Код фортуны Калинина Наталья
– Как видишь… – развела руками Лёка и, так как молодой человек с интересом разглядывал ее собеседницу, представила ее: – Это – Инга.
– Твоя новая подруга? – нагловато спросил молодой человек и сделал красноречивое движение бровями, намекая на нетрадиционную ориентацию певицы.
– Нет, не новая, – довольно резко ответила Лёка. – Мы знакомы давно, и Инга – просто моя подруга.
– А-а, понятно, – расхохотался молодой человек, бесцеремонно разглядывая девушку. – Значит, просто Инга. Извини, попутал. Сама понимаешь…
Он многозначительно не договорил и вновь вскинул брови. Инга ответила молодому человеку таким же нагловатым взглядом, с деланым вниманием рассматривая его. Это был длинный, худой и прямой, как циркуль, парень лет тридцати в протертых до дыр джинсах и широком, будто снятом с чужого плеча, свитере; с длинными непромытыми патлами пегого цвета, стянутыми сзади аптечной резинкой, с нездоровой кожей и крупными желтыми зубами. В его янтарных глазах разливалась ленивая томность, но казалась она обманчивой, как безмятежность разомлевшего на солнце тигра.
– Это Степан, наш новый гитарист, – наконец-то представила его Лёка. И с восторгом выдохнула: – Он – чудо! Последняя находка Макара. Ты, Инга, обязательно должна прийти на наш концерт, чтобы убедиться в том, что Степан – гений! Что он с гитарой вытворяет – это надо только слышать.
– Я же сказала, что приду, – с улыбкой напомнила Инга. – А уж после таких слов – тем более.
– Буду стараться специально для вас, мадемуазель, – церемонно поклонился Степан и уселся на свободный стул напротив Инги. Судя по всему, он собирался развить знакомство, но девушка жестом подозвала официантку, чтобы расплатиться.
– Как, уже? – огорчились хором Лёка со Степаном.
– У меня через полчаса рабочая встреча. Так что, увы…
Степан запротестовал, говоря, что счет девушек оплатит он. Но Инга решительно щелкнула кошельком и выложила банкноту.
– Ох уж этот феминизм, – недовольно процедил сквозь зубы парень и с упреком покосился на Лёку: – А тебя, моя дорогая, вообще не в ту степь занесло.
Дослушивать его Инга уже не стала, попрощалась и ушла.
Это был всегда один и тот же сон, сплетенный из нитей реальных событий, домыслов и тайных, но хлещущих бурным потоком во сне порочных желаний.
Он тихо, на цыпочках, входил в комнату, большую часть которой занимала огромная двуспальная кровать, прозванная за размеры в народе «сексодромом». И видел девушку, сидящую к нему спиной. Падающий в открытое окно солнечный свет нежно очерчивал тонкий силуэт, повторяя в точности все его плавные изгибы. И было что-то священное в этой картине – заключенная, как в рамку, в золотое сияние обнаженная фигура. Святость и невинность, дьявольское искушение и порок.
Девушка слышала шаги, но не оборачивалась. Ее голая спина казалась безмятежной, спокойствие это было наигранным: он по-звериному чувствовал разлитое в воздухе напряжение и страх. И ее страх возбуждал его еще больше.
Он делал три шага по направлению к кровати и замирал, любуясь сливочной кожей, маленькой родинкой под правой лопаткой и светлым завитком волос, выбившимся из высокой прически и падавшим на шею. Он замирал не столько потому, что хотел продлить мгновение любования красотой этой девушки, а потому, что его парализовало желание немедленно кинуться к ней, с голодом вампира припасть к нежной шее, поймать губами непослушный завиток. А потом, опьянев от сладкого запаха кожи, вытащить из подобранных вверх волос девушки шпильку и замереть на долю секунды от невыносимого восхищения, наблюдая, как светлые длинные волосы падают на обнаженную спину. Он представлял себе эту картину и чуть не стонал от возбуждения. А потом решительно шагал к девушке, протягивал руку и выдергивал из прически шпильку, ломая тем самым сдерживающую золотой поток плотину. И, зарычав от несдерживаемого желания, уже грубо хватал девушку за плечи и валил назад. Она падала послушно, как неживая кукла. И в ее глазах он видел то пустое выражение, которое присуще манекенам. Это ему не нравилось, ему хотелось увидеть там мольбу, слезы, смирение. И он давал девушке пощечину. Звонкий звук удара ненадолго отрезвлял его, с жаркой мольбой он шептал извинения. Но девушка лишь смаргивала, и в ее глазах оставалась прежняя пустота. И он снова зверел и хлестал девушку по щекам еще и еще.
А потом, распаленный ее покорностью, грубо овладевал ею. И в этот момент понимал, что под ним – не живая девушка, а резиновая кукла. Разозленный обманом, он колотил кулаками по искусственной груди и на этом просыпался.
Каждый раз после такого сна он еще долго лежал в кровати, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Желание жгло так сильно, что вместо любви к этой девушке он испытывал приступ ненависти. И распаленное воображение рисовало сцены, в которых он видел девушку морально раздавленной, униженной, с залитым слезами лицом, с мольбой в глазах. О, как бы ему хотелось видеть ее такой не в мечтах, а наяву! В ту ночь, единственную реальную, в которую они были близки, он, занимаясь с ней любовью, заглядывал ей в лицо, надеясь увидеть в ее глазах эмоции. Пусть не любовь, а ненависть, не наслаждение, а страдание, но хоть что-то. Но ее глаза ничего не выражали. И не последовавшие за той ночью трагические события разломили его жизнь на две неравные половины, а именно эта мертвая пустота в ее взгляде.
Когда-нибудь она вновь будет его. Скоро. Достанется ему как гран-при, а не в качестве милостыни судьбы, вырванной, выпрошенной, выманенной обманом. Он уже вступил в игру, сделал ставку и принял правила. Партия началась. Назад хода нет.
III
Расклад Инге не понравился. Не понравился настолько, что она, вопреки своему обещанию не курить больше десяти сигарет в день, сорвала целлофан с новой пачки и решительно сунула в рот сигарету, уже далеко не десятую по счету.
Бросив короткий взгляд на часы, она увидела, что время перевалило за полночь. Значит, скоро позвонит Лёка. А еще надо подумать, что сказать ей. Впечатлительную подругу сообщение об опасности могло бы напугать, но утаить правду означало не предупредить.
Инга сделала несколько жадных затяжек, затем затушила сигарету в пепельнице и помахала перед лицом ладонью, развеивая дым. Собрав карты, она потянулась всем телом, потому что спина от напряжения была уставшей, как после долгого сидения. И сделала небольшой круг по кабинету, сосредоточенно думая над тем, что и как сказать Лёке.
Вот почему она так отреагировала на заметку в газете! Почувствовала опасность, угрожающую подруге. К сожалению, карты не могли дать четкого ответа, откуда и почему ее ждать.
Инга вытащила из пачки очередную сигарету. Ну что ж, Лёке она скажет так, как есть, но успокоит тем, что опасности можно избежать, если принять меры. Карты не предсказывали, они предупреждали и давали советы. Инге раньше выпадали и куда более пугающие комбинации, и все потом завершалось благополучно.
Инга решила, что ей нужно посмотреть ситуацию более детально, чтобы узнать, откуда исходит угроза Лёке. Для этого она не без некоторых колебаний решила проделать ритуал на вещий сон – не самый ее любимый способ предсказания, но неоднократно ее выручавший.
Помимо предупреждения об угрозе, карты дали совет Лёке дождаться третьего предложения и не соглашаться на первые два. Это бы ей принесло заметную материальную выгоду. Ну что ж, такая новость уже хорошая.
