Код фортуны Калинина Наталья
Счастливое воспоминание из детства обрывается темнотой. Но следующая вспышка на долю секунды выхватывает лицо склонившейся над ним женщины. Лицо незнакомки освещает падающий откуда-то сбоку и немного сверху луч света, и можно понять, что женщине уже хорошо за сорок. У нее сухие растрескавшиеся губы и темные глаза. От уголков глаз разбегаются лучиками морщинки, которые вызывают неожиданную симпатию: эти бороздки оставила привычка улыбаться. Женщина что-то говорит ему – он не разбирает, что именно, но ласковый тембр ее голоса уже успокаивает и наполняет теплом, как рюмка хорошего коньяка.
Кто-то другой, не женщина, торопливо разрезает его свитер. Лезвия ножниц скользят по руке – неприятно, будто уж. Он пытается помешать снять с себя одежду, но женщина с лучиками морщинок возле глаз вновь говорит ему что-то доброе и мимолетными, почти незаметными касаниями кончиков пальцев быстро проходится по его оголенному плечу, груди, боку. Не понимая, что происходит, он пытается сесть, но движение вдруг причиняет такую боль, что сознание разлетается на мелкие осколки, будто упавший на кафельный пол бокал.
Между последней вспышкой и следующей, вероятно, проходит большой промежуток времени, потому что обстановка уже иная. Он открывает глаза, и взгляд упирается в белое полотно с зигзагами в уголке и темными пятнами. Он не сразу понимает, что полотно это – потолок, а зигзаги и пятна – трещины и куски обвалившейся побелки. Но по этому растрескавшемуся неряшливому потолку догадывается, что находится в каком-то казенном помещении.
До его слуха долетают чьи-то голоса, которые сливаются в неразличимый гул. И этот гул вызывает в памяти другую счастливую ассоциацию из детства – пасеку их соседа, дяди Миши. В один из летних дней, желтых и растопленных от жары, как масло, дядя Миша взял их с сестрой на пасеку. Путь туда уже был целым приключением, потому что ехали втроем на старом мотоцикле с люлькой по ухабистой дороге. Мотоцикл подпрыгивал на кочках, сестра испуганно ойкала, но при этом смеялась, чтобы скрыть свой страх. Ему же, наоборот, нравилось подпрыгивать за спиной у дяди Миши на кожаном сиденье. «Смотри, не вылети из седла!» – не оглядываясь, предупреждал сосед. Он в ответ кричал, что этого не случится, и крепче хватался за ремень его брюк. Мотоцикл опять подбрасывало на какой-нибудь кочке, сестра в люльке опять ойкала, и все смеялись. Из воспоминаний о пасеке в памяти уцелели лишь два момента – пчелиный гул и овальный ломоть деревенского хлеба, который дядя Миша густо намазал янтарным медом. Вкус этого меда бережно хранился в памяти до сих пор. Сколько раз за свою жизнь он ни покупал мед, никогда больше не ел такого вкусного, как у дяди Миши.
Тот день на пасеке ему вспоминался смутно, но хорошо запомнилось, с чего началась их с соседом дружба. Стыдно сказать, с воровства черешни. У дяди Миши не только был самый вкусный на свете мед, но и черешня в его саду росла самая крупная, сочная и сладкая в городе. Однажды они с сестрой влезли в соседский сад. Сестра стояла внизу под деревом, натянув руками подол светло-голубого платья, подобно пожарному тенту, а он горстями торопливо сбрасывал в него сорванную черешню. Некоторые ягоды впопыхах давил, и они оставляли на светлом ситце платья темные следы. Но ни Ингу, ни Вадима не беспокоило испорченное платье и то, что бабушка потом будет ругать обоих. Их рты уже наполнялись слюной в предвкушении сладкого черешневого вкуса. Он, хоть ему и хотелось сунуть украдкой в рот ягоду, не делал этого – ожидал, что черешню они будут пробовать с сестрой. Она тоже по молчаливому соглашению не съела ни одной сброшенной им ягодки, терпеливо ждала, когда брат слезет с дерева, чтобы отведать лакомство вместе. Их проказа, может, и прошла бы незаметно, если бы он, слезая с дерева, не ухватился за сухую ветку и не полетел вниз. Упал он удачно, даже не ушибся. Но при падении сучком рассек бровь (бабушка потом долго причитала, что ему очень повезло, ведь ветка могла бы и в глаз попасть). Пустячная рана, но кровоточила, помнится, очень сильно. Его залитое кровью лицо напугало сестру до крика. В сад выскочил хозяин дядя Миша, быстро и правильно оценил обстановку, посадил незадачливого воришку в люльку мотоцикла и повез в травмпункт. Бровь зашили быстро и не больно. На память о том случае остался небольшой, почти незаметный шрам. А дядя Миша простил им шалость. Только сказал, что, если им опять захочется черешни, пусть они придут и попросят, он всегда даст им столько, сколько им захочется. Так и они будут целы, и ветки дерева. С дядей Мишей они потом водили дружбу до самого отъезда.
Дядя Миша… Ушел он уже, как и бабушка, дом его продали, как и они с сестрой продали дом бабушки…
…Кто-то подходит к нему, что-то спрашивает, не дождавшись ответа, переспрашивает. Он хочет сказать, что не расслышал вопроса, разжимает спекшиеся губы, но вместо слов с них срывается стон.
Он опять летит в темноту. И на мгновение ему кажется, что из темноты ему протягивает руку дядя Миша. «Не бойся, парень! – ободряюще улыбается сосед. – Здесь хорошо! Не страшно. Оставайся. У меня для тебя припасен мед». Он собирается сказать, что задерживаться не может, потому что куда-то торопился. Кто-то где-то его ждет… Ах да, жена. Любимая жена, с которой накануне он глупо поссорился, которую очень расстроил и обидел, и вот спешил к ней, чтобы попросить прощения и остаться. Он собирается обо всем этом рассказать дяде Мише, но вместо этого хватается за руку соседа, которая почему-то выскальзывает из его ладони. И вот он вновь выныривает на поверхность сознания. Видит каких-то незнакомых людей, окружающих его. Изображения расплываются, так, будто он смотрел на улицу сквозь мокрое от дождевых капель стекло. От группы людей отделяется один мужчина в зеленой робе и шапочке, чем-то похожий на дядю Мишу, и наклоняется к нему. «Держись, парень! Немного починим тебя, и будешь как новенький!» Он не отвечает, лишь щурится от яркого света, бьющего с потолка.
