Моя строптивая леди Беверли Джо
– К тому времени бы будем в безопасности.
Поскольку теперь было кому переправить Верити в Мейденхед, Чарлз и няня вполне могли бы оставаться на своем месте и настаивать на том, что ничего не знают. Но Син промолчал: ему хотелось получше узнать объект своего интереса.
– Итак, Генри Ужасный разыскивает белокурую леди с младенцем. Как только станет ясно, что и вы упорхнули, он примется за поиски леди с младенцем в сопровождении молодого человека.
Он подождал возражений, но их не последовало. Тогда он подверг Чарлз демонстративному осмотру.
– Как некстати, что в вас нет ничего женственного! – Она вздрогнула, а няня хмыкнула, но Син оставил это без внимания, продолжая разглядывать. – Нет… нет, это совершенно не пойдет. Невозможно представить, как вы жеманитесь.
– И слава Богу! – отрезала Чарлз в негодовании.
– Тогда придется сделать из вас грума.
Она тотчас кивнула.
– Вы уверены, что справитесь?
– Конечно. Я знаю лошадей и умею о них заботиться. А вы притворитесь кучером?
– Отнюдь нет. Кучером будет Хоскинз, раз уж это его прямая обязанность. Мы прихватим его из «Короны».
– Он задаст тысячу вопросов!
– Вне всякого сомнения, особенно когда выяснится, что хозяин наденет юбки. – На Сина уставились три ошеломленных лица. Он ответил невозмутимым взглядом. – Я буду изображать кормящую мать, и таким образом мы перехитрим наших преследователей.
– Вы готовы переодеться женщиной? – спросила Чарлз в безмерном изумлении.
– Если только вы сами не претендуете на эту роль. Впрочем, это было бы неразумно – ведь я куда привлекательнее вас и к тому же умею кокетничать.
Син жеманно затрепетал длинными ресницами, наслаждаясь игрой противоречивых эмоций на лице Чарлз. Возмущенная пренебрежением к ее внешности, она при этом заранее забавлялась видом своего обидчика в корсете и нижних юбках.
Он угадал правильно: Честити была разом и обижена, и позабавлена этим несносным мужчиной, что вторгся в ее монотонную жизнь и нахально прибрал к рукам бразды правления. Она надеялась, что он хорошенько помучается в женском наряде, но боялась, что будет выглядеть в нем нелепо. Что касается того, что в ней нет ничего женственного… он ее слишком мало знал. Дочери графа Уолгрейва были вышколены в лучших светских традициях – безупречные леди, женственные, сдержанные. От удачного брака зависело, как будут пристроены дети, в особенности дочери.
Нет уж, сказала себе Честити, она гораздо, гораздо привлекательнее этого наглеца. В свой единственный лондонский сезон она блистала среди первых красавиц высшего света. К ее ногам склонилось множество мужчин, в том числе надменный маркиз Родгар. Можно сказать, она была лучшей дебютанткой сезона.
Честити закусила губу, чтобы не разразиться смехом. Из нее, женщины, вышел симпатичный юноша. Что, если из лорда Маллорена выйдет хорошенькая женщина? Будь она одна, она хохотала бы до упаду. Занятно… ведь она так долго не испытывала потребности смеяться.
От Сина не укрылись дрожь губ и искорки в глазах Чарлз, и, со своей стороны, он тоже пожалел, что не может насладиться зрелищем ее смеха. Наверняка это преображало ее.
Он заговорил, убеждая своих похитительниц, что лучше всего будет отпустить его в Шефтсбери одного – за Хоскинзом и для покупки женской одежды. Чарлз вынуждена была признать справедливость его доводов и отправилась за верховой лошадью. Должно быть, раньше они жили в своем родовом гнезде.
– Я поеду не один? – осведомился лорд Син, когда Честити вернулась с двумя оседланными лошадьми. – Зачем вам зря рисковать?
– Не зря. Это разумная мера предосторожности, милорд.
– Но в такой непосредственной близости от дома вас могут узнать!
– И что же? – Честити усмехнулась. – Я не живу отшельником.
– Да, но зачем наводить на мысль, что между мной и вами есть что-то общее? Займитесь лучше своим превращением в грума. Есть у вас одежда попроще?
– Нет.
– Тогда посмотрим, что найдется в карете. – Лорд Син пошел через сад, но при виде исцарапанной дверцы остановился на полушаге. – Это необходимо?
– Ну… карета с гербом всегда привлекает внимание! – объяснила Честити с трепетом в голосе, за который сама себя возненавидела.
– О! Вижу, вы – сторонник крайних мер. – Лорд Син холодно посмотрел на нее. – Признайтесь, это был выпад против меня? Так вот, он вам не удался – карета не моя, а брата. Когда Родгар узнает о вашей выходке, вы получите столько горячих, что неделю не сможете сидеть. – С минуту он раздумывал. – Краска скроет следы вашей бурной деятельности, и слава Богу. Если карета с гербом привлекает внимание, то изуродованная – тем более.