Не дождавшись звонка от Лёки, Инга отправила ей сообщение с просьбой перезвонить и подумала, что надо бы не столько приготовить подруге новый талисман, сколько сделать хорошую охранку. Защиты являлись коньком Инги. Если бы не они, уже не было бы с ней ни любимого брата, ни его жены, ни Алексея. Грустные воспоминания непрошеными гостями на цыпочках скользнули в душу и, почувствовав, что их не гонят, расположились там со всеми удобствами. Инга забралась с ногами в глубокое кресло, зажгла очередную сигарету и, гипнотизируя лежащий на столе телефон, подумала, что сейчас бы отдала многое за чей-нибудь звонок. Ей стало вдруг одиноко и тоскливо, но не расклад был тому виной. Ей думалось об Алексее и Лизе. Что они сейчас делают в этот момент? Девочка наверняка уже спит, обнимая своего плюшевого медвежонка Тэдди, и видит во сне поездку в Москву. А Алексей, как обычно, засиделся допоздна в кабинете, просматривая документы, контракты и планируя новые сделки. Он очень уставший, под глазами залегли темные тени, лоб напряженно нахмурен. Он борется со сном, но хочет завершить все дела сегодня, потому что не любит оставлять нерешенные вопросы на завтра. «Новый день – новые дела», – так приговаривает он.
А может, Инга на это понадеялась, в эту самую минуту Алексей, оторвавшись от компьютера и устремив взгляд в темное окно, думает о ней. «Подумай обо мне, подумай! Я здесь, далеко, но близко, скучаю по тебе. Безумно скучаю!» – отправила девушка мысленный посыл. Подождала пять минут и, взяв со стола молчавший мобильный, набрала сообщение: «Я тебя люблю! Очень скучаю…» Обычно, когда она отправляла Алексею подобные эсэмэски, он тут же откликался, как бы занят ни был. Но прошло пять минут, а потом – десять, а потом – полчаса, а телефон все молчал. Не было вестей ни от Алексея, ни от Лёки. Инга все это время сидела в кресле, зябко кутаясь в плед и куря сигарету за сигаретой. И когда стрелки настенных часов выстроились в прямой угол, показывая три часа ночи, поняла, что ждать уже бесполезно. Завтра. Завтра будет новый день.
Его воспоминания были подобны старым фотографиям, пожелтевшим и выцветшим за давностью лет, но с каждым прожитым днем обретавшим все большую ценность. Не проходило вечера без того, чтобы он не доставал «альбом» своих воспоминаний и, бережно переворачивая «страницы», не просматривал всю историю с начала до настоящего дня. Он жил ею. Он выжил в аду благодаря ей и даже сумел подняться из преисподней обратно на землю. Но в то же время именно эта история его сумасшедшей любви и толкнула его в пропасть.
И все же, если бы у него была возможность отмотать ленту жизни назад и оказаться на перекрестке двух дорог, он бы, даже зная, куда ведет этот путь, опять бы выбрал его. Просто без нее, этой девушки, его жизнь стала бы черно-белой и немой, как старое кино.
Он так долго был лишен возможности что-то о ней узнавать, что сейчас с одержимостью маньяка собирал любую информацию. Как набрасывается на еду изголодавшийся человек, так и он накидывался на журналы и газеты, проводил бессонные ночи в Интернете. Девушка стала довольно известной персоной, поэтому найти что-то о ней не представляло труда. Иногда он следил за ней, и слежка наполняла его жизнь смыслом. Жаль, что он полностью не мог посвятить себя этому делу: ему требовалось еще и есть, спать, зарабатывать какие-то деньги. Запросы его были невелики: за пять лет заключения он отвык от роскоши (впрочем, в роскоши он и раньше не жил), только желал, чтобы у него всегда был теплый угол и сытная еда. Крыша над головой у него имелась, пища тоже. И часть доходов он откладывал на свою мечту – профессиональную технику, чтобы получить больше возможностей следить за своей, как он ее называл, богиней. Возвышенное «Богиня» ему нравилось больше, чем ее имя: оно было таким же холодным и режущим, как ее взгляд – еще до того, как он увидел в нем пустоту.
Он мечтал о том, что однажды вновь заглянет в глаза этой девушки и увидит в них страх, мольбу и отчаяние. Грезил о струящихся по ее щекам слезах, и это видение заводило его даже больше, чем оставшийся в памяти запах ее кожи. Он обсасывал и смаковал свою мечту как леденец, играл с нею в кошки-мышки, пьянел от нее, как от опиума, вдыхал ее, подобно табачному дыму, и нежился в ней, как в пенной ванне. Да, черт возьми, он лишь мечтал о том, чтобы она стала простой смертной, а не богиней, спустилась с небес в ад, хлебнула страданий, как и он. Любовь к ней превратила его жизнь в пыль. Она же, наоборот, поднялась ввысь. Несправедливо!
Однажды репортаж в глянцевом журнальчике развеселил его до истеричного хохота. Многое бы он мог предположить, но не это. Его богиня оказалась лесбиянкой! Он катался по полу, держась за живот. Потом, когда приступ прошел, прикрепил вырезку кнопкой на стену и еще долго посмеивался, глядя на статейку и фотографии с какого-то концерта. Пусть он и был убежденным гомофобом, новость принесла ему хорошее настроение. Он понял, что та ночь не только расколола его жизнь, но и от ее тоже отбила важный кусок.
А однополые связи вызывали в нем почти что бешенство… Он считал их ошибкой природы, неверным кодом, сбитой программой, чинить которую бесполезно, нужно лишь удалять, как вирус. Ну что ж, эта новость лишь добавила азарта и желания увидеть девушку поверженной. От первоначального плана похитить ее и подвергнуть физическим страданиям и унижениям он отказался: опыт той ночи говорил, что ничего, кроме пустоты в ее взгляде, он вновь бы не увидел. Играть нужно по другим правилам, на ее поле и ее же методами. Вот тогда он получит то, чего желает! Поняв, что одному не справиться, он нашел человека, которому доверился, как опытному режиссеру. За терпение и маленькую услугу ему пообещали грандиозное шоу. Ну что ж, пора занять место в партере и наслаждаться спектаклем.
– Лиза, ты мне расскажешь, что случилось?
Спустившись с высокого школьного крыльца вслед за дочерью, Алексей присел перед девочкой на корточки. Обняв ее за плечи, он заглянул ей в глаза. Лиза и любила, и не любила, когда папа вот так с ней разговаривал. Таким проникновенным взглядом он каждый раз надеялся вызвать ее на откровенность, но добивался прямо-таки противоположного эффекта. Лиза тушевалась, отводила глаза, хмурилась и молчала. Ей почему-то во взгляде отца читался укор: мол, опять ты меня, дочь, огорчила. Пусть это и было не так, но Лиза ничего не могла с собой поделать: выдержать взгляд зеленых, как крыжовник, глаз, смотревших, казалось, в самую душу, ей было очень тяжело.
Но одновременно девочка любила, когда папа обращался к ней подобным образом. Его голос выражал искреннее беспокойство, и Лиза в этот момент как никогда понимала, что для отца нет никого дороже ее.
– Что случилось, принцесса? Чего ты испугалась? Валентина Ивановна очень встревожена.
Валентина Ивановна была Лизиной классной руководительницей. Молодая, еще неопытная учительница, недавно окончившая университет, тушевалась в обществе могущественного Лизиного папы и почти до дрожи боялась чем-то огорчить его дочь, так как Алексей Чернов славился не только своим бизнесом, но и крутым нравом. Возможно, узнай Лиза об этом страхе своей учительницы, да еще обладай она другим характером, как-нибудь повернула бы ситуацию в свою пользу. Но для Лизы Валентина Ивановна была авторитетом. Более того, клас-сной руководительницы, казавшейся строгой из-за собранных в пучок волос и больших очков в толстой оправе, девочка побаивалась. Хотя и любила ее.
До недавнего времени Лиза Чернова обучалась на дому. Смерть мамы стала такой сильной травмой, что девочка лишилась возможности говорить. Из-за немоты Лиза не могла посещать обыкновенную школу, и весь ее круг общения свелся к обществу домработницы, приходящей учительницы да вечно занятого отца. А потом появилась Инга, и благодаря ее стараниям Лиза стала выходить из своей «скорлупы». А позже излечилась и от немоты – благодаря новому пережитому потрясению.
С прошлой осени девочка посещала обычную школу, где у нее даже появилась новая подруга – Ира Степанова. К новому образу жизни девочка быстро привыкла, только все еще тушевалась в обществе, да иногда стеснялась попросить помощи, если в этом нуждалась. Например, как случилось сегодня.