Его опять трогают. На этот раз ощупывают ногу, приподнимают ее и медленно поворачивают – очень аккуратно, бережно, но тем не менее больно. «Терпи, парень, терпи», – приговаривает кто-то голосом дяди Миши. Но выносить боль он больше не может и вновь тонет в спасительной темноте…
– …Лиза, Лиза, девочка моя! Что с тобой? – Кто-то настойчиво тормошил ее. Лиза открыла глаза и увидела бледное встревоженное лицо тети Таи. – Лизочка, тебе плохо? Больно? Ты так кричала! – продолжала с беспокойством расспрашивать ее тетя Тая.
Девочка, не отвечая на вопросы, рывком села и, обхватив себя руками, поежилась, будто от озноба.
– Тебе холодно? Ты не заболела? – На ее лоб тут же легла прохладная ладонь. – Нет, температуры вроде нет. Но, боже мой, ты вся мокрая! Алла, принеси что-нибудь из Лизиной одежды. Нужно переодеть ее в сухое, иначе она простудится.
Последняя фраза уже предназначалась молодой женщине, испуганно выглядывающей из-за плеча тети Таи, – хозяйке квартиры, у которой они остановились на время питерских каникул. Алла Лизе не понравилась с первого взгляда, хоть и была красива, как кукла Барби, – с фарфоровой кожей, небесными глазами и длинными и густыми ресницами. У тети Аллы еще были длинные ногти, заточенные в хищные пики. И Лизе, когда она смотрела на ухоженные руки Аллы (хозяйка попросила называть себя только по имени, без добавления «тетя»), становилось не по себе. Ей чудилось, что таким ногтем-пикой можно проткнуть человека. Ну, конечно, не насквозь, но до крови – точно. Может быть, из-за этих ногтей, окрашенных к тому же в красный, может быть, еще по какой-то неведомой причине, но руки Аллы казались Лизе неласковыми. То ли дело были руки у мамы – с мягкой нежной кожей, пахнущей кремом, с тонкими артистичными пальчиками и коротко стриженными круглыми ноготками. Руки у мамы были очень ласковые – от одного их прикосновения к волосам девочка успокаивалась, расслаблялась и впадала в дрему. У Инги руки тоже ласковые, добрые, хоть она, в отличие от мамы, носит маникюр. Но, конечно, не такой хищно-острый, как у Аллы. Ногти Инги были аккуратной квадратной формы, недлинные, кончики выступающих за край подушечек пальцев покрыты белым лаком, а сам ноготь – прозрачным. Недавно девочка узнала, что такой маникюр называется «французским», и сама пыталась его сделать себе, покрасив кончики своих ноготков белой замазкой.
Но дело было не только в маникюре. Хозяйка квартиры Алла не нравилась Лизе еще и потому, что девочка чувствовала исходящую от девушки непонятную угрозу, надвигающуюся, как туча – на солнце, хотя вроде бы Алла была добра, приветлива, гостеприимна. Но самое главное – Лиза потому еще не испытывала доверия к хозяйке квартиры, что именно ее кукольное личико мелькнуло недавно в видении, когда она коснулась отцовских часов.
– Лиза, не молчи же! Что с тобой случилось? Ты плохо себя чувствуешь? У тебя что-то болит? – вопрошала тетя Тая.
– Я в порядке, – ответила Лиза отцовской фразой.
– А, вот и пижамку тебе принесли. Давай переоденем тебя в сухое…
С этими словами Таисия принялась сама переодевать Лизу, словно та была младенцем. Девочка послушно дала снять с себя мокрую от пота пижаму и надеть чистую и сухую кофточку.
– Мне нужно позвонить Инге, – вдруг громко заявила Лиза, словно с мокрой пижамной рубашкой скинула и оцепенение. – Срочно! Это очень важно!
– Лизонька, но сейчас ночь… – немного растерянно сказала Таисия. И Алла, протягивая пижамные штаны, кивнула, подтверждая ее слова.
– Ну и что! – заупрямилась Лиза. – Инга не спит! Сейчас она точно не спит! Дайте мне телефон! Где мой телефон?
– Лиза, ну что ты такое говоришь? Конечно, Инга спит!
– Да нет же, – возразила Лиза и чуть не заплакала от бессилия, от того, что ее не понимают. – А если и спит, мне нужно ее разбудить! Я увидела плохое…
– Девочка моя, тебе просто приснился сон! Страшный, но он был всего лишь сном, – попыталась убедить ее Таисия, прижимая крепко к себе, как дочь. – Уже все закончилось.
– Нет же! – выкрикнула Лиза, вырвавшись из объятий. Ну как объяснить им – непонимающим взрослым, – что то, что она только что увидела, не было сном! Что она была сейчас на месте человека из разбитой машины, читала его мысли так, будто они рождались в ее голове, видела картинки прошлого, будто они стали ее памятью, чувствовала боль так, словно это ее тело оказалось раненым.
– Что за упрямый ребенок, – громко и с видимым недовольством сказала Алла. И хотела добавить, что упрямство – это результат того, что девочкой мало занимаются, позволяют ей делать все, что вздумается, но Лиза так на нее посмотрела, что девушка осеклась. Взгляд у этой девочки порой был такой, что невольно заставлял отводить взор. И дело было не столько в черных, будто цыганских, глазах, сколько в самом свойстве взгляда повелевать, осаживать. «Странная девочка», – подумала про себя Алла. Но промолчала. А маленькая упрямица продолжала требовать свой телефон – маленький розовый мобильник с изображением кошачьей мордочки с бантиком – эмблемы «Хэлло, Китти». Отцовский подарок.
– Ну хорошо, – сдалась Таисия. И, выйдя в другую комнату, вернулась с Лизиным рюкзачком, в котором и лежал пресловутый телефон.
Лиза, не утруждая себя копанием в рюкзаке, просто перевернула его вверх тормашками, нетерпеливо потрясла его, вытряхивая содержимое прямо на кровать (Алла, увидев это, неодобрительно хмыкнула). Выудила из кучи вещей телефон и, торопливо потыкав в кнопочки, поднесла его к уху.
Она долго слушала тягучие гудки. Но ей никто не отвечал. Лиза мысленно молила Ингу, чтобы та ответила ей, но Инга то ли не слышала вызова, то ли не могла взять трубку.
– Лиза, хватит, – мягко прервала ее Таисия. И девочка нехотя опустила телефон. – Видишь, я была права: Инга спит.
– Она не спит! Не может спать! – вновь закричала Лиза, и от невозможности что-то доказать у нее на глаза навернулись слезы.
– Лиза, девочка, может, ты расскажешь мне, что стряслось, почему тебе так срочно понадобилось звонить Инге?
Лиза, задумавшись, покусала нижнюю губу. Тетя Тая все равно не поверит. А если и поверит, что может сделать?
– Хочешь, мы позвоним твоему папе?