Не дожидаясь ответа и не глядя больше на Честити, он скрылся внутри. Вскоре на траву шлепнулся узел.
– Это все принадлежит Гарри, моему груму. Он немного выше вас, так что должно подойти. – В узле оказались грубая рубаха, заплатанные штаны и линялый шейный платок. Все это Син небрежно бросил ей. – Не нужно морщиться, все чистое. Обувь, головной убор и верхнюю одежду возьмите свои, но на вашем месте я бы на них немного потоптался, для правдоподобия.
– Я так и сделаю, – буркнула Честити и повернулась, чтобы уйти. – Пойду переоденусь.
– А здесь чем хуже? – осведомился лорд Син, стоявший со скрещенными руками и прислонившись к карете. – Вы что же, сама стыдливость? Или опасаетесь, что я буду пожирать глазами ваше угловатое тело? Можете быть совершенно спокойны, я решительно предпочитаю женский пол.
– Ни минуты не сомневаюсь! – Честити снова покраснела, проклиная дурацкую привычку. – Дело не в этом, милорд. Я и в самом деле несколько… стыдлив.
– Представляю, как над вами издевались в школе! – крикнул лорд Син ей вслед.
Войдя в дом, раздосадованная Честити изо всех сил хлопнула дверью.
– Почему я не оставила его на дороге?!
– И хорошо, что не оставила, – сказала Верити, паковавшая вещи, и губы ее дрогнули в улыбке. – Это кладезь премудростей. Кому придет в голову высматривать леди средних лет с кормилицей и младенцем?
– Средних лет? Это он-то? – Честити повертела в руках поношенное тряпье. – Лучше бы я настояла на роли… ну, скажем, матери.
– Мать, которая моложе дочери и к тому же стриженая? Ах, почему парики сейчас носят только мужчины! В былые времена вопрос решился бы проще.
Рука Честити сама собой потянулась к чахлой поросли на месте некогда длинных и густых локонов.
– Прости, милая! – Верити бросилась обнимать сестру. – Мне не следовало упоминать о волосах. Но ведь они отрастут!
– Конечно, отрастут. Если помнишь, отец обрил меня наголо. А чего наговорил при этом! – Она передернула плечами, словно сбрасывая груз неприятных воспоминаний. – Зато он исправил дело, вынудив меня надеть мужское. Бритоголовая женщина выглядит нелепо, а юноша всегда может надеть паричок. Согласись, из меня получился недурной парень, и сейчас это кстати. Никому в голову не придет выискивать во мне женщину.
– Отец смягчится… – начала Верити, но Честити перебила ее:
– Не упоминай о нем! Он прогнал меня с глаз долой, а я за это вычеркнула его из своей жизни.
– Но ведь он всегда желал нам добра, – вздохнула сестра.
– Он желал добра в первую очередь себе.
– Как ты можешь так говорить о родном отце!
– Если он тебе такой родной, отчего же ты не спешишь в его любящие объятия?
Верити помолчала, скатывая пару чулок, потом подняла взгляд.
– В самом деле, после всего случившегося…
Зная, как много означают для Верити родственные узы и как она мучается своим отношением к отцу, Честити обняла ее. Ведь ее собственная вера в отцовскую справедливость тоже рухнула не сразу.
– Все образуется, вот увидишь. Мы наладим свою жизнь без помощи отца. «Непогрешимый», скажите на милость! Тот, кто первым назвал его так, не слишком разбирался в людях.
– Я много думала над твоими вчерашними словами и нахожу, что наш союз с сэром Уильямом не имел особого смысла, а уж твой с сэром Генри – и того меньше. Возможно, с годами отец впал в слабоумие.
– О нет, ты не права. Для этого он все еще слишком молод и полон сил. Он яростно жаждет власти и, без сомнения, имел свои причины выдать нас за Вернемов.
Принц Фредерик Уэльский скончался десять лет назад. Граф Уолгрейв, его ровесник и близкий друг, связывал с ним все свои амбиции, выжидая, когда умрет старый король и трон перейдет к Фредерику. По иронии судьбы тот умер сравнительно молодым, и наследником был объявлен младший сын, ныне король Георг III, всецело находившийся под влиянием своей матери принцессы Августы и Бьюта, ее фаворита-шотландца. Такой поворот событий дорого обошелся графу Уолгрейву.
– Бедный отец, – пробормотала Честити насмешливо. – Когда хочешь быть ближе к трону, следует играть на обе стороны – так, на всякий случай. Зря он пренебрегал леди Августой.
– И восстановил ее против себя, всячески занимая время принца Фредерика. А все потому, что, по его мнению, женщины не заслуживают внимания.