Началось все с потери ручки. Папа, зная увлечение дочери сагой о Гарри Потере, подарил той диковинную ручку в виде волшебной палочки с инициалами главного героя Поттерианы. Еще перед уроками Лиза гордо продемонстрировала подарок одноклассницам и сказала, что эта ручка – волшебная, которая не делает ошибок. Девчонки завистливо и удивленно ахнули, а Ира Степанова попросила позволения сегодня во время контрольного диктанта иногда заглядывать в Лизину тетрадь, чтобы сверять написанное. Лиза милостиво разрешила. Диктант был написан блестяще – то ли ручка помогла, то ли дело было во врожденной Лизиной грамотности, помноженной на любовь к чтению.
С русским языком проблем у Лизы не имелось. То ли дело – математика. На сегодняшний день была также назначена контрольная работа, и этого урока Лиза ожидала с беспокойством. По математике она шла на «четверку», но конечный результат зависел от этой контрольной: напишет Лиза ее на «отлично» – такую же оценку получит и за четверть. Девочка страшно волновалась, так как хотелось порадовать отца и Ингу табелем с отличными отметками. Вся надежда оставалась на «волшебную» ручку.
А когда начался урок, Лиза обнаружила пропажу. В пенале лежал простой карандаш, скучный ластик и запасная, ничем не примечательная ручка. А волшебная – исчезла. Лиза перетрясла портфель, внимательно осмотрела вокруг пол – напрасно.
– Что ты ищешь? – прошептала Ира.
– Ручку. Волшебную, – еле сдерживая слезы, пробормотала Лиза.
– Потеряла? – испуганно ахнула соседка по парте. Лиза обреченно кивнула. Ира, забыв о контрольной и ускользающем времени, как настоящая подруга принялась высказывать предположения, куда могла подеваться ручка. Но в этот момент девочек прервала учительница:
– Степанова, прекращай разговоры! Контрольная работа! Не мешай Елизавете!
– Я не мешаю, – пробормотала сконфуженная Ира. Но Валентину Ивановну это не успокоило:
– Вот что, Степанова, иди-ка сюда. Садись за первую парту, чтобы не мешать Черновой.
Лиза хотела было сказать, что Ира ей совсем не мешает. Но не осмелилась. Да и поздно уже было: подруга безропотно взяла портфель, тетрадь и потопала по проходу к первой парте. А Лизе стало совсем грустно: мало того, что ручка потерялась, так еще и подругу пересадили. Хоть плачь! Но учительница права: время идет, пора браться за решение примеров. Лиза достала из пенала запасную ручку, открыла тетрадь и каллиграфическим почерком принялась выводить дату. Но не успела она закончить строчку, как ручка вдруг прекратила писать. Лиза растерянно потрясла ею, потом попыталась расписать на ладошке, подула на шарик и, не добившись эффекта, вытащила стержень. Тот оказался пустым. Похоже, Лиза перепутала дома две одинаковые ручки и взяла ту, что требовала замены стержня.
А одноклассники уже вовсю пишут контрольную! И тишина в классе стоит такая, что даже слышно, как шуршат ручки о бумагу. Лиза робко подняла руку, стараясь привлечь к себе внимание учительницы, но Валентина Ивановна погрузилась в чтение какой-то книги. Лиза беспомощно огляделась. Попросить громко о помощи, без поднятой руки, казалось ей преступлением против школьных правил. Ах, если бы Валентина Ивановна не пересадила Иру! Подруга бы обязательно что-нибудь придумала. Для Иры, казалось, просто не могло быть безвыходных ситуаций. И еще она была храброй, верной, готовой всегда по-дружески помочь. Одним словом, идеальная подруга! Но сейчас, лишенная ее поддержки, Елизавета ощущала себя совершенно беспомощной, одинокой и потерянной. Она так и сидела с поднятой рукой очень долго, не решаясь нарушить тишину. От понимания, что урок подходит к концу, Лиза впала в отчаяние и расплакалась – тихо, чтобы опять же, не дай бог, кому-нибудь не помешать. Один раз Валентина Ивановна оторвала взгляд от книги и обвела рассеянным взглядом класс, но так как парта, за которой сидела девочка, находилась далеко, учительница не заметила несчастного личика девочки и ее поднятой руки. Лиза уже не сдерживала слезы, которые скатывались со щек по шее за воротничок свитера. Так бы она, возможно, и сидела до самого звонка, если бы тишину вдруг не разрезал пронзительный и оглушительно громкий голос Сережки Бабурина, сидевшего от Лизы через проход:
– А Чернова плачет!
Валентина Ивановна моментально оторвалась от книги и, встревоженно хмурясь, торопливо направилась к парте, за которой страдала Лиза.
– Елизавета, что случилось?
И тут девочку прорвало. Она зарыдала так отчаянно, так громко и так бурно, что напугала не только учительницу, но и одноклассников.
– Р… Р… Р…
От слез она не могла произнести ни слова, только трясла бесполезной ручкой и отрывисто рычала, пытаясь выговорить фразу: «Ручка не пишет». Внимание всего класса было приковано к Лизе, и девочка, понимая, что в довесок ко всему еще и сорвала контрольную, зарыдала сильней. Какой незначительной проблема казалась изначально и в какое большое горе в итоге вылилась! Лиза никак не реагировала на просьбы учительницы успокоиться, только мотала головой, икала и размазывала слезы по опухшему от рыданий лицу. Кто-то принес ей стакан воды. Девочка приняла его, но так и не смогла сделать ни глотка, потому что зубы клацали о край стакана. Видя ее бесполезные попытки выпить воды, учительница осторожно забрала стакан из рук девочки и передала кому-то из учеников.
– Лиза, я позвоню твоему папе. Пусть он приедет за тобой, – как можно мягче сказала Валентина Ивановна. Лиза ничего не ответила, но кивнула, соглашаясь.
…И вот сейчас отец сидел перед ней на корточках и, смешно морща лоб, заглядывал ей в лицо. От беспокойства его глаза стали зеленее незрелого крыжовника, такими же, как у дворового кота Василия. И Лиза почему-то подумала, что глаза папы так же могут светиться в темноте, как у Василия. Эта мысль не напугала ее, а, наоборот, развеселила. И Лиза невольно улыбнулась.
– Улыбаешься… – ворчливо отозвался отец, вставая на ноги и беря дочь за руку. – Пошли прогуляемся. Хочешь, пойдем в кафе есть мороженое?
Лиза обрадованно кивнула и даже подскочила на месте от радости. Отец так редко бывает свободным! А когда выдается редкий выходной, он и его проводит, запершись в кабинете. В кафе Лиза ходила либо с домработницей Ниной Павловной, либо с кем-нибудь из школьных приятельниц в сопровождении их мам. Но это все было не то.
Еще ей очень хотелось ходить в кафе с Ингой, как прошлым летом. Оставалось ждать, когда наступят весенние каникулы и они с отцом уедут в Москву, где будет Инга и не будет папиной работы. И они втроем, почти как счастливая семья, станут проводить вместе все время. Гулять, ходить в кафе, играть в какие-нибудь игры, читать вслух книги или просто смотреть телевизор, забравшись с ногами на диван. Ах, как было бы хорошо, если бы Инга была с ними, а не жила так далеко! Лиза лелеяла тайную надежду, что когда-нибудь так и случится. Более того, собиралась уговорить старшую подругу приехать к ним в гости… и остаться.
– Я бы съел ванильное мороженое, – мечтательно произнес папа. А Лиза ответила, что она бы съела и ванильное, и ягодное, и шоколадное, и фисташковое.
– Не много ли? – выразил сомнение отец и смешно поднял одну бровь.
– Нет! – счастливо засмеялась Лиза. Пожалуй, ради такого радостного события, как поход с папой в кафе-мороженое, стоило пережить неприятный момент, связанный с потерей ручки и сорванной контрольной по математике.
– Лиз, так ты мне расскажешь, что у тебя там за горе страшное приключилось? – поймал ее отец в момент, когда она уже не ожидала подобного вопроса. Девочка мгновенно погрустнела и, тяжело вздохнув, призналась:
– Я ручку потеряла. Волшебную.