– Да, да! – воскликнула Лиза. Но, чуть подумав, добавила: – Только утром. Папочка спит. Но мы ему обязательно позвоним, потому что он нужен Инге.
И не успела Таисия спросить, почему Лиза так сказала, как розовый мобильник вдруг проснулся и пропел какую-то веселую мелодию.
– Инга! – закричала Лиза, едва поднеся телефон к уху. – Инга, я видела… Видела!
От волнения дыхание сбивалось, и Лиза все никак не могла произнести то, что собиралась сказать Инге. Таисия и Алла замерли, с любопытством глядя на нее и прислушиваясь к телефонному разговору.
– Я хочу остаться одна! – резко, совсем по-взрослому, заявила Лиза. Брови Аллы поползли вверх, но Таисия взяла родственницу за руку и потянула за собой.
«Черновские интонации, – подумала она про себя. – Ай да Лизка!»
– Инга, я видела дядю Вадима. Ему очень плохо, – уже спокойней смогла сказать Лиза, когда осталась в комнате одна.
XI
Это был самый ужасный день рождения в ее жизни.
Инга вернулась домой в девять утра, бросила ключи на поверхность низкого обувного шкафчика, присела на его краешек и устало прикрыла глаза.
Хуже и не придумаешь…
Уже вторую ночь она проводила в больнице. С Ларисой они договорились, что невестка будет дежурить днем, а Инга – ночью. Лара была готова проводить в больнице и круглые сутки, но Инга настояла на том, чтобы на ночь та отправлялась домой – к маленькому сыну. «Я все равно не буду спать, – упрямилась невестка. – Не смогу уснуть в нашей с Вадимом кровати одна!» «Ложись на диване, – посоветовала Инга. – Или в детской. А еще лучше попроси маму ночевать с тобой».
Смысла в таком круглосуточном дежурстве в госпитале было мало: к Вадиму все равно не пускали. Но и Инга, и Лариса боялись того, что что-то важное случится именно в тот момент, когда их не будет в больнице. Например, разрешат короткий визит. И еще им казалось, что своим присутствием они уже помогают Вадиму.
Инга открыла глаза и потерла их кулаками, как маленькая: от недосыпа чесались веки. Но однако она не торопилась в кровать, а вначале собиралась принять душ, потом – выпить кофе или чаю, а затем – читать заговоры на помощь больному.
– Замечательный у нас день рождения выдался, братец, – удрученно пробормотала она. Хорошо уже было то, что состояние Вадима, хоть и оставалось тяжелым, стабилизировалось.
Когда Инга поднялась, ее качнуло так, что пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть. Ночь она провела не только без сна, но и голодной: накануне почти не поужинала – не хотелось, бутерброды забыла взять с собой, а буфет ночью не работает. За всю ночь она выпила лишь два стаканчика какой-то бурды, которую под видом кофе купила в автомате.
Значит – первым делом на кухню, завтракать, хоть и нет аппетита, потом – в душ, потом – читать заговоры. И уже только после этого – спать.
Но только она успела дернуть на куртке «молнию», как в дверь позвонили. Даже не удивившись чьему-то столь раннему визиту, Инга открыла дверь и остолбенела. На пороге стоял Алексей Чернов.
– Не ждала? – улыбнулся он и сгреб радостно вскрикнувшую девушку в охапку.
Инга уткнулась ему в плечо и впервые за последние дни почувствовала себя спокойно. Теплая твердая ладонь легла ей на затылок и легонько погладила по волосам. Инга зажмурилась, как котенок, от ласки и потерлась щекой о пахнущую сигаретным дымом и одеколоном кожу куртки Алексея.
– Честно, не ожидала, Леш… Ты же ведь сказал, что не сможешь прилететь на мой день рождения.
– Да. Но потом подумал, что хоть на пару деньков, но приеду к тебе. К тому же ты позвонила и сообщила о несчастье, произошедшем с твоим братом. Как я мог оставить тебя одну?
– Я… просто… У меня слов нет, Леша. Ну заходи же, заходи! Чего мы стоим на пороге?
Алексей вошел – большой, неуклюжий, как медведь. Неловко повернувшись, он задел обувной шкафчик и чуть не свалил его.
– Извини, – смущенно пробормотал Чернов, ловя опасно накренившийся вперед шкафчик широкими, как лопаты, ладонями. Потом огляделся в поисках, куда бы поставить свой саквояж, и водрузил его рядом с Ингой.
Девушка, глядя на Алексея, улыбалась. Еще две минуты назад она чувствовала себя очень несчастной, одинокой и обессиленной, а сейчас приезд любимого человека наполнял ее энергией, будто волшебный эликсир.
– Ты куда-то уходишь? – спросил Алексей, поднимая на Ингу зеленые, как крыжовник, глаза. И смешно наморщил лоб.
– Нет, наоборот, только пришла, – ответила она и стянула наконец-то куртку. – Провела ночь в больничном коридоре.
– Как Вадим?
– Плохо, – помрачнела она.
– Что говорят врачи?
Инга пожала плечами и, взяв связку ключей, подбросила ее пару раз на ладони. Она прятала глаза, боясь, что, если встретится с Алексеем взглядом, расплачется. Так бывает – старательно держишь себя в руках и думаешь, что тебе это удается. Но стоит рядом с тобой оказаться кому-то более сильному и надежному, как даешь слабину и невольно позволяешь эмоциям снести хлипкую плотину искусственного спокойствия, воздвигнутую с таким трудом.
– Что говорят? – переспросила она, с наигранной беззаботностью манипулируя связкой ключей. – Да пока не дают никаких прогнозов. Вадим получил тяжелые травмы. Сегодня ему предстоит вторая операция. Вот такой у нас день рождения вышел…
– Все будет хорошо, Инга, – сказал Алексей, чувствуя некую неловкость за то, что слова, которые шли из самого сердца, прозвучали слишком банально.
– Да, конечно, – глухим голосом отозвалась она. И вдруг, швырнув ключи на пол, закрыла лицо руками.
– Инга… – Алексей неловко топтался перед ней, не зная, что сказать или что сделать. Утешать он не умел. – Не надо. Все будет хорошо, вот увидишь!
– Что-то мне тревожно, – призналась она, через какое-то время отнимая от лица ладони и вытирая слезы. – Не только из-за Вадима. Вообще. Не знаю, как объяснить. Ощущение, будто на меня надвигается катастрофа.
Он молча привлек ее к себе и обнял. И Инга опять стояла, прижавшись щекой к его куртке, вдыхая волнующий запах одеколона и табака. Ей хотелось, чтобы это мгновение растянулось до вечности. Чтобы они вот так с Алексеем стояли, обнявшись и уткнувшись друг в друга, очень долго.