– Похоже, у него никогда не было дара предвидения, – сказала Честити после короткого раздумья, – иначе как объяснить это слепое стремление связать наше имя с Вернемами? Разве что сэр Уильям имел какой-то вес.
– Вес? – Верити хмыкнула, не поворачиваясь от сундука. – В глазах леди Августы? Никогда! Она терпеть не могла сэра Уильяма, как и любого недруга Бьюта, с которыми ее связывают узы безмерной симпатии.
– Узы бесстыдной симпатии.
– Честити!
– Разве не так? Если для тебя это ново, ты поистине слепа. Бесстыдство объясняет эту симпатию – у красавчика Бьюта мозги с горошину и кроличья отвага!
– Право же, Честити! – Верити попыталась удержаться от смешка, но не сумела. – А если честно, здесь я вполне согласна с отцом: такой фаворит опаснее для страны, чем любой внешний враг. К несчастью, Бьют держит в руках не только королеву-мать, но и юного короля.
– Отец не колеблясь ухватился бы за шанс изменить положение дел.
– Но ведь ты не думаешь, что братья Вернемы могли ему в этом помочь?
– Кто знает? Отец как-то упомянул, что выискивает доказательства связи Бьюта с якобитами, его поддержки принца Чарлза в 1745-м. В ту пору многие заигрывали с якобитами, поскольку казалось, что тем удастся вернуть Стюартов на трон.
– А когда мятеж был подавлен, большинство переметнулось на сторону их противников. Гнусное двуличие!
– Помнится, сэр Уильям был в составе комитета по разоблачению тайных сторонников якобитского движения.
– Увы! – признала Верити, дрожа от отвращения. – Он обожал распространяться на эту тему и так злорадствовал, что мне было неизменно жаль этих несчастных. Вот кому было по душе издеваться над людьми! Единственный способ выкрутиться – дать ему взятку. Все это помогло ему подняться от скромного сквайра до заметной фигуры, пусть и в местных масштабах.
– Неприятный человек, – рассеянно сказала Честити, думая о своем. – Допустим, за время работы в комитете сэру Уильяму удалось узнать сведения, которые могли бы скомпрометировать Бьюта, и отец перекупил часть их ценой твоего брака. Кто его знает, этого шотландца…
– Ты ошибаешься, сестра, – поразмыслив, сказала Верити. – Бьют не слишком умен, но безгранично предан трону. Что с того, что он шотландец? Не все они были на стороне якобитов, что бы там ни твердила досужая молва.
– Наверное, ты права.
Честити взялась помогать сестре укладываться и молча занималась этим, пока в груде пеленок не нашарила запечатанный конверт.
– Это еще что такое?
– Так, ничего! – Верити виновато отвела глаза.
Осмотрев документ, Честити обнаружила, что он состоит из двух листов бумаги, сложенных вчетверо и скрепленных печатью на каждом углу. Она вопросительно глянула на сестру.
– Не знаю, что с этим делать. Однажды сэр Уильям показал мне, где это хранится, и взял с меня клятву, что после его смерти я немедленно передам это лорду Мэнсфилду, верховному судье. Я поклялась на Библии!
– Исключено! – решительно заявила Честити, хорошо знавшая скрупулезную честность сестры. – Ты никому ничего не станешь передавать, пока не обвенчаешься с Натаниелем.
– Хорошо, – неохотно согласилась Верити. – Все равно ведь Мейденхед находится на пути к Лондону, так что клятву я не нарушаю.
– Именно так. – Честити повертела документ в руках. – Как по-твоему, что в нем?
– Не имею ни малейшего понятия, но знаю одно: сэр Уильям не желал, чтобы этот документ попал в руки его брата. Возможно, это поправка к завещанию.
– О лишении Генри опекунских прав? Тогда давай поскорее это вскроем!
– Нет, что ты! – Верити в испуге выхватила документ. – Со сломанными печатями он будет недействителен!
– Да, но… – Честити оборвала фразу и сменила тему. – Ну и Бог с ним, ведь сейчас главное – добраться к Натаниелю. Там обсудим, как действовать дальше.
– Не обсудить ли это сейчас, с лордом Сином?
– Ты с ума сошла! Мы даже не знаем, о чем этот документ! Не хватало еще, чтобы в руки одного из Маллоренов попало то, что может быть использовано против нас. Спрячь его получше, а я пойду переоденусь.
Когда она ушла, Верити спрятала документ и вздохнула, размышляя над плачевным положением дел. Ее собственная ситуация еще могла улучшиться, но судьба сестры была решена. То, что граф Уолгрейв из корысти пытался принудить Честити к браку с Генри Вернемом, было из ряда вон выходящим.
Когда разразился скандал, Верити находилась на последних месяцах беременности. Сэр Уильям не преминул поставить ее в известность, кипя от гнева и возмущения: еще бы, ведь Честити отвергла его родного брата. Он обрисовал ее поступок в самых черных красках, однако позже Верити выслушала ту же историю из ее собственных уст.