IV
День шел совершенно не так, как был изначально запланирован. После почти бессонной ночи Инга встала поздно. Забыла о назначенном на утро визите клиентки и опомнилась, лишь когда позвонили в дверь. Сама она в этот момент еще находилась в ванной с зубной щеткой в руках и косметической маской на лице.
Клиентку Инга приняла, но была во время консультации так рассеянна, что не сразу поняла, чего от нее хотят. Молодая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, представившаяся Кариной, рассказывала долго и путано, то и дело останавливаясь. И Инга, глядя в ее миловидное, но обезображенное вулканическими прыщами личико, раздражалась: ей хотелось поторопить клиентку, чтобы наконец-то докопаться до сути вопроса, с которым к ней пожаловали. Но параллельно сердилась на саму себя – за то, что никак не могла расположить себя к посетительнице, за то, что раздражалась на девушку, за то, что ее мысли блуждали где-то далеко. Нельзя так подходить к работе! Ее дело очень тонкое. Ювелирное, как однажды сказала одна из оставшихся довольными ее работой клиенток. «Вы – просто ювелир судеб!» – кажется, так выразилась та женщина.
Ювелир… Сейчас она напоминала себе дровосека, который грубыми взмахами топора рубил широкий ствол. «Соберись!» – скомандовала Инга себе. И в этот момент девушка наконец-то объявила, ради чего пришла:
– Я хочу, чтобы вы приворожили его ко мне.
Голос прозвучал с требовательными интонациями, но в карих глазах девушки разливалась такая надежда, что Инга почувствовала себя очень неловко. Под таким жалобно-просящим взглядом, похожим на собачий, трудно отказать. И все же она собрала всю волю в кулак и решительно ответила:
– Нет.
Получилось резко, Карина растерянно заморгала, словно получила неожиданную пощечину, затем потянулась ладонью к щеке, будто та и впрямь горела. Инга пожалела о своем тоне, с которым явно дала лишку, но девушка, уже собравшись, с вызовом выложила на стол кошелек:
– Я заплачу, у меня есть деньги!
– Лучше потратьте эти средства на хорошего косметолога, – ответила Инга – бестактно, но правдиво.
– Вы… Вы… – вспыхнула девица. И, обретя дар речи, завопила: – Вы – шарлатанка! В объявлении написано, что…
– В объявлении ничего о наведении приворотов не написано. Про снятие – да, – твердо отчеканила Инга. И, уже сбавляя обороты, мягко добавила: – Послушайте, Карина… Я умею делать привороты, но никогда за них не берусь. Сулите мне любые деньги, но я не стану так калечить ни вашу судьбу, ни того несчастного, которого вы решили привязать к себе подобным образом. Вы, конечно, можете разозлиться на меня и мои слова и обратиться к другому магу, который с радостью выполнит вашу просьбу. Но я вам не советую, по-доброму не советую. Таким способом вы не получите счастья, а искалечите две жизни – свою и любимого мужчины. Приворот – не выход.
– Но ведь это же делают, – растерянно пробормотала девушка и залилась краской. Румянец частично замаскировал ее прыщи, и она стала очень хорошенькой.
– Делают. Но это не проходит бесследно. Не себя накажете, так будущих детей.
– Что же мне делать? Я ведь его люблю…
– Займитесь собой, – искренне посоветовала Инга. – Вы очень симпатичная девушка, но вам нужно вылечить кожу. Простите за откровенность, лучше уж я вам скажу прямо то, что вам не совсем приятно слышать, чем промолчу и тем самым толкну в лапы какого-нибудь проходимца, который в лучшем случае облапошит вас, а в худшем – искалечит вашу жизнь и молодого человека. Вы, конечно, можете меня не послушать – дело ваше, я вам – никто. Но если все же последуете моему совету, я буду очень рада. Как я уже сказала, потратьте ваши деньги на хорошего специалиста по коже. Уберете эту проблему, избавитесь и от других. Все ваши проблемы именно из-за комплексов по поводу кожи и неуверенности.
– Ну что ж, спасибо за совет, – сквозь зубы пробормотала Карина и недобро зыркнула на Ингу. – Сколько я вам должна за «прием»?
Последнее слово прозвучало с сарказмом. Инга и это проглотила. Развела руками и ответила:
– Нисколько. Я же не выполнила вашу просьбу.
Карина молча встала, сухо попрощалась и ушла. А у Инги остался неприятный осадок.
Ну что на нее нашло? Она хотела помочь девочке, но выбрала для этого совсем не те слова! Девчонка, видно, очень стесняется своей проблемной кожи, а она ей – прямо в лоб. Грубо сработано! Как бы теперь эта девочка действительно не отправилась к какому-нибудь шарлатану…
Этот случай с Кариной вызвал другие воспоминания – неприятные, о которых Инга предпочла бы забыть, но не получалось. И хоть в той истории она не была виноватой, полностью снять с себя вину за случившееся не могла.
Года два назад к ней пришла на прием молодая девушка – хорошенькая и приятная, хоть и держалась несколько высокомерно. Инга запомнила, как ее звали – Анастасия, это имя шло ей – беленькой, тоненькой, светлокожей. Девушка была несколько заторможенной, словно под действием медицинских препаратов, но на вопрос Инги, хорошо ли себя чувствует, сказала, что просто устала после бессонной ночи. Настя была начинающей солисткой какой-то музыкальной группы и накануне выступала в клубе чуть ли не до утра. Инга тогда не придала значения деятельности девушки. Это было до знакомства с Лёкой, поэтому тема музыки еще не интересовала ее так остро.
Настя попросила разложить карты на нее и любимого человека – будут ли они вместе. Инга расклад сделала, но не увидела в нем желаемого клиенткой. Настя заметно огорчилась, по ее щекам даже потекли слезы. Но не успела Инга сказать что-нибудь в утешение, как девушка, решительно вскинув на нее синие глаза, сказала, что заплатит любые деньги за приворот. Инга отказала, потому что за такие дела не берется. А после сообщила Насте, что видит на ней результаты чужого вмешательства – кто-то, возможно, пытался навести на девушку либо порчу, либо приворот. Предложила снять и установить защиту. Настя согласилась. Инга, работая с ней, затратила не так уж много сил: вмешательство оказалось непрофессиональным, топорным, крупного вреда девушке бы не нанесло, но мелких неприятностей отсыпало бы щедро. Работу Инга завершила установлением защиты.
…А после она узнала – сейчас уже и не могла вспомнить откуда, – что эта Настя вскоре погибла. И хоть прямой вины Инги в том несчастном случае не было, напротив, она стремилась защитить девушку, новость, помнится, выбила ее из колеи надолго. Инга и так, и сяк анализировала свои действия – может, где-то ошиблась, когда выполняла обряд? Почему не сработала защита? Почему вообще погибла девушка? Ответа она так и не нашла.
Визит сегодняшней клиентки толкнул ее в пропасть горьких воспоминаний. Карина чем-то была похожа на ту девушку, Настю. Не внешне, а движениями, надменным взглядом, требовательной манерой разговаривать. Ну и просьбой о привороте.
Как бы чего не случилось и с этой глупышкой Кариной…
Настроения не прибавило и сообщение, полученное по электронной почте, в котором говорилось, что сайт восстановить удастся в ближайшие дни, но большая часть информации, выложенная на нем, окажется потерянной.
Инга в расстроенных чувствах прошла на кухню и в ожидании, когда заварится чай, зажгла сигарету.
Курение не принесло ей облегчения, напротив, теперь Инга корила себя за то, что поддалась слабости и вновь нарушила данное себе обещание.
Грустила она еще и потому, что ей до сих пор не перезвонил Алексей. Да и Лёка куда-то пропала – не объявляется. Инге было тревожно. К тому же сегодня ей привиделся какой-то беспокойный сон с бабушкой, которая всегда являлась лишь в двух случаях: когда Инге требовался совет или с предупреждениями. Так как Инга вчера ни о чем не просила бабушку, значит, старушка приснилась ей, чтобы сообщить что-то важное. Но, к сожалению, сон оборвался почти в самом начале, причем странно, помехами, похожими на телевизионные, как если бы Инга смотрела передачу по телевизору и в этот момент некто сломал антенну. Вот еще бабушка что-то ей говорит, а вот уже Инга видит мельтешащие черно-белые полосы. Ничего из сказанного бабушкой девушка не запомнила.
Она рассеянно бродила по помещению, кое-где стирая ладонью невидимую пыль. Квартира у Инги была большой, переделанной из двух. Одна половина жилая – там девушка спала, отдыхала, общалась с друзьями, вторая – рабочая. Сейчас девушка находилась в «рабочей» гостиной, в которой принимала клиенток. Эта комната обстановкой была похожа на салон в жилой части квартиры. Отличие состояло в том, что здесь находилась этажерка с книгами по магии и психологии, пара абстрактных, но приятных для глаза картин, полка с несколькими колодами карт и другими рабочими атрибутами. И, напротив, тут отсутствовал плазменный телевизор, да вместо пуфиков стояли глубокие удобные кресла. Но всем остальным гостиные были похожи: и цветовой гаммой в пастельных тонах, и минимальным количеством мебели, и огромными аквариумами с золотыми рыбками.
Инга покормила рыбок, поставила в музыкальный центр диск со звуками дождя, сделала еще один круг по комнате и вышла в длинный коридор, ведущий на жилую половину квартиры.
Кабинетов, как и гостиных, тоже было два. В одном Инга работала – проводила ритуалы, делала необходимые приготовления, изучала книги по магии и наукам, медитировала, раскладывала карты. Во втором скорее отдыхала: сидела в Интернете, читала на диване художественную литературу.
С квартирой ей помог дядя, вице-президент крупного банка, умерший год назад от рака.
– Колупаемся мы тут потихоньку. Без тебя скучно, но мы стараемся не пропасть, – с грустной улыбкой сказала Инга, остановившись перед фотографией дяди.
Они с Вадимом рано лишились родителей. Вначале ушел в мир иной папа, а потом – мама. До семнадцати лет двойняшек воспитывала бабушка, а потом Ингу с Вадимом позвал к себе в Москву дядя – папин брат. Он был когда-то женат, но развелся и всю свою жизнь посвятил работе, а потом – и повзрослевшим племянникам. Своих детей у него не было, Инга с Вадимом заменили ему собственное потомство. Вызвав их в Москву, дядя помог им встать на ноги: содержал, пока они обучались в университетах. Потом обеспечил обоих жильем, а Вадима – престижной работой в банке, где до недавнего времени занимал пост вице-президента. Инга предпочла уйти «в свободное плаванье», выбрав частную практику психолога, как она говорила дяде. Долго она скрывала от него, что на самом деле занимается ворожбой, но потом все открылось, и, вопреки опасениям Инги, дядя принял занятие племянницы с юмором. Брат продолжал работать в банке, и его карьера двигалась довольно успешно благодаря стараниям самого Вадима. Парня угнетало то, что многие считали, будто ему в продвижении помогает дядя, поэтому он с особым рвением старался доказать обратное. Его усилия были вознаграждены, и вот Вадим, еще недавно занимавший должность простого специалиста в отделе кредитования, возглавил этот отдел.
Подумав о брате, Инга вспомнила, что до сих пор так и не получила от него ответа на письмо с рассказом о ресторане. Как Вадим и просил, девушка съездила по указанному адресу, пообедала на месте, переговорила с менеджером, посмотрела меню и зарезервировала зал.
Инга села в кресло, вытащила из кармана домашней курточки мобильный и позвонила брату. Когда Вадим ответил, она сказала, что отправила ему информацию о ресторане по почте.
– Да, да, сестричка, я видел! Спасибо.
– Видел, а ничего не сообщил, – поддела его Инга. – Я сделала резерв на свой страх и риск, но мне бы хотелось знать и твое мнение.
– Как я тебе ничего не сообщил?! – удивился Вадим. – Еще вчера отписался: о’кей, принимается! Разве не получила мое письмо?
– Нет. Но раз ты согласен, то все в порядке. Кстати, Вадим, на субботу у тебя есть какие-то планы?
– План, как всегда, один – отоспаться, но это вряд ли осуществимо, потому что Иван нам не даст. А так… Ничего особого, думаю провести день дома, с Лариской и сыном, сходить с ними погулять в парк, если погода позволит, а не позволит – пройтись по торговому центру. Пообедать где-нибудь. А что?
– На концерт не хотите сходить? К Лёке. У меня три приглашения!
– Значит, ты с ней встретилась… – подвел итог брат.
Скрывать не было смысла, и Инга честно в этом призналась.
– Ну что ж, дело твое… А насчет концерта – почему бы и нет! Когда? В субботу вечером?
– Да.
– Ну что ж, если родители Лары согласятся взять к себе внука на ночь, то вполне! Лариска, думаю, будет очень довольна. Она засиделась дома, грустит и скучает по активной жизни. Сейчас позвоню Ларе и обрадую ее!
Они попрощались. Но не успела Инга отложить телефон, как он завибрировал в ее ладони. Лёка!
– Ну наконец-то! – с волнением выдохнула Инга в трубку вместо приветствия. – А я уже переволновалась, так переволновалась!
– Что-то случилось? – осведомилась девушка, встревоженная Ингиной бурной радостью по поводу звонка.
– Нет, ничего не случилось! Только то, что кое-кто обещал мне позвонить ночью, но не позвонил и мои сообщения проигнорировал, – с иронией заметила Инга.
– Извини, не получилось. Концерт закончился очень поздно, к тому же я забыла телефон в гримерке и обнаружила это, только когда вернулась в отель. Ты сделала расклад? Что ты увидела в картах? – взволнованно спросила Лёка. – Что-то плохое?
– Ну почему сразу «плохое»? – делано рассмеялась Инга. Ее подруга отличалась еще большей мнительностью, чем она сама. – Увидела то, что тебе стоит немного подождать с подписанием нового контракта. Дождись третьего предложения. Оно принесет тебе выгоду, первые же два – провальные.
– Вот как, – задумчиво протянула Лёка, что-то про себя прикидывая. – На самом деле я уже почти согласилась на второе… Но раз ты так говоришь, то прислушаюсь к твоему совету. Ты не ошибаешься.
– Все ошибаются, – серьезно ответила Инга. – И я тоже. Но в этом случае советую прислушаться к тому, что говорят карты.
– А они ничего не сказали по поводу случая с Макаром? – с еле скрываемым волнением спросила девушка.
– Нет.
Но та заминка, с которой она ответила, не ускользнула от внимания Лёки.
– Инга, что ты увидела? Скажи честно! Я знаю, что ты можешь что-то утаить, дабы не волновать меня, но я предпочитаю знать всю правду.
«Милая моя, хорошая девочка, ты даже не знаешь, о чем просишь…» – с грустью подумала Инга и, чуть поколебавшись, призналась:
– Тебе угрожает опасность.
– Насколько серьезная?
Если Лёка и встревожилась, то виду не подала. Вопрос ее прозвучал даже по-деловому, будто речь шла о выгоде и убытках, которые ей могла принести сделка, а не об угрозе. Инга, знавшая Лёку как излишне мнительную, пугливую и то и дело впадающую в меланхолию девушку, удивилась. «Закалил же тебя шоу-бизнес!» – то ли с восхищением, то ли с некоторым сожалением подумала она и так же по-деловому ответила:
– Серьезная.
– Это может привести к тому, что и меня тоже, как Макара?..
Фразу Лёка постаралась произнести с деланым спокойствием, по максимуму напитав ее теми же холодными деловыми интонациями, что и предыдущий вопрос, но выдала свое волнение тем, что так и не смогла договорить.
– Лёка, карты только предупреждают об опасности, которая тебе угрожает, но это не значит, что именно так и случится. Нужно, правда, принять соответствующие меры.
– Но что это за опасность, почему она мне угрожает и от кого исходит?
Лёкино волнение разорвало-таки непрочную вуаль деланого спокойствия и зазвучало в ее голосе высокими нотами.
Инга тяжело вздохнула, опустила веки, вновь вызывая в памяти карточную комбинацию, и, не открывая глаз, припечатала:
– Месть.
– Месть? Но кто и за что может мне мстить?
– Этого я не знаю, Лёка. Я собираюсь сделать ритуал на вещий сон, может, увижу что-то подробней. Но как бы там ни было, тебе нужно поставить защиту. Найди для этого время и приезжай! Буду ждать.
– Ладно, – ответила Лёка. – Как только вернусь в Москву – к субботе.
Будь проклят тот вечер, который переломил о колено их жизни, как сухие хворостины. Будь проклят!
Где сейчас его друзья? Подкидывают поленья в адский огонь? Да нет, что они могут знать об аде? Ад если и существует, то здесь, на земле. А они, его три друга, ушли в спасительное небытие, оставив его одного гореть за них четверых. Недаром же его в компании прозвали Тормозом. И не только из-за того, что его, домоседа, любителя одиночества и тишины, вытащить на вечеринки было сложно, но и потому, что он всегда отставал от своих друзей на полшага, на полмысли, на полсекунды. Лишь однажды он опередил их как раз на те роковые полшага: попросту не сел пять лет назад с ними в машину, отправлявшуюся в вечность. Только выиграл ли он от этого? Пять лет, проведенные в аду, заставили его сомневаться в этом. Не лучше было бы вместе с ними освободиться от многотонного груза, повисшего на душе, погибнув на месте в сплющенной от удара машине? Да, это он уже потом понял, что они, трое его друзей, опять обскакали его. Им все сходило с рук, вот и смерть далась просто, и за страшный проступок, который они совершили вместе, расплачивался один он.
…Их было четверо – молодых, беззаботных, легкомысленных, уверенно шагающих в открытые двери и без усилий распахивающих закрытые. Петр – нереально красивый, будто шагнувший с отфотошопленных страниц глянцевых журналов, интересный, остроумный. Девчонки в него влюблялись влет. Удивительно ли, что и она тоже не осталась к нему равнодушной и из их четверки выбрала именно его? Да что там говорить – из четверки… из всего мужского населения земного шара! Только он, Петр, с виду такой благородный, как Андрей Болконский в исполнении Тихонова, оказался внутри самым гнилым из них.
Савелий. Избалованный сынок какого-то очень важного чинуши, принимающий ежедневно душ из золотых монет, безбожно козыряющий своим материальным благополучием и высоким положением папочки. Вечный соперник Петра. Интересно, они, друзья-соперники, и в аду все еще продолжают состязаться за лидерство? Или наконец, поделив первенство пополам, объединились против компании чертей, дабы выспорить у тех место в преисподней попрохладней?
Виктор. Ни Петр, ни Савелий. Не красавец и не богач. Не балагур, а даже немного зануда. Но ценился в их компании за мозги. Его так и звали – Мозгом. Благодаря ему, Виктору, они – середнячки в учебе – закончили универ довольно неплохо, а не вылетели еще с начальных курсов. Он, Виктор, мог бы достичь больших высот, если бы помножил свои интеллектуальные способности на усердие и целеустремленность. Но он поделил их на страсть к развлечениям, вынес за скобки благоразумие, прибавил увлечение кокаином и тем самым свел свою жизнь к нулю. Вместо взлета упал в преисподнюю. Хотя… С его мозгами он уже наверняка вывел формулу выживания в аду.
И, наконец, он. Тормоз. Этим словом все и сказано. Как он, серый, незаметный, неудачник, некрасивый, неумный, молчаливый, затесался в их компанию и остался в ней?
Их многих удивлявшая дружба зародилась еще в университете, на первом курсе. Удивлявшая, потому что лишь черт знает, что их связывало – троих похожих мыслями, поступками, характерами и его – замкнутого домоседа. Почему не рвалась та странная дружба, почему с ним, самым незаметным, серым и неинтересным, так носились его приятели? Почему не бросили, как неудобный чемодан без ручки? Загадка. Кто-то остроумный прозвал их «Д’Артаньян и три мушкетера». Д’Артаньяном был он, хотя ему совершенно не соответствовал этот образ. Впрочем, и друзья его никак не походили на благородных мушкетеров.
Раскол в их дружбу внесла она, выбравшая из их четверки Петра. Хотя они все четверо, включая даже флегматичного Виктора, желали ее. Что уж говорить о нем… Конечно, заинтересовать ее он не мог – у него не было ни остроумия Петра, ни его красоты. Он был невысок, худ до костей, сутул. Одежда, даже сшитая на заказ, болталась на нем, как на вешалке. А друзья беззлобно в шутку советовали ему не вынимать по утрам из свитеров «плечики», потому что его собственные плечи были такими узкими и покатыми, что, казалось, и не было их вовсе и длинные нескладные руки росли прямо из шеи.
С того дня, когда он увидел ее, он будто сошел с ума. Бессонными ночами метался в лихорадке на влажных, липнувших к телу простынях, погружаясь в обрывочные сны и тут же из них выныривая. А днем, как подросток, выводил ее имя маркером на стеклах ее подъезда, писал неровные стихи со скачущими строчками и неотесанными рифмами, подкладывал открытки без подписи в почтовый ящик, следовал за ней на расстоянии и, прячась, как шпион, за встречающиеся на пути деревья и киоски, наблюдал за ней. Худел, бледнел, страдал, ни на что не надеялся.
А она делала вид, будто ничего не происходит. Отмывала исписанные синим маркером стекла в подъезде, выкидывала в корзину для рекламных листовок открытки, выносила в мусор уже завядшие на следующий день розы с переломленными стеблями, а по улице шла уверенным быстрым шагом и никогда не оглядывалась.
Но, конечно, обо всем догадывалась. Надо отдать ей должное – о происходящем она не сообщала Петру. Предпочла не вносить разлад в «мужскую дружбу», а разобраться во всем сама.
Однажды он, как часто бывало, тайной тенью сопровождал ее. Девушка шла уверенно, высоко подняв подбородок. Ее светлые волосы колыхались в такт ее шагам, а полы черного плаща развевались на ветру. Он же шел торопливо, но вместе с тем крадучись, приковав взгляд к резко выделяющимся на черном фоне волосам. И, немного расслабившись оттого, что она не оглядывалась, перестал прятаться. Она уже почти приблизилась к метро, как вдруг резко развернулась и уверенным шагом направилась прямо к нему.
– Прекрати! – сказала она вместо приветствия. – Ты ведешь себя как глупый мальчишка.
Он стушевался и промямлил в оправдание, что вообще не понимает, о чем речь, что на самом деле их встреча у метро – случайна. Что он увидел ее и собирался догнать, чтобы поздороваться.
– Вранье, – поморщилась она и вздернула подбородок. Вышло это так заносчиво, что он почувствовал себя раздавленным. – Не глупи! Я пока ничего не рассказала Петру, давала тебе шанс одуматься, но, если это будет продолжаться и дальше, мне придется внести диссонанс в вашу дружбу.
Он вяло пообещал, что больше такое не повторится. Хотя ничего страшного нет в его скромном проявлении симпатии.
– Симпатии, – передразнила она его и скривила губы в снисходительной усмешке.
Если бы она не усмехнулась тогда так, может, все сложилось бы по-другому. Но он не смог забыть и простить ей ни высокомерно вздернутого подбородка, ни скривившихся в усмешке вожделенных губ, ни жалости в ее холодных глазах. Сама того не зная, тем самым она подписала себе приговор. И даже не могла представить, что самым вероломным окажется ее любимый Петр, которого она так старалась не вмешивать в свои трудности…
V
Лиза долго не могла уснуть. Школьное происшествие настолько сильно подействовало на нее, что девочка, лежа в кровати и обнимая своего плюшевого медведя, еще немного поплакала. Сумерки заретушировали серым многоцветную радость от дневного похода с папой в кафе и вновь напитали ее тревогой и грустью.
Лиза вспоминала сорванную контрольную и с ужасом думала о том, что мало того, что сама получит неудовлетворительную отметку, так еще и ее одноклассники пострадали по ее вине, а завтра Валентина Ивановна при всех отругает Лизу, как ругала классного хулигана и задиру Пашку Соловьева. Девочка в красках рисовала себе сцену наказания и еще крепче прижимала к себе медвежонка. Единственный выход, который ей поначалу показался разумным, – сказаться больной и не идти в школу. Но потом девочка подумала, что рано или поздно на уроки придется возвращаться, да и не хочет она вновь попасть на обучение на дому. Лиза уже проходила через это и еще не забыла горький привкус одиночества и зависти к девочкам, которые могли свободно ходить в школу, друг к другу в гости, щебетать, играть вместе, делиться секретами, радостями и огорчениями. Еще чего доброго, папочка, испугавшись того, что его любимая дочь вновь заболела, попросит доктора запретить ей ходить в школу. Нет, Лиза не может допустить этого! Еще немного покрутившись в кровати, Лиза решила, что правильней всего прийти завтра и попросить прощения у Валентины Ивановны за сорванный финал контрольной работы. Такое решение несколько приободрило ее, и она даже улыбнулась сквозь слезы.
– А ты как думаешь, Тэдди? – обратилась Лиза к своему плюшевому другу. Медвежонок промолчал, и девочка решила, что молчание – это знак согласия.
Потом она стала думать о том, где и как могла потерять свою волшебную ручку. И ей опять стало грустно, ведь ручку она ценила не столько из-за вида волшебной палочки, сколько потому, что ее подарил Лизе отец. Папа, конечно, узнав, что послужило причиной расстройства дочери, засмеялся и сказал, что потеря ручки – это пустяк и он купит ей две или три таких же взамен утраченной. Лиза тогда обрадовалась, но сейчас думала о том, что не могла потерять ручку. Она была аккуратной девочкой, собранной и внимательной. Письменные принадлежности убирала в пенал после каждого урока, а пенал – в портфель. Вот и волшебную ручку, Лиза вспомнила, после диктанта бережно спрятала.
А может, ее украли? Девочка так и подскочила на кровати от ужасной догадки. В классе уже бывали подобные пропажи, которые списывались на случайности. Ну кто не терял ластики, карандаши и другие школьные принадлежности? Только вот любопытно было то, что «терялись» вещи особенные, интересные, привлекательные. Не просто серый безликий ластик, а яркий, с картинками, привезенный из Америки, такой, который не купишь в местном магазине канцтоваров. А недавно одноклассница Лизы Валя Зотова потеряла шифоновый шарфик, который тайком взяла у мамы. Шарфик был небесной красоты в прямом смысле слова – нежно-голубой, как весеннее небо, полупрозрачный и легкий. Валя вытащила его из портфеля в школьном туалете, повязала на шею возле зеркала и модничала целых два урока. Девочки в классе восхищенно вздыхали, просили потрогать чудо и, получив разрешение, несмело гладили паутинную ткань с таким трепетом, будто прикасались к святыне. На третьем уроке учительница попросила Валю снять вещь и убрать ее в портфель, так как она отвлекала других учениц от уроков. Девочка так и сделала, а после четвертого урока обнаружила, что шарфик исчез.
Или вот позавчерашний случай с пропажей у Тани Соболевой альбома с вкладышами от жевательной резинки. Собирать вкладыши было интересно, одноклассницы ими постоянно обменивались. У Лизы тоже имелась своя коллекция картинок, правда, очень скромная, а уж если сравнивать с коллекцией Тани, так и вовсе скудная. Вкладышей у Соболевой было столько, что для них даже пришлось купить специальный альбом. Позавчера после первого урока Таня вновь гордо выложила на парту свое сокровище и, как обычно, собрала вокруг восхищенных одноклассников и одноклассниц, которые с трепетом и любопытством разглядывали и старые фантики, и новые. Казалось, не существовало ни одного вкладыша, которого бы не было у Соболевой. Как ей удалось собрать такую огромную коллекцию – не знал никто. Когда все налюбовались вкладышами, девочка убрала альбом в портфель. А после уроков вдруг выяснилось, что сокровище исчезло. Горе Тани нельзя было передать словами. Некоторые особо чувствительные девочки тоже расплакались за компанию с нею. А Лизина подруга Ира Степанова сочувственно обнимала Таню за дрожащие плечи и, сжимая в узкую полоску тонкие губы, метала гневные взгляды в сторону хихикающих в сторонке мальчишек.
– Кто-то из вас и взял альбом! – первой высказала Ирина страшную догадку. Толпившиеся вокруг безутешной Соболевой девочки испуганно ахнули, а Ира метнула в сторону мальчишек еще один обвиняющий взгляд. – Не плачь, мы найдем того, кто ворует наши вещи! – громко заявила Степанова, покровительственно хлопая Соболеву по плечу. И с вызовом тряхнула стриженными под каре черными волосами.
Сейчас Лиза, вспоминая все эти эпизоды, все более утверждалась в мысли, что ее подружка права. Пропадали вещи прямо из портфелей и ценные. Вот так было сегодня и с ручкой. Лиза утром не удержалась и продемонстрировала почти всем свою волшебную ручку, в красках расписав ее достоинства. Конечно, насчет «волшебной» Лиза выдумала, но ей хотелось так думать, а еще больше она стремилась завоевать расположение одноклассников. Лиза Чернова не была самой популярной девочкой в классе. Конечно, одноклассницы с ней общались, но все больше сторонились. А мальчишки, напротив, задирали: то портфель закинут на шкаф, то за косички дернут, то возьмут ее пенал и пустят по классу и весело хохочут, глядя, как бедная Лиза мечется между партами, красная от гнева. Особенно старался задеть Лизу хулиган Пашка Соловьев. «Он в тебя влюблен!» – открыла однажды глаза Лизе на истинную причину выходок классного хулигана верная подружка Ира. Собственно говоря, дружба девочек и началась благодаря Пашке: еще в начале года хулиган как-то особенно обидно задел новенькую, Лиза чуть не расплакалась, и за нее заступилась бойкая Ирина. Ударила обидчика портфелем, гневно высказала все, что думает по поводу его «ребяческих выходок», и потом, покровительственно обняв Лизу, увела ее в сторонку. «Это потому, что ты ему нравишься! Ты очень красивая», – сказала Ирина. Красивая? Лиза удивленно вытаращилась на новую подругу. Красивой Лиза себя не считала. Конечно, папа называл ее принцессой и красавицей, но это потому, что она – его дочь.
Но как бы там ни было, за этот год Лиза научилась снисходительно и даже с некоторым презрением относиться к выходкам одноклассников. Что с них взять? Мальчишки! Думая о них, Лиза снисходительно пожала плечами и по-взрослому усмехнулась. Но, вернувшись мыслями к пропаже ручки и тому, что вещи кто-то ворует, вновь погрустнела. Гадко и мерзко было подозревать кого-то из одноклассников в таком преступлении. Неужели это действительно кто-то из тех, с кем она каждый день встречается, здоровается, сверяет ответы в задачках? Гадко! Действительно гадко! Но еще хуже будет, если она сейчас начнет подозревать кого-то одного, например Пашку Соловьева (первое подозрение так и падало на него – классного хулигана и задиру), а потом выяснится, что это кто-то совсем другой! Поэтому Лиза решила никому ничего не говорить, даже близкой подруге Ире, до тех пор, пока не найдет виновного.
В красках она нарисовала себе картину, как при всех обличает воришку и одноклассники восхищенно смотрят на нее – такую умную и смелую. А учительница Валентина Ивановна благодарит при всех и прощает ей сорванную контрольную. И вместо ожидаемой «двойки» за ненаписанную работу ставит в журнал «пять», а воришке выводит жирный «кол» и пишет в дневнике требование родителям явиться в школу.
– Так и будет! – твердо сказала девочка, спрыгивая на пол и влезая в тапочки. Так как ей все равно не спалось, она решила сходить в библиотеку, чтобы найти там пару детективов. Читала девочка много и быстро, даже те книги, которые были еще не для ее возраста. Страсть к чтению передалась ей от мамы, которая и научила дочь читать очень рано. Когда Лизе было одиноко или когда возникал какой-то вопрос, который она не решалась задать взрослым, девочка искала ответы в книгах.
Она вышла в коридор, тихонько, на цыпочках миновала отцовскую спальню, чтобы, если папа уже спит, не разбудить его. Из комнаты не доносилось раскатистого храпа, поэтому девочка спокойно шагала дальше, но в конце коридора вновь притормозила и пошла крадучись. Если отец не спит, то он точно находится в кабинете, который соседствует с библиотекой. И нужно вести себя очень тихо, чтобы не потревожить его и избежать ненужных расспросов.
Отец действительно находился в кабинете: из-за двери доносился его громкий голос. Папочка с кем-то разговаривал по телефону.
– …Вот это сегодня и произошло, Инга. Честно говоря, даже не знаю, как себя вести в подобных случаях.
Услышав имя Инги, Лиза остановилась и затаила дыхание. По своей старшей подруге она очень соскучилась и, хоть и знала, что подслушивать – нехорошо, не могла побороть искушение узнать, о чем папа разговаривает с Ингой. Конечно, если беседа вдруг примет слишком интимный характер, Лиза уйдет, но если они обсуждают дела, поездку в Москву, например, то нет ничего страшного в том, что Лиза просто немного «разведает обстановку».
– Лизка, представляешь, просто побоялась заявить вслух о своей проблеме! Так и проревела весь урок в уголке, довела себя до истерики. Инга, ты же психолог, скажи, как мне вести себя с ней?
Понятно, разговор идет о дневном случае. Лиза поморщилась. Ей не хотелось, чтобы папа огорчал Ингу рассказами о том происшествии. Но делать было нечего – он уже все рассказал.
– … Да-да, я понимаю!.. Ты права, я – отец, и никто лучше меня не может знать мою дочь! Но ты ведь понимаешь, в какой я ситуации… Черт, Инга, это у тебя интуиция кошачья, а у меня – тупая, как у валенка. Да, я валенок с собственной дочерью! Это только ты и Кристина могли найти с ней общий язык. А я многое упустил…
Лизе не нравилось, когда папа – ее сильный, смелый, могущественный папа – так вот разговаривал, винил себя, жаловался, сетовал, что не знает, как вести себя с дочерью. Лиза сердито нахмурила черные брови-дуги и сложила на груди руки.
– Хорошо, Инга. Конечно… Да, я так и сделаю. Попробую… Что?.. Нет, Инга, нет, ничего такого не повторялось. Я, по крайней мере, не замечал, Нина Павловна мне тоже не рассказывала, в школе тоже все нормально. Если и есть какие-то проблемы – то это такие простые, школьные, не имеющие никакого отношения к ее способностям.
Лиза, услышав последнее слово, насторожилась. Она сразу поняла, о чем шла речь.
– …Да, родная, да, я наблюдаю. Если вдруг что-то возникнет странное, на мой взгляд, я тебе сообщу, не беспокойся. И все же как-то мне сложно свыкнуться с той мыслью, что моя дочь – особенная. Конечно, для каждого родителя его ребенок – особенный. Но я не могу все как-то принять до конца то, что ты открыла мне про мою дочь. Беспокоюсь, не навредит ли ей это?.. Да-да, я знаю, ты у нас тоже – непростая девушка…
Папа тихо засмеялся, а Лиза же, замершая под дверями, нетерпеливо переступила с ноги на ногу: не отвлекайся, папа, не уходи от темы!
Внезапно ее осенила догадка, что в поисках классного воришки она может попробовать задействовать свои особые способности! Вот только как их применить, Лиза не знала. Ах, если бы Инга ее научила! Ну почему она летом тогда так быстро уехала, а на просьбу девочки «научить ее колдовать» ответила лишь ласковой улыбкой – такой, какой взрослые улыбаются детям, когда те просят о чем-то недостижимом. Или когда умиляются их наивности. Лиза точно знала, что ее просьба не относилась к разряду невыполнимых: Инга колдовать умела, к тому же сама заявила, что у Лизы к этому есть все способности. Но однако на просьбу ответила такой улыбкой…
– … Я тебя тоже целую…
Лиза вздрогнула и торопливо развернулась на пятках, намереваясь скрыться в библиотеке. Подслушивать папочкины признания она не собиралась. Эти слова предназначены Инге, а никак не для Лизиных ушей.
Девочка уже протянула руку, чтобы толкнуть дверь библиотеки, как вдруг вновь услышала раздающийся где-то вдалеке чужой голос:
– …Иди ко мне! Иди…
Этот голос, в отличие от первого, звучал совершенно с другими интонациями. В нем не было мольбы, не было тоски и отчаяния, он звучал уверенно, властно и даже торжествующе. И если на первый зов Лиза в сочувствии откликнулась, то от этого голоса ей захотелось убежать, спрятаться, потому что она вдруг почувствовала исходящую от него опасность. Она ощутила холод – резко, как если бы она вышла из теплого дома на улицу в мороз в тонкой пижаме. И одновременно ей стало жутко, как в пещерах, когда однажды они с маминой подругой тетей Таисией и ее двумя сыновьями ходили на экскурсию. Лиза испытала сильное желание ворваться в кабинет, забраться к отцу на колени, обвить его шею руками, прижаться к нему всем телом и спрятать лицо на его груди. Но она не смогла сделать ни шагу, потому что у нее вдруг закружилась голова, а в глазах потемнело, и какая-то тяжесть навалилась на нее, всей своей мощью стараясь придавить к земле. Заплясали стены коридора и исчезли во тьме, которая вдруг прервалась несколькими яркими вспышками, в свете которых Лиза увидела страшные картины. Вода, стекающая по стенам и разливающаяся по полу ровным озером с мшистым дном, которым на самом деле оказался ковер зеленого цвета. Вода просачивалась сквозь пол и лилась дальше вниз. Слышались чьи-то испуганные крики, искрила проводка, ощущение чьей-то паники подступало к горлу Лизы удушающей волной. Девочка открыла рот, чтобы глотнуть воздуха, но картина потопа уже сменилась другой сценой. Вспышка света осветила ночную трассу, глянцевый блеск мокрого от дождя асфальта, казавшегося черным мрамором могильного памятника, смятую, как скомканный и брошенный в корзину бумажный лист, легковую машину и, неподалеку, – желтобокую «Скорую помощь», озарявшую окрестности тревожно-дерганым светом мигалки. Перед глазами мелькнуло лицо раненого человека, и от ужаса Лиза закричала, потому что узнала его. Но не успела девочка прийти в себя от шока, как одно видение уже сменилось другим, куда более ужасным: она заметила быстро скользящую тень крадущейся за кем-то фигуры. Еще не понимая, что может произойти, однако почувствовав острую опасность, Лиза захотела закричать, чтобы предупредить того, кого преследовала эта тень. Но не успела. Тень скрыла сделавшая стремительный бросок вперед фигура. На мгновение в воздухе мелькнули руки, держащие то ли какую-то веревку, то ли шнурок, и девочка поняла, что уже опоздала со своим предупреждением. Но все же закричала – пронзительно, громко, на пределе возможностей.
– Лиза, Лиза, что с тобой?!
Этот голос она хорошо знает: он, искаженный страхом и паникой, принадлежит ее отцу. К этому голосу добавляется другой, тревожный, очень тихий, далекий, знакомый. Голос Инги. Лиза понимает, что доносится он, скорей всего, из телефонной трубки, но чувствует свою старшую подругу так близко, будто это она, а не отец держит ее на руках.
«Берегись! Берегись!» – хочет закричать девочка, но с ее губ срывается лишь стон. И, увидев последнюю картину – свежий могильный холм и табличку с известным именем, теряет сознание.
Происшествие с Лизой сильно напугало Ингу. Ну и как было тут не встревожиться, когда они вот еще мирно беседуют с Алексеем, говорят друг другу нежные слова, а в следующее мгновение мужчина, оборвав себя на полуслове, испуганно зовет свою дочь. Следом в трубке слышится крик девочки, и Алексей торопливо сообщает, что перезвонит позже.
Это «позже» заняло час, но, казалось, растянулось до вечности. Инга вся извелась, пока дождалась звонка. В тревоге она мерила шагами пространство салона на жилой половине квартиры, не выпуская телефона из вспотевшей от нервного напряжения ладони. Что-то случилось там – далеко, в большом доме Алексея, в котором Инга всей душой желала очутиться в одну секунду, чтобы узнать, что произошло, и помочь.