Алексей немного отстранился и, легонько взяв девушку за подбородок, поднял ее лицо. И когда она взглянула на него серыми глазами, которые от слез казались стального цвета, поцеловал ее в губы.
Инга целовала его поначалу робко, будто все еще не веря в то, что вот он, с ней рядом, обнимает ее, целует, поглаживает ее от затылка к пояснице. А потом вдруг стиснула его в объятиях со всей силой, на которую была способна. И, разжав руки, принялась расстегивать кнопки на куртке Алексея с таким нетерпением и такой торопливостью, будто им было отведено всего это мгновение.
Порог комнаты – порог, отделяющий разум от чувств. Шаг, и там, за порогом, осталось разумное, безнадежно отделенное от чувственного захлопнувшейся дверью. Стук двери – и кандалы здравого смысла, до этого сдерживающие, сковывающие, рассыпались прахом, освобождая и раскрепощая скрытые желания, до поры до времени сдерживаемые на самых глубинах подсознания, но сейчас достигшие того наивысшего пика, когда сдерживать их уже оказывается невозможным. Стук двери, звон рассыпавшихся кандалов – и выброс страсти, подобный взрыву. Страсть, расплескавшаяся прямо здесь, у порога, не донесенная до кровати – жадная, стремительная, голодная. Ни слова, произнесенного вслух, только язык прикосновений и тела, только учащенное сбивающееся дыхание, только жадные голодные поцелуи, впивающиеся в губы, подбородок, в ямку над ключицами. Страсть, практически лишенная нежности, напоминающая первобытную, животную. Так жадно, торопливо срывают с куста сочные ягоды, и запихивают их в голодный рот, и глотают, практически не разбирая вкуса, стремясь как можно быстрей заглушить раздражающее желудок чувство голода.
До спальни – три шага, три коротких шага, три шага-километра. Нет сил преодолеть их, осталось только животное желание – почувствовать напряженную плоть сейчас, сию секунду, вжимаясь не в податливые мягкие подушки, а в прохладную твердь стены. Впиваться лопатками в стену, впиваться губами в разгоряченную ямку над ключицами, отзываться на упругую напряженную плоть – до приглушения чувства голода, не до утоления, а лишь до приглушения, чтобы потом, чуть позже, сделав те самые три шага, повторить, но уже медленно, с изыском, с чувством.
– Не жалеешь, что получилось вот так… здесь…
– Нет…
– Я не сдержался, не смог…
– Это я не смогла…
И уже позже, добравшись до спальни, они лежали, прижимаясь друг к другу обнаженными, разгоряченными от любви телами, переплетясь руками и ногами. Инга уснула моментально, а Алексей еще долго не спал, тихонько целуя ее висок и нашептывая ей какие-то слова.
Проснулся он раньше. Осторожно, стараясь не потревожить девушку, выбрался из постели, подобрал свои разбросанные вещи и пошел в ванную.
Приняв душ, он отправился на кухню, но немного задержался в коридоре. Присев на корточки, он потрогал руками кое-где неровно лежащие доски взбухшего паркета. Доски пружинили, издавая жалобный скрип, и Алексей сокрушенно покачал головой. Последствия потопа, о котором говорила по телефону Инга. Надо бы спросить у нее, что в итоге решила с ремонтом. И, может быть, как-нибудь помочь. Мастеров в Москве, к сожалению, он не знал. Но можно помочь Инге и материально: ремонт – дело недешевое.
На кухне он включил чайник. Поискав в ящиках, он нашел требуемое – банку растворимого кофе и сахарницу.
В ожидании Инги Алексей успел выпить одну чашку и, немного подождав и поняв, что девушка продолжает спать, налил себе вторую.
Окно кухни выходило в небольшой сквер. И Алексей, стоя возле него с кружкой дымящегося кофе, наблюдал за владельцами собак, выгуливающими по изогнутым, словно лекала, дорожкам своих питомцев. Всего «собачников» было трое. Один из них – владелец поджарого добермана – походил, на взгляд Алексея, на классического собаковода: на вид мужчине было лет тридцать пять, одет он был в спортивный болоньевый комбинезон и шапочку-«петушок». Он вел своего добермана с такой гордостью, будто демонстрировал того экспертам на собачьей выставке. И при взгляде на его вышколенного и выхоленного пса не возникало ни капли сомнения, что за его здоровьем хозяева следят больше, чем за собственным, регулярно водят к ветеринару, дают витамины и пищевые добавки, кормят лишь самой лучшей пищей. Все в этом добермане было идеально: и блеск шерсти, и расположение пятен, и форма головы, горделивая ее посадка – тоже, и угол между животом и задними лапами, и торчащие «локаторы» ушных раковин. И все же, несмотря на красоту этой породы, Алексей не любил доберманов. Не доверял им.
Помимо «классического собаковода» по дорожкам прогуливалась в компании своего кудлатого пуделька девочка-подросток лет четырнадцати в короткой курточке и смешной яркой шапке с большим помпоном. Девочка, почти не обращая внимания на носившегося между лавочками и деревьями пуделя, разговаривала по телефону. Она уже и появилась в сквере с трубкой у уха. И все те двадцать минут, что гуляла, продолжала разговаривать. «С подружкой мальчиков обсуждают, – предположил Алексей. – Сидорова из девятого «Б» и Иванова из десятого «А».
Третьей владелицей собаки была тоже женщина. И если мужчину Алексей про себя поименовал «классическим собаководом», то эту женщину он назвал «Дамой с собачкой». Она и была дамой – в шляпке, длинном пальто, сапогах на «шпильке». В одной руке женщина сжимала перчатки, в другой – тонкий поводок. Собачка у нее тоже была под стать – маленькая, какой-то декоративной породы, которую Алексей не опознал – то ли болонка, то ли шпиц, а может, и помесь. Собачка послушно трусила рядом с хозяйкой, не отвлекалась, как любопытный пудель, на чужие метки на деревьях. «Аристократка», – подумал Алексей, наблюдая, как собачка с достоинством несет свою лохматую головенку с завязанной яркой резинкой челкой и как смешно перебирает лапками. Но тут же поменял свое мнение, потому что стоило собачке встретиться на дорожке с доберманом, как она залилась визгливым истеричным лаем. «Обычная шавка, – поморщился Алексей. – Слон и моська…»
За сквером, огороженный хлипкой проволочкой с навешанными на нее красными флажками, разверзнул свой зев глубокий котлован с проложенными на дне какими-то трубами и арматурой. Алексей, глядя на это, неодобрительно покачал головой: понятно, что коммунальным службам понадобилось то ли трубы поменять, то ли новые проложить, а может, и вовсе затевались какие-то строительные работы. Но нельзя же оставлять такую «пасть монстра» раскрытой, огороженной почти незаметной проволочкой! А ну-ка туда скатится какой-нибудь бедолага! А если ребенок? Вот помчится глупый пуделек за голубем прямиком к этой яме, а за неумной собачонкой – и девочка-хозяйка. И скатятся оба, и свернут себе шеи или, что еще хуже, упадут на торчащие прутья арматуры. «Надо бы спросить у Инги телефон местной администрации да позвонить и «настучать» им как следует», – решил про себя Алексей, не столько чувствуя в себе замашки всемогущего в своем городе человека, а просто искренне не понимая, как здесь, в столице, могли допустить такой беспорядок. Все, что касалось бизнеса, работы, строительства, его волновало и сердило подобной халатностью, а если уж дело касалось безопасности – втройне злило.
Сзади раздались шаги, и он поспешно оглянулся. За его спиной стояла Инга, одетая лишь в очень короткую тунику. Девушка сонно зевнула и переступила босыми ногами. Волосы ее были небрежно подколоты заколкой-«крабом». Алексею очень нравилось, когда она вот так убирала волосы ради удобства, не особо заботясь об аккуратности прически. Тогда она становилась очень домашней.
– Давно встал? – спросила она и потянулась, с наслаждением выгнув спину. При этом короткая туника поднялась, оголив бедра девушки – стройные, упругие, спортивные, но вместе с тем очень женственные, округлые – и треугольник трусиков. Алексея бросило в жар и от провокационной картины, и от еще свежего воспоминания, когда он держал Ингу в объятиях, скользил ладонью по плавной линии ее бедер, ненасытно целовал каждый сантиметр ее кожи, пахнущей ванилью.
– Нет. Где-то час назад, – сказал он, отводя глаза.
Инга глянула на настенные часы и удивленно присвистнула:
– Ого, я проспала три часа! Хоть бы разбудил меня.
– Тебе нужно было выспаться, – просто ответил он.
Инга с молчаливой улыбкой кивнула, благодаря.
– Хочется есть, – пожаловалась она. – Только готовить нет желания.
– Сделать что-нибудь? – великодушно предложил он.
Инга недоверчиво на него оглянулась и удивленно переспросила:
– Приготовить? Ты ведь не умеешь!
– Ну… Да, это так. Хотя сосиски в микроволновке сделать могу. Я там у тебя уже видел в холодильнике целый пакет.
– Ну хорошо, приготовь сосиски, – усмехнулась Инга и добавила: – Дай мне только немного времени на то, чтобы я могла принять душ.
Через десять минут она, закутанная до пят в теплый халат, с влажными распущенными волосами, сидела на табуретке, поджав под себя ноги в тонких носках, и уплетала за обе щеки сосиски с чуть зачерствевшим вчерашним хлебом и кетчупом. Алексей с умилением глядел на девушку, перед ним на тарелке сиротливо лежала единственная остывающая сосиска, к которой он почти не притронулся.
– А ты чего не ешь? – спросила девушка с набитым ртом.
– Не хочется. А ты ешь, ешь, тебе силы нужны.
Она хмыкнула и положила себе в тарелку очередную сосиску.
– Лариса не звонила, пока я спала?
– Нет.
– Надо позвонить ей. Узнать, как Вадька. Все же мне как-то беспокойно на душе.
– Инга, если бы были какие-нибудь новости, то тебе уже обязательно сообщили бы.
– Это так, но… Лучше я позвоню Ларисе!
Она оторвалась от тарелки, принесла на кухню мобильный и набрала номер невестки.
– Лара, как Вадим? Есть новости?
И замолчала, слушая.
Алексей, затаив дыхание, смотрел на девушку, стараясь по выражению ее лица прочитать то, что ей сообщали – хорошие новости или неважные.
– Операцию по каким-то причинам перенесли на вечер, – сказала Инга, откладывая телефон. – Из хорошего – Ларисе разрешили побыть с Вадимом. Он был в сознании и не спал, поэтому они даже немного поговорили. Брат был в своем репертуаре: пошутил на тему того, что этот день рождения ему точно запомнится на всю жизнь своей оригинальностью, потому что впервые ему предстоит провести его не за столом, а на столе.
– Вот видишь! Все не так и плохо, – приободрился Алексей, обрадованный не меньше Инги новостями. – И будет еще лучше!
Девушка молча улыбнулась и с аппетитом принялась за следующую остывшую сосиску.
– Инга, я с тобой поговорить хотел.
Он кашлянул, будто собирался сообщить ей что-то важное, но не знал, какие слова подобрать. Инга, заинтригованная, вопросительно подняла брови.
– По поводу подарка тебе. Ведь у тебя, как бы там ни было, сегодня день рождения, и дата круглая, поэтому подарок тоже должен быть такой… значительный. Я долго думал, что бы тебе такое подарить, даже, признаться, звонил твоему брату, чтобы посоветоваться… И мы с ним решили, что подарим тебе машину. Вадим говорил, что уже давно настаивал на том, чтобы ты обзавелась собственным авто, но ты игнорировала его просьбы. Поэтому он сказал, что день рождения – это как раз хороший повод для такого подарка тебе. И, в общем, мы уже купили тебе… «Тойоту».
– Леша! – ахнула Инга. И, прижав ладони к лицу, недоверчиво покачала головой.
– М-м-м, понимаю, что сейчас подобный подарок тебе, в свете аварии Вадима, покажется неуместным. Но что сделано, то сделано, – продолжил Алексей, оправдываясь, будто за совершенный проступок. – Правда, отдать тебе ключи прямо сейчас я не могу, потому что они у Вадима – он занимался оформлением всех бумаг. Мы с ним договорились, что вручим тебе ключи в ресторане. Но из-за аварии Вадима все поменялось. А где ключи и куда твой брат поставил машину – я не знаю. Извини за испорченный сюрприз.
– У меня нет слов, нет слов, – как заведенная повторяла Инга, слушая Алексея. А когда он закончил, вскочила с места и бросилась ему на шею. Потом, когда первые эмоции поутихли, она язвительно добавила: – Вредный братец! Все же сделал по-своему! Обманул меня. Еще и тебя в сообщники взял!
– Ты не рада? – обеспокоился Алексей.
– О чем речь! Конечно, рада! Только неожиданно так… И… очень в духе Вадьки. Он же упрямец! Если что задумал, то так и сделает.
– Мне очень жаль, что не могу показать тебе машину сегодня. Но помимо нас с Вадимом о сюрпризе знала и его жена. Может, она тебе сегодня и отдаст ключи? Хотя… Сейчас ее мысли заняты лишь мужем.
– Да неважно, Леша, когда я ее получу! – смеясь, махнула рукой Инга. – Рано или поздно. Ты прав, сейчас на первом месте – не подарки, а Вадькино здоровье.
– Хочешь, мы сегодня поедем к нему вместе? И вместе останемся в больнице?
– Да, – рассеянно ответила она, думая уже о чем-то другом.
– Когда поедем?
– Скоро. Я только приведу себя в порядок. И… еще мне нужно поговорить с тобой. О Лизе.
Она отодвинула в сторону тарелку и решительно подняла на Алексея глаза. Он вопросительно вскинул брови, но промолчал, ожидая, что ему скажет Инга.
– Леш, ты знаешь, что твоя девочка – необычная, – начала она, заметно волнуясь. Алексей кивнул, показывая, что понимает, что Инга имеет в виду. Как и она смотрела ему прямо в глаза, он смотрел в ее – поменявшие сейчас оттенок с просто серого на стальной. Ее волнение, которое выражалось в том, что Инга начинала теребить тонкие кольца серебряных браслетов на запястье, заразило и его. Он только оглянулся на подоконник, на котором лежала пачка сигарет, мечтая закурить, но не решаясь перебить Ингу.
– Я не буду ругать тебя за то, что ты скрыл от меня все, что происходит в последние дни с Лизой, хоть и просила сообщать мне об этом… Спишем на то, что из-за проблем в работе ты забыл о моей просьбе. Лиза сама позвонила мне позапрошлой ночью и рассказала о видениях, которые ее посещают. Она поведала мне все в подробностях – что чувствовала, что видела, что слышала. Причиной ее звонка послужило то, что она увидела аварию, в которую как раз попал мой брат, и очень встревожилась. Я уже знала о том, что случилось с Вадимом, но, конечно, без подробностей. Так вот, это Лиза рассказала мне о них. Она не видела саму аварию, но «побывала» на месте, где это все случилось, и дала подробное описание.
Алексей недоверчиво покрутил большой и немного лопоухой головой. Но опять же промолчал. Инга тоже замолчала, собираясь с дальнейшими мыслями. В тишине только раздавалось тихое бряцанье ее браслетов, которые она продолжала теребить.
– Лиза сказала, что чувствовала себя так, будто очутилась на месте моего брата. И у меня есть все основания ей верить, потому что Лиза еще рассказала мне о некоторых вещах, которые могли знать только мы с Вадимом. Это были некоторые картины из нашего детства, которые вспоминались ему в тот момент. Лиза рассказала о том, как мы воровали с братом черешню из соседского сада. Она даже описала платье, которое было на мне, – и такое платье на самом деле существовало! И испортила я его как раз тем, что собирала в его подол черешню. Рассказала Лиза и о том, как Вадим в итоге навернулся с дерева и сосед, в чьем саду мы хозяйничали, возил его в травмпункт зашивать бровь. О пасеке она тоже поведала. И о старом мотоцикле с коляской… Конечно, можно предположить, что девочке каким-то образом удалось узнать эти подробности, но мне с трудом представляется, кто бы мог рассказать ей об этом, кроме нас с Вадимом. Сосед дядя Миша – владелец сада, пасеки и мотоцикла – уже давно ушел в мир иной. Ты мне веришь, Алексей?
– Верю, – глухо сказал он и, спросив у Инги позволения закурить, дотянулся до подоконника, взял из пачки одну сигарету и с облегчением затянулся.
– Это еще не все, Леш. Лиза рассказала мне не только о Вадиме, но и о других видениях, которые получила. В одних случаях это были подобные картинки-предвидения, в других – звучание голосов, кто-то молил о помощи, кто-то, наоборот, что-то жестко требовал. В третьем и единственном случае Лизе удалось с помощью такой телепатии найти воришку в классе. Это как раз оказалось тем происшествием, после которого ты решил отправить ребенка в Питер к специалисту. Лиза потеряла сознание в школе. Но потеряла его не потому, что у нее возникли какие-то проблемы со здоровьем. Она просто не смогла справиться с эмоциональным потрясением, которое получила, когда обнаружила, что нечестным человеком, который присваивал себе вещи одноклассников и вытащил кошелек у учительницы, оказалась ее близкая подруга. Лиза не только испытала шок от такого открытия, но и очутилась на распутье, не зная, как поступить – рассказать всем о том, что это ее подруга украла вещи, и тем самым предать ее или покрыть ее и промолчать. Сложный выбор для маленькой девочки, отличающейся высокими моральными качествами. Она, кстати говоря, еще так и не решила, как поступить, и поэтому в душе переживает. Да, и каждое такое видение отнимает у нее много сил – это еще одна из причин ее обмороков, не только душевное потрясение. Хотя, согласись, для маленькой девочки картины аварии, убийства (она предвидела и Лёкину гибель) – уже шок.
– И почему с Лизой это происходит? – глухо спросил Алексей, глядя на Ингу растерянными глазами.
– Как я тебе уже и говорила – она необычный ребенок, наделенный особыми способностями. Силой. Эти ее способности только начинают проявлять себя, рвутся наружу, но девочка и в силу своего возраста, и ввиду отсутствия учителя и информации еще не знает, как ими управлять.
– С тобой это происходило так же?
Инга, чуть задержавшись с ответом, будто ненадолго погрузившись в воспоминания, медленно покачала головой.
– Не совсем. Я предчувствовала лишь на уровне интуиции. И только будущее. Не видела картинок, не слышала «голосов», просто понимала, что должно произойти это и то. Лиза же чувствует все куда глубже. Она, как выяснилось, может «путешествовать» в будущее и в прошлое других людей. И не только видеть картины, слышать звуки, но и настраиваться на волну человека так глубоко, что может чувствовать его целиком – его мысли и эмоции, читать его воспоминания, видеть вместе с ним картины прошлого или настоящего, даже осязать. Она будто становится на время тем человеком, с кем установлен контакт. Так, например, она не только подробно описала мне, что видел и что вспоминал Вадим в период между аварией и погружением в наркоз, но и переживала его боль. Я думаю, что она каким-то образом сумела взять на себя часть боли Вадима и тем самым помочь моему брату.
– И что это значит? – спросил Алексей, напряженно хмуря лоб.
– Что значит? Я думала над всем рассказанным Лизой, и мне только одно предположение приходит на ум. Лиза способна устанавливать такие «мосты». Но так как она, как я уже упоминала, еще не умеет управлять своей силой и талантами, это происходит с ней стихийно. Она очень много думает обо мне, скучает, поэтому и оказалась на моей «волне» и «волне» близких мне людей. Случайно. Будто крутила ручку приемника и попала на радиостанцию. Но при желании, большом желании, она может установить «мост» и направленно, как это и произошло в случае с ее подружкой. Лиза так хотела найти воришку, что своим сильным желанием и установила с ним связь, даже не зная, кто это может быть. Она просто очень четко сформулировала свое требование и очень сильно – со всей своей Силой – пожелала его исполнения.
– Так это значит, что моя дочь может войти и в мои, допустим, мысли, если очень этого захочет?
– Не берусь утверждать, потому что с Лизой нужно работать, нужно за ней наблюдать, изучать ее. Но такое возможно. Алексей, то, что с ней происходит, – неизбежно! Она такая, какая есть, и нужно это принять и не мешать ей. Более того, помочь. Это я и хотела тебе сказать. Весь мой долгий рассказ и сводится к одной этой фразе – принять то, что у девочки необычные способности, ни в коем случае не подавлять их, не мешать ей, напротив, помогать. Потому что одной ей будет сложно справиться…
– Ты возьмешься за это? – тихо спросил Алексей. – Ты же ведь тоже… необычная?
– Я никогда этим не занималась. По большому счету, для Лизы надо бы найти мудрого учителя, который бы ее направлял.
– Она выбрала тебя, – сказал Алексей таким доверительным тоном, что у растроганной Инги выступили слезы.
– Да, да, знаю, – пробормотала девушка, отворачиваясь и украдкой вытирая глаза. – Но не знаю, справлюсь ли я. Это слишком большая ответственность!
– Но ты уже взяла ее на себя, когда завоевала доверие и любовь моей дочери. Инга, ей никто, кроме тебя, не нужен…
– А тебе? – вырвалось у Инги. И они оба замолчали, глядя друг другу в глаза так напряженно, будто, как в детстве, соревновались, кто кого «переглядит».
– Ты знаешь ответ, – первым нарушил молчание Алексей. – Я уже давно говорил тебе, что хотел бы с тобой жить вместе, не расставаться.
– Но не в Москве, а в своем городе, – печально заключила девушка.
– Инга, мы уже раньше говорили с тобой на эту тему… Ты знаешь, сколько всего удерживает меня в нашем городке. Впрочем, я тоже понимаю твое нежелание расставаться со столицей. Но надо будет что-то делать! Что-то решать! Как долго продлятся наши такие отношения на расстоянии? Кому-то из нас придется сделать шаг, пожертвовать…
– Но пока жертвовать ни ты, ни я не готовы. Алексей, это сложный разговор, давай его отложим на другое время.
– Инга… – предпринял он отчаянную попытку не уходить от темы. Но Инга была непреклонна:
– Леша, поговорим потом. Не хочу, чтобы мы сейчас, впопыхах, принимали непродуманные решения. Знаю нас с тобой, мы сейчас начнем «мериться» привязанностями к своим городам и в итоге все равно ни к чему не придем. Наше решение – компромисс. Да, согласна, что жертвовать придется. Но жертва должна быть с двух сторон, не с одной. Мы оба должны сделать шаг навстречу друг другу, а не ждать, пока этот шаг сделает другой. Это сложный разговор, Леша. И сейчас не время для него. Я не могу пока думать ни о чем другом, только о моем брате.
– Ладно, – нехотя сдался он. – Отложим разговор до лучших времен. Поедем сейчас к Вадиму?
– Да, пожалуй.
– Который сейчас час? – спросил он и, поискав глазами кухонные часы, сам же себе и ответил: – Два.
– Леш, а твои часы где? Те, которые я тебе подарила? – поинтересовалась Инга.
И Алексей вдруг сильно смутился, так, что у него даже шея покраснела. Он машинально вытер ее ладонью, будто стирая невидимый пот, и, подняв на Ингу глаза-крыжовники, честно ответил:
– Дома. Понимаешь, они сломались… Не знаю, как так получилось. Я их случайно ударил, и они остановились. Но ты не переживай, я их, как вернусь, отдам в починку! И буду носить!
Инга вдруг неожиданно для него вскочила с места и взволнованно заходила по кухне туда-сюда. Ей ясно представилась картина из недавнего прошлого: она спрашивает брата, куда он дел кольцо, а он почти теми же словами ей отвечает, что оставил дома по веской причине. И что потом будет обязательно носить.
Часы Алексея – не просто ее подарок, а охрана, защита, – остановились. Тоже вроде бы веская причина временно не носить их.
– Когда это случилось?
– Когда? – наморщил лоб Алексей. – Да на днях!
– А потом у тебя начались проблемы в бизнесе, – не спросила, а подтвердила Инга. И голос ее при этом звучал непривычно высоко.
– Да, но какое это имеет отношение к…
– Прямое! – перебила она его. – Самое что ни на есть прямое! Ты же ведь знаешь, что часы эти – твоя защита, которую я установила.
– Инга, но я же случайно ударил их… Не расстраивайся так! Я их обязательно починю!
– Леш, не в этом дело, – сказала Инга и, остановившись перед ним, вдруг присела и, обняв его за колени, посмотрела снизу вверх ему в лицо. – Леш, понимаешь, я не могу не волноваться… Ты сейчас говоришь буквально такими же словами, которыми мой брат пару дней назад объяснял мне, почему оставил дома обручальное кольцо – тоже в своем роде защиту. Причина была несколько иная, но сами ситуации похожи! Если бы это случилось один раз, то я бы еще согласилась с тем, что это просто случайность. Но такие совпадения – это уже повод хорошо задуматься!
Она вновь поднялась и заходила по кухне. Взяв с подоконника пачку сигарет, закурила и, размахивая сигаретой как указкой, принялась рассуждать высоким от волнения голосом:
– У меня дома случился потоп. Дом был защищен. В тот раз я свалила вину на свою безалаберность – уже давно надо было обновить защиту, а я не сделала этого. Потом Вадька снимает кольцо… И крупно ссорится с женой. Так крупно, что уходит из дома и едет ночевать в дом нашего дяди. Собственно говоря, это все и произошло в ночь, когда случилась авария. Я поехала к Вадиму разбираться, что случилось… Заподозрила чужое вмешательство. Дома решила проверить. Вадька, отвезя меня, отправился, как сказал мне, опять же на квартиру дяди. И я, если честно, поддержала его: мы решили, что лучше подождать с его возвращением домой до утра. Если честно, у меня были на то причины просить его об этом. Боялась, что если он действительно находится под атакой чужого вмешательства, то лучше ему переждать, пока я приму меры, чтобы не натворить еще больших дел. С Ларой ведь они поссорились абсолютно на пустом месте! И по вине Вадима. К тому же я, к своему великому удивлению, обнаружила, что никакой защиты на брате нет! А я ведь совсем недавно обновляла ее ему!
Брат меня послушал. И судя по тому, что авария произошла не в то время, когда он ехал обратно, а часа на полтора-два позже, то до квартиры дяди он добрался целым и невредимым. А потом почему-то сорвался и помчался к себе домой, к Ларке. Я так предполагаю, потому что разбился он, как я уже сказала, часа через два после того, как отвез меня домой, и на шоссе, которое вело к его дому…
И тут она осеклась и, испуганно охнув, закрыла рот обеими руками.
– Инга, Инга, ты чего? – встревожился Алексей, увидев, что девушка, серея лицом, бессильно опустилась на стул. – Инга, тебе плохо?
Она открыла рот, чтобы ответить ему, но не смогла произнести ни звука и просто кивнула.
– Сейчас, сейчас, подожди… Водички? Да, водички? – заметался по кухне Алексей, не понимая, что произошло с его подругой, и не зная, как ей помочь. Схватил со стола кружку, из которой пил кофе, наскоро ополоснул под краном, наполнил ее водопроводной водой и поднес к лицу Инги: – Вот, выпей.
Инга послушно сделала несколько глотков, а потом легонько отвела руку Алексея с кружкой в сторону.
– В Вадькиной аварии в какой-то мере виновата я. А может, и не в какой-то мере, а вообще кругом виновата! Я, подумав, что брата попыталась увести из семьи дилетантским способом какая-нибудь глупая дамочка, это вмешательство быстро убрала. И, видимо, как следствие, моему драгоценному братику, очищенному от чужого вмешательства, в этот момент в голову пришла блестящая идея взять машину и прямо ночью поехать домой, к жене. Все-то оно так, только, во-первых, Вадим остался без защиты, потому что она почему-то оказалась разрушена. Я это увидела, но, так как уже была уставшей, оставила вопрос с защитой на утро. Во-вторых, с машины брата тоже непонятным образом исчезла защита, хоть я ее и ставила. Ну и, наконец, мой брат, когда едет один, часто превышает скоростной режим. Сколько уж я его за это ругала – бесполезно! Лишь отмахивался и говорил, что ничего с ним не случится, пока с ним я – его «ангел-хранитель». Доигрались… Оба. Скорость, мокрое шоссе… Отсутствие защиты на нем и машине…
– Инга, это просто фатальное совпадение. Ты здесь ни при чем, – попробовал утешить девушку Алексей, подходя к ней и обнимая за плечи.
– При чем, – грустно усмехнулась она. – Еще как «при чем»… Ладно, Леш, пора ехать к Вадиму. Хоть мы и условились с невесткой, что я раньше вечера не появлюсь, но мне не сидится спокойно дома. Пойду одеваться.
В больницу они, однако, поехали не сразу. Вначале Алексей уговорил Ингу зайти в какой-нибудь ресторан и пообедать (сосиски, приготовленные им для Инги, он категорически отказался считать полноценной едой). Потом, во время позднего обеда в ресторане, Инга вновь заговорила о Лизе и предложила Алексею поехать за ней в Петербург и привезти в Москву, чтобы девочка оставшиеся дни каникул провела в столице.
– Сможешь ли ты уделять ей сейчас время? – засомневался Алексей. Но все же согласился с Ингой и решил поехать в Петербург за Лизой ночным поездом, чтобы как можно скорее привезти ее в Москву. Они отправились на вокзал и купили билеты. После этого вернулись к Инге домой за вещами Алексея и только уже тогда поехали в больницу.
Алексей пробыл там час и поспешил на Ленинградский вокзал, чтобы успеть на свой поезд. А девушка, в компании невестки, продолжала ожидать окончания операции.
В один из моментов Инга оставила Ларису сидеть в коридоре и отправилась на улицу перекурить. Когда она проходила через холл, увидела сидящих в дерматиновых креслах двух девушек с похожими и одинаково скорбными лицами. Старшей было лет двадцать пять, а младшей – лет семнадцать-восемнадцать. Они сидели в одинаковых позах – ссутулив плечи, зажав ладони между колен и отрешенно глядя в пол. И Инге при взгляде на них стало неожиданно холодно – она почувствовала горе, которое уже поймало этих девушек в свои силки.
– Родственники Кочетовой Тамары Васильевны? – прокричала зычно, хоть никого в холле, кроме этих девушек и проходящей мимо Инги, не было, санитарка, которая вышла следом за Ингой.
Обе девушки встрепенулись, и старшая поднялась из своего кресла.
– Вот, это вещи вашей матери, – сказала санитарка, передавая девушке тяжелый пакет.
Девушка приняла пластиковую сумку, но в тот момент, когда она взяла ее в руки, одна ручка пакета оборвалась, и часть содержимого выпала из накренившегося, наполненного доверху пакета на пол. Инга подняла подкатившееся к ее ногам зеленое яблоко и протянула его младшей девушке, которая помогала сестре собирать вещи.
– Спасибо, – поблагодарила девушка бесцветным голосом. И, сунув яблоко обратно в пакет, подняла с пола зеркальце. – Разбилось. Жаль… Мамино любимое. Не стало мамы, не стало и зеркала.
Инга с щемящей болью в сердце поскорей вышла из холла, чтобы оставить девушек наедине. Уже на улице, закуривая, она подумала, что имя умершей женщины ей почему-то знакомо. Где-то она его слышала, и совсем недавно. Только вот не могла вспомнить где. Ей все не удавалось ухватить за хвост ускользающую мысль. Пытаясь вспомнить, потому что ей вдруг показалось очень важным понять, где и при каких обстоятельствах она уже слышала это имя, Инга выкурила вторую сигарету, но ответ так и не пришел. Спохватившись, что она уже долго отсутствует, Инга затушила сигарету и толкнула больничную дверь.
Проходя через холл, она вдруг заметила под одним из кресел что-то блеснувшее. Наклонившись, Инга увидела массивную брошь, составленную из камней-самоцветов. И в этот момент вспомнила, почему имя показалось ей знакомым. Кочетова Тамара Васильевна, дама в шляпке и с этой брошью, приходила к ней две недели назад, чтобы узнать исход плановой операции. И Инга тогда предсказала благополучное завершение. Но на всякий случай поставила охранку клиентке.
Охранку!
Инга стиснула зубы, чтобы не закричать. Что-то происходит с ее защитами! Под ударом оказались не только близкие люди, но и клиенты. Страшно подумать, что будет, если все защиты, которые она установила, друг за другом разрушатся. А это, видимо, и происходит! Но хуже всего то, что вместо сломанных защит появляется чужеродная «программа» – установка на разрушение, несчастье, боль.
Это словно подключенные к одной сети компьютеры стал бы поражать зловредный вирус, который бы не только ломал защиты, но и причинял вред.
Читать бесплатно другие книги:
