семьи она должна держаться и не позволить какой-то больной на всю голову мрази выбить ее из колеи!

Но с полковником Никитиным ей все же следовало пообщаться.

К тому же они не виделись целую вечность.