Генри Вернем, десятью годами моложе брата, походил на него только внешне. Уильям был откровенно груб и жаден, Генри был скользкий тип. Он был недурен собой, но не имел особых талантов и занимал незначительный пост в суде. Иными словами, он был ничтожеством и не мог предложить ничего, кроме имени и фамильных связей. Тем не менее он имел наглость просить руки самой блестящей дебютантки сезона, и, вместо того чтобы рассмеяться ему в лицо, могущественный граф Уолгрейв приказал дочери принять предложение. Честити и не подумала, сочтя это шуткой. Гнев отца быстро развеял ее иллюзии, однако она упорно стояла на своем, стоически вынося лекции о пользе послушания и всевозможные запреты, призванные наставить ее на путь истинный. Даже угроза заточить ее в провинции не возымела должного действия: Честити заявила, что предпочитает участь затворницы сомнительным знакам внимания Генри Вернема.
В ту ночь она мирно уснула в своей постели, чтобы проснуться в полночь от крика и шума. Усевшись, она увидела в распахнутых дверях отца с миной притворной ярости на лице, а за его спиной – полдюжины тех, кто в то время гостил в Уолгрейв-Тауэрс. К ужасу и возмущению Честити, в ее постели возлежал Генри Вернем. Она тотчас поняла смысл происходящего: спектакль был призван уверить всех, что она уже состоит в связи с этим человеком, чтобы отец мог «прикрыть грех» браком. Он ни минуты не сомневался, что она покорится, – в конце концов, что еще остается настоящей леди перед лицом публичного скандала?
Однако Честити и тут не оправдала его ожиданий. Она во всеуслышание заявила, что не имеет с этим ничего общего, что невинна и не свяжет свою жизнь с человеком, способным на подобные гнусности. Спасая положение, граф вынужден был настоять на версии падения дочери. После недели заточения с своей комнате на хлебе и воде Честити была наголо обрита и сослана в домик садовника с наказом впредь не появляться на глаза и не просить денег. Ей была оставлена только мужская одежда. Так поступали со строптивыми дочерьми.
Куда она могла пойти, чем заняться? О замужестве приходилось забыть, а чтобы наняться на службу, нужно хоть что-то уметь.
Хуже всего, думала Верити, что весь свет уверен в грехопадении Честити. Ни один достойный мужчина не предложит ей своего имени. Она создана для брака и материнства, но кто поверит в это, глядя на мрачного, резкого юношу, в которого она превратилась? Бедная Честити!
Словно услышав звук своего имени, та появилась на ступенях, преображенная. Бриджи были ей немного свободны, так что пришлось затянуть их в талии ремнем, зато они придали мужскую массивность ее ногам. Свободная рубаха совершенно скрыла изящество верхней части тела, а пестрый платок превосходно замаскировал шею. На мышиного цвета паричке сидела побитая молью шляпа.
– Но ведь это чудесно! – воскликнула Верити, всплеснув руками. – Лучшего маскарада не придумаешь! Как умен и практичен этот лорд Син!
– Да уж, – буркнула Честити, но и она была довольна своим новым обликом.
– Интересно, отец знает о моем исчезновении? – вдруг спросила сестра.
– Он никак не мог остаться в неведении, разве что Генри предпочел утаить твое бегство из каких-нибудь гнусных соображений.
– Не могу вообразить, к чему бы это было. Генри нужен Уильям, потому что опекунство означает полный контроль над поместьем. Ну и, разумеется, он должен быть под рукой для… Боже! В самом деле, Генри Ужасный! Лучшего прозвища не придумаешь. Лорд Син нравится мне все больше и больше.
– Тебе нравится каждый встречный-поперечный! – в сердцах воскликнула Честити. – Лучше подыщи место для моей дорожной сумки.
– Каждый встречный-поперечный? Нет, что ты! – запротестовала Верити. – Мне не нравился сэр Уильям, а Генри тем более. Но лорд Син – другое дело, сразу видно, что офицер. Только он, с его знанием и опытом, сумеет претворить в жизнь наш рискованный план.
– Да, ради забавы.
– Дорогая сестра, учись читать в человеческой душе. Может, он и в армию пошел ради забавы? Спроси хоть Натаниеля, он тебе скажет, что это занятие для человека серьезного. – Верити помолчала. – Натаниель… если отец все знает, он направит погоню в Мейденхед.
– И со своими связями поднимет на ноги все окрестности, – добавила Честити.
– Чес, нужно объяснить лорду Сину, кто мы такие и во что его втягиваем. Отец может испортить жизнь любому.
– Если мы все расскажем, лорд Син будет знать, кто я такая. Впрочем, какая разница! Главное – позаботиться о тебе.
– Ах нет, я просто не подумала, – поспешно возразила Верити. – В конце концов, чего мы добьемся, выложив всю подноготную?
Она хорошо знала, как больно сестре представать перед людьми в качестве всем известной Честити Уэйр.
– Нужно сделать все, – медленно произнесла та, – чтобы добраться до Мейденхеда раньше, чем туда доберется отец.
– Я уверена, что так оно и будет, но я впервые задумалась о судьбе Натаниеля. – Верити закусила губу. – Если отец опасен для Сина Маллорена, тем опаснее он для Натаниеля Фрейзера. Что будет с его карьерой? Офицеров, бывало, разжаловали за одну вольность суждений, не говоря уже о серьезных проступках. – Она схватила сестру за руки и сильно сжала. – А если не обвенчаться, что будет с маленьким Уильямом? Его отнимут, и я этого не переживу.
– Нет-нет, ты должна обвенчаться, тогда Натаниель сможет бороться за права опекунства. Неужели ты думаешь, что он предпочтет карьеру браку с тобой? Не забывай, как он к тебе относится. – Заметив на лице сестры мучительное колебание, Честити заторопилась. – Да и вообще, чего опасаться? Натаниель давно уже завоевал к себе уважение, это опытный офицер, а время сейчас военное. Венчание положит конец всем твоим проблемам.
На деле она далеко не была в этом уверена. Более того, при мысли о будущем у нее подкашивались ноги. Гнев отца был еще слишком свеж в памяти, и страшно было снова навлечь его на себя. Но что им оставалось делать?
Как было бы чудесно, будь на их стороне человек столь же влиятельный, как граф Уолгрейв. Но с тем же успехом можно было мечтать о луне с неба.
Глава 4
Честити ехала в Шефтсбери бок о бок с лордом Сином. Вопреки его заверениям она держалась настороже и не доверяла ему ни на йоту больше, чем в первые минуты знакомства. Он был из тех, кто не столько живет, сколько заигрывает с опасностью, для кого самые скандальные мысли и идеи кажутся вполне приемлемыми, и, что хуже всего, они умеют убедить в этом других. Взять, к примеру, этот выезд в город. Честити пришлось вернуть Сину часть денег. Мыслимое ли дело, чтобы грабитель возвращал награбленное? Однако нельзя же груму оплачивать покупки господина: лавочникам это покажется подозрительным. Здравая мысль, и с ней нельзя было не согласиться, но Честити отчаянно досадовала на то, что постепенно остается на вторых ролях.
В «Короне» – самом крупном постоялом дворе – они оставили лошадей на конюшне и пошли разыскивать Хоскинза. Этого человека с красным, обветренным лицом, без сомнения, просидевшего большую часть жизни на козлах, они нашли в пивном зале.
– Остальных я отослал дилижансом в Эбби, милорд, раз уж нашлись места. – Хоскинз одним духом осушил кружку крепкого эля (Син заказал для всех троих) и вытер рот рукавом. – Ну а сам я вот он, тут, на всякий случай. Да и на что, скажите на милость, годится кучер без кареты?
Он адресовал Честити недружелюбный взгляд, хотя и оставалось гадать – как переодетой авантюристке или как подлинному разбойнику с большой дороги. Для вящей убедительности она отхлебнула из своей кружки, сколько осмелилась.
– Итак, Хоскинз, могу я на вас положиться в одном щекотливом деле? Нам понадобится кучер.
– Рад служить вам, хозяин, – сказал тот и добавил с нажимом, – и беречь от разных бед.
– Каким образом? – с интересом спросил Син.
– Уж не знаю, а только за вами нужен глаз да глаз. Сами знаете, пока есть пенька, будут и веревки!
– Бояться нечего, дело не из тех, за которые могут вздернуть. Первым делом отправляйтесь нанять себе лошадь, чтобы ехать с нами. – Син покосился на Честити и ехидно продолжал: – Еще нам понадобится краска того же цвета, что и на карете, а то вышло так, что дверцы… поободрались. Мы отправляемся в обратный путь примерно через час, а пока нужно сделать кое-какие покупки. Встретимся здесь же, через час.
Не дожидаясь, пока кучер разразится вопросами, Син увлек Честити за дверь. Она пыталась высвободиться, но этот хрупкий красавчик держал ее, словно стальные челюсти капкана. Только на улице он соизволил разжать руку.
– Скажите спасибо, мой юный друг, что я не стал вдаваться в подробности насчет нанесенного карете ущерба.
– Подумаешь, пара царапин!
– Знаете, как достается птичке, которая осмелилась запятнать лакировку? Хоскинз бывает весьма красноречив и, вы уж мне поверьте, за вандализм запросто пустит кровь.
– Не слишком ли он кровожаден для нашей мирной компании?
– Он кучер, а это главное. В любом случае можете быть спокойны: если Хоскинз попытается отходить вас вожжами, я буду бороться за вас, как лев.
С этим Син отвернулся от Честити и начал высматривать нужную лавку. Девушка надеялась вволю позабавиться над тем, как он будет метаться в поисках женской одежды, но вместо этого опростоволосилась сама. К дамам из Уолгрейв-Тауэрс допускалась единственная из городских модисток, мисс Таверсток, да и той заказывались лишь домашние платья, а все остальное выписывалось из Лондона. Честити понятия не имела, где искать в Шефтсбери готовое платье.
Син навел справки у хозяйки постоялого двора и вскоре уже вел девушку к магазинчику подержанной одежды. Честити была заворожена перспективой побывать в той части города, куда прежде не смела ступить. Над узкими извилистыми улочками висели веревки с бельем. Из одних переулков, словно из сточной канавы, разило сыростью и тухлятиной, другие пестрели цветами в ухоженных палисадниках. Недавно побеленные приветливые дома, где у окошек сидели чистенькие старушки с вязанием, перемежались грязными и облупленными, где в подворотнях таились подозрительные личности, нередко в струпьях или лохмотьях. Одни дети бегали оборванными стайками, другие чинно прогуливались с няней. Здесь было полно лавок, лавочек и лавчонок, и Честити то и дело останавливалась.
Вот лавка старьевщика, где собраны невообразимые диковинки. Здесь практикует знахарка, и на окошке висят пучки сушеных трав и цветов. А там разложил свой товар букинист.
Кончилось тем, что Син взял ее за руку и потащил за собой.
– К чему такая спешка? – запротестовала она.
– Хоскинз будет ждать и, если через час мы не вернемся, подумает, что вы со мной расправились в каком-нибудь темном переулке. К тому же мы пришли!
«Эмпориум» миссис Крапли был самым обшарпанным в ряду невзрачных домов на особенно унылой улице. Дальше виднелась глубокая канава с грязной водой, из которой торчал хвост дохлой кошки. Честити возблагодарила судьбу, что им не нужно двигаться в том направлении, – судя по всему, они достигли трущобной части города. Вид магазинчика не внушал особенного доверия. В таком едва ли могло найтись что-то стоящее.
За дверью их встретила неаппетитная смесь запахов: гнили, застарелого пота, отсыревшей ткани. «Эмпориум» был битком набит одеждой, головными уборами, обувью, всевозможными аксессуарами. Все это свисало с потолка, грудами лежало на полках, вываливалось из коробок.
Сама миссис Крапли сидела у печи в кресле-качалке с кошкой на коленях и кружкой в руках (судя по запаху, там был джин). Честити с порога сморщила нос, но не могла не улыбнуться при виде откровенной гордости на лице хозяйки: миссис Крапли гордилась как магазином, так и разнообразием товаров. На ней было платье из плотного желтого шелка с богатой кружевной отделкой – по моде двадцатилетней давности, с большим пятном на подоле, которое явно и безуспешно пытались отстирать. На седых буклях кокетливо сидела шляпка времен королевы Анны.
– Доброго вам денечка, господа! Чего изволите?
Хозяйка знала свое дело: она осведомилась, какого телосложения дама, которую нужно приодеть, какие предметы одежды требуются и какого качества. Выслушав, она отставила кружку, спихнула кошку на пол и отправилась в недра магазина, куда за ней пришлось пробираться через матерчатые джунгли, сквозь облака затхлых запахов.
– Все лучшее я храню в задней части, – донеслось до Честити, словно из глубины колодца. – В здешней округе сплошное ворье!
Достигнув наконец сумеречных глубин необъятного помещения, она обнаружила хозяйку за работой: та снимала с перекладины самодельные вешалки и раскладывала товар для обозрения.
– Славное платьице, верно? – Миссис Крапли потрясла перед ними голубым люстриновым подолом, пытаясь угадать реакцию. – В таком запросто сойдешь за настоящую леди. И совсем новенькое, вот чтоб мне сдохнуть!
Честити не удивилась бы, упади хозяйка замертво, – платье было совсем ветхим. К тому же оно было слоновьих размеров. Настоящая леди, имей она хоть какой-то интерес, могла бы запросто сделать из него два. Впервые в жизни Честити пришло в голову, что на поношенной одежде можно прилично сэкономить. Ведь ей грозит нищенское будущее. Очень может быть, что именно здесь ей и предстоит отныне одеваться.
Тем временем Син один за другим отвергал броские наряды для утренних визитов, вечерние туалеты и пеньюары. Его выбор пал на пару безобразных платьев в самом деле хорошего качества и в отличном состоянии: дорожное коричневое, с бежевой отделкой, и голубой сак, с заниженной талией и плотным подолом, к которому прилагалась невзрачная нижняя юбка. К этому он добавил темно-синий плащ с капюшоном и деревенскую соломенную шляпку с плоской тульей.
Миссис Крапли, искренне жалея несчастную, которой придется все это носить, сделала попытку всучить им что-нибудь поэффектнее.
– Возьмите лучше вот эту чудненькую шляпку, – взмолилась она, оглаживая треснувшее плетение шляпы, знавшей лучшие времена. – Если пришить к ней ленты… желтенькие или, скажем, зелененькие, будет на что поглядеть. Я отдам ее вам за шесть пенсов. – Получив отказ, она тяжело вздохнула. – Тогда за все полторы гинеи.
Син безжалостно сбил цену до восемнадцати шиллингов, да и то при условии, что к покупкам добавится объемистая муфта. Когда хозяйка принимала деньги, она чуть не плакала. На улице Честити возмутилась:
– Восемнадцать шиллингов! Это же просто грабеж! Вы обобрали добрую женщину!
– Эта старая пройдоха прослезилась от радости. Я заплатил больше, чем она смела надеяться. Шиллингом больше, и она заподозрила бы неладное. У бедняков, знаете ли, каждый пенс на счету. – Подмигнув, Син сунул узел с одеждой в руки девушке. – Мой юный друг, вы так мало знаете жизнь, что просто больно смотреть.
Честити сверкнула глазами, но уничтожающий взгляд пропал зря: ее спутник уже бодро вышагивал в обратном направлении. Поспешая следом, она против воли восхищалась тем, как легко он ориентируется в путанице улиц. Одна она безнадежно затерялась бы в Шефтсбери и ни за что не добралась бы до «Короны».
Примерно на полдороге Син счел нужным заглянуть в галантерейную лавку, где было не повернуться от ниток, лент, платков и тому подобного. Там он без малейшего смущения направился в отдел нижнего белья. Честити была шокирована тем, с какой легкостью он выбрал ночную рубашку, сорочку с кружевной отделкой, две пары простых чулок и подвязки с розовыми лентами. Это последнее он продемонстрировал ей.
– Что скажете, Чарлз? Нравится?
– Лишь бы чулки держались, – буркнула девушка, краснея.
– Уж эта мне застенчивая молодость!
Молоденькая лавочница с готовностью залилась смехом, а Честити скрипнула зубами. Оглядевшись, Син заприметил на верхней полке красивую коробку.
– Я вижу, у вас есть и шелковые чулки. Как кстати! Позвольте взглянуть.
Лавочница поднялась по лесенке, сняла коробку и предложила ее содержимое вниманию Сина. Чулки были не только самых разнообразных оттенков, но и с узором, в том числе полосатые.
– Превосходное качество, милорд, – расхваливала она не столько ради дела, сколько из явного интереса к красивому покупателю. – Взгляните на вышивку! Она не полиняет от стирки.
Син тщательно осмотрел самую вычурную пару – розовую, с голубыми незабудками.
– В таком деле скупиться нельзя, ведь верно? – Он многозначительно улыбнулся лавочнице, а Честити подмигнул.
Она в ответ испепелила его взглядом.
– Ну вот, – огорчился Син, – я опять задел моего юного друга! Вижу, Чарлз, вам не по душе подобный полет фантазии. Ну а вы, дорогая, – обратился он к девчонке, пламеневшей уже всем лицом, – что вы думаете по этому поводу?
Она вообще не думает, решила Честити с отвращением. У нее отшибло мозги! Между прочим, неприлично так пялиться на мужчину, который не стыдится при всех размахивать интимным предметом туалета.
– Я думаю, милорд… я думаю, они восхитительны!
– Тогда я безусловно их куплю. – Син со знанием дела пропустил чулки между пальцами, наслаждаясь прикосновением дорогого шелка. – И пять ярдов желтой ленты.
Честити хмыкнула. Он пожал плечами:
– Полагаю, желтое вам тоже не по душе? Да вы просто пуританин! Ну хорошо, ограничимся желтой в коричневую крапинку. Пять ярдов, пожалуйста!
На улице Син первым делом дал волю смеху, окончательно взбесив девушку.
– У вас, милорд, нет ни стыда, ни совести!
– Что делать! Но сделайте милость, объясните, что плохого в узорчатых чулках и в том, кто красивая ножка станет еще привлекательнее?
– Я о таких вещах не думаю! – отрезала Честити и зашагала прочь, очень надеясь, что в нужном направлении.
– Как, вы не думаете о женских ножках? – не унимался Син. – Тогда вы самый странный молодой человек, какого мне приходилось знавать!
Она промолчала, стиснув зубы. Зато Син не упускал ни единой мелочи. Неподалеку от «Короны» он зашел еще в одну лавку, на сей раз с парфюмерными принадлежностями. Это было заведение более высокого класса. Честити приходилось слышать о фирме Тревиса и Маунта, поскольку именно они поставляли в Уолгрейв-Тауэрс мыло и тому подобное.
Здесь Син (снова без намека не смущение) обзавелся баночкой румян, коробочкой пудры и – после тщательного обнюхивания выставленных образцов – пузырьком духов. Судя по восторгу, написанному на лице мистера Маунта в момент оплаты, это влетело в копеечку.
– Вы хотите нам помочь или просто лишить добытых денег? – ехидно осведомилась Честити, когда они покинули лавку.
– Деньги потрачены с толком: если уж затеваешь маскарад, он должен быть убедительным. А вам, мой юный друг, нужно меньше беспокоиться о мелочах, в том числе и о средствах. – Поразмыслив, Син просиял. – Вы голодны, и в этом все дело! Даже столь странный юноша, как вы, может быть сладкоежкой. Что скажете?
Протестовать не хватило сил, потому что он угадал верно. Честити несколько раз сглотнула при виде вывески «Дан и Карр. Кондитерские изделия».
– Да, но… не лучше ли сэкономить деньги?
Однако они уже входили внутрь, и запах свежей выпечки окутал девушку плотнее, чем недавно – аромат парфюмерии. Чуть погодя они появились из кондитерской с ворохом свертков. Син без церемоний разворошил один, достал бисквитик и поднес к губам Честити прямо посреди улицы.
Поколебавшись, она открыла рот и откусила. Это напомнило о пансионе, о воскресных прогулках по городу с подругами, и на миг она почувствовала себя ровней тому, кто шел рядом, словно они были одного возраста и пола, одинаково самоуверенные и беспечные. Невольная улыбка коснулась губ девушки, она переместила свой сверток поудобнее, чтобы откусить вторично. Бисквитик был восхитителен на вкус и еще хранил тепло плиты, где его выпекли.
Син тоже сосредоточенно жевал, а когда проглотил, облизнул губы – медленно, с удовольствием. Веки его слегка опустились, взгляд принял дремотное выражение, губы дрогнули удовлетворенной улыбкой. Только тогда Честити поняла, что пожирает его взглядом.
Они стояли у входа в «Корону», и ей казалось, что она приросла к месту, что никогда уже не сумеет сделать ни шагу. Нужно было как-то побороть наваждение, но чувство было совершенно такое, словно ее держит теплая, вязкая паутина.
– Вкус, слух, обоняние, осязание, – произнес Син после долгой паузы. – Как много они дают нам, не правда ли? Жизнь полна простых, но бесценных радостей, Чарлз. Насладитесь ими!
Девушка послушно приняла остаток бисквитика, и с минуту они жевали молча. В этом было столько неожиданной чувственности, что она вдруг остро ощутила, что они разного пола, да и во всем остальном тоже разные. Этот человек принадлежал к лагерю ее врагов уже потому, что родился мужчиной. Более того, это был ее пленник.
Честити выплюнула недожеванный бисквит, растерла ногой и скрылась за дверью. Син проследил ее уход. Он был разочарован, но не собирался сдаваться. Чарлз выдала себя, пусть и ненадолго. Вероятно, некогда это была очаровательная девушка. Почему она так шарахается от мужчин? Кто ее обидел? Чтобы исправить дело, нужны терпение и опыт. И тем, и другим он наделен в избытке, да и время играет на руку. Три дня – вполне достаточный срок.
Син сознавал, что скорее преуспел бы в своих намерениях, развенчай он образ Чарлза, но это лишило бы игру всей ее пикантности. Он прикинул, не навести ли справки о поместье, куда его забросила судьба. В городе должны были знать имя владельца. Однако Син поостерегся. Во-первых, элементарная осторожность требовала умерить любопытство: кто-нибудь мог проговориться о его расспросах Генри Ужасному. Во-вторых, Син хотел услышать правду от самой Чарлз. Желательно в постели.
Когда они наконец вернулись в домик на задах Уолгрейв-Тауэрс, Верити не находила себе места. Честити осталась ее успокоить, а мужчины занялись каретой. Лошади вполне оправились на сочной траве запущенного сада, но при виде кареты Хоскинз рассердился не на шутку.
– Какой негодяй мог натворить такое?!
– Я лучше расскажу все с самого начала. – И Син выложил все, что знал.
– Значит, это дело рук молодого сорвиголовы? Тогда я не успокоюсь, пока не вытяну его вожжами!
– Предоставьте это мне.
– Что я скажу маркизу? – вопрошал кучер. – И что ему скажете вы? Вот так, среди бела дня, взяли и испарились!
– Дорогой мой Хоскинз, я не ребенок. Джером должен был сказать брату, что меня потянуло к приключениям. Кстати, так оно и есть.
– Приключения, как же! Одни неприятности! Как зовут даму, которой так не терпится в Мейденхед, и притом потихоньку, никого не спросясь?
– Ее имя мне неизвестно, – признался Син, – но это леди, а я джентльмен и должен проявить галантность. Короче говоря, Хоскинз, держите язык за зубами. Нам надо оторваться от погони.
– Я не болтлив, милорд, и вы это знаете!
Судя по тому, как кучер надулся, он был оскорблен в лучших чувствах.
Читать бесплатно другие книги:
